«Совещательная комната» с Кириллом Серебренниковым: О деле Беркович и Петрийчук — «Бездонный мешок с подлостью»
Когда пытаться в аду найти что-то хорошее, наверное, можно найти это хорошее. Театр – это то, что помогает людям выживать во всех обстоятельствах. Женя это прекрасно знает. Нельзя отчаиваться. Отчаиваться только нельзя. Маятник качнется в другую сторону рано или поздно, это надо знать. Как мы понимаем, в России надо жить долго, чтобы увидеть, как он в другую сторону качнется…
Подписаться на НО.Медиа из России
З. СВЕТОВА: Всем привет. Это подкаст «Совещательная комната». И здесь мы его ведущие. Я, журналист Зоя Светова.
В. ЧЕЛИЩЕВА: И я, журналист Вера Челищева.
З. СВЕТОВА: И сегодня наш гость – Кирилл Серебренников. Добрый вечер, Кирилл.
К. СЕРЕБРЕННИКОВ: Добрый вечер.
З. СВЕТОВА: Да, и действительно у нас сейчас добрый вечер, потому что мы записываем Кирилла Серебренникова вечером, у него было время после спектакля с нами встретиться и поговорить. Но мы будем говорить сейчас о другом спектакле, о спектакле «Финист ясный сокол». Это тот спектакль, о котором мы сейчас очень много говорим и пишем, потому что впервые вообще в истории России спектакль стал материалом уголовного дела и режиссер и драматург впервые сидят в тюрьме в России за свои произведения – это Женя Беркович, режиссер, и Светлана Петрийчук, драматург. И сидят они в тюрьме уже целый год. Сейчас идет судебный процесс.
Почему мы пригласили Кирилла Серебренникова поговорить об этом деле, это понятно. Потому что Кирилл Серебренников знает уже не понаслышке, что такое суд, судебный процесс, что такое тюрьма, вообще уголовное дело.
Я хочу напомнить о так называемом деле «Седьмой студии». Это дело началось в 2017 году, то есть уже семь лет назад. И тогда Кирилла Серебренникова, который был художественным руководителем «Гоголь-центра», вместе с Алексеем Малобродским, Софьей Апфельбаум и Юрием Итиным обвинили в хищении государственных денег, которые Минкульт выделил на проект «Платформа». Летом 2020 года был приговор. Кирилла Серебренникова приговорили, и Итина, по-моему, обоих вас приговорили на три года условно.
К. СЕРЕБРЕННИКОВ: Слушайте, Зоя, уже не помню ничего. И, честно говоря, не хочется этот ад вспоминать. Тем более мы говорим не о нас. Про нас уже что? У нас вся эта Кафка закончилась, а вот у Жени и у Светы она продолжается.
З. СВЕТОВА: Да, мы, конечно, будем говорить про них. Но просто для того, чтобы начать, я должна была объяснить, почему мы вас позвали.
К. СЕРЕБРЕННИКОВ: Вы меня еще позвали потому, что я Женю Беркович давно знаю, она моя ученица по Школе-студии МХАТ. Не только потому, что нас преследовали или меня преследовали за искусство, которое кому-то не нравится, и называют хищением денег. А их ставки теперь выше стали – их обвиняют в терроризме и вообще в экстремизме. В чем там только ни обвиняют всего лишь из-за искусства, которое кому-то не понравилось.
З. СВЕТОВА: Да, их обвиняют в оправдании терроризма. Но почему я говорила про ваше дело, вы уж простите? Я хотела просто спросить вас, но вы уже ответили практически на мой вопрос. Ведь вот эти три года, что длилось ваше дело, вы как их сейчас? Вы их вспоминаете, эти годы? Это что для вас было? Вы вспоминаете их как, с горечью, с досадой? Или все-таки что-то было хорошее в то время? Вы же тогда много работали под домашним арестом.
К. СЕРЕБРЕННИКОВ: Зоя, я много работал, но я это не вспоминаю. Зачем вспоминать года, которые являются, в общем, понятное дело, травматичными? Потому что для людей, которые в этом всем принимали участие, имею в виду сидящие на скамье подсудимых, ничего, кроме дикой несправедливости и какого-то безумия, не было. Поэтому вспоминать это, конечно же, не хочется. И наше дело относительно возможностей закончилось более-менее благополучным исходом. Хотя бы никто из нас не попал в тюрьму. Леша Малобродский, просидев в СИЗО, все-таки его адвокаты как-то отвоевали, и он вышел из тюрьмы.
А вот Женя и Света сидят уже год, и, в отличие от нас, к ним даже не смогли придумать экономические статьи, потому что они ну уж совсем никак не связаны с экономикой. Поэтому для того, чтобы их наказать, придумали совершенно дикую статью «Оправдание терроризма». И теперь это военные суды, закрытый процесс и все совсем нехорошо.
В. ЧЕЛИЩЕВА: Кирилл, а я хотела вас спросить. Да, вы уже сказали, что Женя в первую очередь ваша ученица. Она училась у вас на актерском курсе во МХАТе.
К. СЕРЕБРЕННИКОВ: На режиссерском.
В. ЧЕЛИЩЕВА: А, на режиссерском все-таки, да. Спасибо. Когда ее год назад арестовали, это ровно год назад почти в мае было, вы в своем Инстаграме, на своей странице написали такой очень эмоциональное и искреннее, реально до слез, обращение лично к ней, где вы признавались, что вы ее любите, но напускная строгость мастера курса не позволяла это ей сказать раньше. Ну, так бывает. Вы просто как бы признавались и говорили, какая она. А можете нам рассказать, нашим слушателям, вот что это за такой химический элемент Женя Беркович, что это за фундамент, что у нее за корень такой, и вообще, чем она уникальна? Вы как профессионал и как человек, который ее учили, расскажите, пожалуйста.
К. СЕРЕБРЕННИКОВ: Спасибо за этот вопрос. Это действительно сделать достаточно легко. Она всегда была совестью курса. То есть она была человеком с повышенным чувством справедливости, абсолютным чувством справедливости. Она первая, кто стал заниматься на курсе благотворительностью. Я просто за скобки выношу творческие работы, которые у нее были, фантастические. И сразу было видно, что у нее абсолютно режиссерское мышление, очень такое в сторону современного искусства. При этом она оказалась безумно талантливо пишущим человеком – поэтом, литератором, драматургом. То есть она чувствует еще язык, литературу. Способ коммуникации с аудиторией через язык для нее важен.
Но помимо всего прочего, что меня потрясло, она была одной из инициаторов такого нашего общего дела. Мы придумали, что за провинности, которые на курсе разные бывают (кто-то напился, кто-то не сдал зачет или что-то неправильно сделал), у нас будет общее наказание. Ну, будет, вернее, не наказание, а как бы всю эту вину можно отмолить или исправить, загладить только одним способом – поработать в хосписе.
И наши ребята сначала вот как бы в качестве дисциплинарных (хочешь исправиться – ты идешь и работаешь в хоспис), а потом они уже просто и без всякого обязательства, вернее, без вот этих способов исправить свои провинности, просто так ходили в хосписы, ходили в эти учреждения, мыли окна, помогали волонтерам и вообще занимались активной волонтерской деятельностью. Заединщиком всего этого была Женя Беркович.
То есть она один из самых порядочных и эмпатичных людей, которых я вообще знаю. У нее каждый спектакль, каждое ее высказывание, оно идет от сердца, от души, оно суперэмоционально, она не могла пройти мимо любой несправедливости либо на курсе, либо вообще вокруг нас. Поэтому такие люди вообще в странах, у которых нормальная какая-то судьба, эти люди бывают гордостью. Такими людьми надо гордиться. Талант, огромная эмпатичность.
И, в общем, если употреблять слово «патриотизм» не в ложном, не в пропагандистском, не в извращенном виде, а в подлинном, в настоящем, назвал бы тогда любовь к родине, любовь к отечественным гробам и родному пепелищу, вот это про Женю. Вот она настоящий человек, который Россию любит как свою судьбу, которая про это тексты писала, которая про это спектакли делала еще на курсе и которая, в общем, всегда абсолютно до кончиков пальцев и до ресниц любила людей, людей русских в России.
Она ездила между Петербургом и Москвой, потому что она какое-то время жила в Петербурге, потом переехала в Москву. И вот я помню ее путевые заметки, я помню наши какие-то споры про театральные судьбы этих двух городов. Во всем в этом всегда я знал, что Женя Беркович, в общем, еврейская вроде бы фамилия, это, если уж говорить, настоящая девушка русской судьбы, что называется.
И то, что произошло с ними, это для меня является не просто… Ну, то есть ничего хорошего от государства уже давно не ждем, но здесь это какая-то безумная несправедливость. Понятно, что это не случайно все сделано, а это, видимо, какое-то сведение счетов или такое наказание публичное за позицию, за стихи, я не знаю, за что, за что-то. Кто-то вот велел наказать. И в результате наказуемыми оказываются порядочнейшие люди, те люди, которыми любая страна должна гордиться, такого качества талантливыми и порядочными людьми.
Я Свету просто, к сожалению, не знаю. Я бы про нее тоже сказал, но знаю только Женю. А про Свету узнал уже потом, когда я читал пьесу, когда я уже потом увидел, что с ними произошло. Так что вот так могу про Женю сказать.
З. СВЕТОВА: Спасибо. А какой спектакль Жени вы любите больше всего из тех, которые вы видели?
К. СЕРЕБРЕННИКОВ: Она сделала несколько проектов в «Гоголь-центре». Это спектакль, один из которых шел достаточно долго, по Ерофееву. А потом я видел «Считалку», которую она уже делала с «Дочерями СОСО», со своей командой. Тоже, понимаете, взять в наше капиталистическое время, где деньги трудно добываются или чтобы их найти, надо сдать какую-то часть себя, она нашла способ собрать творческую команду, творческую группу, делать спектакли, делать спектакли такие, которые получают национальные премии, которые на слуху, на которые ходит вся Москва. Но вот это ли не говорит о таланте, это ли не говорит о настоящей, подлинной ценности?
З. СВЕТОВА: Спасибо. Кирилл, вы знаете, вы только что сказали о том, что против них возбудили дело об оправдании терроризма, не смогли возбудить дело по экономической теме. А есть такое мнение, некоторые журналисты считают, что вот это дело Беркович и Петрийчук – это как бы продолжение, это новое «театральное дело», это продолжение вашего дела. Вы согласны с такой версией или нет?
К. СЕРЕБРЕННИКОВ: Понимаете, я, вообще-то, не люблю версии, потому что, мне кажется, это все уже гадание на кофейной гуще. Мы владеем, к сожалению, только той информацией, которой владеем. Вот вы ходили, Зоя, на суды и видели все это. Вот про это вы писали. А теперь суды закрыты, у нас нет никакой информации. Дальше все это досужие слухи или какие-то домыслы. Гадать невозможно. Я не люблю гадания на кофейной гуще. И могу сказать, что для меня это, безусловно, показательное наказание за позицию.
Как оно устроено? Какой-то начальник, попались стихи или что-то попалось, и вдруг начальственный окрик велел наказать. А дальше система начала уныло, так же, как и в нашем случае, когда сначала надо как-то наказать. Ну вот придумали спектакль, которого не было. Давайте накажем за то, что взяли деньги на спектакль «Сон в летнюю ночь» и его не поставили. Но его поставили. Вот он идет в репертуаре в театре. А, не получилось. Давайте искать что-нибудь другое. Давайте там «Платформу», и пошло-пошло. То есть задача – наказать. А как там наказать? Любого человека можно наказать за все что угодно. Вот в данном случае это, мне кажется, именно то самое.
В каком-то смысле это еще раз попытка заставить творческих людей бояться не то что говорить, а бояться своей тени. То есть Женя никогда не скрывала антивоенной позиции, Женя никогда не скрывала своей гражданской позиции. И вообще люди, которые занимаются театром, они не могут быть милитаристами, они не могут быть людьми, которые приветствуют убийства других. Ну просто не могут в силу профессии. Вот знаете, как странно видеть священников, которые говорят, что убивать – хорошо. Ну, это же странно, да, что давайте еще больше людей убьем? Когда так священники говорят, ты думаешь, наверное, они какие-то все-таки не священники.
Вот творческие люди, люди театра, для которых самое главное во вселенной – это человек, его жизнь. Это главное мерило, это главная ценность, это то, вокруг чего вся литература, весь театр, все искусство вообще, в том числе и русское гуманистическое искусство. Есть слово «гуманизм». Для них любое насилие неприемлемо. А если это вдруг расходится с задачами и идеями государства, то получаются такие вещи, свидетелями которых мы являемся.
В. ЧЕЛИЩЕВА: Я хотела спросить, немножко вернуться к суду над Женей, который недавно закрыли. Над Женей и Светой. Она когда-то выступала свидетелем у вас на процессе, как раз говорила, что спектакль был, и очень талантливо и четко все это объяснила. Мы успели, мы, общественность и журналисты, на нынешнем процессе до его закрытия мы успели послушать Вениамина Смехова прекрасного, Ксению Раппопорт. Причем они были, Зоя, вы, если что, меня поправите, свидетелями обвинения, на минуточку.
З. СВЕТОВА: Нет, они были свидетелями защиты.
К. СЕРЕБРЕННИКОВ: Свидетели защиты. Но свидетелями обвинения были девушки из спектакля. Это было трижды странно.
В. ЧЕЛИЩЕВА: И, конечно же, я думаю, и вы меня поправите, Кирилл, что, если бы вы находились в Москве, в России, вы бы тоже пришли поддержать. Даже не поддержать, а выступить свидетелем защиты.
К. СЕРЕБРЕННИКОВ: Нет, конечно, я бы пришел, это обязательно. У нас в голове с вами, вот как бы в той модели мира, в которой мы живем, нам все кажется, что правосудие совещательное, что вообще оно есть. А вот то, что происходит сейчас, говорит о том, что, наверное, его уже нету. Когда обвинение захлебывается, когда у них нет никаких свидетелей, когда нет никого, кто может доказать это абсурдное, голословное, ничем не подкрепленное обвинение в терроризме, просто совершенно кафкианское… Ну, пьеса совершенно современной девушки. Какая исламская? Что за бред? Кому это в голову пришло?
Кому-то пришло. И мы ничего не можем поделать. Мы ничего не можем с этим сделать. Потому что они, потеряв все возможные доказательства, вернее, не имея никаких доказательств, они просто закрыли процесс, чтобы не видели беспомощность и бессмысленность этого обвинения.
В. ЧЕЛИЩЕВА: Вы следите за процессом. Вы, наверное, знаете или читали про такого человека, как Владимир Карпук.
К. СЕРЕБРЕННИКОВ: Да.
В. ЧЕЛИЩЕВА: Который изначально написал донос, и спектакль в Нижнем Новгороде Женин отменили. Он выступал в суде, и, в принципе, успели все его послушать. Вот вы сказали только что, что актеры, режиссеры, вообще деятели культуры, они не могут выступать за смерти, за гибель людей. Но вот этот человек, он…
К. СЕРЕБРЕННИКОВ: Но он же не актер. Он так называется. У него в дипломе, который ему выдал Бесогон, написано, что он актер. Но какой он актер? Он человек, которому велели. Его попали на лжи моментально. Ничего он не видел, ни на каком спектакле он не был. Вот просто ему велели, учитель ли его либо какие-то специальные органы. Ну вот, к сожалению, помимо талантливейших людей, земля плодит и доносчиков. Так устроено, к сожалению, всегда. Увы, ничего с этим сделать нельзя. Природа человека несовершенна, люди бывают трусливые, люди бывают лживые. Вот такой лживый и трусливый человек, который хочет, наверное, совершить какой-то карьерный прорыв за счет участия в этом позорнейшем процессе.
В. ЧЕЛИЩЕВА: Да, и уже снимается в фильмах про СВО, в том числе в Мариуполе.
З. СВЕТОВА: Ну да. Но он мечтает сыграть роль Жириновского. Сейчас он пробуется на Жириновского. Посмотрим, поможет ли ему участие.
К. СЕРЕБРЕННИКОВ: Слушайте, это же социальный лифт. Ну вот раньше социальный лифт, и я еще, извините, застал в России то время, когда социальным лифтом был талант, успешность творческой реализации или состоятельность творческая, или какие-то умения. А сейчас нет. Уже лояльность и согласие на участие в подлости.
З. СВЕТОВА: Еще я хотела спросить про «Золотую маску». Дело в том, что когда я была на процессе, я заметила такую вещь, что прокурорша практически у всех свидетелей спрашивала про «Золотую маску», говорила о том, что это русофобская премия. И дальше вот тот же Карпук говорил: «Но теперь она другая, ее реорганизовали». И так далее и так далее. Как вы считаете, арест Светы и Жени и дальнейшая реорганизация «Золотой маски», они как-то связаны между собой или нет? Или вы опять скажете, что это…
К. СЕРЕБРЕННИКОВ: Зоя, я не могу здесь ничего. Понимаете, мы хотим с вами как люди какого-то более-менее структурного мышления все связать в какую-то цепочку. Ну, потому что нам кажется, что не может же быть вот так, что вот просто взял и вот такое месиво, такой бред случился. А вот может. Оказывается, не надо выстраивать никаких причинно-следственных связей, искать какие-то подводные течения. Просто какой-то начальник увидел где-то пост и потребовал наказания. Вот, собственно, и все. А дальше система начинает крутиться. Они же за это получают зарплату. Они вообще никуда не торопятся. А кто-то еще за это получает награды, погоны.
З. СВЕТОВА: Мы много уже сейчас говорили про театральных деятелей, мы говорили про Карпука, про Смехова и так далее. Но вот вы уехали в 2022 году весной, и вы сейчас уже живете совсем в другой стране, очень много работаете, снимаете фильмы, спектакли и так далее. Но вы же следите за тем, что у нас происходит и что вообще происходит с театром. Вот все, что мы видим, то, что нас возмущает, вот то, что снимают с афиш фамилии авторов… Я смотрела ваш спектакль «Лес», там режиссер – Режиссер, и так далее и так далее. Машков и вот этот самый Богомолов получают, как говорится, по два театра в одни руки.
Из всего этого вас поражает что-то или нет? Есть что-то, что вы бы сказали, ну это уже совсем верх? Или вы уже считаете, что это как бы все уже одно и лучше на это не обращать никакого внимания?
К. СЕРЕБРЕННИКОВ: У этого падения нет дна. Ну вот просто его нет. Знаете, у отсутствия совести нет дна. У безумия, наверное, какого-то тоже нет дна. Мешок без дна. Без дна. Поэтому я ничему же не удивляюсь. Ну, те люди, про которых мы все знали, они оказались такими, что мы про них и знали, собственно. Я ни в ком не разуверился, потому что те люди, которых я люблю, и те люди, которых я ценю, они остались приличными, порядочными, на хорошей стороне, так сказать, бытия. Те люди, про которых все было ясно еще до войны, было понятно, в какую сторону, куда они движутся и что им интересно, они так и поступают.
Война просто имеет такое свойство заставлять людей принимать решения, в мирной жизни принятие которых они могли бы избежать. То есть она просто обостряет все черты. Человек благородный становится жертвенным, человек, скажем, с противоречиями внутренними становится подлецом или трусом, ну и прочее. То есть она выявляет многое, война, как это описано во всей литературе, такого рода испытания. Вообще не надо подлость заставлять человека выбирать. Это проклятый выбор. Но люди могут жить в мире и как-то оставаться в зоне человечности, не имея необходимости каждый день выбирать.
Как бы медленно все приближается к этим большим репрессиям, в то самое время, когда люди вынуждены были оговаривать либо своих друзей, либо своих родственников, чтобы выжить самим. Вот мы сейчас в этой точке, к сожалению. И что с этим делать? Ничего. Маятник качается в ту сторону, в которую он сейчас несется. Но рано или поздно он остановится. Поэтому иногда мне хочется как-то…
Я понимаю, что люди, которые смотрят ваш подкаст, это не те люди, которые принимают решение закатать в бетон или наказать строго молодых двух невинных ни в чем девушек талантливейших. Они не смотрят эти подкасты. Но, может быть, среди зрителей есть какой-нибудь товарищ майор, который по традиции с советских времен, Зоя, за вами как-то приглядывает. И, может быть, они послушают и как-то, может, кому-то передадут.
Я вот все хочу сказать, что, вы знаете, но маятник же когда-нибудь качнется и в обратную сторону, и как-то дорогие или недорогие, или просто люди, вот которые всем этим занимаются, поймите, в конце концов, что можно не быть настолько отягощенными злом. Мы все прекрасно понимаем, что вы часть системы, у этой системой есть свои законы, и вы по команде ходите в том направлении, куда вас посылают, и заставляют делать то, что вас заставляют делать. Но можно хотя бы не включать этот вентиль с газом, понимаете? Можно хотя бы не соучаствовать в большом и совершенно кошмарном зле. Ну хотя бы сделать шаг назад. Ну хотя бы не прикасаться к этому вентилю с газом.
Потом же, когда маятник рано или поздно качнется в обратную сторону, вам может быть не по себе, может быть плохо. Поэтому подумайте именно о том будущем, которое рано или поздно наступит. Оно наступит или для вас, или для ваших детей. Это будет очень некомфортно, так же как после Большого террора тем людям, которые в нем принимали участие. Были времена в России, когда им было плохо, когда им было сложно, когда им было тяжело и надо было скрываться. И они иногда даже, что уж говорить, заместили в тюрьмах тех людей, которых они безвинно сажали.
То есть все в этой стране, вот эта периодичность преступлений, наказаний и этот маятник качающийся и сносящий в обратную сторону тех, кто вроде бы был при власти, при силах, это, в общем, история известная, эта история уже много раз описана. И ввиду того, что мы ходим по тем же кругам, ну, видимо, и развязка очередная будет похожая. Поэтому постарайтесь не участвовать в большом зле и в большой несправедливости. Уже все всё поняли. Уже эти девочки не будут ни о чем говорить, не будут писать для вас стихи, не будут ничего. Просто отпустите их. Они ни в чем не виноваты.
В. ЧЕЛИЩЕВА: Спасибо большое, Кирилл. Это действительно так точно сказано. У меня последний вопрос. Возможно, он дурацкий. Но тем не менее развязка близится по процессу Жени и Светы. Я думаю, что приговор будет точно до Нового года. И с учетом того, что вы уже говорили, и Зоя…
З. СВЕТОВА: Вера, простите, до какого Нового года?
В. ЧЕЛИЩЕВА: Я имею в виду до конца года.
З. СВЕТОВА: До конца месяца, я бы сказала.
В. ЧЕЛИЩЕВА: До конца месяца, но, может быть, там растянется еще, я не знаю. Но, в общем, в этом году будет приговор уже.
К. СЕРЕБРЕННИКОВ: Насколько я знаю, в этом деле нет томов, в нем нет ничего. Оно абсолютно пустое. Это видно всем юристам, полуюристам и не юристам вовсе. Этого дела не существует. Если их посадят в тюрьму за несуществующее дело, то это чудовищное зло, во-первых, будет совершено на наших глазах, которое уже даже не пытается прикрываться никаким правосудием. Это просто расправа, просто расправа нелегитимная, нарушающая все законы, как сейчас нарушается принцип состязательности в процессе, который вдруг неожиданно почему-то на аргументах защиты оказался закрыт.
В. ЧЕЛИЩЕВА: Да. И я напомню нашим слушателям, что им грозит до пяти лет, максимальное наказание девочкам.
К. СЕРЕБРЕННИКОВ: И больше.
З. СВЕТОВА: До семи лет им грозит. От пяти до семи лет.
В. ЧЕЛИЩЕВА: По этой статье, да, до семи лет.
З. СВЕТОВА: Но там есть штраф.
В. ЧЕЛИЩЕВА: В любом случае, я просто хотела спросить, что бы вы сказали Жене, чем бы все ни закончилось, что бы вы ей хотели сказать сейчас?
К. СЕРЕБРЕННИКОВ: Я и Жене, и Свете хотел бы сказать, что нельзя отчаиваться, что в самой любой чудовищной, адской, ужасной ситуации ищи что-нибудь хорошее. Что-то хорошее там найти можно. Для Жени это наблюдение. Женя сейчас пишет книги. Вот я имею в виду не физически, ей там не дают писать, но для нее это такое… Как и Света. Они литераторы. Они всю эту историю потом опишут. Эти люди, которые устраивают над ними расправу, в опасности. Они пытаются расправиться с такими талантливыми и такими острыми на талант и на литературный язык творческими единицами. Как бы есть шанс, что это потом выльется в какие-то очень интересные произведения искусства, будь то пьесы, будь то романы.
То есть когда пытаться, знаете, в аду найти что-то хорошее, наверное, можно найти это хорошее. Если отведет, то отведет, будет хорошо. Если не отведет, то везде нужен театр. Везде нужен театр. Театром надо заниматься. Театр – это то, что помогает людям выживать во всех обстоятельствах. Женя это прекрасно знает. Нельзя отчаиваться. Отчаиваться только нельзя. Маятник качнется в другую сторону рано или поздно, это надо знать. Как мы понимаем, в России надо жить долго, чтобы увидеть, как он в другую сторону качнется.
Про вас знает, девочки, и вас любит такое количество людей… В России эти люди боятся сказать. Ну, единицы не боятся. Очень много боится. А вот здесь, в Европе, поддержка огромная. Люди знают ваши имена, вы настоящие звезды. И это не связано с тем, что звездами становятся только те, кого преследует советско-российское государство. Нет. В разных театрах Европы произошли читки пьесы Светы, Жени. К ним относятся с огромным уважением как к авторам театральным, к театр-мейкерам, к девушкам смелым, умным, ярким, умеющим делать театр не такой, как у всех. Вот.
Поэтому я думаю, что в этом чудовищном аду, кошмаре можно найти что-то и обнадеживающее, так скажем. Отчаиваться нельзя. Мы с вами. Наши сердца с вами. Мы вас очень любим.
З. СВЕТОВА: Спасибо большое. Мне кажется, на такой потрясающе искренней ноте мы заканчиваем наш подкаст. Спасибо, Кирилл. Спасибо за то, что в конце все-таки вы дали нам какую-то надежду. И вы не захотели отвечать на мой тогда первый вопрос, он для вас был травматичный, как вы это пережили. Но сейчас вы сказали, что и в аду тоже можно выжить. И я очень надеюсь, очень хотелось бы, чтобы ни Свете, ни Жене не пришлось бы переживать продолжать этот ад, жить продолжать в этом аду, и чтобы они оттуда выбрались, чтобы Левиафан разжал свои челюсти и их выпустил. Будем на это надеяться. Нам больше ничего не остается.
К. СЕРЕБРЕННИКОВ: Просто у Левиафана, как вы справедливо говорите, Зоя, есть еще, знаете, человеческие проявления. В смысле он состоит из людей, он не состоит из чего-то неописуемо сакрально большого, метафизического только.
Нет, он состоит из конкретных людей, из судейских, из конвойных, из следаков, которые понимают, что у них ничего не вышло и никакого дела нет. У судейских, которые знают, за что ее судят по-настоящему, и понимают, что они соучаствуют в большом зле. У конвойных, которые, как я знаю, с сочувствием относятся к ним. К ним относятся с сочувствием даже в тюрьме, потому что понимают, что они вообще невиновны ни в чем и что это какая-то месть какого-то конкретного человека. Ну, мы примерно можем догадаться, что это за люди, которые умеют запустить всю эту волынку.
Поэтому я очень надеюсь еще и на милосердие, которое, как известно, всегда важнее всего, в том числе и в справедливости. И все-таки какая-то секунда этой надежды на милосердие у меня остается.
З. СВЕТОВА: Хорошо, будем надеяться на милосердие. Спасибо большое, Кирилл. Слушайте наш подкаст на Apple Podcast, на Ютубе. Ставьте лайки. И всем пока. И будем надеяться, что пройдет какое-то время, и Женя со Светой тоже придут к нам и расскажут, как это было. Спасибо.
К. СЕРЕБРЕННИКОВ: Спасибо, Вера. Спасибо, Зоя. До свидания.
В. ЧЕЛИЩЕВА: Спасибо большое, Кирилл.