Человек в весёлой башне
Частично опубликовано на сайте The Insider
21 ноября 2022 года в Санкт-Петербурге, в Музее политической истории Константин Шолмов пригляделся к витрине, где уже много лет на всеобщем обозрении находился экспонат, – протокол обыска у Олега Волкова («это знаменитое дело о надписи “Вы распинаете свободу, но душа человека не знает оков!”, 1976 год»), разобрал там, наконец, фамилию одного из КГБшников, «л-та [лейтенанта] Путина», и, пораженный этим наблюдением, поделился им в Фейсбуке.
Между «когда-то» и «сегодня» проскочила искра: оказывается, наш нонешний президент «работал» по делу моего друга Юла Рыбакова!
Юлий Андреевич – настоящий герой: в Грозном, где после новогоднего штурма с 94 на 95 год он ходил на переговоры – прекратить огонь, чтобы вынести тела убитых, попал под обстрел, потерял слух на одно ухо. Меня тогда с ним не было. В Буденновске депутат Рыбаков также был в «группе Ковалева», сначала – переговорщиком, а потом – добровольным заложником. Меня там тоже не было, – человек я не героический. А вот в Бамуте в марте 96-го, где местный полевой командир обещал расстреливать по пять пленных в день, и надо было что-то с этим делать, – мы были вместе. И появление Путина в том, старом деле Юла Рыбакова для меня – «личное».
Для моей ровесницы Екатерины Молоствовой – ещё более «личное». Дочь диссидента Михаила Михайловича Молоствова, жена диссидента Юлия Андреевича Рыбакова, в Фейсбуке спрашивала об «общественно значимом»: «Вопрос залу – ведь те, кто Путина вел к власти – стопудово это знали…) Но… терпимость, друзья типа, исправился-одумался… Юла Юлий Рыбаков и Олега Волкова посадили в 76. Я слышала мамо-папин разговор об этом деле, но сильно не интересовалась – мне было 10 лет. Да и часто они об арестах говорили… Посмотрите фамилии проводивших обыск у Олега… Просмотрели, когда в архив музея сдавали».
Что да то да, «просмотрели»… А что именно «просмотрели»? А что ещё? Когда? И как это получилось? «Внезапное» музейное открытие – неплохой повод поговорить и вспомнить, не только о том, «ху из мистер Путин?».
«ДЕЛО О НАДПИСЯХ»: ПОЭМА С ГЕРОЯМИ
Обратимся к сдержанному стилю главного издания советских диссидентов, – «Дело о надписях» того заслуживает:
«Хроника текущих событий», выпуск 42, раздел АРЕСТЫ, ОБЫСКИ, ДОПРОСЫ. Лозунги в Ленинграде:
6 апреля, в день несостоявшегося суда над Твердохлебовым (Хр.40), из трамвайного парка вышли три трамвая с надписями на стенках: “Свободу политзаключенным!”, “Свободу Андрею Твердохлебову!”
7 апреля аналогичные надписи появились на стенах консерватории и Института физкультуры им. Лесгафта, а также на стрелке Васильевского острова.
4 августа на стене Петропавловской крепости появилась огромная надпись размером 40м х 1м: “Вы душите свободу, но душа человека не знает оков”. Надпись замазали белилами и отпескоструили, оставив заметную белую полосу.
6 августа за одну ночь на здании Таврического дворца, в подземном переходе на углу Невского проспекта и Садовой, на Адмиралтействе и на нескольких автобусах появились лозунги: “СССР – тюрьма народов”, “КПСС – враг народа”, “Долой партийную буржуазию!”. На витрине радиотоваров Гостиного двора было написано “Слушайте Голос Америки!”.
В эти дни город был наводнен войсками МВД, милицией, патрулями КГБ, военизированной охраной. До сих пор в Ленинграде выборочно проверяют частные автомобили и прохожих с “подозрительными” свертками.
13 сентября в Ленинграде прошла серия обысков. В постановлениях на обыск говорилось либо “по делу об антисоветских надписях”, либо “по делу N62”. Обыски были проведены у художников Юлия Андреевича РЫБАКОВА и Олега Николаевича ВОЛКОВА, у поэтессы Юлии ОКУЛОВОЙ (литературный псевдоним – Юлия ВОЗНЕСЕНСКАЯ), у ее подруги Натальи ЛЕСНИЧЕНКО и еще у двух человек <…> Ни у кого из них ничего относящегося к лозунгам не было найдено.
После обысков РЫБАКОВ, ВОЛКОВ, ОКУЛОВА и ЛЕСНИЧЕНКО были арестованы.
К ОКУЛОВОЙ в камеру приходил человек, представившийся заместителем начальника ленинградского УКГБ. Он предложил ей взять вину за лозунги на себя и заявить, что писала их она. Он пообещал ей, что в этом случае будет устроен показательный процесс, вроде суда над МАРАМЗИНЫМ (Хр.35), после чего ее освободят и отпустят за границу. ОКУЛОВА отказалась. <…> Никаких показаний Юлия ОКУЛОВА не дала. Через три дня ее освободили из-под ареста, взяв подписку о невыезде. С нее была взята также подписка о неразглашении тайны следствия. <…>
На одном из допросов Наталье ЛЕСНИЧЕНКО показали записку РЫБАКОВА, в которой было написано, что надписи делал он. <…> Как и ОКУЛОВОЙ, через три дня после ареста задержание под стражей ей заменили на подписку о невыезде. С нее также была взята подписка о неразглашении.
РЫБАКОВУ и ВОЛКОВУ на допросах было заявлено, что если они признаются, то ОКУЛОВА и ЛЕСНИЧЕНКО будут отпущены на свободу.
РЫБАКОВ показал, что все надписи сделал он сам <…> Он рассказал, куда они бросили банки от краски.
ВОЛКОВ тоже взял все надписи на себя. <…>
Ю.РЫБАКОВ (1946г.р.) – участник многих выставок независимых художников, в частности выставки, которая примерно 10 лет назад состоялась у здания Костела: несколько художников расставили прямо на улице свои мольберты и стали рисовать. Милиция разогнала их. Отец Юлия, актер и поэт Андрей Николаевич РЫБАКОВ, в 40-х годах попал в лагерь – Юлий родился в лагере. <…>
Хроника текущих событий, выпуск 45, Суд над ВОЛКОВЫМ и РЫБАКОВЫМ
По делу о надписях допросили не менее 60 человек.
14 марта 1977г. в народном суде Василеостровского района г. Ленинграда началось слушание дела Ю.РЫБАКОВА и О.ВОЛКОВА. В суд были допущены все желающие, даже – иностранные корреспонденты. Судья просил не делать записей, но смотрел сквозь пальцы на то, что записи велись.
Каждый из подсудимых старался взять максимум вины на себя.
19 марта суд вынес приговор: РЫБАКОВУ – 6 лет усиленного режима, ВОЛКОВУ – 7 лет строгого режима.
20 марта “Ленинградская правда” напечатала статью “Пачкуны”.
Если уйти от стиля «Хроники», то тянет на боевик, триллер, сериал. История захватывающая: им удалось так поставить на уши питерских «силовиков», что современные «несогласные» позавидуют!
Про надпись на Петропавловской крепости все, наверное, знают, но акция с трамваями остается недооцененной. Представьте себе: выходит утром из депо с лозунгом на борту, разъезжает по городу… А когда водителю наконец сообщают, что он антисоветски агитирует, то не может же он развернуться и прямиков в депо – он же трамвай. Нервничает, трезвонит, конечно, – и тем самым ещё большее внимание привлекает к надписям. Это уже не инсталляция, а перформанс какой-то!
Что двигало нашими героями? Юлий Андреевич Рыбаков рассказывал, что, мол, началось с того, что питерские чекисты внимательно присматривали за питерскими художниками. Да так внимательно, что мастерская одного из них как-то очень подозрительно сгорела. Вместе с её обитателем. Это и вывело остальных «на тропу войны», с кистями и валиками.
Но и после обысков, после арестов чекисты не получили нужные им доказательства или показания. А нужно им было отчитаться открытым процессом, – как по упомянутому «делу Марамзина» (о котором – ниже), где получилось в суде хорошее шоу с признанием и покаянием. Но арестанты по «делу о надписях» подобных покаянных намерений не выказывали. Тогда Волкову и Рыбакову «сделали предложение, от которого невозможно отказаться»: они соглашаются дать признательные показания, выходят на суд, там повторяют свои признания, затем идут в лагерь, а в обмен на это согласие КГБ освобождает Окулову и Лесниченко.
Двое рыцарей говорят «да», всё «берут на себя», и идут «валить лес». А чекисты выполняют свои обещания… почти выполняет. Юлия Окулова-Вознесенская таки получила пять лет ссылки: у нее на обыске найдено много разнообразного Самиздата (Юлий Рыбаков со слов Вознесенской впоследствии узнал, что у нее в обыске также участвовал Владимир Путин). А потом Вознесенская бежит из ссылки, чтобы попасть на суд к Волкову и Рыбакову. И уже за это ее отправляют «на зону».
Это история задает чуть иной, непривычный масштаб времени «застоя». Времени, о котором публике лет двадцать настойчиво предлагают судить по симулякрам, вроде бесконечно повторяющейся «Иронии судьбы». Вдуматься: пьеса, написанная когда-то для «чёса» по провинциальным театрам (даже в клубе можно поставить – реквизита всего-то койка, накрытый стол да мебельная «стенка»!), для поколений стала реальнее, чем действительность!
А тут – не пинакотека плоских персонажей: есть в «деле о надписях» нечто античное. Слишком простое для любителей порассуждать о «неоднозначности». Черно-белое деление: благородство и подлость. И ленивое Зло, которое даже не пытается всех найти и посадить – ему важнее отчитаться перед своим адским начальством.
Участие 23-летнего Владимира Путина в «деле о надписях» вновь привлекло внимание к первому месту работы этого персонажа. Хотя, казалось бы, что тут нового, – КГБ и есть КГБ! Однако эта сторона его службы никогда не афишировалась: работал якобы «по линии контрразведки». Может быть, случайность?
Но свидетельство Юла Рыбакова – не единственное.
ПРОТИВ БОГА, КОРОНЫ И СПОКОЙСТВИЯ
Три года назад в Иерусалиме ушёл ещё один рыцарь – Михаил Рувимович Хейфец. Как и Рыбаков, человек совершенно легендарный, – и потому, наверное, так же незамеченный и неоцененный нашим временем. Хотя читатель, несомненно, его знает… то есть, знает литературного персонажа, с него списанного.
Хейфец тоже питерский, – сначала учитель-словесник, потом писатель. В «глухую пору листопада» книжная серия «Пламенные революционеры» была востребована не только алчущими знаний читателями, но и желающими что-то сказать авторами, – потому что про Сопротивление.
А потом, в начале 70-х, случилось подпольное собрание стихов Иосифа Бродского, недавно покинувшего Родину. История эта тоже фантастическая во многих смыслах.
И то, как в руках у Владимира Марамзина из собранных по квартирам отдельных листов, которые мэтр, прочитав вслух, щедро и рассеянно оставлял у друзей, собирались папки и тома…
И как постепенно становилось ясно то, о чем раньше подозревали, и чему не хотели верить: «рядом с нами жил гений!»
И безуспешная охота КГБ на это собрание, на тома, отпечатанные в пяти, кажется, экземплярах. За границу ушло, – и дошло. И началась жизнь творения помимо творца. А творцами занялась Контора.
Михаил Хейфец для этого Собрания всего-то что и написал по просьбе составителя предисловие. Но оно «не зашло» по интонации. Это, в частности, отметил в своей рецензии Ефим Эткинд, человек далеко не «местного» масштаба. Он-то и стал желанной целью КГБ: пойдет по делу «паровозом», «осознает» и публично «покается», для отчета годно! «Средством убеждения» должна была стать его дочь Маша, через которую Хейфец передал предисловие Ефиму Григорьевичу. Машу Эткинд можно было бы обвинить по статье 70-й в «распространении», и дальше шантажировать отца ее судьбой. Для этого были нужны показания Михаила Хейфеца. А он, поняв ситуацию, ушел в глухую «несознанку», и всё «брал на себя». В итоге получил четыре года лагеря и два года ссылки.
Тоже ведь «поэма с героями», – сюжет тянет на роман, на сериал! Впрочем, Евгений Захаров уже собрал и издал об этом книгу «История одного политического преступления» (а заодно издал «почти всего Хейфеца»).
В мордовских лагерях этот питерский еврей-интеллигент дружит с очень разными «интересными» людьми, – советская власть умела их туда отобрать и собрать. Перу Хейфеца принадлежат, среди прочего, «Украинские силуэты» – едва ли не лучшая книга об этих героях послевоенного Сопротивления.
Но вернемся в 1974 год, к уголовному делу. Читатель, возможно, даже знаком со стенограммами некоторых допросов, поскольку мог листать повесть «Поиски предназначения, или Двадцать седьмая теорема этики», написанную (под псевдонимом «С.Витицкий») Борисом Стругацким. Друживший с Михаилом Ефимовичем Борис Натанович, как и его жена Аделаида, попали тогда в оборот следствия, – попали так попали… Видимым миру итогом этого общения Стругацких с Конторой стали книги. И упомянутые «Поиски…», где Хейфец выведен как Сеня Мирлин. И опубликованная в конце 1970-х повесть «За миллиард лет до конца света», которую Стругацкие написали в том же 1974-м, а опубликовать смогли два года спустя. «Гомеостатическое мироздание» – неплохая метафора, но за фантастикой скрывалась грубая реальность, а следователь из книги списан с того, что допрашивал БНС. И «Град обреченный», – вершина мастерства АБС, роман, который они писали с 1967 года, – в 1975-м окончательно ушел «в стол», без какой-либо надежды на публикацию. В «Граде…» Михаил Хейфец был прототипом едва ли не самого яркого персонажа, в первых вариантах рукописи нареченного без изысков – Сёмой Хейфицем. Нам же он теперь известен как Изя Кацман.
Так вот, несколько лет назад в разговорах Михаил Рувимович припоминал, что у него на допросах «где-то сбоку, как стажер» сидел совсем уж молоденький Путин. В разговоре с The Insider Хейфец вспоминал об этом подробнее:
«На один из допросов к моему следователю В. Карабанову вошел в кабинет молодой человек, молча дал ему какую-то бумажку, тот кивнул, и молодой человек сел в углу и просидел молча, только внимательно всё слушал. Вот и всё. Я бы в жизни его не запомнил, но встречал раньше: у меня жена — учительница музыки, у нее была любимая взрослая ученица, ее звали Наташа Зуева, и вот как-то несколько раз я видел, как, полуобнявшись, она ходила по нашей улице Космонавтов с каким-то молодым человеком. Девушка мне нравилась, и, конечно, было интересно, с кем это она ходит, кто избранник (у нас, учителей, есть особая слабость к любимым ученикам). А тут я именно его увидел в кабинете — и расстроился: “Наташенька гэбиста выбрала!” Прошло много лет, и вдруг на экране телика вижу нового премьера России. Смотрю, личико знакомое. Где я его видел? Стал вспоминать и вспомнил».
Полотно «Владимир Путин допрашивает Изю Кацмана», холст, масло…
Присутствовал ли юный дон Рэба «стажером» от Патриотической школы на допросах самого Бориса Стругацкого, вовремя спросить никто не догадался, а теперь уже не узнаешь. Но вполне мог, орёл наш. Где-то сбоку, незаметно. В порядке учебного процесса, подготовки к будущим «подвигам».
ЧЕЛОВЕКИ БЕЗ СВОЙСТВ
Начну с маленького добавления: в 2010 году в книге воспоминаний Юлия Рыбакова «Мой век» была опубликована эта фотография:12 марта 1989 года, митинг «Демократического Союза» возле Казанского собора в Ленинграде, задержание Валерия Терехова, тогда – одного из лидеров питерского «Демсоюза» (он-то потом и передал Рыбакову фотокарточку). На фото милиционерами руководит куратор: у опера неприметное, но знакомое лицо. «Володя-Штази», который, согласно официальной версии, всю-то жизнь работал в контрразведке, а в 1980-х находился в ГДР.
Фотографию в книге Юлия Андреевича увидел другой питерский диссидент – Андрей Резников, который тут же вспомнил это «неприметное лицо». У Андрея во второй половине 1970-х было много «приключений» из-за участия (вместе с Аркадием Цурковым и Александром Скобовым) в молодежной организации левого направления. Ребята устроили коммуну, делали Самиздат (журналы «Единство» и «Перспектива), пытались провести межгородскую конференцию единомышленников, организовывать манифестации.
Об одной такой попытке Андрей Резников рассказывал историку Андрею Рублеву («Альтернативы» 2/2012): «…демонстрация [перед Казанским собором] была в декабре, в день восстания декабристов, 14 декабря 1978 года. И перед этим всех предполагаемых участников «закрывали». И, кстати говоря, в этом «закрывании» под всякими предлогами (например, за «хулиганство»), меня задерживал, насколько я понимаю, нынешний премьер-министр России.
Рублев: Вы уверены, что это был он? Вас задержали на этой демонстрации?
Резников: Нет, людей превентивно вязали. В день накануне я вышел за хлебом в булочную. Неожиданно какая-то тетка начала визжать: «Он меня бьет!». На меня накинулись, стали бить, валить на землю. Я потом увидел фотографию, по которой его опознал – такой маленький был дядька. С некоторой вероятностью, но довольно высокой. И потом – он же сам признавался в различных интервью, как они пресекали эту демонстрацию по декабристам. Эту историю о демонстрации в декабре 1978 года лучше прочитать в воспоминаниях у Путина. Он писал, насколько я помню, примерно следующее: когда КГБ об этом узнало, в этот день было организовано торжественное возложение венков к памятнику послами иностранных государств. Площадь была оцеплена, послы возлагали цветы, за оцепление никого не пускали. Это ровно те методы, которыми препятствуют современным «маршам»…
Вот когда с Путиным – взяли довольно четко, чисто и гладко. А когда без Путина, это был второй раз – безобразие было полное. Напали на нас с женой, стали бить. Я тогда отбивался какими-то палками, люди стали выскакивать из домов, ведь поздно было, вечером. Люди хотели помочь, моя жена стала кричать «Помогите, бьют!». Они выскочили помогать. Тут она сказала, что это КГБ. И сразу все разошлись.»
Эта вторая провокация «без Путина» тоже была устроена не просто так, а со смыслом и намерением. Скобова тогда уже отправили в «психушку», а Цуркова намеревались посадить всерьез, по 70-й статье тогдашнего Уголовного кодекса («антисоветская агитация»). И аккурат накануне суда, проходившего с 3 по 6 апреля 1979 года, Андрею устроили очередную уличную провокацию и «закрыли» в спецприемнике. На суде над товарищем, которому дали 6 лет лагеря и 3 года ссылки, Резников присутствовать не смог:
Хроника текущих событий, выпуск 53, Суд над Цурковым и Скобовым
В ночь с 30 на 31 марта [1979 года], когда Андрей РЕЗНИКОВ и его беременная жена Ирина ФЕДОРОВА шли по улице, на них напали 8 человек. Андрея избили. Его жену повалили на землю.
31 марта судья Куйбышевского районного народного суда г. Ленинграда КОТОВИЧ дала РЕЗНИКОВУ 10 суток ареста.
Работа у них, у оперативников, была такая, незаметная.
Резникова тогда не посадили, но отнюдь не из гуманизма: друзья смогли надежно спрятать его в отдаленной геологической партии.
*****
Всё это интересно, захватывающе и удивительно. Но не о главном. Владимир Путин был причастен к политическим репрессиям. «Да!» – ответят мне, – «но это была его работа». «Их бин Зольдат», как говорится.
Вопрос ведь в другом: как он, с таким «багажом», попал из «века минувшего» в «век нынешний»? И не только он, но также многие его коллеги.
С Путиным, на первый взгляд, понятно: про него в общем, никто не знал. «Человек без свойств» нигде не «засветился». Он мог оказаться в мэрии Санкт-Петербурга не то что бы случайно, но беспрепятственно.
Но вот другой, стоящий с ним рядом в строке протокола обыска «Кошелев». Это совсем другая история! Окончивший в 1974-м тот же Юрфак ЛГУ, что и Путин, Павел Константинович Кошелев был более известен не под своим именем и не своим участием в «диссидентских» делах (хотя и этого хватало). Его хорошо знали как «Павла Николаевича Коршунова», – под этим «псевдонимом» он курировал от «Конторы» «Клуб-81», Ленинградскую рок-лабораторию. Дослужился в Управлении до руководителя «пятой службы» и, согласно принятой версии, вышел в отставку в звании то ли полковника, то ли подполковника. А дальше – активная политическая жизнь: в 1990 году избран депутатом Петроградского районного совета, и стал его председателем. В 1991-м назначен главой администрации района. В 1996-м сначала его снял мэр Собчак, а сменщик последнего Яковлев – назначил обратно. С 1999-го – первый зампред комитета по культуре в городской администрации. И всё это сопровождалось более-менее активным обсуждением «политического лица» Кошелева-Коршунова, – впрочем, без видимых для того последствий.
Эти двое оперов попали в поле нашего зрения случайно, – как правило, в сообщениях о следственных действиях их братия не слишком «светилась».
То ли дело следователи! Скажем, умерший совсем недавно Виктор Васильевич Черкесов. Тут и дела христианских движений, женских объединений, «профилактика» (читай: прессинг), дела «просто диссидентов» Долинина, Евдокимова, Мейлаха… Последнее из известных дел (№64 по 64-й статье Уголовного кодекса РСФСР – «измена родине») против питерского Демсоюза Виктор Черкесов, как замначальника следственного отдела леноблуправления КГБ, вел с декабря 1988 года. Примерно в то же время, в марте 1989-го, опер со знакомым, но незапоминающимся лицом курировал «винтаж» Валерия Терехова. Так что не исключено, что наши «герои» соприкасались «по работе».
МЕНЬШЕЕ ИЗ ЗОЛ
В начале 1992 года, когда начальника управления Министерства безопасности по Санкт-Петербургу и Ленинградской области Сергея Вадимовича Степашина взяли в Москву на повышение, вместо него назначили Черкесова. Тогда-то ваш покорный слуга и составил на него справку [линк на приложение], – выборку «Хроники» и прочих диссидентских источников, в которых Черкесов имел неосторожность «отметиться», – и отправил ее в Комитет по правам человека Верховного Совета России, председателем которого был Сергей Адамович Ковалев. Мол, что происходит?.. А в конце 1992 года руководящие кадры Министерства безопасности подлежали переаттестации, в которой должен был участвовать и упомянутый Комитет Верховного Совета. Я справочку немного дополнил и снова послал в Комитет по правам человека.
Позволю себе тут процитировать сопроводительную записку к справке:
«В-ПЕРВЫХ … предшественником ЧЕРКЕСОВА на посту начальника управления был Степашин, в прошлом – начальник школы милиции, заведомо непричастный к политическим делам; тут настораживает не назначение, а именно замена.
ВО-ВТОРЫХ … Кроме следователей, в преследованиях диссидентов со стороны КГБ участвовали т. н. “оперативные работники”, причем последние преобладали численно (соотношение порядка 1:10) и проводили наиболее “грязные” акции, не фиксируемые, однако, в документах – ни в официальных (протоколы и пр.), ни в правозащитных, которые и служили источником при составлении настоящей справки. (Один оперативный работник, ошибочно названый следователем, попал в один из цитированных документов случайно; между тем имеются данные о его действиях, “списанных” с Рольфа из телесериала “Семнадцать мгновений весны”: “Да, у меня тоже была мать, но именем всех матерей рейха я сделаю это…” – правда, без подобного пафоса.)
Если на место ЧЕРКЕСОВА будет назначен один из них, то никакие эксперты не смогут оспорить это назначение, не имея доступа к архивам КГБ. Таким образом, без решения проблемы ДОСТУПА К АРХИВАМ И ЛЮСТРАЦИИ в руководстве органов безопасности и на иных ключевых постах останутся и будут появляться новые люди, причастные к политическим репрессиям. …
ЧЕРКЕСОВ в этом ряду видится фигурой, с одной стороны, не случайной – мы имеем дело с процессом, а не с отдельным случаем, а с другой, в рамках процесса – фигурой не ключевой и не самой страшной.
… МБ России – одна из опор нынешней власти. Не проведены ни “чистка” кадров, ни передача архивов; САМО СОБОЙ ни то, ни другое не произойдет. Подобные призывы в свое время “замещали” открытую критику режима в целом и угасли после того, как подобная критика стала возможна. Естественно, в итоге режим и поменялся “в целом”, с сохранением в неприкосновенности карательных органов как основы. (Ранее то же самое произошло при ДВУХ сменах власти в Грузии – при воцарении и свержении Звиада Гамсахурдиа; по-видимому, вплоть до наступления хаоса этот процесс – органы, как “кольцо всевластья”, меняют хозяина, а тот поддается соблазну использовать их в своих целях, на деле становясь их рабом – закономерен; до Чехословакии [где госбезопасность была ликвидирована и строилась «с нуля»] мы не доросли.) Подобное положение было закреплено принятием Закона об оперативно-розыскной деятельности, и совсем недавно – Закона о безопасности … в связи с делом ЧЕРКЕСОВА, стоит четко уяснить себе, что мы вновь находимся В НАЧАЛЕ ПУТИ.
Вторая проблема, встающая перед нами – проблема КОМПЕТЕНТНОСТИ. Следователи КГБ, как правило, имели высшее юридическое образование и были хотя бы формально поднадзорны прокурору, и они, в отличие от “оперативных работников”, образование которых обычно исчерпывалось школой КГБ, едва ли не единственные люди в нынешнем МБ, знакомые с законом и имевшие практику действий в рамках закона. Далеко не очевидно, что замена ЧЕРКЕСОВА на иного работника МБ приведет на этот пост более работника компетентного и законопослушного. В случае же назначение “демократа” – непрофессионала вполне вероятна потеря контроля за аппаратом (случаи Мурашова и Савостьянова).
Обозначая вопросы, возникшие в связи с назначением ЧЕРКЕСОВА, я хотел бы обозначить его контекст:
– на ключевые должности в аппарате МБ должны назначаться люди не из системы – то есть непричастные к преступлениям тоталитарного режима профессионалы (если понимать под профессионалами юристов, а не чекистов);
– работники органов, причастные к политическим репрессиям, не должны занимать посты на государственной службе также и вне системы МБ;
– в частности для того, чтобы этот процесс шел в рамках закона, необходимо принятие соответствующих законов и решение проблемы архивов КГБ;
– дело это – сугубо безнадежное.»
Читатель может оценить наивность автора… Разумеется, ни эта и другие справки, ни разговоры не возымели никакого действия: мы не смогли убедить своих же друзей и коллег.
*****
Логика наших товарищей, наших оппонентов – тех, кто принимал решение об отказе от «чистки» аппарата безопасности, – примерно понятна.
Есть бывшие «органы», которые теперь – опора новой демократической власти, а есть отнюдь не бывшие коммунисты, которые со товарищи удумали эту новую демократическую власть сокрушить. И надо выбирать одно из двух. С кем воюем? С бывшими КГБшниками? Или с «красно-коричневыми убийцами»?
Либо сейчас ввяжемся в люстрацию, в долгие бессмысленные безрезультатные тяжбы: совсем недавний опыт рассмотрения «Дела КПСС» в Конституционном Суде, – решение было вынесено 30 ноября 1992 года, – на это недвусмысленно указывал…
Тяжбы, в которых не будет возможности опереться на самый важный источник – на архивы КГБ: тут между январем и декабрем 1992 года многое поменялось. Доступ стали ограничивать из-за поспешной публикации в марте свеженайденных материалов об агентуре КГБ среди иерархов Русской православной церкви Глебом Якуниным и Львом Пономаревым, людьми хорошими, но начисто лишенными стратегического мышления, – а в такого рода делах «удаются только хорошо подготовленные экспромты»…
Либо… Короче: «У нас нет ни большинства, ни единого фронта, махновщина какая-то, в итоге нас снесут. Так что лучше отложим это на потом…» Примерно так.
В итоге в декабре 1992 года переаттестовали и переутвердили всех «бывших», претендовавших на то, чтобы стать «будущими», – без изъятий. Выбрали из двух зол, – и это можно было бы назвать «политическим решением», а можно и «принципиальной позицией». Были, разумеется, и многие другие доводы, но этот был главным, даже если о нем молчали: призрак коммунистического реванша и гражданской войны. Именно так, со слов Екатерины Молоствовой, ее отец обсуждал эту дилемму в Комитете по правам человека с такими же вчерашними политзеками и диссидентами, «мемориальцами». Потом он, разумеется, многожды возвращался к этому времени, переоценивая эти решения…
НАЧАЛО ОДНОЙ ПРЕКРАСНОЙ ДРУЖБЫ
В «сопроводительной записке», которую я позволил себе процитировать столь пространно, вовсе не затронута одна, но важная деталь: агентура. Одна из наиболее охраняемых тайн при старом и новом режимах, их «святая святых». Наверное, поэтому рождаются и бытуют многочисленные мифы. Например, о том, что их было «море», что агентом был чуть ли не каждый первый, – чтобы следить за каждым вторым. На самом деле, «органы» вовсе не стремились раздувать агентурно-осведомительный аппарат, справедливо опасаясь потери его управляемости. Эту отдельную неисчерпаемую тему я оставлю специалистам, позволив себе пару замечаний.
Кадровые чекисты, хоть и очень заботились (скажем точнее: должны были заботиться) об агентуре, о сохранении конспирации, о моральном состоянии и т п. (не может хорошо работать агент «на нервах», провалится сам и провалит операцию), но не слишком-то уважали перешедших «в кадры» «из агентуры». Другая «масть». Предателей вообще не любят… ну, или настороженно к ним относятся – даже в этих кругах. Поэтому, кстати, отношение «старой гвардии» ФСБ к директору Службы Путину было… немного неоднозначным.
Отказ в России от люстрации в каком-либо виде означал, среди прочего, отказ от раскрытия агентуры – разумеется, под благовидными предлогами, включая «защиту прав» и отказ от «охоты на ведьм».
И это, на самом деле, тоже правда.
Во-первых, люди много и со смыслом, работавшие в соответствующих архивах, говорили, что чекистская отчетность по агентуре была столь же джива, как и любая советская отчетность. Как их уголовные дела, где есть только то, что им нужно, только протоколы допросов – и нет ничего про недели ночных допросов, «конвейера» и пыток (это остаётся в другом деле – «личном деле заключенного»!). Что «оперативные дела» – самая закрытая часть чекистского делопроизводства, но от этого она не наполняется смыслом и истиной. Что в отчетности по агентуре, разумеется, были приписки, «туфта»: нормы и для «кураторов» никто не отменял, – равно как и лень человеческую.
Во-вторых, бывают очевидные сюжеты, но вообще-то «всё сложно». Вот, некто оступился, подписал бумажку, но никого не сдал, или потом от сотрудничества отказался, и вообще вёл себя как герой – но теперь, после публикации картотеки, его жизнь будет определять эта бумажка и «общественное мненье», которое немногим изменилось со времен бала у Фамусова. Тут на ум приходят не один и не два человека, раз поддавшихся слабости, а потом всей жизнью доказавших свою верность друзьям и общему делу. Что же – теперь трижды отрекшегося Петра, разбежавшихся учеников, усомнившегося Фому будет строго и яростно судить та же толпа, что ещё недавно кричала «Распни!» – или те, кто всю жизнь помалкивал? Судить, не прочитав их истории до конца, судить тем более строго, чем сильнее желание забыть свои крики и своё молчание. Люди, прошедшие каждый свой ад, на моей памяти, как правило, были куда более сдержаны в суждениях о чужих поступках отступлениях и преткновениях.
В-третьих, умение читать архивные и вообще любые документы – ремесло не менее сложное, чем чтение рентгеновских снимков. А поэтому формальное, без изучения каждого отдельного случая следование чекистской картотеке – это, на самом деле, почти что вовлечение в их бред, в их план и миропонимание. Что есть шанс получить апокрифическое Евангелие не от Иуды даже, а от Афрания.
Я мог бы «в-четвертых» и «в-пятых» продолжить и развить сие рассуждение, – «Трактат о доносе» или «Трактат о белых пальто», – но есть и другая сторона дела.
Не оспаривая эти доводы, отмечу одно неизбежное и очень любопытное последствие: бывшая агентура оказалась зависима. Агент теперь навсегда оставался «на крючке» у своего «куратора», – особенно если в новой жизни он был видным политиком, «демократом» и т. п.
Это на «тефлоновом» Жириновском ничего не висло и не липло – проиграл суд, где оспаривал обвинения в принадлежности к агентуре КГБ, и молодцом! А представим, что вчерашний агент – не карикатурный «либерал-демократ», а всеми уважаемый почтенный демократ и либерал. Для такого человека разоблачение – конец карьеры.
Советский кинематограф дает немало примеров таких взаимоотношений – от макабрического «Вечного зова» (где нетвердого Полипа Полиповича «курирует» Басилашвили-Лахновский, меняя должности от царской Охранки до нацистского Абвера) через безразмерный сиквел о «Резиденте» (где бывший пособник нацистов, теперь работающий на америкосов Пиндостана САСШ-США, обреченно отвечает герою Жженова: «Окей, сказал Макей…»), и до «Двенадцати стульев» (где Остап шантажирует Ипполита Матвеевича Воробьянинова его прошлым, требуя от него «массу мелких услуг»). И вот это кино, в отличие от «Иронии судьбы», вполне жизненно!
А, с другой стороны, вчерашние «кураторы» – они ж теперь никто (как Тихий из булгаковского «Бега» в экранизации Алова и Наумова), они теперь – полезная обслуга…
Можно назвать такого рода отношения «токсичными». А можно, наконец, процитировать не наше кино, фильм «Касабланка»: «…мне кажется, что это начало прекрасной дружбы!»
*****
В 1992 году вряд ли можно было представить, где окажется Россия через тридцать лет. То есть, представить – можно, поверить – нет. Какая-то у нас теперь альтернативная реальность.
Тридцатью годами ранее, в 1962-м, вышел роман Филиппа Дика «Человек в высоком замке» – один из первых (как обычно у Дика!) и популярнейших в жанре «альтернативной истории». Там описан мир, где во Второй мировой войне победили страны «Оси». Разумеется, не просто так: к этому привела цепочка событий, когда случайность или чей-то выбор делал возможной эту иную, невообразимую реальность реальность.
Возвращаясь к вопросу, заданному Екатериной Молоствовой, можно ответить: нет, не «просмотрели». «Знали?..» – да, каждый что-то своё. Но одни, – мои товарищи! – выбрали «меньшее из зол». А другие – «прекрасную дружбу». Я же ограничился спорами и писанием справок и разговорами. Возможно, это была одна из «точек бифуркации», выбора, невозврата, определивших дальнейшую историю моей страны.
До большой войны оставалось тридцать лет…
30 ноября 2022 г.