«Особое мнение» Сергея Пархоменко
Ни в коем случае, ни при каких обстоятельствах нельзя Путину позволить людям, которые живут в России, задуматься над тем, собственно, чей Крым и как так вышло, что Крым оказался в этом положении. И действительно ли тот факт, что Крым включен, вписан в российскую конституцию, закрывает этот вопрос навсегда…
Поддержать канал «Живой гвоздь»
О. БЫЧКОВА: Добрый вечер, добрый день! Это «Особое мнение» на «Живом гвозде». С вами Ольга Бычкова, с особым мнением Сергей Пархоменко. Привет тебе!
С. ПАРХОМЕНКО: Привет! Очень рад снова быть в эфире, как всегда.
О. БЫЧКОВА: Да, и мы очень рады приветствовать наших зрителей и слушателей. Пожалуйста, пишите нам комментарии, вопросы и ваши соображения по тем темам, которые мы будем обсуждать. Можно это делать в чате этой трансляции в YouTube, пока она идет. Ну и также я поглядываю одним глазом, конечно, что там происходит в telegram-канале Сергея Пархоменко «Пархомбюро». А начну я, конечно, с самой свежей новости про Джулиана Ассанжа, которого суд отпустил на свободу после 62 месяцев — 62 месяцев! — неволи. Он уже полетел в свою Австралию.
Я, конечно, не отношусь к фан-клубу Ассанжа, особенно когда он стал или прежде всего потому что он стал играющим персонажем российской пропаганды и вот это всё. Но, тем не менее, я рад тому, что сегодня произошло с ним на суде, потому что, конечно, человек, который распространяет журналистскую информацию, касающуюся государств, конечно, не должен быть приговорен ни к каким этим ужасным срокам. Какие у тебя соображения?
С. ПАРХОМЕНКО: Я бы сказал, что это довольно трагическая история, вообще история жизни Ассанжа до сих пор, потому что это, несомненно, человек редкого таланта. Причем многих сразу талантов. Талантливый, по всей видимости, хакер, программист, а значит, талантливый математик — без этого оно не работает. Несомненно, талантливый шоумен, пиарщик, талантливый интриган, талантливый организатор разных волонтерских гражданских инициатив и так далее.
Вся первая половина его деятельности мне представляется чрезвычайно важной, чрезвычайно полезной — тогда, когда он создал сеть, которая готова была от разного рода волонтеров и энтузиастов принимать разного рода общественно значимую информацию, обрабатывать ее, проверять ее, так сказать, расфасовывать ее, безопасным образом размещать ее так, чтобы ее невозможно было удалить.
Кроме того, он поддерживал очень эффективные отношения с некоторыми чрезвычайно опытными, ответственными и профессиональными журналистами в разных хороших изданиях, которые сотрудничали с ним, брали от него информацию и ее каким-то образом упаковывали, растолковывали, находили в ней важное, демонстрировали это своим читателям. Там было много очень важных и полезных разоблачений — тех, которые касались и всяких военных обстоятельств, и всяких преступлений, которые совершаются во время военных конфликтов, и того, как страдают журналисты на военных конфликтах. Это касалось и злоупотреблений в тюрьмах — он публиковал, скажем, то, что связано было с Гуантанамо. В общем, там было много полезного.
И он, разумеется, сделался тем человеком вместе со всем своим WikiLeaks, на кого отрос огромный зуб, в частности, у американского и в значительной мере европейского политического сообщества, и разведывательного сообщества, и военных, и они начали, так сказать, за ним гоняться. Потому что, конечно, он нарушил много писаных законов — он опубликовал многое из того, что публиковать по закону было нельзя. Но такова работа журналиста-расследователя: он часто публикует то, чего по закону публиковать нельзя, и скрывает свои источники во многих странах. А законодательство таково, что оно требует, чтобы журналист раскрывал свои источники. А журналисты отказываются их раскрывать вопреки этому закону и говорят о том, что они осознанно готовы нарушать этот закон, поскольку считают его несправедливым, вредным для свободы слова и так далее.
И вот в какой-то момент, когда давление на него развилось, так сказать, достаточно серьезно, он решил найти себе покровителя и совершил ужасную, на мой взгляд, ошибку. Потому что он решил, что та сила, которая его защитит, прикроет, которая будет у него за спиной — это российская власть, это российская пропаганда и это российские спецслужбы. И я не знаю, за что; я не думаю даже, что за деньги — я думаю, что за вот это ложное ощущение защищенности, за ложную надежду, что они его прикроют, он просто продался самым отвратительным российским силам.
И дальше было всякое. Была работа на Russia Today, где он вел свою собственную, типа, программу при техническом содействии Russia Today и продавал ее. И героем первой программы… Она называлась как-то очень высокопарно. Она называлась, что-то такое, «Мир завтра», или «Завтрашний мир», или «Будущее мира» — я не помню точно, как это выглядело, но я помню, что героем первый этой программы был Хасан Насралла, лидер ливанской исламской группировки «Хезболла». Ассанж очень рекламировал свою программу — что сейчас я соберу всех тех, кто противостоит этому ужасному буржуазному благополучному миру, кто борется с ними и кто обещает нам прекрасный мир завтра.
Это было отвратительно, начиная с Хасана Насраллы и дальше вся история его сотрудничества с Russia Today. А потом случилась еще более грязная история в 2016 году во время президентских выборов в Соединенных Штатах. Это были те первые выборы, на которых в конце концов победил Трамп, а проиграла ему Хиллари Клинтон, когда Ассанж согласился быть распространителем и, так сказать, промоутером, рекламщиком, пиарщиком материалов, которые были украдены хакерами, которые работали на российское Главное разведывательное управление Вооруженных сил, на ГРУ, которые работали, так сказать, под прикрытием российской власти, и вся эта затея представляла собой совершенно очевидную попытку вмешательства в американские выборы со стороны российской власти и российских спецслужб. И он это исполнил. Он отработал от доски до доски.
И поразительно, что за все время его деятельности, за все время его борьбы, так сказать, со злоупотреблениями, с коррупцией, со злодеяниями власти, с разного рода военными преступлениями, с разного рода лицемерием политиков, дипломатов, военных, разведчиков и так далее, не нашлось ни одной страницы, ни одной строчки, ни одного слова, которое бы каким-то образом представляло из себя что-то неудобное или что-то неприятное для российской власти. Он очень аккуратненько, по стеночке крался все эти годы так, чтобы, не дай бог, не обидеть тех, кого он признал своей защитой, опорой и в конечном итоге хозяевами.
Вот что с ним произошло. Вот что бывает с теми, кто пытается проскользнуть между двумя державами или двумя разными противоположными силами и делает ставку на отвратительное продажное тоталитарное государство, каким уже к этому времени… Вот скажем, если взять тот же 2016 год, так сказать, пик сотрудничества Джулиана Ассанжа с российскими спецслужбами и российской властью — это уже через 2 года после Крыма, это уже вовсю идет донбасская война. Это уже как-то все в разгаре, уже все происходит. А, скажем, история с его передачей на Russia Today — это 2012 год. Тоже очень, я бы сказал, характерный и ответственный год в истории российского тоталитарного режима — тот самый год, когда запущена была колоссальная стройка тоталитарного репрессивного российского законодательства, началась вся история с иностранными агентами, с нежелательными организациями, с давлением на некоммерческие организации, на медиа, на журналистов, уже «закон Димы Яковлева». Все уже работало. Уже вполне можно было себе представить, с кем ты имеешь дело и у кого ты ищешь защиты.
И вот теперь эта история. Я не знаю, закончилась ли она. Посмотрим. Но, во всяком случае, она пришла к какому-то своему очень важному этапу, когда Ассанж помилован. На мой взгляд, никаким другим способом нельзя назвать то, что с ним произошло — вот эта судебная сделка, которую он получил, которая заключается в том, что он должен был признать очевидное. То есть признать, что то, что он делал, в сущности, является формой разведывательной деятельности, и он сотрудничал с разведкой и, по существу, вел себя как разведчик, который публикует и раскрывает секретную информацию — это, в общем, несложно было ему себе признать, потому что это совсем неопровержимая вещь. Всякий, кто заходил на сайт WikiLeaks, мог легко себе представить и увидеть, что там, собственно, лежало и что там происходит.
В ответ на это он получил 5 лет тюрьмы. При этом всем было понятно, что эти 5 лет он уже отбыл в предварительном заключении. И этот приговор, 5 лет вместо 170 с лишним лет, которые грозили бы ему в случае полноценного судебного разбирательства и полноценного обвинительного приговора — эти 5 лет означают, что он немедленно выходит на свободу, потому что он их уже отбыл. Это и есть помилование.
Это интересный ответ на самом деле на тот вой, который продолжался, собственно, по меньшей мере, с 2012 года. 12 лет он уже продолжается, вой российской пропаганды. Особенно, конечно, хороша по этой части была Маргарита Симоньян и ее разнообразные холуи, которые работали в ее конторе. Они очень любили поговорить о том, как вот страшные, свирепые спецслужбы Соединенных Штатов мечтают заполучить в свои ужасные лапы Ассанжа, требуют его экстрадиции. Как только они его получат, он будет там растерзан, он будет уничтожен, он будет подвергнут страшным пыткам, мучениям, издевательствам, в конечном итоге убит. И вот они, значит, только мечтают получить его для того, чтобы разорвать его своими кровавыми клыками.
Ну вот, собственно, как это произошло — кончилось помилованием. Кончилось пожатием плеч и словами: «Ну вали отсюда в свою Австралию, дело прошлое». Вот, собственно, и все, что мы имеем на этом этапе и чего стоят все истории про страшные преследования и страшные мучения, которым подвергся Джулиан Ассанж.
Не далее как сегодня, по-моему, Мария Захарова в очередной раз выступила с заявлением о том, что вот, он в пыточных условиях провел в английской тюрьме сколько-то там времени и так далее. Говорит человек, который представляет страну, только что уничтожившую, убившую буквально Алексея Навального. Страна, которая буквально несколько дней тому назад отправила на громадные сроки в реально пыточные условия, в помещения камерного типа… То есть это такая, я бы сказал, тюрьма особого режима внутри лагеря, и сейчас в этих обстоятельствах находятся и Илья Яшин, и Владимир Кара-Мурза, получивший немыслимый совершенно 22-летний срок… 25-летний срок, прошу прощения. 22 года — это еще один человек, это Иван Сафронов. И мы могли бы еще много кого назвать, может быть, с чуть меньшими сроками, но находящимися реально в условиях застенков. Это не заключение, это не исправительные учреждения — это застенки, в которых они находятся.
И эти люди сегодня смеют что-то такое говорить по поводу судьбы Ассанжа, который только что был помилован и вышел совершенно здоровый, совершенно целый, румяный, слегка располневший. Думаю, сейчас вот как-то первое, что он сделает в Австралии — побежит к врачу, чтобы ему оземпик выписали. Потому что надо колоть оземпик, надо худеть. Невозможно как-то в таком состоянии…
О. БЫЧКОВА: Мы не будем обсуждать, как выглядят другие люди.
С. ПАРХОМЕНКО: Мы не обсуждаем, как выглядят другие люди, а мы обсуждаем, как выглядит заключенный, который только что, по словам Марии Захаровой, покинул пыточную тюрьму. Вот это мы обязательно будем обсуждать. Потому что это не вопрос нашего вкуса, а это вопрос нашей оценки правдивости того, что говорят по поводу тех страшных мучений, страшных издевательств, которые пережил Джулиан Ассанж.
И даже, пожалуй, самый парадоксальный и в какой-то мере самый такой кинематографичной период его жизни — это те несколько лет, которые он провел в посольстве Эквадора в Лондоне. Когда он забежал туда, поскольку Эквадор тогда предоставил ему политическое убежище, а потом отобрал это политическое убежище вместе с паспортом. Но даже эти самые годы, которые он провел там, были годами, когда он продолжал активно работать, когда у него был свободный доступ к информации, к широкополосному интернету. Тогда он сам составлял списки людей, которые посещали его в этом посольстве, и наоборот, вычеркивал из этих списков тех, кого он не хотел видеть в этом посольстве. Тогда у него бесконечно торчали сотрудники российского посольства и разного рода люди, которые выполняли всякие российские особые поручения.
Именно в этот период, именно тогда, когда он сидел в таких страшных мучительных условиях в этом эквадорском посольстве в Лондоне — именно тогда, собственно, и была оформлена вот эта отвратительная сделка 2016 года, когда он по заказу и по заданию российских спецслужб исполнял вот эти информационные услуги, которые были ему заказаны, распространяя информацию, которая была украдена российскими хакерами под водительством российского ГРУ. Именно тогда это происходило. Именно оттуда, из посольства, он это все проделывал, из ужасных мучительных условий, тогда, когда страшный американский империализм грозил ему своими когтями и клыками. Так что да, давайте обсуждать…
О. БЫЧКОВА: …обвинять российскую пропаганду в том, что она российская пропаганда, когда в Орловской области 15-летний человек Арсений Турбин получает 5 лет за какие-то переписки и бумажки. Не посольство в Эквадоре и не что-то там еще, а реальные 5 лет российской колонии получает человек, который что-то там кому-то писал в интернете, 15-ти лет от роду.
С. ПАРХОМЕНКО: Спорить с ней невозможно, с этой пропагандой, но напоминать о ее подлой сущности нужно каждый день, по-моему.
О. БЫЧКОВА: Да, давай мы вспомним о том, что не только Ассанж у нас есть, но вообще-то идет война, и, конечно, обстрелы Севастополя и то, что произошло в Севастополе на пляже, где пострадали люди. В общем, удивительное в этом не то, что на российские удары логично следуют украинские удары, а удивительно, что даже после этого та же самая российская пропаганда и российская власть говорит о том, что ничего страшного не происходит, давайте продолжайте отдыхать дальше. То есть я утрирую, потому что там, конечно, обсуждаются разные меры и администрация этого оккупированного Севастополя тоже там к чему-то готовится, но в целом идея именно такая. И это происходит не вчера, и не позавчера — это происходит все 2,5 года этой войны.
С. ПАРХОМЕНКО: Да, это важно понимать, что Крым, Крымский полуостров сегодня является зоной ведения боевых действий. Весь целиком, от Севастополя до Керчи и от Фороса на южном берегу до Балхаша на самом севере — до Арабатской Стрелки, что называется. Почему я сказал «до Балхаша»? Сказал и стал удивляться, откуда взялся Балхаш. Не Балхаш, а Сиваш, конечно.
О. БЫЧКОВА: Вот я тоже как-то…
С. ПАРХОМЕНКО: Нет, с географией у меня все хорошо, но вот видишь, иногда можно так оговориться. До Сиваша, конечно. Так вот, это зона боевых действий, вся целиком. При этом это не просто зона боевых действий — это зона интенсивно, густо набитая военными объектами. Всякой транспортной инфраструктурой, всякой логистической сетью, всякими складами, базами — авиационными, флотскими, такими, сякими… Чего там только нет.
Российское правительство пытается прикрыть это живыми людьми. Давайте назовем это своим именем. Сегодня тактика защиты этого, я бы сказал, крымского региона военного, этой крымской боевой зоны заключается в том, чтобы набить ее как можно большим количеством гражданских людей, воспользовавшись их тупостью, а в ряде случаев их жадностью. Потому что я абсолютно убежден, что для многих людей, которые едут сегодня с детьми отдыхать в Крым, существует еще и такой фактор: «Там стреляют — наверное, подешевело. Наверное, народу поменьше, наверное, цены упали. Черешня на рынке, может быть, немножко дешевле, комнаты с верандочками, может быть, тоже немножко дешевле. Надо ехать сейчас, надо пользоваться моментом». К сожалению, это свойственно некоторому количеству жлобов разных национальностей.
О. БЫЧКОВА: Так они бы так не рассуждали, если бы им каждый день не говорили: «Да все нормально».
С. ПАРХОМЕНКО: Конечно. Можно набрать в Гугле «недорогой отдых в Крыму», и вам выпадут тысячи сайтов, которые рекламируют вам самые разные способы отдыха в Крыму — в таких пансионах, в сяких, организованный, полуорганизованный, неорганизованный; дома творчества, дома отдыха, пансионаты, санатории и все что угодно. Плюс вся инфраструктура, плюс все на свете, начиная от дороги, бензина, еды в пути и кончая увеселительными заведениями там внутри, в Крыму — пляжи, кинотеатры, клубы, танцы и все что угодно. Все это работает.
Я вспоминаю историю, недавнюю совсем, если вдуматься — историю о малазийском «Боинге» МН17 и о том, как основным аргументом российской пропаганды в этом деле было следующее: «Ну так это же Украина виновата. Она же не закрыла полеты, она же не закрыла небо. Украина же не позаботилась о том, чтобы гражданские самолеты не пролетали на высоте 10-12.000 метров и на расстоянии многих-многих десятков километров от той зоны, в которой мы, Российская Федерация, ведем бои на Донбассе. Украина этого не сделала? Значит, Украина и виновата».
Теперь посмотрим, как это выглядит сегодня. Мы видим систематическое накачивание людьми Крымского полуострова. Гражданскими людьми, не понимающими, куда они едут, или очень старающимися не понять, куда они едут. Люди гонят от себя эти впечатления, эти размышления. Опять-таки, можно погуглить не только про пансионаты и дома отдыха — можно еще погуглить разнообразные туристические сообщества. Их миллион — каких-то telegram-каналов, чатов, каких-то всяких клубов по интересам электронных, где люди обмениваются впечатлениями и рассказывают о том, где удобнее проехать, где дешевле поесть, где меньше народу, можно палатку поставить ближе к пляжу, а где можно снять симпатичное жилье в поселке таком-то. Все это работает. Люди обсуждают это. Обсуждают все, что угодно. Как только там появляется кто-то с разговорами про войну, его гонят в шею оттуда. Ему объясняют: «Нет-нет, мы здесь политикой не занимаемся. Зачем вы с этим пришли сюда? Мы здесь обсуждаем совершенно другое. Нет, мы не будем терпеть вот эти ваши провокации». Попробуйте. Просто сами сходите и попробуйте. Очень интересный опыт. Я попробовал — многого, так сказать, насмотрелся и начитался. Так что совершенно очевидно… Да?
О. БЫЧКОВА: Это потому что это такой ХАМАС очередной, когда они именно прикрываются живыми людьми? Или это способ просто нормализации этой жизни и попытка сделать хорошую мину при, в общем, такой себе игре?
С. ПАРХОМЕНКО: Крым сегодня, во время войны, нужен российскому командованию по делу. До сих пор нужен. Это до сих пор важная база, и отказаться от использования Крыма в военных целях российское командование не может. Это тот ресурс, который оно придумало при поддержке и по благословлению, несомненно, а может быть, прямо по инициативе российских политических властей. Вот способ защиты. Это то, что когда-то было путинской оговоркой, когда он сказал, ровно, кстати, имея в виду Крым, по-моему — что мы встанем за спиной у женщин и детей. Он сам не понял, что он ляпнул. Он, видимо, имел в виду что-то другое, но непонятно что, и сказал совершенно это и даже повторил это: «За спиной». Ни где-нибудь, а за спиной мы встанем у женщин и детей. «И тогда мы посмотрим», сказал он. И так далее. Ну вот оно произошло, он встал за спиной у женщин и детей. А поскольку женщин и детей тех, которые живут в Крыму, ему недостаточно, он добавляет еще. Он, так сказать, загущает там этот компот для того, чтобы было на этом пляже побольше человеческого мяса.
Вообще это совершенно та же тактика. Человеческое мясо — это для ведения Российской Федерацией военных действий важный, так сказать, инструмент. Вот они этот военный ресурс туда и добавляют. Я совершенно уверен, что там нет никакой идеи нормализации, а есть абсолютно хладнокровный и циничный расчет, который заключается в двух вещах. Первое — это то, что я сказал до сих пор, и второе — что ни в коем случае, ни при каких обстоятельствах нельзя Путину позволить людям, которые живут в России, задуматься над тем, собственно, чей Крым и как так вышло, что Крым оказался в этом положении. И действительно ли тот факт, что Крым включен, вписан в российскую конституцию, закрывает этот вопрос навсегда. Действительно ли мы можем считать, что тут нечего больше обсуждать. Тут есть чего обсуждать. И каждая ракета, прилетающая в Крым, в том числе на крымский пляж, или пролетающая мимо крымского пляжа — это свидетельство того, что обсуждать очень сильно есть чего.
Конечно (это последнее, что я скажу перед нашим перерывом), немало возникает разговоров про то, что вот эта конкретная ракета, которая летела — она сама сюда летела, она была туда намеренно выстрелена, или она развалилась в воздухе, потому что сломалась, или она развалилась в воздухе, потому что ее как-то неудачно подбили какой-то из систем противоракетной обороны, и так далее. Давайте здесь напомним базовую вещь: все эти ракеты выпущены Путиным. За все эти смерти несет ответственность тот, кто начал эту войну. Тот, кто организовал этот обмен ударами. Тот, кто было инициатором этого смертельного противоборства. Он несет за это ответственность. И считаться здесь, кто первый выстрелил, кто больше выстрелил, кто выстрелил ближе к пляжу или еще что-нибудь, просто безнравственно. Потому что виновный известен, ясен.
Этот виновный много раз гордился тем, что он сделал. Он, правда, любит объяснять, что он не агрессор, что на него первым напали и всякое такое прочее. Но всякий разумный человек, который смотрит на эту ситуацию, прекрасно понимает, что войну начал Путин, что война нужна Путину, и что Путину нужно продолжение этой войны. Даже не победа в этой войне, а продолжение этой войны как можно дольше. Потому что для него это способ управления Россией и способ продолжения удержания себя у власти на высшем российском посту.
О. БЫЧКОВА: Тут есть еще один вопрос, еще одна тема и новость, которая касается военного руководства. Мы вернемся к ней буквально через пару минут после небольшой рекламы у нас на «Живом гвозде». Сейчас мы вам просто напомним, что у нас есть тут хорошего и важного, я расскажу про еще одну книжку, и потом продолжим это «Особое мнение».
АНОНС.
О. БЫЧКОВА: И очередная книга в книжном онлайн-магазине «Дилетанта». Вы должны видеть сейчас эту красивую обложку на своих экранах. Книжка британского писателя-историка Бена Макинтайра «Шпион среди друзей. Великое предательство Кима Филби», естественно, рассказывает историю жизни и шпионажа этого знаменитого героя. «Рассказ основан на закрытых архивных материалах, — написано в аннотации, — и раскрывает перед нами весь трагизм страшного предательства, когда за государственной изменой скрываются сотни человеческих жизней, разрушенных ударом в спину». Не знаю, что там написал Макинтайр, но я бы почитала, конечно, потому что все, что написано про шпионов и шпионаж времен Холодной войны — мне кажется, это до сих пор все ужасно интересно, а иногда даже оказывается, что какая-то новая жизнь сегодня вдыхается в эти сюжеты.
Возвращаемся к нашему «Особому мнению» и к нашим новостям. Шойгу и Герасимов, которым теперь выписал ордера Гаагский суд — это, конечно, демонстративный жест. Или нет?
С. ПАРХОМЕНКО: Я бы сказал, что это развитие процесса. Я бы сказал, что это некоторое накопление одного такого большого события, которое началось не сейчас. Оно началось с первых ордеров, выписанных в связи с этой войной. Я напомню, что таких ордеров было два. Это был диктатор России Путин и так называемый уполномоченный по правам ребенка Львова-Белова. Но вот теперь происходит это накопление и, я бы сказал, развитие этого процесса.
Почему я считаю, что это развитие? Потому что чтобы выписать первые два ордера, было выбрано довольно специфическое обвинение, которое многим тогда показалось даже странным, хотя на самом деле странного в нем ничего нет. Это обвинение в том, что эти два человека, Путин и Львова-Белова, способствовали похищениям детей и их отрыву от их родни, от их семей, от их языка, от их культуры, от их привычного, так сказать, мира. Вот такое, так сказать, изъятие детей, которые не могут за себя постоять, не могут себя защитить и даже не могут сохранить память о том, кто они, как их зовут, откуда они взялись и так далее — такие действия в отношении детей давно признаны мировым сообществом формой геноцида, формой уничтожения целого народа.
Однако был тогда вопрос: «А чего, собственно, именно это взяли? Тут война идет. Тут как-то бомбят, стреляют, разрушают города, убивают мирных жителей, находят огромные, как в Буче и Ирпене, захоронения с расстрелянными мирными жителями. А почему, собственно, так вот без очереди занялись детьми?». А потому что это была, во-первых, очень очевидная вещь, ее как-то легко было доказать. А во-вторых, это была вещь, которую Путин признал. Путин буквально привел этих самых детей на концерт в Лужниках, если помнить, и это было очень важным фактором. Было сказано: «Ну вот, пожалуйста, вот вам видео. Вот Путин, вот эти дети. Мы этих детей знаем. И мы видим, что Путин прямо говорит о том, что это дети, которые украдены из Украины. Поэтому чего тут? Тут и доказывать нечего, все совершенно очевидно». И Международный уголовный суд принял эту аргументацию, и были выданы эти ордера.
Теперь ситуация другая, потому что те двое, на кого выданы эти ордера сейчас — бывший министр обороны Сергей Шойгу и действующий начальник штаба Валерий Герасимов, — получили эти ордера не за то, что они плохо обошлись с какими-нибудь детьми или совершили какое-нибудь экономическое преступление и так далее. Они получили это за то самое, за то главное, что они сделали. И Международный суд в своем пресс-релизе заявил о том — вот я даже это выписал, — что «имеются разумные основания полагать, что они несут индивидуальную уголовную ответственность за вышеупомянутые преступления: за совершение деяний совместно и/или через других лиц; отдачу приказа о совершении преступлений и/или за неспособность осуществлять надлежащий контроль над силами, находящимися под их командованием».
А что это такое за «вышеупомянутые преступления», что это за «деяния»? Это военные преступления, которые заключаются в нанесении ударов по гражданским объектам, причинении чрезмерного сопутствия и вреда гражданскому населению и гражданским объектам, а также преступления против человечности в виде бесчеловечных действий. То есть имеются в виду пытки, имеются в виду убийства мирных жителей, имеется в виду обращение с военнопленными и так далее.
То есть это совсем другое решение. Это решение в лоб. Это наказание за ведение преступной войны, а не за одно из последствий этой преступной войны, даже такое ужасное, как уродование судеб детей, которых изымают из их семей и прячут куда-то, переводят, отдают, заставляют забыть свое имя, насильно выдают им новые документы и так далее. Так что здесь есть некоторая новость, это некоторый шаг вперед.
Совершенно очевидно, что это не приведет к тому, что в Российскую Федерацию будет направлен какой-то, я не знаю, специальный спецназ, который там высадится с парашютами, выкрадет этих людей и доставит их в зал судебного заседания в Гааге. Нет. Но совершенно очевидно, что это, конечно, ограничение передвижений. Это, конечно, бесконечная головная боль. Потому что и Герасимову, и Шойгу, в том числе в его новой должности, в должности секретаря Совета Безопасности, полагается передвигаться по миру и посещать разного рода союзников российского режима. И не только прямых, отчетливых союзников, но и страны, которые находятся в некотором таком промежуточном положении. В частности, речь идет об африканских странах, Юго-Восточной Азии и так далее. В общем, они, конечно, 20 раз подумают. Уж если Путину пришлось вести бесконечные переговоры — ну, не Путину, а его представителям, — бесконечные переговоры о том, может ли он полететь в ЮАР, например… И в результате было решено, что нет, не может, на всякий случай. Прежде всего потому что сама ЮАР стала говорить, что, пожалуйста, не ставьте нас перед этим выбором, не делайте глупостей, не летайте сюда к нам. В итоге полетел туда Лавров. А что же это будет с Герасимовым и с Шойгу, которым предстоит тоже получать вот такие согласия на перемещение по миру?
Ну и, в конце концов, эти ордера — они же бессрочные. Они же так и останутся висеть. Пройдет время, война когда-нибудь кончится, а Герасимов — кто знает? — может быть, останется в живых в результате этой войны. Всякое бывает. И Шойгу, может быть, останется в живых. Бывают самые разные обстоятельства в конце войны, в результате которых даже такие страшные преступники остаются в живых. Вот тогда и дойдет очередь до исполнения этого ордера.
О. БЫЧКОВА: Хотела спросить тебя про два события, которые произошли с интервалом ровно в год, но мне кажется, что они рифмуются неким образом. Это события в Дагестане и мятеж Пригожина. В общем, примерно в одно и то же время все это случилось, но они похожи, на мой взгляд. Как ты думаешь?
С. ПАРХОМЕНКО: Они внешне непохожи, но в них есть внутренняя связь, несомненно, тут ты совершенно права. Я даже сделал такую как бы реплику, комментарий на своем YouTube-канале — вчера это выложил. Приглашаю всех, кто этого еще не видел, зайти в YouTube-канал «Сергей Пархоменко» и посмотреть. Там ровно про это — про то, что это демонстрация того, что контроль путинского режима над Россией очень иллюзорен.
И на самом деле это очень важная база этого режима. Ему очень важно непрерывно доказывать, непрерывно подтверждать каждому, кто задается этим вопросом, что «все учтено могучим ураганом». Что в действительности мы все про всех знаем, мы всего ждем, мы все разведали заранее. Все, что происходит — не просто мы знаем о том, что происходит, оно происходит по нашей инициативе. Не бывает ничего, что мы бы не заказывали в России. Вот все, что в России сегодня происходит — это власть так велела. Не существует ничего самостоятельного. Ни самостоятельной науки, ни самостоятельного искусства, ни самостоятельной политики, ни самостоятельной общественной жизни — ничего нет. Мы всем этим владеем и управляем. Мы — единственный источник всего сущего. И вдруг происходит событие.
Таким событием был пригожинский мятеж. Сколько бы мы ни обсуждали, кто именно находился в сговоре с Пригожиным, кто знал про это заранее, кто затаился и пытался этим воспользоваться, кто тихонько надеялся, что у него что-то получится, но в целом, конечно, этот эффект…
О. БЫЧКОВА: Что хотел сам Пригожин, собственно говоря.
С. ПАРХОМЕНКО: Конечно. Но в целом, если вспомнить тот эффект, который этот поход произвел: мгновенное бегство — просто, что называется, только пятки сверкали, — всего путинского окружения и самого Путина из Москвы; истерические рыдания, которые мы наблюдали со стороны самых циничных, самых храбрых, так сказать, самых отвязанных российских пропагандистов, которые вдруг с выпученными глазами умоляли как-то ничего с ними ужасного не делать… Вспомним и выступление Захаровой, вспомним и панику, которая царила в разного рода телевизионных студиях в этот момент. Все это свидетельствует о том, что одну вещь мы можем утверждать точно: Путин не заказывал пригожинский мятеж. Он не велел Пригожину этот мятеж устраивать. Это совершенно ясно.
То же самое произошло в Дагестане сейчас, причем происходит там уже второй раз. Вспомним отвратительную историю осеннюю, когда там произошли погромы и разного рода бесчинства на антисемитской почве. Мы помним эти ужасные сцены в махачкалинском аэропорту и так далее.
Это, конечно, утрата контроля. Это, конечно, потеря ориентации в том, что происходит. Это полная неожиданность. И какие-то отдельные элементы события — например, тот факт, что человек, который управлял одним из крупных и близких к столице, к Махачкале, дагестанских районов, оставался на своем посту и у власти до того момента, пока выяснилось, что его семья чуть ли не в полном составе состоит из религиозных экстремистов и принимает участие в этом систематическом отстреле полиции на улицах дагестанских городов, — свидетельствуют о том, что никто ничего не знал, никто ничего абсолютно не представлял себе, никто ни за чем не уследил, никто ничего не добыл, никто ничего не заподозрил. А иначе как этот человек там оставался до последнего?
И еще один частный, так сказать, элемент этой истории, что касается потери контроля и так далее. Это еще одно доказательство того, насколько далека от действительности легенда о том, что у Путина есть какие-то очень специальные, особенные, так сказать, силы поддержания путинского порядка в виде каких-то очень особенных вооруженных формирований Чеченской Республики.
Мы прожили много лет с ощущением, как бы с уверенностью в том, что вот есть какие-то особенные эти формирования. Никто в точности даже не знает, сколько их, никто не знает, где они. Ходили всякие иногда легенды, а иногда не легенды о том, что вот, в центре Москвы, в «Президент-Отеле» находятся какие-то люди, они вооружены, они оттуда высовываются. Кто они в точности? А вот есть депутат, который ходит по Государственной Думе с золотым пистолетом и время от времени его достает и им размахивает, а иногда даже дает в лоб каким-то другим депутатам ручкой этого пистолета, когда эти другие депутаты ему не понравятся. Очень много было загадочного и таинственного.
Все это рухнуло первый раз год тому назад на истории с Пригожиным, когда выяснилось, что среди тех, кто не пошел защищать Путина, есть и вся вот эта чеченская армия таинственная, которая почему-то не появилась, не вылезла из-за куста и почему-то не встала грудью на защите своего президента. А вот теперь мы это обнаружили второй раз.
Рамзан Кадыров и его ближайшее окружение претендовали много лет на позицию такой, так сказать, супервласти на Кавказе — тех, кто смотрит за Кавказом, смотрит за порядком на Кавказе, в случае чего всегда готов вмешаться. Мы помним эти вмешательства то в Ингушетии, то в том же Дагестане, то в Карачаево-Черкесии — самые разные бывали эпизоды появления таких или иных сил, связанных с Чеченской Республикой в то былое время, в довоенное время. Ничего подобного мы не увидели сейчас — ни малейшего жеста, ни малейшего движения, ни малейшей даже попытки как-нибудь вмешаться в событие. Потому что сегодня у чеченского руководства и в целом у чеченской власти есть другие заботы, заботы поважнее. Им нужно готовить переход власти из рук в руки и каким-то образом справиться с этим сложнейшим… Им нужно каким-то образом определить свое место на идущей войне, так, чтобы, с одной стороны, остаться вроде в центре событий и ни в коем случае не дать повода обвинить себя в том, что они уклоняются от этого или как-то бросают в этой ситуации своего главнокомандующего, а с другой стороны, остаться целыми, не рисковать особенно.
Они не очень рискуют. Вот это обидное прозвище «тикток-войск» — оно прилепилось именно поэтому. Потому что это люди, которые демонстрируют свою воинственность в основном перед камерами своих айфонов и любят все это выложить на поверхность. И наоборот, существует совершенно ясный такой разведпризнак, знаете, как говорят военные — что если мы видим какие-то съемки из какого-то населенного пункта с участием чеченских формирований, это значит, что этот населенный пункт находится далеко от линии фронта, там не ведется никаких серьезных действий, там не происходит ничего существенного, можно сильно не обращать на него внимание: важное происходит где-то в другом месте. Это, в общем, вполне уже было такое практическое знание, которым пользовались все те, кому нужно было знать, что в действительности происходит на фронте.
Так что да, они связаны, эти события. И мы абсолютно точно понимаем, что несмотря на то, что несколько человек, которые буквально истребили два десятка полицейских за чуть больше суток на улицах двух дагестанских городов — эти люди были убиты. Кстати, интересно, почему они были убиты, а не взяты в плен, когда от них можно было бы получить какую-то информацию о том, что, собственно, произошло и кто в реальности стоит за этими действиями.
О. БЫЧКОВА: Но это не первый раз на нашей памяти.
С. ПАРХОМЕНКО: Да, мы помним хотя бы Дубровку. Мы помним удивительную историю про то, как почему-то в театре «Норд-Оста» не осталось в живых ни одного боевика, хотя, по всей видимости, убивали их в тот момент, когда они были в беспомощном состоянии, когда они заснули под действием этого газа. Но вот, видимо, такова даже не тактика, а стратегия российских спецслужб: не надо никого оставлять в живых, не надо ни у кого пытаться ничего выяснить, а то, не дай бог, что-нибудь такое выяснишь — сам потом будешь недоволен. Что называется, главная задача любого следователя — не выйти в ходе следствия на себя самого. Так что это ровно так там и происходит.
О. БЫЧКОВА: Но у этой истории еще какой-то такой очень удручающий признак регресса общего. Потому что Дагестан действительно всегда считался регионом, где люди разных конфессий, разных культур, разных языков и представлений, в общем, находили как-то способ уживаться друг с другом. Здесь террористы убивают православного священника, поджигают православный храм, сжигают синагогу, и это не считая того, что до этого и русские, и иудеи (или горские евреи) уезжали из Дагестана уже просто кучами и целыми семьями.
Похоже на то, что десятилетия такой вот жизни, когда действительно пытались как-то организовать мир для разных народов на территории этой республики — теперь история этих десятилетий как будто бы подходит к концу, и на этом месте мы видим что-то совершенно другое. Не скажу, что «Талибан», но что-то явно непохожее на предыдущее.
С. ПАРХОМЕНКО: Да, это аннулирование тех сложных, надо сказать, и подвижных договоренностей, которые существовали там многие годы. И разные, так сказать, элементы этого мы видели. С одной стороны, мы видели очень сложное и интересное развитие еврейской общины, иудейской общины в Дагестане. Многие удивляются — типа, где Дагестан, а где евреи? Там, небось, полтора еврея на всю республику. Ничего подобного. Это очень важное место для культуры иудаизма на территории Российской Федерации. Оттуда происходят очень интересные и специфические такие иудейские традиции. Там есть целые села, деревни. Оттуда происходит, между прочим, происходит очень мощная и очень специальная, я бы сказал, бизнес-традиция. Целый ряд очень влиятельных в российском бизнесе и очень богатых людей — Год Нисанов, Тельман Исмаилов, много можно вспомнить самых разных людей, — происходят оттуда. Они представители именно этой еврейской общины в Дагестане, горских евреев.
С одной стороны. С другой стороны, там существовала очень особая атмосфера вокруг православных храмов. Традиционно в Дагестане было немало людей, так сказать, некавказских национальностей, людей, говоривших по-русски, людей, исповедовавших православие. Существовали специальные договоренности. Например, было известно о том, что в православных храмах там священники не крестят новых, особенно взрослых, тех, кто хочет перейти в православную веру из ислама. Они готовы крестить маленьких детей в православных семьях, но не взрослых людей, которые, так сказать, по зрелому решению, убеждению решают почему-либо перейти из ислама в православие. Им отказывали в этом, что, в общем, довольно неожиданная и на самом деле нетрадиционная в целом для христианских конфессий вещь. Им говорили о том, что нет, хотите креститься — креститесь где-то за пределами республики. Потому что была такая договоренность о том, чтобы, так сказать, не создавать лишних сложностей по этой части.
О. БЫЧКОВА: Не заниматься прозелитизмом.
С. ПАРХОМЕНКО: Да-да, вот именно. Была такая, так сказать, взаимная договоренность. И вот чем это кончилось. Это кончилось перерезанным горлом 66-летнего священника, абсолютно беспомощного человека, который всю свою жизнь там прожил и на все призывы, что давай, отец, съезжай оттуда, как-то хватит, давай как-то увози семью и прочее, он говорил: «Куда я поеду? Здесь прошла вся моя жизнь. Здесь моя община, здесь мой храм, здесь мои прихожане — никуда я отсюда не денусь». Ну вот и не делся.
Все это я говорю к тому, чтобы сказать: это не конец этого процесса. Поскольку никто, по-хорошему, не понимает, что это было, откуда эта затея, в чем цель этого истребления полиции, которое затеяли эти люди, и кто в реальности несет за это ответственность. История про ИГИЛ в данном случае совершенно неубедительна. Еще менее убедительны, разумеется, все разговоры про то, что там какой-то украинский след, я не знаю, натовская рука или что-то еще. Это все абсолютно смехотворно, конечно. Но это точно не конец. Поскольку никто не озаботился в свое время выяснением, откуда это берется, так никто и не вправе надеяться, что этим оно и кончится.
О. БЫЧКОВА: Процесс над Эваном Гершковичем в Екатеринбурге начался — за закрытыми дверями, конечно. Продлился недолго. Заседание следующее уже назначили на 13 августа. Очень больно, конечно, говорить на эту тему про человека, которого мы знаем, который наш коллега и который, очевидно, попал в этот обменный американский фонд. Но значит ли это сейчас, с началом этого судебного процесса, что, может быть, хотя бы придумали схему, как его на кого обменять и вообще как двигать это дело дальше?
С. ПАРХОМЕНКО: Откровенно говоря, для меня было неожиданностью вот это отложение следующего заседания на 1,5 месяца. И действительно, я не могу это ничем объяснить, за исключением того, что там происходит какой-то процесс переговоров, видимо. А о чем может происходить процесс переговоров в связи с Эваном Гершковичем? Об обмене, больше ни о чем. Никакого другого сюжета там не существует. Все остальное совершенно понятно и очевидно.
Абсолютно понятна эта затея с переносом по вполне искусственному формальному поводу судебного процесса далеко, так сказать, от общественного внимания, так, чтобы максимально осложнить наблюдение за этим. Уж при том, что процесс закрыт, но все равно даже, что называется, постоять возле здания суда и там поговорить с адвокатом, который вышел из здания суда и который все-таки скажет несколько слов, несмотря на запрет, под которым он подписался — но вот максимально осложнить эти контакты для медиа, для журналистов, для прессы, для правозащитников… И для дипломатов, между прочим — сегодня, как я понимаю, там, в Нижнем Тагиле, был американский консул.
Все это чрезвычайно сложно и закрыто. Мы видим, что это становится фирменной тенденцией российского… Ни в коем случае нельзя употреблять слово «правосудие» — не правосудия, а вот этой российской судебно-репрессивной системы. Закрывать. Закрывать, чтобы было меньше разговоров, чтобы никто близко не появился, чтобы никто рядом не сидел, чтобы никто что-нибудь не сказал, чтобы никто не поделился какими-нибудь впечатлениями. И вот мы это видим, начиная от процесса Евгении Беркович и Светланы Петрийчук и кончая Эваном Гершковичем.
О. БЫЧКОВА: Подожди, ты сказал, в Нижнем Тагиле. В Екатеринбурге.
С. ПАРХОМЕНКО: В Екатеринбурге, да. Предлогом к этому ко всему было то, что…
О. БЫЧКОВА: Уралвагонзавод.
С. ПАРХОМЕНКО: Да, что будто бы он добывал какие-то сведения с Уралвагонзавода. Это, конечно, невероятно смешно. Кто один раз в жизни был в Нижнем Тагиле и видел Уралвагонзавод, тот представляет себе ценность этих сведений и степень, так сказать, стратегической недоступности этого предприятия. Это, в общем, довольно удивительное место и довольно удивительная вещь, этот Уралвагонзавод. Но с другой стороны, я могу себе представить, что поскольку этот завод был такой символической маркой — это то место, про которое всегда любит говорить российская власть, когда ей приходится что-то такое поспекулировать по поводу своей оружейной мощи, — могу себе представить, что Гершковичу захотелось поехать туда просто посмотреть своими глазами, как это выглядит.
О. БЫЧКОВА: Пускай Мария Захарова и Маргарита Симоньян, которые так волновались за Джулиана Ассанжа, теперь пускай переключатся на этого американского журналиста. Закончим на этом. Спасибо большое! Это было «Особое мнение» на «Живом гвозде». До встречи!
С. ПАРХОМЕНКО: Спасибо, счастливо!