«Хроническое сегодня»: Последствия выборов президента-2012, 2018
Архивные передачи «Эха Москвы» на самые важные темы дня сегодняшнего.
Поддержите «Эхо» и своих любимых ведущих
Программы из архива «Эха Москвы»
Отрывки из программ: Код доступа, Статус
Гости: Юлия Латынина, Екатерина Шульман
17 марта в России завершились некие электоральные процедуры, которые упорно называют выборами президента РФ. Владимир Путин, как утверждает ЦИК после обработки 99% бюллетеней, набрал на так называемых выборах рекордные 87% голосов. Для сравнения официальный результат в 2012 он набрал 63,60%, а в 2018 — 76,69%. Давайте вспомним, о чем в этой связи говорили спикеры радиостанции«Эхо Москвы» до переписи конституции в 2020.
Говорили очень много. Но мы послушаем сегодня двоих. Юлия Латынина – в марте 2012.
Вот те 28 тысяч наблюдателей (почему-то некоторые говорят больше), которые пришли на выборы, это, собственно, и есть гражданское общество. 28 тысяч наблюдателей против 14 миллионов человек в дополнительных списках – на мой взгляд, это прекрасное соотношение. Когда декабристы выходили на Сенатскую, соотношение было значительно хуже. И вообще вы представляете себе вот там 14 декабря 1825 года в России состоялись всенародные выборы царя. Ну что вы думаете, сколько бы проголосовало за Пестеля и Болконского? Я думаю, что за Прохорова проголосовало значительно больше, даже с учетом каруселей.
Вот это самое главное. Потому что мне скажут, что «вот, главное содержание этих выборов – победа Путина». Ну, во-первых, Путин победил, но не на выборах. Еще раз, я совершенно не отрицаю победу Владимира Владимировича, вот, примерно когда при Аустерлице победил Наполеон. Но нельзя же сказать, что при Аустерлице состоялись выборы – там состоялось некое другое мероприятие. Вот, представьте себе, что там президент Обама запрещает Республиканскую партию, объявляет Митта Ромни агентом Аль-Каиды, берет под контроль все телевидение, рассказывает американскому народу, что кто как ни Обама и что он за стабильность, и что нет оранжевой революции. Пускает карусели в чикагских и вашингтонских предместьях, накидывает с помощью глав комиссий еще 10-15% голосов, а потом говорит «Я победил». А какой-нибудь Радзиховский говорит «Ну, Обама же все равно бы победил». Очень может быть, что Путин все равно бы победил на выборах, если бы в России были выборы. Но, простите, это было другое мероприятие. Вот, как бы, как Аустерлиц.
Так вот, что Путин победит, еще раз подчеркиваю, не на выборах, мы и так знали. Это, мягко говоря, не было неожиданностью. Неожиданностью было то, что 28 тысяч наблюдателей сделают очевидным тот факт, что он победил не на выборах, а на каком-то другом мероприятии.
Потому что, вот, на участке, где я была наблюдателем, Путин получил 33,4%. На моем родном участке в дополнительные списки, другом, не том, на котором я была наблюдателем, а где я голосовала, включили 1400 курсантов Военной академии в дополнительные списки, Путин получил 35%, чуть меньше. Вообще я горжусь российской армией.
На участке Каспарова Путин получает 32,6%. Мы с Каспаровым, кстати, смерялись впечатлениями. У нас была я даже не могу сказать «карусель», это нельзя назвать каруселью. Это были какие-то мельчайшие дополнительные списки – у Каспарова там 40 каких-то дополнительных предприятий, у нас 16 поваров. Ну, плюс у нас ФСО голосовала, потому что на участке, где я была наблюдателем, голосовал Примаков, значит, соответственно, там была вот эта вот куча фсошников, вот они голосовали.
Еще раз, да? Я даже не могу назвать это фальсификацией, потому что фальсификация – это то, что может отследить председатель комиссии. А понятно, председатель нашей комиссии не могла сказать «Ну вот тут ФСО охраняет Примакова и голосует. Это фальсификация».
На участке Немцова Путину посчитали 38%, но там была карусель и половина нашистов увидела Немцова, разбежалась, значит, карусель не дошла до конца. И простите, когда я вижу эти результаты, даже там с мельчайшими 2-3% дополнениями, и когда мне говорят, получается, что в Москве Путин никак 40% не набрал. То есть если мне скажут, что там курсанты Военной академии не любят родину, а, вот, Света из Иваново ее любит и в Чечне, где Путин получил свои 100%, ее любят, то, ну, делайте выводы сами.
Собственно, самое главное – что дальше. Дальше, прежде всего, региональные выборы. Следующие будут осенью. Власть пошла на уступки. Республиканская партия Рыжкова, судя по всему, будет зарегистрирована. Это очень важно (региональные выборы), потому что демократия не начинается президентскими выборами, демократия начинается местными выборами. Вот это рыба гниет с головы, а свобода начинается с хвоста. Демократия в Америке не началась американской революцией – она началась тем, что каждые штаты выбирали свой парламент.
Дальше, прежде всего, создание общественных организаций. Вот тут все говорили «Что делать дальше?» На мой взгляд, абсолютно, действительно, бесполезно сейчас ходить на большие толстые эти митинги хотя бы потому, что, в общем, на эти митинги ходят не нашисты, не Света из Иваново, креативный класс так называемый, люди занятые. Их таскать в отличие от Светы из Иваново бесконечно невозможно на митинги. У них другое содержание жизни, они оскорбятся. Другое дело, что я думаю, что большинство из этих людей с удовольствием начнут входить в некие общественные, очень сильно укорененные в интернете организации такие как РосПил, такие как «Синие ведерки», которые будут заниматься исправлением частных несправедливостей, потому что, опять же, если на что опирается демократия в Америке, вот, чему я завидую в первую очередь, вот этому вот субстрату, этой жирной плодородно почве. На камне демократия не растет – демократия растет на плодородной почве, которая образуется из перегноя десятков, сотен, тысяч общественных организаций, иногда занимающихся со стороны кого-то другого сущими глупостями.
Вот, очень много говорили на сегодняшнем митинге об Алексее Козлове, муже Ольги Романовой. Алексей Козлов у нас повздорил с экс-сенатором Слуцкером. Сенатору Слуцкеру у нас необыкновенно везет, потому что все его враги получают либо срок, либо пулю в лоб как начальник его охраны генерал Трофимов. Сейчас не буду обсуждать суть процессов, а хотя именно за Алексея Козлова в отличие от кучи политических заключенных, я ручаюсь, потому что… Как бы вам сказать? Если говорить по гамбургскому счету, что я знаю об этой истории и от врагов, и от друзей Слуцкера? Что Козлов работал у Слуцкера. Еще раз подчеркиваю, это то, что я знаю, это моя личная версия, что Слуцкер ему не платил. Что Козлов взял некий актив, записанный на него, номинально записанный на него, и продал. По понятиям Козлов прав, потому что Слуцкер ему не платил. По закону Козлов тоже прав, потому что актив был записан на него. Меня эта история устраивает – это не история с политическими заключенными, это история о том, почему господину Слуцкеру, уже экс-сенатору постоянно везет. Да? Он кто у нас? Спаситель? Мышиях? Вот, Мышияху постоянно везет, а всем его противникам постоянно не везет. И давайте сделаем так, чтобы господину Слуцкеру не повезло, чтобы те ребята, которые пришли… Чтобы те ребята, кто-то (не будем говорить, кто), кто взял деньги, подумал «Да черт с ними. Давайте возьмем эти деньги в другом месте. Надоели».
Вот точно также… На прошлой неделе я рассказывала историю с Петром Дмитриевым. 6 марта был суд. Водитель, который попал в ДТП. Слава богу, не с сенатором Слуцкером, да? Он попал в ДТП не с тем человеком, который оказался упорен и который… Судя по всему, Петр Дмитриев прав. Вот из-за того, что за это дело взялись «Синие ведерки», вот из-за того, что 6 марта на процесс пришло много народу, судья Шаповалов, друг Цапка, который уже присудил Цапку за моральный вред, за то, что его брата называли бандитом, который уже оправдал гаишника за то, что гаишник всего-то сбил на переходе девочку, судья Шаповалов отправил дело на доследование. Мы понимаем, что это значит. В переводе это означает: «Ой, слушайте, не буду я с вами связываться. Давайте, вот, где-нибудь в другом месте».
Другую могу рассказать историю потрясающую. Я ее приводила сейчас в своей статье в Газете.ру. Белгород. Очередной мажор на скорости в дорогой машине сбивает Жигули. Жигули в лепешку, Жигули разметало на 160 метров – бампер был в одном месте, а двигатель был на другой улице. Раньше бы этот мажор отправился докушивать коньячок как после Ленинского проспекта отправился генерал Барков или как его там зовут. А сейчас в Белгороде 300 человек собрались под здание суда, где этому мажору продляли содержание под стражей или не продляли. И продлили. Потому что 300 человек собралось – и не захотели связываться. Вот, все это называется «Синие ведерки». «Синие ведерки» – очень перспективная общественная организация так же, как и РосПил. Крайне приветствую их решение институционализироваться и создать систему защиты людей в ДТП. И очень важно, что это ДТП, потому что… Как бы вам сказать? На самом деле, когда нам говорят, что у нас в России все сидят зазря, это просто неправда. У нас, вот, в Бутырке 90% проголосовали за Путина, Ольга Романова замечательно написала, почему. Потому что это психология уголовника – он думает, что ему за это снизят срок. Вот эти 90% – это те, кто там сидят, на самом деле, за дело. Минус – экономические заключенные, люди очень часто сидят за дело не потому, что у нас такая охренительная милиция, что она просто вычисляет, кто ограбил лавку. Просто она, наоборот, настолько ленива, что она не берет тех, кто ограбил лавку, до той поры, пока они не попадутся с поличным. И это правило нарушается в единственном случае – когда речь идет о ДТП. Потому что, действительно, в случае ДТП абсолютно невиновный человек, который ни сном, ни духом и который, как правило, принадлежит, ну, к некоему минимально ответственному слою населения, то есть он не бомж, потому что он сидит за рулем машины и, чаще всего, своей, да? Вот, он влепился не в того, вернее, не тот влепился в него и потом снес автобусную остановку с людьми, и совершенно непричастный человек получает 5 лет. И очень хорошо, если общество сможет это останавливать. Потому что если общество не сможет сейчас на волне своего собственного энтузиазма создать вот эти вот низовые организации, которые будут заниматься реальными делами, ну, значит, мы недостойны гражданского общества, значит, у нас его нет и демократии мы недостойны.
И еще последний момент. Вот, знаете… Я сейчас смотрю на выборы, первичные выборы среди республиканцев, и сначала я им как-то так завидовала… Вы представляете, стоят, холеные, с женами, с детьми, им аплодируют, никто не выключает им свет, никто не окружает их ОМОНом. А потом я как-то подумала: «Ну, вот, хорошо стричь лужайку, которую 300 лет стригут. А вы попытайтесь вспахать асфальт». Вот, гражданское общество в России начало вспахивать асфальт. Это не так красиво, это тяжело. Но я впервые за много лет могу сказать то же, что Митт Ромни и Ньют Грингрич говорят о своей стране: «Я горжусь Россией. Я верю, что Россия будет свободной».
+7 985 970-45-45, еще несколько моментов, собственно, которые меня больше всего заинтересовали на выборах, потому что я была наблюдателем 4 марта, причем 2 раза. В каком смысле? Я зарегистрировалась на наблюдательном участке, потом уехала в середине дня с мобильной группой ловить нарушения. К 8-ми вернулась, там до половины 5-го мы смотрели, как считают бюллетени.
И вот 2 наиболее поразившие меня вещи заключаются как раз в том… Об одной я уже говорила, о том, что в результате честного, ну, почти честного подсчета голосов выясняется, что на тех участках, где не было фальсификаций особенно со стороны комиссии, побеждал в Москве Прохоров. То есть я, конечно, понимаю, что центр Москвы – не рабочая окраина. Но, вот, я бы определила процент голосов, реально поданный за Путина в Москве в 33,35%.
И второе. Наша мобильная группа – она отслеживала работников Объединенной энергетической компании, собиравшихся участвовать в карусели. Мы приехали к офису этой компании где-то к половине десятого утра. Причем, пока мы ехали, мы сразу же заметили в троллейбусном парке другую карусель, которая тоже намечалась. Вот мы смотрели, как людей набивают в автобусы. Причем, двое наших человек прошли и сели в этот автобус. Один автобус поехал в Чертаново, другой в Царицыно. Мы поехали в Царицыно. Очень удобно было следить, потому что наш человек в автобусе спокойно там нам писал смски, звонил нам.
Но карусельщиков мы спугнули. Ну, честно говоря, мы облажались, потому что по нашей же наводке приехала группа РЕН ТВ и к этим анчоусовозкам кинулась с камерой. После этого начальники анчоусов на час впали в ступор, потом велели людям выйти из автобуса, идти на конкретный участок (он назывался 1946), там голосовать всего один раз, ну, понятное дело, по дополнительному списку и расходиться. И, вот, в участке стоит гигантская очередь из людей не очень трезвых, потому что они 2 часа бухали у офиса, а потом еще и в автобусах пили. И, вот, несмотря на то, что у этих людей был выходной, их там 2 часа считали и пересчитывали как скот, их потом другие 2 часа мариновали в автобусе. Извините, особенно если ты пивка выпил, это физиологически непросто. Вот они все выстроились и покорно голосовали за Путина – вот, я это своими глазами видела. То есть успешные, хорошо зарабатывающие люди голосовали против Путина, а забитые, запуганные, бедные люди реально голосовали за.
И я как-то сначала очень на них гневалась, потому что… И вы знаете… Да, немножко другую вещь я хочу сказать. И вот у нас была наша председательница комиссии Марина Юдина, к которой я не имею абсолютно ни малейших претензий, потому что, хотя она нам вручила протокол в полпятого утра, любой человек, который знает, что такое плохой председатель комиссии на этих выборах, прекрасно понимал, что и палками гоняли, и в окошки прыгали, и протоколы вручали не в полпятого утра, а, там, в 7-8. Да, конечно, когда она увидела, что Прохоров победил, она побледнела и пошла звонить по телефону. Но я ее прекрасно понимаю. И, вот, пока я ждала этого протокола, я думала о том, что я ее прекрасно понимаю. А прекрасно я ее понимаю, потому что ее решения абсолютно рациональны. Это, в общем-то, нормальный, преуспевающий человек, инженер управляющей компании, не так плохо зарабатывающий, кстати, как и остальные члены комиссии – нормально, хорошо одетые. Все они, в общем-то, ходят в те же самые рестораны, что и наблюдатели на выборах. Ну, это низший средний класс. Ездят отдыхать в какую-нибудь Анталию. В этой Анталии сидят, смотрят на турецкие дороги и говорят «Вот бы нам такие дороги, вот бы нам таких полицейских». Ах, у нас!
И другое дело в том, что ее компания завязана на бюджет. Где бюджет, там всегда можно взять любую компанию за яйца, даже если у нее нет особых злоупотреблений. У меня вообще в результате этих выборов родилась теория, что степень воровства, которую допускает управляющая компания, можно потом косвенно оценивать по степени приписок, которые работники этих компаний в составе избирательной комиссии допускают на выборах. Вот, судя по тому, что я видела, компания госпожи Юдиной воровала мало или не воровала, если это возможно.
Так вот, но тем не менее, к ним всегда можно прицепиться – они такие квазибюджетники. И, вот, ее мотивы совершенно рациональны. Или, там, мотивы, я не знаю, какого-нибудь опера Кузнецова с его миллионами неучтенными в год, да? Людей из списка неприкасаемых, которые, наверняка, тоже голосовали за Путина, тоже абсолютно рациональные мотивы. Другое дело, что они свинские.
Но, вот, мотивы вот этих людей, с которыми обращались как с быдлом, для меня лично непонятны, потому что эти мотивы не имеют отношения к деятельности таких вот новообразований как кора головного мозга. Это более древние биологические истории. Вы знаете, вот, в курьей стае, если в ней есть несколько петухов, то существует совершенно железный механизм, с помощью которого один петух является альфа-самцом. Он не имеет никакого отношения к силе этого петуха, к его интеллекту – он имеет отношение только к одному, у кого хохолок больше. Вот, если у петуха этот красный хохолок больше, то все остальные петушки ниже в иерархии. Причем, известный этологам факт, что если взять вот такого самого зачморенного петушка и наставить на него большой красный хохолок, то он сразу становится, во-первых, самым главным, а, во-вторых, поскольку он был зачморенным, он становится самым злобным.
Ну так вот понимаете, вот я попыталась представить себе процесс выборов вот этой курячьей стаей. И ты приходишь к самому несчастному петушку и пытаешься ему объяснить: «Слушай, у тебя отобрали зерно, он топчет твою любимую курицу». Ну, если он бы умел говорить, ну что бы он ответил? «Кто как не он?» – ответил бы он.
Ну вот представьте себе процесс голосования в стае шимпанзе – там тоже есть альфа-самец. Вот, было бы голосование, там 2-3 самца, которые претендуют на статус альфа-самца и сговорились против альфа-самца, проголосовали бы против. Все остальное стадо проголосовало бы за и сказало бы: «Мы за стабильность».
И вот я сначала очень гневалась на этих карусельщиков, ну, вот, на этих люмпенов, которым платили по 600 рублей за приход на путинский митинг. Я даже подумала, что таких избирателей надо лишать избирательных прав за злоупотребление процедурой выборов. Как водителя лишают водительских прав за пьянство на дорогах. А потом я подумала, что ровно наоборот. Эта современная система всеобщего голосования устроена неправильно. Она, понимаете, ограничивает право избирателя в его выборе. Вот, допустим, избирателю предлагают «Голосуй за Путина или за Прохорова, за А или за Б». А он не хочет А или Б, он хочет бутылку водки. Надо же учесть нужды этого избирателя и предложить ему более широкий выбор: А, Б или бутылка водки.
Вот, что такое делает карусельщик? Он продает свой голос. Но, слушайте, если избиратель хочет продать свой голос, надо легально предоставить ему эту возможность. Воля избирателя абсолютно священна. Приходит на участок, говорит «Я не хочу ни А, ни Б, я хочу продать свой голос». Он получает деньги за свой голос, допустим, 1000 рублей, его голос погашается и не участвует в голосовании. Ну, вот, как не участвуют в акционерных собраниях казначейские акции. Представляете, какая замечательная будет система? Абсолютно легально определенная категория избирателей получит возможность получить в результате голосования то, что она хочет. Те, кто, действительно, заслуживают звания гражданина, получат возможность выбрать нормальных кандидатов.
Еще несколько замечаний важных по тому, что происходило на выборах. Вернее, как я уже сказала, это были не выборы. Это бесспорно победа Путина, но не на выборах – это какой-то немножко другой процесс. Так вот. Первое, что было очень важно. Благодаря наблюдателям нарушения оказались централизованные. Вот, самое важное, что нам сказала на 1946 участке председатель комиссии, кстати, тоже вполне бывшая между молотом и наковальней (у меня тоже к ней нет претензий), она говорит: «Ну что вы хотите? Эти списки, 139 работников Объединенной энергетической компании там спустил ЦИК». Это очень важно, потому что отныне господин Чуров не имеет права говорить, что «Знаете, если нарушения были, это было где-то на местах». Нет. У нас было 14 миллионов человек непрерывных производств, проголосовавших по всей России из 60 с лишним миллионов проголосовавших избирателей. Извините, пожалуйста, 14 миллионов – это не инициатива каждого отдельного начальника управы. Если вы посмотрите на выборы в Москве, то за 3 месяца с 1 января этого года в Москве появилось а) 24 новых участка и б) 250 тысяч новых избирателей. Количество избирателей на 1 января было 7 миллионов 060 тысяч… Это, кстати, мне Александр Ильич Музыкантский подсказал (спасибо ему большое) – он этим занимается. А по итогам этих выборов оказалось 7 миллионов 310 тысяч избирателей. А как же оно увеличилось? Понятно, это и есть частично допсписки, частично как раз открепительные талоны, вот те нашисты, которые приехали, 24 участка – между 24-мя участками фальсификации не исчерпываются. У нас есть многочисленные свидетельства той же Ксении Виньковой о том, что эти-то участки были совсем липовые. А все остальные приписки мелкие и крупные исправляли Гауссы.
И еще несколько существенных замечаний о выборах. Первое. Принципиальное отличие этих выборов от многих прошлых. Мы можем сказать, что нарушения были централизованы. Если по всей стране 14 миллионов человек внесены в дополнительные списки, если только по Москве появилось, допустим, раз и 24 новых избирательных участка, то это значит, что Чуров никак не может сказать «Да нет, вот они появились в результате инициативы на местах». И Радзиховский, который нам объясняет, что «ну, Путин победил бы и так, но, вот, небольшие перегибы – это от того, что у нас пошли дурака богу молиться, так он лоб себе расшибет». Нет. Значит, если кто-то там молился, то это был не дурак, а сверху.
Второй момент. Меня всегда, конечно, занимал вот этот вот главный принцип нашей бюрократии, что каждая раковая клетка у нас работает на себя, а не… Каждый метастаз у нас работает на себя, а не на главную опухоль. Вот, есть замечательная статья Елены Костюченко в «Новой газете» про то, что случилось в Ярославле. Там скупали открепительные талоны. Этим занимались 2 человека, по словам Костюченко, Насраддин Алекперов, комиссар движения Наши и Артем Козлов, до прошлого лета возглавлявший ярославское отделение движения Сталь. Причем, они-то сами сетевикам пообещали 1300-1400 рублей за каждое открепительное, а вниз доходило, естественно, по 400 рублей. И они решили устроить демпинг, и стали скупать еще дешевле. И в результате там, вот, произошел прокол, там, люди, которые были посредниками, остались без денег, очень злые и даже обещают этих ребят побить. Вот, это, конечно, главное у нас отличие от сталинского времени, потому что в сталинское время никаких открепительных не скупалось, да и попробовали бы люди работать на себя, а не на Сталина.
Полная расшифровка программы Коды доступа
2018 год. Тогда сразу же после переизбрания Путина пострадали дети – от мусорного полигона в Волоколамске и от пожара в Кемеровском кинотеатре. Итак, Юлия Латынина – в марте 2018.
2018-03-24
Это первые выборы, которые происходили в отсутствии телевидения. То есть его просто нету как фактора. Если вы помните, вообще, правление Путина начиналось с того, что первым делом был взят контроль над ТВ – над НТВ… И контроль есть, а телевидения нету.
Но что такое телевидение? Это 5 миллионов телезрителей, сейчас уже меньше, со средним возрастом 65 лет, которые смотрят программу «Время». Ребята, вы о чем? Интервью Венедиктова Дудю в интернете смотрело гораздо больше, не говоря уже о том, что это были зрители, скажем так, другого электорального качества.
Вот обратите внимание, что еще 4 года назад мы все обсуждали: «Вот Киселев сказал то на телевидении… Какой ужас! Соловьев сказал это…». Что мы запомнили из этой избирательной кампании, из телевизионных дебатов? Две истории: как Собчак облила Жириновского водой, и как она ушла с эфира, когда он ее довел. Если раньше, кто не знал, теперь после аутинга, проведенного Давлетгильдеевым, мы понимаем, почему Жириновский так плохо относился к Собчак: она просто другого пола. Если бы она была красивым молодым человеком, возможно, к ней бы было отношение совсем другое. Может быть, ее даже пригласили бы в баню, а так как женщина – ну, чего с нее взять?
В общем, почему мы знаем об этих историях? Потому что они были в интернете. Вот еще недавно если этого не было в телевизоре, то этого не случилось. Сейчас ситуация ровно наоборот: если этого не было в интернете, а было только в телевизоре, это не случилось.
Вот какое самое интересное событие было во время выборов? Правильно: на прямой эфир Навального пришла Ксения Собчак и предложила ему сотрудничать. Он ей в ответ сказал, что она продажная сучка Кремля, что она рассказывала, что ей предлагали громадные деньги за выборы; что он не будет сотрудничать с компрадорами.
На чьей стороне мое сочувствие? Ни на чьей. Потому что Собчак говорила то, что для нее было выгодно, а Навальный – то, что для него было выгодно.
Для меня важно другое – что это была нормальная политическая дискуссия. Да, господа, именно так выглядят нормальная политическая дискуссия. Вот когда люди кричат как Жириновский – это не дискуссия. Понятно, это другое. Когда соперники, оставаясь предельно вежливыми, не перебивая друг друга, тем не менее, зарывают друг друга, – это и есть нормальная политическая дискуссия. Посмотрите, что сенатор Маккейн говорит про Трампа.
Точно так же, как рынок – это не правильная цена, а это именно баланс цен, который в результате вырабатывает правильную точку зрения. Точно так же демократия – это не правильная точка зрения, это диалог. Но что самое интересное – это то, что этот диалог состоялся на площадке Навального. Это была гораздо более важная площадка, чем «Первый канал».
Это будет только нарастать. Я напоминаю цифры, которые у нас в своем блоге привел Максим Миронов: проникновение интернета в 2011 году – 46%, в 2017 – 70%. Доля избирателей, для которых интернет является основным каналом информации: 2011 год – 25%, 2017 – 38%.
Второе, что я хочу сказать, что это первые конкурентные выборы за много лет. Это неправда, что у Путина на этих выборов не было соперников. У него был соперник. Его звали Навальный. И вся стратегия выборов была построена именно на то, чтобы победить этого соперника.
Почему были чудовищные усилия по нагону явки? Потому что Навальный призвал не ходить на выборы, выставил 33 тысячи наблюдателей. Напоминаю, что это в 6 раз больше, чем партиями было выставлено наблюдателей в 2012 году.
И раньше был тривиальный вопрос: А зачем, вообще, повышать явку? Достаточно накидать, достаточно устроить карусели. Вот сейчас они 3 миллиона мертвых душ вычистили из списков избирателей. Почему раньше эти мертвые души там были? Это потому что они голосовали, как и подобает мертвым душам.
Мы видим сравнительно мало традиционных каруселей. Зато мы видели 5 миллионов открепленных человек, которые взяли бумажки и вместо того, чтобы проголосовать по месту жительства, проголосовали по месту работу.
В чем смысл был, собственно, этих откреплений? Не столько в том, чтобы эти люди проголосовали два раза. Смысл был, прежде всего, в том, чтобы ́эти люди проголосовали под контролем за какие-то там талончики. Мы видели, как они мучили людей, как они беременных заставляли голосовать, как они симфонические оркестры напрягали. Итого, пришлось накидать не менее 10 миллионов человек, если верить Сергею Шпилькину и Гауссу. Я верю. То есть из-за проголосовавших за Путина 56 миллионов 20%, чуть меньше – это накидано. Ребята, это победа?
А, естественно, у меня следующий вопрос, тот же, который задает Максим Миронов: А что будет через 6 лет? Вот чтобы Путин остался через 6 лет, надо менять Конституцию. Для этого надо проводить референдум. На референдуме кандидата с голосования не снимешь. Там есть два варианта: да или нет? Как вы думаете, через 6 лет, в 24-м году сколько по Москве проголосует: да – чтобы Путин остался навечно? (со все большим проникновением интернета).
Максим Миронов утверждает, что, собственно, это и будет тяжелый конец. Я, честно говоря, не думаю о том, что это конец. Я думаю, что это просто будет окончательная перемена правил игры. Можно поменять правила игры, стать Ким Чен Ыном, получить 100% на 100 участках и сказать: Видали?! Но пока такой задачи не стоит. Мы видим, что как раз задача, в отличие от каких-то там Казахстанов, Ираков, где все эти прекрасные люди, которых потом свергали, получали 100% , – как раз мы видим, что задача была совсем другая. Администрация собиралась, чтобы было 70% явки, 70% за Путина. Так чудесным образом и произошло.
Но дальше возникла проблема. Вот я смотрю то, что происходило в понедельник, после выборов. Вот список людей, которые поздравили Путина с победой на выборах: президент Сербии поздравил Владимира Путина с победой на выборах; президент Абхазии поздравил Путина, президент Боливии поздравил Путина; Рауль Кастро поздравил Путина; Назарбаев, КНР, Мадуро, Алиев, президент Киргизии, Лукашенко и даже президент Молдавии Додон.
Где-то, собственно, к утру вторника, видимо, в Кремле наступила паника, потому что как-то западные лидеры, в отличие от Додона и Абхазии, не спешили поздравить, то есть намечалась какая-то ситуация Науру. Дальше, правда, начались звонки западных лидеров. Например, Макрон воспользовался ситуацией, чтобы позвонить Путину и выразить возмущение тем, что происходит в России, и химической атакой в Солсбери. Кремль это объявил поздравлением. Хотя в пресс-релизе французского президента слово «поздравление» показательно отсутствовало.
Скрасило это панику и тем более отсутствие поздравлений со стороны Терезы Мэй выступление Трампа, которого просили не поздравлять российского лидера. Ему помощники положили бумажку, на которой крупными буквами было написано «Не поздравлять». Трамп, естественно, если он читает бумажку, тогда, если уж ее прочитает, то поступает наоборот. Он позвонил и поздравил, после чего в сенате все стали на уши. Джон Маккейн объявил, что своим поздравлением Трамп оскорбил каждого российского гражданина, которому было отказано в праве проголосовать на свободных и честных выборах.
И хотя, конечно, мы понимаем, что впечатление от этого спича Маккейна, оно немного смазывается тем, что господин Маккейн не любит всё, что делает Трамп, поэтому если бы Трамп не поздравил Путина с выборами, то, я думаю, что сенатор Маккейн нашел бы повод сказать, что Трамп в очередной раз продемонстрировал грацию слона в посудной лавке, и что так приличные политики себя не ведут и так далее.
Но, в общем, короче говоря, мы видим неприятную вещь, что в 2008 году было, по словам того же Шпилькина 14 миллионов приписок, сейчас – не больше 10. В 2008 году все западные политики выстроились в очередь поздравлять, правда, не Владимира Владимировича, а маленького Медведева, но тогда поздравляли, спотыкались, бежали – фальсификации были больше. А сейчас всё почти чисто по российским-то особенно масштабам… А для кого спектакль-то был? Спектакль же был в основном для иностранцев, а иностранцы безмолвствуют. Народ-то радуется. Вот помните, у Пушкина: «Народ безмолвствует»? – Запад безмолвствует.
Конечно, то, что произошло на выборах, это победа стратегии Кириенко, безусловно. Он показал, что вот такими, сравнительно чистыми методами, при вычеркивании, естественно, из списка Навального, можно решить проблему.
Но самое главное в этой истории другое, потому что да, безусловно, победа Путина; да, безусловно явку сумели создать, но почему, собственно, создавали явку? Потому что боялись, что наблюдатели Навального заметят фальсификации. Вот вся эта безумная история с нагоном явки была ответом Кремля на Навального.
И в этом смысле Навальный оказался абсолютно прав. Я могу совершенно честно сказать, что в начале его кампании мне эта стратегия казалась достаточно сомнительной. Мне казалось, что он делает все ошибки, которые он может совершить, а Собчак не делает ни одной – на финише оказалось ровно наоборот: Навальный был стратегический прав. По сути, вдумайтесь: он заставил Кириенко вести кампанию так, чтобы она была ответом Навальному.
И что получилось? Получилась фантастическая вещь. Вот есть Чечня, где голосовало всегда 100%, из них 115% было за Путина. Навальный направил наблюдателей в Чечню. Это, знаете, все равно, как если бы НАСА в черную дыру организовала экспедицию. Это просто совершенно фантастические технические усилия.
И что получается? Вот данные с участков без наблюдателей в Грозном. Явка УИК : 474 – 99%, 475 – 99,8%. А вот УИК в Грозном с наблюдателями: 405-й: явка – 32%, 386-й, тоже Грозный: явка – 35%, Путин – 65%. Протокол 392 УИК: явка – 33%, Путин 69.
А вот УИК, где был один из главных наблюдателей Петр Верзилов, 402-й – там большая явка, там 70%, и Грудинин – 22%, Путин 68%, Собчак – 4,6. О, как! Что там сказали чеченские власти? Что Собчак набрала в Чечне – 0. Ни фига себе – 4,6%! И мы понимаем, что это голосование, оно просто в пику Кадырову, потому что Собчак приехала в Чечню, тем самым бросив Кадырову вызов. С одной стороны, 4,6 – не много, но, с другой стороны, это больше, чем по России в среднем.
И мы понимаем, что стоит голос человека, который отдал его за Собчак в Чечне. Мы увидели совсем другую Чечню: мы увидели Чечню, в которой 30% пришло, из них 60% проголосовало за Путина. Это что, реальный рейтинг Путина в Чечне – 15-20%.
Теперь. Насколько Кириенко выдержал свое обещание явки? Мягко говоря, не совсем. Потому что, что мы видели утром в день выборов? Мы видели фантастически рекордные цифры утренней явки, когда людей сгоняли как стадо, когда рожениц сгоняли, симфонические оркестры, какие-то талончики люди брали. И утренняя явка по данным Эллы Памфиловой на 10 утра составляла 16,55%. Это была абсолютно ненормальная явка, потому что, например, в 2000-м и в 2012-м это была явка 6,5%. То явка на 10% больше – это была неестественная явка.
И дальше что? Вдруг эта ненормальная явка из победных реляций просто исчезает, и явку на 6 часов вечера объявляют в России 56%. Потом ничего не говорят, и к утру говорят: «Вы знаете, тут у нас 67% пришли… Ну, понятно, что в 6 часов вечера было 56%, не могло стать в 8 часов – 67%. Это вброс. Шпилькин говорит: 8-10 миллионов вбросов.
И, соответственно, с тем, что Навальный сумел обеспечить эти 30 тысяч наблюдателей, к нам впервые, как ни странно, вернулось ощущение того, что выборы – это выборы. Да, Гаусс и Шпилькин говорят нам, что да, 10 миллионов вбросили, но, ребята, это же не 50 миллионов. В 2008 году было 14,6 миллионов вбросов. А с 2012, с того момента, как начали наблюдать, оно пошло вниз. В 2012-м оно было 11,4 миллиона, а сейчас – около 10. Тренд был на рост вбросов, а сейчас тренд стал на уменьшение вбросов. И, безусловно, это заслуга Навального.
Конечно, минусом этой стратеги Навального был результат Собчак, потому что вспомним 2012 год, когда Прохоров набрал совершенно фантастические по нынешними временам 8%. Соответственно, понятно, что Собчак при других вводных уж точное не хуже Прохорова была, то есть, конечно, прежде всего, стратегия Навального отобрала бы голоса от Собчак.
И это плохо, и не надо мне сейчас рассказывать, что Собчак – это проект Кремля, потому что Собчак – это проект Собчак. Ее использует Кремль, она использует Кремль. Плохо от этого никому не становится.
Меня, честно говоря, очень разочаровала кампания Собчак, потому что она была пиар-кампанией не избирательной. Объясняю в чем разница. Пиар-кампания – это когда вы делаете громкие заявления, а избирательная кампания – это когда вы тупо (это очень тяжелая, занудная работа) едите из округа в округ; вы разговариваете с избирателем, вы проводите всякие встречи… Это занудно, это валится с ног… это человек просто не высыпается. Вот так, как мы видели, вел кампанию Навальный на выборах мэра Москвы.
Чем плоха пиар-кампания? Тем, что она действует только на тех людей, которые и так находятся в вашем семантическом круге. В данном случае эта пиар-кампания как раз не действовала на потенциальных избирателей Навального, и, поскольку Навальному они все равно верили больше, чем Собчак, они и не пришли.
Но если в парламенте у нас при следующей итерации, при следующих думских выборах будет Собчак и Гудков, это будет вещь, которая всем будет хорошо, потому что, для начала, будут настоящие новости из Государственной думы, а не только о том, какой депутат Слуцкий-зайчутка кого, где и какого пола схватил за филейную часть.
Я перехожу к гораздо более интересной истории про Волоколамск, которая случилась сразу после того, как Путин там победил с 70% на выборах. Правда, надо сказать, что там, действительно, была забастовка избирателей, там была очень низкая явка – 44%. Там даже разъяренные жители на этой свалке устроили избирательный участок в знак того, что они не хотят голосовать. Но, тем не менее, там было 70% – ура! А потом те же самые люди, которые дали 70%, устроили бунт, настоящий российский мужицкий бунт, как сказал в свое время Пушкин, бессмысленный и беспощадный.
Я советую наблюдателям не переоценивать значение этого бунта и не думать, что такие разрозненные выступления когда-нибудь сольются в большую войну. С электоральной, на самом деле, и социальной точки зрения, значение этого бунта ничтожно. Но, тем не менее, достаточно разъяренная толпа, которая, конечно, представляла собой большинство избирателей, просто побила главу Волоколамского района. И, конечно, все равно это хороший наглядный урок, что стоят эти 70%.
Собственно, в чем была причина бунта? 21 марта, через три дня после выборов Владимира Путина, в Волоколамскую районную больницу обратились 76 детей. Причина обращения: отравление газом полигона «Ядрово», потому что свалка возле Волоколамска постоянно выделяет ядовитые вещества.
Еще до выборов люди требовали ее закрытия. И, собственно, помимо того, что дети отравились, вот прямо, когда дети были в больнице, на свалку продолжали идти автопоезда. Менты активно хватали, разумеется, не автопоезда, а тех, кто препятствовал, чтобы они зашли на свалку. И отношение власти было традиционное: «Это всё подставные актеры. У нас этой проблемы нет, воздух у нас замечательный. А если кто-то чего-то говорит, то это оппозиция говорит…».
И, судя по всему, они сами верили, действительно, потому что если вы посмотрите, кто выводит мусор в Москве, по крайней мере , если верить РБК и Навальному, то этого человека зовут Игорь Чайка. Он сын генерального прокурора. Там не только Игорь Чайка, но там его компания получила 15-летний контракт. И естественно, с точки зрения существующей власти, она должна сделать всё, чтобы защитить священное право сына прокурора и тому подобных детей травить волоколамских детей.
Мы понимаем, на самом деле, что власти не могли реагировать по-другому. Потому что если бы губернатор вышел к людям еще до выборов и сказал: «Всё спокойно, мы разберемся с вопросом», то, извините, это бы выглядело просто неприлично: «А тебе чего, больше всех тут надо? Ты что, перед народом заискиваешь? Ты откуда такой выискался?»
Вы знаете, месяц назад в Мапуту, столице Мозамбика тоже произошло очень похожее стихийное бедствие. Там, правда, обрушилась свалка. А так как она была высотой в три этажа, то эта обрушившаяся гора мусора убила 17 человек и уничтожило 6 домов. И вот, собственно, мы даже видим большую разницу России и Мозамбика, потому что в Мозамбике как-то никто не говорил, что люди, которые, погибли, это актеры, никто не закапывал трупы под мусор. Так что мы в этом смысле превзошли Мозамбик. Насчет США не знаю, но вот Мозамбик по части свалок мы превзошли.
Это такая, довольно отрезвляющая история, потому что вот у нас Путин в Манеже показывает, как у нас ракеты летают, а с мусором у нас, как в Мозамбике.
Наверное… вернее, не наверное, а точно, в США есть проблемы с переработкой мусора, но мы все-таки можем быть уверены, что там не свалится гора мусора высотой в три этажа и не убьет 17 человек. И проблема тут заключается в том, что если у вас с мусором – как в Мозамбике, то вы не думайте, что у вас с медициной лучше, чем в Мозамбике.
Полная расшифровка программы Код доступа
А вот Екатерина Шульман – в марте 2018.
Что у нас с вами случилось, и что нам с вами предстоит еще пережить и увидеть? Во-первых, должна сказать, что события еще разворачиваются, всё еще происходят. У нас нет пока полных данных. Мы, как обычно, после такого рода чрезвычайных происшествий, находимся в некотором мареве достоверной и недостоверной информации и прямой дезинформации, и, естественно, возникающих слухов, каких-то данных, которым мы можем доверять, каких-то, которым мы не можем.
Ну, и очевидным образом еще будут происходить те последствия происшедшего, о которых мы с вами поговорим тоже чуть позже. Очевидно, кадровые изменения нам какие-то предстоят; и, как мы скажем опять же подробнее, возможно, какие-то изменения более сущностные, более структурные.
Что, вообще, такое такого рода техногенная и антропогенная катастрофа? Это не теракт, это не авария. Это происшествие, которое само по себе не может быть предотвращено. То есть пожар как таковой, он может произойти везде, где угодно. Это свойство вообще человека, который обращается с огнем, живет с ним совместно, его использует. Вот пожары – это спутники цивилизации.
Отличием является не само, как выражаются профессионалы ,возгорание, а те жертвы, которые за ним следуют. Такого рода происшествия с масштабными жертвами, они являются отличительным свойством того, что называют «вторым миром» или «развивающимися странами». Почему?
Часто говорят, что то, что произошло, это следствие какого-то одичания или архаики, или распада имевшихся навыков. Это не совсем так.
Что такое второй мир, каковы его свойства? Это те страны, в которых происходит экономическое развитие, иногда в них происходит бурный и быстрый экономический рост, часто даже более быстрый, чем в странах развитых и богатых, чем в странах демократических со зрелой демократией. Но при этом от темпов этого экономического роста и от темпов построения этой потребительской экономики у них отстает качество институтов, качество государственного управления. То есть это те страны, в которых, грубо говоря, консюмеризм уже завезли, а институты управления еще не завезли.
То есть там строятся торговые центры, там покупается большое количество автомобилей, там люди бурно и активно потребляют, и по уровню этого потребления выходят практически на уровень первого мира. Но там нет системы контроля, там нет системы надзора, там нет системы, прежде всего, системы гражданского контроля общества над структурами власти. Соответственно, там есть то, что называется у политологов недостойное правление, bad management – дурное управление. То есть там нет тех самых государственных структур, выполняющих эффективным образом государственные функции, о которых мы с вами так много слышим и так редко их видим.
Пожары с многочисленными жертвами, подобные тому, какой случился в Кемерово, произошел, например, в 2001 году в Парагвае, тоже в супермаркете. Там было 400 человек погибших и 500 пострадавших – чудовищное количество людей. Это было связано с тем, что охрана заперла все выходы, кроме одного. А зачем они это сделали? Чтобы по дороге, убегая, люди не растащили бы товары (это был супермаркет). Вот этот вопрос их волновал. В Пакистане торговый центр сгорел в 14-м году. Там не было системы пожарной безопасности. Там погибло 14 человек. В Филиппинах в 17 году погибло 38 человек тоже в торговом центре. Там люди оказались заперты, не смогли пройти по той единственной лестнице, которая могла бы вывести их на улице. В Китае происходят такие вещи, в Перу они происходят, в Аргентине они случаются.
В странах первого мира этого не бывает уже давно. Последние пожары в торговых центрах или в магазинах, точнее говоря – тогда еще не было торговых центров – с жертвами, были в Европе в 60-х, 70-х годах, в Японии – в 73-м году…
М.Наки: Но не так давно же в Лондоне сгорело социальное жилье. Или это другой кейс?
Е.Шульман: В Лондоне сгорел многоэтажный дом, действительно, и там было около 70 погибших. Это чем-то похожий кейс, действительно, но он является случаем, скажем так, исключительным.
М.Наки: Но там и реакция была, соответственно, и у правительства и у людей, которые вышли на все улицы.
Е.Шульман: В Румынии был крупный пожар в развлекательном учреждении. Это тоже было совсем недавно на памяти тех, кто смотрит новости. Там были большие протесты и отставка правительства. Так вот высокие цифры жертв такого в такого рода происшествиях, они очень хорошо коррелируют с другим параметром, с числом жертв в ДТП, со смертностью в ДТП. Есть тоже целый ряд стран, в которых эта цифра чрезвычайно высока. Ну, например, на 1-м месте по ДТП, знаете, кто? Таиланд. Дальше у нас идут: Южная Африка, Малайзия, Бразилия, Китай, Россия.
М.Наки: А это по количеству или в процентном отношении?
Е.Шульман: Это на 100 тысяч населения, то есть это именно процент. Мы занимаем с вами почетное шестое место по этому параметру. За нами идет Индия, потом: Колумбия, Индонезия, Перу, Корея. Дальше идет некоторое уменьшение. Там Мексика, Чили – довольно высокие параметры. Но, например, уже среди тех, кто в первой двадцатке, там внизу Греция, Венгрия, Чехия, то есть бедные страны Евросоюза, скажем так.
С чем это связано? Люди покупают много-много машин. При этом у них нет нормальных дорог, потому что это сфера общественной ответственности, это, так сказать, Public good – общественное благо. И главное – у них нет нормальной, не коррумпированной системы надзора. То есть у них нет того, что у нас называют ГИБДД. Собственно, то, что у нас называют ГИБДД, у нас есть, у них тоже есть. Вот это и приводит к такого рода высокой смертности.
М.Наки: То есть формально все эти институты существуют, но не работают.
Е.Шульман: Они не работают и они коррумпированы.
Коррупция – это одно из следствий и один из признаков этого самого недостойного правления, этих низкокачественных государственных институтов. А, вообще говоря, базис качества этих институтов – это то, что мы называли гражданским контролем, то есть это связь между гражданами и государственными органами. А как эта связь осуществляется? Она осуществляет одним единственным инструментарием эффективно, то есть выборами.
Сменяемость власти на выборах делает ее ответственной перед гражданами и, соответственно, власть боится плохо с гражданами обращаться, потому что те придут и изберут себе кого-нибудь другого. То есть та ситуация, когда руководитель территории, когда губернатор отчитывается перед президентом, но не перед гражданами, когда он просит прощения у президента, что «вот мы тут недоглядели… вы нам доверили эту территорию пасти и охранять, а мы как-то не смогли ее правильным образом пасти, поэтому у нас случился убыток. Вот простите нас, что мы такие оказались малоэффективными в этом месте».
То, что он виноват перед людьми, не приходит ему в голову, потому что он неподотчетен этим людям, нет никакой связи между мнением этих людей и его нахождением или смещением его с этой должности.
Это особенно – употреблю неподходящий термин – «иронично» – по отношению к Кемеровской области, потому что ее бессменный губернатор, который в той или иной форме с 90-го года находится там у власти, с 97-го года он без перерыва является губернатором, он, в общем, был назначен в 97-м году еще при Ельцине и продолжал переназначаться последующими администрациями, поскольку, считалось, что он обладает некой способностью удерживать бунтующие шахтерские массы от этого самого бунта. То есть он «продавал» все эти годы федеральному центру эту свою функцию успокоителя: «Я вот знаю, как с ними разговаривать, как себя вести. Без меня тут начнется бог знает какой бунт».
Кемеровская область, действительно, область с развитой угольной промышленностью, и эта область с регулярными авариями на шахтах, после которых тоже люди выходят и возмущается. Вот считается, что региональная власть обладает удивительным секретом, который позволяет все это держать в определенных рамках. Вчера и сегодня мы увидели, как люди опять вышли, возмущенные тем, что в Кемерово случилось и тем, какая на это бывал реакция. Мы увидели, как к ним пытались выходить представители власти, как чрезвычайно плохо этот диалог выглядит. Выглядит это просто чудовищно, то есть люди не слышат друг друга нисколько.
Еще одно свойство стран с таким дурным управлением – это крайне низкий уровень доверия. Что такое уровень доверия, мне кажется, об этом надо сказать, потому что это плохо понимают. Кажется, что это какая-то такая национальная добродетель типа люди недоверчивые такие, и, соответственно, лечится она каким-то таким терапевтическим внушением: «Давайте мы с вами будем больше доверять друг другу».
На самом деле, доверие – это социополитическая категория. Она изучена довольно хорошо. Она предполагает то, насколько люди и организации, и структуры могут коммуницировать друг с другом без дополнительных средств контроля и надзора. На доверии основан любой акт общественной транзакции. Вот любой акт покупки и продажи основан ровно на том, что вы, когда даете деньги продавцу, вы верите, что он вам в обмен на эти деньги даст товар, а не даст вам в лоб и не убежит с вашими деньгами. Соответственно, продавец доверяет вам достаточно, чтобы думать, что вы сейчас ему дадите деньги за товар, а не, наоборот, достанете пистолет и отберете у него этот товар бесплатно.
Если у вас доверие снижается, то на каждую эту самую транзакцию вы платите чудовищных налог. Это очень измеряемая вещь. То есть у вас между покупателем и продавцом и рядом стоит охранник. Дополнительный юрист, дополнительный бухгалтер, сотрудник спецслужб, который надзирает над этими участниками транзакции, чтобы они друг друга не поубивали и не покалечили, потому что доверие у вас низкое.
Парадоксальным образом низкий уровень доверия в странах с недемократическими режимами очень здорово коррелирует со сверхвысокими сначала социологическими цифрами, так называемыми рейтингами доверия, рейтингами поддержки и одобрения, а потом, когда наш с вами недемократический режим прогрессирует и начинает все больше и больше замещать реальность имитацией, то и сверхвысокими цифрами на выборах.
Тем не менее, запомним нашу главную мысль: уровень доверия обратно пропорционален всем этим фантастическим цифрам. Как только происходит какое-то происшествие, губернатор не может выйти к людям, которые только что дали ему 96% голосов и сказать: «Люди, успокойтесь. Вам говорят правду. Цифры потерь такие, какие вам рассказывают. Мы вам все расскажем, мы ничего не скрываем. Вообще, расходитесь по домам». Он не может этого сделать, справедливо полагая, что ему голову оторвут, выражаясь политкорректно.
М.Наки: Я просто думал, что я один не понимаю, но я вижу по откликам, что много кто не понимает. Есть ли у этого какое-то объяснение? То есть по базовой логике получается, что чем больше процент, тем больше доверяют. При этом вы говорите, что пропорция обратная. И по тому, как это происходит, мы видим, что в регионах с большой поддержкой очень сильное недоверие.
Е.Шульман: Доверие минимальное. Доверие президенту немножко повыше. Он у нас считается как бы отдельно сияющей звездой, судя по социологическим данным, к которой не приклеиваются всякие нехорошие вещи, которые происходят. Поэтому ему доверяют больше. Но, понимаете, и он, когда говорит: «Люди, верьте: там число потерь такое, какое вам сообщили», – потому что это сейчас является одним из основных триггеров возмущений непосредственно в Кемерово, – люди считают, что от них скрывают истинный масштаб происшедшего.
Это тоже страсти совершенно никак не снижают накал этого всего ужаса, который там происходит, той паники, того гнева, который люди испытывают. В чем ему верят? Ему верят, когда он говорит, что «сейчас мы тут всем накажем». То есть карающая функция государства, она реалистично выглядит в глазах людей. То, что там кого-то будут наказывать, – тоже говорят, стрелочника найдут, случайных людей каких-то посадят, до самых главных не доберутся, но, тем не менее, в то, что будет какой-то шухер, в это люди верят, потому что они на практике каждый раз это видят.
Но доверия позитивного, доверия относительно того, что власть говорит правду, – доверие отсутствует. Со стороны власти доверие к гражданам отсутствует точно так же. Почему они все как нанятые начинают каждый при любом таком происшествии говорить, что «вы все лично присланные Госдепом, что вы все пиаритесь…»? Употребление этого слова надо запретить всем государственным служащим. Есть несколько терминов, которые человек, находящийся на госслужбе никогда не должен употреблять. Это «население» – нет никакого населения, есть граждане. Это «жители», как у нас очень любят: жители какие-то, особенно когда начинаются какие-то жилищно-коммунальные конфликты. Нет никаких жителей, есть собственники, если мы говорим о жилье. И вот это самое «пиариться». Нет такого действия, его не существует. Люди говорят о том, что их волнует. Если это их волнует, значит, они имеют право об этом волноваться. Всё остальное пиаренье – это больное воображение. Живет только в нем этот самый мифический пиар и все его присные многочисленные.
Но почему люди от власти реагируют таким образом? Потому что он тоже отделены той же самой пропастью от общества, боятся его, не доверяют ему, не связаны с ним никак, потому что это не их избиратели, не их сограждане, они не имеют друг к другу никакого отношения и испытывают друг к другу недоверие и неприязнь. Еще раз скажу: это взаимно. Со стороны политической системы рисование или имитация, или возгонка этих цифр сначала социологический, а потом и выборных – это попытка замазать, закрыт бумажкой эту страшную дыру, из которой веет ледяным дыханием смерти, потому что вот это недоверие – это то, что разъедает структуру государства.
М.Наки: То есть они серьезно говорят про вот это «пиариться»? Они говорят, потому что у них недоверие к гражданам? Потому что у многих-то, как и у меня, наверное, предположение, что это просто попытка просто не замечать какую-то проблемы, и что люди в это не могут реально верить. А получается, что такая вероятность есть, что они могут действительно верить, что это враги пиарятся…
Е.Шульман: Я не люблю незнакомым людям НРЗБ и говорить, во что они на самом деле верят. Но некоторый опыт общения с государственными служащими говорит о том, что они живут в своем информационном пузыре. Этот информационный пузырь в основном населен другими такими же фактически акторами. Они друг с другом находятся в смертельной схватке непрерывной, они все равно друг друга пытаются скушать каким-то образом. Если ты в этом достаточно долго живешь, то любое проявление бытия, любая деталь окружающей действительности кажется тебе частью чьего-то замысла, направленного либо в твою пользу, либо против тебя. Столько, человек… губернатор В – не будем показывать пальцем – знает, что против него интригует мэр С, силовик Б и какой-нибудь еще другой нехороший человек Ч. Он знает об этом, это правда, он это не выдумал.
М.Наки: И какой-нибудь кандидат от народа – Г, например.
Е.Шульман: Кандидат от народа Г является инструментом в руках этих людей. Они видят только друг друга. Все остальные для них – это чьи-то инструменты или проекции. Враждебность господ А, Б и Ч, оно не является мифом, это на самом деле так. Да, они очень рады откусить губернатору В голову и прилагают усилия для этого.
Но дальше происходит следующая аберрация сознания. Свалка, вонь от свалки и болеющие от нее граждане избиратели и жители, они исчезают, они растворяются, они становятся инструментам и проекцией этих вот врагов, которые на меня ополчились и хотят мне зла. И они используют вот это вот всё.
М.Наки: Но это шизофрения.
Е.Шульман: Это не шизофрения. Это эффект информационного пузыря. Он так работает. Уж если мы ударились в бездны психиатрии, то это, скорее, паранойя. Это эффект отсутствия обратной связи. Если вы живете среди чиновников, вы сами чиновник, вы зависите от чиновника, ваш начальник чиновник, не один из этих людей не является избранным, не зависит от граждан, не боится проиграть следующие выборы, потому что он гражданам не понравился или разонравился, – то вы неизбежно придете к такого рода безумного конспирологическому мышлению, и вся реальность утонет в этих клубах ядовитого дыма, который производит ваша чудовищная конспирология. Это тоже один из признаков, одно из свойств этого недостойного правление. Это отсутствие обратной связи. Замкнутость власти внутри себя и вот это отсутствие зависимости от граждан.
Что еще нужно сказать про дурное правление, признаки и смертельные последствия. У нас с вами государственной религией является не то, что вы подумали, а является государственной религией у нас безопасность. Всё, что у нас делается – делается для безопасности. Мы содержим огромный, чрезвычайно дорогой аппарат национальной безопасности. У нам многоголовая гидра различных ведомств силовых, правоприменительных, правоохранительных. По числу полицейских на тысячу населения мы занимаем первое место в мире с большим отрывом. Первое место в мире занимает Ватикан – чтобы соблюсти статистическую правду, – а дальше идем мы, а дальше идет Китай, но Китай там далеко, почти не виден. Дальше идут другие страны: Германия, США, Израиль. Мы с вами на 1-м месте в мире. И это только полиция.
Безопасность в определенной степени является всеобщей мировой религией на данный момент. Все молятся на безопасность и приносят ей всевозможные жертвы, в том числе, и человеческие. Парадоксальным образом эта новая парадигма, которой подчиняется мир, связана с большой тенденцией, большим трендом, а именно повышением цены человеческой жизни. Кажется, что это такая чрезвычайно положительная вещь, которая не может иметь отрицательных последствий. Но большие тренды, они, скажем так, амбивалентны. Они такие большие, что у них есть последствия положительные, а есть и совершенно не положительные. Об этом мы поговорим после новостей.
Полная расшифровка программы Статус
К сожалению, программа “Статус” появилась только в 2017 году, и нет итогов предыдущих выборов. А за тем, что произойдет дальше, будем наблюдать. Это было Хроническое сегодня. До свидания.