База отчаяния: что «Эхо» узнало из тысяч обращений к Уполномоченному по правам человека
Война стала главной проблемой россиян — почти три четверти обращений к омбудсмену так или иначе связаны с ней. Чаще всего Уполномоченного по правам человека просят помочь в розыске пропавших без вести российских военных.
Россия — один из мировых лидеров в области цифровых услуг для населения. В России почти всё, что угодно, можно сделать онлайн и круглосуточно: открыть банковскую карту, оформить заявление на выдачу загранпаспорта, заплатить налоги и, например, подать жалобу Уполномоченному по правам человека. Более того, подав такую жалобу, вы сможете оперативно отслеживать статус вашего обращения.
Именно это и планировал сделать некий заявитель весной 2025 года. Однако он увидел перед собой не своё дело, а совсем другое, к которому он не имел никакого отношения. Он удивился, присмотрелся внимательно и обнаружил, что ошибся на один символ в номере обращения. Так была обнаружена фатальная уязвимость Федеральной государственной информационной системы уполномоченных по правам человека (ФГИС УПЧ).
О запуске пилотного проекта ФГИС УПЧ Уполномоченная по правам человека Татьяна Москалькова объявила ещё в сентябре 2023 года.
«У нас не хватает доступности к информации об обращениях, которые пришли в регионы к уполномоченным по правам человека и ко мне как уполномоченному федерального уровня, — сказала тогда Москалькова. – В этой связи я обратилась к председателю Правительства Михаилу Владимировичу Мишустину с просьбой дать возможность нам создать ФГИС, которая бы “закольцевала” всех уполномоченных, и каждый из нас мог видеть, по каким вопросам рассматриваются обращения в том или ином регионе, и обеспечить большую доступность людей к нашим возможностям и ресурсам».
Спустя почти два года, в марте 2025-го, Москалькова в своем ежегодном докладе перед Советом Федерации заявила, что поставленные задачи были выполнены в полной мере.
Вскоре после этого доклада и была обнаружена уязвимость системы. Эту ошибку проектирования должны были обнаружить и устранить на самых ранних этапах тестирования системы. Однако этого не произошло. Все обращения граждан в аппарат уполномоченного по защите прав человека, вместе со всеми их персональными данными и сопровождающими документами оказались открыты буквально любому желающему — для того, чтобы получить к ним доступ, не требовалось никаких специальных навыков.
Изначально разработкой ФГИС УПЧ занималась казанская компания «Барс Груп», которая получила на выполнение этой задачи ₽331 млн. Но в мае 2025 года Владимир Путин подписал распоряжение, согласно которому единственным исполнителем работ по эксплуатации системы становился Главный научно-исследовательский вычислительный центр Управления делами президента РФ (ФГУП «ГлавНИВЦ»). Эта организация, как утверждается на сайте управделами президента, «обладает уникальными компетенциями в проектировании и реализации систем обеспечения информационной безопасности». Мы не знаем, какая из компаний виновна в возникновении уязвимости, но только в начале сентября разработчики тоже обнаружили её и устранили.
Что было дальше?
В распоряжении «Эха» оказался весь массив дел, поступивших в базу в период с конца апреля по начало сентября 2025 года. Часть из них была нечитаемой или содержала технические ошибки, почти две с половиной тысячи были полностью идентичными (в частности, нам удалось обнаружить человека, который написал 130 одинаковых обращений). В итоге получилась база из 9476 уникальных жалоб. Содержание всех обращений мы внимательно изучили и распределили по темам. Большая часть обращений связана с людьми, которые оказались на войне в Украине, поэтому мы попросили руководителя юридического отдела «Движения сознательных отказчиков» Артёма Клыгу помочь в анализе полученных материалов. Он изучал и комментировал самые показательные дела, а также участвовал в работе над этим текстом.
С несколькими десятками авторов обращений мы связались, чтобы верифицировать информацию; с другими связывались наши коллеги из The New York Times, с которыми мы поделились доступом к материалам базы. Многие из тех, кому мы звонили, отказались разговаривать и сообщать дополнительные сведения о своём деле, но никто не отрицал самого факта обращения в аппарат Уполномоченного и существования тех проблем, из-за которых была подана жалоба. Часть обращений уже стала основой для публикаций «Эха».
Мы также направили Татьяне Москальковой просьбу о комментарии, но на момент публикации этого материала не получили ответа.
Почему это проблема?
Все личные данные, документы и описания проблем людей, находящихся в максимально уязвимой ситуации, оказались в публичном доступе. Этим могут воспользоваться мошенники, чтобы обратить полученные сведения в свою пользу: например, требовать от родственников пропавшего без вести солдата деньги за якобы имеющуюся у них информацию о его судьбе, обещать облегчить судьбу заключённого и т.д.
«К 2025 году число мошенников, зарабатывающих на горе родственников пропавших без вести или погибших, достигло какого-то небывалого размаха. Тут даже не надо строить предположений. Это буквально реестр пострадавших людей, на надежде которых можно было бы заработать сотни миллионов рублей», — говорит Артём Клыга.
И пусть прямо сейчас эта конкретная «дыра» в безопасности закрыта, это не означает, что другие государственные IT-системы полностью безопасны.
Чем занимается омбудсмен?
«Эхо» обсудило с экспертами, как устроен институт Уполномоченного по правам человека и как омбудсмен работает с обращениями граждан.
По закону цель деятельности Уполномоченного – восстановление нарушенных прав граждан. Он может это делать через обращения в суд и к должностным лицам, через выступления в Госдуме и другие публичные обсуждения. Собственных административных или судебных полномочий у омбудсмена нет. Поэтому, как объясняет политолог Екатерина Шульман, можно предположить, что значительная часть обращений, поступивших к Москальковой, были направлены не только ей, но и в другие инстанции, например, военным прокурорам, в генпрокуратуру, президенту. Проведённый «Эхом» анализ базы это подтверждает.
«Тем важнее открывшаяся картина, потому что тогда это не просто обращения к конкретному должностному лицу, а вообще обращения граждан к российской власти», — говорит Шульман.
На это же указывает и Артём Клыга.
«Если человек начинает жаловаться и доходит до уполномоченного по правам человека — это уже большой путь. Ведь традиционно люди ждут, что “государство умное — оно разберётся”. Значит, раз мы видим такое число людей, которые предпринимают какие-то шаги, это свидетельствует о том, что довольно большое их число затронуто и пострадало, а государство мало что в этой части делает», — объясняет он.
Что мы узнали
Большая часть обращений — 6739 из 9476, то есть 71% — так или иначе связаны с войной в Украине. В свою очередь, 6087 из них (то есть, 90%) касаются российских военных, участвующих во вторжении. Наконец, 60% из этого числа (3645 обращений) — просьбы помочь в розыске пропавших без вести военных, причём не менее семи из них — коллективные жалобы. Самую массовую из них подписали 97 человек.
По мнению Артёма Клыги, это свидетельствует о том, насколько в действительности война глубоко и серьёзно затрагивает общество.
«В этих обращениях отражены реальные чаяния, страхи и переживания россиян, напрямую затронутых войной. Они лучше, чем что-либо иное, на четвёртый год войны демонстрируют реальную Россию периода масштабных военных действий, а не “специальной военной операции”», — говорит он.
Политолог Екатерина Шульман называет долю связанных с войной обращений «сверхвысокой». Она рассказала, что, когда в 2018–2019 годах состояла в президентском Совете по правам человека, «считалось совершеннейшей аксиомой», что подавляющее большинство обращений граждан в государственные органы связаны с жилищными правами. На втором месте были жалобы на нарушения трудовых прав.
«Поэтому картина, которую мы видим сейчас, — серьёзный разворот. И это показывает две вещи. Первое — какой жуткий ящик Пандоры открывает любой военный конфликт: люди жили-жили, и вдруг на них обрушивается поток бедствий и несчастий, которых раньше не могло существовать за отсутствием для них причин. И второе — действительно, насколько это распространённое явление: много тысяч людей решили обратиться к омбудсмену при том, что весьма вероятно, что они писали не только ей», — отмечает Шульман.
На что жалуются российские военные и их близкие
В жалобах говорят о том, что командование отправляет на передовую необученных новобранцев, не эвакуирует и не разыскивает тех, кто не вернулся с боевого задания, и скрывает потери, оформляя тех, кто скорее всего погиб, как пропавших без вести.
Мы приводим фрагменты из типичных жалоб (здесь и далее в цитатах исправлены ошибки, из них удалена личная информация):
«Ничего не можем узнать, вся группа, ушедшая на боевое задание, пропала без вести. В части (в/ч 06414) бойцы пропадают целыми группами. Я общаюсь с родственниками сослуживцев сына, за полтора месяца нас уже более 70 человек. В части никто ничего не говорит. Прислали жене сына только извещение о статусе без вести пропавшего. На горячие линии дозвониться нереально. Из 20 госпиталей ответили только четыре. ДНК сдали, ответа нет. Молю Вас о помощи в поиске сына. Ранен он, в плену или погиб? Ведь у него остались трое детей. Пусть вернут хотя бы тело».
«Все парни пропали в первый же день прибытия на СВО. Об этой части (в/ч 31831) ходят одни легенды, как командование отправляет на убой новобранцев и устраивает поборы с бойцов. Мой племянник ушел воевать, чтобы поддержать давно воюющих парней, а в итоге был брошен в штурм абсолютно без опыта. Как может наша армия так бездумно распоряжаться нашими военными?».
Авторы сотен обращений, в том числе коллективных, жалуются на то, что пропавшим без вести присваивают статус самовольно оставивших часть (СОЧ). Артём Клыга по просьбе «Эха» уже анализировал одно из подобных обращений. Статус СОЧ упоминается в каждом двадцатом заявлении о розыске пропавших без вести, и почти в 6% всех обращений, касающихся участников войны. Некоторые пишут, что его автоматически присваивают всем не вернувшимся с боевого задания военным, если они были завербованы из числа заключённых.
«Я являюсь законной супругой бойца, который принимает участие в СВО, прикреплён к штурмовой роте V [этой литерой отмечают подразделения, сформированные из заключённых. — «Эхо»] в/ч 01005. До этого муж находился в СИЗО. С 04.02.2025 г. он перестал выходить на связь. По неизвестным причинам моему мужу был поставлен статус СОЧ. <…> Несколько раз мне ответили, что тем, кто подписал контракт из ИК или СИЗО, такой статус ставится автоматически без доказательств. Президент Путин В. В. неоднократно в своих указах и открытых источниках СМИ гарантировал равенство прав военнослужащих, и неважно, откуда они отправились защищать Родину и где подписали контракт. Заявляю, что мой муж не мог нарушить приказ или покинуть часть, у него не было для того оснований — он ожидал получения награды, за выполнение операции по устранению противника вместе с другими бойцами, их подвиг показывали даже по федеральному каналу. Он бы никогда на это не пошёл, поскольку его целью было достойно завершить службу и вернуться к семье героем; а еще муж ожидал скорого отпуска. Я опасаюсь, что за этим статусом может быть сокрыто какое-то преступление, что мой муж, будучи раненым, мог быть оставлен без помощи, что моего мужа никто не разыскивает, что моего мужа намеренно лишили награды и всех полагающихся ему и мне выплат».
Следующая по численности группа заявлений связана с розыском и освобождением российских военнопленных — их 771, или 13% от общего числа жалоб, касающихся участников войны. Авторы таких обращений просят подтвердить, что их родственник действительно находится в плену; выяснить, где его содержат, внести его в списки на освобождение по обмену или ускорить обмен, если пленный в этих списках числится уже давно, но его так и не освободили.
Последнее часто относится к военнопленным с оккупированных территорий Украины — их родственники считают, что освобождать их отказывается украинская сторона. Так, к одной коллективной жалобе приложен список из 106 пленных из «ДНР», «ЛНР» и Крыма — родственники просят Москалькову обратить внимание на их судьбу. Ранее «Эхо» подробно писало, почему их положение оказалось особенно тяжёлым даже на фоне общего бесправия военнослужащих.
Такое количество запросов о военнопленных не случайно — формально этот вопрос курирует именно Уполномоченный по правам человека. Однако после освобождения из плена проблемы военных не заканчиваются. За четыре с половиной месяца в интернет-приёмную омбудсмена поступило 119 жалоб от бывших военнопленных — довольно значительная цифра, если учесть, что по данным из открытых источников, за всё время полномасштабного вторжения в РФ по обмену вернули около 4500–4700 пленных.
Люди жалуются, что освобождённых из плена в нарушение международных конвенций не просто не увольняют из армии, но и возвращают на передовую, часто даже не предоставив отпуск и необходимое лечение или реабилитацию. По возвращении в зону «СВО» они порой сталкиваются с дальнейшими злоупотреблениями. Так, одна заявительница пишет, что у её мужа отобрали телефон и перевели его в штурмовой отряд за то, что, как сказал командир, он «сдался в плен и предал Родину, а не “обнулился”». Ещё один военный рассказал о своей ситуации сам, записав видеообращение.
Пишет жительница Подмосковья:
«После прохождения всех проверок 19.05.2025 мой сын был направлен в свою часть в Луге. По прибытии он продолжил проходить стандартные проверки после нахождения в плену. При одной из таких проверок в кабинет зашёл командир и начал ему угрожать: «Тебе п…а! Ты не жилец!». Далее сын был направлен на ВВК, ему установили категорию «Г» — временно не годен к военной службе, и утвердили отпуск по болезни на 60 суток. Всё это время из части его не выпускали, в выдаче пропуска было отказано. 21.07.2025 его расположили в роте, где находились СОЧ, со словами «чтобы не сбежал», а на следующий день отправили на полигон в Марковку (ЛНР), телефон у него забрали. С того времени он на связь не выходил. 26.07.2025 мне позвонили от имени сына и сказали, что его в наручниках везут в неизвестном направлении».
Отказ в медицинской помощи или ненадлежащее лечение, отправка на передовую раненых или военных, страдающих тяжёлыми заболеваниями и прочие подобные проблемы — предмет 350 жалоб, это чуть меньше 6% всех обращений, касающихся военных. Нередки случаи, когда самовольно оставившим часть объявляют военного, проходящего лечение. Военная полиция забирает его прямо с больничной койки и насильно возвращает на передовую.
«Мой сын является военнослужащим по контракту. [Далее заявительница описывает два полученных им ранения: в феврале 2025 года в голову, в мае — в живот, их последствия и перенесённую операцию. 1 июня 2025 года ему присвоили статус СОЧ, который месяц спустя сняли. В это время венный находился на лечении в Сургуте. — «Эхо»]. 08.08.2025, в момент нахождения в больнице, моего сына забрала военная полиция, его увезли без возможности собрать личные вещи и лекарства. Только спустя 5 дней он был доставлен в г. Верхняя Пышма Свердловской области на сборный пункт СОЧ. За это время у него сильно ухудшилось состояние здоровья, полностью отказала левая нога, боли в животе, ноге и голове усилились. Медицинскую помощь ему никто не оказывал! 14.08.2025 при отправке спецбортом в аэропорту Екатеринбурга мой сын потерял сознание от невыносимой боли. Ему была вызвана скорая помощь и он был доставлен в военный госпиталь. Там его надлежащим образом не осмотрели и отказали в госпитализации. 19.08.2025 его с болями всё-таки посадили на борт и отправили в Ростов-на-Дону, откуда за ним приехали представители части и увезли в Донецк. На сегодняшний день связи никакой с сыном нет».
Те или иные формы насилия в отношении военных — от унижений, угроз и содержания «провинившихся» в пыточных ямах и подвалах до отправки на «мясные штурмы», в том числе без оружия, и убийств по приказу командиров («обнулений») — так или иначе упоминаются во многих заявлениях, чаще наряду с другими злоупотреблениями, а в 83 случаях они стали основным и единственным предметом обращения.
Екатерина Шульман полагает, что распространённость насилия и других злоупотреблений связана с тем, что подразделения для участия в войне формируются на коммерческой основе и состоят из «людей, пошедших туда с разной степенью добровольности и с разным целеполаганием». В войне, продолжает Шульман, участвует «недисциплинированная и необученная толпа, пришедшая за деньги, сдуру или чтобы не сидеть, которых нужно как-то убедить умирать, не возмущаясь».
«Для этого есть единственный способ, который был сформулирован ещё Фридрихом Великим: солдат должен бояться своего офицера больше, чем противника. Поэтому сами собой складываются нравы, как в тюрьме. Только представьте себе, что все заключённые вооружены», — резюмирует эксперт.
Вот что рассказывает бабушка военнослужащего в/ч 10103, получившего два ранения:
«Не лечат, держат в изоляторах, кормят через раз, сказали “скидывайтесь деньгами — мы вам купим покушать”, поставили ведро и сказали опорожняться в него, на прогулку не выводят, связи нет, отбирают телефоны. Не долеченных после ранений посылают на передовую, если ехать отказываются, то открывают уголовные дела. <…> Последний инцидент, который произошёл с внуком, превзошёл все границы дозволенного. Его избили, приговаривая, что это тебе за то, что твои родственники создают нам проблемы и проверки. Избивали его палками, сломали нос».
Артём Клыга подчёркивает, что чем дольше идет война, тем увереннее понимание безнаказанности. Отсюда, по его мнению, и злоупотребления, включая крайние формы насилия.
«Командирский корпус понял, как жить в таких условиях, поняли “новые реалии”. Насилие, повсеместное нарушение уставов и полный произвол, о котором пишут заявители, стали некой “нормой”. Конечно, тот факт, что это война, а на войне всегда всё плохо, играет роль, но это — война того российского государства, которое её ведёт: оно и так-то плохо расследует преступления и нарушения прав, а тут у них множество вооружённых людей в постоянной стрессовой ситуации, регулярно, как мы знаем, употребляющих и алкоголь, и наркотические вещества. Конечно, это выливается в насилие. Системно это победить в принципе довольно сложно, да и государству не жалко своих военнослужащих, поэтому оно и не будет стараться», — отмечает он.
При этом, по мнению Клыги, ни желание представить начальству «красивую» отчётность, ни личная жестокость командиров не так важны, как безнаказанность. С ним солидарен и политолог Кирилл Рогов.
«То, что мы узнаём, в том числе и из этого корпуса документов, об этой войне с точки зрения её внутренней организации и всей системы взаимоотношений в так называемой российской армии, на мой взгляд, является ярким свидетельством распада государственности. Убийцы и насильники, объявляемые национальными героями, командиры, расстреливающие собственных солдат без суда и следствия, произвол, коррупция, антигуманизм, возведённый в принцип как в отношении украинцев, так и в отношении “своих” — всё это снежный ком моральной деградации путинского псевдогосударства», — сказал он «Эху».
Ещё 243 жалобы касаются увольнения военных из армии или их перевода из зоны «СВО» в тыловые регионы. Несмотря на то, что служба и мобилизованных, и контрактников де-факто бессрочна — никакого механизма ротации не предусмотрено, — при некоторых обстоятельствах увольнение всё же разрешено. Однако в реальности командование всячески препятствует этому.
«У моего мужа психика уже никакая. У него также было пулевое ранение в голову. Каждый день, переворачивая календарь, и мы, и он не понимаем, когда же он вернётся домой. У всего есть срок, а если война будет ещё много лет? Так он точно с ума сойдет! Ведь должен быть какой-то выход из ситуации. Государство не дало им выбора и отправило их безвозвратно и навсегда — так мне сказала сотрудник военкомата. Я и его мама постоянно впадаем в депрессию, у неё он один сын, она вся больная и еле ходит. Кто за ней будет ухаживать? Мы никому не нужны. Мой муж не желал туда идти, он не доброволец. Их заставляют и давят на них, чтобы подписывали контракт, чтобы выглядело, будто он пошел туда по своему желанию. Помогите вернуть мужа домой в семью и посодействуйте по вопросу, сколько конкретно мобилизованным там служить. Путин забыл о них, и никто из детей депутатов не отправился туда. Невыносимо смотреть, как все, кого это не коснулось, ездят на море и празднуют все праздники, ведь у них всё хорошо».
Остальные заявления касаются других проблем и нарушений, с которыми сталкиваются участники войны и их семьи. Так, родственники погибших (265 обращений) чаще всего жалуются, что тела убитых не разыскивают и не вывозят, даже если эта территория уже давно находится под контролем РФ, или утверждают, что не могут получить все причитающиеся им выплаты.
Выплатам, льготам и мерам социальной поддержки для действующих и бывших участников «СВО» и членов их семей посвящены 209 жалоб.
Ещё 208 заявителей рассказывают о таких нарушениях прав военных, как отказ в предоставлении отпуска, принуждение к заключению контракта (в частности, срочников и мобилизованных) и т.п., а 64 человека просят изменить документальный статус военного (например, признать пропавшего без вести военнопленным или числящегося СОЧ — пропавшим без вести).
Война касается всех
Ещё 652 заявления связаны с войной, но не касаются российских военных — это почти 7% от всех жалоб. В этой группе больше всего заявлений от украинцев (209) о розыске пропавших без вести украинских солдат, украинских военнопленных и гражданских пленных. Как правило, эти запросы написаны по шаблону: идентичный текст, в котором меняются лишь личные данные; вероятно, родственники получили его в интернет-группах или в украинских инстанциях, занимающихся освобождением пленных.
Миграционным проблемам гражданских лиц, связанным с тем, что между Россией и Украиной идёт война, посвящены 158 жалоб. Заявители пишут, что им или их родным, гражданам Украины, отказали во въезде в Россию на «фильтрации» в Шереметьево, просят помощи в вывозе из Украины больных или престарелых родственников, которым трудно добираться сложными путями (сейчас Шереметьево – единственный пункт, через который украинцы могут въезжать в РФ), или просят освободить украинцев, содержащихся в миграционных центрах после освобождения из колоний, и не депортировать их на родину.
100 жалоб касаются немиграционных проблем людей, находящихся в Украине, почти все — просьбы освободить в рамках обменов пленными тех, кого в Украине обвиняют в госизмене или коллаборационизме. К одному из таких обращений, направленному «Международным фондом славянской письменности и культуры», приложен список из 23 таких заключённых в Украине.
С немиграционными проблемами жителей оккупированных украинских территорий, включая Крым, связаны 96 обращений. Мы относили жалобы к этой группе, если ситуация, о которой пишет заявитель, прямо и непосредственно следует из перехода этих территорий под контроль РФ. Здесь чаще всего встречаются жалобы, связанные с предоставлением жилья взамен разрушенного войной, с оформлением различных документов РФ, перебоями водоснабжения, также есть несколько заявлений о преследовании и похищениях людей ФСБ и другими силовиками — «Эхо» подробно писало о таких случаях.
«Гражданин Украины. Прибыл в Шереметьево с Турции, прошёл после проверок границу и направился в Волноваху к родственнику. Подал документы на гражданство, меня вызвали для уточнения данных. Направляясь по вызову, остановился автомобиль, вышли люди в масках, представились ФСБ, я, не сопротивляясь, пошёл в авто, после чего было совершенно физическое давление, мне было сообщено, что без них я не получу никаких документов, и я должен сотрудничать (сдавать местонахождение украинских военных, наркодилеров). Всю известную мне информацию я предоставил. На данный момент не понимаю, какую информацию я могу еще предоставить. Прошу помощи в получении гражданства и по возможности разобраться в законности действий непонятных для меня людей, документов их я не видел, лиц тоже».
Ещё 59 жалоб касаются вызванных войной проблем, возникающих у россиян из числа гражданских лиц или в российских регионах, в основном прифронтовых, — от перемещённых в Украину и до сих пор не найденных жителей Суджи и компенсаций за повреждённое и разрушенное обстрелами жильё до жалоб на выселение беженцев из ПВР.
На что, помимо войны, жалуются Москальковой
Прямого отношения к войне и её последствиям не имеют лишь 2737 жалоб, около трети от их общего числа. Но даже во многих из них война отражается косвенно. Основной массив составляют заявления, связанные с различными повседневными и социальными проблемами.
Однако самая большая группа напрямую не связанных с войной жалоб — 309, то есть каждое девятое, — касается незаконного, по мнению заявителей, уголовного преследования. Среди них есть и резонансные дела, в том числе преследование чиновников. Их родственники пишут не только о предполагаемой невиновности своих близких, но и жалуются на конфискацию имущества.
Вот что пишет жена арестованного экс-главы одного регионального ведомства:
«Краевой суд вынес определение об аресте всего движимого и недвижимого имущества наших семей поздно ночью. На следующий день приставы описали всё имущество, машины забрали к себе на стоянку, описали даже ложки, вилки, кастрюли, детскую кроватку, холодильник, открывали шкафы и переписывали, что находилось внутри шкафа, не имея на это никакого права и аргументируя тем, что это не предметы необходимости, а роскошь. С каких пор детская кроватка для малыша стала роскошью?! Вилки, ложки, тарелки — оказывается, это роскошь!»
Прав заключённых и их нарушений касаются 198 обращений. Заявители жалуются на давление, насилие и унижения в колониях, незаконное водворение в ШИЗО, отказы в свиданиях, передачах и переписке, неоказание медицинской помощи, просят перевести своих родных в другой регион — ближе к дому.
Пишет жена заключённого:
«Сокамерник мужа не смог подняться на работу из-за больной спины, сказав об этом сотрудникам ИК, на что был сильно избит. Его вытащили из камеры в продол и сильно избивали, сломав ему ребро. Мой муж, видя всё это, заступился за сокамерника. Его также вытащили в продол, где сильно и долго избивали по голове. В знак протеста оба вскрыли себе животы. После всей экзекуции их повели в медпункт, где им не была оказана никакая помощь, а лишь дали освидетельствование, что с ними всё в порядке. После обоим дали ШИЗО».
Ещё 138 обращений — жалобы на нарушение прав потерпевших от преступлений: отказы в возбуждении уголовного дела, бездействие и волокиту следствия, неверную, по мнению заявителя, квалификацию действий обидчика, привлечение к ответственности не тех обвиняемых, недовольство потерпевшего вынесенным приговором и т. д. И даже среди этих обращений находятся те, что связаны с войной в Украине, хоть и не напрямую (поэтому мы и не вынесли их в «военную» категорию). В них родственники убитых возмущаются тем, что убийцы заключают контракт и отправляются на войну даже до суда, избегая таким образом наказания.
И, наконец, 15 обращений поступило в поддержку политзаключённых.
Проблемы военной службы не исчерпываются тем, что происходит на войне в Украине. В аппарат омбудсмена поступили 68 обращений от военных, служащих в тыловых регионах. Они тоже жалуются на невозможность уволиться из армии и злоупотребления со стороны начальства, а также отказы в переводе на другое место службы — например, в родной город, если военному нужно ухаживать за пожилым или больным родственником.
Ещё в 39 жалобах идёт речь о незаконном призыве на срочную службу и других нарушениях прав призывников и срочников (за исключением принуждения к заключению контракта — их мы учитывали как непосредственно связанные с войной).
От мигрантов (кроме украинцев) и их родственников поступило 120 заявлений. В них речь идёт о незаконном лишении или непредоставлении гражданства, высылке из России или отказе во въезде в неё, сложностях при оформлении различных документов из-за невозможности получить нужную справку в другой стране. Ещё 57 обращений касаются прав россиян, которые находятся за границей, — также без учёта Украины.
Екатерина Шульман отмечает сдвиг в тематике обращений с жилищно-коммунальных и трудовых вопросов на такие, как лидирующие жалобы на незаконное уголовное преследование.
«Если суммировать их с обращениями о правах заключённых, потерпевших, призывников, жалобами на полицию и обращениями про политзаключённых, мы увидим картину разнообразных заявлений о государственном насилии. Как говорят в интернете, “покажи на этой кукле, где тебя трогало государство”. “Левада-центр” в своих опросах годами спрашивал людей про страхи: чего вы боитесь. Среди ответов на первых местах всегда шли, конечно, личные страхи, такие как нищета и болезни — свои и близких. Но, по-моему, уже к 2020 году на третье место вышел страх насилия со стороны государства в его различных формах. И, кстати, примерно тогда же начали бояться большой войны», — напомнила она.
При этом, продолжает эксперт, в текущей российской ситуации оба этих страха — перед войной и перед государством — можно считать одним.
«По массиву обращений видно, что злейший враг русского человека — это государство российское. Оно его убивает, гонит на смерть, преследует, грабит. Всё это делает с ним оно, никакой иноземный враг близко к родному государству не подходил по степени наносимого вреда», — резюмирует Шульман.