Кто такой Сергей Смирнов? Околофутбол, Нацболы, Учительство, Арест
Сев в Сахарово, я хотя бы принес неоценимую пользу изданию «Медиазона», потому что когда меня задержали на улице сначала с ребенком, а потом посадили на 25 суток, я собрал для «Медиазоны» 20 млн рублей в год донатов. Я теперь знаю себе цену. И это теперь у меня главное достижение…
Подписаться на Alexandr Plushev
Поддержать канал Alexandr Plushev
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: О том, что у нас со Смирновым в интервью будет конфликт интересов, во-первых, потому, что Сергей Смирнов – мой старинный друг. Не знаю, в процессе интервью, видимо, посчитаем, сколько лет мы знакомы. А во-вторых, Сергей Смирнов – мой главный редактор, потому что я работаю на «Медиазоне». Но, с другой стороны, дисклеймер я сделала, о конфликте интересов вас предупредила. Это интервью использую как возможность задать вопросы Сергею Смирнову, которые я когда-то, может быть, стеснялась ему задавать, но всегда было ужасно интересно. Так что, Сереж, привет. Спасибо большое, что согласился поговорить.
С. СМИРНОВ: Да, привет. Ты меня сразу напугала: вопросы, которые мне стеснялась задать. Я что-то с трудом себе представляю такие вопросы.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Ну, так как у нас это формат про жизнь, про человека, поэтому буду, естественно, задавать всякое разное: и про футбол и околофутбол, и про нацболов, и про школу. Вообще, не очень поняла, как ты все-таки пришел в изучение истории, потому что, я так понимаю, что в МПГУ, кстати, учились мы со Смирновым в одном вузе, но я на социологии, а Сережа на историческом.
С. СМИРНОВ: Не в одном, Тань.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Почему?
С. СМИРНОВ: Потому что у меня городской, а у тебя, наверное, университет. Верно ведь?
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: А у тебя Крупской?
С. СМИРНОВ: Нет, не Крупской. В том-то и дело, что был третий образованный, лужковский так называемый.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: У тебя самый плохой пединститут? Ничего себе.
С. СМИРНОВ: Да, у меня самый плохой.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Я-то думала, что ты в самом хорошем пединституте учился.
С. СМИРНОВ: Нет. Посмотри на меня. Я в самом плохом.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Но ты же не сразу пошел на истфак. Расскажи, что было сначала и почему такой выбор?
С. СМИРНОВ: Если совсем честно, в принципе, ситуация очень простая. Мне поскольку уже не грозила армия к этому моменту, когда я поступал в вуз (в 21 год я поступал в вуз), в общем-то, мне не надо было заморачиваться конкретно чем-то таким, что срочно надо поступить. У меня такая была штука: поступишь – хорошо, не поступишь – тоже ок. И я решил поступать в то, что хотя бы немного было мне в тот момент интересно. Все довольно просто, довольно случайно. Не было никаких устремлений, все прочего. Просто остальное мне давалось еще и тяжелее из знаний.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: А как так вышло, что ты 21 год поступал? Ты в армии подзадержался или что? Ты же вроде не служил в армии.
С. СМИРНОВ: Нет, я не служил в армии. Вообще, очень смешно. У меня был уже опыт обучения в вузе. Ты так с удивлением смотришь. Я же учился в
МГУ два года, внимание, на геологическом факультете.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Ну, это близко к истории.
С. СМИРНОВ: Очень. Очень, Таня. Ближе некуда.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Так, хорошо.
С. СМИРНОВ: Я бы сказал, что к археологии близко.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: В общем, да. Слушай, геологический – это должно быть очень круто.
С. СМИРНОВ: Ужасно. Круто так, что учиться было невероятно сложно. А поступил я тоже абсолютно случайно. Это стечение обстоятельств, потому что, как и всех в начале 90-х (я поступал в 1992 году), меня волновал в тот момент один вопрос. Это сейчас людей из Твиттера и прочих социальных сетей интересует выбор профессии, что-то прочее. Нас, конечно, тогда это ничего не интересовало. Меня интересовали тогда только выезда.
Учился я уже плохо в школе. Потому что я до 9-го класса учился хорошо, а потом покатился, как говорили в известном мультике. Да, у меня очень плохой аттестат, кстати, школьный. В том смысле, что прям реально плохой. Это при том, что у меня школа на окраине. То есть школа в Алтуфьево. У меня 10-й класс набрали из пяти один. То есть в 10-й класс я попал и успокоился, и просто-напросто учился чуть ли не хуже всех. У меня плохой аттестат.
И, честно говоря, главное, чем были озабочены все, – чтоб не попасть в армию. Мне кажется, сейчас должна быть такая же проблема абсолютно у всех молодых людей. Но вот в начале 90-х у всех была реально такая проблема, потому что еще было такое наследие Советского Союза и так далее, и в армию не хотелось никому. Поэтому главной целью для меня было поступить куда-то.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Знаешь, это не клеится с тем, что ты поступил в МГУ. МГУ – это не куда-то.
С. СМИРНОВ: Таня, это клеится очень просто. Я сейчас тебе объясню, как это клеится. Ты думаешь, я правда всерьез собирался поступать в МГУ? Ты вот на меня посмотри. Конечно же, нет. Ни в какое МГУ я поступать, разумеется, не собирался. Я собирался поступать в вузы, которые, я боюсь, даже я забыл, как называются. Что-то типа МИИГАиКа. Что-то вот такого рода. Да, да, да, вот ты вот так посмотрела. Я такой: чтоб поменьше, чтоб попроще экзамены и чтоб поменьше конкурс. Понимаешь.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Логично.
С. СМИРНОВ: Понимаешь, да. Какая, в общем, довольно простая цель. Откуда взялся геологический факультет МГУ? Дело в том, что – не знаю, как у меня оказалось эта книга (может быть, мама купила) – у меня была книга «Московский государственный университет», описание каждого факультета, которые меня совершенно не интересовали, честно говоря. Но сзади этой книги было написано, какие вступительные экзамены.
Откуда взялся МГУ? Все очень просто. В МГУ экзамены были на 15 дней раньше, чем во всех остальных вузах. То есть если везде экзамены были с 16 июля, то в МГУ – с 1 июля. Становится понятнее, что со мной произошло.
Я посмотрел все факультеты МГУ, знаешь, методом вычеркиваний. Представляешь себе, да, как это проходило? Так, ну нет, английский я, конечно, не сдам. У нас учителя английского последний раз я видел в 6-м классе. Так, физика. Ой, нет. Я, по-моему, последний раз учебник открывал в 9-м. Химия. Не открывал уже и в 9-м. Как-то мне поставили 4. Так, сколько мы предметов отрезали сразу? Прилично, да?
И методом перебора я выяснил, что единственные вменяемые и имеющие какие-то шансы для меня экзамены есть на геологическом факультете. Там были очень странные, на мой взгляд, экзамены. Я сейчас тебе скажу. Вот так если представить, три экзамена, как много где. Три-четыре экзамена тогда было. Это был математика письменно, сочинение. Ну, два классических. И, внимание, математика устно.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Окей. И ты сдал математику устно, видимо.
С. СМИРНОВ: Смотри, в чем мое преимущество. Поскольку до 9-го класса я учился довольно неплохо, математика устно стала моим относительно конкурентным преимуществом, потому что математика устно включала в себя всю математику от 5-го класса до 11-го. То есть значительную часть всяких теорем простых и прочих я, честно говоря, помнил. Не сказать, что прям идеально, но все-таки. И это все равно было несравненно легче. Я математику и так готовился сдавать, потому что мне надо было сдавать математику. Короче, математику первую я сдал на 4. Потом устную сдал совершенно чудом тоже на 4, потому что мне повезло: мне попалась задача какая-то для 7-го класса. А там, знаешь как, там был теоретический вопрос: типа, аксиома, что-то в этом роде, покажите и докажите. Был пример, какое-то уравнение.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Аксиома не требует доказательств, если что, Серег, я тебе скажу.
С. СМИРНОВ: Я знаю. Да, да, да. Уравнение решил, буквально когда ко мне подсел преподаватель, кто принимал экзамен. А там была такая система: ты после первого экзамена не узнаешь оценку, а узнаешь вот эту оценку только на втором. Ну знаешь, там типа зачетки. Вот ты сдал математику. Я не знал, как я сдал математику. Я думал, ну, раз двойки нет, потому что двойки вывешивают, значит, не двойка. Честно говоря, я пошел тренироваться сдавать экзамены. Никуда я туда идти не собирался поступать.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Понятно.
С. СМИРНОВ: Ехать далеко. И вообще МГУ – страшные слова. Геологический. Я вообще не понимал, что это такое даже, честно говоря, совсем. Ну, слово знал, но не особо представлял.
И я прихожу. Он мне такой говорит: «Ну ладно, всё-таки “отлично” вам не поставлю, поставлю “хорошо”». И я смотрю – у меня первая оценка тоже «хорошо». А геологический факультет не был крайне популярным в тот момент. Там конкурс был 2 к 1 примерно. То есть это не был самый модный факультет МГУ. И, в принципе, оказалось так, что мне сочинение достаточно писать хотя бы на тройку, чтобы поступить. Я написал его доблестно на тройку.
Мне, конечно, неловко так говорить, но все три вопроса, все три темы были те, которые я не читал, все три книги, которые я не читал в учебнике. Знаешь, и я первые 10 минут просто сидел и думал, об чем бы мне написать, об чем бы. Ну, понимаешь, да? Такой: «Ну, ладно». Выбрал «Кому на Руси жить хорошо», чтоб ты понимала, потому что я эту поэму не читал, но. Знаешь, обороты были и стилистика: «Крестьяне жили очень-очень плохо. Великий русский поэт Некрасов писал, как тяжело и плохо жили русские крестьяне».
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: В принципе, с тех пор тема твоих сочинений не сильно изменилась.
С. СМИРНОВ: Не сильно изменилась, да. Я думаю, что на другом фоне, может, мне двойку бы и поставили, Но поскольку я писал довольно грамотно… Содержание было абсолютно безумным, я просто догадываюсь. Это, конечно, очень стыдно. Представляешь, если ты не читал книгу, какие-то герои, я еще у кого-то подсмотрел, как их звали пару человек, вокруг, потому что, насколько я видел по реакции, там примерно все сидели такие, как я: «Что это за книги нам предлагают? Что это вообще такое?» Я, в общем, да, нормально, получил тройку. Я поступил.
Ты думаешь, после этого я стал поступать в другие вузы? Сейчас! Конечно! Поступил, в армию не иду. Плевать мне на остальные экзамены стало. Абсолютно случайно оказался. Очень тяжело учиться было. Я бы, наверное, вылетел. Я и вылетел бы оттуда. То есть я очень плохо: 3, 2, 2, 3. Понимаешь. Там, оказалось, надо физику знать, химию, предмет под названием «Кристаллография».
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Это геология.
С. СМИРНОВ: Да, да, да. Мне-то было все равно в то время. У меня 9 выездов было в сезон, когда я поступал. И мне относительно «повезло», потому что в день экзамена у меня температура 38,5. Я вызываю врача. Ты же понимаешь, в 92-м году какие были врачи. А у нас была абсолютная чехарда какая-то с врачами. Пришел врач. Что-то выписал. – «Через неделю приходите».
А мне что-то лучше не становится. Прихожу через неделю. Меня что-то обследуют, обследуют. У меня воспаление легких обнаруживается. Прописывают какие-то лекарства. Но я заболел одни воспалением легких, меня выписали, у меня через три дня опять температура и второе воспаление легких.
И я, короче, проболел на первом курсе больше месяца, все экзамены пропустил, мне дали академический отпуск. Хотя это не очень приветствуется, как понимаешь, на первом курсе. Потому что действительно два воспаления легких. В общем, таким образом, я протянул еще год. И я, честно говоря, уже понял, что шансов учиться и сил никаких у меня нет, надо думать над вариантами.
А потом я попал в аварию, попал под машину очень тяжело. Как раз в 1994 году это было в апреле. Очень тяжело. Я долго очень лежал. У меня было четыре операции. И я очень тяжело восстанавливался, несколько лет учился ходить.
И, соответственно, мы подводим. Это я все так долго подвожу к истории. После этой больницы мне совершенно не грозила уже никакая армия никогда. Вообще, у меня была инвалидность после больницы. Мне дали группу инвалидности. У меня было в диагнозе написано всю жизнь ходить с палочкой.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Я в следующий раз, когда с тобой буду в бадминтон играть, принесу тебе палочку, чтобы ты играл в бадминтон с палочкой.
С. СМИРНОВ: Чуть хуже играл в бадминтон, да?
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Да.
С. СМИРНОВ: Но я реально очень долго учился ходить. Я ходить могу только в кроссовках из-за особенности ноги. Это доставляет дискомфорт, при выборе одежды в том числе. Но мне поскольку не грозила армия… Ну, знаешь, полежал дома, повосстанавливался. Вроде как надо какое-то высшее образование-то получать.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Все-таки есть, да? Вот заложено, да, что-то в голове, что высшее образование должно быть?
С. СМИРНОВ: Конечно, заложено. То есть как без образования? Да, это абсолютно заложено. И мне уже не надо было поступать абы куда, можно было спокойно выбрать и подготовиться. У меня времени было гораздо больше готовиться. Я мог спокойно совершенно это все делать. И поэтому я и выбрал историю. Очень-очень длинный ответ на вопрос.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Не, ну слушай, это интересный ответ на вопрос, потому что помогает чуть-чуть добавить контекста. Но ты заинтересовался историей только вот уже во взрослом возрасте или все-таки это какая-то такая вещь, которая тебя интересовала в фоновом режиме всегда?
С. СМИРНОВ: Не, не, не, интересовала в фоновом режиме всегда. И знаешь, в чем была проблема, почему я не мог поступать на исторический? Там очень много где был иностранный язык при поступлении. То есть нельзя было выбирать, потому что английского у меня просто не было вообще, я сам не учил. Я думаю, сейчас даже трудно представить уровень, но его просто не было вообще, вот просто ноль, zero. То есть никакого.
Мне очень нравилась история как предмет в школе. Мне нравилась и история, мне нравилось следить за политикой уже тогда. И поэтому история меня, конечно, интересовала. Это то, что было интересно еще там в 10-м – 11-м классе. Но всерьез поступать я решил, когда понял…
И вот еще важно: отменили как раз экзамен по английскому. Там были какие-то довольно простые предметы. Знаешь, там было что-то из серии… Даже не помню, какие экзамены я сдавал, честно. Ты знаешь, удивительная вещь. Не помню, какие я экзамены сдавал. Вот в МГУ помню, а вступительные в городской педагогический не помню.
Прости, я забыл сказать еще очень-очень важный фактор. Дело в том, что когда я поступал, факультет… А это был такой лужковский вуз. А знаешь, почему он был создан? Потому что не хватало учителей. Все из школы начали уходить. И правительство Москвы решило сделать свой вуз, чтоб готовить учителей, потому что их не хватало.
А здания были разбросаны по всей Москве. И тогда исторический факультет находился очень удобно от меня. Это Сельскохозяйственная улица. Он, по-моему, и сейчас там находится. Сельскохозяйственная улица – это можно доехать на автобусе от станции метро «Владыкино». Знаешь, есть большая разница с юго-западом. У меня до «Владыкино» три остановки на автобусе и потом на автобусе. Знаешь, когда ты долго ездишь на муниципальном транспорте, ты довольно быстро учишь его расписание и особенности.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Слушай, ну и получается, что ты отучился уже в педагогическом на учителя истории. И там же, по-моему, с третьего курса должна идти практика.
С. СМИРНОВ: Да, да, да, у меня уже была практика с третьего курса.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: И если я правильно помню рассказы Алексея Кузнецова, ты в школе когда работал, ты с ним там чуть ли не кабинет делил.
С. СМИРНОВ: Да, я с ним делил кабинет. Но понимаешь, чем дело, во-первых, я там был на практике, кстати, на четвертом курсе. И меня позвали туда преподавать. Но я особенно тогда не хотел приходить в школу на постоянную работу. Идеальный вариант – это когда фриланс, я бы сказал. Вариант фриланса, но в школе. Так называемые совместительство. Знаешь, чтоб ни в коем случае не заниматься ничем бюрократическим.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: А были такие варианты? То есть понятно, что для студентов – да. А вот когда ты уже…
С. СМИРНОВ: Нет, нет, нет, очень часто такие варианты были. Часов не хватало. И мне всегда очень нравилось совмещать, даже в нескольких школах. У меня был момент, когда у меня было три, что ли, работы.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: То есть получается, что ты ни в одной школе на такую вот прям полную-полную ставку не работал никогда.
С. СМИРНОВ: Под конец работал уже, только под конец.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: А классное руководство у тебя было когда-нибудь?
С. СМИРНОВ: Было один раз полгода.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: И как?
С. СМИРНОВ: Отвратительно. Не рекомендую. 1 из 10.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: А какой класс был у тебя?
С. СМИРНОВ: У меня был 6-й, по-моему. Это еще нормальный класс был и хороший класс с нормальными родителями. Не рекомендую. 1 из 10. Нет.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: А чего, с родителями проблемы, с детьми, с другими учителями?
С. СМИРНОВ: Нет. Главная проблема – с документацией.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: А, это увеличивает объем документов, да, которые надо заполнять?
С. СМИРНОВ: Знаешь, могу тебе честно сказать, все журналы я обычно заполнял раз в месяц. Оставался на 2 часа и их заполнял. Ну вот темы вписывать, вот это все. Не на каждом же уроке этим заниматься. Конечно, нет. Ну ты посмотри, как я готовлюсь.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Да я знаю, как ты к стриму готовишься. Ты мне не рассказывай.
С. СМИРНОВ: Ты вот со мной взаимодействуешь. У тебя есть какие-то сомнения по поводу меня и моей обязательности?
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Ну как, я думала, что в школе все-таки преподавание истории требует довольно методичного подхода. Более того, у тебя и у меня был такой предмет «Методика и методология». И поэтому я предполагаю, что, может быть, когда мы говорим именно о преподавании, ты был более вовлеченным.
С. СМИРНОВ: Да… О, да… Ты знаешь, обычно, в принципе, к уроку я готовился на перемене. Узнавал, какая будет тема.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Сереж, а как это возможно? Прости, пожалуйста.
С. СМИРНОВ: А в чем проблема? Я не очень понимаю. Если ты общий курс истории знаешь, в чем сложность? И вообще исторических процессов. В чем, в принципе, проблема? Я думаю, я могу сейчас прийти в класс и отвести 6 уроков истории России. Просто мне 10 минут посмотреть учебники, о чем эта глава, и я сейчас 6 уроков проведу без проблем.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: И так вот ты 10 лет работал преподавателем истории.
С. СМИРНОВ: Да. Слушай, но это же как раз так и должно. На мой взгляд, это, наоборот, нормально, потому что ты общие все вещи знаешь. Слушай, в истории же главное не даты учить. Некоторые даты я до сих пор не помню и заглядываю.
У тебя же есть общая канва истории, общие выводы. Ты должен объяснять явления, ты должен заставлять людей думать, почему, что и как произошло. А если у тебя есть общее представление и понимание об исторических процессах, если ты знаешь, какие эпохи, как что происходит, я честно не вижу проблемы.
Ты просто понимаешь: «Так, сегодня у нас будут реформы Александра II. Так судебная и военная». Ну что, я не знаю про судебную и военную реформы Александра II? Знаю. Кстати, могу год забыть, когда их начали разрабатывать. Ну вот для этого учебник и есть для учителя. Вот я посмотрел перед уроком, в каком году разрабатывать начали. Год скажу, чтоб не опозориться.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Учебник, так же как и звонок, для учителя. Слушай, а вот учитывая то, что ты был преподавателем истории, получается, в середине-конце 90-х и начале уже 2000-х, были варианты выбирать учебники, по которым ты преподаешь, или какие-то дополнительные пособия? Ты в какую сторону двигался в этом вопросе?
С. СМИРНОВ: Слушай, конечно, в сторону нацпредательства. Всегда выбирал учебники, в которых нет ни слова про Сталинградскую битву. Знаешь, вот этот есть фетиш вот этих… У тебя же нормально матом, да? Можно? Или лучше не надо?
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Ну, запикаем.
С. СМИРНОВ: Давай я ограничусь. Я думаю, догадаетесь, какое слово я хотел сказать. Вот этих придурков, которые ухватились за одну деталь. Это меня так выносит.
Вот это слышала наверняка: «В 90-х годах Сорос создавал учебники, в которых не было о Сталинградской битве». Но ты же понимаешь, что речь идет про учебник новейшего времени и о войне на других фронтах, помимо советско-немецкого. Все. Конечно, там идет речь о боевых действиях в Африке, в Тихом океане. Я-то просто преподавал, я знаю, о чем идет речь. И в целом, когда ты выбирал учебники…
Слушай, на самом деле, это же очень раздутая фигня про учебники, их разницу и прочее. В целом я даже сейчас возьму учебник Мединского, который он там издал, ничего там такого, я уверен, совсем страшного нет. Надо, кстати, поэкспериментировать. Думаю, надо купить учебник Мединского 10-11 класс. Я почти уверен…
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Давай попробуем провести урок открытый.
С. СМИРНОВ: Слушай, давай. Я могу, в принципе, даже можно по учебнику Мединского. Понимаешь, там же могут быть чуть-чуть другие акценты поставлены. Но ты же есть в классе. Идеальное, вообще, преподавание истории для меня – мне всегда это очень нравилось, – когда ты рассказываешь о том, что в истории есть разные подходы, вы думаете, какой вы разделяете, какой вам ближе. История должна быть критической. Я абсолютно в этом уверен. Кстати, очень люблю в этом плане какие-то альтернативные версии. Они заставляют людей думать просто.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Насколько альтернативные? Что татаро-монгольского ига не было?
С. СМИРНОВ: Это, кстати, я, вообще, очень люблю. Отличная развлекательная книга. Прекрасная развлекательная книга Фоменко – Носовского. Это мне очень нравится. Но только не надо воспринимать ее как учебник истории.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Да, это важный дисклеймер, Сереж, на самом деле.
С. СМИРНОВ: Ты понимаешь, надо дисклеймер ставить практически ко всей нашей деятельности тогда, ко всем твитам и ко всему. Это важно. Чем больше у тебя информации, тем шире ты на все это смотришь. Это нормально.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Нет, это разве это информация?
С. СМИРНОВ: Ты знаешь, почему они били про татаро-монгольское иго, и в целом на этом был акцент сделан? По одной простой причине. Потому что классическая трактовка русской исторической школы татаро-монгольского – она, конечно, некорректная. Безусловно, она некорректная, если уж так брать классический вариант. Это абсолютно точно так. И поэтому много людей, которые понимали, что это не совсем так и не совсем правильно, восприняли в том числе Фоменко – Носовского из-за этого так. Я утрирую.
Я к тому, что много какая критика может быть вполне полезной для там переосмысления, другого анализа и так далее. Ничего в этом страшного нет. Другое дело, понятно, что нельзя в школе это преподавать. Но, знаешь, чем ты больше знаешь, тем ты критичнее относишься ко всему. Вообще, задача – учить детей думать на основе исторических событий. Это очень важная вещь. А не вдалбливать эту фигню про величие, про мы всех победили и так далее.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Твои ученики после того, как выпускались из школы, они потом как-то с тобой поддерживали отношения? Хотя бы какие-то ученики.
С. СМИРНОВ: Я не помню такого. У меня есть несколько учеников в Фейсбуке знакомых, и кого-то я из знакомых встречал, они мне комментарии оставляли. Нет, у меня нет такого, чтобы я прям поддерживал.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Вот ты уже несколько раз говорил, что вместо того, чтобы учиться, выезда пробивал. Твое увлечение футболом когда началось? Это с детства? И всегда ли ты болел за «Торпедо»?
С. СМИРНОВ: Да, да, я всегда болел за «Торпедо». Я первый раз на футболе был в 1981 году, для наших зрителей хочу сказать. Я даже матч помню. Дело в том, что я первый раз был с отцом на футболе: «Торпедо» играло, внимание, с симферопольской «Таврией» в Чемпионате СССР. Это был единственный выход симферопольской «Таврии» в высшую Лигу за всю историю команды. «Торпедо» выиграло 1:0. Так что в 6 лет я был на футболе и раз-два в год ходил на матчи. На какие-то, знаешь, матчи с «Кайратом», с «Пахтакором», с какими-то немосковскими командами, где было не очень много зрителей, я более-менее ходил. А потом, соответственно, когда стал взрослей, узнал о фанатах и о прочих, то с 1992 года начал ездить на выезда.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: То есть твой первый выезд – 1992 год?
С. СМИРНОВ: Да. Субкультура же.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Да. Мне-то не рассказывай.
С. СМИРНОВ: Что такое субкультура, да.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Я знаю.
С. СМИРНОВ: Это стал уже другой этап.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Я застала совершенно другой околофутбол. Ты, видимо, застал как раз формирование. Ну, околофутбол-то был и в советские времена.
С. СМИРНОВ: Да, да, да. Кризис был.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Да. Есть определенные этапы околофутбола. Ты застал новый кризис околофутбола. А ты его как для себя объясняешь?
С. СМИРНОВ: Околофутбол и то, что мы называем околофутболом, – это же фанаты. Фанаты есть разного типа люди. В советское время очень важно, как воспринимались. Вообще, это очень интересная тема для изучения. И я очень люблю об этом рассказывать, говорить и размышлять. Мы же не настолько хорошо знаем советское общество, между прочим. И молодежь не настолько хорошо знаем. Это, безусловно, одна из форм такого не могу сказать отрицания действительности, потому что распался же СССР и место Чемпионата СССР… А кризис был уже, кстати. В 1991-м уже меньше людей на выезда ездили. И это была совсем, совсем, совсем субкультура. И интересно, что подъем был только у «Торпедо», потому что много людей у «Торпедо» начали ездить на выезда. Но, знаешь, это же была суперзакрытая субкультура в 90-х. Я думаю, ты уже, наверное, с диким удивлением представляешь, сколько людей ездило на выезд. А я могу тебя назвать, сколько человек ездило на выезд в 1992 году. Я прям помню наизусть. Я могу не цифры, а примерно. Первый выезд в Ярославль. Совсем близко, казалось бы. Ты там представляешь, наверное, тысячи людей, да?
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: До Ярославля-то вполне себе могут и тысячи доехать. Это близко.
С. СМИРНОВ: Таня, по тем временам 103 человека выглядели огромным выездом, огромным. Больше 100 человек. А сезон я заканчивал 92-й, «Торпедо» сыграло блистательно абсолютно и не попало в первые 8 команд, был очень странный чемпионат, и поэтому на последние выезда я ездил примерно так: 5 человек в Екатеринбурге, 14 человек в Камышине, 2 человека в Ставрополе на выезде. Вопросы есть, примерно что такое выездной был?
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Сколько раз тебя били, скажи, пожалуйста? Или сколько раз ты дрался?
С. СМИРНОВ: Не так много. Били какое-то количество раз. Пока не было группировок, главные риски… Ну вот околофутбол в чистом виде я полноценно-то и не застал, вот прям околофутбол именно стычек. Потому что я реально на все свои выезда съездил за первые пару лет. Во второй год я съездил на 13. И потом уже это было постольку-поскольку. И тогда главной проблемой были, как обычно, как часто, с ментами где-то или с местными гопниками. А все-таки с гопниками до этого не часто доходило объективно. Мне пробили голову в Воронеже в 1992 году. Мой любимый город Воронеж.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: А ты на цветах, что ли, ходил? Почему тебе пробили голову.
С. СМИРНОВ: Конечно. Мне пробили голову после матча уже.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Окей.
С. СМИРНОВ: А Воронеж мой любимый город, потому что второй раз я был в Воронеже, и меня скинули с лестницы. Уже менты.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: На стадионе?
С. СМИРНОВ: На стадионе, да. И у меня был сотряс. Когда я слышу шутки про «бомбить Воронеж», ты понимаешь примерно, что я обычно говорю по этому поводу.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Ужас. Кошмар.
С. СМИРНОВ: Ужас. Но Воронеж, кстати, был очень гопническим городом в 80-х. Это был город, где они видели фанатов. Причем, что интересно, «Факел» не играл в высшей лиге. Он играл один раз в 1985 году в высшей лиге. Но в Воронеж часто ездили фанаты ЦСКА, потому что ЦСКА играл в первой лиге почти все 80-е годы. Ну, то вверх, то вниз. И вот армейцы, они же были фанзины, у них вот это вот воспоминание о Воронеже, что ты уезжаешь с выезда с Воронежа на «собаке»… Нам надо зрителям объяснять, что «собака» – это электричка, да?
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Давай сделаю, да, пару пояснений.
С. СМИРНОВ: Дисклеймер. Белый – банный.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Да, да. «На цветах» – это значит, что ты в цветах своей команды. Черно-белый в случае «Торпедо». «Собака» – это электричка.
С. СМИРНОВ: И на цветах очень важное замечание. Тогда шарф нельзя было купить (в конце 80-х – начале 90-х). Шарфы в продаже появились, я думаю, в году 94-м – 95-м, может быть. Вот именно шарфы прям сделанные. А до этого это прям субкультура-субкультура. Люди заказывали шарфы, их вязали.
Интересно, что в Подмосковье был город Михнево, где вязали шарфы, по-моему, фанаты всех московских клубов, потому что именно там шарфы вязали. И даже туда приезжали люди из регионов – зенитчики, кто-то еще – вязать шарфы, в Михнево. Это было главной точкой. Могли бы сейчас сделать центром текстильной промышленности, мне кажется, ателье, которое было в Михнево. Ну представляешь, когда много людей приезжали, друг на друга засады какие-то устроили, кого-то избивали. Здесь была точка притяжения – Михнево.
И, соответственно, Воронеж 80-х довольно гопническим городом считался. Вообще, то, что южнее, сразу очень чувствовалось, очень чувствовалось.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Если ты ездил в середине 90-х, то я так понимаю, что как раз из-за аварии ты перестал ездить.
С. СМИРНОВ: Да, да, да. Активно перестал ездить, да.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: А дальше потом только в Москве ходил на стадион?
С. СМИРНОВ: Не, слушай, я потом еще довольно прилично съездил на выезда. Но уже, знаешь, одно дело – когда ты едешь активно, а другое дело – когда ты едешь 3-4 раза в год. Ты же понимаешь, это сильная разница. И до вот именно формирования группировок. Я, по сути, формирование группировок так толком и не застал. Вернее, я их застал, но уже не в очень активной фазе.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Насколько горько видеть, что происходит с командой? Потому что я знаю, что это бывает очень горько, потому что я болею за «Спартак». Но в случае с «Торпедо» это прям такая настоящая трагедия.
С. СМИРНОВ: Ты понимаешь, я, честно скажу, более спокойно стал относиться с годами и не могу сказать «я подписан и смотрю». Может быть, у меня изменилось отношение к футболу в целом. Меня, например, раздражает Лига чемпионов. Да, да, да, я не очень люблю Лигу чемпионов. Одинаковые команды, одинаковые…
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: А что ж ты в PlayStation все время играешь тогда?
С. СМИРНОВ: Я очень люблю играть аутсайдерами, Таня, аутсайдерами. Вот любимое занятие – играть аутсайдерами и слабыми командами. Знаешь, мне правда гораздо интереснее с точки зрения всего идти на матч каких-то команд там… Я когда был в Англии, я с удовольствием сходил на матч «Оксфорд» – «Брэдфорд» в Лиге One. Обе команды боролись за выживание в Лиге One. Лига One – это третья лига, если переводить на русский. Очень хорошо, прекрасно. Очень тупой футбол, но бегающий, все очень хорошо, чем вот эти вот миллионеры падающие и заламывающие руки – это раздражает.
То же самое, кстати, с другими видами спорта. Если об увлечениях, я очень люблю смотреть и, если есть возможность, следить за Чемпионатом мира по хоккею, но не среди топ-команд. Есть же чемпионаты мира по хоккею, знаешь, там 6 лиг уже. 6 мировых конференций в хоккее.
Вот есть топ-страны, мы все знаем: Канада, США, Россия была, Чехия, Финляндия, Швеции. Топ-команды. И там сейчас примкнувшие к ним еще есть Дания, Норвегия, которые неплохо играют. А дальше есть уровень ниже и ниже. И вот эти сборные я прям очень люблю смотреть. Знаешь, там третья лига, четвертая лига. Очень интересно, очень забавно. Я и в Вильнюсе уже ходил на хоккей такой же примерно. Тут же есть команда с очень прикольным названием «Панкс» («Панки»).
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Да, у них я видела плакаты рекламные. Там натурально какие-то панки нарисованы.
С. СМИРНОВ: Ирокез! Да, да, да. Это вот очень хорошо выглядит. Спорт не должен быть большим бизнесом. Не должны им заниматься миллиардеры. В этом плане я разделяю известный слоган антисистемный «Against Modern Football». В принципе, мне все абсолютно нравится в нем.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: И тут, конечно, логично спросить, в какой момент ты пришел к нацболам?
С. СМИРНОВ: Слушай, я к нацболам пришел в 2003-м. Но это вполне было органично и по-другому не могло быть. Я, в принципе, думал, что уже пора куда-то идти и что-то делать, бороться с режимом. Вуз закончил, пора идти бороться с режимом.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: В смысле? Но ты уже преподавал в школе, ты уже был школьным учителем истории, ты уже был футбольным болельщиком. И ты такой: «Чем бы мне еще заняться? Пойду-ка я нацболом».
С. СМИРНОВ: Самое смешное, что ты абсолютно верно сформулировала. В школе было скучно. Меня, делающего карьеру в школе, представить невозможно. Другие увлечения уже не настолько занимают. И в этом плане все логично.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Почему нацболы?
С. СМИРНОВ: А некуда. А куда было еще идти в 2003 году? С сегодняшнего момента, мне кажется, очень трудно это представить, но политика в России в начале 2000-х была крайне своеобразная: все были в диком восторге от Путина в целом, и, в принципе, критиков Путина практически не было. То есть было очень мало.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Но были.
С. СМИРНОВ: Мало.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Мне кажется, к 2002 году уже были.
С. СМИРНОВ: Были. Но смотри, из них значительная часть была – это люди условно демократических взглядов. Вот, кстати, одна из проблем была, что они условно были у власти в 90-х, хотя они толком не были. Но это было очень трудно представить и понять. И до сих пор носились с поддержкой Ельцина, который дико раздражал лично меня всегда. То есть, если серьезно, у меня ноль пиетета по отношению к Ельцину. Сейчас я могу признавать какие-то его, может быть, положительные черты, но в целом, особенно тогда, это просто был максимально раздражающий фактор. И, в принципе, было очень ограниченное количество организаций, куда можно было идти.
Я несколько раз рассказывал, что у меня, в принципе, выбор был, как у многих, я думаю, людей того возраста, того времени, между «Яблоком» и нацболами. И я сейчас понимаю, что, в принципе, наверное, я сделал правильный выбор, смотря на «Яблоко». Скорее правильный.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Ну, слушай, на нацболов бывших посмотри и подумай.
С. СМИРНОВ: А что? Посмотри. Давай посмотрим.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Не знаю. Или там на Лимонова последних лет посмотри. Вопросики никакие у тебя не возникают, Сереж?
С. СМИРНОВ: Хорошо, а на Мизулину ты не хочешь посмотреть из «Яблока»?
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Ты Яровую еще припомни.
С. СМИРНОВ: А что не так? Все одинаково. Слушай, я, вообще, очень сильно пересмотрел отношение к идеологии. Тогда уже интуитивно это понимал, а сейчас я понимаю это особо остро. Слушай, понимаешь, это же другое.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Вот смотри, ты в 2002 году для себя решаешь, что вот тебе нужно какое-то действие, и ты идешь к нацболам. Нацболы – это люди, которые устраивали акции прямого действия.
С. СМИРНОВ: Правильно. Именно это и привлекало меня.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Которые уезжали в колонии на сроки, которые в те времена были просто невероятными.
С. СМИРНОВ: Нет.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Чего нет? Я корреспондентом на судах этих всех работала.
С. СМИРНОВ: Тань, нет. Ну вот видишь, тут немножко с тобой поспорю. Я просто очень хорошо помню, когда нацболов начали сажать. Нацболов начали сажать после акции в администрации президента, когда выкинули портрет. А я пришел на год раньше. Но я и в нацболах был очень недолго, в принципе (2 года). Так что я как раз эти акции застал и не остался там.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Я честно тебе скажу, и я об этом говорила и Лимонову, у нас было большое интервью, я не понимаю, как можно ломать жизни молодым людям. Я считаю, что Лимонов этим занимался.
С. СМИРНОВ: Во-первых, я с тобой могу поспорить. Все-таки, во-первых, надо молодым людям давать возможность делать выбор. Это первое. Вопрос другой, что когда начали сажать… Слушай, это тоже довольно интересно. Долго же не сажали за акции. В том-то все и дело. Но, конечно, надо было менять тактику, когда начали сажать. Это ж было неожиданно уголовное дело. Это в принципе было довольно неожиданно, потому что такого не было. Это было неожиданно.
Проблема, мне кажется, заключалась в том, что нацболы, чувствуя поддержку и усиление политического влияния, понимая, где условная оппозиция… Помнишь, началось сближение как раз демократической части. Я на этой волне-то и пришел, когда Лимонов стал говорить и нацболы, что нам надо бороться с Путиным со всеми вместе. Это, кстати, стало одним из ключевых факторов под конец – разговоры о сотрудничестве. Там еще были выборы. Ты, наверное, уже не помнишь. Помнишь, была идея поддержать Хакамаду на выборах 2004 года большой демократической коалицией. Да, да, да, да, да. Вот представь себе, было такое.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Это я вообще не помню. Возможно, моя память заблокировала это для моей безопасности.
С. СМИРНОВ: Слушай, я слишком старый и помню всю эту фигню. Это был довольно важный для меня фактор о сотрудничестве с другими оппозиционными и в том числе демократическими организациями нормальными. Я помню, был первый момент – это посадки. И потом пошли нападение на нацболов. Помнишь, была статья, слова Суркова о лимонах и яблоках на одном дереве?
Был мощный совместный митинг. Я помню там Алексея Навального на этом митинге и Илью Яшина. Мы ж тогда на вот на этом митинге, условно, пересекались и разговаривали о его проведении. А этот митинг был очень важным. Он был одним из последствий первого уголовного дела. Ну, в принципе, нас преследуют, мы политические заключенные. Но там точно мотивированное дело было, безусловно. И ты чувствуешь поддержку других людей. И риторика изменилась. Проблема другая – что не надо было продолжать эти акции или менять форматы. Лимонов посчитал…
Слушай, это же политика. Мы ж не можем забегать на 10-15-20 лет вперед. Ты не понимаешь, что происходит. Мало того, я очень хорошо помню, к 2004 году… Это сейчас очень комично звучит, но все строили планы «оранжевой революции», книга Шарпа, «Оплот», Майдан в Украине. Ты как бы понимаешь, как смешно это выглядит из сегодняшнего дня? Движение «Оборона». Ты помнишь движение «Оборона»?
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Да, я помню движение «Оборона».
С. СМИРНОВ: Ты понимаешь, в чем дело?
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Но в итоге ты быстро принял решение уйти? И как это происходит? Типа, я от вас ухожу? Ты пишешь заявление об уходе?
С. СМИРНОВ: Ты просто перестаешь чем-то заниматься и все.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: А чем ты занимался внутри партии?
С. СМИРНОВ: Слушай, я довольно быстро стал главным человеком на северо-востоке Москвы. У меня было довольно много, условно, людей. Причем самых разных. С некоторыми я общаюсь до сих пор. Все, кстати, оказались в совершенно разной ситуации, ты же понимаешь, и очень сильно раскололись по взглядам, по всему. Люди совсем разные приходили, разная мотивация. Кто-то живет обычной совершенно жизнью.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: А ты им лекции читал и рассказывал, в чем суть нацбольства, или задания давал листовки разносить?
С. СМИРНОВ: Слушай, какие-то задания. Надо там отвести газету было. Потом политические заключенные же появились. Было довольно много уличной активности, которая сегодня выглядит очень смешно: митинги на 100, на 200, на 500 человек. 500 человек – очень большой митинг для Москвы того времени. Ты же представляешь себе, да? И довольно много было такой активности. Собрания были каждую неделю. Если честно, ничего такого особо запоминающегося не было.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Понятно. Но в итоге это нацбольство с тобой, пусть оно и длилось-то всего пару лет, оно так с тобой и идёт. И тебе же, мне кажется, регулярно про этих нацболов припоминают.
С. СМИРНОВ: Логично. Пожалуйста. Припоминают, если бы я чего-то скрывал. Я не скрываю. Я реально не вижу чего-то такого, за что должно быть прям… Понимаешь, тут очень важный вопрос личной мотивации. Это довольно важная штука, мне кажется. Может, это со стороны не так кажется, потому что все цепляются за идеологию и все прочее. Помнишь этот «Сталин, Берия, ГУЛАГ» и прочие вещи? Слушай, «Сталин, Берия, ГУЛАГ» был изначально просто для того, чтоб раздражать условный истеблишмент.
Мне очень всегда нравилась у нацболов значительная часть такого панковского составляющего. Это мне всегда очень нравилось. Эстетика протеста. Футбольные фанаты примерно отсюда. Так и здесь отсюда. Не надо все воспринимать всерьез. Не надо думать, что, блин, люди там на полном серьезе услышали «Сталин, Берия, ГУЛАГ» и пришли. О, да. Все ржали над этим внутри.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Да ну. То есть ты хочешь мне сказать, что там внутри не было сталинистов?
С. СМИРНОВ: Подожди, были все. В том-то все и дело. – «Я сталинист». Пить пиво с ним не пойдем, он не очень.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Я поняла. Хорошо.
С. СМИРНОВ: Ты говоришь: «Он не очень».
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Не очень. Понятно.
С. СМИРНОВ: Вот стилистика такая была.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Слушай, получается, что ты в 2004 году перестал что-либо делать.
С. СМИРНОВ: В 2005-м.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: В 2005-м. В 2005-м ты от них ушел, а потом внезапно или не внезапно ты как-то вот политикой дальше в каком формате интересовался. И почему это ты в 2012 году заинтересовался Координационным советом оппозиции?
С. СМИРНОВ: Слушай, нет. Но это же длинный процесс был. До Координационного совета оппозиции я же общался с людьми и все прочее. Я же работал журналистом, между тем, с декабря 2010 года.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Да. Про это мы еще поговорим.
С. СМИРНОВ: Слушай, с Координационным советом оппозиции я ж могу тебе честно сказать мотивацию. Сказать мотивацию?
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Ну. Репортаж хотел написать изнутри?
С. СМИРНОВ: Нет, конечно. Какой репортаж? Да нет, слушай, тогда вопрос о Координационном совете оппозиции подвис в воздухе, потому что определенная часть, условно, большой коалиции не очень охотно отнеслись к идее Координационного совета оппозиции и до последнего ждали – понимаешь, о чем я говорю – участвовать или нет. Это была такая психологическая штука, условно, поддержки такой инициативы, не более того.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: А давай тогда теперь про журналистику.
С. СМИРНОВ: Про активизм давай лучше.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Нет, про активизм мы еще поговорим. Как можно, интересно, совмещать активизм и журналистику, не очень понятно. Но вот как учитель истории становится журналистом, я знаю только на примере Алексея Венедиктова. Твой пример несколько иной. Расскажи, пожалуйста.
С. СМИРНОВ: Почему же иной? Я считаю, у нас очень похожие биографии.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Не, ну серьезно. Расскажи. Потому что мы же с тобой как раз, по-моему, в 2010 году и познакомились
С. СМИРНОВ: В 2011-м.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: В 2011-м. Мы познакомились со Смирновым в 2011 году, когда летели на Ил-18 159 часов с посадками на дозаправку из Москвы в Петропавловск-Камчатский. И если бы не Смирнов, я бы просто не пережила эту поездку. И с тех пор мы приятельствуем.
С. СМИРНОВ: Но это было жестоко, согласись.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Да, я была совершенно не готова. Это была поездка Министерства обороны на учения Тихоокеанского флота.
С. СМИРНОВ: Совершенно глупая. Тань, а ты, кстати, помнишь составляющие части этих учений?
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Да.
С. СМИРНОВ: Я просто довольно хорошо помню, что, например, одной из частей учений была борьба с террористической угрозой.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Да, вот эта вот высадка на берег, помнишь?
С. СМИРНОВ: Конечно. Когда ранили журналистку «Первого канала» или какого-то еще.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Нет, не «Первый». Была, да, девочка-журналистка. Она была, по-моему, фотограф. И какая-то еще девочка из пресс-службы. А я там в окоп упала. Ты не помнишь?
С. СМИРНОВ: Весело было, Таня.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Я что-то такая: «А-а-а». Типа, здрасьте, я в окопе лежу.
С. СМИРНОВ: Было весело.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Да, веселая была поездка. Хорошо. А в журналистику все-таки ты как из школы попал?
С. СМИРНОВ: Да меня позвал Айдар Бурибаев в журналистику, которого я знал очень давно, с середины 2000-х. Да я много кого знал по «ЖЖ». А он стал тогда главой отдела новостей в «Газете.ру». И такой: «Пошли». Знаешь, еще проблема какая – как раз в школе повысили зарплату в этот момент. Я очень хорошо помню, именно в тот год мне повысили зарплату. Но, знаешь, как обычно, мы же не можем жить спокойной жизнью с повышенной зарплатой, нам нужно на жопу приключения, конечно же, искать. Надо же было, блин, уйти из школы на зарплату почти в два раза меньше в журналистику. Классическое свое поведение. Я совершенно не удивлен, что я так поступил. Мне это представляется максимально логичным.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Нет, со стороны это не выглядит максимально логичным. Человек с довольно таким уже большим опытом работы в школе, да, интересующийся политикой, активизмом и прочее, он может пойти и найти себе какую-то партию или какую-то еще организацию. Но вот так вот просто взять в довольно взрослом возрасте… Прямо скажем, Сережа тоже не мальчик в тот момент был.
С. СМИРНОВ: Старым. Престарелым.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Пойти и сказать, что, типа, а теперь я буду корреспондентом службы новостей…
С. СМИРНОВ: Ладно корреспондентом. Новостником.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Новостником. Это не очень логично.
С. СМИРНОВ: Да? А мне кажется, очень. А про партии… Знаешь, ты говорила: «Найди себе серьезную партию». Ко мне после акции в администрации президента на урок приезжал ФСБшник непонятно для чего: то ли запугивать, то ли не запугивать. Слушай, они же постоянно ездили, разговаривали и все прочее. То есть это не вербовка была. Им было интересно, что я делаю у нацболов.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Я тоже спросила, что ты там делал. Понимаю их интерес.
С. СМИРНОВ: Он, наверное, для этого и приехал со мной разговаривать. И он что-то под конец такой: «Слушайте, ну что вам нацболы? Давайте, может, в “Родину”? Серьезная организация, нормальная партия. Вот вы бы там нормально смотрелись бы». Я такой: «Очень интересная идея. В “Родину” мне прям очень хочется». Смешно, Тань?
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Это было бы гениально абсолютно.
С. СМИРНОВ: «Смотрите, это ж нормально. Вам интересно, это видно». Я такой: «Да, да. “Родина”, да». Родина зовет. Коллега!
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Классно. Вот это да.
С. СМИРНОВ: Как Миронова зовут по имени?
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Сергей Михайлович, по-моему, он.
С. СМИРНОВ: Был бы сейчас коллегой с Сергеем Михайловичем.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Дмитрия Олеговича.
С. СМИРНОВ: Дмитрий Олегович, да, да, да.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Так в итоге все-таки ни с какими партиями ты потом не взаимодействовал?
С. СМИРНОВ: Нет, нет, нет. Слушай, понимаешь, когда ты со стороны смотришь, когда понимаешь, как это устроено внутри, тебя это еще все больше раздражает.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: То есть ты разочаровался в политике.
С. СМИРНОВ: Я бы не сказал так. Я не разочаровался в политике. Я разочаровался в том, что можно заниматься в то время политикой в оппозиционных организациях.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: И поэтому ты пошел в журналистику, конечно. Вот это логика. В журналистике-то о-го-го как можно было заниматься.
С. СМИРНОВ: И делать карьеру нормально. Наконец-то в 35 лет я понял, что пора делать карьеру.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: В 2010-то году, конечно. Всем известно.
С. СМИРНОВ: Хорошо выглядит, логично?
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Вообще максимально. К 2010 году уже было все понятно с российской журналистикой. То есть начинать в 2010 году, будучи взрослым мальчиком, – это прям такое.
С. СМИРНОВ: Предел идиотизма.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Хотя я тебе скажу, что, конечно, в то время новостная служба «Газеты.ру» была очень крутой, и там был прям дримтим по корреспондентам и по новостникам.
С. СМИРНОВ: Ты знаешь, они сейчас все до сих пор много где эти корреспонденты отдела новостей «Газеты.ру».
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Да. Там же Илья Барабанов начинал.
С. СМИРНОВ: Илья Шепелин пришел как раз, кстати.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Катя Винокурова.
С. СМИРНОВ: Катя Винокурова была. Тоже ее Айдар позвал Бурибаев.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Как по-разному у всех все сложилось.
С. СМИРНОВ: Слушай, да. Но много кто был, на самом деле. То есть по-разному все сложилось. В конце концов, знаешь, кто курировал отдел политики?
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Кто?
С. СМИРНОВ: Баданин. Это же был отдел Баданина.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Точно. Точно, господи.
С. СМИРНОВ: Да конечно.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Господи, тогда же это Баданин делал.
С. СМИРНОВ: Конечно, это Баданин делал, безусловно.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Ой, боже. Леша Левченко же тоже там был.
С. СМИРНОВ: Конечно. Левченко был начальником. Да, да, да.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Аля Самигуллина. А потом люди в правительство пошли работать.
С. СМИРНОВ: Да. Ну, ты понимаешь. Я к тому, что значительная часть российской журналистики вот там была, да.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Как тебя занесло в «Русскую планету»?
С. СМИРНОВ: Слушай, очень простая история. Вот эта история как раз максимально простая и легко объяснимая. Но ты же понимаешь, что происходило с «Газетой.ру»: медленное закручивание и цензурные ограничения. Это же тоже такой момент. Вроде надо уйти. Ты понимаешь, что вот это прям схлопывается. Но пока тебе заметки не запрещают, и пока ты пишешь о «болотном деле», и оно стоит на морде, тебе вроде кажется, что как бы странно уходить. Дело в том, что я-то занялся «болотным делом». «Медиазона», по большому счету, появилась из «болотного дела» в значительной мере.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: С «Медиазоной» я понимаю. Я про «Русскую планету» не понимаю.
С. СМИРНОВ: В смысле? Все довольно примерно понятно. Пряников позвал делать СМИ и сказал: «У нас не будет ограничений никаких особых. Делаем плюс-минус то, что можем в “Газете.ру”. Примерно делаешь что-то такое. Да, странные инвесторы, конечно. Говорят, наверное, нас разгонят через какое-то время, но год, два, три сможем нормально поработать». План был такой. Стратегическое планирование было год. Но, слушай, стратегическое планирование в «Газете.ру» было две недели до снятия какой-то заметки. Есть разница. Ну и плюс когда тебя позвали делать с нуля издание на уровне уже заместителя главного редактора – это был интересный вызов. И я, конечно, в это полез. Название тебя смущает? Все очень просто.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Не только название. Меня смущает компания, которая там собралась.
С. СМИРНОВ: А чем тебя компания, кстати, смущает? Кто тебя смущает? Давай-давай, говори.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Пряников.
С. СМИРНОВ: Пряников, да.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Давай прямо с него начнем.
С. СМИРНОВ: Подожди, ты о Пряникове судишь уже постфактум обычно, я уверен. Одна из проблем, что о Пряникове постфактум, после того как он ушел в «Ленту» и когда писал там что-то. А на то время просто вполне нормально, никаких вопросов. И никаких вопросов репутационных, кстати, я думаю, о чем ты пытаешься сказать, на тот момент не было.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: В смысле пытаюсь? Я если что захочу сказать, я скажу прямо. Скажи, я это сейчас просто плохо помню, ты ушел до вот этой истории с русским космизмом или после?
С. СМИРНОВ: Да, да, до. Слушай, там была… Я могу рассказать. Я не очень люблю рассказывать про внутренние интриги и прочую фигню. Все же сломалась на Крыме. Просто смешно: инвесторы оказались еще идейными за Крым. Понимаешь, в чем проблема?
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Да. Слушай, у нас перед глазами пример Ильи Васюнина.
С. СМИРНОВ: Илья Васюнин, кстати, корреспондент «Русской планеты».
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Да, да. Я не просто так вспоминаю его фамилию.
С. СМИРНОВ: Там была дурацкая история со снятой заметкой в Крыму и скандалом в редакции, когда ушли четыре человека. Дурацкая ситуация заключалась в том, что я вот именно в эту неделю уехал в отпуск в Сербию, и это все прошло мимо меня. Я приехал на какие-то развалины. Я застал начало конфликта, а приехал уже на какие-то развалины. Тут тоже такой момент. Знаешь, я еще очень на всех обиделся. Кстати, чтоб ты понимала, ушли те, с кем я работаю сейчас в «Медиазоне», с большим скандалом: Егор Сковорода…
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Сковорода.
С. СМИРНОВ: Я могу тебе сказать, кто ушел. Нет, не только. Егор Сковорода, Маша Климова, Витя Ткачев.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Так это наша вся команда, собственно.
С. СМИРНОВ: Не только я такой. «Что вы истерите? – кидал им вслед. – Хватит заниматься истериками. Вот что вы? Где вы вообще что-то будете делать?» Там было смешно, потому что мы с Майдана вели онлайн, и это никого не смущало.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: А как в твоей жизни появился Петр Верзилов?
С. СМИРНОВ: Я Петра Верзилова знал не настолько хорошо, но достаточно давно относительно. Слушай, я же всегда придерживался скорее так левых взглядов, на каких-то левых тусовках появлялся, где появлялись и Надя, и Петя. Они же тоже из недемократической вот этой вот классической… Ты понимаешь, я о чем.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: У нас просто разные тусовки с тобой были, потому что у меня была она на сто процентов журналистская, а у тебя – больше активистская.
С. СМИРНОВ: Да, конечно. И Петю я знал до. Слушай, мы как бы знали друг друга, на каких-то мероприятиях пересекались. И я знал, кто он такой, и следил за «Pussy Riot». По-моему, о «Pussy Riot» я не писал, но, конечно, следил и писал.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Не, просто интересно, насколько, условно, близко вы были знакомы с Петей и с Надей Толоконниковой…
С. СМИРНОВ: Не очень близко были знакомы, но были знакомы.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Когда тебе поступило предложение стать главным редактором нового медиа – «Медиазоны».
С. СМИРНОВ: Не очень хорошо были знакомы. Не прям близко, но знакомы были, да. Понимаешь, тут такая штука. Мне кажется, даже в 2014 году, когда это произошло, не обязательно быть знакомым человеком, если ты на него подписан и за ним хорошо следишь. Понимаешь, о чем идет речь.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Ну да, да. То есть ты можешь составить себе впечатление о его публичной позиции и о том, как он пишет, за чем он следит, и что он об этом думает. Это понятно. Это как такое публичное небольшое резюме, собеседование.
С. СМИРНОВ: Слушай, оно так есть. Оно по жизни так и есть. И я думаю, условно, поскольку мы друг друга читали давно и следили, и смотрели, и там были взаимоотношения такие, там пересекались где-то, и они всегда, я так понимаю, с теплотой относились из-за того, что я всегда придерживался…
Слушай, ну группа «Война» – это же, блин, то, что мне всегда очень нравилось по стилистике.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Слушай, «Хуй в плену у ФСБ» – это лучшая акция.
С. СМИРНОВ: Ты знаешь, есть гениальная забытая акция группы «Война». Она мне прям очень стилистически нравится. И мне кажется, сегодняшние времена – они примерно про это. Когда-то в Москве – не знаю, помнишь ли ты этот момент – открылся ресторан «Опричник», который открыл пресс-алкаше Леонтьев. И вот вся эта компания имперцев с бородами и прочих открыли ресторан «Опричник». И группа «Война» в какой-то момент переоделась рабочими, и когда там были люди, просто заварила дверь в этот «Опричник».
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Да ладно.
С. СМИРНОВ: Абсолютно. Они просто заварили двери. – «Так, работы, работы, все нормально». Это недооцененная, на мой взгляд, блестящая абсолютно акция группы «Война» – просто заварить двери. Они их просто заварили, ты понимаешь?
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Обожаю. Не, ну акции у них, конечно, всегда были прекрасные. Вот Леня, помнишь, с ведром синим?
С. СМИРНОВ: Да, с ведром. Да, да, да. То есть вообще, мне кажется, их вклад в контркультуру и в культуру сопротивления… Это очень важный вопрос. Сопротивление не всегда должно быть сформулировано через партии и через программы политические. Вклад группы «Война» в само сопротивление, в формирование стиля сопротивления и всего прочего, мне кажется, просто абсолютно огромный. Это очень важная часть протестной культуры и большого культурного сопротивления режиму и всему чему угодно, сопротивление миропорядку, который установился в России. И в этом плане я очень, конечно, с огромным уважением отношусь ко всему, что они делали именно особенно по стилистике. Мне не нравились все акции абсолютно точно. Понимаешь.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Это понятно, да.
С. СМИРНОВ: Там они были разные. Иногда много было. Но сам протест, политический протест в виде таких акций – мне кажется, это абсолютно важнейшее событие. Ты видишь, я тебе рассказываю, из школы он ушел с зарплатой в журналистику и на выезда ездил. Представляешь, насколько мне нравилась всегда такого рода протестная активность? Хотя сам я, конечно, уже бы не пошел в группу «Война». Это не совсем мое.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Ну вот да. И ты не пошел бы еще, наверное, в том числе и потому, что ты все-таки выбрал журналистику. А журналистика и активизм -вещи сложно и, я бы даже сказала, совсем несочетаемые.
С. СМИРНОВ: Ты колонку-то Елены Костюченко прочитала недавнюю?
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Неть.
С. СМИРНОВ: Мы тут, журналисты, сидели и не занимались активизмом – и вот оно что вышло.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Журналисты виноваты. Хорошо.
С. СМИРНОВ: Нет, не журналисты виноваты. Я, кстати, не вижу особых проблем с совмещением, если честно. Прям вот диких проблем не вижу. Мне кажется, у нас несколько… Об этом, кстати, недавно прослушал подкаст «Популярной политики». Долго говорили примерно об этом. Хочешь позлиться – рекомендую подкаст. Потому что ты явно занимаешь понимаю, какую позицию. Чтоб позлиться, рекомендую. 50 минут позлиться.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Когда речь идет о, условно, гуманитарный акции, о какой-то акции про политзаключенных или еще что-то такое, тогда ты можешь стать активистом. Плюс когда речь идет о защите свободы слова, ты тогда тоже можешь стать активистом. Но когда мы говорим про политическую акцию, например, то тут есть конфликт.
С. СМИРНОВ: Тань, а какие у нас в России были чисто политические акции, не связанные с защитой политзаключенных, и активизм, если уж глобально. Тут мы можем с тобой сильно поспорить. Ты же понимаешь, если бы у нас были серьезные выборы, и решалась бы судьба… Кстати говоря, на выборах журналистика с позицией – это тоже ок и нормально. Смотрим на США. Там кому-то нравится, кому-то – нет. Каких взглядов придерживаются журналисты, примерно понятно.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: В общем, да.
С. СМИРНОВ: Что в этом такого? Неужели мы можем называть New York Times активистским, боевым листком Байдена?
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: CNN – боевой листок Демпартии.
С. СМИРНОВ: В этом нет никаких сомнений. Но ты понимаешь, я о чем.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Да, я согласна. Я согласна, что это такое упражнение больше, что красиво об этом можно порассуждать, но на деле, конечно, невозможно.
С. СМИРНОВ: Я знаю, что ты хочешь сказать.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Ты не сферический конь в вакууме, ты все равно во все это вплетен.
С. СМИРНОВ: Я знаю, что ты вообще хочешь сказать. Нельзя ходить «Россия без Путина», а потом, когда к тебе подбегают менты, доставать журналистскую карточку.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Это само собой.
С. СМИРНОВ: Но это же главное.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Но, например, мне кажется, что ты, будучи журналистом активным, в смысле работающим, не на пенсии, не в отпуске, ничего, вот ты работающий журналист и ты, например, не можешь идти волонтером в избирательный штаб.
С. СМИРНОВ: Да, да. Ну это правда. В избирательный штаб ты не можешь.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Прям нельзя, Нельзя.
С. СМИРНОВ: В избирательный штаб – скорее нет. А говорить, что я буду голосовать за такого человека – да, можешь.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Да, я думаю, да. Вот в этом тоже не вижу проблемы. То есть, короче, есть какие-то нюансы, когда тебе приходится чуть-чуть как бы быть над или вне, или в стороночке стоять смотреть и стараться как-то со всех сторон еще обойти и посмотреть.
С. СМИРНОВ: Хочу поспорить но не вижу смысла.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Хорошо. Нет, в этом плане у «Медиазоны», мне кажется, вообще не случается конфликта интересов. Нет?
С. СМИРНОВ: Но мы старались. Знаешь, у нас же было интересно. Мы обсуждали. Первый раз, когда меня позвали выступать на митинге, у нас было в «Медиазоне» прям собрание: мы обсуждали, надо ли мне выступать на митинге.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Но мы с тобой вели митинг в защиту политзаключенных.
С. СМИРНОВ: Это было уже потом. Я еще до этого неоднократно выступал на митингах. Помнишь, митинг был в Марьино? Далеко дали возможность проводить митинг.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Это был не «Русский марш»?
С. СМИРНОВ: Не, не «Русский марш».
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Я просто вижу – Смирнов на «Русском марше». Воображаю.
С. СМИРНОВ: Не, не, не. Это был я не помню, какой повод. Но тогда я вот первый раз выступал публично именно как главред «Медиазоны». И в редакции мы обсуждали. Не было однозначной позиции, ты имей в виду. Но я при этом убедил. Знаешь, у меня какая была позиция? «Ну давайте честно, мы что, не понимаем, как и что к чему идет. И мы продолжим вот делать…». Понимаешь, я о чем, примерно позицию. – «Ну давайте уже не будем тут говорить, что мы, условно, газета “Коммерсантъ” в 2016 году и полностью разделяем ее “Догму”». Или у кого там «Догма» была?
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: У «Ведомостей».
С. СМИРНОВ: Не различаю, извините. Я знаю, что «Ведомости» в списке оппозиционных СМК, а «Коммерсантъ» – нет.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Это забавно. Я думаю, что «Ведомости» туда попали во многом из-за того, что они с Financial Times. Это потенциальная опасность.
С. СМИРНОВ: Ну потому что в Роскомнадзоре работают люди, о которых я говорил немного ранее. Очень хочу употребить в очередной раз этот термин, но не буду.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Работа главного редактора оказалась для тебя интереснее, очевидно, судя по тому, что ты продолжаешь им оставаться, чем работа классного руководителя. Меньше бумажной работы?
С. СМИРНОВ: Как говорит Майкл Наки в таких случаях: «Главный редактор же ничего не делает. Не делай вид, что ты работаешь». Я наконец нашел удобное место, где можно не работать, можно умничать в социальных сетях и в принципе ничего не делать. И ходить еще с тобой разговаривать. Вот понимаешь. И видео записывать и что-то делать. Прекрасно себя чувствую в этой роли ничего неделания, конечно.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Ну камон, ты писал тексты совершенно точно. Я знаю.
С. СМИРНОВ: Но уже отказался от этого, видишь. А знаешь, в чем проблема?
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Я знаю. Редакторы не хотят с тобой работать.
С. СМИРНОВ: Не в этом дело. Я писать не умею. У меня все журналисты «Медиазоны» пишут лучше меня, которые сейчас работают.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Позвольте, а как же он служил в очистке? Как ты был журналистом пишущим?
С. СМИРНОВ: Это удивительный случай. Это правда, слушай. Ну я тебе говорю, что корреспонденты издания пишут лучше меня. Все редакторы в «Медиазоне» редактируют тексты лучше меня, это правда. Вот это вообще совсем правда. Если я какой-то простой текст, наверное, могу написать на уровне журналиста (но простой, сложный – нет, максимально тупой), то редактируют все лучше меня.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Не знаю, Смирнов. Ну вот ты только что… Просто я была уверена, что, вообще, у тебя много работы. Но теперь я буду знать, что когда ты плохо готовишься к стриму, ты просто бездельничаешь.
С. СМИРНОВ: Да, это правда. Это правда.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Я буду требовать ответа и более активного участия. Как тебе дался переезд из России?
С. СМИРНОВ: Слушай, ты знаешь, если честно и откровенно совсем сказать, я до сих пор не сформулировал. Гораздо более мягко, думаю, чем многим. Слушай, давай честно, я после того, как попал в Сахарово, понимал, что, в принципе, сжимается окно возможностей, схлопывается, и, в принципе, рано или поздно у тебя будет выбор: уголовное дело или эмиграция. Слушай, у меня было время подготовиться. Считай, год был. Целый год был подготовиться морально.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Вот эти сутки… Суд тебе назначил 25 суток ареста, которые ты провел в Сахарово в условиях заключения. А это заключение. Насколько какие-то новые и неожиданные мысли в голове появляются?
С. СМИРНОВ: Тебе честно сказать самую первую мысль, теперь с Сахарово ассоциирующуюся у меня? Сев в Сахарово, я хотя бы принес неоценимую пользу изданию «Медиазона», потому что когда меня задержали на улице сначала с ребенком, а потом посадили на 25 суток, я собрал для «Медиазоны» 20 млн рублей в год донатов. Я теперь знаю себе цену. И это теперь у меня главное достижение. Я могу говорить: «Хоть я ничего и не делаю, зато вот посмотрите».
В принципе, понимаешь, когда ты сидишь и ты самый известный в Сахарово, ты понимаешь свои преимущества. Ну и недостатки, но и преимущества тоже. У меня много мыслей было. Одна из мыслей была: будет у меня уголовное дело или нет. Знаешь, многих там, кто посидел, потом везли в суд на задержание. Ну и ты, конечно, просчитываешь так: если будет уголовное дело, где мне отбывать; если посадят под домашний арест, какую квартиру выбрать; что там будет с собаками, что будет с ребенком, где нам жить; квартиры, которые мы арендовали, захотят ли хозяева, чтоб я… То есть я вот так мыслил. Это не было что-то философское.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Мыслил организационно.
С. СМИРНОВ: Организационно, да. Но я ж медиаменеджер.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Конечно.
С. СМИРНОВ: Мыслил как медиаменеджер. Слушай, у нас были сценарии насчет уголовного дела. У нас вообще внутри редакции были сценарии худших вариантов, не худших вариантов, что нам делать, если будет уголовное дело, что будет, если меня посадят в СИЗО, ну и так далее. То есть мы такие варианты все старались просчитывать, смотреть думать. Вопрос релокации обсуждался нами довольно давно. То есть для нас не было сюрпризом, что нам пришлось уезжать из страны. И мы всем журналистам говорили еще летом до объявления иностранными агентами: «Ребят, ну схлопывается все. То есть давайте готовиться. И, скорее всего, так будет».
И когда ты мне задаешь первый вопрос, насколько неожиданно? Для нас не было совсем неожиданно. Может очень странно показаться, но я очень сильно зависим от редакции вообще во всем. Ну вот правда зависим. В том смысле, что я живу действительно жизнью редакции и тем, что происходит. И в этом отношении для меня довольно важно, что с «Медиазоной» и как с «Медиазоной», чем мои какие-то личные переживания. Мне кажется, труднее жене и детям, чем мне. Я себя чувствую вообще вполне нормально и комфортно.
Есть, понятно, минусы. Я думаю, все мы их представляем. Но сказать, что у меня прям какая-то ностальгия и что-то еще, я бы не сказал. Иногда хочется, конечно, пройти от метро «Алтуфьево» до дома те самые 4 минуты. Но потом вспоминаешь, как ты их шел, и уже не хочется.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: А у тебя был период, когда ты сотрудничал с командой Навального и вел программу как раз на Ютюб-канале – легендарное «Будет хуже» смирновское. Насколько, в принципе, для тебя это было интересно, важно? И менялась ли твое отношение к Навальному в течение вот тех лет, что ты с ним знаком? А мы все знакомы очень давно.
С. СМИРНОВ: Слушай, наверное, отношение менялось. Но не могу сказать, что прям кардинально. Прям кардинально не менялось. Мы давно друг друга читали в социальных сетях, в Твиттере. Знаешь, на самом деле, мы через некоторое время поймем, насколько Навальный поменялся, вырос и как политик, и как организатор.
Знаешь, мне кажется, это очень важно, о чем говорит, когда человек из твоего круга, твой ровесник становится главным оппозиционером страны, собирает миллионы сторонников, становится главным противником Владимира Путина при полностью зачищенном политическом поле, которого потом травят, он остается жив. Мне кажется, мы, конечно, недооцениваем исходя из того, что люди рядом. Очень трудно со стороны на это посмотреть, мне кажется. Это первое.
Теперь шокирующая правда о том, как я стал вести программу на «Навальный Live». Нужна же нашим зрителям…
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Давай, да, жареного.
С. СМИРНОВ: Жареные подробности. А дело было следующее. Я думаю, сейчас могу об этом рассказать. Я был на процессе каком-то. Очередной процесс по уличной акции. И тогда уже Следственный комитет думал, не сажать ли Навального по 318-й. И я был на каком-то аресте или на каком-то обжаловании ареста как журналист. Главный редактор, кстати, уже был. Я ходил в суды. Довольно долго вел онлайны из судов и все прочее.
И я сижу на процессе и понимаю, что следователь на аресте говорит такие вещи, которые, вообще, напоминают попытку уже Навального сделать обвиняемым. И что-то было сказано, что я даже не начал в онлайн передавать. Слушайте, я не могу. Я должен Навальному об этом сказать, чтоб он был готов и понимал, в чем дело. И что-то мы, по-моему, с ним списались. Я не помню, с ним или с Кирой. Неважно. Они такие: «Слушай, а приезжай в офис. Расскажешь, что как».
Я приезжаю в офис и ему начинаю объяснять: вот такие-то вопросы, вот есть такое-то, вот это дело такое-то. Он такой слушает. Я говорю: «Ну вот уголовное дело. Надо понимать такие-то вещи, надо понимать такие-то». Знаешь, долго рассказываю, как понимать эти вопросы, что они хотят. Так довольно просто с какими-то шутками. Навальный такой на меня смотрит: «Слушай, ты так хорошо рассказываешь. А не хочешь примерно то же самое делать в студии? Будешь про политзаключенных так рассказывать, про уголовные дела».
Ты думаешь, я мог отказать на вопрос побольше рассказывать про уголовные дела и политзаключенных, чтоб все об этом знали? Ты думаешь, у меня были возможности отказать? Ну вот так: «Нет, ты знаешь, Алексей, я решил, что я журналист. Я не могу. Мне надо быть объективным. Мне нужно знать мнение Следственного комитета и Александра Ивановича Бастрыкина по этому поводу, нет ли там состава преступления во всей этой херне, которую они в своем деле придумали. Нет, нет, я так не могу. Надо парить над схваткой».
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Иди в жопу. Я не это имела в виду, когда говорила про…
С. СМИРНОВ: Прости, Тань. Я не удержался.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Скотина.
С. СМИРНОВ: Сволочь.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Мало я тебя на паблик-токе, значит. Вызов принят, Сергей Сергеевич.
С. СМИРНОВ: Хорошо, хорошо. Слушай, ну без шуток, трудно было отказаться от предложения рассказывать подробнее о политзеках, об уголовных делах. И я считаю это хорошим опытом. Я хреновый ведущий. То есть это тоже понятно.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Не, почему? Нормальный ты ведущий. Просто чуть структурировать и все.
С. СМИРНОВ: Нет, слушай, ведущий… Хороший очень опыт публичных выступлений, между прочим, дал, в том числе перед камерой. У меня его никогда не было.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Слушай, ведение урока – это тоже публичное выступление.
С. СМИРНОВ: В какой-то мере да, но это все-таки немножко другое, когда камеры и что-то еще и формулировать мысли. Но нормально. Потом перестал и перестал. Я как-то очень органично все это, мне кажется. Не было никаких, знаешь, что-то страшного, не страшного. Были попытки запустить новый формат. Он мне не очень пошел, потому что это не мой стиль. Хочешь, могу честно сказать, для хороших роликов надо писать сценарий.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Да, я знаю.
С. СМИРНОВ: Ты на меня посмотри.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Не-не, спасибо. Я в курсе.
С. СМИРНОВ: И знаешь, я записывал на свой исторический канал видео про дело Бейлиса. Это 2 часа почти (1 час 50 мин). Ты думаешь, у меня был сценарий?
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Хотя бы какой-то скрипт.
С. СМИРНОВ: Его не было практически.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Смирнов…
С. СМИРНОВ: Да, это очень плохо, я знаю. Но, слушай, понимаешь, проблема такая, что если у меня будет сценарий, как ни странно, я просто себя знаю, если у будет готовый текст со сценарием, я в итоге расскажу хуже. Это, наверное, не очень хорошо. Надо учиться рассказывать с текста. Я еще сам пишу, я сам готовлюсь и сам все это делаю. Со мной не очень просто в этом плане. Я как бы не очень хороший.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Знаешь, мне кажется, что вот эта фраза «Я как бы не очень хороший» – это идеальное завершение для формата «Кто такой?..». Кто такой Сергей Смирнов? И в конце Смирнов такой: «Я как бы не очень хороший».
С. СМИРНОВ: И ленивый. Сто процентов. Максимально ленивый. Это видно же по мне.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Но любим мы, как говорится, его не за это. Спасибо тебе большое, Серег. Много интересных историй. Я знаю, что их еще, на самом деле, сто тыщ мильонов не рассказанных. Но, я думаю, еще будет шанс. Спасибо большое.
С. СМИРНОВ: Спасибо, Тань.