«Хроническое сегодня»: Октябрьские перевороты «Справедливой России»

Ксения Никоноважурналистка «Эха»

Надо сказать, что октябрь – исторически важный месяц для партии. 28 октября 2006 года – это день рождения «Справедливой России». А до октября 2013 партия ещё сохраняла имидж умеренно оппозиционной. В августе 2013 об истории создания «Справедливой России» и о том, что ее еще рано хоронить рассказывал – уже изгнанный из партии вместе с сыном Дмитрием – Геннадий Гудков…

Программы из архива «Эха Москвы»

Гости: Сергей Миронов, Геннадий Гудков, Илья Пономарёв, Оксана Дмитриева, Захар Прилепин, Евгения Альбац, Татьяна Фельгенгауэр, Ирина Воробьёва, Сергей Корзун, Станислав Крючков, Ольга Журавлёва, Алексей Нарышкин, Маша Майерс.

Бессменный руководитель партии «Справедливая Россия» Сергей Миронов на октябрьском съезде в очередной раз единогласно переизбран председателем. Еще одно из решений съезда: партия «Справедливая Россия — За правду» меняет название и выводит Захара Прилепина из руководства. Таким образом принято решение вернуть партии прежнее название — «Справедливая Россия». 

Надо сказать, что октябрь – исторически важный месяц для партии. 28 октября 2006 года – это день рождения «Справедливой России». А до октября 2013 партия ещё сохраняла имидж умеренно оппозиционной. В августе 2013 об истории создания «Справедливой России» и о том, что ее еще рано хоронить рассказывал – уже изгнанный из партии вместе с сыном Дмитрием – Геннадий Гудков. Фрагмент программы «Полный Альбац».

Е.АЛЬБАЦ: Сегодня у меня один гость – Геннадий Владимирович Гудков, в прошлом депутат Госдумы от фракции «Справедливая Россия», член партии «Справедливая Россия».

Г.ГУДКОВ: И член руководства «Справедливой России «в недавнем прошлом.

Е.АЛЬБАЦ: А ныне – кандидат в губернаторы Московской области от партии «Яблоко». Но говорить мы сегодня будем не о выборах в Подмосковье, а о партии «Справедливая Россия», поскольку последние две недели связаны с целым рядом скандалов вокруг кандидата от этой партии на выборах мэра Москвы, Николая Левичева.

Сначала появилась газета, в которой был кроссворд, где в ответе было слово «жид», – вообще-то так называли евреев в Польше, но традиционно в России это воспринимается как оскорбительное именование. А после этого была знаменитая история про «нехорошую квартиру» на Чистых прудах, когда г-н Левичев чуть ли не руководил взломом пилой «болгарка» этой квартиры, потому что к ним, в партию, в штаб поступило сообщение, что там склад незаконной агитации за Алексея Навального.

Г.ГУДКОВ: Нет, сначала он говорил, что Сергея Митрохина, а потом выяснилось случайно, что Алексея Навального.

Е.АЛЬБАЦ: После этого Виктор Шендерович написал колонку, в которой обращается к демократам-либералам, которые в декабре 2011 г. отдали свои голоса за «Справедливую Россию». Вот, что пишет Шендерович:

«Навальный убедил всех, что надо голосовать, за кого угодно, кроме… – кроме партии «Единая Россия», – и поскольку «Яблоко» давно было в коме, а кроме были Жирик, Зюганов и Миронов, то все, в ком еще квартировалась совесть, проголосовали за «Справедливую Россию». Вот, собственно, и получите депутата Левичева с обыском в вашем избирательном штабе, дорогой Алексей».

Дальше он называет депутата Митрофанова, Сергея Миронова и, конечно же, депутата Мизулину, которая у нас сейчас стала главным борцом с нетрадиционными видами секса и всем остальным, ну и так далее.

Так вот, Геннадий Владимирович, вы много лет были лидером партии.

Г.ГУДКОВ: Одним из руководителей.

Е.АЛЬБАЦ: Поэтому у нас, тех, кто голосовал за «Единую Россию» в декабре 2011 года, конечно, есть некоторый набор претензий к вам и к этой партии. Все-таки объясните, что произошло со «Справедливой Россией»?

Г.ГУДКОВ: А можно я впервые расскажу историю создания «Справедливой России», как оно было на самом деле?

Е.АЛЬБАЦ: Давайте.

Г.ГУДКОВ: Ваш покорный слуга уже лет 10 носится как дурень с писаной торбой с идеей создания массовой социал-демократической партии России. С кем я уж только ни разговаривал, кому только ни предлагал, – начиная от кремлевских наших товарищей, которым я объяснял, что без социал-демократической партии ничего не может быть в политическом спектре России, это будет какое-то убогое строение, которое рано или поздно обрушится.

И, в частности, предлагал, например, не только себя на роль руководителя этой партии, а будучи реалистом, предлагал, например. Олега Морозова – в тот момент мне казалось, что это наиболее оптимальная фигура.

Е.АЛЬБАЦ: Он ныне в администрации президента?

Г.ГУДКОВ: Да, ныне – начальник Главного управления внутренней политики России. И когда я получил отлуп по всем позициям, в том числе, от сурковского департамента, я пришел к Миронову.

Е.АЛЬБАЦ: Тогда он был руководителем Совета Федерации?

Г.ГУДКОВ: Да. И сказал: вот такая ситуация, если мы не создадим социал-демократическую партию, политической стабильности мы не добьемся – если мы говорим всерьез о политическом развитии, развитии партийно-политической системы. Без левоцентристской современной партии невозможно построить стабильную страну. Он говорит: ты знаешь, я с тобой согласен. Я тоже хочу это сделать, считаю, что это правильно. Я говорю – вот у меня нет возможности пойти к Путину, идите к Путину, объясняйте и доказывайте.

К этому времени я написал большую, огромную статью, – ее не так много прочитало людей, но это была огромная, на разворот статья в «Независимой газете», где я на пальцах объяснял, почему без социал-демократической партии массового толка Россия обречена на нестабильное политическое развитие.

И к моему удивлению, – я понимаю, что Миронов получил «добро», – поскольку тогда совпали вектора: нужно было, как сказали в Кремле, что-то делать с «Родиной».

Е.АЛЬБАЦ: С партией «Родина».

Г.ГУДКОВ: Да, с мятежной партией «Родина», – решили слить все эти партии – «Жизни», «Родина», что-то еще – чтобы они не болтались, не путались под ногами. Я был на тот момент председателем «Народной партии», был избран после Геннадия Райкова, который, к сожалению, не смог привести ее к созданию фракции – мы провели 22 одномандатника, но, тем не менее, это не давало нам возможность сделать фракцию. Миронов пошел в Кремль.

Е.АЛЬБАЦ: Это какой год?

Г.ГУДКОВ: Наверное, 2005, хотя переговоры я вел еще раньше. И ему неожиданно, по крайней мере, для меня, дали 2добро». Естественно, про Гудкова тут же забыли, слили три партии, сказали, что это будет социал-демократический проект – вот так родилась «Справедливая Россия». Не буду говорить о дальнейших наших трениях, взаимоотношениях, как я туда вошел, – но чтобы было понятно, – идея создания массовой социал-демократической партии все-таки нашла понимание, в том числе, в самом верху российского политического истэблишмента, который не был настроен на развитие вообще каких-либо партий, серьёзных конкурентов партии власти вообще.

Как появилась «Справедливая Россия» – я в нее вступил чуть позже, в 2006 г., и вошел как председатель «Народной партии», сразу вместе с партией, в состав руководства. Занял там довольно высокий пост и работал в этой партии. Благодаря нашим усилиям, поскольку мы тогда с Борисом Басилетовым, бывшим помощником Горбачева, – а он ратовал еще с горбачевских времен за социал-демократов. Он держал в руках все международные контакты социал-демократических движений мира и Европы. Я прошел всех этих людей, многих знаю лично, благодаря Борису Басилетову.

Мы тогда сказали Миронову, что надо прорывать блокаду – ни одна политическая партия не имеет серьёзного членства в международном партийном сообществе, это должно быть нормальное движение. И мы очень много работали над тем, чтобы «Справедливая Россия» стала членом, интегрировалась в международное социалистическое социал-демократическое движение. И она стала сначала наблюдателем, а потом полноценным членом Социнтерна.

Е.АЛЬБАЦ: Понятно. Тогда, когда появилась партия «Справедливая Россия», многие СМИ писали о том, что создана «вторая нога власти».

Г.ГУДКОВ: Не совсем так. Хотя они думали, что она будет такой покорной овечкой, может быть немножко с норовом, тем не менее, которая будет постоянно говорить «чего изволите?».

Е.АЛЬБАЦ: Такие прецеденты были в странах латинской Америки, когда были две партии, одна правоцентристская, другая левоцентристская, и смысл был ровно в том, чтобы передавать власть от одной партии другой, чтобы удовлетворять разные интересы. Хорошо – когда началось протестное движение…

Г.ГУДКОВ: Мы с группой товарищей – сейчас не буду говорить фамилии, вдруг потом репрессии начнутся, – мы начали подвигать Миронова, несмотря на все аппаратные интриги и сложности внутрипартийные к тому, что партия должна быть самостоятельной, должна быть в рамках конструктивной оппозиции – насколько возможно оставаться этой конструктивной оппозицией. Партия должна дрейфовать в оппозиционный лагерь и четко отстаивать свою точку зрения – не быть приспешницей Кремля.

И это совпало также с конфликтом Миронова, который был у него с Валентиной Матвиенко – это был конфликт не только политический, это был еще конфликт внутри питерской группировки. И когда Миронова стали жестко подвигать с должности спикера Совета Федерации, естественно, ему это было неприятно, и он эмоционально пошел в сторону оппозиции.

Вот этим и объясняется тот тренд «Справедливой России», в которой было очень много проблем, сложностей, внутренних противоречий и даже конфликтов. Тем не менее, эти объективные обстоятельства заставили руководство в лице Миронова двигаться в сторону оппозиционного движения. Вот почему.

Ну и мы давили. Мы давили, говорили, что нас лишают слова, нам не дают, с нами не считают, и мы должны идти навстречу протестным настроениям в обществе. И мы поддавливали Миронова, который тогда был в эмоции – понятно, что он обиделся, что с ним так поступили. И нам удалось на тот момент «Справедливую Россию» направить на действительно более оппозиционную, более жесткую по отношению к власти, позицию.

Е.АЛЬБАЦ: Правильно я понимаю, что в «Справедливой России» сразу образовались разные фракции?

Г.ГУДКОВ: Они там и были с самого начала. Там была фракция более соглашательская, условно говоря, которую олицетворял Игорь Зотов, который считал, – не только он, кстати, – он считал, что с властью нельзя ругаться, надо в пределах допустимого с ней сотрудничать, но ни в коем случае не идти на конфликт.

Была платформа более жесткого оппонирования власти, которую, скажем так, я возглавлял, или группа депутатов на меня ориентированных – мы предлагали более жесткие варианты отношений с властью, и этот вариант некоторое время доминировал.

Было, как всегда бывает, «болото», которое думало, кто победит, в какую сторону идти. Вот, собственно, такой расклад организовался сразу.

Е.АЛЬБАЦ: А Левичев в какой блок входил?

Г.ГУДКОВ: Левичев блокировался к Миронову, поскольку это его все дело жизни.

Е.АЛЬБАЦ: А как он вообще оказался в этой партии?

Г.ГУДКОВ: Левичев связан с Мироновым многолетней дружбой, причем дружбой на уровне семей, с питерскими отношениями.

Е.АЛЬБАЦ: Ну, для этого необязательно быть в одной партии.

Г.ГУДКОВ: Нет, ну все-таки – они работали вместе, он был его правой рукой, абсолютно неразрывные, неразлучные связки – никому никогда не удавалось поколебать эту связку, уже ходили анекдоты на эту тему и в околополитической среде. И он любую попытку, как только кто-то начинал сближаться с Мироновым, – он неплохой аппаратчик, у него действительно голова варит насчет аппаратных комбинаций, он делал так, чтобы этого человека съедали.

Е.АЛЬБАЦ: Но по взглядам он каков?

Г.ГУДКОВ: Он относился к тем, кто считал, что с властью надо дружить, ни в коем случае не ругаться, а если ругаться, то извлекая из этого что-то. То есть, он все-таки был больше на стороне имитации партийной работы, нежели реального построения боевой социал-демократической партии. К сожалению, он был всегда тормозом в этом вопросе.

Е.АЛЬБАЦ: Это вы ответили на целый ряд вопросов по поводу Левичева – тут на него жалуются региональные организации.

Г.ГУДКОВ: Да, с региональными организациями он был крут и беспощаден.

Е.АЛЬБАЦ: Тут пишут, что «Региональным организациям на выборах дают жалкие крохи, всех местных бизнесменов, поддерживающих нас, Левичев заставляет везти деньги ему в Москву» – некто Алекс Фриман об этом написал.

Г.ГУДКОВ: Я ничего не знаю про Алекса Фримана, но очень хорошо знаю, что 70% региональных руководителей, а среди них было очень много ярких, независимых региональных политиков, было изгнано из партии с позором, как говорится, без выходного пособия, – только потому, что они не смотрели в рот Левичеву.

Вот Левичев что сделал, в чем его сила? – он взял на себя всю аппаратную работу, все финансирование, взаимоотношения с точки зрения финансов. Миронова, я так понимаю, это устраивало – он с себя скинул большую головную боль, перекинув на Левичева, а Левичев, наверное, сказал – Сергей Михайлович, я тебе все сделаю, не волнуйся.

Е.АЛЬБАЦ: То есть, Левичев это такой теневой кардинал?

Г.ГУДКОВ: Да, абсолютно, – Суслов, если так можно выразиться по аналогии с КПСС. Но я не считаю, что все протестные голоса, которые были отданы за «Справедливую Россию», пропали зря. Просто люди забывают о том, что была «итальянская забастовка», был выход на улицу.

Е.АЛЬБАЦ: Не торопитесь. Мы в начале 2012 г. в журнале «Нью Таймс» делали таблицу, как кандидаты в президенты – тогда шла президентская кампания, – как они относятся к требованиям «Болотной». Миронов поддерживал освобождение всех политзаключенных.

Г.ГУДКОВ: Миронов был первым кандидатом в президенты, который поддержал все требования митингов на Болотной.

Е.АЛЬБАЦ: Совершенно верно. Он ратовал за роспуск ГД, говорил о том, что Чуров должен уйти в отставку, должен быть принят новый избирательный кодекс.

Г.ГУДКОВ: Он дал мне возможность потребовать отставки коррумпированного правительства Громова в Московской области, я с его согласия и ведома произносил эту речь. Понятно, что я набрал серьезных материалов, но тем не менее. С его ведома я сказал речь, которая получила огромное распространение в предвыборный период, 18 ноября, – ну, для меня понятно это дата, которую я помню, где я объяснил, какие выборы в России и обвинил власть в подготовке массовых фальсификаций. И люди после этого сами все это стали видеть – это было с ведома Миронова.

Е.АЛЬБАЦ: То есть, миронов был вполне такой радикал.

Г.ГУДКОВ: Не радикал, но давал возможность более жесткому, более критическому звену «Справедливой России» действовать.

Е.АЛЬБАЦ: Тем не менее, – тут есть вопросы – почему Миронов так открыто сдал «белоленточное движение».

Г.ГУДКОВ: Это я могу на пальцах объяснить.

Е.АЛЬБАЦ: Просто я напомню некоторые факты. В июне 2012 г. была знаменитая ваша «итальянская забастовка» – Дмитрий Гудков, Илья Пономарев, когда вы пытались отстоять право на 31-ю статью Конституции, боролись с законом против митингов. И тогда мы все помним, что после того, как закон все-таки был принят, вся фракция вышла из зала.

Г.ГУДКОВ: Мы дважды выходили. Первый раз это было в связи с этим законом, а второй раз это было тогда. Когда Олег Шеин объявил голодовку, протестуя против несправедливых выборов в Астрахани и вся фракция – может быть немножко неуклюже и неудачно, но она вышла в присутствии путина, вызвав некоторые вопросы – нужно было либо раньше уходить, либо позже. Но неважно – вышла, тем не менее, проявив характер. И Миронов вместе с Левичевым были впереди на коне и призывали к поддержке протестной активности народа.

Е.АЛЬБАЦ: В сентябре 2012 г. миронов выступил с пламенной речью в вашу защиту. Когда вас изгоняли из ГД, назвал ваше изгнание грубейшим нарушением конституции, внесудебной расправой.

Г.ГУДКОВ: Да, правда. Для тех, кто не знает, так оно и было – это была абсолютно политическое.

Е.АЛЬБАЦ: А дальше? Дальше, 27 октября, была конференция «Справедливой России», на которой Миронов уже обрушился с критикой на тех членов партии, которые поддерживали протестное движение, что произошло?

Г.ГУДКОВ: Первые симптомы обнаружились еще в феврале-марте 2012 г., когда Миронов должен был выступать, и я договорился о том, что он будет одним из первых на митинге 4 февраля, на Сахарова – за 150 тысяч пришло на митинг. И в самый последний момент он отказался – видимо, какие-то были консультации, ион решил до конца не сжигать мосты.

И, видимо, последняя капля, которая переполнила некую чашу – даже не терпения, а ожиданий Кремля – был выход его вместе с нами, с белыми ленточками на груди. После этого, я так понимаю, что в Кремле решили провести «работу над ошибками». Они поняли, что только одна давиловка, один кнут не очень хорошо помогают.

Они включили механизм «пряника»: с тремя партиями были проведены консультации – с КПРФ, «Справедливой Россией» и ЛДПР по поводу резкого, в два с половиной аза, увеличения бюджетного финансирования политических партий.

Е.АЛЬБАЦ: С 20 до 50 рублей за голос.

Г.ГУДКОВ: Да, с 20 до 50 рублей за голос. И эти условия были выдвинуты Кремлем в обмен на отказ этих трех партий поддерживать уличные протестные движения, которые для Кремля были самой большой опасностью, большим риском и большим раздражителем. И в этот момент я знаю, что шли интенсивные консультации нашего руководства, «Справедливой России» с Кремлем. И я краем уха, от сотрудников Кремля, знал, что эти переговоры увенчались неким успехом, неким соглашением.

И в октябре месяце спешно, в экстренном порядке, по инициативе Кремля, был принят закон, который предусматривал вот это резкое, в два с половиной раза, увеличение бюджета на партии, которые имеют поддержку более 3%. Причем, этот закон вступал в действие не просто так, со следующего периода, а вступал в действие задним числом, – то есть, будучи принятым в октябре, он действовал с 1 января предыдущего периода.

Таким образом, партии получили за 12-й год двойное финансирование, в 13-м – двойное финансирование: за 12-й год и за 13-1 год, то есть, получили кучу денег.

Е.АЛЬБАЦ: За 12-й год партия «Справедливая Россия» дополнительно к 174 млн. рублей получила еще 260 млн. рублей.

Г.ГУДКОВ: Думаю, что там каждый год одна и та же цифра.

Е.АЛЬБАЦ: Это как увеличение.

Г.ГУДКОВ: Да, может быть – в три раза получается.

Е.АЛЬБАЦ: То есть, вы хотите сказать, что банально купили?

Г.ГУДКОВ: Да.

Е.АЛЬБАЦ: Вот так просто?

Г.ГУДКОВ: Ну, не так просто – наверное, были какие-то беседы, договоренности, наверное, были обещаны какие-то дополнительные бонусы – например, избрание или назначение наших коллег на какие-то третьестепенные должности – например, губернатор Забайкалья, или еще что-то. Мы с «Народной партией» это все проходили – когда «Народная партия» стала близко дружить в Кремлем, она подписала себе приговор, потому что 2% на выборах это, конечно, позорище для партии, которая на тот момент имела 55 депутатов-одномандатников. То есть, если сложить количество голосов за депутатов-одномандатников, уже получится огромная цифра. Тем не менее, партия набрала всего 2% из-за соглашательской позиции. Почему мы и бузили после этого.

Что касается «Справедливой России», ЛДПР и КПРФ – то да, наверное. Смотрите: сразу после этого ЛДПР получает бонусы в виде губернатора Островского от ЛДПР. Константин Ряховский, который не очень активным был депутатом «Справедливой России» – получает право, – ну, посмотрим 8 сентября, станет или не станет – губернатором Забайкальского края.

Я так понимаю, что есть определенные договоренности с КПРФ, поскольку после этого две партии одновременно 27 октября – и КПРФ и «Справедливая Россия» провели конференцию, на которой размежевались полностью с протестным движением, заявив об отказе – что это не их метод, они будут действовать методом парламентских демократий, которая на тот момент была скукожена до предела, то есть, к этому времени был принят новый регламент с Думой – чтобы никаких «итальянских забастовок», никаких дискуссий, никаких дебатов, подобных июльским, больше не было. И так называемые парламентские оппозиционные партии проглотили эту горькую пилюлю без всякого – ну, подсластили деньгами.

И 27 октября конференция «Справедливой России» готовилась очень тайно, я был членом бюро, одним из руководителей партии, и даже я не знал, что готовится конференция и какие вопросы. Левичев собрал бюро за три дня до конференции, я с удивлением узнал, что там будут какие-то «панельные» дискуссии, что меня там, в этих дискуссиях вообще не видно и не слышно, я возмутился, спросил, что это за «панельные дискуссии», какое-то мелкотемье – давайте обсудим вопрос протестного движения, вопрос улицы, что у нас произошло 6 мая, обсудим серьезные вопросы, которые волнуют избирателей.

На что мне сказали: ладно, вы во все вмешиваетесь, так и быть, мы вам слово дадим. Вот в рамках «панельной дискуссии» пусть люди там что хотят, то и освещают. То есть, до самого последнего момента ни миронов, ни Левичев ни о чем не говорили, – по крайней мере, в публичном смысле- с членом руководства партии, готовилось все втайне. Героем съезда стал человек по фамилии гудков – не знаю, Геннадий или Дмитрий, – но фамилия «Гудков» звучала во всех выступлениях по многу раз.

Е.АЛЬБАЦ: С осуждением, вас осуждали?

Г.ГУДКОВ: Примерно треть сказала, что все нормально, а две трети жестко, резко критиковали, что я куда-то веду в тупик партию, что вообще все те, кто меня поддерживают это люди, которые разрушают партийный благородный имидж. После этого, на втором этаже, состоялось расширенное заседание бюро партии, на котором меня продолжали критиковать, требуя от меня отступиться, признать, что я был неправ.

Е.АЛЬБАЦ: От вас требовали публичного покаяния?

Г.ГУДКОВ: Ну да, чтоб сказал – извините, запутался, заигрался, пошел не в ту сторону, простите, буду в нашем общем стаде выполнять и дальше роль покорной овцы. Я отказался это делать, естественно. И вторая половина съезда также была продолжена в жестком стиле, жестком духе в отношении протестного движения. И я понял, что произошел переворот, октябрьский, в «Справедливой России» и взят курс на совершенно другие ценности.

То есть, это имитация политической борьбы, сговор с Кремлем, с партией власти, это мелкотемье, которым мы пытаемся заполнить вакуум реальных инициатив, – то есть, давайте придумаем 13-ю зарплату или 13-пенсию – неплохо звучит. Авось нас запомнят и в очередной раз выберут.

Е.АЛЬБАЦ: Прерываемся сейчас на новости и вернемся в студию.

НОВОСТИ

Е.АЛЬБАЦ: Продолжаем программу. В студии Геннадий Гудков, в прошлом член фракции «Справедливая Россия» в ГД, член партии «Справедливой России», один из руководителей партии, изгнанный ото всюду, и сейчас он является кандидатом на выборах губернатора Подмосковья от партии «Яблоко». Если можно, задам несколько вопросов, которых пришло много. «Кто наиболее вероятный заказчик прихода Левичева на квартиру с болгаркой?»

Г.ГУДКОВ: Думаю, что он сам, скорее всего. Скорее всего, его кто-то попросил в Кремле, но организатор и непосредственный идеолог этого действа он сам. Я знаю, что многие там пытались пиариться на этом фоне, потом только сообразили, что этот пиар со знаком минус.

Е.АЛЬБАЦ: Рейтинги, которые дают Левичеву ВЦИОМ…

Г.ГУДКОВ: А ему не страшно – у него нет рейтинга.

Е.АЛЬБАЦ: «В рядах эсеров можно увидеть людей, выделяющихся на фоне остальных, их мнения явно расходятся с генеральным мнением партии не особо поддерживаются – что это, вынужденное пребывание в рядах парламентской партии, чтобы творить добро, или что-то еще?»

Г.ГУДКОВ: Да. У нас нет других писателей, нет других партий, нет других фракций. Люди вынуждены – те, кто не согласен с курсом, политикой, с принятыми решениями, – они вынуждены находиться в «Справедливой России», потому что пока ничего другого нет.

Е.АЛЬБАЦ: «Почему ваши одно партийцы так легко вас лишили мандата, нарушая закон, под кем партия Миронова находится?»

Г.ГУДКОВ: Нет, мандата как раз мои однопартийцы меня не лишали, категорически против, 100%, проголосовали против внесудебной политической расправы. Мои однопартийцы, руководители о политического органа партии, исключили нас с Дмитрием гудковым – формально придрались, что мы отказались выйти из Координационного совета оппозиции, а на самом деле причины были другие: мы портили картинку для Кремля, были бузотерами, и еще Илья Пономарев, которые баламутили думу, делали демарши, заявления – мы были крайне неудобны для картинки сговора и благолепия, которого хотел достичь Кремль в ГД. И естественно, было принято решение не только меня удалить из ГД как раздражающий фактор, но и исключить из партии.

К тому же партия решила две задачи: во-первых, избавилась от депутата, который компрометировал новый курс, во-вторых, избавились от необходимости объяснять, почему они никого не выдвигают кандидатом на Московскую область. Им нужно было договориться с Кремлем.

Е.АЛЬБАЦ: А разве Романович не кандидат?

Г.ГУДКОВ: Кандидат. Хороший парень на человеческом уровне, но думаю, что даже специалисты не знают, что он баллотировался на должность мэра в Химках и был вынужден за две недели сняться – об этом никто не знает кроме него самого и людей, которые ситуацию изучали. Потому что его рейтинг был, как и сегодня у Левичева, на уровне статистической погрешности. То есть, «Справедливая Россия» выставила технического кандидата, опять вступила в сговор с властью здесь, на территории Подмосковья.

Е.АЛЬБАЦ: Все-таки это третья фракция по численности в ГД – «Справедливая Россия», значит, есть основания для торговли с Кремлем.

Г.ГУДКОВ: В итоге и сторговались. Еще надо уметь себя продать. Есть такой анекдот нехороший – женщине можно себя продать за шубу с соболями и бриллиантовое колье, а можно за карамельки – и то и другое продажа, но в одном случае хоть гонорар приличный. Вот они продали себя за карамельки.

Е.АЛЬБАЦ: «Справедливая Россия к следующим выборам в ГД войдет в кремлевский «Объединенный народный фронт»? Вряд ли теперь люди будут голосовать за эсеров – они предали своих избирателей».

Г.ГУДКОВ: Давайте преждевременно не будем хоронить «Справедливую Россию» как партию. То, что она сегодня стала личным проектом Левичева и примкнувшего к нему Миронова и ряда других товарищей, это совершенно понятно. Но это вовсе не означает, что нужно сложить лапки и не бороться за нее. Я намерен обратиться к съезду партии, к делегатам – с тем, чтобы они посмотрели. Куда идет партия – в политическое небытие.

Е.АЛЬБАЦ: Когда будет съезд?

Г.ГУДКОВ: 27 октября. И думаю, что мы еще поговорим на эту тему неоднократно.

Е.АЛЬБАЦ: А если вы исключены, то, каким образом?

Г.ГУДКОВ: Как гражданин России, как бывший однопартиец, считающий свое увольнение и исключение незаконным, потому что я член политбюро, был секретарем партии. И когда 13 человек сели, пошушукались и исключили из партии – пусть там было даже сто камер, они же решили из этого пиар сделать в мою пользу и пользу Дмитрия Гудкова, – это не решение партии. Если члены партии, руководители региональных, местных отделений найдут в себе силы и мужество признать пагубность этой политики и этого курса и вернутся к тому положению, которое еще совсем недавно было в «Справедливой России», пересмотреть принципы организации партии, руководства партии, – почему не вернуться и не сделать нормальную партию? Тем более, что она имеет членство в Социнтерне – это был трудный и долгий путь.

Полная расшифровка

Что изменилось в октябре 2013? В октябре 2013 года прошёл съезд партии, на котором неформальный лидер «Справедливой России» Сергей Миронов стал её формальным руководителем. После этого оценка партии внешней политики начала совпадать с государственной. И в декабре 2013 Геннадий Гудков уже заявляет Татьяне Фельгенгауэр и Ирине Воробьевой, что «Справедливая Россия» свою точку невозврата уже все-таки прошла. 

И. ВОРОБЬЕВА: Первый вопрос у нас традиционный – о самом сложном решении, которое вам приходилось принимать в своей жизни, решение, которое было самым мучительным.

Г. ГУДКОВ: Мне легко ответить на ваш вопрос. Это было в прошлом году, когда мне жестко поставили вопрос – либо ты с нами, либо против нас. Я сказал, что хотел бы остаться самим собой.

И. ВОРОБЬЕВА: Вы имеете в виду «Справедливую Россию»?

Г. ГУДКОВ: Нет, я имею в виду власть. Меня пригласили и сказали: либо мы у тебя всё отберем, будут разбиты все твои активы, компании, будем тебя преследовать, либо вот тебе на другой стороне пряник для тебя, для твоего сына. Это был очень тяжелый выбор. Честно говоря, я не ожидал, что они будут так подло и мерзко действовать. Но, тем не менее, выбор мне пришлось сделать. И это был непростой выбор. За любым человеком всегда есть люди, в судьбе которых он участвует. Я участвовал в судьбе многих тысяч людей. Мне до сих пор перед ними стыдно. Наверное, я испытываю комплекс вины, что я не сумел, не защитил, не смог поддержать их в этой ситуации, когда шел погром нашего семейного бизнеса, в котором работали 4,5 тысячи сотрудников, это в основном бывшие ветераны, сотрудники правоохранительных органов, спецслужб и так далее. Я не сумел их защитить от нападок власти, от разрушения компании. Несколько тысяч человек потеряли работу сразу, тысячи чуть позже. Была неприятная картина. То, что мы создавали 20 лет трудом многих тысяч людей.

И. ВОРОБЬЕВА: Этого решения от вас требовали сразу же?

Г. ГУДКОВ: Нагнетание шло постепенно. Началось летом 2011 года. Первая ласточка пролетела летом 2011 года. И всё это развивалось. В декабре мне сказали: смотри, к марту у тебя будут большие проблемы. В феврале дали команду действующему резерву ФСБ, который был прикомандирован к объединению «Оскордъ», срочно уволиться, потому что они не могли позволить, чтобы в компании, которую они громят, работал еще действующий офицер ФСБ. Это всё шло постепенно. Я даже не столько думал о возможности уголовного преследования и клеветы, которая на меня лилась в течение 2012 года, вот эта травля всей моей семьи, сколько мне было крайне обидно за тех людей, которые виноваты лишь тем, что они работали в компании, принадлежащей семье Гудковых.

И. ВОРОБЬЕВА: А потом это как выглядело? Вы должны были сказать – нет, я не с вами?.. Или они сделали вывод?

Г. ГУДКОВ: Я должен был согласиться на те предложения, которые мне делались.

И. ВОРОБЬЕВА: А что за предложения?

Г. ГУДКОВ: Хорошие предложения. Не буду озвучивать, они носили конфиденциальный характер.

И. ВОРОБЬЕВА: Это была должность какая-то?

Г. ГУДКОВ: Это была должность. Это была должность для моего сына, причем значительно более интересная, чем предложенная мне. Это было спокойствие. Нужно только было выйти из протестного движения, отречься, перестать критиковать власть, даже не обязательно публично отрекаясь и публично сжигая мосты.

И. ВОРОБЬЕВА: Просто перестать.

Г. ГУДКОВ: Просто перестать, просто отойти в сторону.

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Вторая сторона, кто с вами вел эти разговоры, это администрация президента?

Г. ГУДКОВ: Да.

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Когда поступил первый сигнал, вы поняли, что вам придется делать выбор, вам придется принимать это решение, или вы старались не раздумывать об этом?

Г. ГУДКОВ: Я старался сдемпфировать и объяснить, что жесткая позиция в отношении оппозиции (извините за тавтологию), она приводит только к озлоблению, к разделению страны на лагеря, что является предтечей конфронтации. Я пытался объяснить, что наличие оппозиции полезно для власти, у которой есть инстинкт самосохранения и какая-то ответственность за страну. Мои аргументы оказались тщетными.

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Вы жалеете о таком решении?

Г. ГУДКОВ: Не жалею. Мы можем все всё потерять. Если я потеряю это на 2, на 3, на 4 года раньше, это никакого значения не имеет. А сейчас еще, наверное, можно остановить надвигающийся системный кризис, который может закончиться чем угодно.

И. ВОРОБЬЕВА: Это вы сейчас говорите. А когда громили бизнес, когда всё это было, неужели ни разу не пожалели?

Г. ГУДКОВ: Я с 2001 года достаточно жестко и резко критикую власть. Как я стал депутатом, мои первые шаги, мои первые действия были связаны с критикой власти. Самая первая война, которую я вел с властью, это за сохранение российского военного присутствия на Кавказе. Потому что то, что делалось с нашими военными, с нашими военными базами, вот эти секретные предательские директивы Генерального штаба, который подписывал бывший начальник Генштаба Квашнин, привели к моей первой серьезной конфронтации с властью, после чего я был поставлен на прослушку, телефоны моих помощников были поставлены на прослушку, мне посыпались завуалированные и не очень угрозы. Это был мой первый конфликт с властью, как только я стал депутатом ГД в 2001 году.

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: У вас же такая закалка, вы же работали в спецслужбах, в КГБ.

Г. ГУДКОВ: Всё равно тяжело, когда тебя объявляют дичью и на тебя объявляют охоту. Я был вынужден отправить жену за рубеж. Единственный раз, когда она приехала за 5 месяцев ее отсутствия на два дня на свадьбу к Дмитрию Гудкову, нашему общему старшему сыну, то ее пытались задержать в аэропорту вместе с 6-летним внуком Иваном. Это была мерзкая картина. Они не хотели на самом деле задержать, просто они показывали всемогущество – мы можем всё. Мы можем с тобой что угодно сделать, мы можем тебя посадить в тюрьму, можем не посадить, мы можем тебя оклеветать на каналах СМИ, можем не делать этого, мы можем задержать твою жену, мы можем этого не делать. Мы можем всё. Вот эта вседозволенность, эта демонстрация абсолютно наглой безнаказанности – я это прекрасно понимаю, я не пальцем делан, не с улицы пришел в политику. Я очень хорошо понимаю, как работают механизмы. Такая была демонстрация всесилия. Это очень неприятно.

И. ВОРОБЬЕВА: Я хочу вернуться назад, в 80-е годы, когда вы закончили Краснознаменный институт КГБ, который позднее превратился в Академию внешней разведки. И с 1982 года вы работали в Коломенском городском отделе КГБ.

Г. ГУДКОВ: Сначала не так. Я был в комсомоле, работал там, потом пришел в территориальные органы, потом меня взяли после загранкомандировки в Академию внешней разведки (сказали тогда, что удачно съездил). И потом я уже дорабатывал. Когда я закончил Краснознаменный институт, уже не нужно было такое количество разведчиков. Большинство рассовали по территориальным подразделениям. Я уже заканчивал службу, работая последний период в чистой контрразведке. Такова моя биография в спецслужбах. Я отработал там 1981 по 1993-й де-юре, почти 12 лет.

И. ВОРОБЬЕВА: За эти почти 12 лет службы, давайте за этот период возьмем какие-нибудь тяжелые решения, которые вам приходилось принимать и которые вы сейчас можете вспомнить как решения?

Г. ГУДКОВ: Только во время учебы в Краснознаменном институте, в Академии внешней разведки. Там от нас требовалось очень много формализма, очень много показухи. Мне всегда коробила бюрократия и формализм. Я работал в комсомоле. Мой товарищ и бывший начальник рассказывал. Вот охарактеризуй одним словом Гудкова, и он на голубом глазу сказал – бунтарь. Поэтому мне тяжело было работать с формализмом тогда еще, в комсомоле. Я не хотел этих должностей, которые были связаны с тупым исполнением чьих-то распоряжений. Я так жил и работал – прожектор, оперотряд, какие-то патриотические формы работы с молодежью, патриотические лагеря, это я делал.

Потом в КГБ мне тоже было непросто. Хотя у меня были очень хорошие начальники. Меня и в комсомоле любили, и в комитете. Я могу сказать только добрые слова о своих начальниках, ни о ком не хочу, не могу и не имею права сказать плохо. Мне всё прощалось. Хотя я был весьма неординарным человеком, который мог послать какие-то азы и каноны. И это сыграло со мной дурную шутку в Краснознаменном институте, где были преподаватели ортодоксы. Несмотря на мои явные успехи – бог не обделил меня способностями, – они видели какую-то червоточину, как они считали, хотя я был истинным марксистом-ленинцем, т.е. я всегда читал основы теории и идеологии, никогда не читал учебники, чьи-то конспекты. Поэтому я мог спорить с преподавателями по содержательной части работ Маркса, Энгельса, Ленина, других основоположников социализма или коммунизма, но не по конспектам и каким-то изложениям учебниковым. Поэтому я там сцепился с одним преподавателем, который на меня написал донос.

И. ВОРОБЬЕВА: За что донос?

Г. ГУДКОВ: Долгая история. Ему показалось, что я отклонился от канонов разведки во время учебы. На самом деле это были согласованные с другим начальником действия, о которых тот просто не доложил. Испугался. Он не доложил, а я вроде в их глазах нарушил некие каноны. И этот преподаватель на меня написал кляузу. Был разбор полета. Меня достаточно жестко выставили нарушителем. Правда, поставили все хорошие оценки, пятерки. И я плюнул жестко на всё, сказал: «Я шел сюда за идею работать, я отсюда и уйду за идею. Вот мой рапорт». Это вызвало переполох.

И. ВОРОБЬЕВА: Страшно было?

Г. ГУДКОВ: Я терпелив и готов к компромиссам. Но когда я что-то решаю, я теряю чувство страха. У меня такое бывает. Я встал, резко, жестко выступил, повернулся, вышел из этого зала, где шел разбор полета, просто хлопнул дверью и ушел. И потом там был уже другой разбор полета. Никому не хотелось скандала. Я написал рапорт, что я хочу уйти в связи с несогласием, в связи с тем, что это подлость, а я не хочу терпеть чужие подлости и отвечать за них. И меня потом обманным путем, уговорами все-таки вернули в «лоно церкви», т.е. КГБ СССР и отправили в разведку.

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Т.е. вас можно обмануть?

Г. ГУДКОВ: Уговорили. Я тогда был молодой парень, мне было 32 года, был резкий. Поэтому у меня была конфликтная ситуация с тогдашней ортодоксальной частью преподавателей. Он пришел, это было наше первое знакомство: «Ой, у вас не все члены политбюро». Я, как истинный марксист-ленинец, говорю: «А разве это имеет принципиальное значение – 12, 13, 14?» Для него это был шок. Отношения не заладились с самого начала.

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Когда вы рассказывали эту занимательную историю, вы сказали, что вы пошли за идею. Почему вы вообще решили идти работать в КГБ?

Г. ГУДКОВ: Я считал, что в КГБ есть некий ореол таинственности и полномочий, которые позволяют бороться с тем, что меня не устраивало в стране. С 16 лет я вел всякие дебаты, говорил о безобразиях организации власти в России, спорил со всеми своими друзьями. Мы с моими коллегами, когда учились на контрразведку, пешком ходили от площади Дзержинского до (неразборчиво), всё спорили о том, прав Брежнев, не прав, что происходит с политбюро, что происходит с партией, что происходит с КГБ и так далее.

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Вы решили поменять систему изнутри?

Г. ГУДКОВ: Да.

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: А не было никакой брезгливости – идти вот к этим людям, заниматься такими вещами?

Г. ГУДКОВ: Не было брезгливости. Было осознание, что это может быть каким-то выходом. Моя семья пострадала от репрессий 1937 года. У меня забрали деда, никто его больше потом не видел. Он был расстрелян или погиб в лагерях буквально через несколько месяцев. Память об этом в нашей семье жива до сих пор. И моя бабушка, когда услышала, как я в 5 классе сказал, что пойду в КГБ работать, она пришла в ужас. И мама, которая является членом семьи репрессированного, тоже насторожилась. Но я считал, что я иду служить не режиму, а родине. Был у меня такой романтичный период. Да и сейчас он продолжается. Я старался делать больше, чем требовали от офицера контрразведки. Я очень много убрал с должностей людей, которые были подлецами, которые мимикрировали под коммунистическую, социалистическую идеологию, а на самом деле были хапугами, взяточниками, насильниками.

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Вы чисткой рядов занимались там?

Г. ГУДКОВ: В том числе. Я занимался контрразведкой, у меня неплохие показатели, я всё время был на хорошем счету, меня двигали, досрочно звания давали, премии, грамоты. У меня это всё получилось. Но я попутно еще комбинировал так, чтобы негодяи и мерзавцы вылетали с работы.

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Надо было в Госдуме то же самое делать.

Г. ГУДКОВ: (СМЕЕТСЯ).

И. ВОРОБЬЕВА: Реплика провисла, я бы так сказала.

Г. ГУДКОВ: Дело не в Госдуме. Госдума – отражение политического строя, расклада политических сил в стране. Тут надо менять расклад политических сил в стране.

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: В КГБ вы пошли, чтобы поменять систему изнутри.

Г. ГУДКОВ: Да.

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: А в Госдуму вы пошли не за тем же?

Г. ГУДКОВ: Когда в 90-х годах, по сути дела, страна помирала, я вообще пришел к Лебедю. Генерал Лебедь бы на подъеме после первых выборов. Я пришел к его людям, они тоже там все офицеры. Ребята, надо что-то делать, потому что страна валится. У них тогда были серьезные мысли о госперевороте, в хорошем смысле этого слова.

И. ВОРОБЬЕВА: Госпереворот в хорошем смысле слова.

Г. ГУДКОВ: Им требовалась поддержка изнутри ФСБ. Я тоже знал многих людей, которые были готовы к решительным действиям. Молодые были тогда. Мы обсуждали возможность госпереворота в стране и отстранение от власти Ельцина. Это было, не буду скрывать. С этого момента начался мой конкретный интерес к политике. Когда я уходил из КГБ, думал так: всё, свое дело, чистый стол, никакой бюрократии, никакого формализма, никакой политики, управдомом пойду, как Остап Бендер. Ничего не получилось. Я понял, что проблемы общие, что, не устранив их, невозможно в стране спокойно жить, работать, зарабатывать.

Можно было встроиться в систему. Мне тысячу раз предлагали вместе со всеми воровать, вместе со всеми откатывать, вместе со всеми пилить бюджетные бабки, вместе со всеми отправлять без оплаты товар на экспорт, в смысле без отдачи денег – чего только не предлагали. Но я этого не делал. Наверное, юношеские романтические идеалы, которые были, они не позволяли мне это делать. Я считал, что можно заработать честно. Я не стал олигархом, но я стал хорошо обеспеченным человеком. Я обеспечил свою семью жильем, обеспечил нормальными условиями жизни. Я всегда считал, что можно честно заработать, не надо для этого воровать и заниматься подлости.

Когда я понял, что страна валится, я понял, что надо идти в политику. И вот одной из рекомендаций моих товарищей, когда я поближе сошелся с «лебедевцами» и потом дальше была рекомендация пойти в ГД, попробовать себя на одномандатном округе. Я пошел в том городе, где я родился и вырос, уроженцем которого являюсь, это город Коломна, обратился к тем людям, которых считаю своими земляками. Первый раз я проиграл. Но со мной почему-то всё время губернаторы воевали. Сначала губернатор Тяжлов, у них там был свой кандидат, совершенно непроходной. Может, неплохой парень, но дундук. Потом Громов воевал. Как-то так получалось, что губернаторам не нравилась моя самостоятельность.

И. ВОРОБЬЕВА: Поему вы пошли в Госдуму понятно. Зачем вы пошли во фракцию «Единая Россия» потом?

Г. ГУДКОВ: А когда шла «Народная партия» на выборы, она не прошла. И мы все пришли к одномандатникам. Что делать? А так как мы были близкородственной группой с Морозовым – у нас же были подписаны соглашения, – Олег говорит: «Давай у нас будет автономная группа депутатов-одномандатников, будем все свои вопросы решать, у нас будет демократия, у нас будет самостоятельность, давай приходи, будешь у меня замом по подгруппе. Я к Олегу хорошо относился, до сих пор так отношусь. Я принял это приглашение. Пытался что-то поменять изнутри. Но когда убедился, что это невозможно, я написал заявление, поблагодарил всех за сотрудничество, ушел в «Родину» тогда. Вот так объясняется мое нахождение в «Единой России». Я никогда не был членом этой партии.

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Почему «Родина»?

Г. ГУДКОВ: Тогда больше ничего оппозиционного не было. Коммунисты – да, они оппозиционны, тогда были еще более оппозиционны, чем сегодня, но все-таки это идеология вчерашнего дня, при всем уважении ко многим товарищам из КПРФ. Не хотел я носить портреты Сталина и отмечать все эти дни рождения вождей. ЛДПР – понятно, это театр одного актера, который сейчас, к сожалению, постарел и как-то сдулся. Поэтому оставалась единственная более-менее оппозиционная фракция – это «Родина», из которой к тому времени, правда, удалили Рогозина и кого-то еще. Она была уже более блеклая, чем в первое время. Всё равно это была единственная форма оппозиционной деятельности, допустимая в том политическом варианте, в той политической конфигурации.

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: И только потом появилась «Справедливая Россия».

Г. ГУДКОВ: «Справедливая Россия» появилась не без моего участия. Я с Мироновым много раз говорил на тему создания социал-демократической партии в стране. Сначала я вообще разговаривал с Морозовым. Я считал, что Олег может возглавить социал-демократическую партию, мы бы стояли рядом, помогли. Он по своим тогдашним взглядам соответствовал. Но насторожились в Кремле, не захотели отдать Морозова. И тогда я пошел к Миронову, он тоже проявлял некоторые признаки создания партии. Мы с ним несколько раз встречались, разговаривали о том, что необходимо создать социал-демократическую партию Но когда создали «Справедливую Россию», про меня, естественно, забыли.

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Какая-то обида прозвучала сейчас в вашем голосе.

Г. ГУДКОВ: Потом, правда, вспомнили, опомнились и сказали «извини».

И. ВОРОБЬЕВА: Мы с вами прошли по некоторым этапам вашей жизни: КГБ, политика в виде одной партии, потом «Единая Россия», потом «Родина», потом «Справедливая Россия».

Г. ГУДКОВ: «Единая Россия» – фракция. Никогда не был в партии. Хотя очень много раз предлагали, в том числе большие должности.

И. ВОРОБЬЕВА: Вы ушли оттуда, вы ушли оттуда, вы ушли оттуда… Этап «Справедливой Россия» мы тоже знаем, чем закончился.

Г. ГУДКОВ: Я как колобок – от бабушки ушел, от дедушки ушел.

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Плохо кончил этот колобок, хочу напомнить.

Г. ГУДКОВ: Он не идейный был. Я идейный колобок. Хотя я партию поменял всего одну. Из другой меня исключили.

И. ВОРОБЬЕВА: КГБ тоже не партия.

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Образ жизни.

И. ВОРОБЬЕВА: Имеются в виду этапы вашей жизни, где вы всё время уходили. Уходили оттуда, уходили оттуда, но при этом вы переходили по идеологическим соображениям и туда, и туда. И уходили из таких же соображений.

Г. ГУДКОВ: Исключительно по идейным.

И. ВОРОБЬЕВА: Сейчас у вас другой этап вашей жизни. Как вы принимаете решения на этом этапе? С кем вы можете работать, с кем вы не можете работать? Я имею в виду, далеко ли этап, когда вы скажете, что и здесь вам не по пути, потому что идеология вам не подходит?

Г. ГУДКОВ: Я всегда мечтал, чтобы в России возникла нормальная, современная социал-демократическая партия, может быть, в широкой коалиции, но тем не менее. Левоцентристская. И пока никому не удалось этого сделать. Допустим, «Народная партия» Геннадия Ивановича Райкова. Он очень хороший человек, я его уважаю на человеческом уровне, но он совершенно не политик в этом отношении, не партийный лидер. Он не понимал, как это делать, и другим не давал.

И. ВОРОБЬЕВА: Вы не сошлись.

Г. ГУДКОВ: Не то что не сошлись. Он просто не понимал этого. К сожалению, не понял этого, или не захотел понять, предпочел другую линию поведения и Сергей Миронов. Наверное, он просто счел, что быть в обойме, быть при деньгах, быть при почете, славе и других регалиях лучше, чем пытаться что-то изменять, опровергать, ниспровергать и так далее. До сих пор в России не существует социал-демократической партии, нет левоцентристской партии, нет партии, которая бы проводила политику, исповедуя эти взгляды. Поэтому я сейчас вынужден делать это сам с моими товарищами. И мы в ближайшее время проведем съезд российских социал-демократов и дальше пойдем путем объединения других политических партий, общественных движений, гражданских платформ, я имею в виду не партий, а каких-то гражданских организаций, для того чтобы в России появилась нормальная, современная, честная партия, которая бы отстаивала идеалы социал-демократии и, может быть, каких-то близких нам гражданских движений.

И. ВОРОБЬЕВА: Т.е. всё это время вы искали себя в политике и в жизни.

Г. ГУДКОВ: Я давно себя нашел. У меня есть записи еще той кампании 1999 года, там я очень четко говорю, что в России нужна социал-демократическая партия. Есть две массовые идеологии: это правоконсервативная и левоцентристская, социал-демократическая. Это две крупнейшие идеологии в мире. Они являются крупнейшими политическими партиями, практически по очереди или через какое-то количество лет возглавляют правительства очень многих стран. А у нас этого нет. У нас просто номенклатура, которая пришла к власти и всеми способами делает так, чтобы никому не отдавать.

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: У меня вопрос про решение, которое не было принято. Вы помните, как вам скандировали «сдай мандат»? И вы тогда объясняли, почему вы не сдаете депутатский мандат.

Г. ГУДКОВ: Когда мне скандировали «сдай мандат»?

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Когда были «болотные дела».

Г. ГУДКОВ: Это стояли человек 200. И когда я сказал, что мы мандаты сдадим, они захлопали. И я добавил: «Когда отнимем ворованные мандаты у «Единой России». Они всё захлопали, потому что это их устроило.

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Суть не в этом. Тогда вы решили не сдавать депутатский мандат, продолжили работать в ГД.

Г. ГУДКОВ: Я никогда не обещал сдать мандат.

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Я не к тому, что вы обещали или не обещали. Я к тому, что вы решили не сдавать его.

Г. ГУДКОВ: Я поставил вопрос на фракции, я поставил вопрос перед партиями…

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Можно я задам вопрос.

Г. ГУДКОВ: Чтобы вы знали, что задавать.

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Я помню, как это всё происходило. Потом партия поступила с вами так, как поступила. Вы не жалеете, что вы не устроили громкий уход?

Г. ГУДКОВ: Громче не бывает. Они сами это сделали, сами срежиссировали театр абсурд. И все увидели, что это театр абсурда. Потому что такое количество журналистов, камер, микрофонов я видел в своей жизни только три раза. Последний раз это было исключение из «Справедливой России». Такого политического внимания мне не так много уделяли в жизни. За такой пиар еще платить надо. От того, что меня исключили, потеряла только «Справедливая Россия». Я выиграл. Потому что все понимают, что это партия соглашательского курса, партия, которая обслуживает сегодня интересы кремлевской бюрократии.

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Это же было понятно еще и до того, как вас исключили.

Г. ГУДКОВ: Ну кто вам сказал?

И. ВОРОБЬЕВА: Когда только создавалась «Справедливая Россия», многие говорили об этих двух ногах власти, которые очень неравномерные, это «Справедливая Россия» и «Единая Россия». И никто до этих громких заявлений и этого противостояния даже не воспринимал «Справедливую Россию» как оппозицию.

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Была классная партия, потом вас исключили – и она стала плохой партией?

Г. ГУДКОВ: «Справедливая Россия» могла стать нормальной социал-демократической оппозиционной партией. Но не захотела. Потому что партийная верхушка, партийная бюрократия Миронов и Левичев, они сделали это по своим индивидуальным, личным проектам. Мне искренне жалко людей, которые остались в «Справедливой России», искренне веря, что в России можно что-то изменить с помощью партийного строительства. Я думаю, эти люди рано или поздно придут к нам, те люди, которые действительно честные и искренние перед самими собой. Что касается «Справедливой России», у нее был шанс, и этот шанс, чуть-чуть додавив, можно было реализовать несколько раз. Первый раз – это была кампания до 2011 года. Вспомните, и Миронова изгоняли, и он взбрыкивал очень серьезно, и риторика была резкая, потом было участие в протестных движениях – белые ленточки, «итальянская забастовка». Это всё было в «Справедливой России».

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: А потом вам каждый раз говорили – что вы участвуете в каких-то акциях? Да как вы можете?

Г. ГУДКОВ: Объясняю. Это было до сентября, до момента расправы со мной в Думе. «Справедливая Россия» сохраняла эту инерцию оппозиционности. Они не сдали меня в Думе, когда меня исключали, незаконно лишая мандата. Что произошло потом? Произошла банальная вещь – их просто купили. И не только их. В Кремле сообразили, что кнут хорошо, но пряник бывает и лучше, и сказали: ребята, мы вам увеличиваем финансирование политических партий из бюджета в два с половиной раза, причем мы даем вам деньги задним числом за целый год. «Справедливая» получает 13 млн. долларов в год. Пришли и сказали. И что?

Конечно, наши руководители поняли, что это их шанс безбедного, сытного, спокойного, теплого существования еще на несколько лет, нужно только избавиться от этих бузотеров, типа Гудковых, Пономаревых – и тебе место под солнцем на ближайшие годы гарантировано. И произошел резкий поворот, как поворот над Атлантикой. К сожалению, произошел поворот не только «Справедливой России», но частично и КПРФ.

В один день – 27 октября, точная дата этого поворота известна. Обе партии принимают решение порвать с уличным движением и как таковым оппозиционным движением вообще. Коммунисты поумнее это сделали, наши потопорнее. С тех пор можно сказать, что «Справедливая Россия» развернулась на 180 градусов и идет в противоположную сторону тому курсу, которым она шла полтора года под нашим влиянием и нашим давлением. Партийную верхушку просто банально купили.

Полная расшифровка

При этом в ноябре 2013 член «Справедливой России» сетовала на уход своих коллег, в частности Ильи Пономарева, но при этом считала, что внутри партии еще остаются люди, которых не стоит считать приспособленцами. Фрагмент программы «Без дураков» с Сергеем Корзуном. 

С.КОРЗУН: Оксана Генриховна, давайте разберемся с вашим статусом нынешним в “Справедливой России”. Одни вас поздравляют с тем, что вы оттуда вышли, другие недоумевают, как вы туда попали. Ну, вообще, сожалеющих среди задающих вопросы здесь, на “Эхе”, не встретил. После той самой конференции, на которой вы не вошли в руководящие органы, скажем так, партии, каков ваш статус ныне в “Справедливой России”?

О.ДМИТРИЕВА: Мой статус – я на данный момент остаюсь в “Справедливой России”. Я руководитель Питерского отделения, санкт-петербургского “Справедливой России”. Надо немножко напомнить, что все напряжение и то, что обсуждалось на съезде – стартом послужило обращение, открытое письмо отделения “Справедливой России” в Санкт-Петербурге, которое мы приняли на конференции, где была изложена оценка ситуации в партии; где было сказано, что многочисленные обращения избирателей и мнение членов партии в Санкт-Петербурге, что политика не всегда последовательная, не всегда внятная, что последние выборы, особенно в Москве и Московской области – партия не откликается на запрос со стороны избирателей, и, что на предстоящем съезде нужно четко определиться с курсом. Курс, который был указан в письме моих коллег на конференции, это то, что партия должна быть оппозиционной партий профессионалов социально-демократической направленности. Причем, важно все: и то, что это не только оппозиционная партия – можно же маргинальные лозунги выкрикивать, они будут очень оппозиционные – но и то, что это оппозиционная протия профессионалов, то есть, та партия, которая предлагает профессиональные альтернативы; и социал-демократической направленности.

Дальше были требования изложены, что члены партии, что Николай Левичев должен покинуть свой пост и в партии должно быть восстановлено единоначалие. Вот, три позиции.

С.КОРЗУН: Можно даже я процитирую вас: «Мы оппозиционная партия или партия лояльная власти? Мы социал-демократическая партия или кооператив по обслуживанию отдельных бизнес-интересов? Мы, действительно, боремся за власть или повышаем собственную узнаваемость?» То есть, ваши ответы всегда первые?

О.ДМИТРИЕВА: Да. Это, наверное, вы цитируете из выступления на съезде.

С.КОРЗУН: Да.

О.ДМИТРИЕВА: А, это примерно то же самое было изложено в письме. Надо сказать, что это обращение было принято единогласно на конференции. Более того, все члены конференции, вся фракция наша в законодательном собрании Санкт-Петербурга неоднократно подтверждала эту позицию. И, несмотря на то, что подверглась организация, надо сказать, обструкции и шельмованию – это, как кто хочет – никто из тех, кто присутствовал при конференции, их тех, кто подписал это письмо, свои позиции не сдал и от своих слов не отказался. Теперь, что было на съезде. На съезде тоже, на мой взгляд, достаточно знаменательном. Мы все знаем, что тот, кто находится у руля партийного аппарата, тот во многом предопределяет состав съезда, поэтому…

С.КОРЗУН: Кто это был?

О.ДМИТРИЕВА: Председатель партии Николай Левичев. Естественно, он руководит аппаратом и руководит организационной деятельность партии, и, поэтому у нас не было иллюзий по поводу того, какой будет расклад сил на съезде. Но, при этом меня поразила и реакция зала, когда было мое выступление. Самое главное, меня потрясло – это говорит о том, вообще, характеризует партию и людей, которые есть в ней – что, когда было голосование на совещании глав делегаций, руководителей делегаций из разных регионов, за мое включение в состав президиума 26 руководителей делегаций из 80.

С.КОРЗУН: Не только питерские.

О.ДМИТРИЕВА: Да, не только, питерская я одна была, я руководитель делегации. Вот, так в открытом абсолютно голосовании руководители делегаций, зная, что за ними региональные отделения, люди так вот подняли руки и голосовали за мое включение – 26. Это, в общем, люди не маргинальные, ответственные руководители своих организаций, понимающие все возможные последствия и все возможные риски. Но, дальше – больше. Уже на съезде, когда на следующий день заседание, следующее заседание съезда, меня опережая даже питерское отделение, выдвигает калужское отделение “Справедливой России” в состав президиума. И в открытом голосовании на виду у президиума 130 человек – так, как сейчас, я специально взяла этот…

С.КОРЗУН: Для зрителей Сетевизора – это мандат.

О.ДМИТРИЕВА: Это мандат. И вот так его держат под камеры, пока все в открытом голосовании это все не сосчитают. Потом сосчитали плохо, в общем, они держали – я не знаю – минут 7-6 так. 130 делегатов – это понятно, что отнюдь не Питер, потому что питерских мандатов там 7-8 штук. Поэтому меня это потрясло, я не ожидала, что такое количество людей не просто разделяющих мою позицию, а, которые не бояться, имеют смелость, ответственность так открыто поднять мандат.

С.КОРЗУН: Ну, в общем, это понятно. Не совсем понято ваше потрясение или политический риск у вас, что люди скрывают свои убеждения?

О.ДМИТРИЕВА: Это и означает, что в партии очень много людей не просто придерживающихся тех же взглядов, что и я, но не приспособленцы. Вот, когда говорят, что это «партия приспособленцев», «вторая нога Кремля» и так далее – нет, эта доля показывает, что это не так. Могу сделать еще сопоставление. Я очень долго в Государственной думе…

С.КОРЗУН: С 93-го года с коротким перерывом на министерский пост.

О.ДМИТРИЕВА: Да, я потом в отставку и возвращение в свой родной университет. В “Единой России” всегда были люди, которые видели пагубность законов, которые принимаются, и мы видели, что их профессионализм, их совесть противится тому, что принимается: и в бюджетном комитете есть такие профессионалы. И видим, какие «муки совести или сшибка» – помните? «Новое назначение» роман. Она назвали это сшибкой. Но, при этом из 250 человек (или сейчас 230) могут проголосовать открыто против линии партии ну, 2,3,4, 5 человек: Борис Львович Резник, Мария Максакова, Говорухин, Моисеев – ограниченное количество людей, мы их всех знаем. А тут – 130. Это все-таки большая разница: 5 или 130.

С.КОРЗУН: Но, партия-то, в общем, оппозиционная.

О.ДМИТРИЕВА: И, это объясняет мою позицию. Во-первых, я не могу оставить питерского отделение, которое полностью разделяет, поддерживает мою позицию – это люди, которые ничем себя не запятнали. И фракция в законодательном собрании, и муниципальные депутаты – мы готовимся к выборам муниципальным в 2014 году и хотим создать единый оппозиционный блок с КПРФ, с «Яблоком», возможно, с представителями «Гражданской платформы», с представителями других гражданских институтов.

С.КОРЗУН: То есть, жест Ильи Пономарева повторять не будете в ближайшее время?

О.ДМИТРИЕВА: Я, с сожалением очень отношусь к уходу Ильи Пономарева, но я ему сказала, что разводиться хорошо только тогда, когда нет детей и совместно нажитого имущества. Тогда можно хлопнуть дверью и уйти с зубной щеткой.

С.КОРЗУН: Это, как у вас с «Яблоком» было, что ли просто история?

О.ДМИТРИЕВА: С «Яблоком» было очень давно.

С.КОРЗУН: Отдельная история о министерском посте, может быть, вернемся.

О.ДМИТРИЕВА: Отдельная история, и потом там уже столько перемололось, что все уже теперь наоборот – мы с ними союзники.

Полная расшифровка

В начале марта 2015 Оксана Дмитриева была отстранена от руководства Санкт-Петербургским региональным отделением «Справедливой России». 30 марта она написала заявление о выходе из партии.

Надо сказать, что при Сергее Миронове партия с курсом стала определяться довольно быстро. Уже 20 марта 2014 года Сергей Миронов выступил с пламенной речью на заседании Госдумы при обсуждении федерального закона «О принятии в РФ Республики Крым и образовании в составе РФ новых субъектов». Миронов начал свою речь (https://mironov.ru/51421810 ) с того, что «Справедливая Россия» «безусловно, поддержит и ратификацию международного договора между Республикой Крым и Российской Федерацией и Федеральный Конституционный закон о вхождении в состав России нового субъекта Российской Федерации» Крыма и Севастополя. Закончил он свою речь фразой «Давайте поможем Крыму – построим мост!»

И 20 марта 2014 Государственная дума ратифицировала договор о принятии Крыма и Севастополя в состав России. «За» проголосовали все депутаты, кроме одного единственного Ильи Пономарева. Об этом в 2018 году он рассказывал Станиславу Крючкову и Ольге Журавлевой. 

С.КРЮЧКОВ: В этом смысле расставание с коммунистами было не отказом от идей, а смены системы координат, в которых вы существуете? Потому что роман был довольно недолгим — 3 года: в 2006 году вы ушли из КПРФ.

И.ПОНОМАРЕВ: Нет, роман был чуть дольше: я пришёл в компартию в 2002 году, ушёл оттуда в 2007. И я не ушёл из левого движения. В 2003 году я создавал организацию «Левый фронт», к которой позже присоединился Сергей Удальцов, когда я больше ушёл в тень — как раз в 2006 году, когда я занимался проектом создания технопарков в России и мне было очень трудно заниматься публичной политической деятельностью. Из Компартии я ушёл в «Справедливую Россию», когда это партия, собственно, создалась.

У меня не было на 100% такого, я бы сказал, эстетического совпадения с КПРФ. Потому что в КПРФ есть сильное левое крыло — действительно полноценное, настоящее левое крыло. Но есть ещё и очень сильное национал-патриотическое державническое крыло. И вот этот вот национал-социализм мне совершенно не близок. Тем более что сейчас это державническое крыло доминирует в партии. Поэтому все эти крымнашистские тезисы, что, конечно, совершенно противоречит позиции левых. У Ленина в 1915 году позиции было сугубо антивоенные. Циммервальдский процесс — лозунг был: «превратим империалистическую войну в гражданскую». А КПРФ совершенно четко выступает на национал-шовинистической позиции.

Когда же образовывалась «Справедливая Россия», она как раз выглядела как сила чётко интернационалисткая. Туда пришли очень контрсистемные люди: пришла контрсистемная часть «Яблока», пришли люди из Коммунистической партии, из профсоюзов. Возник такой уникальный синтез. Я считал и сейчас считаю, что была возможность сделать из этого действительно современную, сильную, мощную левую организацию. Но к сожалению, лидеры боялись и боятся сейчас. Поэтому занимают такую конформистскую позицию. Поэтому ничего и не получилось.

О.ЖУРАВЛЕВА: Вот сегодня в эфире у нас был Сергей Удальцов. Скажите, у вас с ним есть какие-то принципиальные несовпадения? С теперешним Удальцовым, скажем так.

И.ПОНОМАРЕВ: С теперешним Удальцовым есть только одно принципиальное несовпадение — это по вопросу об Украине. Он фактически поддерживает эту войну. Для меня это даже не то чтобы печально, а очень странно. Я давно знаю Сергея, и мне кажется, из всей системы его взглядов — чётко левых взглядов — логично вытекает, что нельзя поддерживать империалистические конфликты. А этот конфликт безусловно является классическим империалистическими конфликтом. Чем бы он ни был оправдан, какими бы благими пожеланиями — нельзя: левые, как известно, выступают за мир без аннексий и контрибуций. А когда человек занимает другую позицию, это означает, что где-то он от левых принципов отходит, и достаточно существенно.

О.ЖУРАВЛЕВА: Илья, но тогда (вы сами к этому привели) возникает вопрос о том, как и почему вы приняли решение стать тем самым единственным депутатом, который будет голосовать против аннексии?

С.КРЮЧКОВ: И что это значит — оставаться одному?

О.ЖУРАВЛЕВА: Как вы это ощущали и предполагали ли вы это, когда принимали такое решение?

И.ПОНОМАРЕВ: Конечно, это дискомфортно — быть одним, что там говорить? Конечно, очень бы хотелось, чтобы этого было больше. Но у всех людей, кто мог бы занять такую же позицию, были достаточно веские причины, по которым они этого не сделали. Просто для меня это был компромисс, через который я перешагнуть не мог. В том числе, кстати, и моя организация «Левый фронт» меня там поддержала. Это была личная позиция Удальцова и ещё нескольких человек в организации, а подавляющее большинство одобрило мой тогдашний выбор.

Выдвигали разные лесные сравнения. Левые хорошо помнят такое же единоличное голосование Карла Либкнехта в начале Первой мировой войны — тоже, соответственно, антивоенное. И дальше, когда выросло вот это Циммервальдское движение, которое в итоге и привело к победе левых в России и к массовым революциям по всей Европе, оно диктовалось именно антивоенной позицией. Хотя люди, которые это начинали, были в начале Первой мировой войны в подавляющем меньшинстве по сравнению с общественным мнением своих стран.

Что можно сказать? Я думаю, что время пройдёт и история всё расставит по своим местам. Зато моя совесть будет чиста. Ведь мы обязательно рано или поздно будем мириться с Украиной. Хотелось бы, чтобы рано. И думаю, то, что тогда это голосование было не единогласным, сыграет свою роль.

С.КРЮЧКОВ: На данный момент вот это решение 20 марта 2014 года в короткой перспективе к чему привело, на ваш взгляд? Как охарактеризовать эту ситуацию?

И.ПОНОМАРЕВ: Оно привело к тому, что мы с вами общаемся по скайпу, а не лично. К этому оно точно привело. Что я могу сказать? Когда я так голосовал, я на эту тему даже писал развёрнутый пост о том, что даже если встать на такие милитаристско-государственнические позиции, о которых говорил наш президент господин Путин: угроза НАТО и всё прочее — даже с этой точки зрения это решение было контрпродуктивно. Результатом этой агрессии, захвата территории Крыма как раз и является то, что общественное мнение в Украине резко качнулась в пользу отхода от внеблокового статуса, который был у Украины закреплен законодательно и до сих пор ещё закреплён.

Наш ближайший союзник: с точки зрения населения, Украина — это треть России. С точки зрения каких-то других вещей, например, это половина приходов Русской православной церкви, которые находятся в Украине. Это действительно колыбель нашей цивилизации. И вот вся эта территория, вся эта прекрасная страна из ближайшего друга стала злейшим врагом. Это же результат того шага!

Сейчас, недавно нам начали говорить то, что, в общем, было известно давно, но это не обсуждали. Что реальные доходы россиян опустились ниже, например, реальных доходов белорусов.

О.ЖУРАВЛЕВА: Или реальные доходы белорусов выросли больше, чем реальные доходы россиян.

И.ПОНОМАРЕВ: Нет, как раз у них-то ситуация более-менее стабильная. Это у нас падение. И это падение началось в 2014 году. Некоторые люди говорят, что это объективные причины: цены на нефть. Но посмотрите, цены на нефть час назад выросли, а доходы вслед за ними не выросли. Конечно, основная причина — это война, санкции, международная изоляция, колоссальный голод с точки зрения иностранных инвестиций, технологий, в котором оказалась Россия. То есть вот это обнищание население — прямой результат.

В моём округе, в Новосибирске, от которого я был избран и который имел честь 10 лет представлять в Государственной Думе, должен был быть построен мост через реку Обь. И это строительство отложилось именно из-за того, что деньги перебросили на строительство Крымского моста. Этот мост до сих пор не построен. Сейчас в городе протесты, потому что теперь оказывается, что только с помощью достаточно значимых частных инвестиций можно построить этот мост. А эти частные инвестиции означают, что этот мост будет платный, причём за большие деньги. И неочевидно, кто за эти деньги будет в состоянии по нему ездить. Соответственно, люди протестуют. Зачем начинать с этим начинать работать, если окажется, что это будут новые поборы и обдираловка? Это тоже прямой результат вот этой самой войны.

О.ЖУРАВЛЕВА: Илья, что для мира и Россия означает это решение, вы обрисовали. А я хотела спросить, как вот этот ваш шаг против всей Государственной Думы повлиял лично на вас. Вы тогда думали, что придётся, может быть, расстаться с партией, расстаться с Думой, может быть, уехать на Украину? И хорошо бы, чтобы к вам там хорошо относились. У вас были какие-то представления о том, что вы что-то теряете?

И.ПОНОМАРЕВ: Вы знаете, из партии я вышел раньше. Я вышел в знак солидарности с коллегами Гудковым и Оксаной Дмитриевой, которых выгнали из партии. Меня, в общем-то, никто не просил оттуда выходить. Но это произошло раньше. Просто я считал, что это неправильно, недопустимо, это разваливает нашу организацию и с этим надо что-то делать. Поэтому это произошло раньше.

Что касается Государственной Думы, конечно, я предполагал, что будут репрессии. Я был абсолютно уверен, что то дело, которое в тот момент было закрыто — сколковское дело — возобновят, и его возобновили. Надо сказать, что со мной, в принципе, поступили мягче, чем то, что, я боялся, может произойти.

О.ЖУРАВЛЕВА: Чего боялись?

И.ПОНОМАРЕВ: Я боялся, что они сразу будут пытаться меня арестовать в стране по этой самой сколковской истории. Просто придумают способ, несмотря на депутатскую неприкосновенность. Или могут не по сколковской истории, а по болотному делу. Там были подготовлены показания, и их уже давали несколько силовиков, что я был одним из организаторов беспорядков и так далее. Но в итоге, я так понимаю, на уровне первого лица было принято более мягкое решение — как-то провести нейтрализацию. Они просто подождали, когда я уеду из страны в командировку, и пока я ездил, приняли вот такое решение, закрывающие мне въезд назад.

Я не уезжал из страны добровольно, не принимал решение об эмиграции. Я не собирался ехать ни в какую Украину. Если бы я захотел это сделать, это надо было бы делать весной, когда там как раз сформировалось новое правительство. Тогда можно было бы включится там в какую-то повестку дня. Но у меня не было такого желания. Я хотел работать в России, я хотел продолжать представлять своих новосибирских избирателей.

У меня было предложение от мэра Новосибирска стать вице-мэром. Это была возможность сложить депутатский мандат, но перейти на работу в мэрию. Я отказался от этого предложения, понимая, что Анатолия Локтя, который сделал это предложение, я этим просто подставлю. После этого голосования на нас будут висеть силовики, и вместо того, чтобы делать что-то хорошее для города, ради чего мы шли на эти выборы и выиграли их, мы будем только отбиваться от ФСБ. Поэтому я его поблагодарил, но не стал этого делать.

Полная расшифровка

О самых сложных решениях своей жизни и лишении депутатов мандатов Сергей Миронов лично в эфире радиостанции «Эхо Москвы» дал интервью в мае 2014 – уже после так называемого «присоединения» Крыма к России. Эфир вели Татьяна Фельгенгауэр и Ирина Воробьева. 

И. ВОРОБЬЕВА: У нас есть традиционный вопрос нашей программы. Вопрос о самом сложном, тяжелом решении, которое вам приходилось принимать в своей жизни. Над которым больше всего сомневались и который может быть, касался не только вас, но и людей, которые вас окружают. Сергей Михайлович задумался.

С. МИРОНОВ: Я думаю, что для меня это было решение о создании партии «Справедливая Россия».

И. ВОРОБЬЕВА: Тяжелое решение?

С. МИРОНОВ: Оно было непростое. Потому что я осознавал весь тот путь, который предстоит пройти. До того момента, когда идеи социал-демократии овладеют массами.

И. ВОРОБЬЕВА: Расскажите, из какого состояния в какое вы переходили. Какая была ситуация.

С. МИРОНОВ: Одна из сложностей заключалась в том, что на тот момент я был председателем Совета Федерации. И до того как я возглавил партию «Справедливая Россия» я возглавлял гуманистическую партию с таким оптимистическим названием как Партия жизни. Судя по всему, она ни для кого не была страшна, не представляла никакой угрозы, и поэтому такое политическое направление в деятельности председателя Совета Федерации никому не казалось каким-то особенно недопустимым. А, создавая социал-демократическую партию, я понимал, что я становлюсь на путь непростой, потому что с одной стороны я нахожусь во власти, я занимаю определенный пост в государстве, а с другой стороны…

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Третий пост в государстве.

С. МИРОНОВ: Да. А с другой стороны я понимал, что коль скоро я разделяю идеи социалистические, то мне от критики действующих порядков, прежде всего экономики в социальной сфере не уйти. Поэтому я серьезно думал над этим, но я решение принял. Я не жалею, здесь я сделаю одно лирическое отступление. Возможно черта моего характера, либо это приобретенное, я не знаю, но я вообще никогда в жизни не жалел ни об одном принятом решении. Я могу сомневаться, долго думать, в конце концов, я даже могу долго решаться на что-то, но если я решил, я никогда не жалел о содеянном. А когда в жизни бывает, иногда принимают то или иное решение в том числе в собственной судьбе, это решение меняло мою биографию, в начале нового пути очень часто сама жизнь показывала, что какой же ты дурак, как ты был неправ и зачем ты так сделал. Но смотри пункт первый, я никогда не жалел, а потом оказывалось, что если бы я не сделал этого шага, то не было бы дальнейших очень высоких шагов и каких-то прорывов. Поэтому я никогда не жалею и тем более я никогда не жалел и не жалею сейчас и не буду жалеть о том, что я тогда принял решение создать такую партию и возглавить ее.

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Вы не жалеете о решениях. А меняете их?

С. МИРОНОВ: Решения я не меняю с точки зрения принятого решения, потому что это уже решение. Для меня решение это практически синоним поступка. Мужчина должен совершать поступки, отвечать за них и уж если совершил поступок, отказываться от него, менять его, это не по-мужски. Я неслучайно сказал, что когда я готовлюсь к решению, я думаю, мной овладевают сомнения, как любого человека и какие-то дискуссии, какие-то аргументы я воспринимаю. И я иногда могу поменять позицию. То есть я думал так, а меня переубедили, я немножко стал по-другому думать. Это нормально и я открыт к критике и к таким аргументам, но не к решениям. Я имею в виду, что решения принятые я уже не меняю.

И. ВОРОБЬЕВА: Бывают решения, например, государственного порядка, решения, от которых зависит жизнь и здоровье граждан. Которые потом кажутся вам может быть неправильными. Такое наверняка бывает, открываются новые обстоятельства или принятое решение в результате приводит к чему-то плохому. Вы как потом на это решение смотрите, может быть, сожалеете, вы уже сказали, что не жалеете. Извиняетесь или принимаете другое решение.

С. МИРОНОВ: Дело в том, что в политической сфере как законодателя у меня был случай, когда я осознанно участвовал в принятии решения, не я один принимал решение, но я участвовал и тогда я считал, что это правильно. Речь идет о монетизации льгот. Когда забыли про 2,5 миллиона вообще льготников. И когда нас убеждали и честно говоря, меня убедили в том, что зачем льготы на бумаге, которые не выполняются, давайте лучше вместо журавля в небе будем давать реальную, но жирную синицу в виде реальных денег. И мне казалась эта логика правильная. Я извинялся публично, я помню, даже делал в прямом эфире вашей радиостанции. За то, что я в числе других проголосовал в качестве члена Совета Федерации за это решение. Потому что я счел то решение неправильным, общее решение, в котором я тоже, это не то судьбоносное решение, когда ты сам принимаешь, а просто проголосовал. Потому что, кроме того, что там 2,5 миллиона человек забыли, оказалось, что люди не приняли эту монетизацию, но самое главное я до сих пор не могу понять, как сразу это в голову не пришло, я этого не увидел. Потому что я потом, общаясь с людьми, с пенсионерами, с ветеранами, со многими людьми уже пожившими, для которых эти льготы даже когда они были на бумаге, это было фактом признания их заслуг. И для них даже несуществующий моральный принцип был очень важен. И когда сказали, а никаких заслуг, вот деньги получите, до свидания. Они были очень обижены. И мы помним выступления. И тогда действительно я изменил свою позицию. Публично извинился. Потому что в том числе меня переубедила сама жизнь. Сами факты жизни. И в том числе позиция и пенсионеров и многих людей, которые оказались очень недовольны таким решением.

И. ВОРОБЬЕВА: Это было единственное, о чем вы можете вспомнить?

С. МИРОНОВ: Честно говоря, наверняка, что-нибудь было еще. Но это все-таки такой специфический вариант принятия решения, во-первых, всегда коллегиальное. Потому что это голосование всегда либо в ГД, либо в Совете Федерации, в ГД благо у нас сейчас фракция, фракция очень профессиональная. И у нас всегда идут по понедельникам заседания сначала совета фракции, потом фракция, мы спорим, до хрипоты ругаемся. Но потом принимаем то или иное решение, иногда очень демократичное для нашей фракции. Например, так называемое свободное голосование. Когда просто позиции пример 50 на 50, половина считает, что нужно голосовать за, половина против. Коллеги, давайте тогда свободное голосование. Не будем передавливать друг друга, убеждать. Поэтому это нормальная ситуация. И большего примера даже вспомнить пока не могу.

И. ВОРОБЬЕВА: А вот это коллегиальное принятие решения и соответственно коллегиальная ответственность это вы считаете правильным или все-таки депутаты, сенаторы должны чувствовать свою личную ответственность за принятое решение.

С. МИРОНОВ: Спасибо за ваш вопрос. Абсолютно убежден, что должна быть персональная ответственность во всем. В том числе за каждое голосование. Здесь мы возвращаемся к реалии сегодняшней жизни политической как изменение избирательного законодательства, к смешанной системе выборов. Мы всегда это приветствовали. Мы считали, что должны быть мажоритарники одномандатники и партийные списки, потому что в партийных списках немножко размывается эта персонификация. И персональная ответственность и люди, я это знаю на своем личном примере, я был два созыва депутатом законодательного собрания Санкт-Петербурга, люди привыкли, что у них есть свой депутат. Привязанный к территории. Живущий вместе с ними на территории. Знающий все их проблемы. И здесь я считаю, что персональная ответственность должна быть, которую нужно, в том числе реализовать в виде права на отзыв депутата. У нас сейчас нет, у нас нет императивного мандата, мы не можем из фракции исключить человека, которого уже из партии исключили. Он занимает депутатское место. Точно также люди, недовольные своим депутатом, в том числе избранного по мажоритарному округу, должны иметь право его отозвать. Здесь мне кажется, абсолютно четкая персональная ответственность депутата, в том числе за голосование должна быть.

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: А, кстати, про депутатов, которых исключают из партии, история с Гудковым, Пономаревым, получается, что вы принимаете решение, берете на себя ответственность за тех депутатов, которые получили голоса избирателей. То есть вы своим решением перечеркиваете голосование, когда люди пришли и сказали, что мы хотим этого депутата. Были очень неплохие результаты у «Справедливой России» тогда.

С. МИРОНОВ: Здесь нужно сказать одну простую вещь. Люди голосовали за депутатов из списка партии «Справедливая Россия». Многие ориентировались только на, допустим, верхнюю часть списка, общефедерального. Я возглавлял список, там была Оксана Дмитриева, были другие известные люди. И в основном большая часть голосов получена за программу партии, за идею партии, в какой-то части за тех, кого мы называем референтные лица. Либо лица партии. Известные. Или как обычно говорят медийные, раскрученные. В меньшей степени это касалось тех, кто возглавлял региональные списки, потому что там люди приходили, голосовали все-таки не конкретно за депутата, который возглавляет этот список, а они голосовали за партию. Поэтому я здесь не вижу этой проблемы, что мы перечеркиваем мнение избирателей. Коль скоро партия по своим спискам провела депутата, если партия рассталась с этим депутатом, если этот депутат наносит политический вред партии, не согласен с ее позицией, ну с какого перепуга ты тогда занимаешь место депутатское по партийному списку.

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: То есть вы решаете за партию, а не за избирателя.

С. МИРОНОВ: Конечно. Мы решаем от имени партии. Потому что избиратели доверились партии. И они голосовали за то, что партия будет себя позиционировать таким-то образом. Мы в программе все изложили. И когда появляется человек, который идет вразрез с решениями, голосует совершенно по-другому, чем партия, занимает абсолютно перпендикулярную позицию, то получается, что он уже не соответствует тем обещаниям, с которыми мы шли в ГД. Мы считаем, что у нас должно быть право лишить его депутатского мандата. Это тот закон об императивном мандате, который мы сейчас разработали и внесли уже в очередной раз.

Полная расшифровка

А в январе 2021 Сергей Миронов комментировал Алексею Нарышкину и Маше Майерс объединение с Захаром Прилепиным так. 

А.НАРЫШКИН: … было анонсировано слияние «Справедливой России» с партией Захара Прилепина и с «Патриотами России». Зачем это нужно, кто об этом попросил справедливопроссов или Прилепина, сейчас узнаем у Сергея Миронова, лидера «Справедливой России». Доброе утро, Сергей Михайлович!

М.МАЙЕРС: Доброе утро!

А.НАРЫШКИН: Я две версии слышал по поводу этого объединения, этой коллаборации. То ли у «Справедливой России» всё плохо, и она одна бы не вошла бы в новый состав парламента. То ли, наоборот, как говорит, например, Михаил Виноградов, политолог в нашем эфире, – это признак того, что «Справедливая Россия» еще котируется, и она нужна. Объясните, какая версия скорее, или у вас, может быть, свой собственный вариант?

С.МИРОНОВ: Ну, конечно, свой собственный вариант, потому что эти версии очень любопытные, но не имеют никакого отношения к реальности. Я публично говорил: я уже на протяжении двух лет вел переговоры с самыми разными партиями, понимая две вещи. Первое: что «Справедливая Россия», безусловно, самостоятельно легко пройдет в Государственную думу 8-го созыва, и мы даже увеличили наше представительство. Но я считаю, что необходимо делать другое: нужно делать так, чтобы у нас не было монополии «Единой России» и чтобы в Государственной думе значительно увеличилось количество настоящих социалистов и патриотов. Вот ради этого я вел переговоры, которые, действительно, на сегодняшний день пока вот такой итог, предварительный. Я это осознанно говорю, что да, 3 партии: «Справедливая Россия», «За правду» и «Патриоты России» приняли решение объединиться. В ближайшее время мы сделаем юридические действия.

Но мы призываем к объединению всех: и КПРФ и коммунистов России и «Пенсионеры за справедливость», и «Родину», и всех, кто на левом патриотическом фланге, к объединению. Я реалист. Что-то мне подсказывает, что до единого дня голосования в наше объединение де-юре какие-то крупные партии больше не примкнут, а вот, кстати, после единого дня голосования, уже осенью этого года, я думаю, что процесс объединения продолжится.

М.МАЙЕРС: Скажите, пожалуйста, на каких условиях обычно происходит подобное объединение, и если можете, какой-нибудь пример из этого триединого союза привести.

С.МИРОНОВ: Я могу привести пример создания партии «Справедливая Россия». Мало кто сейчас помнит, но на тот момент в 2006 году мы объединили 9 партий. И это процесс нам хорошо знаком. Сейчас уже, отвечая на ваш вопрос, принято правильное решение. Единственная партия из трех, парламентская, которая уже трижды становилась таковой – это “Справедливая Россия». Поэтому это объединение будет на нашей базе. И остальные две партии примут решение либо о превращении общественное движение, либо какие-то другие решения, будут вливаться уже в нашу партию. Ну, это логично, потому что именно наша партия парламентская, и в названии останется ключевое слово «Справедливая Россия». Но сразу могу сказать, что у нас длинное название. Всё скорее будет такое, как когда-то у нас вначале была «Справедливая Россия»: «Родина – Пенсионеры – Жизнь», а сейчас будет «Социалистическая партия «Справедливая Россия – Патриоты – За правду». А короткое название будет, вероятно, таким – я почему говорю, вероятно – это съезд будет принимать решение – короткое называние будет ««Справедливая Россия – за правду».

М.МАЙЕРС: Скажите, пожалуйста, а может Захар Прилепин сместить вас с поста лидера парламентского объединения?

С.МИРОНОВ: Так вопрос не стоит.

М.МАЙЕРС: А у нас стоит.

С.МИРОНОВ: Сейчас принято решение, что лидером партии останусь я. У меня будет два сопредседателя. Но, вы знаете, у нас в жизни все может быть. У нас партия демократичная. Я уверен, что такие традиции продолжатся. У нас всё принимают делегаты съезда, члены партии. Если они сочтут, что нужен иной лидер, то на каком-то съезде будет принято такое решение. Поэтому здесь я не вижу никаких проблем.

М.МАЙЕРС: То есть для вас это не будет какой-то имиджевой потерей или политической трагедией, если – раз! – и вместо Миронова – Прилепин, например?

С.МИРОНОВ: Для меня самое главное, чтобы наша коалиция, наше новое объединение реально боролось бы как минимум за второе место в Государственной думе. Если для этого нужно будет поступиться постом председателя, я готов на это пойти. Но я еще раз хочу сказать, решать будут наши соратники, наши товарищи, члены партии. И здесь тоже важен еще и опыт. Важно то, кто и какими методами прокладывает общую дорогу – впереди идущий – для всей партии. Поэтому я никогда не стремился… Кстати, я уже сказал, что у нас партия демократичная, у нас не вождистская, к счастью, партия. Поэтому для партии это все равно не столь принципиально, сколько важна программа и целеустремленность для того, чтобы помогать нашим людям.

А.НАРЫШКИН: Сергей Миронов, лидер партии «Справедливая Россия» в эфире «Эха Москвы». А когда у вас съезд состоится, на котором вас теоретически могут сместить?

С.МИРОНОВ: Ну, я у вас уверяю, что на этом съезде никто меня смещать не будет.

А.НАРЫШКИН: Посмотрим, подождите. Не говорите – гоп!

М.МАЙЕРС: Вот она, цена демократии!

С.МИРОНОВ: Тут даже смотреть не надо. Я знаю своих товарищей, знаю, о чем говорю. Более того, если же мы пришли к переговорам, и мы вели переговоры и с Евгением Николаевичем Прилепиным (Захар Прилепин – это его псевдоним) и с Геннадием Юрьевичем Семигиным, поэтому здесь всё понятно. Но отвечаю на ваш вопрос. Сегодня вечером состоится Президиум партии «Справеливая Россия» и на нем мы примем решение о проведении съезда «Справедливая Россия» 22 февраля этого. И одновременно в этот день будут проводить съезды и наши соратники новые: и партия «За правду» и партия «Патриоты России». Ну, и дальше юридически… Опыт у нас есть уже такого объединения. Мы всё знаем, как это делается. Поэтому дату я уже могу сказать, это будет 22 февраля.

А.НАРЫШКИН: Вас не смущает бэкграунд Прилепина, не связанный с его литературной деятельностью? Он все-таки в ДНР был коботантом. Нормально вам с ним будет?

С.МИРОНОВ: Я напомню, что «Справедливая Россия» в мае 14-го года признала ДНР и ЛНР. Я там неоднократно был.

А.НАРЫШКИН: Подождите. Сергей Михайлович, но вы же не с оружием там бегали и не были начальником батальона, правда?

С.МИРОНОВ: Я вам напомню, что я гвардии старший сержант Воздушно-десантных войск. И омоновец Прилепин для меня очень узнаваемый и понятный персонаж.

А.НАРЫШКИН: Да, хорошо, вас не смущает. Для вас нормально, что вместе с вами в партии…

С.МИРОНОВ: Абсолютно нормально. Более того, я считаю, что в этом плане он молодец.

А.НАРЫШКИН: В плане в каком – что он поехал воевать в Донбасс?

С.МИРОНОВ: В плане том, что он с оружием в руках помогал нашим братьям в Донбассе.

А.НАРЫШКИН: А вы считаете, он хороший пример подает нашим соотечественникам?

С.МИРОНОВ: Я считаю, что он подает хороший пример настоящего патриотизма.

А.НАРЫШКИН: Когда ты уезжаешь из своей страны в другую страну и воюешь там – это норма?

С.МИРОНОВ: Это наши славянские братья, которым запрещают говорить на родном русском языке, которым предлагают вместо героев Отечественной войны считать героями Бандеру и иже с ними – предателей. Поэтому он защищал Русский мир и наше братское славянство.

А.НАРЫШКИН: Защитил?

С.МИРОНОВ: В целом да.

А.НАРЫШКИН: О’кей, хорошо.

С.МИРОНОВ: Конечно.

А.НАРЫШКИН: А очень много каких-то слухов по поводу того, что вас сейчас из партии попросят и вернут в Совет Федерации, и это будет уже окончательная пенсия ваша?

С.МИРОНОВ: А-а. Хорошо, хоть не на Луну отправляют. Знаете, слухов может быть очень много. Я привык оперировать фактами, а не слухами. Я вас уверяю, что я буду депутатом Думы 8-го созыва. Не сомневаюсь, что коллеги поддержат и, наверное, я останусь руководителем фракции «Справедливая Россия» в Государственной думе 8-го созыва. Для меня это совершенно очевидно. Поэтому слухи и есть слухи.

А.НАРЫШКИН: Скажите по секрету, пожалуйста, Сергей Михайлович, на каком уровне в Кремле обсуждалось это слияние?

С.МИРОНОВ: А меня это меньше всего волнует…

А.НАРЫШКИН: Как это?

С.МИРОНОВ: Так. Потому что я же сказал, я два года по своей инициативе вел переговоры, и эти переговоры завершились, и завершились именно тем, что произойдет 22 февраля.

А.НАРЫШКИН: Но вы как-то уведомляли, я не знаю, Кириенко или Ярина – кто там за внутреннюю политику отвечает? Какую-то эсэмэску хотя бы.

С.МИРОНОВ: Эсэмэску – это замечательно. Знаете, я не знаю, насколько это вас удивит, но я знаю, что Сергей Владиленович Кириенко в курсе всего этого. И я считаю, что это нормально, коль скоро он занимается внутренней политикой, то он должен знать. Но с точки зрения, как вы сказали, советовать или еще что-то – мы самостоятельная партия, я самостоятельный политик и мне советы не нужны.

Полная расшифровка

Это было Хроническое сегодня. Программу подготовила Ксения Никонова. До свидания!