«Сотрудники» с Василием Уткиным (июль 2010 года)
Программа из архива «Эха Москвы»
С. БУНТМАН: Мы начинаем нашу программу, очередную программу «Сотрудники». Мы решили эту рубрику на некоторое время возродить в связи с 20-летием и с кем-то снова знакомимся, с кем-то разговариваем первый раз. Василий Уткин сегодня. Вась, добрый день.
В. УТКИН: Привет. Первый раз.
С. БУНТМАН: Первый раз, да. Но, тем не менее, есть личное дело, которое мы сейчас и послушаем.
ЛИЧНОЕ ДЕЛО
УТКИН ВАСИЛИЙ ВЯЧЕСЛАВОВИЧ. Товарищ Уткин большой души человек. И неудивительно. Учеба в балашихинской школе номер 2 и в Московском педагогическом университете имени Ленина воспитала в товарище Уткине те качества, с помощью которых Василий Вячеславович талантливо сочетал и сочетает в своей деятельности разнообразные направления последней – спортивный журналист и комментатор, теле- и радиоведущий, знаток и член команды в игре «Что? Где? Когда?». Его никогда не пугали ни земля, ни воздух, ни голод. Товарищ Уткин в отстаивании своей позиции нередко шел, что называется, стенка на стенку и, как правило, выходил победителем.
Товарищ Уткин в своей производственной деятельности с удовольствием использует последние достижения науки и техники и инновационные методы. Василий Вячеславович общается со слушателями, зрителями, читателями и почитателями на своем блоге в Интернет-портале. Плодотворная работа товарища Уткина не раз отмечалась различными наградами. Он – лауреат премии «ТЭФИ» в номинации «Лучший спортивный комментатор» и обладатель приза «Резиновая жаба – 2009». Товарищ Уткин к тому же снялся в художественных фильмах «День выборов» и «О чем говорят мужчины?». И несмотря ни на что, товарищ Уткин никогда не играл в футбол на каком-либо серьезном уровне.
С. БУНТМАН: Вась, скажи, пожалуйста, если бы вот с завтрашнего игра в футбол прекратила бы свое существование в мировом масштабе, что бы это для тебя было? Я знаю, что ты больше, чем футбол.
В. УТКИН: Ну поводов для разговоров об этом хватило бы на месяц, за этот месяц можно было бы понять, что делать дальше.
С. БУНТМАН: То есть сначала бы об этом говорили?
В. УТКИН: Ну, какое-то время, наверное, да.
С. БУНТМАН: А если бы был введен запрет даже и говорить об этом?
В. УТКИН: Тем более интереснее было бы об этом говорить. Ну не знаю, значит, месячишко провел бы на подкожном жиру.
С. БУНТМАН: Ну понятно.
В. УТКИН: Правда, не знаю. Но я думаю, что в качестве работника средств массовой информации я все-таки на что-то еще сгожусь.
С. БУНТМАН: Да, естественно. Нет, мы это все видим. А скажи, пожалуйста, далеко не все, кто смотрит, любит, пишет, можно не играть на каком-нибудь уровне, но всякий человек, который гоняет пузырь во дворе, обязательно со времен появления радио комментирует. Даже когда он один делает…
В. УТКИН: Конечно. Это профессия на самом деле, которая по степени вовлеченности в нее людей с детства является близкой с мечтой о космонавтике или с мечтой о том, чтобы водить паровоз, мне кажется. Потому что всякий, кто играл в футбол, когда-нибудь да приговаривал что-нибудь при этом и размышлял на эту тему.
С. БУНТМАН: Да. Как у тебя это переросло в то, что можно это сделать своей профессией?
В. УТКИН: Ну видишь ли, странность моей жизни заключается в том, что как-то перед основным выбором, чем заниматься, я никогда не оказывался. То есть я не был в ситуации, когда нужно вот решить с завтрашнего дня, вот «да» или «нет». Потому что на телевидение я попал, в принципе, довольно случайным образом. Просто из круга знакомств так вот постепенно прибился, что называется, к компании. Потом, опять-таки достаточно случайно, я оказался в спортивной редакции. Закономерным в этом было только то, что я действительно интересовался спортом как болельщик с достаточно глубокого детства, но, в принципе, вот тоже не принимал решения о том, чтобы вот, может быть, в спорт. Нет, там просто была ситуация такого временного бездействия, и нужно было чем-то себя занять. Ну вот в итоге так получилось, что я этим занимаюсь до сих пор, получается, что это уже с 96-го года, 15-й год.
С. БУНТМАН: Не раньше?
В. УТКИН: С 94-го…
С. БУНТМАН: 17-й все-таки. Видели многие, какие все-таки борения надо было проходить. Потому что, честно говоря, это началось новое поколение тогда, и новые подходы, какие-то новые стили, которые я могу назвать стилями гуманитарными, которые… больше общечеловеческого было здесь. Перестало быть политическим, перестало быть таким сугубо профессиональным узко – обязательно спортсмен, и большой, и обязательно говорит все это, можно на каждом слове ставить печать «это правда, потому что это говорю я».
В. УТКИН: С одной стороны, да, потому что это все было. С другой стороны, вот неимоверно повезло, потому что странно себе вообразить, мне не пришлось у кого-то за спиной чего-то ждать, мне не требовалось идти или не идти, грубо говоря, по трупам, потому что все пути были открыты абсолютно. Просто все менялось. И мне посчастливилось, когда я просто начал работать на телевидении в 92-м году и потом в 94-м, оказаться в двух самых главных местах – сначала в программе «Взгляд», а потом на НТВ, где, собственно, традиции телевизионные и самая лучшая школа в тот момент и была. Сейчас такого места, где лучшая школа, по-моему, нет. Сейчас можно научиться очень хорошо профессии в 56 разных местах.
С. БУНТМАН: Профессии… Профессии – да, и я знаю, как и на «Плюс», и на футбольные программы, на футбольные каналы приходят люди совершенно из разных мест. И при этом обычные. Бывает, что обычные.
В. УТКИН: Да. Но редко, редко. Естественно, сейчас уже…
С. БУНТМАН: Общие журналисты бывают обычные.
В. УТКИН: Я имею в виду готовых комментаторов, которые… допустим, в прошлом году к нам присоединился Александр Елагин. Было бы странно называть его необычным человеком. В принципе, все, кто приходит в молодом возрасте, кто выбирает профессию и приходит, конечно, всех приходится достаточно долго учить. Ну это и нормально. Журналистике учат в редакциях, а не в институтах.
С. БУНТМАН: Вот именно что. Это да, потому что совершенно другое. У того же Саши Елагина, у него совершенно другая манера. Он как-то привык… (неразб.)
В. УТКИН: Не столько Елагина, сколько журфаковцев я имею в виду, например.
С. БУНТМАН: Да. А вот это отдельная проблема. Невозможно научить теоретически всему на свете, это сразу пойдет.
В. УТКИН: Журналистике вообще невозможно научить теоретически, можно дать какие-то базовые знания, посеять интерес, дать возможность в течение времени обучения на этом основании приходить и говорить: «Здравствуйте, а начинающий журналист». Журналистика, как, кстати, и комментарии – это вещь, которой можно научиться только на практике. Иногда спрашивают и обсуждают вопрос болельщики, почему нигде не готовят комментаторов. А как их готовить в институте? Готовить к чему? Это приблизительно то же самое, если воспользоваться футбольной терминологией, как тренировать серию 11-метровых ударов. На тренировке почти любой забьет. Я сам однажды на пари забил вратарю Премьер Лиги три из пяти. Вот. Ну это не сложно, это не сложно.
Вот смоделировать ситуацию, когда только что закончился матч, в котором вот все на волоске висело, туда-сюда на качелях качалось, полный или пусть даже не полный стадион, ты страшно устал, и ты знаешь, что от этого зависит все, это невозможно натренировать.
Точно так же пока ты дома для себя на диктофон наговариваешь что-то – это одно ощущение, а прямой эфир – это совершенно другое, и ответственность совершенно другая. Я не говорю уж о пребывании на месте. И не говорю уж о том, что комментировать для себя без публики – это тоже не более чем развлечение. Потому что важно, чтобы публика тебя воспринимала, чтобы она знала, чего от тебя ждать…
С. БУНТМАН: А как ты это узнаешь? Вот эти фокусы, что радио, что такого вот закадрового…
В. УТКИН: Как говорил Мышлаевский Лариосику: «Это достигается упражнениями», – когда выпивал водку. Просто, ну, естественно, это не более чем такая общая матрица, и это невозможно видеть стопроцентно, но настоящий комментатор, когда твой голос и твою манеру приветствовать зрителей, он должен примерно понимать, что его ожидает, а что не ожидает.
С. БУНТМАН: Яна спрашивает: «Василий, вы закончили Педагогический институт. Зачем? Собирались быть учителем?».
В. УТКИН: Я действительно собирался быть учителем. Но опять-таки начало 90-х годов – это было такое время, когда можно было стать кем угодно. Просто вообще кем угодно после какой угодно работы. Просто все происходило заново. Я собирался стать учителем, когда поступал в институт. Но уже не собирался, когда заканчивал.
С. БУНТМАН: А учителем чего?
В. УТКИН: Русского языка и литературы. Кстати, была небольшая ошибка: когда я учился, это был Педагогический институт, университетом он стал позднее. Но это несущественно.
С. БУНТМАН: Нет, но раньше писали, кстати, в этом стиле, это абсолютно правильно, как Лева здесь представляет личные дела. Потому что, знаешь, в биографии писали: член КПСС с 1901 года?
В. УТКИН: Да, хотя это не КПСС.
С. БУНТМАН: Это РСДРП, в общем-то, не особенно было настоящего. Ну, смотри, ты с чем-то шел, ты хотел чему-то научиться, у тебя были какие-то учителя? Русский язык, литература, такая…
В. УТКИН: Ты сейчас про институт?
С. БУНТМАН: Да. С одной стороны, дело личное, а с другой – ну, я понимаю, здесь перестройка и так далее…
В. УТКИН: Я еще на первом курсе учился, сдавал историю КПСС.
С. БУНТМАН: Ого.
В. УТКИН: Собственно, я поэтому не доучился. Потому что так вышло, что я проучился все пять курсов, но я не сдал последнюю сессию и не написал диплом. Когда через два года я подумал, что, в общем, неплохо было бы вернуться и закончить, у меня был такой список предметов, которые нужно было досдать, что я подумал: наверное, не стоит. Потому что реально курс изменился ну совершенно невероятно за это время. Вообще невероятно. Так что вот я оказался без высшего образования. Но я с большим удовольствием вспоминаю это время. Не говоря уже о том, что так вышло, что у меня практически не осталось друзей из детства.
Я был достаточно домашний ребенок, и в последующей жизни я практически перестал бывать в Балашихе, кроме как у родителей. В общем, не жил там практически. И так вот вышло, что у меня главные друзья все-таки из института. А из детства – просто мои близкие родственники, двоюродные братья и так далее. И вот просто абсолютнейшая такая школа жизни, вот, например, совсем недавно я был очень счастлив за моего близкого друга, мы с ним учились, он на курс старше меня. Правда, он старше меня больше, чем на год, он еще в армию сходил. Михаил Михайлин, вот он стал во главе «Коммерсанта».
В общем, в известной степени, наверное, это один из пиков карьеры журналиста. Он тоже учился в институте, мы учились на факультете русского языка и литературы. Вот мы оба в журналистике оказались. Дима Федоров – мой однокурсник, мы учились в соседних группах. Мы не учились не в одной, потому что он учил французский язык в школе, а я – английский. Французская группа была только одна на курсе.
С. БУНТМАН: Я хочу напомнить, что вы можете задавать свои вопросы, +7-985-9704545, на любые темы, потому что эта передача называется «Сотрудники», а в «Сотрудниках» у нас Василий Уткин. Вопрос такой. Вообще наших слушателей очень часто коробит: а почему это многие у нас без профессионального образования? И знаешь, я тебе объясню. Ты даже за все «Развороты», наверное, не до конца понимаешь глубину мысли наших слушателей некоторых. Потому что когда тебе говорят: «Вот что вы учились в Педагогическом институте, вы проедали государственные деньги, а потом стали заниматься совершенно другим?». Это нам говорят каждый день по 125 раз. Вообще как ты смотришь на это проедание казенных денег и когда человек не становится тем, кем великое государство его предполагает сделать?
В. УТКИН: Ну мне кажется, что если бы была такая система должноствования – стать обязательно тем, на кого тебя обучают, – то это бы создало в нашей стране огромное количество несчастных людей. Потому что, в возрасте, когда ты поступаешь в институт, ты не в состоянии определиться раз и навсегда, что в жизни ты будешь делать. Это во-первых. А во-вторых, я не знаю, кто как, но я регулярно обращаюсь к тем знаниям и к тем способам узнавания мира, которым меня научили в институте. И как говорил Глеб Жеглов, он там говорил про преступников: «Если я двух таких в месяц, как ты, ловлю, я уже больше зарплаты своей сэкономил».
Поэтому я не думаю, что я что-то должен нашей стране за обучение. Ну, благодарность, безусловно. Потому что у нас было достаточно интересно. Не могу сказать, что какие-то выдающиеся и знаменитые люди у нас преподавали, но, во всяком случае, в студенческой Москве тогдашней этих преподавателей знали хорошо. Особенно у нас была сильная кафедра зарубежной литературы, были и по другим предметам замечательные преподаватели. Допустим, русский язык во всех этих школьно-морфологических преломлениях преподавал у нас профессор Баранов, который был автором практически всех учебников русского языка в то время. Такой у нас был методист. Было довольно занятно.
На кафедре языкознания, я просто не очень увлекался языкознанием, но первые два курса, пока не начались детали, было страшно интересно, просто потому что это была такая наиболее философическая дисциплина, которая просто учила классифицировать мир. Поэтому тоже очень хорошо помню. Наш преподаватель уже умер, к сожалению, господин Крылов. А на кафедре иностранной литературы ну просто у нас были профессора-звезды. Вот, например, Игорь Олегович Шайтанов, который, насколько я знаю, по-моему, как-то раз он решал, кому «Букер» получать или что-то в этом роде. Пожалуй, наиболее известный широкой публике человек из их круга. Ну, у нас не раз бывало, что лекции по зарубежке не только у Шайтанова заканчивались аплодисментами.
С. БУНТМАН: Ну замечательно. Это пустой разговор, про это самое…
В. УТКИН: Кстати, вот к вопросу об образовании. Мы очень в своеобразное время все-таки учились, когда на самом деле преподаватели не очень знали, как быть, и сталкивались ежесекундно с тем, что появлялось все время что-то новое. Это было время, когда обвально было опубликовано огромное количество произведений, которые сейчас у нас называются классикой. Многим, наверное, дико предполагать, что для того, чтобы прочитать «Собачье сердце», нужно было записаться в читальном зале и когда будет свободен номер журнала, в котором оно было опубликовано, прийти точно в это время и почитать.
С. БУНТМАН: Да, было такое, было такое. Но с другой стороны, вот в ваше время уж не было того, что изучающие английский язык должны были читать кучу всевозможной просоветской и коммунистической макулатуры, которая была написана левой ногой.
В. УТКИН: Да, этого не было. Ну все-таки мы должны признать, что мы доучились до высоких курсов, когда уже были более или менее современные вещи, мы тогда уже разобрались с этим как-то. А вообще вот это было страшно интересно. Именно половина семинаров по античной литературе, то есть когда вначале мучили, ну, половина по времени, была посвящена обсуждению литературных новинок, тогда было невозможно сдержать…
С. БУНТМАН: Да, тогда невозможно было вообще уйти в какую-нибудь строгую науку, строгую какую-то дисциплину. Потому что все это лезло во все окна.
В. УТКИН: В общем-то, было самое время учиться.
С. БУНТМАН: Кстати, да, наверное, наверное.
В. УТКИН: Догматизма тогда не было практически никакого и ни в чем. На догматиками тогда смеялись.
С. БУНТМАН: Да, и глубоко вздохнул Василий Уткин. Из Томска нас спрашивает слушатель: «Почему в ваших…»… А, нет, это про футбол, про футбол не буду. Про конкретный футбол не буду вообще. Позавчера надо было приходить, в 23 часа, в у нас передача специальная.
В. УТКИН: И в пятницу следующую тоже можно.
С. БУНТМАН: Да. Так что давайте. Тритендер из Петербурга хочет решить концептуальный вопрос у тебя как у местного: «Где ударение? БалашИха?».
В. УТКИН: БалашИха.
С. БУНТМАН: Тритендер, приедете, можете шикануть и всех поправить, можно сказать. БалашИха, так что все правильно. Какой был конкурс в то время? Много народу хотели?
В. УТКИН: Не помню.
С. БУНТМАН: Не помнишь, да?
В. УТКИН: Убей, не помню. Ну опять-таки у нас был совершенно удивительный курс, потому что в Педагогическом на факультете русского языка и литературы ну всегда было девочек значительно больше, чем мальчиков. Только не у нас. Потому что у нас на первом курсе приняли тех, кто не добрал баллы на истфаке, почему-то только мальчиков, и после этого к нам из армии вернулись, а от нас в армию не ушли. Поэтому это был просто уникальный курс в истории обучения учителей.
С. БУНТМАН: Да, это очень здорово. Вот когда ты попал вот в 90-е годы, ты попал на телевидение 90-х годов, когда все формировалось, ты говорил, что да, НТВ – это был сложный такой механизм, организм невероятной сложный, со своими штучками, со своими учками. Но все-таки как-то иногда слишком теплично выращивал журналистов. Вот что ты думаешь сейчас? Потому что есть некоторые заявления наших коллег, неизмеримо более молодых даже по сравнению со всеми из присутствующих, которые говорят: «А ничего не было. Была советская журналистика (представляешь, теперь говорят?) и 2000-е год».
В. УТКИН: Неправда. Потому что как раз когда открылся канал НТВ и на нем стали делать новости, когда я пришел на НТВ, НТВ работал с 6-ти часов вечера на 4-й кнопке и, соответственно, до упора. Там появилось новое поколение журналистов. Именно вот те журналисты, которые составляли цвет журналистики советской, они у них были там редакторами, обучались чему-то и так далее. НТВ тогда пошло на то, чтобы резко сделать ставку на совершеннейших молодых. Там было совсем немного репортеров, которым сейчас было бы за 50 или есть за 50.
С. БУНТМАН: Единицы.
В. УТКИН: Абсолютные единицы. А в остальном это мои ровесники. Причем я там встретил очень многих, с которыми я начинал работать во «Взгляде». Тогда как раз, когда я работал во «Взгляде», там пытались сделать такой молодежный проект, который сам по себе загнулся довольно быстро. Но люди из него… кто-то остался во «Взгляде», кто-то продолжил свою карьеру где-то еще. Вот этот был проект «13-31», в котором начинал Эрнест Мацкявичюс, Леша Ивлиев начинал, который репортером был на НТВ очень долго. Андрей Болтенко, который сейчас режиссер спецпроектов на Первом канале, например. Мы тоже добрые приятели, сейчас редко видимся, но любим поговорить о всяких там делах, о сплетнях телевизионных. Кого еще можно вспомнить? Наверное, из тех, кто сейчас на виду, пожалуй, что и все. Я, правда, не знаю, чем сейчас занимается Сережа Дедов, который тоже на НТВ был репортером долгие годы. Как правило, из Центра управления полетом, это его специальность…
С. БУНТМАН: Ой, вылетаем из середины часа. Привык, наверное, ночью работать и вечером. Мы сейчас прервемся. Василий Уткин. НОВОСТИ
С. БУНТМАН: Мы продолжаем. Василий Уткин. У меня были проблемы, у нас с вами были проблемы с видеотрансляцией, она как-то… завертелось колечком все здесь и почему-то исчезло. Ну что, я перезапустил. О чем бишь мы говорили?
В. УТКИН: Я закончил на перечислении людей, с которыми я вместе начинал. Наверное, еще нужно вспомнить Наташу Метлину, которая после этого долгое время занималась расследованиями на Первом канале. Сейчас, честно говоря, я как-то потерял, где она работает, потому что не смотрю, я только встречаю ее саму. Это первый хронологический человек, который был мне благодарен за то, что я его привел на телевидение. Непропорционально совершенно благодарен, потому что Наташа стала журналисткой уже серьезной совершенно без моего участия. Но она тоже моя однокурсница, кстати говоря.
С. БУНТМАН: Это здорово, действительно. Ну да, все изменилось, все по-другому. Вот мы затеяли «Футбольный клуб» когда-то на «Эхе», программу «Футбольный клуб».
В. УТКИН: Да.
С. БУНТМАН: Ведь с этого началось, когда ты пришел на «Эхо»?
В. УТКИН: Да, совершенно верно. И вообще впервые оказался на «Эхе» даже в качестве гостя. Тому был довольно драматичный повод – тогда программу на телевидении закрыли.
С. БУНТМАН: Я помню, что ее отодвигали. Знаешь, как это самое, сначала на дачу, потом на другую дачу перевозят вещи… И удивлялись, что она как-то так…
В. УТКИН: Нет, тогда меня просто из нее убрали, ее Владимир Никитич Маслаченко вел какое-то время, потом ее постепенно стали задвигать, постепенно, постепенно далеко. И на НТВ она, по большому счету, уже и не вернулась, ну и… Когда-то это было грустно, а сейчас это уже кажется настолько естественным фактом, что жизнь не ограничивается четырьмя кнопками…
С. БУНТМАН: Ну да. Ну потом появилась система каналов, футбол появился…
В. УТКИН: Да, совершенно верно. Ну вот, собственно говоря, так получается, что у нас теперь совпадают юбилеи практически с шагом в пять лет телевизионной и радиоверсии. Вообще когда-то давно, когда начиналась только серьезная работа на телевидении, когда уже у меня было некое имя, я боялся того, что можно состариться, ведя футбольную передачу. Сейчас меня это очень устраивает, и я, можно сказать, об этом в каком-то смысле мечтаю. По-моему, ничего круче нет оказаться актуальным в каком-то определенном качестве на протяжении вот всей осмысленной жизни. А для другого просто я все время рядом…
С. БУНТМАН: Ну, конечно, это же тебе не мешает другими совершенно…
В. УТКИН: Я много чего перепробовал, это правда.
С. БУНТМАН: Легко переключаешься? Тебе не кажется, что твоя интонация всегда будет напоминать комментарий футбольного матча?
В. УТКИН: Мне кажется, что моя интонация во время футбольного матча не очень напоминает интонацию комментатора. Я, по крайней мере, к этому стремлюсь, чтобы вот в эти классические фразы: «Вот опасный момент!», – чтобы этим не ограничивалось.
С. БУНТМАН: А по-моему, уже никто так не говорит.
В. УТКИН: Я говорю. Но нечасто.
С. БУНТМАН: Нет, нечасто. Я имею в виду, что никто так не говорит, как вот комментатор… А что означает «классический комментатор»? Это что, 60 – 70-е годы?
В. УТКИН: Ну, во-первых, вот очень близко к этому стилю работает Александр Елагин. Он очень…
С. БУНТМАН: У него немножко синявская такая интонация.
В. УТКИН: Конечно, да. Причем его удивляет, когда ему об этом говорят. С этим ничего невозможно поделать, но вот он то, что называется, классическим образом звучит. А в остальном – да, действительно, все поменялось. И совершенно не случайно, что сегодня достаточно часто мы слышим парные репортажи. Потому что вот постоянно должен быть диалог.
С. БУНТМАН: Послушайте политическое радио, я имею в виду в странах, где была политика, а не одна пропаганда, сейчас невозможно слушать какое-нибудь из европейских стран радио 50-х годов, 60-х. Совершенно другой темп, абсолютно другие подходы, другие штампы. И конечно, и комментаторы. Сам, между прочим, Владимир Никитич такую революцию в комментаторстве совершил на наших глазах.
В. УТКИН: Конечно. Не только он один, но вообще поколение Маслаченко, к которому можно отнести, наверное, и Майорова, хотя он позже начал работать, все равно то, что мы можем назвать аналитическим репортажем с анализом игры, с попыткой объяснить, что происходит, а не просто заставить сопереживать, и так далее, и тому подобное. Ну, каждый новый жанр телевизионного репортажа спортивного, он совершенно не отменяет старого, он просто расширяет количество жанров, которые практикуются, вот и все.
С. БУНТМАН: Конечно. Скажи мне, пожалуйста, а вот ты говоришь, что совершенно тебя не смущает, если ты окажешься нужным вот как, например, ведущий футбольной программы навеки вечные, до того, пока будет голос и здравый ум.
В. УТКИН: Да.
С. БУНТМАН: Но при этом ты не думаешь, что тебя будут пинать всю жизнь? Тебе через каждые два сообщения или два мнения будут: «Уткин, какой ты аналитик? Ты в футбол не играл, да и вообще все придумал, а нам навязываешь». Я только цитирую…
В. УТКИН: Это очень наскучивает быстро – отвечать на подобного рода вещи. Нет, меня это совершенно не беспокоит. Меня гораздо больше забавляет другое: меня уже лет пять призывают некоторые телезрители уступить дорогу молодым. Потому что мне, слава богу, всего лишь навсего 38 лет. Ну так уж получилось. А что касается «не играл в футбол», то здесь никому не приходит в голову, что физикой занимаются люди, которые никогда в жизни не были Квантами, например. Бернард Шоу, собственно, по этому поводу ключевую фразу сказал: «Я в жизни не снес ни одного яйца, что совершенно мне не мешает судить о качестве яичницы».
С. БУНТМАН: Да, ну и не обязательно быть бактерией, чтобы…
В. УТКИН: Да, не обязательно быть бактерией, правильно совершенно. Если бы футбол интересовал только тех, кто по-настоящему в него играл, он бы не был номером один в мире, вот и все. Это шахматы, скорее, такая игра.
С. БУНТМАН: Да, пожалуй, пожалуй.
В. УТКИН: В шахматы нужно только играть, а вот смотреть шахматы нельзя.
С. БУНТМАН: Поразительно, ведь смотрели же.
В. УТКИН: Были попытки, да. Их удавалось сделать более компактными, но сделать телевизионными их невозможно. Все равно если ты сам не играешь с этими гроссмейстерами и потом не читаешь текст партии, как некое произведение, ты не можешь… А футбол… Я вчера был в гостях у своих близких друзей на даче, к ним приехала родственница из Петербурга, женщина, в общем, не юных лет, это просто фантастика, как она смотрела, как вчера играл «Зенит». Она единственный, кто смотрела. Я, правда, такого случая просто не помню давно. Она поднимала статистику, интересовалась, готова была обсудить количество владений мячом. Она была из Петербурга, вот в Петербурге у них вот так у многих принято, да. И очень была счастлива за Кержакова, когда он первый раз забил с игры. Я тоже, кстати, рад за Саню, поздравляю его от души. Потому что он, в общем, тоже… пока он тут играл, в Москве, мы были хорошими товарищами, сейчас общаемся пореже, но все равно я дико за него рад.
С. БУНТМАН: Да. Нет, ну здорово. Я вообще считаю, что это…
В. УТКИН: И какая разница, играла она в футбол или не играла, и поймет ли она разница между «шведкой» и «щечкой» на практическом уровне. Да нет, абсолютно.
С. БУНТМАН: Я думаю, что у нее, не только, скажем, у Геннадия Орлова, который всю жизнь питерским футболом занимается, а у нее гораздо шире взгляд и глубже взгляд, шире и глубже…
В. УТКИН: Такой, какой он ей нужен, в ее жизни.
С. БУНТМАН: Да, какой он ей нужен, но она многое может передать. Ты говоришь, она знает, кто когда играл, она знает, кто сколько пробегал и зачем это надо, она знает статистику. И в этом отношении она знаток.
В. УТКИН: Да, у нее есть собственное пространство во всем этом, которое абсолютно не агрессивно по отношению к другим пространствам. И оно позволяет им сосуществовать.
С. БУНТМАН: Так, Василий… «Я прослушал, жаркий день, господа. Прослушал, прошляпил самое главное – объяснение трансфера». Какого трансфера? Опять тебя будут мучить про трансфер?
В. УТКИН: Я ничего еще не решил, я думаю. Я все скажу на днях, после вторника.
С. БУНТМАН: Товарищи, вам сообщат. После вторника сообщат.
В. УТКИН: Я, кстати, тоже очень увлекся, я не ожидал, что будет такой ажиотаж. Просто не ожидал, честно. Но как-то вот так, слово за слово, оказалось, что это многим интересно.
С. БУНТМАН: Ну да.
В. УТКИН: Это не трансфер, это просто попытка найти какое-то новое качество. Я считаю, что сейчас на футбольном канале у меня завершился определенный цикл, и я передал передачу ребятам, в смысле передал программу.
С. БУНТМАН: В смысле «Футбольный клуб»?
В. УТКИН: Да, «Футбольный клуб», я больше не буду его вести.
С. БУНТМАН: А решили, кто будет вести, кстати?
В. УТКИН: Практически решили, но мы подумаем, как это лучше объявить. После передачи я лично тебе скажу. Почему-то я подумал, что ты бы угадал. Ну ладно. Просто здесь, собственно, ведение – это единственный вопрос, который не будут сами ребята решать единолично, потому что это все-таки часть облика канала. И это, естественно, должно… У нас такие вопросы на уровне утверждений решает только директор спортивного канала Анна Владимировна Дмитриева, и это естественно. А во всем остальном какие-то новации, какие-то, возможно, будут еще видоизменения, ребята решают. И мне очень нравится, как у них это получается, потому что самый главный такой, самый, может быть, болезненный вопрос – это вопрос о дальнейшем лидерстве. На него же могут многие претендовать, да? Вот как здесь удастся примирить свои интересы с чужими. Не происходит никакого конфликта.
С. БУНТМАН: Здорово.
В. УТКИН: Это очень здорово, да. И я очень этому рад.
С. БУНТМАН: Скажи, пожалуйста, приноровиться к работе на радио, ты здесь работаешь и работал, пробовал на других радиостанциях. Вот что это для тебя такое?
В. УТКИН: Поначалу я помню, что меня очень веселило, что совершенно другое ощущение эфира. То есть ты можешь сидеть в темной комнате, ты говоришь практически сам с собой. Вот этого момента, когда тебе там в сильной или умеренной спешке попудрили лицо, причесали волосы, поправили галстук, тогда еще были галстуки обязательными, ты сел. Значит, засветили все эти яркие прожектора, софиты и прочее, и в какой-то момент ты говоришь: «Здравствуйте…». Тут все совсем как-то по-другому, как-то бытово. И это на самом деле и привлекательно до сих пор даже. Потому что мне кажется, что радио – это более доверительный разговор. Хотя, конечно, если сравнивать радио уже с репортажем спортивным, то это уже ближе.
С. БУНТМАН: Ближе гораздо, конечно.
В. УТКИН: … чем передача, где отчеканены должны быть формулировки и прочее, и прочее, и прочее. Потом мне нравится очень в радио то, что, мне кажется, существенно его отличает от телевидения – в радио гораздо больше потенциала интерактивного, то есть побольше контакта, общения со слушателями, со зрителями. Зритель и слушатель в данном случае совершенно одно и то же. На телевидении это все-таки гораздо более громоздко, там больше ограничений.
С. БУНТМАН: Там надо как-то это дело оформлять, представлять. Потому что, знаешь, взгляды в потолок, «здравствуйте, как вас зовут?»… почему-то всегда, сколько раз мы говорили, что зритель находится на потолке обязательно. «Здравствуйте. Как вас зовут?» – почему-то там ищут зрителя.
В. УТКИН: Это правда.
С. БУНТМАН: А здесь этого не надо, на радио это совершенно неважно.
В. УТКИН: Так что вот, поэтому вот так вот было с радио. Но самое, конечно, иное ощущение было, когда вот со мной случилась эта странная история, что я стал играть в спектакле. И это самое, что может быть приятного. Потому что как только ты что-то сделал хорошо, ты сразу почувствовал реакцию зала.
С. БУНТМАН: Да, сейчас ты попал, сейчас нормально…
В. УТКИН: И сейчас уже наш спектакль «День выборов», он уже все меньше похож на классическую постановку, а все больше похож на представление для своих. Когда люди приходят по четыре, по пять раз уже многие. А те, кто впервые, они скорее всего смотрели фильм или, по крайней мере, имеют полное представление. И это придает другой смысл, естественно, всем импровизациям и тому подобным вещам. И потом все-таки для спектакля по оригинальной пьесе в частном театре, вот мы осенью начнем восьмой сезон, это, конечно, достижение.
С. БУНТМАН: А что-нибудь еще будет?
В. УТКИН: Нет, в ближайшее время нет.
С. БУНТМАН: Нет пока идей таких?
В. УТКИН: Нет идей, у меня во всяком случае…
С. БУНТМАН: Нет, не у тебя, а вообще.
В. УТКИН: Нет, у меня очень близкие сложились отношения с ребятами, которые являются «Квартетом И». Ну, творческих планов совместных у нас нет. Я знаю, что везде говорят, что еще я снялся в фильме «Разговоры мужчин». Это не роль, это то, что называется канео минутное, это не считается ролью.
С. БУНТМАН: То есть появляется канео, и появляется сам Василий Уткин в роли самого себя.
В. УТКИН: Да, в роли самого себя. Это не то, это не то совсем. И конечно же, это не роль. Мне бы страшно хотелось еще посниматься в кино.
С. БУНТМАН: А скажи мне, пожалуйста, что для этого нужно? Ну сам же не пойдешь просить кого-то, чтобы тебя сняли.
В. УТКИН: У меня есть одна мятежная мысль, которую я не озвучу здесь до конца, просто потому что она для меня слишком дорога, и я еще очень далек от ее реализации. Но так получилось, что как-то она взялась у нас в разговоре. Однажды мы ужинали в одной компании с Дуней Смирновой, и я вдруг ей сказал, что вот мне кажется, что есть персонаж, которого я бы мог сыграть очень хорошо. И почему-то эта мысль находит некоторое понимание, скажем так.
С. БУНТМАН: Да?
В. УТКИН: Да, но ни о какой реализации сейчас даже нет речи. Просто вот мои товарищи, которые занимаются театром и кино, я с тех пор проверил эту мысль на некоторых из них, и все они говорят, что «да, действительно, возможно, это твоя роль».
С. БУНТМАН: Если это то, о чем я думаю, то это вполне… если о чем мы говорили, да.
В. УТКИН: Эта мысль мне слишком дорога, да. Мы, возможно, говорили об этом.
С. БУНТМАН: Говорили, да. Скажу слушателям, что мне кажется, что это очень близко к правде.
В. УТКИН: Я никаких шагов по продвижению не предпринимаю, просто иногда я думаю, что вот как было бы круто. Еще ближайшие лет 5 – 7 я подхожу для этой роли.
С. БУНТМАН: Подходишь, подходишь, все в порядке. «Как комментатор Уткин хорош, но слишком любезен к власти».
В. УТКИН: Вы знаете, вот мне кажется, что отношения с властью не должны беспокоить журналиста вообще. Я никак себя по отношению к власти не позиционировал, не позиционирую и позиционировать не планирую. Если кто-то думает, что, допустим, мои шуточки в утреннем «Развороте» – это проявление некой фронды, это абсурд. Потому что как раз фронда может проявляться в позиции, в приятии или неприятии того или иного шага. А шуточки всякие, смешилки – по-моему, это нормальное отношение. Просто нормальное отношение.
С. БУНТМАН: Но есть же вещи, которые ты не принимаешь вообще?
В. УТКИН: Конечно, есть. Просто я еще хочу сказать, что они возникают во мне реактивно. Я не тот человек, который имеет развернутую позицию, как надо, чтобы жила страна. Я смотрю, что вот… я могу среагировать на происходящее, это да. Я могу это принять или не принять. Но меня абсолютно не беспокоят мои взаимоотношения с властью. Вообще не беспокоят. У меня их просто нет. И я не испытываю какой-то ярко выраженной эмоции ни по отношению к кому бы то ни было. К ситуации – да, безусловно. Потому что перегораживать мост на Ленинградке – это даже не идиотизм, это просто… ну, не знаю. Мое отношение к власти формулируется очень просто, одной-единственной фразой могу сформулировать самое главное – меня очень беспокоит, что люди, которые что-либо решают, совершенно не собираются жить в нашей стране. Те, которые решают, как устроить дорожное движение, они не ездят по пробкам. Те, которые решают, как застраивать Москву, они в Москве не живут и жить не будут. Они будут жить в крайнем случае…
С. БУНТМАН: Просто не жить в стране – это не означает жить где-то в другой стране. Они внутри страны живут совершенно другой жизнью.
В. УТКИН: Вот это то, что меня беспокоит единственное. То, что я могу сформулировать. А все остальное, мне кажется… извините, это не политическая позиция, это житейская позиция. Вот и все.
С. БУНТМАН: Скажи, пожалуйста, вот эта такая игровая штука, гораздо больше, чем игровая, «Что? Где? Когда?» – это для тебя что?
В. УТКИН: «Что? Где? Когда?» – это для меня то, что как если бы вот ты в 35-летнем возрасте, например… То есть я не имею в виду то, что ты уже не слишком юный человек, а то, что для тебя это уже очень долго. Вот если бы у тебя была возможность играть за «Спартак»…
С. БУНТМАН: Да.
В. УТКИН: Вот для меня это именно и есть играть в «Что? Где? Когда?». И ничего более важного для меня на свете нет. Это то, чем я увлекался с детства, то, что я старался практически никогда не пропускать. И вдруг я оказался внутри… Ну, вот это тот самый случай, когда… Единственное, что меня обуревает на протяжении всей этой истории – это восторг. Я фанатею от этого занятия. Я, конечно, не ведущий игрок, и, в общем, я уже не раз размышлялю… не то чтобы не раз, просто у меня были такие моменты, когда я подумал, что, может быть, у меня не очень получается и мне не нужно этим заниматься. И тут вдруг, когда я об этом сказал, мне очень быстро объяснили, что от меня ждут, какими качествами я располагаю. И я понял, что нет, нет, не нужно.
Очень надеюсь, что вот в этом сезоне наша команда… Кстати, по голосованию зрителей там из разных команд выбирали, которые не смогли пройти определенный ценз, оставалось одно свободное место во всей серии. Сейчас вот мы ее получили по голосованию зрителей – наша команда, команда Алексея Блинова. Я еще раз хочу сказать всем «спасибо», кто за нас голосовал. И мы будем играть первую игру осенью, я сейчас точное число не знаю. Но надеюсь, что вы за нас поболеете. Я, по крайней мере, вас об этом очень прошу.
С. БУНТМАН: Восторг во всем, и вот в этой игрологике какой-то, появление из ничего, появление, вот когда проясняется вдруг картина или как-то выскакивает совершенно неизвестная вещь, и подготовка же здесь есть, ну все, все…
В. УТКИН: Все на свете, все на свете. И самое главное, понимаешь, я пришел в эту команду, когда она была самой что ни на есть суперзвездной. Так вышло, что вот у них освободилась одна вакансия, и мне предложили ее занять. А на следующий год команда стала меняться, она перестала быть суперзвездной по факту. Потом оказалось, что команда Козлова стала символом уже клуба в этот момент. Сейчас наша команда уже в очередной раз немножко, получилось, переформировалась. И казалось бы, что вот нащупалось, вот пошло. И мы, представляешь, мы попадаем играть в день, когда погибает Лех Качиньский. То есть игра, которая началась с соболезнования, игра, в которой не было музыкальной паузы по этому поводу.
Все это понятно. Но это так нахлобучило, как ни странно. Я вот не думал, что так будет. Атмосфера была совершенно другой, вообще другой. И мы опять в итоге проиграли. Нам для того, чтобы победить в своей игре, по крайней мере как серия сложится, нам нужно показать вот свою игру. Сейчас в «Что? Где? Когда?»… вот сейчас в Баку будет большой турнир, на который мы, наша команда телевизионная, тоже едем, будем там играть, не знаю, в конкурсе или не в конкурсе. Мы туда едем просто для того, чтобы получить практику, чтобы лишний раз посидеть за столом. Бросаем все свои дела, едем, будем играть. Мы прямо вот на это очень сильно настроены. Я думаю, что песню не будем слушать, ее уже слышали тысячу раз наши слушатели. Давайте, может быть, договорим.
С. БУНТМАН: Ну давай договорим. У всякого правила есть исключение. Мы так решили. Наташа, звукорежиссер, не будем. Она наш не слушает, смотри. Я сказал: «Мы решили песню не давать». А она нам дает заставку. Хорошо, ладно. «Ага, особенно ближе к власти, когда кроет спортивное начальство».
В. УТКИН: Спортивное начальство – это не власть.
С. БУНТМАН: А спортивное начальство – это кто?
В. УТКИН: Спортивное начальство? Ну я не знаю, наверное, это глава Олимпийского комитета, министр спорта, президент РФС. Мне же президент РФС не начальник, поэтому чего я буду с ним обсуждать-то? Я обсуждаю его деятельность, он может высказать интерес к моей. Ну мы вообще в параллельных мирах, так сказать, живем абсолютно. То же и с министром спорта абсолютно.
С. БУНТМАН: Скажи мне, пожалуйста, в самые бурные времена и в самые какие-то времена смешения всего на свете, в том числе и смешения власти с другими профессиями у нас, тебе никогда вот что-нибудь порешать, поправить, поуправлять не хотелось?
В. УТКИН: Нет, нет, мне кажется, что я на своем месте. Мне кажется, что я на своем месте, и я вот хочу именно этим заниматься. Мне кажется, у меня это получается неплохо. На самом деле то, что касается не только, собственно, личных каких-то склонностей, талантов и так далее, я считаю, что вот то, чем я занимаюсь, и в частности я занимаюсь на футбольном канале много лет, на НТВ-Плюс, вот у меня есть только по-настоящему существенное такое качество, талант, может быть, его можно назвать – я умею собирать людей. Вот в каком-то таком человеческом смысле. Я этим хочу заниматься дальше, у меня это получается.
С. БУНТМАН: Даже вот в этом есть такое ощущение количественного движения своей жизни и своего собственного развития. Сейчас я соберу пять человек в маленькую студию, потом я соберу сто человек в небольшую редакцию, потом я соберу пять тысяч человек в небольшом поселке, потом я соберу 140 миллионов…
В. УТКИН: Ну в этом месте уже слово «мы», конечно, подразумевается, потому что это в одиночку сделать невозможно. Ну, в общем, я в данном случае говорю не о себе, потому что это невозможно, просто это заслуга, которую себе приписать невозможно. Поэтому я говорю просто о факте жизни. Когда-то, в общем, из «Футбольного клуба», по большому счету, вырос «Футбольный канал». Мне кажется, что сейчас из нового поколения «Футбольного клуба»… происходит смена поколений на «Футбольном канале», которая не является, естественно, ни в каком смысле конфликтной, никто никого не вытесняет.
С. БУНТМАН: Это не выпихивание стариков?
В. УТКИН: Нет, абсолютно. Это расширение. Расширение количества жанров, количества людей, которые этим занимаются. И сейчас это будет происходить. Вот я надеюсь, что все происходит вовремя. И, в частности, у ребят получится и «Футбольный клуб» вести дальше, и просто стать самостоятельными медийными фигурами. Думаю, они к этому, в общем, практически готовы.
С. БУНТМАН: Бывают потери, которые тебя… вот потери каких-то людей, на которых ты надеешься, каких-то молодых, например, журналистов или уход друзей. Я не имею в виду уход из жизни, а вот какое-то совершенно бросание в другую сторону бывает. Или даже когда их просто убирают с какой-то работы. Вот что для тебя самое обидное, скажи, пожалуйста, вот в этом во всем? Или это вообще не производит на тебя впечатления?
В. УТКИН: Производит, но как-то не остается глубоко в сердце. Потому что, мне кажется, наша профессия представляет собой не достижения, а сам процесс. И если ты как-то оказался в ситуации, когда тебя кто-то в чем-то ограничивает, на самом деле это просто повод зайти с другой стороны. Это все не бывает навсегда. Ты из в дверь – они в окно. Ну я очень упрощенно сейчас говорю. Конечно, у меня было немало по этому поводу разочарований. Но все это абсолютно несопоставимо с тем, что мы называем разочарованием в обычной жизни.
С. БУНТМАН: Ну а сейчас мы просто выйдем в дверь, потому что передача наша завершилась. Спасибо, Вася.
В. УТКИН: Спасибо.