Есть ли у Путина цель. Или только путь в никуда
Важный разговор, к которому стоит вернуться – а какой глобальной цели пытается достичь Путин? В контексте перспективы перемирия это важно.
По этому поводу есть две противоположные концепции. В первой Путин мнит себя императором и собирателем земель русских. Он целится и в порабощение всех территорий, входивших в Российскую империю, и соцблока. Мечтает разделить с Америкой и Китаем сферы влияния, стать одним из трех полюсов нового многополярного мира. Во второй концепции единственная цель Путина — сохранить власть, а остальное — лишь средства достижения этой цели. Согласно этой концепции, он никогда и ни во что не верил и не верит, кроме того, что с трона нужно съезжать только вперед ногами. Первая гипотеза дает представление, будто существует нечто, что Путин хочет получить от войны, и на этом остановится. Будто у переговоров есть смысл, потому что Путину можно что-то такое дать, чтобы удовлетворить его гордыню. На чем настанет если не мир, то хотя бы передышка. Из второй же гипотезы следует, что война — это инструмент удержания власти, а значит война ценна сама по себе, ее нельзя заменить никакой победой. Мы придерживаемся второго варианта. И чтобы объяснить, почему – давайте сначала посмотрим, кто такой Путин, откуда он происходит, а потом поговорим о его действиях.
Главное, что нужно тут знать, Путин — советский бюрократ. Бюрократ с убеждениями — это плохой бюрократ. Причем в любой системе. Никакая система, никакая иерархическая структура не ждёт от него инициативы, собственного мнения или активности за пределами служебных обязанностей. Работа бюрократа, в погонах или без, не особо важно, это дисциплинированное и системное исполнение приказов. Чиновник в городской администрации, который скажет «нет, я против строительства огромной автострады, давайте лучше обновим трамвай», очень быстро перестанет быть чиновником и уж точно не сделает никакой карьеры. Потому что его работа — подготовить конкурсное задание, отписать бумажки. Не его дело иметь по этому поводу какое-то мнение, его дело — принятое решение привести в исполнение, в жизнь. Некрасиво людей называть винтиками, но правда в том, что никакая структура не может работать без винтиков. Армия, полиция, спецслужбы, корпорации, правительства. Если в них начнётся активная рефлексия на каждом этапе, если каждый бюрократ станет действовать в соответствии со своими убеждениями вместо того, чтобы механически исполнять распоряжения, то любая организация станет неуправляемой. Вы даже лавочку покрасить не сможете. Ведь на каком-то этаже найдётся чиновник, который не подпишет подряд на покраску в чёрный цвет. Решит, что чёрный — это слишком мрачно. Нужно было зелёный заказывать.
Бюрократия работает как безупречная система естественного отбора. Даже если туда случайно попадёт залётный гражданин с творческим взглядом на окружающую действительность, с амбицией реализовывать собственные идеи, а не подчиняться начальству и на начальство ориентироваться, то система его либо сломает под себя, либо выбросит. Никакому начальнику не нужен подчинённый, который любое задание превратит в дебаты, сорвёт сроки, сделает по-своему и в конечном итоге подставит своего же босса перед начальником повыше. В любой системе управления ценится лояльность и исполнительность. Чем более в нем выражены эти качества, тем выше человек в системе поднимается.
Владимир Путин сделал умеренно успешную карьеру в Комитете государственной безопасности. Не особо выдающуюся, но довольно гладкую и стабильную. Если уж в гражданских структурах самых либеральных на свете стран не ценятся идеологизированные сотрудники, то уж в советской системе госбезопасности им было совершенно не место. Советская действительность в принципе не предполагала формирование у граждан устойчивых убеждений и последовательной картины мира. Советская действительность даже фрезеровщика учила многомерному мышлению. На работе говорить одно, на партсобрании другое, на кухне третье, думать четвертое, действовать пятым образом по шестым причинам. А Путин был не фрезеровщиком. Он служил в структуре, где приглядывали за каждым, где абсолютно дисквалифицирующее качество — это убеждения, отличные от текущей воли старшего начальника, которая колеблется вместе с линией партии.
Как только времена изменились, Владимир Путин прекрасно себе пошел работать советником к Анатолию Собчаку. Сложно представить себе более идеологически несовместимых людей, чем либеральный вузовский профессор и отставной чекист. За пару лет до того, как Путин занял должность при Собчаке, эти два человека могли встретиться только в одном месте — в допросной комнате. Настолько эти миры не пересекаются. А поди ж ты, пошел работать как миленький. Потому что Собчак в тот момент был не вузовским профессором, без пяти минут диссидентом, а главой Петербурга. У Питера появился новый начальник, и Путин пошел к нему бюрократом. Пошел, не испытывая по этому поводу никаких душевных страданий.
А потом развернется то, что Путин спустя много лет назовет величайшей геополитической катастрофой — развал Союза и гибель советской власти. И Путин оказался не на стороне ГКЧП, который изо всех сил пытался эту катастрофу остановить, а на стороне тех, кто, согласно современной мифологии, Союз развалил.
Можно, конечно, фантазировать о наличии у Владимира Путина взглядов, ценностей и убеждений. Но ничего из его предыдущей биографии на это не намекает. Путин сформировался в среде, где не место человеку с убеждениями. Ему было одинаково безразлично, кто его начальник, пока он начальник. Путин — классический аппаратчик. Единственное убеждение у аппаратчика — это убежденность в том, что нужно решить задачу. Любой ценой, в любых условиях, любую задачу. Даже если решение сегодняшней задачи полностью противоречит тому, что говорилось и решалось вчера.
Мы видели Путина в его первой избирательной кампании и на первом сроке. Если мы посмотрим любую его Прямую линию, любое интервью до середины нулевых, до того, как кресло стало к нему прирастать, то увидим политика, который по сегодняшним меркам должен пребывать либо в эмиграции, либо в тюрьме, либо в могиле. Никаких идей имперского строительства и собирания земель этот гнилой либерал не высказывал даже рядом. Совсем наоборот, топил за права и свободы человека, интеграцию в мировое сообщество, уважение к суверенитету соседей.
Все люди с хорошей памятью прекрасно знают, что захват Крыма бросились оправдывать уже задним числом. Идея русского Крыма до этого вращалась в тех же кругах, где сегодня обсуждают возврат Аляски. Даже по меркам русских националистов это была ультра-маргинальная идея. Пропаганда в эту сторону не работала вовсе. Мы можем найти несколько моментов, когда Путину до 2014 года задают вопрос про Крым на всяких прямых линиях. И он никогда не отвечал двусмысленно. Он говорил «нет, никогда, ни за что и ни при каких обстоятельствах».
Перед нами не политик-революционер по типу Трампа. Он не пришел под лозунгами «вернуть России былое величие», «сломать всю логику развития ельцинской эпохи» и «пойти за утраченными территориями». Путин пришел как бюрократ, которого назначили быть президентом. И он работал президентом, продолжая курс тех, кто его назначил. Как до этого в КГБ, как у Собчака, взял инструкцию и пошел ее исполнять.
Мы хорошо помним, с какого момента Владимир Путин начал говорить о духовных скрепах, с какого момента государственная машина начала искать хоть какую-то идею, которую можно выдать за идеологию. Сначала взялись за православие с традиционными ценностями, потом за преследование геев, потом начались привычные ныне тягучие лекции по истории, бесконечная государственная конспирология, поиск иностранного вмешательства и печенек Госдепа везде и всюду. И иностранных агентов, которые печеньками этими, дескать, питаются. До этого были разговоры об открытости, о привлечении инвестиций, о совместных проектах с Европой и США, о базе НАТО в Ульяновске, о финансировании учебы российских студентов за рубежом. Всё это сейчас выглядит как одно большое уголовное преступление. На смену таким идеям пришел воинственный изоляционизм.
Кто-то может вспомнить мюнхенскую речь Путина в 2007 году, когда он впервые заговорил о том, как Россию несправедливо обижают, а она справедливо обижается. Но речь эту помнят только задним числом. Она стала важна в свете событий, случившихся через годы. В то время эта речь — совершенно изолированная сущность, на которую если и обратили внимание, то не как на какое-то очень важное событие. Потому что на реальную политику интеграции в западный мир она не влияла никак. Реальный разворот случился сильно позже и по другим причинам.
Началось это аккурат с момента марта 2012 года, с того момента, когда Владимир Путин вновь избрался на фоне масштабных протестов. В тот момент стало понятно: старая модель легитимности, прежняя опора удержания власти не работает. В предыдущее десятилетие граждане были заняты обогащением и доведением своего быта до лучших мировых стандартов. Обрастая кондиционерами, стеклопакетами, кредитными иномарками, зарубежными поездками, они не вспоминали, что в стране есть вообще какое-то правительство и государство. А если и вспоминали, то были этому государству благодарны, что дает зарабатывать, а в душу и кошелек не лезет. Но затем граждане внезапно почуяли, а политические права-то – это важно. Строительство комфорта в рамках своей жилплощади хорошо и правильно, но хорошо бы комфорт и безопасность распространить за пределы жилплощади, чтобы менты не беспределили, чтобы чиновники не воровали, чтобы наглые рожи с мигалками не убивали людей на встречке, чтобы товарищ полковник на пару с судьей не могли забрать твой бизнес. И вот на этом моменте ты хочешь не хочешь, а начинаешь замечать государство.
Так выборы, до которых 10 лет никому не было никакого дела, и избирательные участки, которые считались пристанищем пенсионеров, пришедших за дешевой выпечкой, стали важными. Интерес к политике перестал быть делом маргиналов. Ведь недостаточно просто проголосовать, надо еще и защитить свой голос. Ты теперь несешь ответственность не только за свою Камри, но и за страну, по дорогам которой эта Камри катается. Тебе не безразлично, что за люди страной управляют. И граждане тогда накидали в урны совсем не тех бюллетеней, которые ожидались. Да еще и фальсификации все, во-первых, зафиксировали, а во-вторых, стали насчет них возмущаться. Это было в 11-м.
В 12-м году Путин оказался на той развилке, где оказывается каждая развивающаяся страна. Либо ты продолжаешь развитие, а значит, развиваешь политические институты, конкурентные выборы, независимые суды, свободные СМИ, не препятствуешь развитию гражданского общества, которое уже созрело для формирования власти и контроля над ней, и неизбежно власть теряешь. Либо ты откатываешь либеральные перемены вспять, отказываешься от развития, проходишь по гражданскому обществу катком и любой ценой стараешься заморозить страну в том состоянии, которое есть, и власть сохраняешь.
Крым стал тем катком, который проехался по гражданскому обществу. Выдумать идеологию и объяснить свою власть традиционными ценностями, соблазнить кого-то ненавистью к ЛГБТ не удалось. Зато очень удачно подвернулся кусок чужой территории, которой в тот момент никто не сторожил и не был готов отбивать. Сегодня от разных источников мы знаем: решение вторгнуться в Крым было спонтанным. Но и тогда было абсолютно ясно: это был джекпот, который никто не планировал.
Тем временем аннексия Крыма решила сразу две задачи. Во-первых, это была безусловная, яркая и практически бескровная победа. День победы без войны, как в кино. Для любой власти явный внешнеполитический успех — источник легитимности. Источник поддержки. На какое-то время все остальное перестает иметь значение. Ведь кого волнуют украденные голоса, когда Крым наш? Во-вторых, на судьбах Крыма и Донбасса Путин показал собственным гражданам, что протест не может быть успешным. Что идея свалить действующее начальство через массовые акции может привести только к нестабильности, войне и внешнему вторжению. Майдан как история успеха, как история о том, что граждане свалили коррумпированную власть мирным протестом в столь близкой к нам стране, в условиях тлеющего протеста в России, это стало катастрофой для Путина.
Если бы не Крым и Донбасс, если бы Путин не заслонил украинскую победу катастрофой для украинского государства, мы бы жили в совершенно другом мире. И почти наверняка никакого Путина в этом мире не было бы и в помине. Это, конечно, было совершенно неверно, но внутри России оппозиционно настроенные граждане тогда воспринимали Майдан как спин-офф наших протестов, как логичное продолжение, цепную реакцию того, что началось в декабре 2011 года. Если бы победу Майдана не перекрыл Крым и Донбасс, она стала бы невероятным толчком для протестного движения в России.
Собственно, только этим и объясняется всемирная поддержка Лукашенко в 2020 году, без которой тот бы свалился. Никаким влиянием на Беларусь это объяснить нельзя. Беларусь и так до крайней степени зависит от России, и любое правительство там было бы России дружественно. И более дружественно Путину, чем этот самый Лукашенко, который 20 лет цинично на нем паразитирует, всякий раз выставляя идиотом. Но прецедент, в котором многолетнего диктатора сносят мирные протесты – это для Путина пугающий дух будущего Рождества.
Всякое действие Путина объяснимо, если мы просто подставим в уравнение, что нет никаких идей или идеологии, а есть задача удерживать власть. Даже абсолютный хаос, в котором ведется эта война, вдруг становится понятным, если предположить, что начиналась она и впрямь как специальная военная операция, которая повторит крымский эффект. С чем не вышло, и война перешла в режим захвата хоть чего-нибудь, что можно выдать за победу. Что было разрушено осенним контрнаступлением и освобождением Харьковской области, когда вынужденная мобилизация и явный провал стали самой большой угрозой стабильности путинского режима со времен тех самых зимних протестов 11-12 годов.
С тех пор война идет просто потому, что стала самоценным занятием. Цель войны – война, ведь в ее рамках власть стабильна. Если мы считаем, что Путин воюет, чтобы сохранить власть, это всё объясняет. Объясняет и то, почему Путин при первой же возможности не идет на перемирие, которое кажется логичным. Ведь сильно больше в обозримой перспективе он не захватит. Захват Харькова, Одессы, Днепропетровска, Николаева, тем более Киева — это просто невозможно. В ближайшие месяцы, в ближайшие годы не появится в списке захваченного еще один яркий топоним. Нет такого, что вот еще немного, еще чуть-чуть затянуть переговоры – и Путин заморозит войну на сильно лучших условиях. Очень мало кого волнует, остановится линия фронта 50 метрами восточнее или западнее. Вот сколько исконно-русских земель Путин мог получить, столько и получил. Никакого идеологического смысла затягивать смертоубийство хотя бы на день нет.
Если считать, что это война за территорию, за идею реставрации империи, то прекратить ее Путин должен был еще два года назад. Не изменилась с тех пор линия фронта до такой степени, чтобы это хоть кого-то могло вдохновить. И уж точно сразу, как только Трамп согласие Зеленского принес. С точки зрения территориальных побед время Путину не нужно.
Идея, что у Путина нет других задач, кроме сохранения власти любой ценой, кажется слишком простой и примитивной. Но любая другая – об имперских амбициях, о месте в истории, о строительстве русского мира – будет противоречить всему, что мы о Путине знаем. Но главное – его действия. Вождь, стремящийся к расширению жизненного пространства, к разделу мира с великими державами – это звучит красиво, сложно. Есть в этом драматургия. Но нет оснований. Бюрократ-начальник, который скажет что угодно, сожжет что угодно, убьет кого угодно, лишь бы оставаться начальником? Это звучит примитивно, но объясняет всё.
Делает ли это Путина жалким и никчемным? Нет. Любая власть стремится остаться властью любой ценой. Желанием остаться властью объясняется большинство поступков политиков. И только сильные институты, способные вытащить тебя из кресла, как бы ты ни упирался, могут этому помешать.
До завтра.
