«И грянул Грэм» с Васей Обломовым: Что довело Боярского до слез, кто пел у Шойгу, что с Собчак, обида Медведева, Кац, ФБК
Фашизм в России не может именно поэтому наступить: они не пойдут маршем, выстроившись в букву Z, на фронт. Потому что это наши люди. Все, кто это утверждает, они как будто говорят про каких-то других людей. Это же Россия, камон! Они понимают, где мы сейчас живем. Они понимают правила игры, по которым мы живем, потому что новости не пролетают мимо…
В.РАДИОНОВ: И у нас на прямой связи Вася Обломов, Василий Гончаров, музыкант. Здравствуйте, Василий.
В.ОБЛОМОВ: Здравствуйте. Здравствуйте, привет всем, кто меня знает.
В.РАДИОНОВ: Знаете, вот по поводу нашего времени и того, как оно осмысляется, потому что считается, что поэзия – это такой быстрый жанр, в том смысле, что можно зафиксировать наше время. С прозой сложнее. Вы согласны с тем, что можно с помощью поэзии каким-то образом зафиксировать то, что с нами сейчас происходит?
В.ОБЛОМОВ: Ну, конечно, мне кажется, что художник, чем бы он ни занимался, если мы говорим об искусстве… У вас хороший вопрос: первый – и сразу в пекло. Конечно, мне кажется, что художник, чем бы он ни занимался, он может попытаться через то, чем он занимается, объяснить жизнь, объяснить те явления, которые происходят вокруг него. Именно поэтому в школе заставляют детей писать, почему те или иные произведения актуальны. Авторы отражали время, отражали явления. Я вообще считаю, что искусство должно быть в моменте, должно быть современным. Если я правильно понял ваш вопрос.
В.РАДИОНОВ: Почему с этого начал наш разговор? Складывается впечатление, что российская власть боится художественного слова. Почему мы видим, что Женя Беркович, например, в тюрьме? Ну, одна из версий – это то, что в том числе за стихи. Почему так страшно, например, российской власти, когда появляется вот это художественное слово? Или я неправильно?
В.ОБЛОМОВ:Нет, ну она просто очень обидчивая, и над ней нельзя шутить. Ну, по их мнению. То есть они очень серьезные, власть. Это то, что выдает непременно истину и общается с тобой в форме монолога. Ты не можешь задавать вопросы. Ты должен просто… Она тебе говорит истину, ты должен кивать головой. И все. И поэтому, когда ты пытаешься шутить про этих людей, я не знаю, про то, что они делают, про явления, которые происходят благодаря им, им это очень не нравится. Они очень злые, обидчивые, мстительные люди, поэтому ну как бы… Дело даже вообще не в искусстве, ну просто они так считают, они так чувствуют жизнь и вот они… В общем-то мне кажется даже, как это сказать, они же делают всякие госкомпании в России, например, да? Это же тоже странное что-то: госкомпания.
Они примерно то же самое делают в искусстве. Стараются. Там все вот эти вот выделяющиеся огромные деньги на патриотическое искусство… Это же заказчиком и потребителем основным этого искусства является государством, потому что она за это платит. Я имею в виду государство – институты власти. Они выделили грант на, не знаю, оперу про крещение Руси, и Игорю Матвиенко дали денег. И вот эта власть является основным заказчиком. Какая бы она ни была опера, что бы он на самом деле ни написал, хорошее или плохое, но вот они являются главным, как сказать… Они задают тренды в искусстве, в бизнесе, в новостях. Они хотят вообще все контролировать. Когда ты что-то не контролируешь, это не очень приятно, не очень удобно.
В.РАДИОНОВ: Они действительно все контролируют, даже когда выделяют деньги на театр, на культуру. То есть, если мы посмотрим опыт Советского Союза, то многое как раз выходило из-под контроля. То есть, тот же Платонов, когда написал «Котлован», написал антисоветское произведение. Хотя у него были, например, эссе, они очень просоветские. И вот не согласен с тем, что когда речь идет о действительно большом таланте, то что бы ни заказывали, как бы ни платили, как бы ни давили, все равно не получится полностью контролировать? Или это иллюзия?
В.ОБЛОМОВ: Зависит от того, что мы понимаем под «удается им контролировать или нет».Что имеется в виду? Могут ли они контролировать рынок художественной литературы, которая появляется в России в магазинах? Конечно, могут. Могут ли они контролировать то, что показывают по центральным каналам самых крупных масс-медиа? Конечно, они могут это делать. Могут ли они контролировать, что кто-то пишет где-то в стол? Ну, нет, не могут контролировать. Но и при желании они могут посадить его за это в тюрьму за какую-нибудь статью. Они скажут, что это нарушение закона, какой-нибудь закон будет важный. Не знаю: неуважение к власти. Всё, сажаем в тюрьму. Но как бы таким образом. Понятно, что история оставит потом следы, в том числе в искусстве нашего времени. Но едва ли эти следы будут тем, что они сейчас выдают как современное искусство. Песни Ольги Бузовой Made in Russia.
В.РАДИОНОВ: Ну вот этот гротеск – это то, что как раз выглядит, может быть, спустя какое-то время это может восприниматься не как гротеск, а как слепок времени. Я, кстати, не знаю, а вот Ольга Бузова может остаться… Я сейчас без иронии говорю. Был период, когда Ольга Бузова с этой песней стала неким символом этого времени, как ни странно это звучит.
В.ОБЛОМОВ: С какой песней? С Made in Russia?
В.РАДИОНОВ: Именно гротескная форма. Она, возможно, этого не вкладывает. Или она просто распылится в истории.
В.ОБЛОМОВ: Это надо смотреть на расстоянии. Пройдет время. Следы в искусстве они же как следы на песке: чем они глубже, тем они дольше сохраняются. В конечном итоге, конечно, все сотрется. Но вот одна волна набежала, другая волна набежала. Следов все меньше, и меньше, и меньше. Самые яркие следы остаются. В этом смысле мне трудно сказать, я не знаю. Но другое дело, что я думаю, что российская власть не мыслит в категориях кого-то там супербудущего. Им в общем плевать. Я думаю, что мысль такая, что будем разбираться с проблемами по мере их поступления. То есть придет проблема – будем решать. Сейчас, думаю, что примерно так они живут Я думаю, что они не сильно парятся на тему, что культура, не культура. Вот сейчас надо делать вот так. Все пошли, работаем. Все работаем, каждый на своем месте.
В.РАДИОНОВ: Здесь просто интересно с точки зрения, что остается и как остается. Это же не прогнозируемый процесс. Мы не знаем, кто останется в истории, что останется в истории. Или мы можем все-таки на это, с точки зрения культуры, посмотреть. Это талантливое произведение, оно обязательно останется. Или там, условно, Ольга Бузова, которую вы как раз упомянули, как некий символ этого времени со всем его ужасом.
В.ОБЛОМОВ: Я не знаю, мне сложно судить об этом. Я говорю, это будут разбираться потомки потом: в ту ли дверь зашел Филипп Киркоров или не в ту. Мне кажется, кстати, он более яркий представитель нашей жизни и времени. С другой стороны, вопрос: останется он в культуре, не останется. Это тоже такая относительная штука. Можно опросить 100 человек на улицах Саратова и спросить, как часто они читают Бродского или как часто они перечитывают «Архипелаг ГУЛАГ», а Ивана Бунина они вообще читают? И узнать, на самом деле, кто сохранился на полке этих людей не в качестве книжки, которую можно написать среди тех, которые ты «ВКонтакте» пишешь, книжки, цитаты известных людей. Аа на самом деле: люди любят это, их это волнует.?
Я вообще не люблю в этом копаться и уверен в том, что художники, те, кто пишут, занимаются искусством, они, мне кажется, по большей части не заморачиваться на тему того, как это отразится потом в истории. Это как-то надо быть совсем, я не знаю, типа ходить и думать: я, миссия в искусстве. Я очень мало таких людей знаю из тех, кто пишет книги, фильмы снимает. Все просто как-то живут. Вот я занимаюсь, это моя страсть, я этим занят. Все. Я вот по-другому писать не могу. Вот как-то так.
В.РАДИОНОВ: Вот эта сакрализация, к который я так плавно подводил, потому что даже если посмотреть на российскую власть, даже посмотреть если на самых ярких ее представителей. Возьмем даже в кавычки «ярких». Они же вот, спроси про Бунина, будут говорить с уважением, кто знает. Может быть, не все знают. Хотя Бунин — это «Окаянные дни», в том числе. Это антисоветское совершенно мощное высказывание. Но есть некое сакрализованное представление о писателях. Достоевский – наш. Бродский, которого выдавили из страны, из Советского Союза, он тоже вроде как часть культурного кода. И путинская элита об этом тоже говорит иногда.
В.ОБЛОМОВ: Толстой – наш.
В.РАДИОНОВ: Толстой. И так далее. То есть получается, что им это нужно? Им нужно на это опираться? Есть некая сакрализация?
В.ОБЛОМОВ: Они пытаются все натянуть сову на глобус. На самом деле, русская культура, российская культура (как угодно ее называй) – явление самодостаточное, не является чем-то кому-то лично принадлежащей. Ее не нужно защищать. Она сама себя прекрасно сохранит, если ей надо будет и так далее. И все эти замечательные писатели, о которых мы говорим, их наследие творческое принадлежит миру, а не только, не знаю, людям на Старой площади в Москве. И писали они тоже для мира, в том числе Лев Толстой. Другое дело, что им для объяснения каких-то явлений и объяснения каких-то своих поступков нужно иметь какой-то бэкграунд. Ты же не можешь сказать, что я великий, потому что, вот, смотрите, какой телеграм-канал у Дмитрия Медведева . Ну, ты же не можешь так сказать.
У тебя должен быть какой-то авторитет, ты должен кого-то обнять и сказать, что мы вместе. Ну поэтому, наверное, они говорят, что вот мы – и ставят в один ряд каких-нибудь героев прошлого, которыми принято гордиться в стране, вместе с теми, кем они хотят считать героев настоящего. Они так делают, это получается довольно нелепо, если смотреть. Но мне понятно, почему они так делают. Типа обыватель должен смотреть на это как на какое-то, которое непрерывно. Что они вообще вспомнили Вторую мировую войну? Они вспомнили ее, и по моему в 2014 год. Ну, так активно вспомнили. Потому что они пришли в какой-то момент к выводу, что у большинства населения России Вторая мировая война – это как бы неоспоримая информация, которой обладают все. У всех по поводу Второй мировой нет никаких сомнений, что СССР воевал с фашистской Германией, мы боролись со злом, мы победили. И это все нас объединяет. Поэтому они связали современное свое СВО и что у них до этого было вместе ко Второй мировой войне, чтобы люди считали это чем-то своим, потому что люди это своим никак не считали.
Точно так же они могут использовать классиков прошлого. Взять какого-нибудь Толстого раннего, какие-нибудь его высказывания и сказать: вот смотрите, Толстой сказал вот это. А то, что Толстой писал про церковь, патриотизм, государство – это как не читал никто все равно, можно об этом умолчать. В конечном итоге не врешь, ты же просто типа не договариваешь. Это же говорил Толстой? Говорил. Все. Или там Достоевский про либералов, смотрите, как плохо писал. Другое дело, что он писал про других, но это не имеет никакого значения, потому что ты хочешь современного обывателя, которому нет времени и дела разбираться в том, что происходит вокруг, помимо своей жизни, ты пытаешься его быстро, кратко убедить в том, что все правильно. И для этого все средства хороши. Искусство в том числе. И кино будут снимать хорошее, прекрасное, рассказывающее, как мы правы, какие мы молодцы и так далее. Чтобы зацементировать это все вот как-то в искусстве. Я так думаю, я это так себе объясняю.
В.РАДИОНОВ: Вот ваш клип «Колыбельная» как раз завершается словами Чехова, я по памяти цитирую: «Говорят, что правда восторжествует. Это неправда». И мы вчера как раз общались с писателем Александром Генисом. У него такая точка зрения, что мы сейчас живем в мире постправды, когда у людей просто нет уже ориентира, непонятно, есть ли вообще правда, существует ли вообще правда, что такое правда. Вот вы согласны, что в этой такой среде постправды, в принципе, гораздо легче манипулировать сознанием, потому что никакой правды нет.
В.ОБЛОМОВ: Ну, это давно в нашем государстве российская пропаганда работает. Она пытается убедить всех людей, что нет объективных фактов, нет объективных новостей, ничего нет на самом деле, все зависит от контекста, все не так, как они любят, все не так однозначно. И поэтому все сводится к этому. Но в конечном итоге все равно существуют принципы, от которых, мне кажется, нормальный человек не должен отступать. Ну типа нельзя убивать людей. Точка. Вот самый простой принцип. Государство тут же прибегает к тебе, начинают какие-нибудь приводить кривые галимые примеры, которые якобы должны подтолкнуть тебя к тому, чтобы ты сказал: нет, все-таки можно. Это просто ну как бы такой подленький вид насаждения вот этой точки зрения: того, что все… Они говорят, что сила в правде и при этом утверждают, что всей правды мы никогда не знаю. К как это друг другом соотносится, не очень понятно. Но, конечно, моральные ориентиры должны быть, мне кажется, у любого нормального человека безотносительно того, что ему говорит незнакомый человек по телевизору.
В.РАДИОНОВ: Ну, а если ты находишься в большинстве или вокруг тебя значительное количество людей, которые верят телевизору, насколько легко себя сохранить? Когда находишься среди людей, которые разделяют твои взгляды, это проще. А когда на тебя давит вот это сообщество?
В.ОБЛОМОВ: Ну, я не знаю. Я учился в тех же школах. Я не учился в каких-то особенных учебных заведениях. Я учился в тех же самых школах, в которых учатся тысячи детей в России. В университете я учился в ростовском государственном, который закончило огромное количество людей. Я смотрел те же самые новости, тех же самых людей. Но по какой-то причине я не верю. В какой-то момент ты смотришь и ты думаешь, что тебе врут. Ну, они говорят неправду. Просто там что-нибудь они рассказывают, а мне кажется это неправильным. Ведь в конечном итоге высшее образование учит тебя критически мыслить, делать выводы. Вот ты складываешь А и Б, оно что-то не складывается. Ну и все. И таких людей очень много. На самом деле вся эта история… Я не считаю, что государственная пропаганда такая всесильная, все убеждены, верят тому, что говорят по телеку. Это совершенно не так.
Есть часть людей, которые утверждают, что российское общество одурманено пропагандой и оно каким-то образом находится под гипнозом. Но мне кажется, это все несколько не совсем так, на самом деле. Потому что мы живем… Они, во-первых, работают сложнее, и методы они используют более сложные. И в конечном итоге мы живем, мне кажется, во время, когда правда вообще мало кого интересует. Ну просто потому что мы живем во время, когда человек в чем-то убежден, он верит во что-нибудь. И вера она же не про логику. Любая вера разбивается о логику, если ты начинаешь ее как-то с этой точки зрения оценивать. Она на то и вера, потому что в ней нет логики. Поэтому, когда человек верит во что-нибудь, он, например, в интернете ищет подтверждение собственных заблуждений, он не ищет истину. Потому что она неприятная. Признать, что ты неправ и заблуждаешься, для человека зачастую это не самые приятные чувства, на самом деле. Поэтому человеку очень удобно найти какую-нибудь дичь, которая подтвердит его какие-нибудь странные, радикальные и так далее взгляды. Всё. Задача государства в этом случае плодить просто по максимуму различные радикальные точки зрения, конспирологию и всё-всё-всё прочее. И они преуспели в этом.
Когда малазийский Boeing, была история с ним, сколько креативных фантазий было вывалено в интернет моментально. Просто те шведский стол: выбирай, что тебе нравится. Они хотели сбить Путина, не знаю, там не было людей в самолете, это был украинский истребитель, диспетчер Карлос, я не знаю, инопланетяне, кто угодно. А потом уже никого, все уже привыкли, правда никого не интересует. Все. Вот так. Я что-то ушел далеко от того, что вы спросили.
В.РАДИОНОВ: Здесь как раз интересно. Гончаров написал Обломову. Если мы вспомним сюжет, историю Ильи Обломова, это грустная на самом деле история, хотя там есть свой юмор и своя ирония. И метафора, которая возникает. А как раз пропаганда… Мы говорим о радикальных проявлениях. Это какие-то небольшие проценты. Но не делает ли пропаганда из значительной части аудитории, которая смотрит, вот того самого Обломова, который не хочет ничего менять, который не хочет сползать с дивана, и даже если сползает, все равно делает это с неохотой. Такая удобная…
В.ОБЛОМОВ: На эту черту русского народа она повлиять не в состоянии. Стащить с дивана среднестатистического Обломова пропаганда не может. Именно поэтому до сих пор на все самые провластные митинги они собирают людей автобусами, потому что они не верят. Даже на самый массовый митинг, движение «Бессмертный полк», когда они ходили с портретами погибших предков, даже на эту поддерживаемую, безобидную в народе историю, они должны быть уверены, что у них будет серьезная картинка в нужный день по телевизору. И они не верят. Это не я не верю – это они не верят людям, что они придут массово на это шествие вместе с портретами. Именно поэтому находились какие-то подставные лица, которым раздавали. Было много статей на эту тему, что вот древко с портретом каждому давали, они ходили для картинки. Эти массовые митинги и концерты в честь каких-то там праздников государственных и так далее собираются для картинки. Они не верят в людей.
Люди не ходят маршем, сами не устраиваются буквой z и так далее. Вот есть люди, которые говорят, что в России фашизм и так далее. Фашизм в России не может именно поэтому наступить: они не пойдут маршем, строем, выстроившись в букву Z, на фронт. Потому что это наши люди. Все, кто это утверждает, они как будто говорят про каких-то других людей. Это же Россия, камон! Они понимают, где мы сейчас живем. Они понимают правила игры, по которым мы живем, потому что новости не пролетают мимо. Они видят там какие-нибудь посадки за репост, за какой-то фигню в школе антивоенную, за какой-нибудь флажок, два неправильных цвета. Они все это видят и понимают, что это делать не надо. Но они не хотят никак принимать в этом участие. Поэтому государство всегда выдумывает какие-нибудь несуществующие объединения, выставляя их в качестве общества. Какое-нибудь объединение «Патриоты России». Я не знаю, есть такое или нет. Но это на самом деле не патриоты России, это какое-нибудь объединение из пяти человек, которое существует для того, чтобы новость об этом была сделана. А, помню, были «Офицеры России». Не знаю, что это такое, но это типа, звучит же классно в новостях. «”Офицеры России” потребовали какую-нибудь выставку запретить». А это вообще как бы подставная фигня из трех человек непонятная. Просто для того, чтобы изображать из себя общественное мнение на камеру, чтобы это мнение показывать людям, пытаясь их, кстати, поднять с кровати. Они как бы не поднимаются. Они переключают телек дальше, смотрят, что там по телеку. Все.
В.РАДИОНОВ: Ну вот эту же обломовщину коллективную можно рассматривать с разных ракурсов. С одной стороны, они не очень идут навстречу власти, а с другой стороны, они не идут против власти.
В.ОБЛОМОВ: Они живут, как бы, «моя хата с краю», есть такая фраза. Мне кажется, в большинстве своем люди живут по принципу, что они не хотят, чтобы власть их трогала. И власть это прекрасно знает. То есть они прекрасно знают повадки друг друга. Сколько бы власть публично не объявляла себя… Ну, не знаю, мы помним этот случай с «Вагнером», когда типа президент обратился к полиции или силовикам на следующий день. Там была новость такая, что он поблагодарил их за поддержку. И, наверное, полицейские в ответ сказали: да не за что. Ну, в день, как это называется, в день этого мятежа не было полицейских в городе, в Ростове-на-Дону. И он тоже сказал по телеку: наш народ сплотился. Ну, мы видели, как он сплотился. Он вышел, как бы, вообще приветствовал «Вагнера» как героев, лазил в танки, смотрел с интересом: ух, движняк начался в Ростове-на-Дону, как интересно. То есть, он, наверное, благодарил тех двух экскаваторщиков, которые разрыли трассу от Твери или где-то там было.
В этом смысле люди живут по принципу «не трогай меня, отстань от меня, дай мне жить свою жизнь». И власть на самом деле, зная эту штуку, старается их… Ну, какие то есть красные линии, которые власть старается не переходить в этом смысле в отношении людей. Ну вот тоже у нее есть какие-то вещи, которые вот пусть они сидят молча, занимаются все своими делами. А вот у меня есть своя сфера интересов, и она ее как-то очерчивает: вот это не надо, вот это не шути, вот это не делай. Ну вот как-то они так существуют.
Власть говорит: у нас там народная война. Народ говорит: ну окей, понятно. Власть говорит: я дам 3 миллиона рублей. То есть если они увеличивают стоимость контрактной службы в армии, это значит, что людей, которые за эти деньги готовы туда отправляться, становится все меньше. Это же логика обычная включается. Если цены на это растут, значит как бы, видимо, желающих меньше становится. Их нужно больше. Куда-то они там потом пропадают. Ну, такая логика должна быть у людей.
Я не склонен считать, что люди прям совсем тупые. Я вот это никогда не разделял. Они себе на уме, но как бы… Более того, даже если они поддерживают в чем-то власть, но они поддерживают ее как футбольную команду. Ну, как бы вот он смотрит, говорит: вот они молодцы, вот этот мудак упал со ступенек, американец, мудак. А вот этот хороший, да, вот он хорошего сказал, молодец. Ну и все, на этом все заканчивается. Активного участия нет. Активное участие – это там вот эти несчастные люди, которые стараются жить по законам. Борис Надеждин, по-моему так звали, устроил сбор подписей. И они выстроились, несчастные. На самом деле, я без иронии сейчас говорю. Несчастные люди выстроились в очередь. И вот мы видим, какое количество людей, оказывается, хочет, чтобы эта власть сменилась. И тут устраивают эти палатки с действующим президентом. И никто к этим палаткам не стоит. Ни утром, ни вечером. Нигде их нет. Но они тут же их свернули, потому что зрелище-то плохое, а людям все видно. Они же ходят по улицам. Потом они, конечно, сказали, что было собрано просто за 20 минут, там все подписи идеальные.
Но люди все тоже понимают. Все все понимают. Я думаю, что вот в каких-то суперглобальных вещах люди понимают. Более того, я думаю даже, что ни у кого сомнения нет, что случилось с Евгением Пригожиным. Я думаю, самого отбитого патриота спроси (ну такого, интернет патриота), он, я думаю, не будет расхождения ни с какой точки зрения. Он не верит что Пригожин обнюхался кокаина и играл с гранатой в самолете. Я думаю, что таких просто нет.
В.РАДИОНОВ: А что может заставить Емелю слезть с печи? Ну, метафорического Емелю, конечно.
В.ОБЛОМОВ: Не знаю. Не, ну когда зона комфорта совершенно будет нарушена, я так думаю. Когда он почувствует, что все. Ну, как бы, я не знаю. Враг у ворот. Ну тут тоже, я говорю, странная вещь. Я вот с друзьями разговариваю в России. Я говорю: Курская область, типа, а что с ней? Они говорят: никто не знает. Я говорю: так она же захвачена. А говорит: ну да. Я говорю: а где народная дубина, гнев, где «своих не бросают», вот это все, что власть декларирует. Он говорит: я не знаю. Ну не знаю.
Я думаю, что люди вообще хотят, чтобы от них глобально… Я вообще думаю, что простые люди, им осточертело. Я думаю, что им глобально хочется, чтобы от них на хер отстали. Ну просто хочется, чтобы вот «отстаньте от меня». Я думаю, что вот в отношении войны все хотят, чтобы это говно закончилось просто. Просто давайте этого говна не будет. Я думаю, примерно так люди думают. Я думаю, что у них очень простая логика. Я свечку не держал. Я прожил большую часть жизни в России, и мне кажется, что, скорее всего, люди думают, что просто надо все это говно сворачивать.
В.РАДИОНОВ: А что связывает Россию, то есть огромную территорию, 17 миллионов квадратных километров? Вот есть Курская область, когда туда вошли ВСУ, казалось: беспрецедентная история, такого не было со времен Второй мировой, когда иностранные войска вошли на территорию, международно признанную территорию России (тогда Советского Союза). И ничего. Как будто нет Курской области.
В.ОБЛОМОВ: Я думаю, что, возможно, это, кстати, является показателем того что люди не считают эту войну своей. Они не считают эту войну, что это… Вот я не знаю, как фашисты, не знаю, враг у ворот. Они не приравнивают, сколько бы пропаганды ни рассказывала, ни показывала фильмы, ни рассказывала по телевизору про мальчиков в трусиках, без трусиков, каких угодно «Разговоров о важном» она ни вела, я думаю, что этот, вот просто практически, вот то, что случилось, оно показывает, что люди не считают, что это их как-то касается. Власть ввязалась в эту всю историю. Ну, как бы пусть она разбирается. И власть вообще, когда ввязалась, она сказала: сейчас там серьезные кадровые военные все решат. Ну, типа, переводя на русский язык, она сказала: сидите спокойно, я со всем разберусь. Но вот они ждут, когда она разберется. Вот примерно так, я думаю, происходит. Надеются.
В.РАДИОНОВ: А чекисты в какой момент стали такой доминирующей силой? Потому что, опять же, была перестройка, были 90-е, открывались архивы, публиковали Солженицына, Шаламова. Это все попало в широкий доступ, многие успели это прочитать. Сегодня мы видим, что политзаключенные, что сегодня ФСБ – продолжатели КГБ, НКВД и так далее. И это вроде становится не то, чтобы…
То есть многим это воспринимается как само собой разумеющееся. Как они смогли отвоевать?
В.ОБЛОМОВ: Среди моих друзей знакомых, которые считают, что это само собой разумеющееся. Все считают, что это плохо, это дичь. У них есть выбор в этом смысле: пойти сесть в тюрьму или что. Вот они стоят напротив тебя, они все сильнее тебя. Они могут тебя посадить, отобрать у тебя имущество, судить по всем возможным статьям за любую херню. Я не знаю человека, который считает, что это прям хорошо и правильно и так далее. Я таких не знаю. То есть в моем окружении таких нет. Я не могу говорить за всех. Но из тех, кто у меня есть, друзья, которые живут в России сейчас и родственники, ни один человек из них не считает, что это прям хорошо и правильно. Ну, как бы они смотрят на чудовищные вещи, ну, типа, все. Ну, просто они происходят каждый день, часто. И к ним как-то привыкают тоже. Но отношения положительного или там как к норме нет никакого.
В.РАДИОНОВ: Ну, это как-то неотрефлексированный опыт вообще советской истории, постсоветской истории. То есть сталинизм, НКВД 1937-й. Ну, был ХХ съезд, на котором Хрущев как раз развенчал культ личности, но там он все-таки сделал это осторожно. Не всенародно, а по партийным организациям. Они об этом сообщили: слух пошел, мол. Но осуждения такого тотального не было.
В.ОБЛОМОВ: Нет, но если разговор о том, что не была проведена работа над ошибками, не была проведена иллюстрация во всех этих органах, люди, которые раньше делали чудовищные вещи, остались там, условно говоря, на других местах, переодели пиджаки и так далее – ну да, этого не было сделано. Но это как бы уже свершившийся факт. Мы же ничего не можем по этому поводу сделать. Я был вообще маленький мальчик, когда это все происходило, и не имею к этому отношения. Но да, это стоило проговорить, это стоило как бы зафиксировать, определиться вообще, что это было. Но этого никто не делал они были заняты совершенно другими делами. Была важнее экономическая какая-то там реформа. Короче, получилось так, как получилось. Как говорил Черномырдин: хотели как лучше, получилось как всегда.
В России, например, до сих пор же даже не существует (даже в современной России) понимания: революция 1917 года – это хорошо или плохо, что это было. Вот там было столетие революции. Когда его праздновали, власть вообще ничего не сказала на этот счет. Ну, то есть, казалось бы, сто лет! У них на площади на площади в сердце страны лежит забальзамированный труп человека, который, по их мнению, по мнению действующего президента создал Украину. Так это хорошо или плохо? Он хороший или плохой? Непонятно. Революция – это хорошо или плохо? Революция, вроде, плохо. И поэтому, поскольку все эти вопросы становятся неудобными, обсуждать их нельзя. У нас же как: Ленин в мавзолее, а царь святой. Они не решили этот вопрос, потому что нельзя быть и за царя и за Ленина, потому что это противоречащие друг другу вещи. Или там белые и красные, кто из них был хороший? Ну, война была там Гражданская. Кто был прав вообще? А вот это хорошо или плохо?
Потому что, с одной стороны, дед, наш президент России, он же был против ГКЧП. Это известное дело. И все его друзья нынешние, которые занимают все места, они все были против ГКЧП, это исторический факт. У них всех куча интервью на эту тему есть. А ГКЧП хотели восстановить Советский Союз. А потом он говорит, что Советский Союз – это самая большая геополитическая катастрофа. Я не пойму, он как бы точно признает, что он ошибался тогда. То есть, наоборот, ГКЧП, вот этих всех, там, этих людей, по фамилиям я уже не помню. То есть, это же все… А поскольку эти все вопросы неудобные, неприятные, они просто решили, видимо рассказать историю как история России – это череда великих правителей; сначала был один великий, потом другой великий, потом третий великий, потом четвертый великий. И все великие, все хорошие. И все. И так удобно жить. Все правители у нас великие, народ великий. Вот самая простая трактовка. А если ты начинаешь в этом копаться, изучать, они говорят: не переписывай историю. Поэтому сейчас все историки, например, уходят из современной истории, поскольку если туда пришло государство с уголовными статьями за историческую науку, они уходят куда-то там в древность дремучую, а лучше не в российскую, чтобы за это им ничего не было. Все.
В.РАДИОНОВ: А им необходимо такое культурологическое сопровождение? Вот той эклектики, о которой вы говорите, там, когда Ленин в Мавзолее, Патриарх на Мавзолее, или рядом проходит и благословляет и так далее. И они пытаются это еще наполнить неким шумом шоу-бизнеса. Появился Шаман у них, в конце концов. Это самый наглядный пример. Но там же есть и вполне достойные люди. Например, Бутусов, с которым вы в свое время работали. То есть, непонятно, он там или не там, но тем не менее, наверное, ближе. Ближе к ним. Насколько им важно, чтобы у них была линейка людей, которые многим дороги?
В.ОБЛОМОВ: Им всегда важно. Они непонятно кто. Что они должны искать? Они же все время разговаривают от имени Родины. То есть Родина куда-то позвала. Мне всегда непонятно: через кого эта Родина обратилась, кто именно является представителем в этот момент, когда Родина что-то зовет или что-то требует. Это кто конкретно? Имя, фамилия, отчество, год рождения. Я, например, помню, что то, что они назвали специальной военной операцией, началось, когда президент России лично (кстати, так редко бывало) сказал: «Мною принято решение». То есть у этого решения есть автор. И вот он отвечает за все, что произошло после этого. Личную ответственность несет. Он сейчас пытается ее размазать и рассказать о том, что мы все на самом деле. Но на самом деле это были ни фига не все – это был он лично.
А касательно культуры, любые выборы, любая движуха, которая еще до Крыма была, это обычная тема, когда набирают людей искусства. Людей, которые на самом деле являются авторитетами в глазах народа. Какие-нибудь актеры, музыканты,и поэты, писатели. Они тебе говорят, что вот этот человек хороший. Они придумали «доверенные лица президента» и вписывают в них… Или, когда они присоединяли Крым, был список людей, которые должны были поддержать и решить президента. То есть если ты уважаешь Никиту Михалкова, то Никита Михалков должен публично выступить в поддержку решения президента. Они должны опираться, конечно же, на людей, которым люди доверяют, на людей искусства. Потому что люди искусства же ничего не просят от людей: нам не нужны голоса, мы вообще не занимаемся политикой. Не надо обманывать, ну так считается, не надо обманывать зрителя, слушателя, читателя. Мы просто пишем книги, рассказываем ему о жизни, развлекаем его по-разному. Веселые и грустные, смешные – любые истории. И вот приходит государство и говорит: тебе доверяют люди, поэтому снимись за меня. Он меня не знает, он про меня вообще мало что знает. Вот, давай, ты снимешься за меня и поддержишь. Или когда Дмитрий Медведев, они придумали, что он будет президентом. Внезапно появились сторонники Дмитрия Медведева. 50 человек было. Собрались, что-то обсуждали. А когда Медведев исчез, эти 50 сторонников Дмитрия Медведева исчезли. Это были публичные люди: Тина Канделаки, я не знаю. Они стали сторонниками Путина. И так далее. Это обычная схема использования публичных людей для поддержки власти.
Кстати, я не раскатаю вам вату, если скажу, что это практику придумали не в России. Здесь, в Америке, будь здоров этим занимаются. Потому что люди политикам исторически верят меньше. Потому что политик заинтересован, он хочет, ему нужна власть, он идет за властью. И он пытается всячески убедить, что он ради благого дела туда идет. А есть типа люди, которые не идут во власть. И им нужно убедить избирателя. Тейлор Свифт должна сказать: вот, демократический кандидат хороший. А Клинт Иствуд придет и скажет: Трамп вообще нас всех спасет. И вот кому ты больше веришь, начинается разговор: Клинту Иствуду или Тейлор Свифт. Например, Илан Маск поддержал Трампа или еще кто-то.
В Британии так делали. Они устраивают прием. В 90-е, не помню. Каких-то музыкантов соберут на Даунинг-стрит. И вот фото Тони Блэра с братьями Галлахер. Ну все, капец, это как бы кадр. Потому что вот премьер-министр страны, а вот люди, представители сотен тысяч, миллионов слушателей. И вот они стоят вместе с этим премьер-министр.
Политики часто любят использовать людей искусства в своих интересах. Это застоявшаяся практика.
В.РАДИОНОВ: Вас никто не разочаровал? Скажем, тот же Бутусов. «Шар цвета хаки»: пластинка, которую я услышал, если не ошибаюсь, в возрасте 7 лет. В восемьдесят седьмом году у меня была пластинка. Там была песня «Шар цвета хаки». Это песня Бутусова, не Кормильцева, кстати, вот важный момент.
В.ОБЛОМОВ: Я не очень люблю говорить про людей за спиной, какие-то вещи. Но мне со Славой все стало понятно, еще когда я с ним познакомился и работал. У меня не было больших ожиданий от того, что… На самом деле я не думаю, что Слава злой человек, что он людоед или он хочет смерти украинскому народу и так далее. Совершенно так не думаю. Думаю, что ему очень удобно принять точку зрения, что Россия сражается со злом за все хорошее. Я не думаю, что если он и поддерживает, он делает это из какой-то подлости, я не знаю. Плюс ко всему он очень религиозен. У него есть какой-то там священник, к которому он ходит, насколько я знаю, и слушает его и так далее, у него большое доверие к этому. Какие-то у него свои, я не знаю, там личные истории. Но Слава, кстати, был одним из тех людей, которые, когда случился Крым, он записал видеообращение против войны. И я помню это обращение. Там был Макс Леонидов, Слава, еще кто-то. Это было в 2014 году. Есть такой ролик в интернете. И Слава там говорил о том, что нас пытаются стравить, надо ни в коем случае на это не вестись. Там была какая-то история.
Я, конечно, презираю какое-то количество людей, которые, по моему мнению, подлые. Я имею в виду людей искусства. Ну, к Славе у меня нет какого-то такого негативного отношения. Я думаю, что Слава просто хочет жить свою жизнь и чтобы его никто не трогал. Верить в Бога и, как ему кажется, не грешить.
В.РАДИОНОВ: Вот ваши песни. Как раз я помню, что мы однажды это обсуждали в эфире, что, когда музыкант запускает песню, она живет своей жизнью. И понятно, что ее могут слышать разные люди. И про Шевчука очень много в этом контексте говорили, что Шевчука уважают и с той стороны. Позиция Юрия Шевчука известна: он на этой стороне. Но его песни могут слушать в том числе и те, кто берут автоматы и идут на оккупированные территории в российской армии. Насколько для вас вот это такой момент важный? Вот если ваши песни слушают в том числе люди, которые идут в Украину. Вы задумывались на эту тему?
В.ОБЛОМОВ: В Украину откуда? В смысле?
В.РАДИОНОВ: Из России. Вот для вас это будет болезненно или нет? Если вы узнаете, что ваши песни слушают в том числе и российские солдаты, которые идут в чужую страну.
В.ОБЛОМОВ: Нет. С момента, когда ты выпускаешь песню, она тебе не принадлежит. И ты не можешь заставить людей слушать ее или не слушать ее. Это уже личное дело каждого. Это, в конце концов, песня. Я могу переживать за то, что в этой песне поется, что в этой песне говорится и так далее. Поэтому нет в данном случае. Кто бы ее ни слушал, ее могут слушать хоть в Администрации президента, где угодно – я даже об этом не думал. Ради бога, эту песню могут слушать все, кто угодно. Смысл песни же в этом случае не меняется, вот в чем дело.
В.РАДИОНОВ: Но здесь вопрос, кто как это понимает.
В.ОБЛОМОВ: Я даже не могу понять. Типа солдат едет и слушает «Еду в Магадан»… Я даже не знаю, какую… Я пытаюсь придумать песню, какую могут слушать люди военные, которые отправляются воевать в Украину. И… я не знаю. Но дело в том, что я даже так скажу. Я просто не отношусь… У меня очень непопулярная в этом смысле точка зрения. Я не отношусь к тем людям, которые считают, я не знаю, россиян орками, а украинцев не орками, европейцами с европейскими ценностями. Я совершенно так не разделяю. И я не могу, как это сказать, в этом смысле считать, что вот… То есть, видимо, в вашем вопросе подразумевается, что какие-то орки, плохие люди…
В.РАДИОНОВ: Нет, я просто смотрю на это с точки зрения, когда просто задумываешься. Вот есть страна, которая напала, есть страна, на которую напали. И человек может слушать вашу песню. Это не вопрос вины автора ни в коем случае. Это вопрос некого ощущения, когда ты вдруг узнаешь, что с этой песней в наушниках человек идет и штурмует, например, украинский город. То есть возникает ли что-то у автора? Хотя он за это не отвечает, безусловно. Может, любую песню там включить.
В.ОБЛОМОВ: Есть знаменитое видео в интернете, когда в каком-то году у Сергея Шойгу, тогда еще министра МЧС, он был министром, у него был день рождения, и на НТВ в прямом эфире был Юрий Шевчук, и они знакомы. И тогда будущий министр обороны Российской Федерации сказал: «Юра, давай “Осень”». И Юра спел ему тогда «Осень» от души в одежде МЧС России. Ну вот, как бы, Сергей Шойгу слушал песни ДДТ и, скорее всего, их любил, но толку от этого, собственно, нет никакого. Но в моем случае, я же говорю: мне вообще жалко людей, которые едут на фронт.
Я вообще считаю, что это все чудовищная ситуация. Человек не должен ехать с автоматом никуда и не должен стрелять в других людей. Государство пытается сделать все, чтобы внушить этому человеку, что он убивает каких-то плохих людей, что он делает какое-то справедливое дело и так далее. Что он не несет горе и страдания, а что несет он что-то прекрасное, доброе, вечное, справедливое. Любое государство, кстати, этим занимается. Любая война должна быть оправдана. Мы, типа, справедливые, мы молодцы, и все делается хорошо. Но я считаю, это чудовищно. Чудовищно в принципе, что человек… Если он вообще по своей воле это делает, решил сам, за деньги, то это крайне чудовищная ситуация. Конечно же, крайне чудовищная ситуация.
Мне, честно говоря, трудно предположить, что человек, который слушал мои песни, будет поступать таким образом: брать в руки оружие и срочно отправляться воевать на войну, на которую, в общем, никто не приглашал.
В.РАДИОНОВ: Я просто прочитал комментарии к вашей песне «Колыбельная». Как раз в YouTube мне было интересно, как отреагировали. Ну, там разные комментарии были. Кто-то сказал, что, ну, там, скажем, путинисты этого не поймут. Они даже могут послушать песню, могут восхититься мелодией, но они не поймут. Там, кстати, есть такие слова, я процитирую: «Спи, малыш, твой дедушка тоже спал. Он спал послушно и спать никому не мешал. Твоим внукам, когда ты будешь пенсионер, прикажет спать и поставит тебя в пример».
Вот вопрос про понимание. Мы же иногда, когда говорим о каком-то произведении… Вот нередко вспоминают «Обитаемый остров» Стругацких: вот посмотрите, «Обитаемый остров» – это то, что сейчас происходит. Но это смотря с какой стороны посмотреть. Если посмотреть с точки зрения государственника, например, такого, то он посмотрит на Максима Каммерера как на бунтовщика, который приехал, и вносит смуту. И ему нужно навести порядок. И с такой точки зрения, однажды мой бывший одноклассник, с которым у нас большие расхождения во взглядах, как раз объяснил: ты про свои вышки излучателя, а я про порядок. И вот здесь вопрос: что услышат в каждой песне, что услышат в каждом тексте, прочитают и так далее.
В.ОБЛОМОВ: Это на самом деле очень простая штука. Любое высказывание, будь то кино, песня, книжка, оно либо находит эмоциональный отклик у зрителя или у слушателя, либо не находит. Так устроена жизнь. Самое прекрасное произведение, самое чудесное, может просто внезапно не найти отклик у зрителя или у слушателя. И в этом нет ничьей вины. Просто так случается, так бывает. Люди могут послушать песню и ни хрена не понять. Так бывает. Ну, в этом нет ничего такого. Это не должно быть понятно всем, в конце концов. Это же не математика, в конце концов. Это нормально.
Я к этому отношусь и всегда относился одинаково. Я считал, что либо это поймут, либо нет. Мне главное, чтобы я отвечал за то, что я там написал, чтобы мне казалось, что я все написал правильно и доходчиво. А уж если люди этого ничего не поняли, ну это их проблема. Ну как бы, ну не поняли и не поняли, что делать.
В.РАДИОНОВ: У нас много вопросов в Телеграме. Ну вот начну их засчитывать. Дмитрий спрашивает: «Василий, после начала войны России с Украиной как у вас складываются отношения с коллегами-музыкантами из России, если таковые еще остались? Приходилось ли с некоторыми рвать личные отношения из-за разных взглядов на войну? Спасибо». Вопрос от Дмитрия.
В.ОБЛОМОВ: У меня получилось, что люди, с которыми я общался плотно, более тесно, скажем так, не то, чтобы мы все время встречались, пили вместе и у нас дети вместе ходили в школу. Нет, ну, у меня есть какое-то количество знакомых музыкантов, артистов, людей, искусства, публичных людей и так далее. Ну и так получилось, что большинство из них, подавляющее большинство из них, люди, с которыми я прям общался-общался, у меня с ними нет никаких разногласий на этот счет. Ну как бы так вышло. Я не знаю. Это случилось до 22 года. То есть вот эти люди были в моем кругу общения, и никто из них не сделал, по-моему, ничего такого, что мне казалось неправильно. А те люди, которые как-то выступили неправильно, я от них и ждал что такое может случиться. И не был даже удивлен. У меня большого удивления того что группа «СерьГа» поехала в Z-тур в самом начале, большого не было. Ну, то есть это было понятно. Или еще что-то такое. То есть у меня не было каких-то там: «Как, он! Как, он там!» . У меня такого не было. Ну, во всяком случае, среди тех людей, которые я могу считать своими хорошими, близкими, знакомыми.
В.РАДИОНОВ: Еще вопрос из Телеграма. Тут спрашивают: «В Википедии пишут, что у вас был опыт работы с Михаилом Боярским. Вы продюсировали его песню можете об этом подробнее рассказать?».
В.ОБЛОМОВ: Да. Я в какой-то момент, не помню, какой это год был, может 2008-й, 2009-й, я подумал, что Михаил Боярский – такой русский Челентано: известный, любимый всей страной актер. И он поет песни, эти песни тоже любимы народом. То есть он одинаково популярен как исполнитель песен, одинаково популярен как актер любимых фильмов из детства. Я провел ресерч и понял, что у Михаила Боярского нету песни. Ну, не песни, альбома нет. Ну, такого, что прям альбом-альбом. Я решил, что нужно записать альбом Михаила Боярского. Кто, если не мы, подумал я тогда. Нашел Михаила Боярского. Мы встретились несколько раз, пообщались. Это, наверное, самый известный, узнаваемый человек, которого я встречал в жизни вообще. Мы прошли с ним, помню, пешком от Таганки до Курского вокзала. Просто пешком. Мы там были в каком-то кафе, потом мы пошли прогуляться. Я обсуждал с ним. Я пришел к нему и говорю: «Давайте запишем альбом. Михаил Сергеич, запишем альбом с симфоническим оркестром, старые песни переиграем, сделаем концерт какой-нибудь в Кремле, запишем его на видео. Камбэк Михаила Боярского. Это же будет супертема вообще. Я бы сам сходил на такой концерт». Ну и мы встречались, я ему все это рассказал. Я помню, мы пошли от Таганки до Курского. И мы не могли нормально шагу ступить, потому что степень узнаваемости была чудовищной. Люди подходили буквально каждую минуту. Они пытались жать ему руку, они смотрели на него, они просили сфотографироваться. Мы не могли нормально поговорить: постоянно с ним взаимодействие. Более узнаваемого человека в России я никогда не встречал.
Чем дело-то кончилось. Я пришел на лейбл и говорю: вот такой проект есть, я говорю, готов его спродюсировать, записать. Они говорят: давайте сделаем первый сингл, посмотрим, как дело дальше пойдет. Мы начали искать песню. И так выяснилось, что у Боярского был старый друг, его звали Виктор Резников. Это автор песни «Спасибо за день, спасибо за ночь», его известного хита. И он трагически погиб в автомобильной катастрофе в свое время. А они были большими друзьями с Боярским. И перед смертью Резников подарил на кассете Боярскому демку своей песни, которую он хотел, чтобы Боярский спел. Боярский не спел, но там произошла трагедия. И он вообще, на самом деле, Сергеич смотрит на свою музыкальную карьеру очень, скажем так, иронично. То есть небольшой энтузиаст этого всего, хотя у него это хорошо получалось и получается. Он дал мне послушать эту песню. Песня прекрасная, очень грустная. Я сказал: давайте запишем. Вот суперистория, камбэк. Вот песня старого друга после смерти. Мы записываем ее. Вот новый сингл Михаила Боярского. Он сказал: «Ну, давай попробуем». Мы записали песню. он расплакался на студии. Это было очень трогательно, трагично наблюдать. Песня, кстати, доступна, можете найти в интернете. Называется «Михаил Боярский, “Все пустое”». Это, наверное, последняя, крайняя песня, которую Боярский записал на данный момент времени.
Мы записали первый вот этот сингл. Получилась такая печальная песня. У них было две версии. Одна – вот та, которая есть. А вторая версия где-то у меня болтается, в Москве осталась, никто не выпустил. Она такая, под скрипичный квартет записана, тоже очень трогательная версия. Я недавно понял, что, наверное, я и Боярский – два человека, у которых остались эти песни в наличии. Потом я пришел на лейбл, сказал: вот сингл, вот Боярский, вот мы можем альбом делать. Тогда было очень развито пиратство, и дистрибьютор не смог прогарантировать продажи диска, которые покрыли бы расходы на запись альбома. А поскольку мы живем все-таки в рыночных отношениях, интернет не приносил деньги. Модель бизнеса заключалась в том, чтобы хотя бы отбить затраты. Тех денег, которые готовы было прогарантировать лейбл на этот альбом, не хватило бы просто на то, чтобы даже записать альбом. И это все было положено на полку. Мы обнялись с Михаилом Сергеевичем на прощание. Я отдал песню, которую мы записали. На этом все закончилось. Мы расстались. Он пошел своей дорогой, я пошел своей дорогой. И я как Макмерфи в той знаменитой книжке: я хотя бы попробовал. Я хотел сделать такой альбом, хотел сделать. Но ему он был безразличен: ну, типа, можно сделать, можно не делать. У него же вообще была какая-то группа, он пел а-ля «Битлз». Я забыл, как она называлась. Он ставил мне свои записи. У них там было четыре участника, они подражали «Битлз».
В.РАДИОНОВ: У них там пластинки даже выходили. Пластинки выходили, я помню.
В.ОБЛОМОВ: Да-да-да, ему нравилась больше вот эта музыка. Он очень иронично рассказывал, что он не любит песню «Зеленоглазое такси». Он говорит: пришел ко мне Олег Кваша. И он говорит, этот Олег Кваша сидит: вот эту песню я сейчас тебе дам петь. Он спел какую-то песню и говорит: это для Пугачевой, а это вот для тебя. И он говорит: вот завыл «о-о-о-о», медленно так. Он говорит: я сижу и думаю, что для Пугачевой песня-то получше будет, получше будет.
Ну, там много таких веселых историй про него было, вот. И на этом мое общение и какое-то плотное взаимодействие с ним закончилось. Это был, по-моему, 2009 или 2010 год. Это уже 14 лет назад. Песню можете найти, «Всё пустое» называется.
В.РАДИОНОВ: Ещё спрашивают по поводу работы с Парфёновым. У вас же там целая серия тоже вышла и с Парфёновым, и с Собчак. Там были клипы, как раз вы хотели. В той ещё довоенной жизни это всё, я просто напомню.
В.ОБЛОМОВ: Да, были. А в чём вопрос-то?
В.РАДИОНОВ: Тоже спрашивают об этом. Вы с Парфёновым сейчас (я от себя уже добавлю) общаетесь, учитывая, что он тоже уехал из России после. Ксения Собчак осталась в России, а Парфенов уехал.
В.ОБЛОМОВ: Да, мы с Леонидом Геннадьевичем общаемся. Он не так давно приезжал в Лос-Анджелес со своей, что это у него было, с лекцией, выступлением. Я был. Мы виделись, обнялись. Да, мы общаемся. Парфенов – прекрасный, умный, интеллигентный, талантливый человек. Я не знаю, отец русской демократии. Даже неважно, уехал он или нет. Мы продолжаем общаться. Это переписки. Он крутейший, конечно, профессионал своего дела, умный дядька. И мы общаемся вот примерно с тех дремучих лет, когда я придумал тогда песню про Дмитрия Медведева, которая называлась «Пока, медвед».
Мы случайно совершенно познакомились. Тогда канал «Дождь» хотел, чтобы я сделал что-то с Ксенией Собчак. А мне казалось, что с Ксенией Собчак делать что-то – это нелепо. Я написал стишок про то, что Дмитрий Медведев типа не идет в президенты. И сказал, пусть она прочитает его на фоне моего портрета, как типа «Гражданин Поэт». Они сказали: а тут еще Леонид Парфенов, он готов с вами записать вместе песню. Я сказал: слушайте, ну в этом виде – Обломов-Парфенов-Собчак – это будет выглядеть настолько дебильно, что даже прекрасно. Я подумал, что нужно это делать. И мы сделали первую песню. Она была очень популярна, собрала миллионы. Медведев обиделся. Потом мы сделали вторую песню, потом мы сделали третью песню. И на этом все, больше не делали.
Ну, было такое, 2012 год, наверное. Да, было такое.
В.РАДИОНОВ: А как вы узнали, что Медведев обиделся? Из администрации позвонили?
В.ОБЛОМОВ: Ну, во-первых, сказали люди, которые были в медиасреде, вхожи в какую-то там вот эту всю медиа, их администрации, тусовку, они узнали. А во-вторых, я просто узнал, потому что у меня слетел корпоратив. Через какое-то время у меня был корпоратив где-то. Нас пригласили, мы должны были выступать. А потом мне сказали, что вас, значит, вычеркивают, потому что там будет жена Медведева, а он обиделся очень на вашу песню. И как бы, чтобы не было ничего неудобного, мы решили, что вы не будете выступать на этом корпоративе, потому что вы песню про него спели, он обиделся. Я говорю: ну окей, смешно. Из-за него я не заработал денег тогда.
В.РАДИОНОВ: Но это было обидно или нет по-человечески? Это же физическое давление: не понравилось – корпоратив слетает.
В.ОБЛОМОВ: Ну нет, это было идиотически. Ну камон. Я вообще считаю, что он должен был поржать на эту тему, ну это же смешно. Я считаю, что серьезная реакция дубины на искусство – это идиотично. Ну, камон. Это же у кого эта песня? Обломов, Парфенов и Собчак записали смешную песню, в какой-то лодке они стоят и читают стишок под музыку. А президент страны обиделся.
Дело в том, что есть закон о президентских центрах в России. И после каждого президента должен быть президентский центр. Как Ельцин-центр. У Медведева же тоже должен быть такой центр. Я думаю, что у него будет такая телефонная будка, в которой по кругу будет играть эта песня. Все.
В.РАДИОНОВ: Юлия спрашивает, зачитаю комментарий целиком: «Прекрасный гость, очень запомнилось его интервью с Солодниковым». Вопросы, просьбы. Три вопроса Юлия просит задать: «Мнение о журналистах в России, их работе со стороны артиста. Как часто поступают просьбы вступить в диалог, что происходит для Василия в этой теме? Второй вопрос. Как пережили убийство Навального? И третий вопрос. Как дела вообще?». Вот зачитал комментарий без купюр.
В.ОБЛОМОВ: Начну с последнего. Последний вопрос такой. Я в ноябре приеду в Европу с концертами. Наконец-то в этом году. И я очень хотел вас всех пригласить, пользуясь случаем, раз уж я на канале, вы нас смотрите. Я выступлю в Хельсинки, у меня будет концерт. У меня будет концерт в Риге. У меня будет концерт в Таллине. У меня будет три концерта в Германии и концерт на Кипре, в Лимассоле. Я сейчас не помню даты, но это вторая половина ноября. Найдите, приходите на концерт, я вас буду всех очень рад видеть. И вы посмотрите заодно, как выглядят сейчас концерты Вася Обломова. Они сильно изменились с момента, я бы даже сказал… С 22-го года точно, они сильно изменились.
Второй вопрос: как пережили убийство Навального. Чудовищно. Я не мог поверить в то, что это случилось. Мне казалось, что это что-то, что не должно произойти. Когда прочитал эту новость, мне казалось, что нет, это, должно быть, какая-то херня. Я начал гуглить, искать какие-то опровержения и так далее. Потом стало понятно, что это случилось. Мне очень тяжело было. Я не могу сказать, что мы с ним были супердрузьями, но мы были знакомы лично довольно много лет. Мы даже не так часто виделись. Но это совершенно ужасное чувство. Я не мог говорить, я был подавлен. У меня была и так без того депрессия, я получил более чудовищную депрессию. И я не знал, что мне делать. Ты ходишь с этими эмоциями, чувствами. И как с ними совладать, я не знал. Для меня это был новый опыт. Я помню, что там на какой-то день после случившегося мне написал мой друг и соавтор Леня Каганов. И написал, что давай напишем песню по этому поводу. А я ходил и думал: надо ли, может, писать песню по этому поводу или не надо. Я вообще очень сильно рассыпался, разбился. Мне было очень плохо, очень. И он говорит: у меня вот есть черновик. И он мне прислал черновик того, что стало потом песней. Я почитал его. Это было очень тяжелое чувство. Такой камень на душе на дно прям тянул. И я посмотрел-посмотрел и думаю: нет, наверное все-таки спекуляция, это неправильно. Но время шло. И я говорю: ну ты публикуй сам стихотворение без песни, я не могу тебе сказать, я не знаю, буду делать песню, не буду. Я не решил пока, у меня нет мнения. Потом я подумал еще чуть-чуть и понял, что правильно будет, вообще по-человечески правильно будет написать песню.
Я пересматривал переписку с Навальным в мессенджерах, и я понял, что… Я увидел, что он просил меня когда-то в каком-то году песню написать для какого-то марша, а я отказался. Я понял, что надо, наверное, сейчас это сделать. И я как-то сел, задумался о том, какая это должна быть песня. И у меня был текст Лёни перед глазами, который он мне тогда прислал. И я понял, что она должна быть такая. Что правильно, по-человечески. Меня никто не просил этого делать, не было ничего такого.
Я понял, что правильно будет, просто по-человечески правильно будет сделать песню после смерти Навального. И эта песня должна быть вот такая вот по форме, вот такая вот по содержанию, вот такая вот по настроению. Я написал музыку. И я когда записывал песню, ну я… Это было тяжело. На последних четверостишиях я плакал, сбивался голос, срывался, не мог нормально записать. То есть это было… Сейчас я нормально об этом рассказываю, но в тот момент технически записать песню было очень тяжело. Я недавно на каком-то концерте ее первый раз исполнил, и мне тяжело ее исполнять на концерте. То есть это комок в горле. Для меня это какая-то ужасная личная трагедия, боль, ужасно, чудовищно. Я не знаю, даже нет прилагательных, которые могут описать мои чувства от того, что это произошло. Меня никто не просил писать эту песню, никто не просил каких-то там рекомендации, чего-то такого делать. Я просто посчитал, что я как человек, который знал его лично, не имею права, то есть я обязан это сделать. Что бы там ни случилось после этого, я обязан это сделать. И обязан это сделать именно в том виде, в котором эта песня вышла.
А первый вопрос вы спросили, какой был?
В.РАДИОНОВ: Про журналистов. Как складывается взаимодействие с журналистами. И просят вас оценить. Я знаю, что вы не любите давать интервью и делаете это крайне редко. И мы с вами тоже достаточно долго договаривались. О журналистах вопрос был.
В.ОБЛОМОВ: Во-первых, я не давал интервью, потому что первое, что начали делать люди, когда случился февраль 2022 года, они начали давать друг другу интервью. То есть давай я тебе дам, потом ты мне дашь, потом снова ты мне дашь. Я смотрю на все это, и как-то я не готов встраиваться во все это движение. Мне было непонятно вообще. Нужно было осмыслить жизнь, выдохнуть, помолчать. Я несколько интервью дал, но это были интервью друзьям, людям, которым я не мог отказать по тем или иным причинам. С журналистами я никак не связываюсь в отношении. В России вообще, по-моему, нет журналистов, их просто не осталось. Все независимые издания, насколько мне известно, закрыты. Те, которые не независимы, они не являются журналистами. Они снимают какие-то обосранные репортажи про меня или что-то там делают, но это не журналистика, это какая-то херня. Это просто люди, подставки под микрофоны, объясняющие своими словами мудрость и глубину поступков власти.
Давать интервью просто ради того, чтобы десять раз повторять одно и то же, мне как-то неинтересно. У меня есть свой канал на YouTube, Twitter, я не знаю, что там у меня еще есть. При желании я могу высказаться по тому или иному вопросу без истории прихода к кому-то.
Я почему про вас вспомнил. Потому что вы действительно много раз спрашивали про интервью. И я решил вам дать интервью. Но вы были не один такой. Там было, я не помню, сколько людей, они просили всё время: давайте дадим интервью, давайте дадим интервью. Просто как-то я считаю, что нужно как-то давать это редко и не жестить в этом смысле. Есть люди, которые я сегодня на этом канале, завтра я на этом канале, сейчас я вам расскажу правду на этом канале. Мне кажется, что чего быть попугаем. Можно как-то в какой-то период раз высказываться или нет. Вот как то так. И в России мне не поступают запросы от Первого канала выдать базу о происходящем в России. Они без меня и так все прекрасно понимают, я думаю, и работают на другой работе. Нет, не журналисты.
В.РАДИОНОВ: Вопросы про расследования, которые сейчас вышли: расследование ФБК в отношении Невзлина и расследование Каца в отношении ФБК. Спрашивают, успели ли вы ознакомиться и какое у вас от этого осталось ощущение?
В.ОБЛОМОВ: Я очень поверхностно знаком с этим всем срачем. У меня гадкое, на самом деле, ощущение от этого всего. И главное мое ощущение состоит в том, что я не очень понимаю, какое отношение это имеет к жизни. Ну, к моей жизни, к жизни страны, из которой я уехал, в которой я родился и прожил всю жизнь. Я не очень понимаю. Вот они срутся между собой. Ну, если кто-то кого-то там заказал и решил избить, то я, насколько знаю, они отправились уже в правоохранительные органы. Прозвучит странно, но пусть правоохранительные органы этим займутся и разберутся с этим. Я не знаю, зачем нужно про это снимать фильм.
Касательно того, что они там обвиняют друг друга в том, что этот честный и этот нечестный. Да мне плевать, честные они вообще в принципе или нет. Как бы это ни казалось, моя жизнь от них не зависит. Я никому не присягал никогда. Я не был членом партии, которую сейчас в чем-то там уличили и не являюсь членом партии, которая кого-то уличает. Ну, они между собой выясняют отношения, кто из них более честный. Ну, выглядит это некрасиво. Я думаю, что россияне, жители России с грустью и тоской наблюдают этот срач, наблюдают эти разговоры, выяснение, кто там наворовал, не наворовал.
Но все эти истории никак, вообще никак, никаким образом не связаны с тем, что происходит в России, между Россией и Украиной, в мире вообще. За этим можно следить как за сериалом на Netflix. Ну, сериал в чем состоит? В том, что ты вечером приходишь с работы, ты устал, а героев сериала ты знаешь. Тебе лень погружаться в новую историю. Ты включаешь «Доктора Хауса», ты уже знаешь, где доктор Хаус, где его Уилсон, друг. И вот они что-то там между собой. Сегодня доктор Хаус вылечит какую-то болезнь или не вылечит. А у этого рак или нет. И ты как бы уже всех знаешь, и ты смотришь какую-то там химию взаимодействия между ними. Примерно так, мне кажется, обстоят дела в этих… Я не знаю, а кто эти люди? Ну то есть что они делают? В том смысле, что почему мне должно быть важно смотреть их расследование друг про друга? Я совершенно без иронии. Или там у них был фильм «Предатели». Меня тоже спрашивали: а ты видел? А почему я должен это обсуждать? Какое отношение это имеет сейчас к жизни? Ну то есть это что? Монументальный исторический документ, который мы в срочном порядке должны изучить и выдать на него какой-то внятный комментарий экспертный или что? Я не очень понимаю.
Поэтому я на это смотрю, мне печально, поскольку я так понимаю, что люди, которые представляют сегодня Фонд борьбы с коррупцией, действуют от имени Алексея Навального. А Алексея Навального убили. История очень плохая, грустная. И все, что сейчас происходит, не знаю… Я не вижу… Возможно, они это делают, потому что они больше ничего не могут делать. Есть еще такая версия. Ну, а что они еще могут делать? Как они могут влиять на процессы внутри России, на военные действия как они могут влиять? Я не знаю. Никак, наверное, не могут влиять. Вот они как бы выясняют отношения друг с другом. Но эти отношения, их отношения между собой меня не касаются. Они не входят в зону моих интересов. Я не могу смотреть какой-то фильм на полтора часа. Да охренеть! Я полтора часа жизни должен потратить на то, чтобы выяснять, что там происходит в финансовых делах Фонда борьбы с коррупцией. Я прекрасно потратил время, сходил на мультфильм, который называется «Wild Robot». Полтора часа чистого счастья. Я четыре раза чуть не расплакался в кинотеатре. Фильм, поднимающий настоящие человеческие проблемы, которые касаются каждого, любого человека, говорящего на любом языке на этой планете. Чистое искусство. Давно такого не видел. Вот я прекрасно провел полтора часа. А я мог полтора часа времени потратить за YouTube. Я сделал свой выбор.
В.РАДИОНОВ: Ну и в завершении как раз вопрос от зрительницы. Зачитаю тоже весь комментарий: «Наконец-то и Вася добрался до «Грэма», и у меня к нему тысяча вопросов, потому что он умный. Но главный вопрос, как он жил все это время, наблюдая за тем адом, который творился у нас на глазах? И что он чувствует, как он справляется с тяжелыми мыслями, какие книги читает, откуда черпает вдохновение. Спасибо Васе, что он у нас есть».
В.ОБЛОМОВ: Спасибо за добрые слова. Плохо я справлялся. Я не буду врать. Я скажу, что был в чудовищной депрессии. Мне небезразлична, конечно же, была судьба собственной страны. И до сих пор это все точно так же. И я неравнодушен к смертям, ужасам происходящим. И моя собственная жизнь изменилась и перевернулась с ног на голову. И я очень сильно по этому поводу грустил, переживал. Да чего говорить, я до сих пор не могу сказать, что у меня какой-то очень высокий, далекий горизонт планирования. У меня есть планы какие-то на жизнь в районе, не знаю, 4-5 месяцев вперед в лучшем случае. Совершенно не так, как было раньше. Тяжело я справлялся со всем этим.
Я пишу новый альбом. Я долгое время не мог подступиться к тому, чтобы написать новые песни, потому что но они получали все очень грустные. Хоть они на самом деле и так у меня получались довольно грустные. Но их сейчас набралось какое-то количество. Я понял, что пора мне заканчивать, пора выпускать новый альбом. Я сейчас погружен в какое-то написание, запись, редакцию текстов, музыки и так далее. Я надеюсь, что зимой или весной я выпущу новую пластинку Васи Обломова. Видимо, это нужно сделать. Как бы мне тяжело ни было, я понял, что нужно собраться с мыслями и все это систематизировать и объединить это в виде одной пластинки. Надеюсь, что у меня все с этим получится. Музыки написал до хрена очень много, но она вся очень тяжелая.
Дело в том, что у меня даже проблема с этим альбомом в том, что некоторые песни я не могу доделать, над ними поработать. Они такие получились для меня очень грустные, личные. И когда ты над ними работаешь, ты их много раз слушаешь, находишься внутри этого настроения. И это морально очень тяжело. Ну вот, кстати, как песня Навального. Очень тяжко далась запись этой песни. Но я надеюсь, что я все закончу благополучно. И спасибо за добрые слова людям. Пользуясь случаем, еще раз приглашаю всех на мои концерты в Финляндию (в Хельсинки), в Ригу, в Таллинн, в Германию (у меня там три концерта), на Кипр и даже в Лондон. У меня будет в конце, 28, по-моему, ноября концерт в Лондоне. Всех буду рад видеть.
Последнее, что я хочу сказать, важное. Друзья, когда артист живет и видит, ведет статистику людей, слушатели у тебя есть какие-то, тебе присылают и говорят: вот столько-то тысяч слушателей там, столько-то тысяч слушателей там, столько-то тысяч там – в разных странах. Когда ты смотришь это цифрами, это одна история. Ну, типа цифры и цифры. В моем случае из-за того, что я поехал с гастролями… В прошлом году я сыграл, наверное, концертов 50, я приезжал даже в Буэнос-Айрес с концертом, и даже там вы пришли ко мне на концерт. Я обращаюсь к зрителям, я хочу сказать большое вам за то, что вы у меня есть. У меня выпала счастливая возможность наблюдать вас воочию в разных странах мира. Это большое счастье, что есть мои зрители, что у меня есть мои слушатели, что вы ходите ко мне на концерты. Огромная вам человеческая благодарность за это от всей моей души. Огромное спасибо. И отдельно я должен сказать еще о том, что в России у меня, я знаю и помню о том, что в России у меня несколько даже миллионов, я бы сказал, по статистике, слушателей ежемесячно слушают мои песни. Я помню и признателен каждому из моих слушателей, в России находящихся. Передаю всем привет и надеюсь, что когда-нибудь мы с вами обязательно тоже встретимся. Вообще я надеюсь, что со всеми вами мы когда-нибудь обязательно встретимся. Что огоньки, которые светят впереди, они, скорее всего, очень далеко. Но двигаться к ним нужно, иначе мы все потонем.
В.РАДИОНОВ: Ну что ж спасибо вам большое, спасибо, что нашли время и вышли к нам. Вася Обломов был у нас.
В.ОБЛОМОВ: Спасибо большое вам. Ура!