Книжное казино. Истории: «Колокол Нагасаки». Пережить ядерный взрыв
Интересный факт состоит в том, что военные американские были против применения ядерного оружия….
Н.ВАСИЛЕНКО: Я приветствую всех наших зрителей. Я даже не знаю, как подойти, чтобы подвести наш разговор с гостем. Но когда я задумывался об этом интервью, об этой программе, я даже не мог подозревать, что мои близкие будут жить с некоторым страхом угрозы ядерной войны. Не хочется спекулировать на эту тему. К сожалению, история знает факт применения ядерного оружия. Это случилось 6 августа 1945 года в Хиросиме, 9 августа 1945 года в Нагасаки. Этот исторический сюжет мы сегодня разберём. И один из поводов для разбора этого сюжета стала книга, которая вышла в издательстве Individuum: «Колокол Нагасаки», воспоминания доктора Такаси Нагаи. В гостях у нас переводчик этой книги Марк Тульчинский.
М.ТУЛЬЧИНСКИЙ: Добрый день, Никита!
Н.ВАСИЛЕНКО: Давайте напомним контекст. Понятно, шла Вторая мировая война. К этой трагической дате 9 августа 1945 года, когда бомба была сброшена на Нагасаки, Япония подошла с определёнными какими-то политическими и военными исходами. Давайте, Марк, напомним, что из себя представляла имперская Япония того периода.
М.ТУЛЬЧИНСКИЙ: К августу 1945 года гитлеровская Германия уже признала своё поражение, в Европе война закончилась. А Потсдамская конференция случилась, потребовала безоговорочной капитуляции Японии. Япония ещё сопротивляется. 6 августа принимается политическое решение и первый раз применяется ядерное оружие, как вы сказали. Бомба взрывается над Хиросимой. 8 августа СССР, следуя договорённостям с союзниками, с Англией и Америкой, объявляет войну с Японией. И меньше чем через сутки бомба взрывается над Нагасаки.
Н.ВАСИЛЕНКО: То есть Нагасаки, ещё раз напомним, стал второй целью. США пытались не столько нанести военный ущерб, а склонить к потере боевого духа, чтобы спало и гражданское сопротивление?
М.ТУЛЬЧИНСКИЙ: Здесь несколько моментов. Перед тем как перейти к целям, которые позволили США сделать то, что они сделали, давайте разберёмся с целями. На самом деле Нагасаки в первичном списке целей не было. Он появился там совершенно неожиданно, даже случайно. Хиросима присутствовала, это большой город, важные военные объекты. Кроме Хиросимы, было несколько городов, в том числе, кстати, и Киото, одна из древних столиц Токио. Но по счастливой для Киото случайности, один из американских генералов, который принимал решение, до начала Второй мировой войны проводил там то ли медовый месяц, то ли какие-то замечательные свои дни. И, не желая свои впечатления, он вычеркнул Киото из списка целей, чем спас этот замечательный город. Кроме того, в этом списке находился город Кокура. Туда именно 9 августа и летел бомбардировщик. Но погода над этим городом была неблагоприятная для бомбометания, они покружили-покружили и пошли на запасную цель, которой как раз и оказался Нагасаки.
Н.ВАСИЛЕНКО: То есть в какой-то степени это был элемент случайности или, как утверждает автор воспоминаний Такаси Нагаи, божий промысел?
М.ТУЛЬЧИНСКИЙ: Да, но мы к этому ещё вернёмся, вы правы. Доктор Такаси Нагаи в конце своей книги «Колокол Нагасаки» приходит к мысли о том, что то, что случилось с Нагасаки или с районом Ураками, где он находился, это был божий промысел. И те, кто погиб в этом пепле, приняли на себя грехи всего мира, которых накопилось довольно много. Человечество довольно успешно грешило. Наверное, надо сказать почему у японца возникли такие христианские мысли.
Н.ВАСИЛЕНКО: Да, это очень удивительный факт. Давайте поговорим о том, кто такой Такаси Нагаи.
М.ТУЛЬЧИНСКИЙ: Такаси Нагаи – доктор по специальности. В начале жизни ничего не предвещало христианства, но события разворачивались именно так, что у него не было другого выбора. Он закончил медицинский колледж, поехал на Китайско-японскую войну в 1930-е, там, видимо, насмотрелся ужасов войны. Затем вернулся, получил высшее медицинское образование. Отправился снова в театр военных действий в качестве медицинского работника, доктора. И, видимо, там окончательно пришёл к тому, что стал христианином, католиком. Он крестился, женился на девушке, которая тоже была католичкой. Поэтому, видимо, следует вернуться немножко назад, в исторический период 16-го века и объяснить, откуда христианство и католичество появились в Японии. Вместе с португальскими моряками, которые прибыли на острова Японского архипелага в середине 16-го века, понятно, что были и монахи различных орденов. За португальцами последовали испанцы, итальянцы. И таким образом уже меньше чем через полвека в Нагасаки, который является портом и принимает всех гостей в первую очередь, сложилась довольно большая уже христианская католическая община. Но такому бурному росту христианства в Японии положил Сёгун и последующие почти 3 века сёгуната, которые видели в христианстве угрозу и поставили эту религию на стоп или на запрет. Известны случаи преследования католиков и христиан. 26 мучеников Нагасаки были схвачены, их пытали. От них требовали отказаться от их религии. Они прошли с крестами длинный путь из Нагасаки в центр Японии и обратно. Потом их распяли, за то что они не отказались от своих убеждений. Через 300 лет в эпоху Мэйдзи запрет на христианство был снят и католичество снова начало развиваться в Японии, в первую очередь в южной части и в Нагасаки. И к моменту 1930-1940-х прошлого века в Нагасаки была довольно большая христианская община с собором, о котором идёт речь, колокол которого является главным героем произведения.
Н.ВАСИЛЕНКО: Такаси Нагаи в каком статусе находился, когда всё это случилось, кем он был?
М.ТУЛЬЧИНСКИЙ: Хороший вопрос. Такаси Нагаи был доктором, радиологом, рентгенологом, как это правильно сейчас называть. Так как радиология, рентгенология, ядерная медицина в то время не очень заботились самих докторов и медсестёр, то уже к весне 1945 года он получил диагноз панического лейкоза или острого лейкоза. Ему предрекли не более чем 2-3 года жизни. То есть он находился в статусе врача, отца (у него было 2 детей), мужа, ему оставалось жить довольно немного времени, потому что он, спасая людей, получил кумулятивную смертельную зону радиации за то время, пока работал.
Н.ВАСИЛЕНКО: То есть он уже был обречён на момент взрыва ядерной бомбы?
М.ТУЛЬЧИНСКИЙ: Он был обречён. Более того, они с женой обсуждали, как будет складываться будущее их семьи без него. Но получилось так, что, когда бомба взорвалась над Ураками, его жена была дома. Детей они успели отправить в горы, в деревню, потому что информация о том, что случилось 6 августа над Хиросимой, уже распространилась. И они, спасая детей, отправили их к бабушкам. Доктор Нагаи находился в больнице, его жена была дома и стала одной из первых жертв. Когда он смог вернуться домой через 3 дня после событий 9 августа, то дома не застал её, а застал только её кости и браслет. Она стала пеплом.
Н.ВАСИЛЕНКО: Читатели, когда возьмут книгу, особенно печатный экземпляр, могут в начале её увидеть карту Нагасаки, где обозначены места пребывания, в частности, человека, который делится воспоминаниями. Насколько близко был к эпицентру доктор Нагаи?
М.ТУЛЬЧИНСКИЙ: Насколько я понимаю, клиника университета Нагасаки находилась в районе 1 км от эпицентра взрыва. Собор Ураками, колокол которого является главным героем произведения, находился в 500-700 м. Видимо, дом, где он жил, был на таком же расстоянии.
Н.ВАСИЛЕНКО: Эта книга доступна в shop.diletant.media. Если есть желание знакомиться, можете из первых рук получить. Очень любопытна судьба этой книги, то, что она вышла на русском языке только благодаря вам в этом году и ранее не переводилась. С чем вы это связываете? С одной стороны, для советской пропаганды это была бы идеальная книга, чтобы напомнить о разрушительном влиянии американского империализма, который ради своих целей готов поступиться жизнями сотен тысяч японцев. Но всё-таки книга не была переведена. С чем вы это связываете?
М.ТУЛЬЧИНСКИЙ: Я думаю, на этот вопрос очень хорошо ответил во вступительной статье академик Сергей Иванович Колесников, который в своё время был вице-президентом организации «Врачи мира против ядерной войны» и посещал и Хиросиму и Нагасаки в прошлом веке. Академик написал, что то, как доктор Нагаи переосмыслил происходящее, шло вразрез с политикой партии, давайте говорить так. Доктор Нагаи практически снял, по мнению академика, вину с американцев и перевёл дискурс на обсуждение вопроса, почему это случилось с японцами, что к этому привело. И то, что жертвы, которые имели место в Хиросиме и Нагасаки, искупили тот грех, вину, которую японцы взяли на себя с начала Второй мировой войны.
Н.ВАСИЛЕНКО: Я так понимаю, доктор Нагаи ещё сопоставляет эти жертвы с евангелистическим сюжетом. Это буквально Христос, который пожертвовал собой ради спасения всех людей.
М.ТУЛЬЧИНСКИЙ: Да, так он говорит в предпоследней главе своей книге: о том, что люди, которые сгорели, погибли, приняли на себя грехи всего мира, как в своё время сделал Христос.
Н.ВАСИЛЕНКО: Как менялось восприятие этой трагедии японцами? Япония была довольно милитаристской державой, они чтили свои традиции, традиции страны воинов. Этот сокрушительный удар сокрушил устои. Как это всё менялось со временем?
М.ТУЛЬЧИНСКИЙ: Я не могу говорить за всех японцев, мы можем говорить только о нашем понимании того, как менялось отношение японцев к тому, что происходило. Давайте рассмотрим это на примере доктора Нагаи. В первых главах своей книги он пишет о боевом духе, приводя в пример героев прошлого, обращаясь не к лозунгам, но к духу японского народа, который должен защищать свою землю во что бы то ни стало, до последней капли крови. А затем, уже после взрыва, после бомбы, во время того как он и его коллеги помогают раненым, умирающим и тем, у кого ещё есть шанс, видимо приходит переосмысление. Книга заканчивается тем, о чём мы говорили. Тем, что взрыв бомбы был принят Нагаи как переосмысление грехов японского народа. Прежде чем продолжать отвечать на ваш вопрос, давайте вернёмся к политикам. Я не ответил на предыдущую часть вашего вопроса. Интересный факт состоит в том, что военные американские были против применения ядерного оружия. Мы не говорим сейчас об учёных физиках, которые очень быстро осознали то, что они сделали, в рамках Манхэттенского проекта. И многие начали выходить из того проекта. Это проект по созданию атомной бомбы. Учёные физики осознали быстро, начали бороться. А военные, в частности Эйзенхауэр, который был командующим общими силами союзников, был против этого, другие генералы были против. Но политики, в частности Трумэн, и тот же Рузвельт, который дал добро, чтобы Манхэттенский проект был запущен (можно рассуждать, зачем он это сделал, но это не снимает с него ответственности), были всеми руками за. В то время как военные не видели смысла в подавлении японского духа, то, о чём мы говорили, считалось, что война закончится в считанные дни всё равно. Политики приняли это решение. И пострадали люди, совершенно не участвующие в военных действиях. Если мы вернёмся на 3-4 года назад, отвечая на ваш вопрос, как случилось, что эту книгу не переводили, почему она только сейчас вышла в современной России. В 2018 году я совершенно случайно оказался в Музее атомной бомбы города Нагасаки и просто пошёл той дорогой, которой идут миллионы туристов. И после посещения самого Музея бомбы я оказался в Парке мира и видел огромные развалины того самого собора. Затем уже прошёл полкилометра и оказался в библиотеке доктора Нагаи. И тогда начал только узнавать ту историю, которую пытаюсь сейчас вам рассказать. Но времени у нас не хватит, чтобы рассказать всё. Желающие могут воспользоваться, во-первых, интернетом, а во-вторых – прочитать книгу доктора Нагаи. Никита, самое удивительное, что бомба, которая взорвалась в 11:02 9 августа 1945 года над районами Ураками, в первую очередь унесла жизни военнопленных. Людей, которые сражались против Японии. Это были австралийцы, китайцы, возможно даже американцы, англичане, французы. Лагерь военнопленных находился практически прямо непосредственно под тем местом, над которым взорвалась бомба. Бомба взорвалась на высоте 500 м, лагерь находился на земле рядом, военнопленные первыми пострадали. Вторыми, если так можно сказать, пострадавшими несправедливо (хотя про справедливость здесь говорить не приходится), были корейские рабочие, рабы, можно сказать, которых насильно экстрадировали из их страны в Японию, и они работали там. И самой большой пострадавшей оказалась община католиков. Там находился собор Ураками известный, самый большой католический собор во всей Азии на тот момент. Это про то, как цели политиков нарушают жизни простых людей. Причём совершенно безумным образом.
Н.ВАСИЛЕНКО: Интересно, что господин Нагаи, будучи католиком, то есть человеком, который исповедует христианскую веру, у которой миллиарды адептом, всё равно был патриотом своей страны. Он с болью в сердце пережил поражение. В какой-то момент поражение страны для него стало важнее, чем те жертвы, которые были из-за ядерной бомбы.
М.ТУЛЬЧИНСКИЙ: Согласен с вами. Доктор Нагаи проделал непростой, долгий путь. Он потерял всё, потерял жену. Слав богу, у него остались живы дети. И, чтобы прийти к тому заключению, о котором мы уже говорили, перед тем он действительно тяжело переживал весть о капитуляции Японии. Его коллеги находились в упадке душевных сил. В одной из глав он приводит эпизод, когда они просто не могли работать на следующий день, не могли помогать раненым и больным. В то же самое время что-то произошло в тот день. Они сначала отказали посланнику одного из пациентов. Пришёл к ним человек из деревни, сказал, что у него есть родственник или гость, которому нужна помощь. Ему сказали: «О каких пострадавших ты говоришь, у нас вся Япония, мы не будем тебе помогать». Но не успел этот человек скрыться за горизонтом, как доктор Нагаи понял, что он в тот самый момент поступил неправильно: надо бороться за жизнь одного человека. Та милитаристская Япония ушла, её больше нет. Остались люди, и в людях как раз заключается главное богатство страны. И за них надо бороться. Он попросил одну из медсестёр догнать того человека, ободрить его, сказать, что они скоро прибудут с помощью.
Н.ВАСИЛЕНКО: Как сейчас японцы хранят память о тех событиях? Как это выглядит, в каких ритуалах это воспроизводятся?
М.ТУЛЬЧИНСКИЙ: Ежегодно 6 и 9 августа происходит траурное собрание по поводу того, что произошло в Хиросиме и Нагасаки. Кроме того, японцы, особенно те японцы, которые выжили после тех событий, или являются детьми тех, кто пострадал во время взрыва, пытаются донести слово до всего мира. Они сформировали общество как в самой Японии, так и за пределами страны. Они пытаются донести до человечества ужас ядерных бомбардировок и то, чтобы это никогда больше не повторилось. Наверное, в этом они видят свой долг и долг перед своими родными, которые погибли в эти ужасные дни.
Н.ВАСИЛЕНКО: Возвращаясь к биографии Нагаи, эта книга является некоторым гуманитарным долгом перед обществом, миром, чтобы избежать трагических событий. Но вы в начале упомянули, что рентгенологи не понаслышке знают, что такое радиация. С точки зрения медицинского работника, какой он вклад после себя оставил именно с точки зрения лечения лучевой болезни?
М.ТУЛЬЧИНСКИЙ: Никита, спасибо за ваш вопрос. Доктор Такаси Нагаи выступил не только в качестве описателя событий, происходивших в Нагасаки в день взрыва и в месяцы ближайшие после него. Он был врачом, довольно квалифицированным, и смог сразу оценить и понять, что произошло. Он и его коллеги стали собирать бесценным материал о том, как этим людям, пострадавшим можно помочь, начиная с описания симптомов и поражений, вызванных атомной бомбой, подбирая возможные методы лечения для избавления от болей. То есть оказывали и чисто паллиативное лечение, и оказывали более существенные методы воздействия. В его книге «Колокол Нагасаки» есть отдельные главы, которые посвящены как раз симптомам и тем способам и методам лечения, которые доктор Нагаи и его коллеги применяли для помощи пострадавшим. Это, насколько я понимаю, был первый опыт именно врача, который обобщил медицинские знания, которые имелись на момент 1945 года, по течению болезни, вызванной поражающими факторами ядерного взрыва и по способам этой болезни лечения.
Н.ВАСИЛЕНКО: Как вам кажется, из того, что он успел описать, что он не успел узнать о лучевой болезни?
М.ТУЛЬЧИНСКИЙ: Там была не только лучевая болезнь. Там были пострадавшие от ударной волны, термического поражения. Я не знаю, что он не успел узнать. Понятно, что это был один из первых опытов. И самое главное: доктора остались фактически с голыми руками, о чём он пишет. Бомба же выбирала жертв, она просто разрушила всё, в том числе медицинское оборудование, медикаменты. Были ограниченные запасы в первое время средств, которые они могли применять. Потом, конечно, из других регионов к ним начали приходить поставки медикаментов, оборудования, бинтов. Но в первые дни ничего этого не было, они фактически лечили голыми руками. Я не знаю, что он не успел узнать, но он и его коллеги оставили бесценные записи, которые, наверное, легли в основу продолжения учения последующими поколениями японских докторов.
Н.ВАСИЛЕНКО: Здесь я, признаюсь, некорректно сформулировал вопрос: что он успел узнать. Он действительно в книге с большим интересом писал, как всё это проходит, потому что он профессионально этим занимался, общался об этом с коллегами, у него было много предположений, которые к сожалению, из-за его скоропостижной смерти (я так понял, через 2 года после описанных событий он скончался)…
М.ТУЛЬЧИНСКИЙ: Удивительным оказалось то, что, как мы уже говорили, он получил смертельный диагноз в мае 1945-го, но по какому-то странному стечению обстоятельств тот бог, в которого он верил, дал ему больше лет жизни, чем дали ему коллеги-врачи. Доктор Такаси Нагаи умер 5 мая 1951 года. Фактически он почти 6 лет после взрыва смог прожить. Видимо, то, что он делал, давало ему силы, понимание того, что если он умрёт, двоих его несовершеннолетних детей заберут в приют, давало ему силы. Кстати, та книга, о которой мы говорим сегодня, первая, но не единственная, которую он успел написать. После этой книги у него было около дюжины произведений. Одна из книг, кстати, была посвящена его детям. Он описывает мысли отца, который понимает, что он скоро уйдёт и его несовершеннолетние дети, мальчик и девочка, обоим меньше 10 лет, останутся одни на этом свете. И в этой книге он рассуждает и даёт им напутствие, говорит с ними как со взрослыми, с теми, кто вырастет через какое-то время и прочтёт его книгу. Это довольно сложное, тяжёлое произведение.
Н.ВАСИЛЕНКО: Как вам кажется, это отношение к смерти в японской традиции, в европейской, понятно, что очень сильно отличается, но, с точки зрения тех событий, помогало ли японцам отношение к смерти? Оно более, мне кажется, не могу подобрать нужное слово. Простое. Они предполагают свой путь более очевидным после смерти. Насколько это отношение к смерти помогло пережить всю эту трагедию как конкретно Нагаи, так и всему японскому народу?
М.ТУЛЬЧИНСКИЙ: Вы правы. Отношение к смерти в разных культурах разное. И действительно так как японцы в основном являются последователями синтоизма, куда органично вплетается буддизм, они не боятся смерти, как, возможно, боимся её мы. Они относятся к ней как к естественному развитию событий в жизни. Поэтому весь ужас происходившего тогда воспринимался через призму той культуры, той религии, в которой находились японцы. В этом смысле нам трудно, а может, и невозможно понять, почему доктор Нагаи так переосмыслил свои события, почему другие японцы относятся к жизни и смерти иначе. Но здесь только один совет: пытаться расширять свой кругозор, читать, практиковать и, возможно, принимать других людей ближе, лучше, чем быть окукленными в рамках, может быть, великой, но одной культуры.
Н.ВАСИЛЕНКО: Марк, не успели поговорить о вашей переводческой работе. Чтобы перевести такую книгу, надо быть максимально погруженным в контекст японской жизни, японской истории. С какими, может быть, сложностями, интересными фактами вы столкнулись в своей работе? Здесь много чего затрагивается, в том числе какие-то узкоспециализированные медицинские термины, физические, культуроведческие и прочие сферы. Как проходила ваша работа?
М.ТУЛЬЧИНСКИЙ: Спасибо за ваш вопрос. Надо сказать, что книгу перевёл не я один. Один бы я ничего не сделал. В части вопросов ядерной физики я обращался за помощью к Борису Яковлевичу Осколкову, который является специалистом по безопасности на ЧАЭС. Он из первых рук знает, что это такое. Он оказал мне безумную помощь в том, что касалось физики, ядерной физики. Так получилось, что по специальности я врач, поэтому переводить медицинские моменты мне было непросто, но я был способен заниматься их переводом самостоятельно. Огромный, безумный, неподъёмный культурологический слой в переводе отдельных моментов, отсылок к прошлому, к кулинарным вещам, природе, флоре, фауне Японии. Здесь мне тоже была оказана помощь и консультации. Я пытаюсь сказать, что в одиночку я бы не сделал этого никогда. И культурная адаптация этой книги заняла больше времени, чем сам перевод. Думаю, с этим знакомы практически все, кто занимался переводами. Не просто с другого языка, а с языка культуры, который радикально отличается от русского.
Н.ВАСИЛЕНКО: Сколько в итоге времени отняла у вас эта работа?
М.ТУЛЬЧИНСКИЙ: У меня не было какой-то конкретной даты, к которой я должен был закончить. Сама идея родилась, как я сказал, весной 2018 года, книга была почти готова, наверное, зимой этого года. Почти 4 года. Но опять же не было никаких сроков, не было никакой штурмовщины, давайте говорить теми терминами, к которым мы привыкли. Задача была одна: постараться перевести как можно ближе к оригиналу и, возможно, оставить какие-то недочёты. Но так получилось, что, начав ту работу в 2018 году, никто не мог представлять, что книга будет настолько актуальной в 2022-м.
Н.ВАСИЛЕНКО: Как я часто говорю в этой передаче, книга действительно задевает нерв времени. Напомню, что книга вышла в издательстве Individuum, она доступна в издательстве, доступна в нашем магазине shop.diletant.media. Кроме того, там ещё есть одна книга, и она отдельно посвящена бомбардировке Хиросимы. Пожалуйста, обратите на неё внимание. Сейчас я хотел попросить Марка Тульчинского обратиться к нашим зрителям. Я редко такое делаю. Даже когда у нас находятся не только переводчики, но и писатели. Какое-то напутствие для читателей этой книги
М.ТУЛЬЧИНСКИЙ: Я, наверное, не скажу лучше, чем великий дагестанский поэт Расул Гамзатов, который в своём произведении «Колокол Хиросимы» написал следующее: «А если вдруг меж войн прервётся роздых и разорвутся бомбы все, тогда окажутся смертельными и воздух, и хлеб, и соль, и розы, и вода». Если каждый человек задумается о том, что хотел сказать великий поэт, и попытается сделать, чтобы этого не произошло, я думаю, что тогда и книга доктора Нагаи, и то, что вы, Никита, нашли возможность и время пригласить меня в эту передачу, за что вам огромное спасибо, будут иметь смысл.
Н.ВАСИЛЕНКО: Переводчик книги «Колокол Нагасаки» Марк Тульчинский. Напомню, что это воспоминания доктора Такаси Нагаи, издательство Individuum. Пожалуйста, обязательно к прочтению. Слово «обязательно» – то слово, которое сегодня хочу употребить. Марк, спасибо большое, что нашли время на наше приглашение. И, надеюсь, до новых встреч. Надеюсь, в более радостных обстоятельствах.
М.ТУЛЬЧИНСКИЙ: Взаимно, Никита, спасибо!
Н.ВАСИЛЕНКО: Совсем скоро к нам присоединится Николай Александров. И мы с ним обязательно отправимся в мир книжечек. У меня много спрашивали, что почитать, в свете последних событий. Книга «Колокол Нагасаки» – это книга, которая не просто задевает нерв времени, а задевает, наверное, каждый мой нерв, потому что это одна из немногих книг, которые я прочитал за последние месяцы и буквально прослезился: настолько подробно описана та трагедия японского народа, и очень не хочется, чтобы это повторялось вновь. Но, к сожалению, кто вчера слышал и читал речь президента России, он ненароком намекнул, что американцы создали прецедент использования ядерного оружия своими бомбардировками Хиросимы и Нагасаки. И вот эти слова, особенно слово «прецедент» в устах российского президента, какой-то очень грустный намёк. Но давайте думать, что всё будет хорошо. Будем жить и фокусироваться на своих делах, потому что в данный момент это самое важное, что мы можем делать. А что почитать на фоне всего происходящего, то очень важно сейчас, мне кажется, вспомнить несколько книг. Во-первых, Шварц, его пьеса-повесть «Как победить дракона». Она настолько всегда актуальна была. Понятно, что он описывал времена другие. Понятно, что это метафора была того, что происходило в его время. Но сейчас это просто заиграло новыми красками. Гашек со своим «Бравым солдатом Швейком» – то, что просто сейчас настолько совпадает на фоне новостей о мобилизации, что даже если вы не хотите прочитать всю книгу, то какие-то избранные моменты обязательно, потому что, в отличие, например, от Ремарка с его «Три товарища», «На Западном фронте без перемен», Швейк, по крайней мере, не вгоняет в такую вселенскую тоску. К нам присоединяется Николай Александров.
Н.АЛЕКСАНДРОВ: Никита, добрый день! Хотел бы подхватить ту тему, которую ты уже затронул, Никита. Ремарк, Хемингуэй, можно назвать ещё целый ряд авторов. И можно вспомнить некоторых отечественных авторов. Иногда кажется, что невыученные уроки как литературные, так и исторические до сих пор сказываются. Конечно, можно в детстве читать «Трёх мушкетёров», «Капитан Сорви-голова» и другие приключенческие книги, но очень часто реальность расходится с той романтической картиной, которая существует, которая так востребована в детстве. Я хотел напомнить о 2 книгах, которые, к сожалению, в общем читательском сознании как будто находятся на периферии. А книги достаточно важные, просто потому что они написаны по-другому. В 1970-1980-е все знали, что существует так называемая лейтенантская проза. Вспоминали даже Виктора Некрасова того периода его жизни, когда он ещё не уехал во Францию, и его книжку в «Окопах Сталинграда», которая, кстати говоря, получила Сталинскую премию.
Вот эта лейтенантская проза, правда о войне только постепенно входила в сознание. В 1990-е появились книги в совершенно особой интонации. Первая книга, о которой я хотел бы напомнить, просто потому что её забывают, а она чрезвычайно важна, это книга Астафьева «Прокляты и убиты». Книга, с моей точки зрения, итог всего его писательского пути. Написанная с невероятной силой, которая просто говорит о тех новобранцах-мальчиках, которые отправились на войну. Даже если вы просто откроете и начнёте читать, вы увидите, с какой интонацией она написана. Я позволю себе буквально 1-2 цитаты, потому что Астафьев, его голос, то, как он рассказывает, сразу же дают представление об этой книжке.
Не буду брать страшные, жуткие сцены, которые есть, но вот начало: «Голос политотдельца, чем дальше он говорил, делался увереннее, напористей, вся его беседа была так убедительна, что удивляться только оставалось, как это немцы умудрились достичь Волги, когда по всем статьям все должно быть наоборот и доблестная Красная армия должна топтать вражеские поля, попирать и посрамлять фашистские твердыни. Недоразумение да и только! Обман зрения. Напасть. Бьём врага отчаянно! Трудимся героически! Живём патриотически! Думаем, как вождь и главнокомандующий велит! Силы несметные! Порядки строгие! Едины мы и непобедимы! И вот на тебе – враг на Волге, под Москвой, под Ленинградом, половину страны и армии как корова языком слизнула, кто кого домалывает – попробуй разберись без пол-литры».
«Однажды вечером новобранцам велели покинуть казармы. Мятые, завшивленные, кашляющие, не строем, разбродным стадом пришли они в расположение рот. Их долго держали на пронизывающем ветру. В потёмках уже, под тусклыми пятнышками света, желтеющими над входами в казармы, туда-сюда бегали, суетились командиры, мёрзло стуча сапогами, выкрикивали поименно своих бойцов, ругались, подавали команды. Важные лица до самой звёздной ночи считали и проверяли маршевые роты в полном снаряжении, готовя их к отправке. Маршевики были разных возрастов, ребятишкам-новобранцам, превратившимся в доходяг, обмундированные, подтянутые солдаты казались недоступными, они звали их дяденьками, раболепно заискивали перед старослужащим, делились табачишком, у кого остался. Невзирая на строгую военную тайну, маршевики уже знали и говорили, что направляют их на Сталинград, в дивизию Гуртьева, в самое пекло. Подточенные запасным полком, бледные, осунувшиеся, костистые, были бойцы угрюмы и малоразговорчивы, но табачок да землячество сближали их с ребятишками». Вот об этих ребятишках и пишет Виктор Астафьев в книге «Прокляты и убиты».
Ещё одна книга, о которой мне хотелось сказать, ещё одно удивительное свидетельство, также оставшееся как будто несколько в стороне. Это «Воспоминания о войне» Николая Никулина. Я напомню, что Николай Никулин – замечательный искусствовед, работник Эрмитажа. Эту рукопись он не публиковал при жизни. И это совершенно особого рода мемуары, совершенно особая интонация. «Мемуаристов, – пишет Никулин, – почти не интересует, что переживает солдат на самом деле. Обычно войны затевали те, кому они меньше всего угрожали: феодалы, короли, министры, политики, финансисты и генералы. В тиши кабинетов они строили планы, а потом, когда всё заканчивалось, писали воспоминания, прославляя свои доблести и оправдывая неудачи.
Большинство военных мемуаров восхваляют саму идею войны и тем самым создают предпосылки для новых военных замыслов. Тот же, кто расплачивается за всё, гибнет под пулями, реализуя замыслы генералов, тот, кому война абсолютно не нужна, обычно мемуаров не пишет». «Воспоминания о войне» Николая Никулина о Ленинградском фронте. Он отправился добровольцем на войну, окончив десятилетку. Его первые страницы также посвящены мобилизации, о том, как война постепенно набирала обороты. «А война между тем где-то шла. Что-то происходило, но никто ничего толком не знал. В госпитали стали привозить раненых, мобилизованные уезжали и уезжали. Врезалась в память сцена отправки морской пехоты: прямо перед нашими окнами, выходившими на Неву, грузили на прогулочный катер солдат, полностью вооружённых и экипированных. Они спокойно ждали своей очереди, и вдруг к одному из них с громким плачем подбежала женщина. Её уговаривали, успокаивали, но безуспешно. Солдат силой отрывал от себя судорожно сжимавшиеся руки, а она всё продолжала цепляться за вещмешок, за винтовку, за противогазную сумку. Катер уплыл, а женщина ещё долго тоскливо выла, ударяясь головою о гранитный парапет набережной. Она почувствовала то, о чём я узнал много позже: ни солдаты, ни катера, на которых их отправляли в десант, больше не вернулись».
Я думаю, не зря я привёл такие большие цитаты, Никит. Мне кажется, что просто эти книги очень важны, чрезвычайно важны. И Астафьев, и Никулин пишут о том, о чём, как правило, умалчивается, о чём, как правило, вообще достаточно трудно говорить. И потребовалось мужество и от одного, и от другого, чтобы эти книги написать. Я скажу буквально 2 слова о тех книжках, о которых хотел сказать в прошлый раз. Это книжки издательства «Текст», Жюль Ренар, «Дневник», совершенно замечательные, с моей точки зрения, наблюдения и афоризмы.
Ещё об одной книге: Дидье Блонд, такая энциклопедия литературных персонажей «Адресная книга вымышленных литературных персонажей». Любопытная работа, потому что соединяет в себе художественную литературу и историю. Это адреса тех литературных героев, в основном французской литературы, которые автор раскрывает. Таким образом создаёт реальную карту вымышленного мира. И там самые разные писатели и самые разные авторы. Всем желаю добра и мира. На этом, наверное, наш обзор будем завершать.
Н.ВАСИЛЕНКО: Прощаюсь до следующей субботы! До новых встреч!