«Поживём – увидим» с Евгением Комаровским
Я должен был из Харькова ехать в Киев. Разбудила меня жена и говорит: война. Была слышна канонада очень активная и зарево. В тот же день я получил несколько писем типа “Готовься, нацист, мы к тебе идем” с указанием моего домашнего адреса…
Подписаться на канал «Новая газета Европа»
Поддержать канал «Новая газета Европа»
Надежда Юрова: Всем привет! Это подкаст “Поживем — увидим”. Меня зовут Надежда Юрова. Герой этого эпизода Евгений Комаровский. Он врач, украинский, кандидат медицинских наук, писатель и телеведущий. Возможно, вы слышали про его передачу Школа доктора Комаровского. А еще, может быть, видели его в Инстаграме, где он пишет много постов про здоровье. Сам Комаровский родом из Харькова, и с самого начала войны он активно высказывается против нее и часто говорит о ней в целом в своем блоге, о проблемах с медициной во время войны и о том, как война действует на наше здоровье, мы с ним и поговорим. Евгений, здравствуйте.
Евгений Комаровский: Здравствуйте, Надежда.
Надежда Юрова: Сперва мы всегда в этом подкате спрашиваем в начале как вы вообще? Расскажите, как дела? Где вы сейчас находитесь?
Евгений Комаровский: Я нахожусь между Харьковом и Киевом. Это такой сельский район. Я здесь полностью адаптировался к сложившейся ситуации, к тому, что можно было работать без учета того, что они пытаются с нами сделать. У меня есть генератор, у меня есть Starlink, у меня есть что-то похожее на офис. И также тут можно принимать детей и записывать программы. Поэтому я как бы создал себе возможности для того, чтобы быть полезным в это время.
Надежда Юрова: Как быстро удалось создать такие возможности после начала войны?
Евгений Комаровский: Ну, где-то к октябрю.
Надежда Юрова: Как вы вообще помните начало войны? Уже больше года она идет, что для вас изменилось на протяжении этого времени?
Евгений Комаровский: Очень сложным был процесс принятия того, что это в принципе в XXI веке возможно. Я утром 24 февраля должен был выезжать в Киев. У меня на семь утра был поставлен будильник. Я должен был из Харькова ехать в Киев. И разбудила меня жена и говорит: война. Ну и была слышна канонада очень активная и зарево. Вот так это началось все. Опять-таки в тот же день 24-го я получил несколько писем типа “Готовься, нацист, мы к тебе идем” с указанием моего домашнего адреса. Ну и, в общем-то, мы в течение по-моему полутора суток или двух приняли решение об эвакуации в более безопасные места, что и сделали. Вот, собственно говоря, так.
Надежда Юрова: Как вам кажется, вот за год, есть ли ощущение, что люди в целом устали от войны или привыкли к ней?
Евгений Комаровский: Мне кажется, люди устали от войны примерно к девятому мая прошлого года. Мне как-то казалось, что, знаете, люди все время пытаются назвать себе какую-то дату, когда все должно закончиться. Вот, наверное, люди ставили какие-то определенные цели. Наверное, у них была мысль, что девятого мая у них будет охрененный парад в Киеве. Ну а если это не получается, то всем же очевидно, что что-то пошло не по плану. И надо срочно, наверное, будет план поменять. И вот это изменение плана, наверное, будет каким-то образом предусматривать сворачивание этой операции с формированием для внутреннего зрителя картинки, что ребята, смотрите, как мы здорово мы разбомбили, денацифицировали, демилитаризовали, а теперь с гордо поднятой головой оставляем их пусть делают со своим НАТО, что хотят. Но оказалось, что на это даже мозгов не хватило, понимаете? Но, тем не менее, у большинства, с кем я разговаривал тогда, весной 22-го, было девятое мая как некая отправная точка, что к этому вот времени должно все, наверное, закончиться. А когда оно не закончилось к этому времени, люди перестали обсуждать темы когда закончить. То есть вот сейчас, знаете, вот этот значок математический бесконечности, то есть открытая дата, когда все это закончится, и никто, мне кажется, сейчас не пытается даже говорить до конца года или в следующем году, нет. Все готовы к тому, что это будет столько, сколько будет. Мы примем окончание в любой момент. Но что для этого надо от нас, не знаю. Меняются ощущения, меняются эмоции, эмоции становятся намного менее острыми. Привыкаешь к смертям. Привыкаешь к тому, что каждый день тут похоронили, там похоронили, там позвонили из госпиталя, там надо что-то, тем передали дрон, этим передали на бронежилет,ну и так далее. Вот так вот все как-то это уже вошло в такие привычки, уже никто не считает эти дроны, эти бронежилеты, это все.
Надежда Юрова: Вы из Харькова расскажите, как вообще сейчас город живет?
Евгений Комаровский: Город, как мне кажется, адаптировался. Каждый житель города понимает, что в любой момент ему на голову может упасть ракета, с которой ничего нельзя сделать, поскольку эта ракета вылетит из Белгорода или из Белгородской области, и она будет лететь минуту, максимум две, и никто не сможет ее сбить. Это не та ситуация, когда ракету можно сбить в такое время. Поэтому ты либо принимаешь, что это возможно с тобой, либо не принимаешь. Если ты это принимаешь, что есть вероятность того, что эта ракета упадет на твой дом и тебя убьет, ты остаешься. В Харькове это приняло на сегодня почти полтора миллиона человек, больше миллиона однозначно. Харьков функционирует, работает все, что должно работать, для того чтобы существовало в ограниченном пространстве полтора миллиона человек. Эпизодически уже начало появляться вечернее освещение, потому что все поняли, что все эти отключения света на эти ракеты не влияют. Плюс Харьков, как мог, решил проблему с электричеством. Когда ездишь по Харькову (я бываю довольно часто), видишь другие лица. Обращается внимание, что меньше, намного меньше детей. Но городские власти стараются делать все, чтобы максимально быстро убирать следы бомбежек. И что мне еще нравится в работе городских властей — то, что с точки зрения военной психологии общественной они работают очень правильно. Одна из самых больших бед — мы, кстати, с вами это уже затронули сегодня — это горизонт планирования. У меня нет никаких планов на лето. Ну когда такое было вообще в жизни моей за мои 60 прожитых лет, чтобы я в апреле не знал, куда мы едем в июле или в августе? Сейчас я не знаю, где я буду первого мая. Я ничего не планирую. То есть мы все резко сузили горизонт планирования, резко. Но, тем не менее, мэрия садит цветы. А это важно психологически. Вот от того дома, где я живу в Харькове на растоянии 250-300 метров стоит дом. Пятиэтажка, в которую прилетела ракета, и там несколько этажей нет. Его восстановили, и он красивый сейчас. И люди, когда это видят, понимают, что если строят, то, наверное, уверены в том, что это будет стоять долго. И вот эти акции я бы назвал это как показательные акции городской власти, как ремонт того, что всем видно, как латание ям в земле, как цветы — они психотерапевтически на людей очень круто действуют. У меня ровно 80 метров от двери входа в клинику была воронка от Искандера. Вот прилетел Искандер, от которого повылетали окна, сдвинулся балкон и так далее, и так далее. Вот вы не скажете, что здесь был Искандер уже. Да, опытный человек может присмотреться, что тут балкон чуть-чуть приехавший и двери нет, но обычному человеку догадаться, что сюда прилетел Искандер, невозможно. И этими, казалось бы, сейчас уже всем харьковчанам привычными действиями, городская власть говорит, что это наша земля, мы сами решаем, что тут будет. Поэтому идите все вслед за кораблем.
Надежда Юрова: Мы прервали этот разговор буквально на несколько секунд, чтобы попросить вас подписаться на наш канал. Мы будем крайне крайне благодарны. Мы пролистали ваш Инстаграм перед началом разговора. И было такое ощущение, что долгое время вы прямо чуть ли не ежедневно освещали войну и много про нее высказывались. А последнее время как будто бы остались только посты вашего профессионального характера, про здоровье и так далее. Почему так получилось? Почему вы перестали вести эти ежедневные хроники?
Евгений Комаровский: Ну, во-первых, я вам честно скажу, все до банального просто. Поскольку намного меньше стало вопросов по этому всему, и просто когда люди поняли, что это надолго, люди решили, что хватит откладывать. “Ребенок кашляет уже год, а я все никак не займусь, давайте что-то делать”. И вы знаете, как прорвало после 24 февраля, когда год исполнился. Такое впечатление, что просто вал писем про сопли и какашки. Вот то, к чему я, в чем я живу всю жизнь — это просто прекратилось на полгода. Были вопросы страшные, были вопросы про… Ну, я даже писал об этом инструкцию в начале войны. Как там сделать из молока молочную смесь, если у мамы пропало молоко, и нет молочной смеси, как наколотить молоко, обычное коровье, чтобы ребенок с голоду не умер. Я никогда не думал, что мне придется что-то подобное давать, но, тем не менее, после начала войны стандартные мои темы: аллергия, сопли, какашки, кашель, температура, сыпь и так далее — они исчезли. А сейчас повалили — это раз. И поэтому пришлось на это тоже переключаться. Причем, если вы заметите, у меня сейчас, я бы даже сказал, доминируют в медицинском темы взрослых. Несмотря на то, что я педиатр, но я самый крутой, как я считаю, объясняльщик. Мое искусство, главная моя способность не в том, что я самый охрененный врач, а в том, что я круто нахожу язык общий. Я могу объяснить очень сложные вещи простым и понятным языком. И я сейчас вижу, что у взрослых моей страны проблем со здоровьем намного больше, чем у детей. Дети в основном страдают психологически. Им скорее нужны педагогические, психотерапевтические методики. А у взрослых накапливается все: и сахарный диабет, и гипертония, и онкология, и психозы, и депрессии, и все, что угодно. И куча стариков с полиартритами и с проблемами. Это надо сейчас, но есть еще одна до безумия примитивная причина. Для того, чтобы заниматься тем, чем я занимаюсь, для того, чтобы иметь возможность помогать людям, надо иметь средства, элементарные средства. Если вы опять-таки смотрели мои видео, у меня нет такого, чтобы я в каждом видео умолял всех помочь нам материально. Дайте мне денег, обязательно подпишитесь на Патриот. Нет, у нас есть такие функции, как спонсорство в YouTube. Или Патриот. Ну я, например, скажу, что последний спонсор у меня на YouTube был 14 дней назад. Вот за 14 дней мы не получили ни копейки. То есть я могу себе позволить эпизодически заключать с адекватными людьми рекламные контракты какие-то на счет этого. Но беда вот в чем. Что когда 3300000 человек подписались на аккаунт детского врача, а на этом портале нет информации про детские болезни, то YouTube или Инстаграм просто перестает продвигать твое видео. И ты выкладываешь очень важное и нужное видео. Я часто привожу пример как мне писала куча народу, “Я собираю мужа на фронт, что мне ему положить”. Речь идет не о том, что надо положить жгут или кровеостанавливающий какой-то комплект. Нет, речь идет о другом. “Я провожаю 40-летнего мужика на фронт. Что мне ему дать? От кашля, от поноса, от насморка, от геморроя, от аллергии, от боли и так далее. Вот что мне ему положить?” И я таких писем получил миллион. Я получал такое письмо и отвечал каждому человеку. А потом я записал видео под названием Аптечка на фронт. Причем я записал его круто. Вот так записал, что рашисты им воспользоваться не могут, потому что все ссылки на лекарства я дал на продукцию наших украинских фармпредприятий, и в результате я выкладываю это видео, а аккаунт 3300000 подписчиков и смотрят его 20000 человек. Что естественно, и мы понимаем, что надо менять формат, поэтому получается такая ситуация. Мне сейчас нет смысла записывать военные хроники. Почему? Потому что как минимум раз в два дня ко мне приходит условная Надежда, которая задает мне вопрос, и я могу поделиться со всеми, а потом это интервью выложить на отдельном канале. У меня есть канал, который называется “Комаровский…”. То есть там все не медицинское и все, на что у меня нет прав. Вот наше интервью выйдет, я его там выложу. Естественно, я его не буду монетизировать, там просто будет ссылка на первоисточник. Но люди узнают, на каком я свете, как я живу, и все. Если опять-таки меня интересует какая-то тема общественная, я ее тоже запишу и выложу там, кому надо — посмотрят. Плюс вы, наверняка, знаете, что мы создали проект, который сейчас для меня отдушина, это сказки украинской мовы. И это тоже отдельный проект. Потому что когда в медицинском канале то сказки, то война, то я реально теряю доход, и я не могу нормально содержать команду, а мне она нужна. Потому что даже те же сказки, чтобы делать, нужен человек, который разбирается в монтаже видео, мягко говоря.
Надежда Юрова: Мы сказали про 3000000 вашей аудитории. Сколько с началом войны россиян оттуда отвалилось, осудило вас? Может быть, писали вообще, какая была реакция? Есть ощущение, что у вас большая русскоязычная аудитория.
Евгений Комаровский: Вы знаете, это очень удивительные вещи. Я прямо не удивляюсь, но многие удивляются. Во первых, вы должны понимать. У вас есть дети, Надежда?
Надежда Юрова: Нет, пока что нет.
Евгений Комаровский: Вот когда вы начнете готовиться к материнству и будете изучать доктора Комаровского, вы поймете, какая моя главная задача. А главная задача убедить маму и папу в том, что никакой врач, никакое государство не будет за вас нести ответственность за здоровье и счастье вашего ребенка. Что вашему ребенку больше всего на свете нужны умные, добрые, адекватные и любящие друг друга мама и папа. Это его главная цель. Не еда, не питье, нет именно улыбающаяся, выспавшаяся, добрая мама рядом, вокруг которой ходит и облизывается папа. Понимаете, это идеальная семья. Но этого не умеет почти никто. И поэтому 50% семей не выдерживают испытания первым годом жизни ребенка и просто разводятся. А минимум 70% пар после рождения ребенка перестают друг друга хотеть, то есть убивают собственную любовь. И моя задача научить вас, как вырастить ребенка, сохранив любовь, “хочу”, семью и так далее. Чтобы ребенок был членом семьи, а не центром Вселенной. То есть для того, чтобы это принять и понять, нужны логика, здравый смысл и ощущение личной ответственности. Первая книга для родителей моя вышла в 1996 году, и в этом же году у меня появилась электронная почта. А в 1998 году уже был сайт доктора Комаровского, чтобы вы понимали. Я это все время, считайте, 25 лет активно формирую аудиторию здравомыслящих родителей. И что очень важно, и что стало понятно с началом войны — что ощущение здравомыслия, ощущение готовности брать на себя ответственность за судьбу своего ребенка, за судьбу своей страны — это одно и то же, понимаете? То есть когда люди подписываются на Комаровского, это определенный критерий. Это определенная организация. Я не хочу инструкций, я хочу объяснений, но думать и решать сама. Понятно? Вот, условно говоря, есть российская пропаганда, которая дает инструкции, и есть, допустим, условные вы, которые пытаются объяснить. Это разное. Поэтому ничего удивительного нет, что из 6 миллионов моей российской аудитории я потерял только 1 миллион. Но на этом фоне опять-таки подписалось тысяч 600. Ну, из которых 300 тысяч были россиянами тоже, потому что они рассматривали это как альтернативный вариант. Дальше трудно очень оценить. Потому что, к сожалению, люди, посмотрев какое-то видео, не могут сами сформулировать свое отношение к нему. И люди лезут куда? В комментарии, правильно? А в комментариях пасутся боты, которых миллионы, и для которых Комаровский с первого дня войны важнейший раздражитель, которому надо заткнуть рот. Комаровский во всех списках бото-ферм. На 50 лет мне нельзя в Россию. У меня чемоданы собраны, но мне нельзя, понимаете, вот такая ситуация. Поэтому очень многие люди лезут, читают ботов, после этого говорят “Я отписываюсь, все понятно же, нацист однозначно”. Ну и такая вся фигня. Поэтому что вам сказать. Я не очень тот критерий, по которому можно определять степень дебилизма масс. У меня естественный отбор адекватных людей много лет проходил.
Надежда Юрова: Про комментарии, раз уж мы сказали, мы обратили внимание, что иногда в комментарии вам пишут с вопросами “Почему вы говорите по-русски?” Как вы вообще к этому относитесь, как думаете, нужно ли отменять русский язык сейчас?
Евгений Комаровский: Я говорю по-русски, потому что мои родители говорили по-русски, потому что я признавался в любви своей жене на русском языке, потому что я пел колыбельные песни своим детям на русском языке, потому что русский язык — это мой язык. Я не готов отдать его никому ни Путину, ни кому-то еще. Я не сторонник запретов чего бы то ни было. И вот я вижу отчетливо разницу между русскоязычностью и про-российскойстью. Это абсолютно разные вещи, это принципиально для меня. Я отказываться не планирую. опять-таки я же никому не навязываю этот образ жизни. Если кто-то хочет меня слушать по-русски, он слушает, если ему это неприятно, он не слушает это. Я за толерантность по большому счету. Вот толерантность — это то, чего не хватает. Я понимаю прекрасно, что очень страшно, как афроамериканцы готовы испытывать агрессию ко всем, кто загонял их в рабство, а это были бледнолицие. Поэтому можно всю белую расу ненавидеть, можно дифференцировать, да? То есть либо ты дифференцируешь, либо ты толерантный, но других вариантов нет. Я на самом деле очень люблю украинскую мову, особенно когда речь идет о стихах. Я, например, считаю, что наша Лина Костенко — это величайший поэт XX-XXI века, которая точно не меньше Бродского достойна быть лауреатом Нобелевской премии, к примеру. Я в этом абсолютно убежден, но то, что она не лауреат Нобелевской премии по литературе — это всего-навсего просчет нашего государства, который не может своего человека показать всему миру и презентовать как это круто и так далее. И многие такие вещи мне не нравятся. Я готов в этом направлении работать (и я этим занимаюсь), и я готов продвигать украинскую мову через любовь. Для этого и существует мой проект “Казки українською з доктором Комаровським”
Надежда Юрова: Про еще один ваш проект “Здравствуйте, доктор! Письма войны” хочется поговорить. Расскажите кратко, в чем идея вообще этой истории, и о какой боли чаще всего пишут люди или какое письмо может быть, вас сильнее всего тронуло, удивило, задело.
Евгений Комаровский: Этот проект появился в начале марта 2022 года. У меня же всю жизнь была обширная переписка, я еще раз повторюсь, с 1996 года электронная почта. На сегодня у меня в папке исходящие gmail-овской больше миллиона писем. То есть я ответил больше, чем на миллион. Есть куча писем, которые не нуждаются в ответах, но это вот это больше миллона, из которых, наверное, семьсот тысяч это консультации. Не удивляйтесь, это очень много лет все-таки. Но, тем не менее, всю жизнь накапливаются люди. Это очень важно понимать, что педиатры очень редко имеют дело с радостью. То есть к нам приходят тогда, когда плохо. Вот мне когда-то один из моих учителей сказал: “Запомни, Женя, детский врач — это как ночной горшок. Вот он стоит далеко-далеко под кроватью, чтобы не вонял. А когда нужда берет за горло, его достают, справляют туда нужду и опять прячут подальше. То есть если тебя не трогают, если тебе не звонят, это все хорошо, не переживай”. Бывает, знаете, я как врач приезжаю куда-то, смотрю ребенка. Тяжелейшая ситуация, назначаешь лечение, переживаешь страшно: “Что они не звонят, что там такое?” Потом ты понимаешь: если тебе не звонят — все замечательно, потому что если он не так чихнет или не так пухнет, тебе позвонят в два часа ночи. К чему я, собственно говоря, все это рассказываю? К тому, что постепенно накапливается количество родителей, которые обязательно после лечения напишут, скажут “Доктор, спасибо, нас нормальная температура” или придут на прием и скажут.
— Евгений Олегович, дорогой, нам годик.
— Чего вы пришли?
— Хвастаться! Вот посмотрите, какой он вырос благодаря вашей помощи.
Понимаете, я знаю, например, что моя книжка про неотложную помощь, она спасла десятки тысяч жизней. Когда люди это прочитали, они смогли помочь ребенку, который поперхнулся. Они смогли благодаря мне вовремя подышать рот в рот или вовремя правильно обработать ожог и так далее, и так далее. Так вот, некоторые из тех людей, которые спасли своего ребенка, потому что у Комаровского прочитали и посмотрели, что такое прием Геймлиха, один из ста, пишет мне письмо: “Евгений Олегович, вчера мы поперхнулись во время еды, но я смогла помочь. Спасибо вам большое!” И вот, постепенно за 25 лет электронной почты у тебя накапливается примерно одна-две тысячи человек, которые пишут тебе просто так. Которые просто пишут, “Наш Мишенька, которого мы с рождения воспитываем по вашим передачам и книжкам, сегодня стал победителем международной математической Олимпиады. Нам хочется об этом рассказать”. То есть я, с одной стороны, уже привык к тому, что у меня определенное количество писем от людей, которые просто пишут не о соплях, о какашках, а о жизни. И вот в начале войны, во первых, мне тысячи людей написали с вопросом “Как вы?”. И это то, что меня очень сильно поддерживало, потому что ты прекрасно понимаешь, что когда люди где-то в России, в Казахстане, в Армении, в Азербайджане, все, которые по моим книгам воспитывают детей, смотрят мои программы, консультируются, и они видят, что Харьков, в котором живет Комаровский, бомбят, то они переживают за Комаровского, и они пишут письма, они спрашивают. Я тогда записал там несколько видео в самом начале, что я живой, здоровый и так далее, и так далее. Но параллельно с этим я стал получать на свою личную почту огромное количество писем с рассказами. Про эмоции, про то, через что люди проходят про то, как вот в этом городе России, в этом городе Казахстане, как здесь в Бельгии, как тут в Польше, на границе с Украиной. Эмоции, жизнь людей. И там были такие шедевры, я просто понял, что я просто не могу это держать. Это должны многие видеть, слышать, это в конце концов очень важно даже с двух позиций. С одной стороны, это психотерапия, надо выговориться, рассказать. С другой стороны, это огромная актуальнейшая база данных. Люди просто будут понимать на будущее, через что прошли. Это исторически важно. опять-таки я создал тогда канал, который называется “Здравствуйте, доктор! Письма о войне” и выкладывал туда не все, потому что было много ботов, было много личного, много такой боли, с которой просто нельзя было делиться. Но, тем не менее, я никому не доверил ни одной строчки, ни одной публикации в этом канале. Я занимался этим только сам. Я каждый день читал с утра сотни писем с такими эмоциями, что нельзя было выложить многое. И в то же время там были и боты, и проклятия в мой адрес, и рассказы про то, как они меня падлу денацифицируют и так далее. Все это там было. И потом авторы канала начали дискутировать между собой. То есть кто-то пишет что-то, ему отвечают, возникают длинные дискуссии, очень актуальные темы и так далее, и так далее. Нельзя выделить что-то одно. Там сотни направлений, очень многие вещи, такая аналитика крутая. И вот буквально две недели назад уже у меня было больше 10000 писем. Но настал тот момент, когда утром в папке “Входящие” не было ни одного письма. То есть я как-то даже для себя привык, что я работаю с этим каналом каждый день, но сейчас мы вышли в то состояние, когда, знаете, по большому счету, эмоции очень сильно притупились. Белое — белое, черное — черное, а полутонов нет. Вы либо за, либо против. Как-то добро и зло очень четко разделилось. Все уже поняли, что если мы год пытаемся что-то доказать, а кто-то за год нихрена не понял, то уже и не поймет. И я, собственно говоря, перешел просто на режим, когда письма идут, накапливаются, и я почувствовал страшное облегчение. В том плане, что у меня нет теперь ежедневного пропускания через себя этой безумной боли. Я сам уже начал сходить с ума от всего этого. Тем более там много личного, такого, когда мне надо уже консультировать по поводу приема антидепрессантов и так далее. И поэтому я решил, что теперь я примерно раз в неделю буду выкладывать письма, мне будет так тоже легче, потому что проживать все эти страсти раз в неделю все-таки легче, чем тратить несколько часов в день на это все. Я искренне надеюсь, что после войны мы найдем для этого канала издателя, поскольку если это оформить литературно, хотя без мата вряд ли можно все это опубликовать, то получится совершенно просто совершенно потрясающий труд исторический. Именно про то, как люди в разных странах через это все проживали. А география — от Нью-Йорка до Кореи, Японии. Наши везде.
Надежда Юрова: Более общий медицинский вопрос: расскажите с какими основными проблемами именно медицинского характера с войной столкнулась Украина. Не знаю, может быть это препараты которых не хватает, очевидно что это отключение электричества, как это выглядит?
Евгений Комаровский: Я кстати всегда когда люди вот эти вот в России радовались отключению электричества, я просто пытался им нарисовать такую элементарную картинку. Вот отделение патологии новорождённых, там стоит кювез для вынашивания недоношенных детей. Это чрезвычайно ёмкое, чрезвычайно высокотехнологичное устройство, которое анализирует температуру воздуха, влажность воздуха, скорость циркуляции, параметры кислорода, углекислого газа. Там подключена куча мониторов, следящая аппаратура. И этот ребёнок весом 1 кг 200 г, вот он без электричества. Как важно чтобы именно там были генераторы, блоки бесперебойного питания. Что это такое, когда вырубается свет, а у тебя в холодильнике инсулин или сыворотка, лекарство, когда у тебя запас вакцин, который остается без температурного режима. Это на самом деле страшные ситуации, но это скорее государственная проблема. Да это и не решают обычные конкретные люди, а поскольку с начала войны у них задача дожить до утра, а не поехать летом в отпуск, то все просто махнули рукой на своё здоровье. И откладывают терапевтов, стоматологов, гинекологов, проктологов на потом, на после войны и далее. А сейчас уже год, и уже очень сильно накапливается, откладывать невозможно. Мне часто очень мои коллеги из Польши, из Чехии, Словакии и из Испании писали. Именно врачи в ужасе от того, в каком состоянии здоровья приезжают сорокалетние люди, сколько запущенных недолеченных болезней, сколько не диагностированного всего и так далее. Это здесь, и война и наша система здравоохранения — это часов на шесть беглый обзор. Даже страшно приступать приступать к этой теме, если честно. Да, сейчас на самом деле доминируют конечно же психо-патологии, потому что в условиях неуверенности в завтрашнем дне, в условиях постоянного риска смерти в любой точке Украины нарастают депрессии, синдром панических расстройств и куча психологических проблем плюс ПТСР вечный у каждого второго, плюс отсутствие естественно на такое количество народу психиатров и психотерапевтов. Ну и то, о чем я всегда говорю, вишенка на торте — это дети, поскольку не могут психически травмированные взрослые и довести до ума детей. Детям нужны нормальные взрослые рядом. Ну вот собственно говоря, как обычно государственная машина занята совершенно другим, она занята выживанием, она занята фронтом и государство работает на уровне “Всё для фронта всё для победы”. Но людям постепенно становится всё тяжелее и тяжелее именно потому, что постепенно накапливается груз проблем, а отсутствие горизонта планирования усугубляет именно психологические расстройства. Но утешает одно: у нас есть надежда. Иногда когда я смотрю не обстреливаемые города в РТФ, то мне кажется у них и надежды-то нет, у нас хоть надежда есть.
Надежда Юрова: Что происходит с тяжелобольными людьми сейчас в Украине? Их эвакуируют, если наблюдается ухудшение состояния в связи с войной?
Евгений Комаровский: У нас работают больницы и стационары. Понятно, что в Авдеевке или Бахмуте ничего не работает, кроме военной инфраструктуры. Но в Харькове, Киеве, во всех областных центрах есть больницы, куда госпитализируют тяжелых больных. Естественно, те кто может выехать за пределы Украины, это делают. Спасибо полякам и немцам, испанцам и португальцам и многим в Европе. Огромное количество людей получило высококвалифицированную современную помощь, оказавшись за пределами Украины, за это просто огромное спасибо.
Надежда Юрова: Мы немножечко говорили про детей, и про то, как они реагируют. Понятно, что взрослые реагируют активнее, но всё-таки как по вашему опыту сейчас дети реагировали и реагируют на войну и как со стороны взрослого правильно с ребёнком по вашему мнению о ней говорить
Евгений Комаровский: Вопрос даже не том как правильно говорить о войне, вопрос в в том, что с ребёнком вообще надо говорить, понимаете? А нет сил, на это нет сил и эмоций. Я реально вижу, что в этом главное проблема. Что дети не могут найти ответы у взрослых. Мы попадаем в такую глобальную инстинктивную проблему. Как работает инстинкт? Что такое детство? Детство — это значит ты зависим и подчинён, это инстинкт. Ты член стаи. Взрослые из членов стаи принимают решения, ты безоговорочно следуешь этим правилам, этим решениям, это сохраняет твою жизнь. Ещё раз говорю, это не человеческая характеристика, это характеристика детёнышей млекопитающих живой природы, это наши корни, наши инстинкты. Взрослые знают что делать, мы идём за ними. Если взрослые не знают, то либо гибель стаи, либо детство кончилось. Я понятно объяснил, надеюсь эту ситуацию. Так вот для огромного количества пятилетних детей в Украине детство кончилось, потому что потому что их мама не знает что делать и ребёнок начинает искать кого-то, кто спокоен, улыбается и готов с ним разговаривать. И этот кто-то — какой-то там тип в тиктоке. Он улыбается, у него нет проблем, его интересно слушать, с ним можно поиграть. И таким образом мы приходим к тому, что детей воспитывает тикток, а попытки ребёнка оторваться от тиктока и поговорить со взрослыми приводит к огромным проблемам базовым опять-таки на уровне инстинкта, на уровне психики. Потому что там он видит маму, которая ждёт звонка от папы и каждый день может этого звонка не дождаться. Представьте, мама знает, что папа на нуле на передовой, и от папы 3 дня нет звонка. Вы считаете что в этой ситуации у нормальной женщины есть возможность говорить с ребёнком? Нет, она сама в таком состоянии, что с ней бы кто поговорил. Беда в том, что очень часто (это тоже пример, который я часто привожу) многие родители надеются на то, что с ребёнком поговорят в школе. А в школе у учительницы тоже муж на фронте. И каждый педагог в школе имеет свою историю утраты, свою историю похорон, свою историю личной трагедии. И получается, что рядом с детьми взрослые, которые либо не могут найти с ними общий язык, либо не имеют имеют специальной подготовки. Поскольку психотерапия военного времени — это отдельная наука, и каждому учителю, каждому, кто рядом с ребёнком в Украине, надо давать образование на эту тему. Ну вот вам и замкнутый круг фактически получается, и его нельзя разорвать до тех пор, пока не будет поставлена точка. Собственно, вот так это дело обстоит. И ещё раз говорю, вы пытаетесь всё время поднять темы, а мы с вами знаем даже не верхушку айсберга, а только снег на верхушке айсберга. Вот то, о чём мы с вами сейчас говорим. Это темы, которыми я например активно занимаюсь, и я вижу например, что основы психологии детской военного времени – это минимум 15-20 программ, которые мне надо сделать. Я планирую этим заниматься, но ведь программы, которые я делаю сейчас, будут актуальны, пока не будет поставлена точка. Может месяц, может два, может три, а когда только будет поставлена точка, надо снимать другие программы. И вот это очень важно. И знаете, всё время кто-то там, внутренний гномик тебе говорит :”Да подожди, ну сейчас мы будем о другом. Мы будем говорить о том как восстановиться после войны, о том как пойти в школу оффлайн, а не вырваться из этого образования, которое не образование”, и так далее. Знаете, сейчас у родителей есть железная отмазка: “Я не могу им заниматься, у меня война”. Поэтому внутренний гномик меня тормозит.
Надежда Юрова: Скажите с точки зрения какой-то психосоматики как организм в целом реагирует на опасность, стресс? Может быть есть какие-то болезни, которые развиваются больше? Наверное из-за этого ещё хочется задать вопрос как себе помочь в этом плане
Евгений Комаровский: Вы продолжаете гнуть свою линию про снег на верхушке айсберга. Это основы физиологии человека. Есть стресс. Что такое стресс? Это значит либо тебя сейчас съедят, либо ты должен кого-то поймать и съесть, это физиологическая реакция. Как она проявляется? Это выброс гормонов коры надпочечников, выброс адреналина. А во всех органах и тканях (видите, я сейчас рассказываю основы физиологии человека, а это на самом деле надо в школе учить) есть особые рецепторы, которые по-разному реагируют на адреналин. Например, рецепторы в легких, в сердце и в головном мозге реагируют так, что активизируется кровообращение. А например рецепторы в печени, в коже, в кишечнике — наоборот. То есть кровь в организме перераспределяется, организм в первую очередь обеспечивает энергией и кислородом жизненно важные органы. Когда вы догоняете добычу или убегаете, вам надо, чтобы мышцы работали, а кожа может обойтись сейчас, и так далее. То есть всё по-разному. И вот когда стресс возникает кратковременно, то это нас спасает. Но когда возникает страх, что надо куда-то бежать, организм готовится бежать. Если мышцы, суставы, связки подготовились бежать, а организм остался на месте, у него возникают мягко говоря непонятки с физиологической точки зрения. И когда это длится год, то у вас накапливается уже хронический стресс. Это уже приводит к серьезным соматическим, то есть телесным проблемам именно из-за того что вы постоянно перераспределяете циркуляцию крови. У вас начинают появляться прыщи, потому что кожа не получает кровоснабжения и пересыхает. С кожей пересыхают слизистые, это ухудшает местный иммунитет. Для меня до сих пор непонятный факт, что моё видео совсем не педиатрическое под названием “Грибок ногтей” имеет 2300000 просмотров. Это же не просто так, я же понимаю, что почему-то это вдруг стало актуально. Опять-таки постоянный спазм сосудов приводит к повышению артериального давления, к формированию гипертонической болезни, активизации всех проблем, связанных с сердечно-сосудистой системой, с нарушениям ритма. Постоянный стресс приводит к проблемам психики, к расстройствам. Что нужно, чтобы эти процессы победить? Надо убрать причинные факторы чтобы приступить хотя бы к нормальному лечению. Если сохраняется этот постоянный стресс, то как можно в этих условиях нормально отрегулировать артериальное давление? Это не значит что не надо лечить симптомы. Но беда в том, что человек не идет к врачу, он ждет когда война кончится. И он не успевает дойти, потому что случается инфаркт или инсульт или появляется какая-то проблема доступа. И мы теряем много людей — и взрослых, и очень взрослых, и мужчин, и женщин. Просто понимаете какая ситуация, на фоне ежедневных смертей самых лучших, самых крутых молодых ребят те десять стариков или не стариков, а просто 55-60-летних мужиков, которые просто у себя в доме взяли и умерли от инфаркта или которые парализованы инсультом, они как-то не привлекают общественного внимание. Потому что на фоне гибели 30-летних мужиков, когда до горизонта кладбища с флагами погибших ребят, все это кажется меньшим злом. Сейчас настолько крен общества вот в это, что очень сложно с этим жить. И я могу сказать, что даже вокруг меня есть смерти, и они постоянны. Но когда я пытаюсь оглянуться на прошедшие полгода, я вдруг ловлю себя на том, что есть мирные смерти (когда например умер шестидесятилетний мужчина, от инфаркта) они как-то проходят мимо сознания, они обыденны. А есть другое, когда привозят молодого молодого парня, отца двоих детей который погиб, и ты понимаешь, что это смерть которой никак не должно было быть. И ты четко знаешь поименно людей, которые сделали так, что эта женщина с двумя детьми у нее нет мужа. А это был нормальный, хороший, здоровый мужик, фермер, крутой пацан, который пахал всю жизнь, который сам себя создал, и его нет больше. Вот это очень страшно
Надежда Юрова:Предпоследний вопрос: очень многие люди, которые далеки от политики, они говорят “Я врач или я учитель, я делаю своё дело, а это всё где-то там”. Как вы относитесь к такому к какому-то равнодушию людей к войне, и почему вам кажется важным высказывать свою политическую позицию вне зависимости от того какая у вас профессия.
Евгений Комаровский: Я на самом деле никого не осуждаю, если человек не совершает преступлений. Есть базовый ответ на вопрос что такое хорошо, а что такое плохо. Не каждому дано вести за собой. 90% людей — это, те кто идут следом. И куча тех, кто всех остальных учит как правильно, — не сами такие умные, они насмотрелись и начитались и теперь хотят быть на кого-то похожими. Поэтому я всю жизнь создавал тренды, а не следовал за кем-то. Это моя позиция, я прекрасно понимаю, что в моей ситуации точно нельзя молчать. Хотя бы потому что для многих наших я учитель, а для многих условных ваших (живущих на территории РТФ) Комаровский воспринимается как не конъюнктущик. Я никогда не врал, не продавал лекарства, не занимался этим всем. Все знают, что ни за какие деньги я не буду рекламировать фуфломицин или заниматься херней. Поэтому они мне доверяют, и я это прекрасно понимаю. Мы разговариваем с вами, для чего я это делаю? Это же не нужно моей украинской аудитории. Но возможно у кого-то из вашей аудитории, ещё у несколько человек что-то там в голове повернется. Они знают Комаровского с другой стороны как человека, который не склонен к вранью. Трудно поверить что Комаровский — нацист. Ладно, это всё это уже личное. Но я однозначно понимаю что для того чтобы вести за собой и общаться с кучей народу, апеллировать и призывать к чему-то, вообще что-то делать публично, нужно иметь определенный характер, определенный склад ума. Я спокойно отношусь к тому что люди молчат, если они не делают глупостей не совершают преступлений, я готов это принять
Надежда Юрова: Последний вопрос, который мы задаём всегда в этом подкасте: расскажите о чём вы мечтаете?
Евгений Комаровский: Если честно, очень всё примитивно — хочу сесть на машину и поехать в Доломитовые Альпы. Я там много раз был уже, я медитирую там сидя где-нибудь и глядя на Tre Cime di Lavaredo. В июне сядешь там в снег и смотришь, и это так круто, так тихо, так хорошо. Или когда ты целый день там с трекинговыми палками нагулялся, километров 20 протёпал, вокруг тебя нереальная красота. В качестве альтернативы могу поехать в Норвегию, но в июне. Я последний раз был в Норвегии в августе, и мне мне сказали ты блин немножко опоздал. Тут говорят вот какая красота везде? Вот тут голубое море (это я был за полярным кругом в августе) и вот зелень, а вот чёрные вершины. А вот а вот если бы ты приехал в июне, было бы море зелень и белые вершины. Поэтому мне надо в Норвегию в июне. Ну наверное не в этом июне, поедем в следующем.
Надежда Юрова: Это был подкаст “Поживем — увидим”, обязательно подписывайтесь на наш Ютуб канал подписывайтесь на нас на подкаст-платформах. А ещё на Ютубе нам можно написать комментарий и в этот раз мы очень просим Вас написать в комментарии кого бы Вы хотели бы увидеть следующим героем подкаста “Поживём — увидим”. Мы все комментарии читаем очень внимательно и обязательно учтем ваши пожелания. Спасибо что вы с нами. Ваша новая газета Европы.