Борис Акунин

Ничего. Я всё приму – ссылку, каторгу, тюрьму. Но желательно в Европе и, конечно, на дому…

«Холодная война», от которой человечество холодело сорок лет, готовясь к ядерной катастрофе, закончилась. Тогда казалось – навсегда. Теперь, наконец, цивилизация перестанет тратить львиную долю своих доходов на производство ракет и бомб…

Героические писатели — те, кто не боялись предъявить свое опасное детище миру. Или боялись, но всё равно делали это. Такие смельчаки в истории отечественной литературы были, честь им и хвала. Одни заплатили за свой мужественный выбор сумой, другие тюрьмой, третьи изгнанием…

День российского писателя можно было бы приурочить к разным литературным событиям. Но мне кажется истинно российским писательским днем 16 ноября 1849 года. В этот день военный суд приговорил самого известного в мире российского писателя Федора Достоевского к «казни разстрелянием»…

Из обеих мировых войн Британия вышла победительницей, но никакого победного ликования и «если-надо-повторим» 11 ноября в воздухе не витает. Лишь память об оборванных жизнях и твердое убеждение, что таких трагедий больше никогда произойти не должно…

Немцы мне уныло говорили: «Мы не русские и тем более не чехи, у нас послушность в крови, наш Рейх будет тысячелетним». А всего через месяц Стена треснула…

Но постарев и поумнев, я стал оценивать свое географическое везение иначе. Сейчас я думаю, что мне повезло намного больше, чем уроженцу условного безмятежного Бенилюкса. Нет, я не полюбил «совок». Дело в другом…

Дорогие собратья и сосестры иноагенты, путинский режим относится к нам более серьезно, чем мы сами себя воспринимаем (и чем, увы, заслуживаем). Мы, оказывается, очень страшные и опасные. Это повышает самооценку…

Полагаю, что сходный милеевскому модус операнди будет воспроизводиться и в других странах. Прежние политические элиты и институты явно разваливаются, на смену им идут другие — правопопулистские или левопопулистские, но обязательно популистские и с элементом эксцентрики…

Памятная дата для писателей. Отец Народов товарищ Сталин 26 октября 1932 года, выступая на банкете в доме Максима Горького перед приглашенными классиками советской литературы, назначил нас полезными для государства специалистами…

Какой смысл заводить на меня еще одно дело, по которому мне светят сущие пустяки — два, что ли, года?..

Мне отвратительна идеология пестелевской «Русской правды», с ее делением наций на сорта. Окажись 14 декабря в столице энергичный Павел Иванович, восстание вполне могло бы увенчаться успехом. И тогда образовалось бы протофашистское государство, где высшую категорию составлял бы «коренной народ русский», были бы «племена присоединенные», ограниченные в правах…

Живы остались всего двадцать человек, очень мало. И всё же они живы. И на свободе. Пожелаем им психологически справиться с перенесенными испытаниями…

Я давно живу на свете, и на моей памяти это уже четвертая черная полоса.
Первая началась в 1968-м, с вторжения в Чехословакию.
Вторая с конца 1979-го (вторжение в Афганистан).
Третья с вторжения в Чечню, в 1994-м…

Я не любил вставать пораньше, когда утро замаячит у ворот. Не выносил повесть «Судьба барабанщика». И мне становилось не по себе, когда родительские гости пели угрюмую песню «Вы слышите: грохочет барабан, и птицы оголтелые летят» (тогда вся интеллигенция ее распевала)…

Отправить бы куда-нибудь из России всех мерзавцев и идиотов. Да только где взять лайнер такого тоннажа?..

Это был добропорядочный тихий семьянин, работал в оптике — очки продавал. Староста церкви, пел в хоре, все дела. Чудесная семья — жена, сынок с дочкой. Но человека замучили долги. Он поломал-поломал голову и нашел отличный выход. Застраховал сына и дочку. А потом во время Хэллоуина, когда детей угощают сладостями, подсунул восьмилетнему Тимоти и пятилетней Элизабет отравленные леденцы…

Хочется тряхануть наше сословие за шиворот. Да какого хрена мы «вновь обманывались»? А то мы не знали, в каком государстве живем и чего от него ждать?..

Любовь, увы, бывает счастливой, лишь если человек из-за нее хоть немножко сходит с ума. Это не случай маркизы дю Деффан, женщины острого, безжалостного, циничного интеллекта. Любить она умела, кажется, только собак. Перед смертью завещала самое ценное свое наследство, письма и записи, тому кто согласится взять ее осиротевшего пса Тон-Тона…

Читатель ждет уж рифмы «розы», какого-нибудь моралитэ в духе «путинские-то, отсидев за преступления, потом поди одиночку на даче не построят». Но концовка будет другая…