«2023» с Павлом Лузиным
Отправка призывников не вписывается в чудовищную сделку с обществом. Если сейчас российское общество торгует своей кровью, продает, то с призывниками так не получится, потому что за призывников цена не установлена…
Поддержать канал «Живой гвоздь»
М. КУРНИКОВ: Здравствуйте! В эфире программа «2023». И я рад приветствовать гостя этой программы – Павла Лузина. Здравствуйте, Павел.
П. ЛУЗИН: Здравствуйте, Максим. Здравствуйте все.
М. КУРНИКОВ: Товарищ эксперт, разрешите поздравить вас с началом весеннего призыва. Завтра он начинается.
П. ЛУЗИН: Да, да, да. Да, завтра начинается.
М. КУРНИКОВ: Что это означает на практике?
П. ЛУЗИН: Это означает на практике стандартную ротацию призывников. И самые-то интересные здесь два момента. Первый момент – это то, что 147 тысяч они хотят призвать по плану. С 2011 года это крупнейший призыв. Были более крупные призывы в 2009-2010 годах, когда пытались по плану по 250, по 260 тысяч набирать. Они не набирали их в полной мере, естественно, но тогда это было связано с переходом с двухлетней армии на однолетнюю армию. Имеется в виду срок службы по призыву сокращался с двух лет до одного года. И поэтому там выпадало большое количество солдат и надо было потихоньку это компенсировать. Но с тех пор призывали обычно в районе 135 тысяч в среднем, иногда меньше.
А в прошлом году эта вся система поломалась, потому что весенний призыв при плане в 134,5 тысячи человек набрать смог только, судя по тому, что говорил Шойгу в конце весеннего призыва, сколько они отправили в войска, набрать смог 89 тысяч. То есть треть куда-то делась, не пришла. Может быть, не 89, а 94. Ну, условно. Шойгу давал свой комментарий за три дня до окончания весеннего призыва. И обычно в эти три дня уже никого никуда не отправляют, все уже давно отправлены. Поэтому 89.
План на осенний призыв они сократили до 120 тысяч. И судя по всему, 120 тысяч тоже не набрали. Сколько набрали, непонятно. Но просто по свидетельствам разных региональных военкомов в начале декабря 2022 года интересная была ситуация. Там одни военкомы декларировали, что они на 80% за месяц призыв выполнили, на 90%, а другие скромно говорили: «Ну, у нас 15%». То есть за месяц сложно было бы им набрать. С чем связаны такие диспропорции? С тем, что у разных регионов есть определенные традиции отправки основной массы призывников в определенные войска. То есть, грубо говоря, из Оренбурга очень многие служат в РВСН, из Оренбургской области.
М. КУРНИКОВ: Потому что там ракетная армия.
П. ЛУЗИН: Да, да. Но они же не только в свою ракетную армию.
М. КУРНИКОВ: Естественно. Но эта ракетная армия разбросана была.
П. ЛУЗИН: Да, да, да. А, допустим, из Татарстана многие призывники едут на Балтийский флот служить и вообще на флот.
М. КУРНИКОВ: Плюс есть всегда закрепленные за городами подводные лодки.
П. ЛУЗИН: Ну, не всегда.
М. КУРНИКОВ: Но так бывает.
П. ЛУЗИН: У нас же не за каждым городом подводная лодка подшефная. А есть, допустим, регионы, у которых 80-90% призывников идут служить в сухопутные войска. Но там как раз и были недоборы, судя по всему. Поэтому сейчас 147 тысяч – это попытка еще донабрать хотя бы часть тех, кого недонабрали. Потому что, ну ладно, год армия – много же разных частей и гарнизонов – может еще как-то поработать с недобором, но если он становится систематическим, то тогда встает вопрос, что там уже деятельность будет нарушаться, жизнедеятельность гарнизона.
М. КУРНИКОВ: А откровенно говоря, зачем сейчас армии так много призывников? Призывников формально на фронт не отправишь, с ними возни. Зачем так много?
П. ЛУЗИН: Смотрите, призывников на фронт не отправишь, но из кого набираются контрактники? Контрактники набираются из призывников всегда. Если у вас нет призывников – значит, у вас нет работы по набору контрактников. Это раз. Во-вторых, из тех призывников, которых набрали в прошлом году с грехом пополам, желающих идти на контракт стало еще меньше. Отсюда встает вопрос, что ротация личного состава начинается стопориться.
Кроме того, вот мы говорим, да, срочников не отправляют, призывников не отправляют на войну. Но, во-первых, отправляют. Отправляют не воевать. Пока отправляют копать окопы. Даже музыкантов военных отправляют копать окопы. Которые по призыву служат в военных оркестрах, их отправляют копать окопы. И от этого никуда не деться. В начале войны срочники и в боевых действиях участвовали непосредственно. Это один аспект.
А второй аспект очень важный. Как говорят американцы, слон в комнате. Вот слон в комнате – это то, что неотправка призывников на войну – это добрая воля Кремля. Потому что по российскому законодательству призывник может быть отправлен в зону ведения боевых действий после 4 месяцев службы в армии. 4 месяца – это больше, чем контрактник. Контрактник через 3 месяца может быть отправлен на войну. Но этот срок 4 месяца – он существует. И никто его не отменял. Он существует с 1999 года. И, в общем-то, в любой момент Кремль может призывников начать отправлять на войну. И ничего его не остановит.
М. КУРНИКОВ: Это какая-то психологическая граница?
П. ЛУЗИН: Я думаю, да. Почему? Потому что призывник не получает деньги (зарплату), не получает боевые надбавки. И даже в случае увечий или гибели призывника за него платит – допустим, пенсия по утери кормильца – не Министерство обороны, а за него платит Пенсионный фонд.
И здесь получается, что Кремль эту войну ведет ведь не столько самостоятельно (вот он волей своей решил воевать и воюет), он воюет, опираясь на определенные группы поддержки в разных социальных слоях российского общества. И это мы тоже не можем игнорировать. И Кремль, по сути, покупает лояльность этих людей. То есть, грубо говоря, человек идет на войну, он там погибает, но есть надежда у его семьи, что 7 млн они получат. Получают не все, получают не сразу, но, по крайней мере, надежда есть, такое обещание существует. Да, за увечья тоже существуют выплаты.
Кроме того, когда воюют контрактники, за них платит Минобороны. Там все эти градации понятны: пенсия по инвалидности от Минобороны, пенсия по утрате кормильца от Минобороны. Там все понятно. Там есть сделка. Чудовищная, но это сделка с обществом. А отправка призывников в эту сделку не вписывается. Если сейчас российское общество торгует своей кровью, продает, то с призывниками так не получится, потому что за призывников цена не установлена.
То есть мы сейчас находимся с вами в ситуации Швейцарии XVI века. Там тоже был такой феномен торговли кровью, когда деревни отправляли парней молодых на все войны европейские в виде наемников и получали за это деньги.
Вот сейчас, по сути дела, происходит то же самое. Российская провинция отправляет на войну мужчин в надежде на получение денег. Да, это зарплата контрактника, которая с учетом всех надбавок боевых и так далее и так далее может до 90-120 тысяч рублей доходить. Плюс выплаты возможные по увечьям, по гибели. Еще, естественно, ветеран боевых действий, льготы и прочее, прочее, прочее. Ведь, кстати, и мобилизованные тоже в массе своей заключили контракт. Волей-неволей, им там его подсовывали и так далее, но они заключили контракт. Даже чтоб получить единовременную выплату 195 тысяч рублей, которую ввели в ноябре, там четко оговаривалось: «При заключении контракта». Хочешь 195 тысяч – подписывай контракт.
М. КУРНИКОВ: Павел, а вам понятно, вот эти 195 тысяч разовые, окей, а потом что получают мобилизованные? Как контрактники?
П. ЛУЗИН: Насколько я понимаю, да. Но здесь такой момент, что попадают они иногда в плен. И они дают интервью иногда. И из этих интервью следует, что зачастую они сами не знают, что они получают. То есть что-то они получают, но для них эти деньги – это какая-то абстракция. То есть они их особо не наблюдают. И здесь, естественно, встает вопрос, сколько боевых дней они провели и так далее, то есть как поставлен учет. Ведь учет боевой работы ведется. Сидит писарь в тетрадочку записывает, сколько дней провели на передовой в условиях боевых действий и из этого рассчитывается потом повышающий коэффициент по выплатам.
Кому-то доплачивают вроде как регионы отдельно. ЯНАО (Ямало-Ненецкий), например, что-то доплачивал. Татарстан тоже какие-то выплаты вроде делал или делает.
М. КУРНИКОВ: Москва.
П. ЛУЗИН: Москва. Но из Москвы не так много. Соответственно, какие-то выплаты есть, но они несистемные. Вот то, что системно видно, то, что в опубликованных документах видно, – это единовременная выплата 195 тысяч, которая в значительной степени расходуется на покупку этими мобилизованными экипировки, еды и прочее-прочее. А что там дальше с ними происходит… Насколько я понимаю, те, кто подписывает контракт, они получают зарплату контрактника. Если какая-то часть мобилизованных не подписала контракт, то здесь вообще непонятно, как они получают.
Потому что там же история какая была? Вот Путин пообещал, что мобилизованные будут стабильно получать 195 тысяч рублей. Потом, когда опубликовали постановление, там выяснилось, что эти 195 тысяч рублей – это разовая выплата. И нет нигде документа, в котором сказано было, что мобилизованный каждый месяц обязан получать 195 тысяч рублей. Опять же как бы они эти деньги получали, когда рядом будет взвод контрактников сидеть, которые получают 90-100 и видят, что мужики рядом получают 195 регулярно? Что будет?
М. КУРНИКОВ: Да еще и позже них пришли.
П. ЛУЗИН: Да, да. Это будет та же самая история, как с премиальными мотивирующими выплатами в 2009-2010 году, когда Сердюков менял систему денежного довольствия для военнослужащих. И там получалось так, что кому-то приходили огромные премии, а кому-то премии не приходили. Но все свелось к тому, что те, кому премия большая приходила, просто делились со всеми остальными. И так это работало.
И, в общем-то, это так сейчас работает в бюджетной сфере. Когда, например, барышня готовится стать матерью, ей начинают делать большие выплаты в учреждениях, чтобы у нее потом декретные выплаты были хорошие из Фонда социального страхования. Но она с этих выплат больших (премиальные, надбавки и так далее), она просто делится этой премией со всем отделом или со всей организацией. И в итоге у нее на руках-то остается то же самое, но потом декретные будут получше.
И вот эта система в армии работала бы точно так же. То есть если бы мобилизованные получали в два раза больше контрактников, эти мобилизованные бы просто эти деньги отдавали тут же этим контрактникам.
М. КУРНИКОВ: Павел, ну вот возвращаясь к началу призыва. Начало призыва автоматически означает, что не будет мобилизации, как минимум во время призыва, так?
П. ЛУЗИН: Да, потому что два процесса сочетать очень сложно. Мы это видели по прошлому году. И даже Герасимов признавал, что система мобилизации работает плохо. Но здесь есть другая история. Здесь есть история с добровольческими формированиями.
М. КУРНИКОВ: Да, было несколько сейчас утечек, что мобилизацию решили не проводить, якобы решили заставлять руководителей трудовых коллективов отправлять добровольцев на фронт.
П. ЛУЗИН: Типа того. В феврале Минобороны разработало большую многостраничную бумажку – порядок комплектования добровольческих формирований и порядок прохождения службы в этих добровольческих формированиях. И приказ Минобороны вступил в силу официально с 7 марта. Там даже его анонсировали и «Российская газета», и «Парламентская газета». Но 7 марта он не был опубликован, что странно. Его опубликовали только через пару недель после этого или дней через 10: то ли Минюст с регистрацией там что-то застопорился, то ли они там окончательное решение принимали. Но, в общем, сейчас этот порядок вступил в силу официально с 7 марта. Он есть.
По этому порядку добровольческие формирования – это такие нерегулярные соединения и, собственно, формирования в составе Вооруженных сил Российской Федерации, которые комплектуются на базе каких-то воинских частей, но не являются этими воинскими частями. То есть даже командиры этих добровольческих формирований, которые будут назначаться Министерством обороны из числа офицеров, сержантов-контрактников и так далее и так далее, они будут командироваться от этих воинских частей в эти добровольческие формирования.
И эти добровольческие формирования почему нерегулярны? Потому что там нет никакого четкого регламента их численности, их оснащения и прочее-прочее. Это может быть 100 человек, это может быть 500 человек. Чем они будут вооружены? Тем, что даст воинская часть. Воинская часть, понятно, отдавать все не будет, даст в лучшем случае униформу и автомат.
Но эти добровольческие формирования чем отличаются от обычной контрактной службы? Там тоже доброволец заключает контракт, он тоже получает зарплату, но этот контракт, в отличие от армии нормальной, он все-таки, я так понимаю, краткосрочный (полугодовой, 9-месячный, годовой).
М. КУРНИКОВ: А как может быть срочный контракт во время мобилизации?
П. ЛУЗИН: А вот это интересно. Там это все прописано. То есть стандартный контракт, первый контракт солдата-контрактника – это два года. Потом он может быть три года и так далее. Но обычно двухлетний. Здесь не указано, на какой срок контракт заключается. То есть будут, видимо, подкупать тем, что «парень, полгода, а в условиях боевых действий, кроме того, что повышенные выплаты, там еще день за два, день за три считается, ты за полгода отслужишь вообще все».
В этом постановлении четко сказано: «При наборе добровольцев приоритет отдавать тем, у кого есть уже за плечами опыт военной службы и военно-учетная специальность». Но «приоритет отдавать» – это не значит обязательно набирать только их. Набирать могут кого угодно.
М. КУРНИКОВ: Даже не служивших?
П. ЛУЗИН: Гипотетически – да. Ограничений, по крайней мере в том, что я видел, – может быть, я где-то пропустил, я говорю, бумага длинная, но я ее всю прочитал – ограничений на набор не служивших, в принципе, нет. В конце концов, есть начальная военная подготовка. В конце концов, есть какое-никакое слаживание у добровольцев. У нас же если люди со средним специальным образование и с высшим образованием, когда призываются в армию, могут сразу заключить контракт и стать контрактниками. Они же, не имея опыта службы, становятся контрактниками. Ну, 3 месяца потренировались и идите воевать. Здесь, я думаю, примерно та же самая история будет.
Там есть четкий пункт в этом положении, что доброволец, заключивший контракт, он может расторгнуть контракт по собственному желанию в любой момент службы и перестать быть добровольцем и он будет командирован в часть-формирователь, сдаст там оружие, униформу, какие-то еще выданные приспособления и отправится домой. Либо у него закончится контракт, и он точно так же будет отправлен в часть-формирователь, сдаст оружие, униформу и отправится домой. При одном условии – что в данный момент добровольческое формирование не привлекается к выполнению боевых задач и не находится в зоне ведения боевых действий.
То есть как только добровольцы попадут в зону ведения боевых действий… Точно так же, как с контрактниками, сейчас которые мобилизованы, у которых контракт должен был закончиться в сентябре, в октябре, в ноябре, но он продлен бессрочно. Они тоже заложники ситуации. Вот эти добровольцы – они формально не заложники ситуации, они, в отличие от мобилизованных, могут контракт расторгнуть всегда. Но как только они попадают в зону ведения боевых действий – назад дороги нет, они никуда оттуда уже не денутся. По крайней мере пока соответствующая воля государства не будет проявлена.
Поэтому, я так понимаю, сейчас будет упор делаться именно на набор добровольцев, будут всячески заманивать, особенно ребят, у которых нет ни среднего специального, ни высшего образования, которые 9-11 классов сельской школы, в маленьком городке, которые плохо осведомлены о своих правах, никаких положений о добровольческих формированиях они не читали.
Им просто будут говорить: «Чувак, вместо того чтоб служить год, вместо того чтоб потом подвергаться угрозе мобилизации и так далее, вот сейчас, вот смотри, 4 месяца, 6 месяцев, 9 месяцев контракт. Будет денежка хорошая. Поедешь. Все хорошо. Доброволец, почетное звание. Потом еще ветеран боевых действий. Твой муниципалитет тебя в очередь поставит на жилье, твоих родителей дровами будет регулярно обеспечивать. В общем, все для тебя, пожалуйста».
Сейчас же еще у нас губернаторы тоже привлекаются к проведению вот этих кампаний. То есть здесь уже на уровне региона будут кормить обещаниями и так далее. Все для того, что набрать какую-то массу людей, которую можно будет пустить в расход, но опять же купив их лояльность. Не призывников пока что (призывники – эта опция остается, но она на крайний случай), а именно для того, чтобы покупать таких краткосрочных добровольцев.
Потому что контрактников сейчас набрать стандартных очень сложно. Никто не хочет идти. Все понимают, что это как военное холопство, то есть ты подписал контракт на два года, а сколько ты будешь служить в армии, никто не знает. Те люди, которые заключили контракт осенью 2020 года, они уже третий год служат и не знают, когда это все закончится.
И не все из них отправлены на войну. Кстати, очень много ведь контрактников и в других видах и родах войск, которые тоже не могут никуда уволиться. Вот они сидят в гарнизоне, тянут лямку, на самом деле депрессуют и очень боятся, как бы их на войну случайно ни отправили.
М. КУРНИКОВ: Павел, согласно тому, что опубликовал Сергей Алексашенко, по его сведениям, его источники говорят, что этих людей должны вроде бы как с предприятия отправлять, а при этом с предприятий нельзя их увольнять и нужно им выплачивать зарплату. Понятно ли, вот эти добровольцы откуда деньги получают? Могут ли они действительно получать и оттуда, и оттуда? Как это вообще должно работать?
П. ЛУЗИН: Гипотетически такое может быть. Но по положению, которое я здесь упоминал…
М. КУРНИКОВ: Рекламировал.
П. ЛУЗИН: Да, рекламировал. Они заключают контракт с Минобороны, и им должно Минобороны выплачивать. Возможно, это будет тоже способом подкупа: «Парень, мы тебя берем, забираем с твоего автосервиса и так далее, но тебе должен будет и автосервис еще платить, представляешь? А если автосервис не будет платить тебе (или завод, лесопилка, где работал человек), то мы тебя прикроем. К ним придет проверка. В конце концов, самый справедливый российский суд во всем разберется, ты все деньги получишь».
Проблема в том, что такая схема сработает только в одном случае. Она сработает только с какими-то государственными предприятиями или окологосударственными, потому что никто не будет кормить, особенно малый средний бизнес, ушедшего на фронт добровольца, на протяжении нескольких месяцев выплачивать ему зарплату.
Нет, там будет, я думаю, оформляться очень просто. Это увольнение по собственному желанию. И, в конце концов, если человек начнет артачиться, будет говорить: «Но я же доброволец, иду защищать. Ничего подписывать не буду», тогда уволят по статье. Почему? Потому что всегда можно найти нарушения у человека трудовой дисциплины и так далее задним числом и уволить его по статье опять же задним числом, до того, как он отправился в добровольческое формирование. И здесь предпринимателей можно будет понять.
Кроме того, огромная масса людей работает на ГПД, огромная масса людей получает, особенно на малых предприятиях, зарплату сдельную, то есть в конвертах, и плюс огромная масса потенциальных добровольцев – это сотни тысяч человек – они работают вахтовым методом. А вахтовый метод не предполагает выплату зарплаты за пределами вахты. То есть эти люди не будут ниоткуда получать деньги, кроме как от Министерства обороны. Поэтому, я думаю, это все тоже такая замануха, что называется.
В конце концов, эти люди рискуют и жизнь потерять, и здоровье потерять, а потом в лучшем случае получить от Минобороны какую-то выплату единоразовую. Потому что по российскому закону, допустим, пенсию по инвалидности и пенсию по утрате кормильца Минобороны платит только контрактникам и офицерам.
М. КУРНИКОВ: А добровольцам?
П. ЛУЗИН: А призывникам и добровольцам платит ПФР. Там другие цифры.
М. КУРНИКОВ: Пенсионный фонд.
П. ЛУЗИН: Да, да, да. Но сейчас не ПФР, там сейчас объединили же все фонды.
М. КУРНИКОВ: Ну, понятно, да.
П. ЛУЗИН: И тут опять же встает вопрос с этим новым положением о добровольческих формированиях, когда люди будут заключать контракт именно с Министерством обороны, как там это все будет оформляться. Но, поверьте, Минобороны переплачивать не будет. Это 100%.
М. КУРНИКОВ: Павел, полшага от армии. Я напомню нашим зрителям, но вы-то, наверное, помните, что в первые месяцы войны много говорилось о Росгвардии, о выполнении ими задач чуть ли не боевых, потом, понятно, по боевому охранению объектов прямо практически на линии фронта. А где сейчас там Росгвардия? Почему о ней почти ничего не слышно? Какие функции она выполняет в этой войне сейчас?
П. ЛУЗИН: У нас же все приграничные с Украиной регионы и оккупированные регионы, включая Крымский полуостров, они находятся в зоне военного положения или частичного военного положения. А, соответственно, Росгвардия там несет усиленную службу. Я так понимаю, это тоже была часть такой административной сделки, что росгвардейцев сильно на передовую не отправлять. Они понесли большие потери в первые месяцы (особенно февраль и март). Они занимаются тем, что усиленно несут службу в Крыму, в Ростовской области и так далее и так далее.
Плюс Росгвардия очень большая визуально, когда мы смотрим, что там 350-400 тысяч человек служащих. Но 100 с лишним тысяч – это ФГУП «Охрана»; это охранники, которые охраняют все: администрации, даже школы некоторые охраняют. Дальше это огромный штат чиновников, просто гражданских служащих, которые занимаются выдачей лицензий на оружие, выдачей охранных лицензий, контролем этого всего-всего.
А, собственно, то, что было Внутренними войсками МВД, то, что стало Росгвардией, там огромная масса людей привлечена к охранению всех вот этих объектов стратегических и предприятий – это и гидроэлектростанции, и мосты, и заводы, предприятии и прочее-прочее. Там порядка 25 тысяч – это то, что ОМОН, это то, что разгонять на местах демонстрантов протестующих. Их тоже никуда не отправишь.
М. КУРНИКОВ: Ну как, частично они были отправлены.
П. ЛУЗИН: Они были. Они погибли. И, в общем-то, встал вопрос, что все они там погибнут, а кто здесь будет разгонять тогда демонстрантов? И вот остается там, собственно говоря, от Росгвардии, которую куда-то можно отправить, несколько десятков тысяч человек. И их жалко, потому что это тоже определенный резерв. И кроме того, часть из этого резерва составляют чеченские формирования Росгвардии. Те же кадыровцы – это же не сферические кони в вакууме. У них же есть должности, звания. Они как раз в Росгвардии и служат в массе своей.
И кроме того, опять же ОМОН, там 25 тысяч. Но остальные-то бывшие Внутренние войска, они же тоже привлекаются к охране правопорядка не только в приграничных регионах, но и в других регионах России. Потому их тоже берегут, потому что боятся внутренней турбулентности.
Поэтому Росгвардия гигантская, но она бестолковая. Как охранники они имеют смысл, играют роль, как участники каких-нибудь конфликтов в Чечне, когда там комбатанты, нерегулярные формирования и гражданское население можно прессовать и кошмарить силами Росгвардии, которая и готовилась, в общем-то, в значительной мере к борьбе против гражданского населения и против нерегулярных формирований. А против регулярной армии Росгвардия – это беспомощные котятки.
М. КУРНИКОВ: Ну ничего себе! Они вооружены и оснащены, в общем-то, как регулярная армия. У них такое же отделение с таким же снайпером, с таким же автоматом, с таким же гранатометом и так далее.
П. ЛУЗИН: Ума не хватает. У них вооружение-то есть, а умения-то воевать нету. Ведь не вооружение воюет – воюют люди. Росгвардия здесь ничем от обычных военных по уровню интеллекта не отличается, а даже, наоборот, уступает очень сильно военным, которые тоже, как мы видим, не блещут подготовкой и тренировкой. Росгвардейцы всю жизнь, сколько Росгвардия с 2016 года существует, а до нее Внутренние войска, начиная даже еще с конца 80-х годов, всю жизнь, то есть больше 30 лет, они тренируются для того, чтобы бороться с внутренними беспорядками еще на территории Советского Союза и с подавлением всяких повстанческих движений, нерегулярных вооруженных формирований.
Они ничего другого не умеют. Они не знают, как воевать в современной войне.
М. КУРНИКОВ: А те формирования, которые были на Кавказе (из Чечни, Ингушетии, Кабардино-Балкарии), у них уровень подготовки выше или такой же?
П. ЛУЗИН: Да такой же.
М. КУРНИКОВ: Все-таки у них был режим КТО когда-то, у них есть какой-то накопленный опыт.
П. ЛУЗИН: Режим КТО был, но это же тоже борьба с нерегулярными, с повстанческими всякими формированиями. Это контрпартизанская борьба в лучшем случае. А кроме того, у нас в Вооруженных силах язык коммуникации русский. Проблема с кавказскими республиками – что уровень владения русским языком очень низкий.
М. КУРНИКОВ: Ну!
П. ЛУЗИН: На самом деле. Они могут понимать только своих командиров, которые представляют собой тот же самый этнос, из которого какое-нибудь кабардино-балкарское либо чеченское соединение состоит. Не может пермяк командовать взводом чеченцев. Не может чеченец командовать взводом ингушей росгвардейцев или кабардино-балкарцев. Это, на самом деле, тот процесс, который мы еще шесть лет назад описывали с коллегами. Это процесс варваризации российской армии. То есть то, что было в Древнем Риме позднем.
М. КУРНИКОВ: В армии все-таки другие процессы. То есть дагестанцы служат по всей России.
П. ЛУЗИН: Дагестанцы служат. Их долгое время не брали. Потом был определенный запрос и общества дагестанского, и руководства – их стали брать. Ну, Каспийская флотилия, например. Там есть морская пехота, соответственно, на территории Дагестана. И их там недалеко от дома держат. И особо их много не берут в армию.
У нас для того чтобы поступить в военное учебное заведение на офицера, надо по русскому языку иметь 34 балла минимум, по математике надо иметь 27 баллов и по обществознанию тоже где-то в районе 34 баллов. То есть минимальные проходные в командные училища, которые сухопутные войска, воздушно-десантные войска и так далее. То есть там берут, в общем-то, невыдающихся выпускников российских школ из очень плохих школ из бедных регионов и так далее и так далее.
Поэтому здесь эта варваризация – она не столько этническая, она социально-экономическая. То есть просто люди так жили, что и офицер у нас в итоге получается не умеющий читать и писать внятно, сносно, не умеющий, естественно, обрабатывать какие-то большие объемы информации и получать новые знания, не умеющий учиться, и солдаты точно такие же. Иногда даже солдаты, поскольку у нас в армию призывают людей с высшим образованием, со средним образованием, они даже не иногда, а нередко по интеллектуальным своим качествам и моральным качествам превосходят офицеров, которые ими командуют.
М. КУРНИКОВ: Павел, мы так или иначе упоминали о том, что людей с предприятий будут призывать. Но многие предприятия как раз нужны для того, чтобы вести эту войну. Я говорю не только про оборонные предприятия, но и предприятия нефтяной промышленности и так далее. Есть ли какие-то сферы, которые получили бронь, грубо говоря? Есть такое вообще слово «бронь» в этой мобилизации и в этом привлечении людей на войну?
П. ЛУЗИН: ВПК вроде добился брони. ВПК – это официально 2 млн человек. То есть суммарно занято в ВПК. Это не только рабочие, инженеры, это административный персонал. Порядка 2 млн человек. Что еще? Другие предприятия гражданских отраслей – там как договорятся. И вообще, я думаю, на самом деле, российская власть очень сильно преувеличивает тот ресурс, на который она рассчитывает, что вот сейчас мы с фанерных комбинатов местных в Архангельской области и где-нибудь еще, с каких-нибудь целлюлозно-бумажных комбинатов, с каких-нибудь нефтяных заводов, раз им надо будет сокращать добычу и переработку, что мы наберем сейчас кучу людей.
Да вряд ли. Вряд ли они наберут, потому что, в конце концов, есть определенная солидарность и на этих предприятиях. И даже осенью в мобилизацию далеко не все отделы кадров шли на сотрудничество с военкоматами. Кого-то предупреждали: «Парень, не появляйся пока на работе: за свой счет приболел и еще что-то. Сейчас тут военкомат пришел». Кого-то лесом отправляли. Было такое, что сотрудники отдела кадров прикидывались валенками и говорили: «Слушайте, мы тут никого не знаем на предприятии. Мы новенькие, недавно работаем. У нас тут вообще 2/3 на ГПД работает. Мы ничего не можем сделать». Где-то руководители предприятий или мастера в цехах, понимая, что они не могут расстаться с сотрудниками, они там правдами и неправдами защищали их от мобилизации и так далее. Я думаю, здесь сейчас будет тот же самый процесс происходить.
Конечно, кого-то наберут. Особенно если это какие-нибудь федеральные казенные учреждения, на которые сейчас будут сокращать расходы, а соответственно, будут должности резать и так далее, какие-нибудь, я говорю, аффилированные с региональными властями предприятия. Может, они кого-то и смогут поставить под ружье.
Но в целом я не думаю, что тут будет какой-то большой энтузиазм. Скорее будет подспудное такое сопротивление в виде саботажа, что совершенно классическая форма поведения для российского общества. Это часть политической культуры. Не открытый протест, а саботаж, фига в кармане, прикинуться шлангом, прикинуться валенком.
М. КУРНИКОВ: Я скажу, что у нас осталось совсем немного времени, 12 минут. Много еще тем. Мы сейчас ускоримся и постараемся больше тем зацепить. Но прежде я скажу, что я рад представить книгу в магазине shop.diletant.media: Морис Дрюон, «Проклятые короли». Заходите на shop.diletant.media и берите. Почему мне приятно? Потому что вы упомянули в начале оренбургскую ракетную армию, а у Мориса Дрюона, между прочим, оренбургские корни, не поверите. Да, тоже удивился, когда узнал. Еще раз скажу, shop.diletant.media. Там и другие книги тоже есть. Плюс приветствую всех, кто слушает нас в приложении «Эхо». Подписывайтесь на группу в Telegram и так далее.
Павел, мы видели кадры, все видели. Не понимаем только, где они сняты, как они сняты, для чего они запущены. Большое количество западной техники стоит в полях Украины и прям газует, вот сейчас как будто прям уже вперед наступать. Что это такое?
П. ЛУЗИН: Морально-психологическое давление. Это правильно со стороны Украины. Но мы сейчас абсолютно перестали понимать, чего у Украины есть, чего у Украины нет. То есть информация выдается очень дозированно, информация дается скоординированно. Анонс какой-то техники, которая есть, он дается согласованно. Какой-то техники еще нет или она есть, но о ней не сказали. Мы этого просто не знаем. И это говорит о том, что работу по дезинформации противника ведут, ведут хорошо и давление морально-психологическое оказывают действительно.
Но надо понимать, что это просто одна довольно небольшая часть общих усилий Украины и Запада по обеспечению дальнейших своих действий в рамках этой войны. Поэтому смотреть такие ролики интересно, впечатляюще, но на их основании никаких выводов сделать практически…
М. КУРНИКОВ: А на основании того, что с другой стороны – с Дальнего Востока – якобы идут эшелоны, в которых есть Т-55, БТР-50 и так далее? Это что такое? Вам о чем-нибудь это сообщает?
П. ЛУЗИН: Это говорит о том, что дефицит техники, вооружений в российской армии очень острый. Он настолько острый, что о нем уже даже Путин говорил. В прошлую субботу в этом знаменитом интервью, где он озвучил планы по размещению ядерного оружия в Беларуси, он же еще сказал такую фразу, что Генеральный штаб вынужден вводить лимиты на артиллерийские снаряды. И он сказал: «Я не буду сейчас критиковать (или оставлю за скобками) вопрос о том, насколько рационально применялись эти артиллерийские снаряды, но сейчас вот лимиты. Но мы будем производить».
М. КУРНИКОВ: А Медведев говорит: «Мы 1500 танков произведем за год».
П. ЛУЗИН: Ну, Медведев… Ему тяжело. Он сломался. Он сломался в сентябре 2011 года. Уже 12-й год человек страдает и, в общем-то, в эмоциональном, моральном плане деградирует.
М. КУРНИКОВ: То есть эта цифра 1500 – это что-то такое…
П. ЛУЗИН: Путин ведь сказал: «Аккуратнее». Он не назвал сроков, но там по контексту срок-то шел, горизонт до 2025 года. И он так очень осторожно, что 1600, но это еще с модернизацией вместе, с ремонтами. Поэтому в этом плане удивительно, но он за языком следит. То есть здесь он старается быть осторожным, чтоб его потом никто не притянул за слова.
То есть 1600 за три года с учетом ремонтов на тех же бронетанковых заводах. Ремонт что в себя включает? Не просто взяли с хранения, привезли это все. Да, но ремонт же включает в себя и ремонт подбитой техники. Не всю технику можно отремонтировать в полевых условиях. Привезли подбитый танк на завод, перебрали трансмиссию, может, двигатель заменили и так далее. Все, это уже модернизация. И можно будет уже потом этим отчитаться: «Вот смотрите, мы здесь…».
М. КУРНИКОВ: Новый танк.
П. ЛУЗИН: Да.
М. КУРНИКОВ: Павел, а вот это размещение в Беларуси – это новость, это меняет как-то конфигурацию? Сегодня Лукашенко вообще заявил, что стратегическое готов размещать.
П. ЛУЗИН: Это новость, безусловно. Потому что все говорят, что Россия здесь нарушает Договор о нераспространении ядерного оружия. В Договоре о нераспространении ядерного оружия нет на этот счет особо каких-то четких положений.
Но есть проблема контекста. Дело в том, что когда американцы размещали в 50-е годы ядерное оружие на территории своих союзников в Европе, там не было никакого Договора о нераспространении ядерного оружия. Договор о нераспространении ядерного оружия – это 1968 год. Да, в 1978-м они в Греции разместили, то есть после вступления в силу.
Но контекст-то в чем важен? Тогда велись переговоры с СССР об ОСВ-2, о сокращении стратегических вооружений. Они велись. Потом после уже холодной войны, на излете холодной войны, после холодной войны шло сокращение. Американцы сокращали свое ядерное оружие на территории Европы. Из Греции они его вывели в 2001 году. Десять лет назад в Европе было 150-200 тактических ядерных боезарядов американских, сейчас – около 100, как сами американцы осторожно говорят (они точную цифру не называют). То есть идет сокращение.
И Россия, у которой… Мы, значит, замораживаем свое участие в Договоре о сокращении наступательных вооружений, мы, значит, похоронили Договор о РСМД и так далее, и так далее, и так далее. И вот мы еще и ядерное оружие в Беларуси разместим. Проблема. Ладно, оставим контекст дня, но там есть одно нарушение очень большое – это нарушение режима контроля ракетных технологий. Дело в том, что Россия передала Беларуси «Искандеры». И белорусы, белорусская армия официально заявила… Решение было принято в июне 2022 года, в начале февраля 2023 года «Искандеры» белорусская армия получила. Так вот военные белорусские в анонсе своем о том, что они получили эту технику, они сказали, что у «Искандеров» дальность 500 км. И всё.
А это что означает? Это означает, что Россия нарушила РКРТ. Режим контроля ракетных технологий предполагает строго: нельзя передавать другой стране ракеты с дальностью свыше 300 км и несущие боеголовку 500 и более килограмм. «Искандер» нарушает это. У России есть экспортный вариант «Искандера», который до 300 км, менее мощная боеголовка. Это пожалуйста.
М. КУРНИКОВ: А они могут сказать: «Ну мало ли что там заявили… Ну, ошиблись».
П. ЛУЗИН: Это же белорусы заявили. Но, в принципе, здесь очень тонкая история, потому что если Россия нарушает еще режим контроля ракетных технологий, а что тогда остается?
Понятно, зачем это России надо. Россия хочет надавить на Запад не только в контексте войны, но и в контексте того же самого тактического ядерного оружия американского в Европе, которое является одним из стержневых аспектов и ядерных гарантий США для Европы, и вообще гарантий безопасности для Европы и так далее и так далее. Россия хочет давить политически и на Киев, понятно.
Но Россия хочет ведь и привязать Лукашенко к себе. Ведь это Лукашенко с 2021 года бегал и орал, что мы тут разместим сейчас тактическое ядерное оружие, говорите со мной, не надо меня в изоляцию засовывать. И Макрон звонил Лукашенко и просил не размещать российское тактическое ядерное оружие. А тут Лукашенке – всё. Лукашенке бегать-то некуда. А куда ему бегать-то сейчас? У него выбили эту карту из рук. И здесь, конечно, он находится в плохом состоянии.
И он ведь неделю молчал. Действительно он сегодня только озвучил, что да, ребята, мы приняли такое решение, но все что будет находиться на территории Беларуси, это будет под нашим контролем, все что происходит в Беларуси, я за это отвечаю, и начинает уже угрожать размещением стратегического ядерного оружия. То есть он зажат в угол, он пытается как-то от этой всей истории отмахиваться.
И у него получается плохо, потому что что? Потому что размещение российского тактического (не стратегического еще) ядерного оружия на территории Беларуси означает, что там будет создана постоянная межвидовая группировка российских войск. Те войска российские, которые находятся сейчас в Беларуси, они находятся формально на ротационной основе. Там нет постоянных баз. Сейчас эти базы будут постоянные.
М. КУРНИКОВ: И закрывается вопрос размещения баз, понятно.
П. ЛУЗИН: Конечно. То есть Лукашенко – всё. Он попадает в полную зависимость. Он же сегодня даже в этом своем послании говорил. Главная тема была – это суверенитет и независимость Беларуси, что нет-нет, все будет контролироваться нами, все будет командоваться нами, управляться нами. Но это блеф. Ничего не будет. Всё, Лукашенко проиграл, если будет размещено ядерное оружие, если он как-то не вывернется сейчас еще. Потому что не очень понятно, где этот объект хранения будет. Если он будет в Гомеле – это вообще на другой стороне страны от тех самолетов, которые якобы переоборудованы под несение ядерного оружия. А значит, этот объект бессмысленный абсолютно.
То есть Лукашенко сейчас пытается вертеться уже из последних сил. Но я не думаю, что у него очень много шансов здесь.
М. КУРНИКОВ: Спасибо большое. Павел Лузин был гостем программы «2023». В приложении «Эха» и на сайте «Эха» в аудиопотоке сейчас будет обзор иностранной прессы, а сразу после него, так же как и на «Живом гвозде», выйдет программа «Нормальная жизнь». Смотрите, ставьте лайки. Всем пока. До свидания.
П. ЛУЗИН: Всего доброго. До свидания.