«Особое мнение» Александра Кынева
Все истории бойкотов выборов заканчивались ничем. То есть власть говорила: «Смотрите, люди пришли все равно, за нас проголосовали. Значит, оппозиция не представляет никого». И все, на этом все заканчивается…
Поддержать канал «Живой гвоздь»
Н. ВАСИЛЕНКО: Понедельник, 9 октября. У микрофона Никита Василенко. Это YouTube-канал «Живой гвоздь» и на своем месте программа «Особое мнение». И со своим особым мнением сегодня выступит политолог Александр Кынев. Александр, здравствуйте, приветствую в нашей виртуальной студии!
А. КЫНЕВ: Добрый всем вечер!
Н. ВАСИЛЕНКО: Александр, сегодня Россия на пути к большим выборам, выборам президента Российской Федерации. Периодически в прессе появляются те или иные заявления, те или иные, может быть, инсайды — назовем их даже так. Но вот последнее громкое заявление было связано с Рамзаном Кадыровым, который на митинге в честь дня рождения Владимира Путина сказал, что выборы президента России следует отменить или, как минимум, сделать одного-единственного безальтернативного кандидата. Но Кремль сегодня прояснил ситуацию и сказал, что, мол, нет, все должно быть в рамках демократии, конституционных норм, и выборы, соответственно, должны пройти в строго установленных рамках и сроки. Но все-таки допускаете ли вы, что может что-то кардинально поменяться перед текущей президентской кампанией?
А. КЫНЕВ: С точки зрения сроков и правил ничего поменяться не может, потому что правила и их незыблемость — это основа легитимности. Собственно говоря, ради этого выборы и проводятся — для того, чтобы власть могла говорить: «Мы выбрали по закону, значит, легитимизированное насилие в наших руках. Все, кто выступает против, нарушают закон». Потому что стоит только процедуру выкинуть на помойку, ваша собственная власть превращается уже из легитимного насилия в нелегитимное. Это означает, что своих оппонентов вы таким образом тоже, в общем, ставите с собой наравне и у вас уже нет аргументов с ними бороться так, как это было раньше.
Заявление Кадырова — я думаю, это просто элемент некой гиперлояльности. Никто всерьез это не воспринимал и не предполагал, что это может быть. Конечно, бывали случаи в каких-то авторитарных режимах, когда выборы проводились вообще по одной кандидатуре. Можно вспомнить, например, Египет до «арабской весны». Там какая была система? Парламент Египта голосовал, выбирал единого кандидата (в последние годы это был Хосни Мубарак) и потом проводил по нему, собственно говоря, референдум.
Но это экзотика. Совершенно очевидно, что при всей браваде внешняя легитимность норм, их незыблемость для нашей власти имеет колоссальное значение. Но и не только для нее. Собственно говоря, ведь по большому счету, если мы внимательно посмотрим и внутренний дискурс, и внешний дискурс, все крутится вокруг того, что вот, русские поддерживают, и так далее. А как же вы будете говорить, что вас все поддерживают, если у вас выборов нет? Собственно говоря, здесь как раз это и есть фундамент всей пропаганды, причем пропаганды и внутренней, и внешней. Потому что если это убрать, то таким образом власть повисает в воздухе. Аргументов тогда вообще никаких не остается.
Поэтому, собственно говоря, очевидно, что правила не поменяются. Ну, поправки какие-то есть, сейчас вот они внесены в Госдуму, но они такие технические, сугубо процедурные: когда разные законы гармонизируются с другими, по поводу наблюдателей и всего остального. Но это не меняет основной сути. Главное здесь пока — это сценарий, условно говоря. То есть правила понятны, непонятен некий сценарий, как это будет происходить.
Ведь если мы посмотрим внимательно, то явка, в общем, если брать выборы сентябрьские, довольно низкая, причем с тенденцией к понижению. То есть, скажем, понятно, что есть регионы аномальные — там явка всегда какая нужна. Но регионы конкурентные — власть привыкла явку осушить. А когда вы много лет явку сушите, чтобы люди не ходили, то конечно, потом людей затащить на участки тяжело. У нас, скажем, по выборам городских советов, конкурентным, явка по 15-20%. Это очень мало, это очень низкий процент.
На президентских она, конечно, всегда выше. Так же, как на губернаторских выше, чем на региональных парламентских, потому что для людей это символическая история. Люди как бы понимают, что избирается начальник. Это вроде как важно, чем какого-то депутата избирать. Плюс, конечно, вертикаль тоже напрягается, потому что нужно отчитаться. Понятно, что смотрят на процент по явке, смотрят на процент за лидера. Обычно всегда тех, кто в хвосте и по явке, и по проценту, снимают, премии не дают или что-то еще. Никто не хочет оказаться последним.
Поэтому, конечно, явка будет высокой. Но, опять-таки, смотря на динамику последних лет, если сравнивать выборы 2023 года с такими же 2018, 2022 с таким же 2017 (то есть 5 лет цикл идет в регионах), мы видим, что роста явки нет. Она колеблется примерно туда-сюда: где-то процент выше, где-то процент ниже и так далее. В этом году рост явки существенный с прошлыми аналогичными выборами был только в двух регионах, по сути — это в Москве и Московской области за счет ДЭГа, за счет массового электронного голосования. Там явка действительно поднялась в Москве до 40% и так далее. Опять-таки, ДЭГ — это московская история. Потому что это специфика мегаполиса, это специфика, скажем, уровня цифровизации и всего остального и так далее. В регионах она нигде не взлетела. То есть нигде нет никакого процента, он там небольшой — 2-4% где-то и так далее.
Н. ВАСИЛЕНКО: А электронное голосование сейчас в каких регионах доступно? Во всех или нет?
А. КЫНЕВ: Оно же меняется. На каждый округ какой-то список утверждается периодически, он плавающий такой. То есть где-то есть, где-то нет. Но в регионах этого не сильно хотят, потому что это сложно. А зачем? Это ответ без вопроса. В Москве и Московской области — тут вопрос «зачем?» понятен. Потому что города протестные. Это способ как бы усилить контроль, голосуя на рабочих местах, когда вы со своих смартфонов или компьютеров в пятницу под присмотром начальников голосуете. А если вы будете сами, еще неизвестно, какую галочку вы поставите.
Поэтому в основном я думаю, что у власти сейчас первая проблема — это, собственно говоря, что делать с явкой. Тут интриги нет. Как людей заманивать, чем, если интриги нет? А если интрига появляется, то это риск, и большой риск, потому что тут сразу начинается конспирология, сразу начинаются все эти рассуждения о том, что что единство показное, что эта поддержка сугубо конформистская, из серии «отвяжитесь». Мы за — и отвяжитесь, не трогайте нас больше. А что там на самом деле, неизвестно.
Ведь мы знаем массу примеров, когда благостная социология на выборах кончалась очень плохо. Примеров в нашей истории очень-очень много. Наверное, самый такой известный, полуанекдотический — наверное, те, кому лет 30, помнят. Они тогда еще были более молодыми людьми. 2004 год, Алтайский край, когда губернатором Алтайского края выбрали Михаила Сергеевича Евдокимова, юмориста. На момент начала кампании считалось, что это клоунский кандидат. То есть никто его всерьез не воспринимал, считалось, что это так просто, для прикола, чтобы там людям было весело, чтобы на выборы пошли, и так далее. А у губернатора Сурикова на момент начала кампании рейтинг был 70%.
А чем все кончилось? Кончилось все тем, что выбрали Евдокимова. Почему? Потому что оказалось, что этот рейтинг — это был рейтинг безальтернативности. То есть Суриков и никого больше нет — значит, за Сурикова. А потом выяснилось, что еще кто-то есть. А потом оказалось, что кампания так устроена в регионе, и тогда вот этого народного любимца Евдокимова стали мочить хвост и в гриву так, что у людей это стало вызывать моральное отторжение и неприятие, как это проводилось. Чем дольше кампания шла, тем рейтинг Сурикова падал, падал и падал. В первом туре он лидировал немножко, ему не хватило до половины, а во втором туре проиграл. Фактически, можно считать, что он кампанию вел про себя.
Это я к чему все говорю? К тому, что в авторитарном режиме, в условиях отсутствия свободной конкуренции и свободы выражать свое мнение, когда есть запреты, есть санкции, есть штрафы и так далее, естественно, все понимают, что люди говорят не всегда то, что они думают. Даже когда они говорят то, что они якобы думают, это тоже может быть выбор такой очень условный, потому что человек говорит: действительно, никого же больше нет. Но это работает до того момента, пока никого больше нет. А потом кто-то появляется.
И вот, казалось бы, выбрали клоуна Евдокимова, артиста разговорного жанра, и в какой-то момент он перестал быть в глазах людей артистом, превратился в политика. У него и лозунг был «Шутки в сторону» и так далее. Здесь тоже тонкая грань, когда подставной кандидат вдруг может перестать быть подставным и когда раздражение может быть настолько сильным, что люди готовы голосовать за какую-то очевидную буффонаду, сознательно голосуя против.
Вообще история протестного голосования — она же очень такая в России уникальная и прекрасная. На самом деле очень много замечательных историй. Вот мы вспомнили Евдокимова, а есть еще кейс очень яркий. Его знает меньшее количество людей просто потому, что он не настолько известен. Про Евдокимова знали почти все, а тут меньшая известность. Но, тем не менее, я его расскажу. Я думаю, что желающие могут погуглить. Он, кстати, описан в одной из моих книжек про региональные выборы.
В 2010 году были выборы губернатора в Ханты-Мансийском округе. Там много лет был Александр Васильевич Филипенко. С начала 90-х годов. Очень популярный был руководитель. Вначале руководил в советские годы окружным исполкомом, а потом, когда Советский Союз распался, его назначили губернатором. И он был губернатором 20 лет.
И он действительно был очень прекрасный, один из лучших губернаторов. Его все очень любили. Человек очень скромный. Регион богатый. Вот я помню, когда-то у меня была командировка в Ханты-Мансийске. Я встречался с Филипенко и меня что поразило. Заходишь в здание администрации — дорогие машины, иномарки, эти чиновники, дорогие часы, дорогие костюмы… И губернатор в сером советском костюмчике, в серых советских туфлях и так далее. Как говорила одна моя коллега, у него окружение от Версаче, а он сам от фабрики «Большевичка».
Вот был такой Филипенко. В 2010 году при Медведеве его снимают, не назначают на новый срок. Назначают вместо него Наталью Комарову, которая губернатор по сей день. Она была до этого из соседнего региона, была мэром Нового Уренгоя, потом была главой комитета Госдумы. В этот момент она была чужой. Сейчас к ней уже все привыкли, а тогда она была чужой.
Это был уникальный случай. Когда Филипенко не назначили, были даже попытки проводить какие-то акции протеста. В Ханты-Мансийске, чего там отродясь не было, люди выходили с плакатами. К ним выходили испуганные чиновники администрации: «Разойдитесь, вы что? Что она подумают? Нас всех уволят, скажут, что это мы все устроили». И так далее. Какие-то стикеры народ клеил с Комаровой перечеркнутой на машинах и так далее. Но вроде все затихло.
А потом были выборы в окружную Думу Ханты-Мансийского округа, и там была интересная система. Там кроме выборов по одномандатным округам под списки был еще один трехмандатный округ, который когда-то создали для коренных народов. Закон поменялся, коренные народы утратили право выдвижения как субъект — только политические партии могли выдвигать. Но рудиментарным округ трехмандатный в границах всего Ханты-Мансийского АО остался. И тогда «Справедливая Россия» выдвинула по этому округу, который был исторически для коренных народов, полного тезку бывшего губернатора Филипенко, тоже Александра Васильевича. А еще года не прошло. Был еще там кандидат Сталин. Вначале его не зарегистрировали, придрались к финансовым документам. «Справедливая Россия» подавала в суд. В итоге его зарегистрировали решением Верховного суда.
И потом в течение почти 1,5 месяцев кампании каждый день местные новости рассказывали, какие сволочи политтехнологи, выставили фальшивого Филипенко, плюнув в душу ханты-мансийскому народу, унижая коренные народы Севера. И этот пир духа длился 1,5 месяца. Проводились пикеты, был создано движение «Чум», оно проехало по городам, провело акцию даже в Москве на Пушкинской площади. Шаман проклял Миронова и так далее. 1,5 месяца каждый день людям рассказывали, что «Справедливая Россия» выдвинула ненастоящего Филипенко.
Сколько человек за это время могло не знать, что это не тот Филипенко? Наверное, все уже знали. Тем не менее, приходит день выборов и он получает более 30% голосов. Люди знали, что это ненастоящий Филипенко и более 30% голосов за него проголосовало. Это был протест в чистом виде.
Н. ВАСИЛЕНКО: Сила русского протеста.
А. КЫНЕВ: Да, люди пошли назло, голосуя за откровенно ненастоящего кандидата, условно говоря, таким образом голосуя за тень. Даже не за самого губернатора, которого уже забрали в Москву, он уехал, а за тень.
Русский протест бывает очень разным. Вспомните, как у нас выбирали домохозяйку мэром Усть-Илимска, или как выбирали девушку — не помню, кем она была, работницей, чуть ли не уборщицей, — главой поселения в Костромской области. У нас огромная история протеста.
Поэтому власть тоже, конечно, шуганая-пуганая. Они параноики профессиональные, они тоже всего боятся. Им надо каким-то образом вести кампанию, чтобы люди пришли — уже какая-то интрига. Но при этом они сами боятся, что, не дай бог, они что-то там не учтут, что-то там не взвесят, что-то там допустят — и хрясь, вдруг в каком-нибудь углу выйдет боком и ненужные кандидаты получат больше, чем им было запланировано, и, не дай бог, поднимется какое-нибудь движение или что-нибудь случится.
Поэтому, конечно, сейчас, в ближайшие месяцы у них будет полная паранойя. Поэтому, конечно, всем общественникам, журналистам, всем, кто публично что-то говорит в России, в ближайшие месяцы нужно быть страшно осторожными. Власть сейчас на любой чих, на любую фразу, на любую статью будет реагировать крайне болезненно. Сейчас мы все с вами находимся в очень тяжелом для себя положении, потому что мы рискуем каждым своим словом каждый день. Слово не воробей, вылетит — не поймаешь.
Поэтому в этом смысле это будет длиться, пока выборы не пройдут. Потому что они боятся абсолютно всего. Они сами себя боятся, собственной тени боятся. Поэтому как они в итоге решат, какой будет сценарий, непонятно. Что напрашивается? Напрашивается, что нужно выпускать старых проверенных, которые не вызывают никакого энтузиазма. Понятно Зюганов, может быть, Явлинский, проигравший все на свете…
Н. ВАСИЛЕНКО: Александр, вы сейчас правильно подняли тему возраста политика. Путину исполнился 71 год на днях. Это беда, это проблема для Кремля — то, что их основному кандидату 71 год?
А. КЫНЕВ: Это проблема, потому что недавние данные социологии — желающие могут посмотреть Russian Field, опросы по поводу желательных и нежелательных черт кандидата, — возраст очевидно воспринимается как проблема. Люди не хотят видеть кандидатами людей очевидно возрастных. Люди понимают, что это сказывается на работоспособности и всем остальном.
Есть запрос на обновление. Он очевидно имеет место быть. Более того, власть сама последние годы активно пыталась этот спрос реализовывать, меняя губернаторов, постоянно на выборах губернаторов раскручивая агитационную тему, что вот, в праймериз столько-то кандидатов. Они сами эту тему постоянно возделывали. А тут получается, что там хорошо, а тут нет. Тоже у них получается какой-то оксюморон внутренней. То есть они несколько лет рассказывали, что они все меняют, все обновляют, а оказывается, что вот здесь почему-то не надо обновлять.
Поэтому здесь они тоже в некотором смысловом тупике. Выйти из него тяжело, потому что, опять-таки, если будет, как я уже сказал, Зюганов, Явлинский… Ну, Слуцкий молодой, но Слуцкий настолько неяркий. Из серии, увидишь и не запомнишь, как человек выглядит.
Кто будет людей привлекать на участки таким образом? Кто? Сделать проект доверенных лиц? Доверенные лица ничего не дадут. Это какая-то иллюзия, просто развод какой-то. Это проект на бюджет. Давайте кучу народу туда засунем, всех их простимулируем, дадим деньги театрами, оркестрам, кому-то еще, больницам. Пускай там главные врачи, директора, главные режиссеры, актеры — пускай они пойдут. Но это ничего не даст. Это не повысит явку. Это не создает никакую интригу вообще. Реально, как показывает практика, людей может привести только ощущение смысла. А смысл появляется, когда люди понимают, что это имеет значение.
Потому что известный случай, как у нас было 4 случая выборов во втором туре. У нас был в 2015 году, Иркутская область, когда был второй тур, и был 2018 год — Владимирская область, Хабаровский край и Приморский край. В Хакасии второй тур переносился несколько раз. Во втором туре явка везде была выше, потому что люди поняли, что голос имеет значение. В первом туре — чего я пойду, и так все понятно. А выяснилось, что нет. Во втором туре явка везде росла. И как показывает практика, она везде почти уходила к оппозиции.
Поэтому только реальная борьба, реальная интрига повышает явку. Самые конкурентные выборы в истории, если мы посмотрим в любых странах мира — чем конкурентнее кампания, тем выше явка. И чем они скучнее, тем явка обычно ниже.
Вот власть будет метаться, будет что-то с этим делать. Это сложная история. Что они решат, не очень понятно. Потому что выпускать какого-нибудь второго Прохорова они, конечно, не рискнут. То есть, по-хорошему, нужна какая-то движуха, нужны кандидаты, за которых человеку не захочется голосовать в трезвом уме и твердой памяти.
Н. ВАСИЛЕНКО: Но вот память. Совсем недавняя память, казалось бы, стерла у нас такие явления, как повышение пенсионного возраста, ковидные ограничения, поправки в Конституцию. Могут ли эти явления, которые мы наблюдали буквально пару лет назад, как-то сейчас отразиться на ходе президентской кампании?
А. КЫНЕВ: Время идет очень быстро. Конечно, новый форс-мажор, новые проблемы очень быстро отодвигают старые. Что, уже был ковид? Вы помните, был такой ковид? Как же мы хорошо жили! Проблем почти не было, всего-то был локдаун. А сейчас у нас и Европа закрыта, и самолеты не летают, и виз не получишь, и доллар обесценился, и так далее. На этом фоне то, что у нас было тогда — кажется, какие, господи, были мелочи. Верните нам наш ковид.
Поэтому я думаю, что это все ушло в прошлое. Сейчас несколько другая будет, конечно, повестка. Но в любом случае, проблема, конечно, социальная. Всегда были и есть справедливость, доходы, цены, тарифы, инфляция, безработица. Это, конечно, было и есть. Все равно никуда оно не девается.
Кстати, могу сказать, что одна из больших проблем связана с тем, что вообще Россия страна с точки зрения взглядов населения довольно левая. И конечно, для большинства наших людей справедливость важнее, чем свобода, условно говоря. А вот значительная часть нашей оппозиции, особенно которая оказалась в эмиграции за последний год — она исторически скорее либеральная. И она как раз скорее не про справедливость, а про свободу.
Пытаться перевести дискурс на язык, понятный простым людям, когда все-таки о справедливости говорится хотя бы не меньше, чем о свободе, сделал Навальный, за что и поплатился. Собственно говоря, поэтому и успех у него был, и поэтому, собственно, власть его так жестоко наказала, поскольку он покусился на святое. Он залез в ту самую нишу, где до этого никакая оппозиция демократическая ничего делать и не пыталась.
Но кроме Навального, вспомнить особое никого. А все остальные — такое ощущение, что вот они ходят по кругу, вот они пытаются создать какие-то коалиции друг с другом одних, агитируя тех же людей, которых очень мало, и забывая, что львиная доля страны вообще про другое. Они с ними не говорили, не говорят и говорить не пытаются. И как мы видим сейчас, никакого переосмысления этого не происходит.
Н. ВАСИЛЕНКО: А почему такое искажение? Только потому что они уехали или потому что они находятся в некоем заблуждении из-за того, что у них изначально другая установка, не на справедливость, а на свободу?
А. КЫНЕВ: Это было и раньше. Это было до всяких эмиграций. Это была общая проблема значительной части, скажем так, условной московской интеллигенции. Они жили как бы в собственном соку, в собственном мире, в собственном коконе. Сейчас эта проблема еще больше обострилась, потому что все-таки внутри страны, хочешь не хочешь, как-то соприкасаешься с остальной жизнью, с проблемами, со скандалами. Пускай не в полном объеме, но все-таки хоть как-то что-то до тебя доходит. А сейчас из-за сложности коммуникации и расстояния находиться вам намного сложнее. Вот я слушаю какие-то там очередные дискуссии — я диву даюсь. Такое ощущение, что люди вообще на какой-то другой планете находятся. О какой стране они говорят, каких людей они агитируют? С кем они собираются обсуждать, если львиная доля людей в стране думает вообще о другом, а не о том, о чем вы там сейчас спорите?
Н. ВАСИЛЕНКО: Вот есть Наталья Зубаревич. У нее есть концепция четырех Россий. Но за время СВО не кажется вам, что Россий стало больше?
А. КЫНЕВ: Нет, я думаю, что нет. Вообще с точки зрения расколов, скажем так, по социальным проблемам, по ориентации, с точки зрения интересов политических и экономических, это фундаментальные вещи. Они не меняются за год или за два. Они меняются десятилетиями и столетиями. Потому что структура населения и так далее — это очень консервативная штука. Поэтому 3-4 России — условно, города, периферия, национальные регионы, село, — это все никуда не делось.
Оно просто меняется. Когда урбанизация потихонечку растет, доля крупных городов растет, доля села (третьей России) снижается, доля нацрегионов растет, потому что у них рождаемость более высокая. То есть меняется пропорция. Когда модернизация происходит внутри разных групп, просто какие-то быстрее, какие-то медленнее меняются.
Надо сказать, что здесь разные типологии. Я тоже в свое время написал собственную типологию, но она не экономическая была, а электоральная, скорее по электоральной культуре. Я в свое время писал статью «Гражданское общество в регионах России». Это был 2010 год. Пытался выделять типы, скорее связанные с типами электорального поведения. У меня получалось где-то около 11-ти. У меня там вошла Москва и Петербург, которые я относил к мегаполисам. Отдельно шли нацрегионы Сибири как один тип, нацрегионы Северного Кавказа как другой, потому что очень сильно отличаются. Отдельно шли, скажем, сырьевые моногорода Севера как такой гибрид плавильного котла по-российски и в то же время корпоративной дисциплины. Отдельно шли шахтерские регионы. То есть несколько более дробная история, но она на других основаниях. Она не про экономический уклад, а она просто про электоральное поведение, то есть про особенности его: кто держатель, кто влияет, как люди голосуют, почему голосуют и так далее.
В любом случае это все штуки очень устойчивые. Поэтому нет, глобально ничего никуда не меняется. Власть российская, конечно, опиралась и опирается на это. Это устойчивая вещь. Кто хорошо знает историю, вспомните начало 90-х годов. Когда Борис Николаевич Ельцин в 1991 году баллотировался в президенты, против шел Николай Иванович Рыжков. В каких регионах победил Николай Иванович Рыжков, вспомните? В Тыве он победил, например. А когда Борис Николаевич стал президентом, то уже в 1996 году Тыва голосовала за кого? За Ельцина.
То есть регионы такие патриархальные, полностью ориентированные на начальство, полностью зависимые от бюджета — они перекрашивают мгновенно. Собственно говоря, что у нас случилось на рубеже 90-х — нулевых годов? Почти весь «красный пояс», периферия, национальные регионы превратились в фундамент новой власти. Кабардино-Балкария голосовала за кого в 90-х годах? За коммунистов. Дагестан за кого голосовал? За коммунистов. А сейчас за кого они голосуют? В любом регионе где самый высокий процент у партии власти? На селе. А в 90-х годах где был самый высокий процент голосования за КПРФ? На селе. Все поменялось с точностью до наоборот, бывшие опоры КПРФ стали опорами власти.
Фактически можно сказать, что голосование за коммунистов в 90-х годах — это была такая фантомная боль. Вот у вас зуб вырвали, а вам кажется, что он еще болит. Соответственно, люди так привыкли к старой советской власти, что новая воспринималась как некая такая девиация, как отклонение. И голосование за коммунистов в 90-х годах — это была фантомная боль. Голосовали как бы за память о старой власти. Как только к новой привыкли… А с момента прихода к власти Путина новая власть попыталась максимально ритуалы все воспроизвести советские: да, вот мы та самая власть, мы вернулись, вот он гимн, вот он флаг, вот они «Старые песни о главном» по телевизору, вот вам политика в стиле ностальжи — все, мы живем снова как раньше. И моментально все те же самые территории, которые ностальгировали, поняли: ой, наконец-то, вот она, наша власть, вернулась, любимая. И вот и история электоральная пошла туда же. А с городами было наоборот. Соответственно, сейчас любой крупный город — всегда самый высокий процент, скажем, за любую оппозицию, от коммунистов до либералов, где? В самом крупном городе. В 90-х годах все было наоборот.
Поэтому это устойчивая вещь. Это не про идеологию. Это говорит о том, что электоральные расколы в России построены по принципу скорее другому — по принципу, скажем, нонконформизма, по принципу уважения себя и личной свободы. То есть города протестные не потому что они левые или правые, а потому что они более конкурентны сами по себе. Потому что люди более образованные, более привыкшие иметь собственную точку зрения на все вообще, более критические к кому угодно. Они к любому начальнику начинают очень быстро относиться, скажем так, с большим вопросом. Поэтому в городах представить себе это голосование 80% тяжело.
Поэтому в России вот этот дискурс, как многим кажется, что вот, левые и правые — да, Россия в целом, конечно, достаточно левая, но, по большому счету, все-таки главный раскол у нас социокультурный. В основном он происходит-то линии более атомизированного населения, городского — оно же более образованное, она же более критически мыслящее и более проевропейское, — и более периферийное, более ностальгирующее, более возрастное, менее образованное и так далее. И оно, конечно, всегда более провластное.
Собственно говоря, поэтому и КПРФ смывается оттуда. Потому что КПРФ эти плацдармы проверяла давно, пыталась быть новой антитезой в городах, но как только началась спецоперация, выяснилось, что это какая-то ложная антитеза, потому что антитеза, призывающая к тому же самому, даже в более худших вариантах. Все подумали: «Господи, мама, мы же так в 80-х голосовали».
Вот КПРФ в кризисе. В результате сейчас городской протестный избиратель не понимает, что делать, поэтому явка в городах низкая. Люди деморализованы, они не понимают, что им делать, потому что не видят альтернативы. До этого в нулевые годы и 2010-е казалось, что можно голосовать, то есть там действительно была альтернатива коммунистов и эсеров, a сейчас выяснилось, что никакая это не альтернатива, а в чем-то даже, может быть, и хуже, и это у людей вызывает моральный ступор внутри.
В большинстве своем это ведет к абсентеизму и к неучастию. Но где-то пытаются находить что-то другое. Это как раз, на мой взгляд, и есть некая большая проблема политической системы — ниша вот этих людей, которых сегодня никто политически не представляет. Если кто-то всерьез этим людям что-то предложит и этого кого-то пустят и будут помогать на выборах, он может выступить очень хорошо. Скажем, что-то пытаются делать «Новые люди», но очень осторожно, с огромным количеством оговорок, опасений, что вот, не дай бог, будем слишком радикальными, голову оторвут и так далее. Поэтому получается по чуть-чуть, поэтому не очень уверены и ниша становится пустой. Могли бы, но чего-то не хватает и так далее. Может быть, ЛДПР что-то в этой нише тоже пытается урвать, потому что опыт ЛДПР после ухода Жириновского потихонечку дрейфует в сторону некой такой партии «за все хорошее», то есть тоже без перегибов.
Н. ВАСИЛЕНКО: Так и остается популизм чистой воды, как это было раньше.
А. КЫНЕВ: Чистой воды. Только раньше он был очень окрашенный за счет эпатажа, а сейчас этот эпатаж потихонечку вымывается и, соответственно, с яркостью уходит и токсичность. А когда голосовать не за кого, что остается, то остается. Поэтому ЛДПР выглядит на выборах очень даже уверенно.
Так что эта ниша есть. На мой взгляд, оппозиции надо работать на эту нишу — вот этих самых людей, которые не понимают, что им теперь делать. Потому что КПРФ очевидно не то. Оппозиция, общественники сказали: «Ой, все пропало», куда-то убежали и мы их больше не видим. И мы здесь одни сидим и непонятно, что дальше делать. И люди в результате нигде.
Н. ВАСИЛЕНКО: Политолог Александр Кынев со своим особым мнением на канале «Живой гвоздь». Я напомню: поставьте нам лайк, поддержите эту трансляцию не просто лайком — еще поделитесь с друзьями и пройдите в наш магазин, можно сказать, ножками, но можно и не ножками, можно онлайн. shop.diletant.media, где сегодня, помимо книг, есть еще разный мерч, разные футболки с нашими принтами. Покупка такой футболки поможет поддержать канал «Живой гвоздь». Поэтому будьте вместе с нами и, еще раз призываю, поставьте лайк.
Раз мы перешли в категорию идеологии и смыслов, хочется процитировать газету «Коммерсант», которая уже предлагает некоторые инсайды из кампании. Например, они говорят, что главная идеологическая линия будет о том, что Россия консолидируется, про консервативные ценности, но главное, что Россия — это «семья семей». Для кого этот месседж? Он для рядового избирателя? Потому что, не знаю, из этих каких-то общих слов становится, что мы за все хорошее, против всего плохого, но дальше выводы делайте сами.
А. КЫНЕВ: Из этих месседжей следует только одно — что они переливают из пустого в порожнее. Это месседжи для той самой консервативной глубинки, которая и так за власть голосует. Что такое «семья семей», это для кого? Это для них, для этого самого электората, для кого были «Старые песни о главном» — для домохозяек, для пенсионеров. Это все для них.
Но они и так с властью, им и так деваться некуда. Они и так, собственно говоря, от нее зависимы полностью — экономически, медийно и как угодно. Власть ничего таким образом не получает. Просто, видимо, надо что-то придумать — вот они и придумывают что-нибудь. Это не меняет радикально картину вообще никак. Это никаких людей ни в чем не переубеждает. Это агитация тех, кто и так уже там. Может быть, в расчете на то, что чтобы они не ушли куда-нибудь, чтобы, не дай бог, у них там не возникли какие-нибудь сомнения. Но это ничего нового не дает, это не про новое — это про удержание в лучшем случае старого.
Н. ВАСИЛЕНКО: Хорошо, а про новое. Если про новое, нужно ли вообще давать про новое? Потому что действительно Россия стала — как это сказать? — ревнителем благочестия и защитником традиционных ценностей и надо просто оставаться в этой колее.
А. КЫНЕВ: Они, в принципе, делают примерно одно и то же. Есть же очевидная зависимость людей от того, что медийно постоянно подсвечивается. Знаете, это как старая поговорка: скажи человеку 100 раз, что он свинья, и он захрюкает. Думаю, здесь все эти рейтинги, связанные с семейными ценностями и со всем остальным — это реакция просто на пропаганду. Нет никакого общественного запроса. Это просто реакция на то, что есть какие-то вещи, которые начальникам нравятся. Медиа, соответственно, считает, что раз начальнику это нравится, надо об этом говорить, и вокруг этого строит информационные кампании. И все. Ну, люди реагируют на эти кампании. Завтра будет другая кампания — будет другая реакция. То есть я не думаю, что есть какой-то глубинный запрос. В быту он вообще никак ни на что не влияет. Нет этих проблем в жизни людей. В жизни людей есть проблема выжить в самом широком понимании этого слова. Вот эта проблема есть.
Поэтому мне кажется, что это все попытки создания каких-то видимостей, муляжей, жонглирование от безысходности. Оттого, что никто не понимает, что происходит, надо соблюдать какое-то представление о некоем спокойствии, о том, что все в порядке, и надо как-то окучивать эту самую группу, на которой базировались. И все это происходит. Может быть, действительно, те люди, которые представляют вот эту разочарованную часть общества, деморализованную, власти не нужны. Но с другой стороны, как без них явку повышать? Рисовать, что ли, ее? Здесь одно с другим очень плохо стыкуется, как я уже говорил, потому что, не дай бог, эти люди начнут как-то консолидироваться внутри самих себя — вот тогда у власти будут проблемы. Но это очень гипотетическая история, потому что нет субъекта этой консолидации.
Вообще надо сказать, что когда я читаю разные прогнозы про выборы — что вот, самые тяжелые выборы за всю историю, — они не самые тяжелые, они вполне себе управляемые. Там просто есть проблема, о которой я говорю, которую власть пытается решить, из серии того, что ей бы хотелось явку, высокий процент и так далее, и чтобы честно. Конечно, победа будет, в этом нет никаких сомнений. Просто здесь речь идет о том, что то, что они хотят, и то, что они получат — это не совсем одно и тоже. Потому что чтобы получить то, что они хотят, надо рисковать, а они рисковать не хотят. Поэтому, скорее всего, это будет либо то же, что было, либо все лишнее будет просто получено не очень честно. Вот это будет видно, уши будут торчать. Это, соответственно, вызовет какие-то скандалы. Они это, видимо, тоже понимают, поэтому заведомо мочат всех.
Н. ВАСИЛЕНКО: А какую роль может сыграть международный контекст и именно то, что Россия активно показывает, что она идет к странам на африканском континенте, в Латинскую Америку? Важно ли это для нынешнего избирателя — почувствовать гордость за страну?
А. КЫНЕВ: Никак. Я думаю, что для подавляющего большинства избирателей это не имеет никакого значения вообще. Я думаю, что визит президента Южного Судана для какой-нибудь бабушки из Тамбова не имеет никакого значения вообще. Она не знает про такую страну, она ее на карте никогда в жизни не найдет.
Поэтому это какие-то другие игры, геополитические, а не электоральные. Это другая история, это про другое. Просто есть много разной конспирологии, особенно, скажем, среди некоторых уехавших наших аналитиков, которые сидят и фантазируют, что вот, значит, если мы сплотимся, можно поменять власть, если рухнет фронт, что-то там еще. Не знаю, у них какие-то фантазии бурные и буйные. Ничего этого не будет. То есть очевидно, что никто извне не будет ничего тут рушить, потому что глобальной дестабилизации боятся еще страшнее, чем того, что есть.
Поэтому я не думаю, что есть какие-то глобальные игроки, которые всерьез заинтересованы в том, чтобы со стороны что-то пытаться обрушить. Даже если бы и хотели, я не уверен, что они могут. Потому что последние 1,5 года показали, что обрушить политический режим в России не получилось никакими санкциями. Я думаю, что и желания большого тоже нет и так далее.
Поэтому, скорее всего, это будет консервативная история про то, что есть некий статус кво с постепенным накоплением проблем, Возможно, с новыми проблемами, которые возникнут именно в силу противоречий, о которых я только что говорил — когда решают задачи и могут не очень оценить цену вот этих самых решений и последствий. Да и, в конце концов, понимаете, уныние, депрессия тоже конечны. То есть люди могут находиться во фрустрации до определенного момента времени, а потом это может привести к некоторому обратному процессу.
Поэтому тоже очень тяжело предугадать, когда, что и как случится. Здесь отдельная тема, о чем можно было бы поговорить. Мне кажется, про власть более-менее все понятно: паранойя, фрустрация, поиск врагов, электоральная мобилизация — все это будет. На этом фоне, мне кажется, когда мы говорим, сейчас больше споров идет про то, что делать нашей оппозиции, внутренней и внешней. Но здесь, мне кажется, как раз есть полное непонимание того, что происходит, особенно у тех, кто эмигрировал. Они совсем не понимают, о чем они говорят. Начиная с того, что, мне кажется, разговоры, во-первых, про какого-то единого кандидата безумны.
Н. ВАСИЛЕНКО: Александр, давайте для начала структурируем: какая оппозиция осталась внутри, а какая снаружи?
А. КЫНЕВ: Внутри осталось то, что зарегистрировано.
Н. ВАСИЛЕНКО: Например, «Яблоко».
А. КЫНЕВ: У нас 27 партий. Вот они остались. 27, из них «Единая Россия» — значит, 26. Там «Яблоко», там «Новые люди»… Кто у нас там еще существуют? «Зеленые» и так далее. Они существуют. В принципе, на самом деле, если быть корректным с точки зрения терминологии, все, что не власть — все оппозиция. Потому что власть помогает только сама себе. Я не знаю случаев, когда она кому-то помогала, кроме самих себя. А обижать всех будут. У нас за прошлый год в кутузке побывали кандидаты и от коммунистов, и от ЛДПР, и от эсеров — от всех побывали. Где-то кого-то арестовывали, снимали, сажали и так далее. Она помогает только себе. Поэтому когда мы говорим про оппозицию внутреннюю, это все, что не власть.
Плюс есть оппозиция, которая эмигрировала, но она, на мой взгляд, сегодня ни на что не может повлиять, потому что это люди, которые не могут баллотироваться. Чтобы баллотироваться, нужно находиться внутри. Кроме этого, соответственно, нужно не иметь всяких обременений, которые не позволяют выдвигаться. Поэтому выдвигать кандидатов, которые заведомо не могут быть зарегистрированы и даже выдвинуты — это смешно.
Н. ВАСИЛЕНКО: Но все-таки они кого-то представляют?
А. КЫНЕВ: А вот это очень большой вопрос. Мне кажется, чем дальше, тем меньше. Потому что то, что они делают — они раскалывают даже то, что осталось. Есть разные подходы. Давайте мы вначале выберем какого-то единого кандидата. Единого для кого? Это о чем мы говорили в самом начале. У нас что, либеральные настроения являются массовыми в обществе? У нас общество ориентируется на справедливость.
Я думаю, что они сами не знают, кого они представляют. То есть почему-то им кажется, что какой-то кандидат, который устроит какую-то тусовку полубогемную, устроит и население России. А с чего взяли, что эта тусовка и население — это одно и то же? Огромное количество протестного электората — оно никакое не либеральное. Оно такое, скорее, левоцентристское, что ли, и так далее. Люди, которые поддерживали кампании ФБК и т. д. — они что, либералы, что ли, в основном в регионах существуют? Нет, совсем. Что, Ройзман, что ли, либерал? Ройзман скорее левый популист и так далее. И масса региональных политиков скорее такие левые популисты зачастую, а никакие не правые. Я не очень понимаю, какого единого кандидата они пытаются выдвигать и для кого, и какое они отношение вообще имеют к большинству протестного населения в нашей стране.
Н. ВАСИЛЕНКО: Александр, извините, тут у нас есть небольшая проблемка со связью, поэтому получается, что я вас перебиваю. Но все-таки, как меня поправляют коллеги, нет единого кандидата. Пока еще идет разговор просто о том, чтобы выработать единую стратегию, и то уже на этом уровне ничего не получается.
А. КЫНЕВ: И не будет. Невозможно ни одно, ни другое. Во-первых, единая стратегия у кого? Вот у кого единая стратегия? Понимаете, это что, попытка превратить оппозицию в компартию, что ли? Это глупость какая-то несусветная. Никакой единой стратегии нет и быть не может.
Вообще история про объединения, политические коалиции — это история сугубо прикладная. Объединения не нужны ради объединений. Какие бывают коалиции? Во-первых, они делятся по типам. Бывают предвыборные. У них есть предмет — места в парламенте. Соответственно, мы либо делим округа, либо мы создаем какие-то блоки с тем, чтобы преодолеть барьер, если это не согласование по спискам. Цель понятна. Наша цель: мы готовы договориться и получить эти места.
Таких коалиции в России в истории даже за эти 30 лет было достаточно. «Яблоко» было коалицией, если кто забыл. Блок Явлинский-Болдырев-Лукин возникал — кто там были? Республиканская партия, Социал-демократическая, Христианско-демократическая, «ЭПИцентр», Институт гуманитарно-политических исследований Вячеслава Игрунова. Это все было в начале, у истоков «Яблока». Был СПС, где была совсем молодая «Новая сила», где было «Общее дело» Ирины Хакамады и так далее. Это тоже была коалиция. Они создавались под конкретные задачи — под парламентские выборы.
Поэтому самый известный тип коалиций — это под выборы, когда есть предмет. Бывают коалиции правительственные, когда вы на выборы шли по отдельности, но потом, чтобы сформировать кабинет, вы договариваетесь, что мы вместе образуем большинство. Мы договариваемся о чем? Как мы делим портфели в правительстве. Мы договариваемся о том, за какие законы мы голосуем, потому что мы не можем одновременно удовлетворить всех. И мы достигаем какого-то компромисса: какие законы мы выбираем важные для каждой партии, входящей в коалицию, и каким образом все считается. Пишется большое коалиционное соглашение — как в Германии написали и в других странах, где формируют эти коалиции. Это правительственная коалиция. У нее есть предмет: места в правительстве и работа — законопроекты и так далее.
Бывают коалиции ситуативные, парламентские, когда коалиция, чтобы разделить руководящие места в парламенте. Коалиция, например, вокруг законопроекта: сегодня проголосовали, завтра разбежались и что-то еще. Бывают коалиции, конечно, долгие, когда партии работают вместе годами. Это уже альянсы. Например, альянс ХДС-ХСС в Германии, когда две партии вместе работают десятилетиями. Они просто поделили страну. На всей территории Германии кампании ведет ХДС, а в одной из земель, в Баварии, работает ХСС. И вместе это альянс.
А вот то, что сейчас там происходит среди нашей оппозиции — это к чему имеет отношение, у них какой предмет? Практически это имеет какое-то значение? Потому что объединение ради объединения того не стоит. Давайте мы закроем все библиотеки и сделаем одну библиотеку. Давайте мы закроем все магазины и сделаем один магазин. Зачем, смысл какой? Какая-то польза возникает от этого, какие-то ресурсы от этого увеличивается?
У каждого политика, у каждой какой-то группы есть какая-то своя аудитория, какие-то свои сторонники, которые возникли исторически не просто так. И эти политики живут и существуют, потому что эта аудитория есть. Она поддерживает просмотрами, донатами и всем остальным. Если эти люди перестанут эту группу представлять, эта группа что, будет автоматически поддерживать какого-нибудь там Каца или кого-то еще? Да нет, конечно, нафиг он им нужен?
Более того, вы интересны какой-то коалиции ровно до того момента, пока у вас есть какие-то ресурсы и сторонники. Как только вы их обнуляете, говорите, что все, я лично больше ничего не делаю, я вхожу в коалицию — значит, вас больше нет. А если вас больше нет с вашими ресурсами, людьми и так далее, нафиг вы нужны этой коалиции? Завтра вас из нее выпнут пинками и так далее, и вы останетесь никем. Смысл какой? Вы потеряете ресурсы, людей, сторонников, финансовую базу, а что вы получаете взамен? Ничего вы не получаете. Не бывает такого. Для того, чтобы вместе идти за что-то одно, не нужна никакая коалиция. Это вообще ничего не нужно.
Н. ВАСИЛЕНКО: А если только техническую вещь провести — просто саботировать выборы?
А. КЫНЕВ: Саботаж выборов не имеет никакого значения вообще. Это помощь власти, чтобы решать ту же самую задачу: мы своих приводим, а остальные никуда не ходят. Слава тебе, господи! Можно дать госпремию и ордена «За заслуги перед Отечеством» всем сразу.
Нет ни одной истории. Понимаете, история про бойкоты и про неучастие имеет смысл только тогда, когда есть массовый протест, когда есть массовое недоверие, все ненавидят какого-то диктатора, всех на выборы не пустили и тогда можно говорить про выборы, что на них никто не пришел — пришло, условно, 10%. Тогда это позорище: вот, люди молча проголосовали. Но это же фантастика, таких случаев в истории практически не бывает. То есть бывали случаи, когда проваливались референдумы с такой низкой явкой за счет массового неучастия. Но это настолько единичные случаи… Все истории бойкотов выборов заканчивались ничем. То есть власть говорила: «Смотрите, люди пришли все равно, за нас проголосовали. Значит, оппозиция не представляет никого». И все, на этом все заканчивается. Прошлые парламентские выборы, например, в Сербии оппозиция пыталась бойкотировать. Не получила ни одного места и сидела в итоге весь созыв вообще ни с чем. Никто не понимает, зачем она это сделала.
Н. ВАСИЛЕНКО: А помните, в 2018 году Ксения Собчак шла как «кандидат против всех». Возможна ли сейчас такая стратегия даже для какого-нибудь установленного Администрацией президента кандидата?
А. КЫНЕВ: Это она сама себя так назвала. Она не была кандидатом против всех. Она хотела им быть, но она им не была. Она была вполне себе московским богемным кандидатом, который дискредитировал, на мой взгляд, в глазах протестного электората в массовом объеме в принципе идею протестного движения, доводя ее до такого богемного московского абсурда.
Н. ВАСИЛЕНКО: А если другая стратегия: пойти сейчас с лозунгом «За мир против войны»? Это вообще может существовать в рамках нынешних институтов и нынешней реальности?
А. КЫНЕВ: Внутри России с точки зрения агитации это не может быть реализовано вообще. То есть, конечно, эмигранты могут агитировать друг друга, но это ни на что не влияет внутри самой России. Все-таки это выборы президентские. Агитация будет вестись, условно говоря «Путин или кто-то еще». Понимаете, вы либо в том дискурсе, который есть, либо в том дискурсе, который у вас в голове. Они связаны, конечно. Да, они связаны по смыслу, по программе, но все-таки это разные дискусы. Потому что когда вы идете в магазин и выбираете там гречку, у вас очень простой выбор: вот эту марку выбрать или эту марку выбрать. А вам говорят: «Вы должны выбрать того, кто более экологичен». Мама дорогая, а делать-то мне что?
То есть приводить все это в какие-то идеологические вещи — это слишком усложнять проблему. Знаете, есть золотая бритва Оккама в философии: не множьте понятия сверх необходимости. Если это выборы президента, значит, речь идет о кандидатах в президенты. Не подменяйте один дискурс другим. Все, что слишком сложное, никогда не работает. Работают только простые вещи.
Поэтому, на мой взгляд, идея единого кандидата изначально совершенно ущербная просто потому, что любой кандидат сразу сужает поле ваших сторонников. Как только вы выдвигаете кого-то одного, моментально возникают личные претензии к нему. Их будет много. Вы потеряете больше, чем приобретете. Вы уже на моменте выбора этого единого кандидата просто-напросто потеряете львиную долю потенциальных сторонников. Учитывая, что наша оппозиционная интеллигенция в основном либеральная, вы сразу потеряете левое протестное крыло. Сразу потеряете, в тот же момент. Оно просто у вас отцепится и все, и либо вообще не будет голосовать, либо будет голосовать за кого-то другого. А потом его не зарегистрируют и вы скажете: «А теперь мы уже голосуем за любого другого кандидата».
То есть вы вначале общепротестный блок откололи, взяли только либералов, а потом среди этих либералов говорите: «А вот теперь мы голосуем за любого оставшегося». И оставшиеся либералы теперь снова поколются уже по другому основанию: за любого другого или не за любого другого. Получается, что в начале раскололи, а потом оставшихся раскололи еще раз. И в итоге от того, что было, у вас получится какая-то совершенно ничтожная вещь.
Электоральные стратегии не должны ваше поле сужать. Они должны его расширять. Должны быть реализованы стратегии, повышающие голосование. Поэтому должна быть поставлена идея, связанная не с какой-то конкретной фигурой, а с идеей обновления, перемен. Может быть, вообще предлагать за кандидата монетку бросить. То есть, грубо говоря, мы идем на выборы, наша задача показать, что мы есть, что у нас своя точка зрения. За кого голосовать, мы не знаем, потому что ситуация, когда ко всем есть претензии. Поэтому каждый решает сам, а кто не знает, за кого — бросай монетку, бросай кубик. Все, что хочешь, бросай. Пожалуйста, любого кандидата в произвольном порядке. Почему нет? Нормальная, хорошая стратегия.
Н. ВАСИЛЕНКО: Но вернемся к статье «Коммерсанта». Из нее явно следует, что президент Путин хочет абстрагироваться от темы специальной военной операции. Значит ли это, что это очень неудобная тема и, например, можно сыграть на ней? То есть россияне буквально устали от СВО.
А. КЫНЕВ: Даже в прошлом году, даже в 2022 году, а уж в этом тем более, и так кампании действующих губернаторов, кампании «Единой России» везде проходили, практически минимально затрагивая тему СВО. Потому что большинство людей устало. Большинство людей хочет нормальной жизни. Когда вы почти с любым человеком в России где-нибудь, не знаю, в метро, в гостинице, в кафе, если вдруг вы скажете, что занимаете какой-нибудь аналитикой, что у вас спросят? Вам скажут: «Когда же это закончится?». Вопрос, который носится: «Когда же это закончится?». Поскольку ответить на него нельзя, то тему СВО лучше обходить, потому что любая тема СВО должна сразу давать людям ответ, когда это закончится.
Н. ВАСИЛЕНКО: То есть буквально здесь нет ответа. Даже нет у меня никакой реплики на это все, потому что получается, что это тупиковая ветвь для власти. Но если это тупиковая ветвь, почему тогда ей не воспользоваться оппозиции?
А. КЫНЕВ: А кто? Кто-то готов ей воспользоваться? Если кто-то воспользуется, то он получит, конечно, бонус, но никто не готов. Потому что есть страх, огромный страх, и нет ресурсов. Выборы этого года показали, что денег ни у кого практически нет. ВОт есть 5 парламентских партий, которые получили деньги из бюджета в начале года, но этих денег тоже не очень много, они обесцениваются. Бизнесу сейчас не до выборов, не до политики. Спонсировать, не дай бог, какую-то местную оппозицию очень опасно, очень рискованно.
Кампании в этом году проходили, по сути дела, у всех партий с минимальными ресурсами. Когда мы их критикуем, что вот, они были слабые, зачастую у людей просто не было денег. Просто реально не было денег ни на листовки, ни на плакаты, ни на креатив какой-то и так далее. Делали зачастую на коленке, своими руками и так далее. Сегодня рисковать никто не хочет, сумасшедших мало. Буйных мало, вот и нету вожаков. Поэтому все всё понимают, но никто не хочет выходить вперед и повторять подвиг Гастелло или Матросова.
Н. ВАСИЛЕНКО: А сам закон о выборах президента Российской Федерации дискриминирующий или составлен довольно демократично?
А. КЫНЕВ: Слушайте, это совершенно другая история. Я бы сказал так, что закон о выборах президента — это просто маленькая часть общего нашего избирательного законодательства, где, в принципе, запреты по всем законам примерно одинаковые. То есть как они постепенно накапливались с нулевых годов, так же они вносились во все законы. И к выборам в Госдуму те же запреты, и закон об основных гарантиях, который касается региональных выборов — те же самые запреты. То есть судимость, участие в экстремистской деятельности, наличие недвижимости за рубежом, имущества за рубежом и так далее.
Этих запретов очень много. Начиналось все с двойного гражданства еще в 2005 году. Там в сумме вам никто не скажет, сколько, но это миллионы людей. У нас на сегодняшний день в совокупности вот эти запреты — может, миллионов 12 людей просто не могут баллотироваться никуда просто потому, что закон фактически им этого права не дает. И это, конечно, ситуация совершенно чудовищная. Здесь закон о выборах президента ничем не отличается от остальных законов. Те же самые запреты, абсолютно. Более того, многие запреты, которые вначале были введены в законы, в 2020 году, когда шли поправки в Конституцию, перекочевали уже в текст Конституции. Они у нас в Конституции записаны.
Н. ВАСИЛЕНКО: Честно, все эти темы, которые мы сегодня затронули, не внушают мне никакого оптимизма, если смотреть в будущее. Но все-таки как сохранить этот самый оптимизм?
А. КЫНЕВ: Очень сложно сказать, как его сохранить. Не знаю, вот гуляешь, музыку слушаешь, котов гладишь, что-то еще. Но обманывать себя тоже не стоит. Можно, конечно, рассказывать всякие бредни и сказки, что вот, завтра что-то рухнет, еще какие-то безумные инсайды. Но это же все обман. Это же попытка убаюкивать людей какими-то несуществующими вещами.
Да, действительно, правда требует какого-то мужества. Самое простое иногда отключится и ни читать ни советских, ни каких других газет. Способ выжить. Поэтому вы решаете. Если у вас стабильная крепкая психика, тогда анализируйте, но воспринимайте это все критически серьезно. Либо тогда не читайте вообще. А воспринимать все это за чистую монету — и конспирологию, и массу фейков, и так далее, — вы с ума сойдете. Потому что действительно это настолько мутный поток, что человеку, далекому от политической аналитики, зачастую во всем этом разобраться совершенно невозможно никак.
Н. ВАСИЛЕНКО: Политолог Александр Кынев сегодня был в гостях «Живого гвоздя» со своим особым мнением. Александр, давайте договоримся, что в следующий раз мы обязательно встретимся и будем обсуждать позитивные новости и, самое главное, найдем все-таки какой-то оптимистический взгляд на будущее. Потому что так уже невыносимо.
А. КЫНЕВ: Знаете, сложный вопрос, что считать оптимизмом. Мне кажется, что здравый взгляд на жизнь тоже вполне себе элемент оптимизма. Мы живы, у нас какой-то запас времени еще есть. У вас больше, чем у меня, потому что я старше, у меня шансов дожить до какой-то другой эпохи меньше, чем у вас. У молодежи еще больше, и так далее.
Н. ВАСИЛЕНКО: Еще раз, Александр Кынев, «Живой гвоздь». Пожалуйста, поделитесь этой трансляцией с друзьями, поставьте лайк, ну и можете еще также зайти в наш магазин shop.diletant.media, где разные лоты, от книг до мерча. Все это поможет поддержать наш канал. Спасибо большое, до новых встреч! Берегите себя!
