«Особое мнение» Александра Кынева
В любом случае какой-то движ нужен. То есть совсем унылая кампания, она власти не нужна. Ей нужен некий компромисс между интересом публики и безопасностью. На самом деле, большого риска нету, потому что даже если всех зарегистрировать, то говоря честно, ресурсов вести мощную всероссийскую кампанию кроме власти ни у кого возможностей нет…
Поддержать канал «Живой гвоздь»
Н.ВАСИЛЕНКО: Понедельник 14 ноября. У микрофона — Никита Василенко. Приветствую всех наших зрителей и слушателей. Вы смотрите канал «Живой гвоздь». И на своем месте, как всегда, программа «Особое мнение». И сегодня со своим особым мнением — политолог Александр Кынев. Александр, здравствуйте!
А.КЫНЕВ: Всем добрый вечер!
Н.ВАСИЛЕНКО: Конечно, у нас в центре внимания грядущая президентская кампания. Много вопросов накопилось. Хотя с нашей встречи прошел всего месяц, но такое ощущение, что целая жизнь, потому что, действительно, тем накопилось много.
И хотелось начать с сегодняшней статьи «Коммерсанта», которая дает нам некий инсайд, то Путин собирается пойти самовыдвиженцев. Формируется его инициативная группа. И тут вопрос возникает, а зачем ему это надо? Объясните, пожалуйста, Александр.
А.КЫНЕВ: Если кто помнит, то два последних раза — в 12-м году и в 18-м — Путин тоже шел самовыдвиженцем. В чем разница? С точки зрения формально-юридической у нас существует три варианта.
Вариант первый: Можно идти от партии, представленной в Государственной думе. Тогда не нужно собирать подписи.
Вариант второй: Можно пойти от партии, у которой фракции в Думе нету, тогда нужно собирать 100 тысяч подписей.
И можно пойти самовыдвиженцем и собрать 300 тысяч подписей. На самом деле это очень небольшое количество, оно совершенно достижемое и реальное. А разница имиджевая, в первую очередь. Я не думаю, что у Владимира Путина есть проблемы собрать хоть 300, хоть 3 миллиона. Никаких проблем не будет, соберут.
Вопрос только в том, каким образом себя публично позиционирует кандидат: или он идет как представитель одной политической силы; или он идет в роли надсистемного игрока, такой национальный лидер, который объединяет всех. Мне кажется, логично представить, то Владимир Путин последние годы и в начале нулевых годов всегда пытался выступать в роли надсистемного политика. Хотя у них была «Единая Россия» как его партия. Она шла с его образом, портретом и всем остальным. Но Путин всегда возвышался над системой.
Поэтому выдвижение от партии ставит его в несколько зависимое положение. То есть выглядит так, как будто партия главнее Путина, что, наверное, по смыслу неправильно. Путин у нас главнее партии. «Единая Россия» — это тень Владимира Путина, а не Путин — тень «Единой России». Зачем его поддержка того, кто является производной от него самого. Это мезальянс. Потому что для Путина самое комфортное в этой ситуации идти как человеку от всего многонационального российского народа, самых разных политических сила. Конечно, «Единая Россия» там будет стройными рядами и в большом количестве, но, тем не менее, нужно понимать иерархию.
Поэтому с точки зрения символической для Путина логично и понятно идти самовыдвиженцем. Это самое разумное. И мы вроде как ожидаем 17 декабря съезд «Единой России», видимо, он Путина горячо поддержит, потому что формально выдвигаться от «Единой России» — ну, не будет же Путин экономить деньги на эти подписи? Это смешно.
Н.ВАСИЛЕНКО: А можете вы описать символизм трех мероприятий, которые нам предстоит увидеть? Это 13 декабря по идее Совет Федерации должен объявит о начале президентской кампании. 14 декабря будет прямая линия, совмещенная с большой пресс-конференцией. И 17 декабря — съезд «Единой России». В чем сакральность трех мероприятий, что они так рядом выстроились?
А.КЫНЕВ: Я думаю, что это принцип информационной возгонки. То есть понятно, что центру хотелось бы повышения интереса к президентской кампании, потому что интерес и явка, они тесно связаны друг с другом. И слухи о том, что будет якобы выдвижение в День народного единства на выставке ВДНХ — это все разогрев. Это как на любом концерте всегда перед ем, когда выйдет главная звезда, выступают разные персонажи. Запускаются разные слухи. Выходит статься: когда приедет, в каком ресторане поест, в каком отеле остановится. Это информационное привлечение внимания.
На выборах абсолютно то же самое: выдвинется — не выдвинется, когда выдвинется, кто придет, кто не придет. Это все имеет единственной целью то, чтобы люди читало. Такая информационная движуха. Поэтому буду еще какие-то на эту тему запускаться истории. Поэтому к этому так и надо относиться и так понимать.
То, что они пойдут в ряд, — ну, это потому, что кампания будет относительно короткой, 2 месяца фактически, и нужно будет эту возгонку информационную продолжать. Хотя, конечно, на мой взгляд, эти трех мероприятий недостаточно для этого всего. Надо будет еще что-то придумывать. Потому что те инсайды, которые публиковались в прессе — там порядка что-то 80%, — они, конечно, не очень соответствуют действительности.
Просто для понимания. Электоральная статистика — вещь упрямая. И когда говорят: «Вот, выборов в России нету, все рисуют!» Ну, во-первых, не все рисуют. Частично, действительно, рисуют, много рисуют. Но когда вы наблюдаете, мы тоже понимаем результат. Если вы в любой сфере чем-то занимаетесь, вы всегда знаете, что там можно купить настоящее, а там не настоящее, там хороший магазин, а там плохой, там обвешивают, а там не обвешивают.
С выборами то же самое. Есть территории, где все нормально более-менее, есть территории, где системно всё плохо, есть территории, где периодически меняется в зависимости от разных обстоятельств. И явка по России — это совокупность всех этих вещей. Есть территории, где мы точно знаем, сколько захотят, столько и будет, их около трети от общего количества. И за счет того, что в конкурентных регионах явка обычно низкая — Москва, Петербург, Иркутск — вот эти регионы доминируют. Они на выборах в Государственную думу дают до половины всех голосов, потому что у россиян явка низкая.
Но это Дума, а это президент. Тут уже так не получится. Соответственно, где-то они докручивают с помощью разных технологий, как, например, они докручивали на выборах недавних в Москве мэра и губернатора Московской области за счет электронного голосования. То есть им нужно будет это повышать там, где явка низкая.
Для понимания. У нас выборы президента проходят с 91-го года. У нас самая высокая явка за историю была в том самом 91-м году приснопамятном. Были конкурентные выборы, и народ честно голосовал, потому что была интрига.
Там президент был Ельцин. Выборы Бориса Николаевич на второй срок, она в обоих турах была около 69%. В первом туре — ближе к 70%, во втором — 69%
В 2008-м, когда Медведева выбирали, тоже чуть ниже 70%. Это выглядит, как не очень реалистичная задача. Что получается, там 55 и так далее. А остальное — это уже административная мобилизация, загон бюджетников, рисовка аномальных регионов. Но даже этого маловато будет.
Поэтому, что у них является резервуарами? Мобилизация, скорей всего будет электронным голосованием. Если мы посмотрим выборы этого года, именно два региона, где оно было массовым, показали прирост.
…В Москве в два раза. В Москве половина голосов был по электронной почте подано.
Массовое электронное голосование, оно позволяет что сделать? Если мы посмотрим статистику, мы увидим, что люди голосуют в основном в пятницу. Голосование 3 дня, но каким-то чудом почему-то все эти товарищи по интернету голосуют в пятницу, то есть на рабочем месте. То есть, в первую очередь, это, конечно, технология мобилизации людей, когда человек не может отвертеть, сказать: «Я пойду, я обязательно пойду, пошлю эсэмэску, отвознюсь, что я проголосовал своему начальнику». Нет, так не пойдет. Тут вот тут, прямо на рабочем месте заходи в смартфон и голосуй.
Поэтому, в первую очередь, это конечно, ужесточение контроля над мобилизацией бюджетников. Это совершенно однозначно. Ну, и всех, кого можно проконтролировать. Сюда, я думаю, входят любые корпорации большие. У нас всегда на президентских выборах бывает, что не только административные, но и корпоративные, у нас РЖД, «Газпром» и так далее тоже наверняка будут… «Росатом» и все остальное тоже. Вот, конечно, им это электронное голосование поможет. Смогут ли они его докрутить до 80%, не знаю.
Плюс для того, чтобы люди пошли голосовать, нужна какая-то интрига. Люди должны понимать важность и смысл этого голосования. Потому что если оно будет скучным, занудным, непонятным, предрешенным, зачем, собственно, идти?
Н.ВАСИЛЕНКО: Здесь в качестве интриги предлагают Бориса Надеждина, правильно я понимаю.
А.КЫНЕВ: Я думаю, что на роль интриги может… Одного Бориса Надеждина на роль интриги недостаточно. Я думаю, здесь нужна некая движуха. Я думаю, в ближайшее время мы ее увидим.
Возможно, будет какая-то дискуссия, кто пойдет от коммунистов. А, может быть, не Зюганов, а, может быть, кто-нибудь еще, не знаю. Я думаю, что какая-то движуха будет… вот там Надеждин, Явлинский, кто-то еще появится. Какая-то будет движуха вокруг… Худо-бедно вместе с кампанией эти новости как бы создадут. А там уже финиш. Агитация ведется фактически последний месяц. Может быть, никого из них вообще не пустят, сочтут, что несанкционированные кандидаты могут вызвать несанкционированные надежды, а на фиг это надо? А вдруг люди пойдут и проголосуют, как не заходят. А так уже подогрели, все всё знают. На разогреве они поучаствовали, а на выборы мы их не пустим. Такое тоже может быть. Это вариант не исключенный. Сейчас этого сказать нельзя.
В любом случае какой-то движ нужен. То есть совсем унылая кампания, она власти не нужна. Ей нужен некий компромисс между интересом публики и безопасностью. На самом деле, большого риска нету, потому что даже если всех зарегистрировать, то говоря честно, ресурсов вести мощную всероссийскую компанию кроме власти ни у кого возможностей нет, ни денежных…
…системной оппозиции — КПРФ, ЛДПР, «Справедливая Россия», «Новые люди», — у них хотя бы какие-то штабы в регионах есть. У КПРФ больше, чем у остальных. У остальных — по нисходящей. Понятно, что у «Новых людей» меньше, потому что новая партия, они в новых местах еще не успели испытать и обкатать. Если они участвуют… не будет, они уже заявили, то у них хотя бы штабы есть. У остальных даже этого нету.
Тот же Борис Надеждин. Даже если его зарегистрировать, как вести кампанию? Он что, за эти два месяца штабы успеет раскрутить по всей стране?
Н.ВАСИЛЕНКО: А доступ в федеральный эфир — это слабый ресурс?
А.КЫНЕВ: Как показывает прошлая кампания, он жестко регулируется. Потому что львиная доля агитации идет под видом косвенной. То есть не из избирательных фондов, а это профессиональная деятельность: поездки по стране, встречи. А формальная агитация — это что? Это время под ролики и время под дебаты. Мы помним, как оно выделяется. Людям на работу идти — а там дебаты идут. Смотрят это мало, в очень небольшом объеме. Как правило, дебаты под выборы в нашей стране используются с единственной целью: сделать какую-нибудь заготовочку кандидату, высказаться, а потом в нарезке ее пусть в YouTube, где-то еще. Напрямую это смотрят очень мало.
Н.ВАСИЛЕНКО: Сами сказали, социальные сети, YouTube — неужели и тут мимо?
А.КЫНЕВ: А кто ее смотрит-то? Кто эта аудитория? Надо понимать, что в любом случае это будет часть страны. Потому что просмотры YouTube — вещь обманчивая. Сразу вспоминается, когда говорят, сколько подписчиков, сколько смотрят, — я сразу вспоминаю кампанию Ксени Собчак и рассказы про то, что у нее 5 миллионов подписчиков в Инстаграме. И где эти 5 миллионов? Мы их на выборах не увидели и не могли увидеть, потому что развлекательный контент — это развлекательный контент. Люди, которые вас читают, смотрят ваши песни и так далее, это вовсе не обязательно ваши избиратели. У людей множество всяких разных аффилиаций, у них множество вкусов. Они не только вас слушают, не только вас читают и много кого еще. Они могут голосовать совсем по другим принципа и интересам. Поэтому это вообще ни о чем ни говорит.
Кроме того русскоязычная аудитория намного шире, чем российский избиратель. Скажем, многие наши мигрантские СМИ. Каков процент их аудитории, которая смотрит, проживает на Украине , Беларуси, Казахстане, Германии, Израиле, — сколько там русскоязычных, живущих в России? Я думаю, огромная часть. А, собственно, российской мало.
Давайте будем судить вот как. У нас есть пример Фейсбука и Инстаграма, которые были заблокированы сразу после начала спецоперации. И мы знаем, насколько упали просмотры — в разы. То есть любой человек, который активно пишет, знает, что у него количество лайков, просмотров, перепостов упало раза в три-четыре. Вот вам разница.
Н.ВАСИЛЕНКО: Есть Одноклассники, есть ВКонтакте…
А.КЫНЕВ: Опять-таки та ли эта аудитория, через которую будет заходить условный Борис Надеждин или Григорий Явлинский? Боюсь, что не очень. Там она немножко специфическая.
Еще очень важный момент, когда мы говорим про президентские выборы. Зачем нужна эта явка? А затем, что власть у нас что всегда говорит? Что за нами население… Какая у нас любимая мантра всех — и нашей власти и нашей оппозиции? Мантра про 86%, что вот россияне, они все такие нехорошие, они все за Путина, они все за СВО. Но чтобы это говорить, вам надо, чтобы на выборах вы получили большинство.
Вот на выборах 2018 года Путин получил от пришедших на участки 76,7%, а на участки пришло по протоколам — 67,5%. А получилось получилось — 51,8% То есть голоса таким образом, выбирали, чтобы хоть как-то не превысить половину, чтобы Путин мог говорить, что за ним стоит больше половины населения.
Это важнейшая имиджевая история, которая является уже элементом публичного позиционирования.
Н.ВАСИЛЕНКО: Но есть удар по имиджевой истории — это СВО. Насколько эта тема будет затрагиваться?
А.КЫНЕВ: Я сейчас не об этом говорю. Я говорю о том, зачем ему нужен процент. Затем, чтобы власть могла публично говорить, что за ней стоит население, стоит большинство. И, таким образом, эта ведь и внутреннего пользования и внешнего. Потому что, с одной стороны, это давление на всех несогласных внутри. Вот заткнитесь. Вы меньшинство, понимайте свое место и не вмешивайтесь.
Ну, и за рубежом точно то же самое, что мы видим во всей этой агитации и так далее.
Кроме того важный момент. У нас же политика, она такая, как в советские годы планирование от достигнутого. Ну, нельзя показывать результат хуже, чем он был.
Н.ВАСИЛЕНКО: Должно быть быстрее, выше, сильнее.
А.КЫНЕВ: Должно быть как минимум не хуже. Ниже они уже не могут. Путин уже получил в 18-м году 76%. Он не может получить меньше, чем получил тогда, имиджево. Плюс, конечно, у нас на президентских выборах явка всегда выше, чем на парламентских. Потому что президент должен быть более легитимным, чем парламент. В принципе, это одна из причин, почему у нас и на парламентских за явкой не особо бегают. Она у нас колеблется в последние выборы около 50%. У нас в 16-м году явка была около 48%, а в 2021 явка была 51,7%.
Вот такая у нас картина. Вот зачем нам явка, и поэтому о проценте они беспокоится. И возникает вопрос, как это явку нагонять. Понятно, что ДЭГ поможет, но это маловато. Должно быть что-то еще. И со стороны должно быть ощущение, что кампания-то есть. Потому что если все будут говорить, что кампании нету, а процент есть, тоже будут претензии и всякие инсинуации. Власти этого бы не хотелось.
Н.ВАСИЛЕНКО: Есть же поправки, которые принял Совет Федерации к законам, касающимся выборов. Например, есть поправка, которая касается отсрочки выборов в регионах с военным положением. И это, мне кажется, очень важная поправка. Она направлена, в первую очередь, на то, чтобы, действительно, отменить выборы и получить признание извне этих выборов?
А.КЫНЕВ: Мы сами точно не знаем, но одна из причин, как может оказаться, что, действительно, в последнее время высказывалась позиция, что проведение голосования на непризнанных территориях — потому что мир их не признает, — то тогда вам аргумент. Эти выборы на легитимной территории, поэтому общий результат недействительный. Чтобы от этого аргумента отойти, логично, чтобы в этих четырех территориях голосование не проводить.
Скажут, а как же избиратели, которые там есть, граждане России? Там ДЭГ есть. Пожалуйста, электронное голосование. Люди с российскими паспортами, пожалуйста, голосуйте. А на выборах… года, напомню, у нас граждане России, жившие тогда в Донецкой и Луганской республиках иногда и очно вот на участках в Ростовской области плюс ДЭГ. Поэтому без проблем, хотите — голосуйте.
Понятно, что если сильно хочется не признать, не признают все равно, но аргументов будет гораздо меньше. То есть в 18-м году выборы проходили уже и с Крымом и Севастополем, и как-то никто после 18-го года Путина не объявлял нелегитимным президентом, хотя уже два региона голосовали вместе с основной Россией.
Это может быть один из вариантов — то, о чем мы сейчас говорим. Еще есть важный момент. Не знаю, в этих регионах сколько избирателей. Одна из технологий повышения явки — это искусственно занижать количество избирателей в списках. …качество работ по спискам… Чем меньше людей в списке, тем выше будет явка. Потому что процент пришедших будет считаться от меньшего числа.
Н.ВАСИЛЕНКО: Статистическая игра.
А.КЫНЕВ: Еще одна игра повысить явку номинально — это просто уменьшит количество списков. У нас, кстати, по регионам такое часто бывает. Когда мы смотрим количество избирателей — такая синусоида: растет и падает, — когда выборы президентские — количество падает, думские — немного растет. Поэтому это тоже технология.
Еще важный момент. Сколько там избирателей в четырех регионах? Судя по всему, миллиона 2,5, а может, 3. У нас сейчас, якобы 113. Было до всей это истории. 113 миллионов. Даже если эти 3 миллиона будут участвовать, от 113 — это 2,5%. В общем, это не делает большой погоды. Тем более, сколько там людей, мы не знаем. Сколько нужно, столько власть и объявит для удобства подсчета той же явки. Скажет, что там 1.5%.
История с голосованием на зарубежных участках, она еще с одним связано. Несистемная оппозиция, которая оказалась эмигрировавшей, говорит о том, что можно проводить массовую публичную кампанию: Голосуй за любого другого кандидата, либо за какого-то одного…
Н.ВАСИЛЕНКО: Либо бойкот.
А.КЫНЕВ: Ну, бойкот. Тогда кампания вообще не нужна.
Н.ВАСИЛЕНКО: Ну, надо убедить людей не ходить.
А.КЫНЕВ: Бойкотом можно объявить всё, что угодно. Ничего не происходит — это бойкот. Вот на улице снег не пошел — это бойкот. Почему никого нету? Бойкот. То есть бойкот — это прекрасная история надевания совы на глобус. Неучастие, которое само по себе неучастие.
Все эти разговоры, что якобы можно провести массовую кампанию в пользу той или иной стратегии, на мой взгляд, не очень адекватны. В России их, очевидно, вести не получится. Где эти люди? Где эти штабы? Я даже представить себе не могу, что в какой-то регионе открывается штаб несистемной оппозиции, там стоят пикеты…
Н.ВАСИЛЕНКО: Виртуальные штабы, только так.
А.КЫНЕВ: Только виртуально. Любой виртуальный штаб просуществует полтора часа, пока его не закроют и всех не посадят. На этом деятельность этого штаба закончится. Виртуальные штабы — от них будет какая-нибудь польза? Они кого будут агитировать? Я что-то сомневаюсь… Если агитировать тех, кто за рубежом, там они могут агитировать кого угодно. Но вопрос в том: Эти люди, которых они будут агитировать, они вообще в выборах могут принимать участие?
У нас обычно на федеральных выборах, если исходить из протоколов ЦИК за границей стабильно где-то около 2 миллионов избирателей было до массовой эмиграции. Допустим, их стало 2,5. Явка всегда была очень низкой, потому что консульских учреждений очень мало, где можно было голосовать, это только столицы. Их стало еще меньше, потому что позакрывались консульства в условиях санкций, высылок и так далее. Скажем, голосование из Канзаса или Айовы, — он что, специально поедет в Нью-Йорк, чтобы голосовать или в Вашингтон? Нет, не поедет. Он что, поедет в Париж из Тулузы, чтобы проголосовать? Нет, не поедет.
Понятно, что в столицах, где находятся консульские учреждения или в отдельных крупных городах, где они иногда бывают — только часть диаспоры. Остальная часть не участвует, потому что далеко.
Если мы посмотрим статистику, где участвуют в выборах парламентских или президентских граждане, живущие за рубежом, — в основном в местах компактного проживания. Какие-то места? Приднестровье, Байконур, Таджикистан и так далее. То есть ближнее зарубежье в основном. Там, действительно, оно было более-менее значимое. Во всех остальных странах оно было ничтожное. От общего списка — 1,5-2%.
А сейчас, я подозреваю, ситуация будет еще тяжелее, потому что, во-первых, у многих уже проблема с документами, с паспортами: у кого-то они истекают. И плюс есть еще вариант, что давайте голосовать электронно.
Я несколько раз видел… о том, что по соображениям кибербезопаснсоти мы не можем обеспечить доступ к информационным ресурсам из-за рубежа. Я допускаю, что так или иначе, будут проблемы. Потому что для одних это будет подрыв легитимности… А на самом деле это будет подарок. Потому что неголосование россиян за рубежом, конечно, будет в первую очередь ударом по голосованию оппозиции, которая уехала. И власти это будет выгодно.
Поэтому я не думаю, что кто-то будет помогать эту тему раскручивать и создавать дополнительные условия, чтобы люди голосовали электронно. Скорей всего, это будет, наоборот. Поэтому, я думаю, что вся эта движуха в пользу единой стратегии, она кончится абсолютно ничем, потому что будет агитировать тех, кто голосовать по разным причинам не сможет.
Н.ВАСИЛЕНКО: Мы с вами месяц назад говорили об этом единой стратегии. За этот месяц что-нибудь произошло, какой-нибудь сдвиг наблюдается?
А.КЫНЕВ: Конечно, можно сказать, что у меня мало информации, но я этого сдвига не вижу. Я, наоборот, вижу, что даже… отдельные товарищи поехали просто с сольными номерами развлекать публику, которая покупает на это все билеты. Пошла история просто про зарабатывание денег.
Н.ВАСИЛЕНКО: Мы поговорили об оппозиции, которая уехала, но есть еще сторонники. И настолько сторонники, что со своей любовью они могут перестараться. И, например, сейчас на разогреве у нас активно работает патриарх Кирилл. Очень много заявлений сделал он за последнее время о том, что русскими надо считать всех православных, и о божьем промысле при создании ядерного оружия. Там много замечательных цитат собралось.
Последнее время он активно педалирует тему с запретом пропаганды абортов. И может ли эта тема как-то расколоть общество, как это мы наблюдали в Польше?
А.КЫНЕВ: Нет, я не думаю, что власти это нужно. Сейчас дополнительные темы, которые раскалывают общество, власти не нужны. Власть всегда под выборы обычно для мобилизации использует какое-то пугало, то есть объединиться для чего-то, вокруг чего-то: против олигархов, против внешней угрозы. Поэтому тема национального единства предполагает какого-то врага. В данном случае врага и придумывать не надо, потому что у нас военные действия. Там и так всё понятно. Дополнительная история здесь, мне кажется, является чрезмерной. А все остальное — это, мне кажется, просто личные интересы конкретных игроков.
Тем более, социология показывает, что реальная значимость для людей всей этой риторики ничтожна. Ни на каких фокус-группах ее нету вблизи. Людей вообще не это волнует. Они про выживание, про цены, про тарифы, про помощь пострадавших. Там про другое.
На мой взгляд, тема, которая для власти опасна — тема будущего. Потому что общество фрустрирует. История о том, как жить дальше, ее вообще нету. Она просто исчезло. То есть какое-то латание дыр, чтобы не было хуже и так далее. Но еще в 18-м году пытались про будущее что-то говорить. Но если власть никакой образ будущего не предлагает, а люди думают о будущем, их эта тема волнует, не может не волновать. И молодежь особенно. Вот вам и ниша, в которой оппозиция может о себе заявить.
И это власть должна понимать. Поэтому разговоры про аборт и что-то еще, они тему непонятного будущего никак не отменяют.
Н.ВАСИЛЕНКО: Возвращаясь к выборам как к институту, все, что вы рассказываете, заставляет как-то очень сильно грустить. И все-таки почему это выборы, а не электоральное мероприятие?
А.КЫНЕВ: Дело не в том, как это называется. Можно изгаляться в обзываниях. Но мы же сейчас не обзыванием занимаемся. Мы занимаемся анализом того, что происходит. И вместо того, чтобы обсуждать, чем мы болеем и как лечиться, давайте придумаем, как эту болезнь по-другому назвать. Тоже интересное занятие, оно развлекает, оно убаюкивает. Но, понимаете, превратить разговор в клоунаду, конечно, это в каком-то смысле замена дискурса. Вместо того, чтобы говорить о будущем, давайте разговаривать о двойниках, тройниках и чем-то еще. Это прикольно, это смешно. Похохмим. Но это суррогат. Это попытка запудрить мозги и отвлечь внимание на какую-то недостойную штуку.
Н.ВАСИЛЕНКО: А можно ли… кампанию по делегитимизацию власти?
А.КЫНЕВ: Нет, на мой взгляд, все эти история про двойников, про смерть и все остальное — это история, которая просто в глазах разумных людей просто дискредитирует оппозицию вообще, показывает, что оппозиция — это клоуны, это шарлатаны, это люди, которые верят в какие-то тазики с водой или во что-то еще. То есть там нет приличных, нормальных, серьезных людей. Потому что ничего кроме дискредитации нормального оппозиционного рассуждения, дискурса аналитики как таковой, все это шарлатанство не имеет.
Н.ВАСИЛЕНКО: Если возвращаться к выборам, такое чувство, что здесь есть всё, кроме интересов избирателя. Так ли это?
А.КЫНЕВ: В общем, да. Кандидаты всегда как бы борются, конечно, в первую очередь сами за себя. А избиратели, их интересы учитываются тогда, когда есть конкуренция. Чем жестче борьба, тем, естественно, партии вынуждены бороться за избирателей, которые могут пойти налево или направо. А если конкуренции нет, то и борьбы за эти группы нет. Поэтому здесь борьба не за избирателя, а борьба за контроль. Чтобы не появился кто-то, кто может вдруг на этом фоне представлять какую-то угрозы, чтобы у него денег не было, ресурсов не было. В этой борьбе за влияние и контроль тоже есть косвенно борьба за избирателя, потому что понятно, что власть не хотела бы делать шаги, которые обидят людей, испугают людей, вызовут страхи — мобилизацию… Никто не будет в период избирательной кампании проводит непопулярную реформу, что-то еще. Инстинкт самосохранения. В этом смысле думают о людях косвенно. Но в основном, конечно, это борьба за ресурсы.
Если была бы реально конкурентная кампания, если бы у нас было два кандидата и мы не знали, кто из них победит, то да, действительно, работали Think tank, какие-то программы писались: а как нам привлечь женщина, что-то недорабатываем; а как нам молодежь привлечь. Этого ничего нет.
Вместо этого у нас другая история — история о том, каким образом, чтобы люди вообще пошли, история о том, чтобы было меньше претензий, вот как нам заткнуть, пересажать электоральных критиков; как нам заткнуть каналы негативной критики, заблокировать то, что мы еще не заблокировали. И попутно выпускать клоунов, которые будут высказывать всякую фигню вместо нормальной политической дискуссии, рассказывать про двойников, инопланетян и чего-то еще.
Н.ВАСИЛЕНКО: Но про двойников и инопланетян рассказывают не потому, что Кремль все засушил и больше нечем заполнить пространство оставшееся.
А.КЫНЕВ: Скажем так, почему-то авторитарный стран много, но что-то там разговоров про двойников, тройников и так далее я что-то не вижу.
Я не думаю, что история обязательно кем-то придуманная. Я думаю, вполне себе элемент личного креатива присутствует, но она власти очень удобная.
Н.ВАСИЛЕНКО: А чем отличается россиянин европейской части от россиянина на Дальнем Востоке? Можно сказать, что это прямо граждане одной страны?
А.КЫНЕВ: Конечно, очевидно. Они живут в одном социокультурном пространстве, информационное поле глобально одно. Есть определенные отличия в субкультурах, в структуре элит, в политической истории. Нюансы конечно есть. Говор есть, сленги всякие региональные, но в целом культура очевидно, одна, совершенно точно.
Отличия есть в страна и гораздо меньших по территории. В Германии, например, Бавария и Берлин — это совсем не то же самое, что Шлезвиг-Гольштейн. Это нормально для любой страны, люди отличаются в разных регионах, городах, в зависимости от культуры, истории, от того, какие субэтносы там жили или сейчас живет еще.
У нас даже различия между культурой московской городской, политической, бытовой, потребительской или каким-нибудь Тамбовом, они тоже могут быть огромными.
Н.ВАСИЛЕНКО: Почему я поднял этот вопрос — потому что, чем дольше идет российско-украинский конфликт, тем сильнее, например, идет экономическая интеграция Китая и в первую очередь в Дальний Восток. Складывается впечатление, что чем дольше это будет идти, тем Китай будет сильнее присматриваться к Дальнему Востоку. И после экономической интеграции может пойти уже и политическая.
А.КЫНЕВ: Давайте не заниматься какими-то кухонными разговорами, потому что это кухонная аналитика. Конечно, лучше говорить не со мной, а с экономистом, потому что я не экономист. Но если говорить глобально, то речь идет в целом об усилении зависимости экономики России от восточных партнеров, не только Китая, других тоже. Понятно, что отношения с Индией имеют особой значение, отношение с арабскими странами имеет колоссальное значение и с точки зрения экспорта, цен на нефть и всего остального.
Естественно, когда вы одни коридоры обрубаете, роль других становится экстремально значимой. И ту дело вовсе не про Дальний Восток. Я думаю, ни о никакой политической интеграции речи нет. Это чисто какие-то заклинания, которые я слышу лет 25-30. Никто никого завоевывать не будет. А глобально — да, конечно, есть общее ослабление влияния и нарушения балансов, которые складывались годами, которые, действительно, являются хрупкими. Понятно, что речь идет не только о России. Речь идет о Центральной Азии, а Ближнем Востоке. Скажем, тот же Китай ведет очень активную политику экономического влияния, через которую совершает политическое влияние в той же Африке, в Латинской Америке, в Океании колоссальная борьба идет между Китаем и Австралией.
В случае с Россией это как бы общая часть глобальных процессов.
Н.ВАСИЛЕНКО: Такое ощущение, когда ты смотришь из Москвы — и я уверен, что две трети москвичей дальше Уральских гор не бывали, — что там, за Уральскими горами отдельная страна.
А.КЫНЕВ: Мы точно не знаем. У нас этого в переписи населения не было, но есть данные социологии. Так вот, по данным социологии в Москве 54% москвичей — это люди, которые здесь не родились. То есть Москва на 54% — это город приезжих. Поэтому тут давайте тоже не перебарщивать. Александр Сергеевич Панарин — он умер, к сожалению, достаточно давно, — у него, когда я был студентом, была присказка: «Москва дает опыт, а провинция дает характер». Вот по Панарину Москва — это город амбициозных провинциалов. Они принесли туда свою энергетику. Если мы посмотрим нашу политическую жизнь, наш бизнес, ньюсмейкеров, людей, которые создают что-то новое, но в основном-то не москвичи.
Поэтому не надо уж так говорить, что Москва сама по себе и в Москве живут другие люди. В Москве живут те же самые россияне, которые приехали с того же самого Урала, Сибири и Дальнего Востока зачастую.
Н.ВАСИЛЕНКО: На фоне боевых действий не ощущается все равно этого разрыва? Понятно, что в Москву съезжаются все, но такое чувство, что все равно Москва остается отдельной планетой, где даже не замечается все происходящее.
А.КЫНЕВ: Да всё замечается. То, что люди не говорят об этом каждый день, не значит, что не замечается. Все замечается, все знают и понимают. Просто это вопрос выживания, вытеснения некоторого. Вот, допустим, случилось горе какое-то. Вы же не будете каждый день говорить об этом. Понятно, что первое время — шок, как после любой утраты. Потом вы привыкаете, адаптируетесь, не вспоминаете. Иногда что-то пришло в голову — всплакнете, взгрустнете, потом прогоните эти мысли — пойдете жит дальше.
Так же и здесь все примерно то же самое. Все всё понимают. Другое дело, что вот скоро уже будет два года, для многих людей тоже стали элементом переосмысления, потому что это очень сильный экзамен и о представлении о мире, о Европе, которая сделала виноватыми совсем не тех, кто все это устроил. И от санкций пострадал не базовый путинский электорат, а пострадали как раз те самые регионы и те группы, которые были всегда в оппозиции российской власти.
Кто базовый электорат Путина, «Единой России» и всех остальных? Прежде всего, это аграрная периферия, это национальные регионы и с точки зрения социальной — бюджетники, коммунальные служащие, пенсионеры, то есть те, кто получает помощь от государства. То есть консервативные регионы, патриархальные, которые всегда за любую власть, потому что она власть. И плюс те, кто получается государственную помощь во всех ее видах, прямых или косвенных. И пока они получают, они за вас будут горой. Эти категории менее мобильные, менее обеспеченные, наименее выезжающие и так далее. Каким-то образом по ним могли ударить эти санкции, но очень косвенно. Потому что если вы живете на селе, то каким образном по вам ударил уход Netflix или кого-нибудь или невыдача виз в Шенген. Вы не ездили никогда туда и Netflix не смотрели и Apple не покупали, что-то еще.
По кому ударили эти санкции? Они ударили по самой интегрированной части мирового сообщества — по молодежи, по малому и среднему бизнесу, по образованным людям, по горожанам и так далее. В итоге кувалдой разнесли ту самую часть российского общества, которое было самое прозападное. Причем разнесли в прямом и переносном смысле. Потому что часть людей просто уехали, а часть осталась здесь и стала смотреть на все это немножко по-другому.
Н.ВАСИЛЕНКО: С точки зрения властей разве не хорошо, что они взяли и кувалдой ударили…?
А.КЫНЕВ: С точки зрения властей хорошо, потому что те, кто все это устроил, они вспомнили многолетнюю мечту российской власти. Российская власть пыталась эти вещи делать, но втихаря, и каждый раз это вызывало визг и возмущение. А тут не надо ничего делать, они все сделали сами. Эта история — полезный идиотизм.
Более того, какие-то вещи, чтобы им было приятно в собственном кругу, которые они вбрасывают, они еще более дискредитируют оппозицию, потому что они токсичны. Вот идея про распад России, что надо разрушить, она настолько токсична, что то, что могло быть приличным, те люди, которые в этом участвуют, они в этом измазываются.
Я не видел за свою жизнь в России ни одного опроса, ни одной фокус-группы, которая показала хоть на какой-то грамм популярность идеи распада. Наоборот, это один из страхов, по поводу которых у людей не будет никаких сомнений.
Н.ВАСИЛЕНКО: Ну, вам скажут, что социоопросы нерелевантны в авторитарном государстве.
А.КЫНЕВ: И всю мою жизнь, в 90-е, в какие угодно года. Причем здесь авторитарное государство. Тогда не было никакого авторитарного государства. Наоборот, все эти разговоры, что вот там Дальний Восток, Сибирь… Я у вас уверяю, что уровень патриотизма на Дальнем Востоке выше, чем здесь, в Москве. Выше. Потому что как раз, наоборот, удаленность, она обостряет ощущение единства. Она в каком-то смысле гипертрофирует.
Та же Австралия по многим позиция более проевропейская, чем европейские страны, потому что им это важно как элемент референтной группы. Никаких идей сепаратизма в массовом сознании вообще на горизонте нету. Те люди, которые говорят, что Россию надо разрушить, раздробить, они в глазах людей превращаются в каких-то вредителей, что ли. Это точно негативная история, это история токсичная. На этом никакой популярности вы не наберете. Если вы начинаете в этом участвовать, то вы себя как российский политик внутри просто уничтожаете. И те, кто стал об этом говорить за рубежом, они в эту тяжелую историю разрыва коммуникаций, связей еще влили несколько ложек дегтя и в этом измазались.
Н.ВАСИЛЕНКО: Вы сказали, что на фоне войны, конфликта, СВО произошла переоценка ценностей у россиян. А какие ценности лично у вас были пересмотрены?
А.КЫНЕВ: Лично у меня — никакие.
Н.ВАСИЛЕНКО: Не может такого быть, не верю.
А.КЫНЕВ: Я себя считаю достаточно взрослым, мне 49, но, может быть, у меня иллюзий как бы особых не было. Я на все смотрю с разных сторон, пытаясь увидеть плюсы и минусы с разных позиций. Для меня ничего неожиданного не было. С другой стороны, они были ожидаемы. То есть было понятно, что если что-нибудь подобное случится, какая будет реакция — никто не будет разбираться, вникать в нюансы. Политики ведут себя очень примитивно. Их волнует общественное мнение. Нужно сделать видимость, показать, что мы работаем. Неважно, хорошо или плохо, важно показать. Как было с ковидом, так же и с СВО.
То, что мы вводим санкции не туда и не про то и наказываем не тех, — плевать, люди все равно не знают. Но можно показать, что вот какие мы решительные. Мы какую-то сделали фигню, кого-то наказали, что мы наказали не тех — ну и бог с ними.
Н.ВАСИЛЕНКО: Если у вас ощущение, что дальше может быть только хуже, репрессивный аппарат будет усиливаться, санкции давить, и в итоге Россия превратится в Северную Корею на одной шестой части суши.
А.КЫНЕВ: Так не бывает. История никогда не движется однолинейно, всегда есть фазы, всегда есть циклы. Всегда за режимом ужесточения следует режим… Глупо считать, что все будет только хуже, хуже и хуже. Так просто не бывает, тем более, в условиях персонифицированного режима, когда каждый следующий руководитель всегда пересматривает наследие предыдущего. У нас всех все чередовалось. Но мы говорим о полноценных руководителях, а не про имитационных. Не только в России это базовая история.
С точки зрения долгосрочных трендов все будет нормально, но не быстро, а в какой-то перспективе. На ближайшее время будет некое статус-кво на насколько месяц. А самое тяжелое будет посередке — вот там нам придется очень сильно помучиться. Развилок много и что будет, мы не знаем. Вообще, среднесрочные прогнозы самые тяжелые.
Н.ВАСИЛЕНКО: Если долго мучиться, что-нибудь получиться.
А.КЫНЕВ: Если долго мучиться, кто-то доживет, кто-то нет. А что делать? Вариантов все равно больше нет. Мы говорили про уехавших, оставшихся. Кто уезжает? В основном уезжают люди двух крайних типов. С одной стороны, у кого все хорошо, — ему все равно, где жить. Деньги есть, имущество, он не пропадет. Может быть, станет чуть поменьше, но на хлеб и икру хватит, дом купить хватит, квартиру снять хватит. И те кому нечего терять, потому что у него ничего нет. У него что здесь ничего не было — вот он жил там в съемной квартире, у него три чемодана. А все остальные, когда есть семья, есть дети, они ходят в школу, есть жена, родители, квартира, что-то еще. Вот бросать нажитое, уходит в неизвестность, когда тебе за 40 и у тебя нету денег на вторую квартиру…
Н.ВАСИЛЕНКО: Ну, а чувство безопасности? Угроза тому, чтобы делать свое дело.
А.КЫНЕВ: Какое чувство безопасности? Что это за бред? За нами что, с кувалдами ходят по улицам? Я выхожу на улицу, иду до метро — меня никто не убивает. О какой безопасности идет речь? Что это за бред про это чувство безопасности, где оно, какое? Я понимаю, что в воспаленном мозгу некоторых наших представителей эмиграции… Знаете, это напоминает историю, что тут медведи ходят по улице. Никакие медведей в Москве по улице не ходят. И в других городах России тоже не ходят. Обычные люди. Пошли на работу, потом с работы. Зашли в магазин, зашли в кафе и так далее.
Есть проблемы, связанные с тем, что одного не стало, другого не стало. Но никаких расстрелов на улицах ничего это нету. Какая безопасность? О чем?
Н.ВАСИЛЕНКО: Я поясню. Естественно для россиян, которые не занимаются никаким политическим активизмом или журналистикой, связанной с политической составляющей, для них ничего не изменилось. А большинство, которые уезжают, это именно те активисты…
А.КЫНЕВ: Вот они и уехали. А какая их доля от населения? Вот сколько людей реально участвовало в политической жизни активно? В основном какая-то московская городская прослойка, питерская, ну, по крупным городам. А на периферии это уже единицы совсем. Их отъезд он кому-то помог? Он что дал? Он какие проблемы решил? Потому что когда вас больше, вас еще как-то побаиваются, чем вас меньше осталось, тем вам тяжелее, тем на вас больше плевать. Вы там на что-то можете повлиять, находясь? Нет. И здесь тоже ни на что не влияете. Просто вот взяли и добровольно исчезли. Ради чего исчезли? Ну, может быть, кто-то исчез ради будущего детей, кого-то еще. Давайте так честно и говорить. Вот я уехал, потому что либо у меня и так все хорошо с деньгами, я живу как раньте, со мной все прекрасно. Либо у меня было все плохо… Там я получу статус беженца, мне дадут общежитие, я буду получать пособие как в Германии. Для части людей это лучше, чем здесь, потому что здесь они жили примерно так же.
Но для всех остальных — вот что они получили взамен?
Н.ВАСИЛЕНКО: Оставим ответ на это вопрос в следующих сериях. Я напомню, что у нас в гостях — Александр Кынев, политолог. Это было «Особое мнение».
Поставьте лайк, поддержите канал «Живой гвоздь» заходом в магазин shop.diletant.media. Сегодня вам доступна книга Александра Подрабинека «Три жизни», его автобиография.
Хотел спросить, в 24-м году за какими выборами нам нужно обязательно следить, как в России, так и в нее, кроме президентских, естественно?
А.КЫНЕВ: Если все по плану у нас в сентябре будут свои региональные выборы, которые тоже достаточно много.
Н.ВАСИЛЕНКО: МГД, кстати, будет.
А.КЫНЕВ: У нас 13 региональных парламентов в этом году в сентябре. Из этих региональных парламентов это Московская городская дума. Из конкурентных регионов — госсобрание Республики Алтай, конкурентный регион, который борется за свою самобытность.
Будет госсобрание Марий Эл. Там традиционная борьба коммунистов с местной властью. Будет дума Хабаровского края, не надо напоминать, что там Фургал и все остальное.
Остальные регионы менее конкурентные, либо совсем неконкурентные. Ну, Севастополь. Там тоже внутренняя борьба Чалова и всех остальных.
Будет у нас губернаторов 16. Пока их не менялось. Поменяли губернатора в Вологодской области, он и так был в списке. Это количество не увеличивают. Может быть, кого-то из этих 16 регионов, их заранее поменяют. Там есть 20 человек, которые, может быть, после президентских выборов уйдет.
Вообще, как показывает опыт, у нас всегда президентские выборы переходят в замену по принципу домино. Сначала перестановки. Кого-то повысили, кого-то, наоборот, в качестве компенсации куда-то убрали, и начинается круговая перестановка. Поэтому будут замены губернаторов, скорей всего, после президентских, это, скорей всего, неизбежность.
Будут еще выборы городские. Городских много выборов. В 21 столице регионов будут городские советы. Это Улан-Удэ, Йошкар-Ола, Чита, Хабаровск, Благовещенск. Это Вологда, городская дума, городская дума Иркутска, Южно-Сахалинска, Челябинская городская дума, которую восстанавливают. Там было два цикла электоральных — не было Государственной думы, а были городские советы. Вот эту кракозябру, когда было делегирование снизу вверх, ее ликвидируют, и люди будут снова выбирать Государственную думу в Челябинске.
Будут города поменьше, но есть за чем смотреть, если мы с вами к тому времени будем еще живы.
Что касается выборов в окружающем мире, 24-й год все-таки самое главное — это президентские выборы в США. Я думаю, что все за кампания в США следят. Я как раз в своем Телеграм-канале стараюсь описывать выборы, которые проходят в разных странах. Из ближайших — в следующее воскресенье второй тур президентских выборов в Аргентине. Дико интересная кампания, где во второй тур вышел правый популист Хавьер Милей, может быть, даже ультраправый и вот представитель левой партии, это сторонники Хуана Перона, сторонники социальных гарантий. …бывший министр экономики. То есть представитель нынешней власти правый перонист против ультрапопулиста, который является и поклонником Трампа и Болсонару и кого-то еще и выступает с массой экзотических идей вплоть до роспуску Центробанка и легализации продажи органов. Товарищ очень специфический.
Н.ВАСИЛЕНКО: Как принято в стенах «Живого гвоздя», будем наблюдать. Александр Кынев, политолог был сегодня у нас в гостях. Спасибо большое, что нашли время и до новых встреч.