«Закладка»: «Ночные дороги» Гайто Газданова
Г. Юзефович: В «Вечере у Клэр» есть одна глубоко меня потрясшая эротическая сцена, когда возлюбленная его кладет голову ему на колени, а он вынужден срочно покинуть помещение.
Е. Шульман: Да. Герой как бы все время присутствует здесь и одновременно не здесь. То есть он на себя любимого смотрит почти уже со стороны, опять же, как в известной песне: «Как души смотрят с высоты. На ими брошенное тело»…
Подписаться на YouTube-канал «Эхо Подкасты»
Галина Юзефович и Екатерина Шульман обсуждают роман «Ночные дороги», содержащий личные воспоминания автора и рассказы о судьбах людей, которых он встречал во время ночных поездок по Парижу.
Купить книгу «Ночные дороги» Гайто Газданова на сайте «Эхо Книги»
🌟Если подкаст вам понравился и вы ждете следующего выпуска, поддержите нас донатом — сделать это можно на платформах Бусти или Патреон
Е. ШУЛЬМАН: Я вам сейчас расскажу, как приступить к чтению Пруста, не нанеся себе тяжелых физических увечий.
Г. ЮЗЕФОВИЧ: Вот эта мысль отозвалась во мне живой, мучительной болью.
Е. ШУЛЬМАН: Есть такие люди, которые читают все буквы, до которых могут дотянуться. Бегите!
Г. ЮЗЕФОВИЧ: Бегите!
Е. ШУЛЬМАН: Это человек-беда.
Г. ЮЗЕФОВИЧ: Это лютый спойлер.
Е. ШУЛЬМАН: Будет все гораздо хуже. ***
Е. ШУЛЬМАН: Здравствуйте! В эфире следующий очередной выпуск нашей литературно-просветительской передачи «Закладка», в которой мы с Галиной Леонидовной… Здравствуйте, Галина Леонидовна.
Г. ЮЗЕФОВИЧ: Здравствуйте, Екатерина Михайловна.
Е. ШУЛЬМАН: Обсуждаем книги, пришедшие нам на ум. Книги выбираются в бессистемном порядке. Сегодня мы поговорим о том авторе и о том произведении, которое было предметом моего выбора. Я его, можно сказать, навязала Галине Леонидовне. Она по доброте душевной согласилась и, насколько я понимаю, несколько пострадала от этого.
Г. ЮЗЕФОВИЧ: Претерпела, да, был грех. Мы это тоже обсудим.
Е. ШУЛЬМАН: Я вот этого не понимаю совершенно. Не понимаю, порицаю заранее. Хорошо, это мы как раз и обсудим. Мы хотели поговорить о русском писателе Гайто Газданове и его романе «Ночные дороги». Это автор, с одной стороны, достаточно известный. Я думаю, что имя вам, что называется, rings the bell, как-то вот смутно знакомо. С другой стороны, не сказать чтобы из первого ряда. Давайте начнем немножко. Раз уж, опять же, я его привела сюда, давайте я о нем чуть-чуть расскажу, о том, кто он такой, в какие годы жил, какова его биография. Потом поговорим про этот роман.
Гайто (или Георгий Иванович) Газданов – русский писатель, родившийся в Петербурге в 1903 году. То есть это то поколение, которое, употребляя линейку, немедленно приходящую мне на ум, несколько постарше, прошу прощения, несколько помоложе Владимира Владимировича Набокова. Это важно, потому что он в России не успел даже закончить гимназию. Набоков все-таки свое это Тенишевское училище в Петербурге закончил и уже в Кембридж поехал учиться в университет. Ну и вообще, как мы сейчас увидим, его биографический путь несколько более был благополучен, чем у Газданова. А Газданов был в революцию совсем-совсем подростком, как мы бы сейчас сказали, наверное, совершенно ребенком. Он этнический осетин.
Г. ЮЗЕФОВИЧ: Можно я здесь сделаю маленькую ремарку? Мой папенька, писатель Юзефович, в этом году посетил Осетию и, в частности, посетил там кладбище, на котором примерно каждая вторая могила – это могила человека по фамилии Газданов. То есть он не просто осетин, а такой типовой, типологический осетин, носитель одной из самых распространенных в Осетии фамилий.
Е. ШУЛЬМАН: В Осетии, забегая сильно вперед хронологически, скажу, существовал, по крайней мере до последнего времени, некоторый локальный культ писателя Газданова.
Г. ЮЗЕФОВИЧ: Существует, до сих пор существует.
Е. ШУЛЬМАН: Да. Режиссер Гергиев там способствовал открытию памятника на его могиле в Париже в Сент-Женевьев-де-Буа. Там даже какие-то Газдановские чтения, по-моему, регулярные существуют.
Г. ЮЗЕФОВИЧ: Возможно.
Е. ШУЛЬМАН: Под покровительством местного главы республики. Как сейчас с этим, я не знаю. Эмигрировал, все-таки против советской власти был. Это сейчас не одобряется. Тем не менее. Родился он, как мы сказали, в Петербурге. И мать его тоже в Петербурге жила и закончила там Бестужевские курсы. Отец его был лесничим. В связи с этим семья ездила довольно много по России. В том числе он был в Сибири, был в Украине. В общем, детство его было такое достаточно странническое. И при этом это позволило ему, видимо, посмотреть на большую страну, которую очень скоро придется ему покинуть.
Когда случилась революция, он, будучи 16 лет от роду, присоединился к Белой армии. Как его вообще родители туда отпустили, это все мало понятно. С одной стороны, он такой писатель несколько эгоцентрический и в самом деле пишет много о себе. Поэтому и этот эпизод его биографии в зеркалах различных его автобиографических персонажей смутно отражен. Но до конца все происходящее на самом деле не ясно.
В общем, он становится сначала рядовым, по-моему, так он остался рядовым, в общем, короче говоря, так сказать, военнослужащим в армии сначала Деникина, потом Врангеля. Он служит на бронепоезде. Он оказывается в Крыму. И в Крыму буквально вот этим вот последним пароходом… Вообще, сколько народу уехало на этом последнем пароходе. Удивительно, как они там все уместились.
Г. ЮЗЕФОВИЧ: Вероятно, некоторые – на предпоследнем.
Е. ШУЛЬМАН: На одном из последних пароходов он уезжает из России. Сначала – в Константинополь, опять же, как многие, потом – во Францию. Он человек без образования, без тех ресурсов, которые все-таки были у Набокова, сына министра Временного правительства. При том, что Набоковы остались абсолютно нищими, но там вот был, например, Николай Набоков, дипломат, который устроил, соответственно, семью в Берлине, а самого Владимира Владимировича юного – в Кембридж. То есть какие-то там ресурсы были. У Газданова не было этого ничего.
Далее он учит французский язык на практике, работая рабочим на заводе «Рено», грузчиком в порту. Где-то там пишут, что он и на улице ночевал, там с какими-то клошарами тусовался.
Г. ЮЗЕФОВИЧ: Он и сам об этом пишет охотно.
Е. ШУЛЬМАН: Это тоже правда. Если это экзотизация, если это жестокая правда первой волны эмиграции до Вотсапа и Ютуба, как они выживали бедные, это, конечно, страшно даже себе представить. Тем не менее он стремится все-таки как-то продолжить и по возможности завершить свое образование. В течение четырех лет он учится в Сорбонне. То есть как учится? Посещает историко-литературный факультет Сорбонны. Там до сих пор, по-моему, довольно свободные правила на этот счет. То есть можно приходить лекции слушать, потом экзамены сдавать. Если сдал, то молодец.
Он начинает работать таксистом, каковым, таксистом, он будет работать много-много-много лет. Он уже был известным писателем, у него уже выходили романы и рассказы, но он по-прежнему по ночам народ возит. Нам это важно, потому что тот роман, о котором мы собираемся говорить, «Ночные дороги», в общем, основан на этих его опытах.
Что происходит дальше или параллельно с этим? Он публикует роман «Вечер у Клэр», который, в общем, прославил его имя. Он имел такой немедленный успех. О нем и Ходасевич хорошо писал, и одновременно Горький хорошо писал. Сравнивали его с Марселем Прустом, ставили его в ряд молодых надежд эмигрантской русской литературы. Вот Бунин там его перечислял через запятую: вот Сирин, Газданов, Берберова. Вот так, в таком порядке.
Дальше у него выходит второй роман – «История одного путешествия». Я его, кстати, очень недавно прочитала. Послабее, скажем так. Дальше он пишет, публикуется, пишет рассказы, пишет какие-то очерки, эссе и продолжает писать роман. Он во время Второй мировой войны, будучи во Франции, уже работает на «Радио Свобода» и ведет там довольно много лет под псевдонимом Георгий Черкасов – псевдоним понятный, достаточно прозрачный, косвенно адресует нас к его этническому происхождению – ведет передачи об истории и о литературе.
Во время войны он становится частью Резистанса, и он, и его жена, прямо вот реальными членами сети, которая помогала пленным советским бежать, передавала информацию. Жена была связной. В общем, подвергались люди риску вполне-вполне серьезному.
После войны к нему приходит, наконец, какое-то материальное благополучие после успеха его романа «Призрак Александра Вольфа». А почему? Потому что – тут тоже некоторая такая смутная рифма с Набоковым – переводится на английский язык.
Г. ЮЗЕФОВИЧ: Хочу вставить маленькую ремарку, что в моем персональном рейтинге «Призрак Александра Вольфа» просто by far лучший роман Газданова. Ну, мы можем это обсудить в момент, когда я перейду к своим жалобам, пеням, и ламентациям в адрес писателя Газданова.
Е. ШУЛЬМАН: Хорошо. Он продолжает работать на «Радио Свобода». Он становится там начальником бюро в Мюнхене. В Мюнхене он умирает от рака легких. Он прожил 68 лет, то есть ни много, ни сверхмало для этого поколения, которому много досталось. В общем, что называется, неплохо. Похоронен он, как мы уже успели сказать, в Париже.
В России он печатается уже после распада Советского Союза, начинает печататься там довольно активно. Я вот пыталась вспомнить, откуда я про него узнала. Я подозреваю, что когда-то я его прочитала через запятую с Набоковым и подумала, что если он через запятую, то, наверное, тоже хороший автор, дай-ка я его прочитаю.
Г. ЮЗЕФОВИЧ: Я помню, что самое начало и вообще первая половина 90-х были отмечены некоторой такой легкой газдановоманией. Потому что вторая половина 80-х – это была набоковомания, а потом, видимо, речь дошла и до запятой. Потому что я очень хорошо помню, как в каком-то из еще раннепостсоветских еще популярных толстых литературных журналов я прочла «Вечер у Клэр», и вот с этого момента оно как-то и включилось. И, соответственно, это был какой-нибудь 1991-1992 год, и был какой-то довольно недлинный период, когда вдруг все читали Газданова, открывали Газданова, сформировалось сообщество газданововедов. Между прочим, одно из самых недружных сообществ.
Е. ШУЛЬМАН: Ругались между собой?
Г. ЮЗЕФОВИЧ: Безостановочно.
Е. ШУЛЬМАН: А на каком материале?
Г. ЮЗЕФОВИЧ: Ну, бывают какие-то такие сообщества очень токсичные. Совершенно непонятно, с чем это связано. Вот сообщество газданововедов – это такие люди, которые друг с другом отказываются общаться, не подают друг другу руки. И все это сформировалось в первой половине 90-х, как раз тогда, когда, вероятно, и вы, и я встретились с этим автором.
Е. ШУЛЬМАН: Набокововеды тоже своеобразные ребята. Ну, на Набокове с ума легко сойти. Он, как это, от яда в полом изумруде, сам знал за собой это свойство. Газданов – писатель, конечно, гораздо менее ядовитый в этом смысле. Опять же, вот невзлюбили вы его, а он хороший, хороший такой автор.
Г. ЮЗЕФОВИЧ: Это звучит очень трогательно.
Е. ШУЛЬМАН: Да, я понимаю. Он accessible. То есть его читать не сложно. Он недлинно пишет. Все-таки он старается, чтобы у него был какой-никакой сюжет.
Г. ЮЗЕФОВИЧ: Не всегда.
Е. ШУЛЬМАН: Ну хорошо, не всегда. В «Вечере у Клэр» сюжета особенного нет. Хорошо, давайте перечислим его основные произведения и скажем, почему мы все-таки остановились на «Ночных дорогах», хотя у меня сначала был другой выбор. Значит, его основные романы. Вот «Вечер у Клэр» первый с эпиграфом из Пушкина «Вся жизнь моя была залогом. Свиданья верного с тобой». Вот это как раз достаточно бессюжетная, скорее такая длинная новелла о том, как молодой человек идет на свидание к своей возлюбленной и одновременно вспоминает свою заснеженную юность в России. Вот как раз этот самый бронепоезд, который по полям гражданской войны катается.
Г. ЮЗЕФОВИЧ: «Единственный в мире воздух моей Родины», как он выражается.
Е. ШУЛЬМАН: Да, да. Что-то из этого напомнит русскоязычному читателю пассажи романа Пелевина «Чапаев и Пустота». Что-то там такое есть. Поскольку Виктор Олегович читал все, как и мы грешные… Есть такие люди, которые читают все буквы, до которых могут дотянуться.
Г. ЮЗЕФОВИЧ: Включая упаковку от манки.
Е. ШУЛЬМАН: Совершенно верно, да. И надпись на освежителе воздуха. То я подозреваю, что оттуда он тоже что-то такое позаимствовал.
Г. ЮЗЕФОВИЧ: Я бы предположила, простите, это мы немного отвлекаемся от темы, что скорее он все-таки читал Всеволода Иванова, его «Бронепоезд 14-69», если я не ошибаюсь в цифре. Мне кажется, что в большей степени он апеллирует, конечно, к этому бронепоездовому опыту. Но одно другого совершенно не исключает.
Е. ШУЛЬМАН: Далее. У него есть роман вот, собственно, «Ночные дороги», о котором мы собираемся поговорить. Нет, там есть сюжет. Там сюжет есть. Более того, там некоторое количество таких достаточно действительно авантюрных и криминальных даже эпизодов, которые автор-рассказчик, водитель такси, ночной таксист, видит в процессе своей непростой работы на улицах такого совершенно беспросветного и очень грязного, и очень опасного, преступного Парижа, такого настоящего парижского дна.
Далее. Есть вот этот самый роман «Призрак Александра Вольфа», который принес ему некоторое материальное благополучие. Не «Лолита», конечно, но тоже что-то в этом роде. Тоже довольно увлекательная детективная, пожалуй, история про человека, который в том же Париже работает журналистом, в основном работает в криминальной хронике, знакомится на боксерском матче с женщиной, у них начинаются отношения, дальше выясняется, что у этой женщины непростое прошлое, это прошлое – это его прошлое, о чем он не догадывается, и потом они там все сходятся в одной точке.
Г. ЮЗЕФОВИЧ: Сюжет этого романа полностью описывается цитатой из песни Владимира Высоцкого «Немецкий снайпер дострелил меня». Это лютый спойлер, простите меня за него, пожалуйста, но вы поймете это не сразу.
Е. ШУЛЬМАН: Спойлеры is our second name. Мы тут просто исключительно спойлерами-то и занимаемся.
Г. ЮЗЕФОВИЧ: Пробавляемся.
Е. ШУЛЬМАН: Да, именно так. Есть у него роман «Возвращение Будды», который я хотела. Но потом подумала, что это бессмысленное пижонство, и надо брать наиболее известную вещь автора.
Г. ЮЗЕФОВИЧ: Он в моем рейтинге занимает вторую позицию, но он, конечно, не очень типовой, это правда. Он другой какой-то, Газданов.
Е. ШУЛЬМАН: Это длинный роман. Ну, собственно, в центре его убийство, криминальная история. И одновременно вот этот самый рассказчик, который наблюдает со стороны эту криминальную историю и становится невольным ее свидетелем, но не участником, он описывает свой сон, в котором он оказывается в таком кафкианском некоем центральном государстве, где его сажают в тюрьму за непонятное и не разъясняемое ему преступление. И там в тюрьме он встречает какого-то загадочного сенсея, который через стены может проходить. В общем, такая политизированная мистика.
Я люблю этот роман, потому что в нем проступает та тема, которая у Газданова, мне кажется, достаточно сквозной и при этом для русской литературы нетипичной, – тема сословных и классовых различий.
У Газданова очень, то ли благодаря тому, что он посмотрел на жизнь и на французский глубинный народ, у него вот эта идея о привилегированных и непривилегированных сословиях и о том, что люди, которые кажутся избалованными, изнеженными и непригодными к жизни, на самом-то деле вот они и выживают, а эти все брутальные его сутенеры, бандиты и прочие, которым палец в рот не клади, они дохнут как мухи очень рано, очень быстро. И в особенности смерть ждет их при попытке пересечь ту сословную границу, которую пересекать нельзя.
Г. ЮЗЕФОВИЧ: Вот эта мысль отозвалась во мне живой, мучительной болью, потому что незадолго буквально до перечитывания Газданова я перечитала «Государство» Платона, которого вы все отказываетесь со мной обсуждать.
Е. ШУЛЬМАН: Которого я не люблю, в свою очередь.
Г. ЮЗЕФОВИЧ: Любить Платона не обязательно, особенно его не обязательно любить за это произведение. Но там как раз вот эта идея социальной сегрегации, пересечения границ, которое гибельно и для индивидуума, и для общества, мне представляется одной из самых чудовищных. И услышав, почуяв отзвуки ее в творчестве Газданова, я прям начала чесаться в первый раз. Потом я еще много раз прибегала к этому нехитрому физическому воздействию, но первый раз у меня колокольчик зазвонил вот в этот момент.
Е. ШУЛЬМАН: Газданов не приветствует.
Г. ЮЗЕФОВИЧ: Это такой социал-дарвинизм.
Е. ШУЛЬМАН: Да, да. Он не то чтобы социал-дарвинист, что называется, по выбору, но он отражает тот социал-дарвинизм, который он видит в жизни. В другом его романе, «Эвелина и ее друзья»… Звучит как название сериала для подростков, да?
Г. ЮЗЕФОВИЧ: «Элен и ребята».
Е. ШУЛЬМАН: «Элен и ребята», совершенно верно. Это вот такой газдановский «Элен и ребята». Там действительно такая компания молодых людей описывается. Вот там эта мысль выражена прямо в лоб. Там есть один из героев, банкирский сынок, который с улицы берет подружку себе, молодую проститутку, которая ему чем-то приглянулась, и он вот решает с ней жить. А за ней приходит сутенер.
И этот сутенер предварительно общается с таким зловещим старым евреем антикваром, одновременно скупщиком краденого, он такой Агасфер. И тот ему говорит: «Не лезь. Хуже будет». Тот говорит: «Да ладно, я его видел. Он вообще угрозы никакой не представляет. Я его припугну и ее заберу». Она ему нужна обратно, чтобы она зарабатывала. Естественно, он лишился своего ресурса. В общем, тот говорит ему: «Не надо этого делать. Ты не знаешь, куда ты вообще суешься». В общем, тот идет. Для начала этот изнеженный мальчик ломает ему плечо, а потом дальше закатывает его уже по полной программе туда, откуда он не выйдет.
В общем, волновала его эта тема. Видимо, возможно, она его волновала не только потому, что он насмотрелся на дно жизни, но и потому, что он сам жертва такого слома. То есть он родился в одних условиях, а потом дальше жил совершенно в других.
У Набокова тоже была… Опять же, без Набокова мы, как вы понимаете, никакого автора обсуждать не можем, тем более такого, который через запятую с ним упоминается. У Набокова это тоже было, но у него это, скажем так, приобрело скорее материальные формы, которыми легче пренебрегать, чем социальные. Он лишился всей бытовой рамки жизни, но он остался как будто более-менее в том же социальном слое. То есть, грубо говоря, таксистом не работал, на завод не пошел, бедствовал, пирожком питался, да, давал уроки, но, понимаете, давал уроки английского языка или даже тенниса, окей, но не рыбу грузил на рынке и не общался в Париже или в Берлине, или в Лондоне с местными братками и с проститутками.
Г. ЮЗЕФОВИЧ: У меня возникло ощущение, что для Газданова это было некоторое последнее его прибежище. Весь роман «Ночные дороги» Газданов рассказывает о том, как он возит по Парижу разного рода отребье, когда у него небольшой перерыв, он может выпить стакан молока, потому что он не пьет. Это очень важный элемент его идентичности.
Е. ШУЛЬМАН: Слушайте, вокруг него все пьют…
Г. ЮЗЕФОВИЧ: «Все пьют, а я не такой». И встреча с каждым представителем этого отребья – это способ показать: я не такой. Он все время производит вот эту отстройку. И мне кажется, что этот его социал-дарвинизм, он носит отчасти трогательный характер, если ты умеешь такого рода вещами расстрогиваться. Потому что это очень мучительная попытка объяснить, что же я такой классный, который читал все на свете, здесь делаю.
Маленькая вставная новелла. Он описывает свой опыт. До того, как он сделал карьеру и пришел работать в такси, он работал на заводе. И на заводе он познакомился с человеком явно очень интересной судьбы, тоже русским эмигрантом. Он был мастером на Путиловском заводе, потом он ушел на войну, Гражданскую войну, был атаманом какого-то полубандитского образования где-то на югах, потом уехал, стал работать во Франции и во Франции сделал невероятную карьеру, потому что мастер на Путиловском заводе, как пишет нам Газданов, это человек, который умеет делать примерно все то, чего не умеют делать все остальные бестолковые французы на этом заводе.
А он же еще по совместительству оказывается тонкой душой и любит стихи. И Газданов уже как бы почти делает шаг к тому, чтобы признать его если не равным, но хотя бы близким. И тут этот мастер совершает чудовищное фо па. Он читает литературную балладу – самое лучшее свое и самое любимое свое стихотворение – под названием «Белое покрывало». Я являюсь, по-моему, единственным человеком в мире, кроме этого несчастного путиловского мастера, который знает эту ужасную балладу.
Е. ШУЛЬМАН: Вы нашли этот текст? Это который «лежал в цепях венгерский граф»?
Г. ЮЗЕФОВИЧ: Да. Я знаю его от начала до конца.
Е. ШУЛЬМАН: Откуда?
Г. ЮЗЕФОВИЧ: У меня в детстве была антология баллады под названием «Волшебный корабль», которую я до сих пор знаю примерно всю наизусть.
Е. ШУЛЬМАН: Это действительно баллада? Это не какой-то шансон?
Г. ЮЗЕФОВИЧ: Нет, это австрийско-венгерская баллада, я сейчас не могу вспомнить автора, которую перевел известный русский переводчик, народник, друг Чернышевского Михайлов и которая была очень популярна в России среди революционно настроенной молодежи.
История в этой балладе, что молодой венгерский граф, его собираются казнить, к нему приходит мама и говорит: «Не плачь, я сейчас пойду к императору, я его уговорю, чтобы он тебя помиловал. Когда тебя поведут на казнь, если ты увидишь, что я стою на балконе в белом платье, знай, что я вымолила слезами пощаду жизни молодой. Пусть будешь схвачен палачами, не бойся, не дрожи, родной». Значит, граф идет на площадь, там на балконе мать стоит спокойно в покрывале белом. И Ясин к петле поднимался и в самой петле улыбался. Ну и понятно, что ложь святая, так могла солгать лишь мать, полна боязни, чтоб сын не дрогнул перед казнью.
Е. ШУЛЬМАН: Практически «Вересковый мед» в другом варианте.
Г. ЮЗЕФОВИЧ: В таком более, я бы сказала, еще иезуитском. И вот эта баллада. И тут, значит, Газданов такой на него смотрит и говорит: «Ах, нет, не дотягивает. Ох, не дотягивает».
Е. ШУЛЬМАН: Не наш, да.
Г. ЮЗЕФОВИЧ: Да. Я почувствовала, во-первых, большое родство с путиловским мастером. Первый раз в жизни я встретила буквально родную душу в творчестве Газданова, и эта душа оказалась второстепенным героем не самым приятным. И мне кажется, что Газданов прямо вот с наслаждением описывает вот это падение в его глазах, потому что, конечно, это очень пошлый выбор. Ну, то есть Набоков бы просто пупырышками покрылся сразу, а Газданов так слегка пнул.
Е. ШУЛЬМАН: Да-да-да, он лишь пнул ногой. В «Ночных дорогах» есть персонаж по прозвищу Платон. Это вот тоже довольно популярный образ – спивающийся интеллектуал. Много где встречается, от сериала «Санта-Барбара» до разных других произведений мировой художественной культуры.
Этот Платон совершеннейший алкоголик, нищий человек, живет практически на улице, снимает какую-то комнату, за которую не платит, и при этом рассуждает о философии, об истории, о правильном государственном устройстве. Он, как бы мы сейчас сказали, жесткий консерватор, монархист, католик, поклонник традиционных духовно-нравственных ценностей, скреп, основ и всего такого.
Г. ЮЗЕФОВИЧ: Которые сам же попирает примерно ежедневно.
Е. ШУЛЬМАН: Естественно, естественно. Это не имеет никакого отношения к его собственному образу жизни. И более того, эти скрепы и основы ему ничем не помогают, не вытаскивают его с того социального дна, на которое он там по набору случайностей скатился.
И вот такие люди ему все время встречаются в «Ночных дорогах» на этом его жизненном пути буквально, на пути его автомобиля. Некоторые бросаются под колеса, как мы потом понимаем, с целью шантажировать его и вымогать у него деньги. Из повторяющихся персонажей, кроме этого Платона, есть там еще… Вот тоже к вопросу о венгерском графе, который лежит в цепях. Как это, Ад – это другие, пошлость – это чужой вкус. Хорошо над чужими сентиментальностями хихикать, но вот этот вот практически центральный образ «Ночных дорог» бывшая красавица, старая проститутка Ральди – это же вот прям клише.
Г. ЮЗЕФОВИЧ: Абсолютно.
Е. ШУЛЬМАН: На клише сидит и клише погоняет.
Г. ЮЗЕФОВИЧ: Пожилая дама со следами былой красоты, прошедшая путь от…
Е. ШУЛЬМАН: Содержанки чуть ли не князей и принцев царствующего дома до проститутки, которая ходит по улицам с целью заработать себе на хлеб. Вот она умирает, естественно, одна нищая в какой-то убогой комнатенке.
Г. ЮЗЕФОВИЧ: И только Газданов скрашивает последние дни ее жизни, испытывая к ней странную смесь симпатии и брезгливости. И вот как не стыдно? Ну стыдно же.
Е. ШУЛЬМАН: Ну, не психолог наш автор, не психолог. Любим мы его не за это. Мы сейчас перечислим, за что мы его не любим, а потом все-таки скажем, за что мы его любим. Так вот, это самая Ральди, которая, еще раз повторю, выглядит как тоже персонаж из какого-то шансона, только французского… Вот опять же, что может быть клишированнее, что может быть зауряднее?
Г. ЮЗЕФОВИЧ: Как «Пламя Парижа». Помните, была такая оперетта «Пламя Парижа», где была такая героиня, которая сначала была правильной возлюбленной главного героя, а потом пошла по кривой дорожке. Вот это вот оно.
Е. ШУЛЬМАН: Опять же, на эту тему есть стихотворение, переведенное русским поэтом Апухтиным, известное как русский романс «Пара гнедых»: «Были когда-то и мы рысаками. Грек из Одессы, еврей из Варшавы, юный корнет и седой генерал – всякий искал в ней любви и забавы и на груди у нее засыпал». Вот это приблизительно про это.
Так вот, в какой-то момент эта Ральди решает одновременно поправить свои дела и оставить миру бесценное наследство, воспитав себе преемницу. Она находит девушку по имени Алиса, которая необычайно хороша собой. Один из выразительнейших пассажей в книге – это сцена, в которой эта самая Ральди заставляет эту Алису раздеваться, чтобы тот на нее посмотрел. Они же друзья. И хотя Газданов, как мы сказали, не психолог, но он довольно хорош в описании разных физиологических реакций. Он их описывает не напрямую, но очень выразительно – вот голод, страх, диссоциация. У него герой все время испытывает диссоциацию время от времени. Вот «Вечер у Клэр», кстати, почти весь роман про это, что с ним что-то происходит.
Г. ЮЗЕФОВИЧ: В «Вечере у Клэр» есть одна глубоко меня потрясшая эротическая сцена, когда возлюбленная его кладет голову ему на колени, а он вынужден срочно покинуть помещение.
Е. ШУЛЬМАН: Да. В общем, герой как бы все время присутствует здесь и одновременно не здесь. То есть он на себя любимого смотрит почти уже со стороны, опять же, как в известной песне: «Как души смотрят с высоты. На ими брошенное тело». Так вот, он смотрит на эту Алису, и перед глазами у него начинается какое-то мерцание. Но при этом, что этой Ральди с ее опытностью кажется зловещим предзнаменованием, он ее не хочет, она ему ее предлагает. Она совершенно хороша собой. Это вот такая Венера, вышедшая из пены морской. Но в ней есть что-то такое, как мы потом поймем, что препятствует ее успешности в той профессии, для которой Ральди ее предназначает. Та ее тренирует, учит ее говорить, сидеть, есть, вести себя в разных обстоятельствах.
Г. ЮЗЕФОВИЧ: Дает такого «Пигмалиона».
Е. ШУЛЬМАН: Да, совершенно верно. В некотором роде из этой Галатеи хочет сделать живую девушку. Но из этого ничего не выходит, потому что у этой Алисы, как объясняет нам автор, нет того, чего было так много у самой Ральди, вот этой вот живой, теплой прелести, вот этого очарования, из-за которого люди действительно там и стрелялись, и на дуэли вызывали друг друга, и деньги страшенные тратили. Он там встречает одного русского разорившегося князя, еще один шаблон шаблонович, который был любовником этой самой Ральди.
Г. ЮЗЕФОВИЧ: Умирающий, как водится, тоже в одиночестве посреди Гражданской войны в жалкой хибаре.
Е. ШУЛЬМАН: И только один рассказчик, вы заметили повторяющийся мотив, на его смертное ложе смотрит со смесью сочувствия и брезгливости. Так вот, у этой самой Ральди это все было, она вот была обворожительна. А эта бедная Алиса – такой манекен из магазина. Ну, кроме того, как пишет автор с неприятной откровенностью, она совершенно фригидна, поэтому тоже ничего у нее не получается. У Ральди этот замысел ее одновременно коммерческий и педагогический как-то не выходит.
Другая вещь, которая в этом романе опять же мне кажется чрезвычайно интересной и которая лежит в русле вот того, что вы назвали газдановским социал-дарвинизмом, это история Федоренко.
Г. ЮЗЕФОВИЧ: О, да. Вот это как раз история человека, который пытается пересечь социальную границу, и это его убивает.
Е. ШУЛЬМАН: Это его убивает, совершенно верно. Федоренко – это русский, русский военный, который, как и все остальные, бежит во Францию, работает там на заводе. Но, по словам автора, он настолько туп и необразован, что ему эта жизнь гораздо больше подходит, чем какая-либо другая.
Г. ЮЗЕФОВИЧ: Чем утонченному и изысканному Газданову, который страдает с утра до ночи.
Е. ШУЛЬМАН: Конечно. Зачем же он такой нежный и вот крутит эту баранку и возит какую-то, действительно, шваль? Причем шваль – это бедные, это богатые, это опять же проститутки и бандиты, это сенаторы, это светские дамы. Но все это вот такое человеческое отребье, что просто пробу ставить негде.
Г. ЮЗЕФОВИЧ: Если священник, то он обязательно в бордель. Если богатая дама, то она обязательно на чай не оставит, еще обидит.
Е. ШУЛЬМАН: Либо ребенка украдет, да. В общем, там тоже все достаточно ожидаемо. Так вот, этот Федоренко живет совершенно счастливой жизнью, работает на заводе, по выходным не работает на заводе, и все у него замечательно. Потом он находит себе девушку мечты. Эта девушка мечты – это старая знакомая автора, это Сюзанна, проститутка.
Г. ЮЗЕФОВИЧ: Как и все остальные практически женщины.
Е. ШУЛЬМАН: Как и все остальные знакомые автора, совершенно верно, да. Из ее привлекательных качеств – у нее имеется золотой зуб, который тоже ей самой очень нравится и всем остальным, очевидно, нравится. А Федоренко не знает, кто она такая. Она ему тоже не рассказывает. Она ему что-то там плетет какую-то историю про себя, и тот хочет на ней жениться, сделать ей предложение.
Она в восторге от такой перемены своей судьбы, начинает работать с утроенной силой, чтобы заработать себе на приданое, как, по-моему, какая-то героиня из купринской «Ямы» тоже была обуреваема той же амбицией. Работает просто буквально до упаду, зарабатывает нужную сумму, выходит замуж за этого Федоренко.
И они счастливы, они совершенно все счастливы. В одной запоминающейся сцене он их видит, этих двух супругов, идущими в выходной в Булонский сад на прогулку и несущими на спине по стулу, для того чтобы не платить. Там есть стулья, которых мы встретим потом у Марселя Пруста. Ну, не потом. В общем, в зависимости от того, в каком порядке вы читаете литературу. Может быть, вы уже встретили эти стулья и их охранницу, которая собирает за них деньги. Вот они не хотят деньги платить, они стулья несут с собой. Он говорит, что вот они как какие-то рогатые животные идут с этими стульями такие довольные.
Все бы хорошо. Вот это вот такая идиллия. Вот, пожалуйста, люди, лишенные высших духовных запросов, ни от чего не страдают, а наслаждаются. «Но не тут-то было», – говорит злобный автор. Поскольку Федоренко все-таки русский, скажем так, русскоязычный, то судьба найдет, как к нему подобраться. Подбирается она к нему в форме его знакомого – пожилого человека по имени Васильев.
Васильев – такой персонаж, которого каждый из нас встречал неоднократно. Он ополоумевший конспиролог, читатель газет, потребитель и частично производитель политической публицистики и, соответственно, персонаж, который сходит с ума на том, что его хотят убить, вокруг него плетется какой-то заговор, хотят его убить.
Тут надо сказать следующее. Вот эта среда того времени, о котором Газданов пишет, действительно была чуть более чем полностью проникнута грибницей ОГПУ. Да, там людей убивали, похищали, вывозили в Советский Союз, потом убивали на Лубянке. Все это происходило прямо вот сплошь и рядом.
Г. ЮЗЕФОВИЧ: Если ты параноик, это не значит, что за тобой не следят.
Е. ШУЛЬМАН: Совершенно верно.
Г. ЮЗЕФОВИЧ: Васильев явное свидетельство именно этого принципа.
Е. ШУЛЬМАН: Да, именно так. Мы все, читатели, вслед за рассказчиком считаем, что Васильев старый идиот, которому мерещится бог знает что. Ну и дальше самая популярная фраза, произнесенная перед тем, как в дверь постучали – «да кому мы нужны?». Вот кому же он нужен? В общем, он рассказывает, что за ним следит человек какой-то с черными усами и хочет его убить таким-то способом. Через некоторое время Васильев исчезает. И находят труп его бездыханный в реке.
Это пробивает первую трещину, казалось бы, неуязвимых доспехов, которыми Федоренко отделен от враждебного внешнего мира, и он начинает задумываться. Он уже задумывался, когда приходил этот Васильев. И Сюзанна, беспокоясь за свое семейное благополучие, пришла к герою и просит у него совета.
Г. ЮЗЕФОВИЧ: Который он ей и выдает со смесью сострадания и брезгливости.
Е. ШУЛЬМАН: Это, кстати, тоже мотив довольно повторяющийся в романе «Возвращение Будды». Вот эта вот героиня Люба тоже приходит к герою. Герой в этот момент неизменно спит. Он поскольку по ночам работает, то днем он спит. Но при этом к нему все время приходят какие-то женщины, которые начинают рыдать у него в комнате и требовать, чтобы он как-то устроил их судьбу получше.
Г. ЮЗЕФОВИЧ: Я хочу отметить, что ни с одной из этих женщин герой не вступает в романтические отношения, притом что о его сексуальной физической привлекательности он намекает нам регулярно.
Е. ШУЛЬМАН: Есть такой момент. Он еще очень силен физически.
Г. ЮЗЕФОВИЧ: Кстати, это, между прочим, правда. Я, читая его биографию, вычитала, что он готовился стать цирковым акробатом, находясь в Греции. И, соответственно, все время тренировался и накачался как-то так, что вот эта удивительная сцена из «Вечера у Клэр», когда он повисает на руках, спускаясь с крыши, и потом…
Е. ШУЛЬМАН: Он чуть не падает с крыши ночью, сделав ложный шаг, думая, что там что-то есть, а там ничего нет.
Г. ЮЗЕФОВИЧ: Да. И вот он себя там буквально на мизинцах вытягивает. И когда я читала это в первый раз, тут у меня что-то такое: ну, нет…
Е. ШУЛЬМАН: Типа Мэри Сью, как это называется.
Г. ЮЗЕФОВИЧ: Да, чутка Мэри Сью. И вот тут я, прочитав о том, что он действительно готовился в цирковые акробаты, что он имел такую возможность приобрести необходимые для этого подвига физические навыки.
Е. ШУЛЬМАН: Про его сексуальную мощь и величие довольно много сказано в романе «Призрак Александра Вольфа». Опять же, я думаю, что это не Мэри Сью никакая, я думаю, что это все правда. Сильно подозреваю, что так оно и было. Иначе он бы просто не выдержал ту жуткую жизнь, которую он жил. Он действительно очень подчеркивает, что он не пьет…
Г. ЮЗЕФОВИЧ: Не вступает в необдуманные связи.
Е. ШУЛЬМАН: Случайные связи с опасными и нехорошими женщинами.
Г. ЮЗЕФОВИЧ: С опасными-то как раз вступает, как мы знаем.
Е. ШУЛЬМАН: Ну да. Вот эта его Елена Николаевна, возлюбленная его души, он очень трогательно описывает их любовь в «Призраке Александра Вольфа», она тетенька небезопасная и чуть не доводит дело до греха.
Г. ЮЗЕФОВИЧ: Да и Клэр его…
Е. ШУЛЬМАН: Ну да. Он был женат на женщине старше себя, у которой был до этого муж и которая долго не могла с этим мужем развязаться. Потом они наконец поженились.
Г. ЮЗЕФОВИЧ: Это вот была та самая жена, между прочим, вместе с которой они участвовали в сопротивлении. Вообще, она, похоже, была действительно любовью всей его жизни.
Е. ШУЛЬМАН: Так что тут тоже возможна такая автобиографичность. Так вот, возвращаясь к Федоренко. Бедная Сюзанна приходит к рассказчику и рыдает, говорит, что муж с ума сходит. Они с этим Васильевым сидят и что-то обсуждают, пытаются у него выяснить, кто такой Ниш, что за Ниш. Они про него все время говорят. Он понимает с трудом, что это Ницше и что Федоренко начал углубляться в философские вопросы. Ну и самое страшное, что говорит ему Сюзанна: «Он со мной больше не спит». Тот отвечает: «Ну, этому горе не поможешь. Что же делать?» А потом Васильев пропадает и, соответственно, погибает. Это поражает девственную душу и ум не менее девственный Федоренко еще сильнее.
И рассказчик разговаривает с ним, и тут, собственно, вот его этот социал-дарвинизм в таком специфическом его культурном изводе проявляет себя в полной мере. То есть он говорит, что мы, образованные люди, привыкли постепенно задаваться экзистенциальными вопросами. А этот несчастный прожил, типа, до 30 с лишним лет даже без цели, без трудов, то есть в трудах, но не подвергаясь этой радиации, а тут ему на голову вдруг упало нечто. То есть он бедный спрашивает его: «А вот зачем мы живем? Мы же все умрем. А как это? А вот зачем оно все?»
Г. ЮЗЕФОВИЧ: Ну да. А мужику уже типа 40 лет.
Е. ШУЛЬМАН: Вот. То есть этот «арзамасский ужас» имени Льва Николаевича Толстого обрушивается на него всей своей силой. И автор пишет: «Я вижу, что у него нет никакого против этого противоядия. И я не могу ему ничего ответить, потому что надо с самого начала, с Книги Бытия начинать, а голова-то у него тупая, он же не поумнел от этого. То есть ему нельзя никак эту философию всунуть. В общем, положение его безнадежно». В подтверждение этой мысли через некоторое время бедный Федоренко вешается на дверной ручке у себя на дому, оставляя бедную свою Сюзанну горькою вдовой.
Г. ЮЗЕФОВИЧ: Беременной.
Е. ШУЛЬМАН: Кстати, да. Даже это его не удерживает. До такой степени вот эта вся тьма внешнего бытия для него невыносима.
Г. ЮЗЕФОВИЧ: Маленькая вставка про Федоренко. Федоренко, когда он решил жениться на Сюзанне, он же, помните, становится такой модник. Он накупает себе всяких шмоток. И они встречаются с Газдановым и…
Е. ШУЛЬМАН: С рассказчиком.
Г. ЮЗЕФОВИЧ: С рассказчиком. Лирическим героем, не побоюсь этого слова.
Е. ШУЛЬМАН: Марсель – это не совсем Марсель Пруст в «В Поисках утраченного времени», я – в «Ночных дорогах» не совсем Газданов.
Г. ЮЗЕФОВИЧ: Конечно. Но тем не менее вот с этим человеком встречается Федоренко и говорит ему: «Ну как тебе мой наряд?» А рассказчик начинает ему объяснять, что с этим нарядом не так. То есть я слушаю и понимаю, что в этом есть какая-то абсолютная бесчеловечность, в этом есть желание унизить собеседника, который и так в его глазах бесконечно унижен. И вот это для меня было тоже каким-то проявлением… То есть это такой очень колониальный заход, потому что ты встречаешь туземца, который тебе показывает прекрасные стеклянные бусы, а ты начинаешь объяснять, что это не бусы, а…
Е. ШУЛЬМАН: Туземец хочет выглядеть как европеец.
Г. ЮЗЕФОВИЧ: Да.
Е. ШУЛЬМАН: У него в другом романе, сейчас не припомню в каком, есть совершенно параллельная сцена с его знакомым французским бандитом, который сутенер, ему тоже привалило каких-то деньжат.
Г. ЮЗЕФОВИЧ: Это как раз в «Александре Вольфе».
Е. ШУЛЬМАН: И тот ему хвастается и говорит: «Ну, как я выгляжу?» И тот ему говорит: «Ты выглядишь как сутенер». Он говорит: «Как?! Я же хочу нарядиться как порядочный человек». Это, кстати, действительно трогательное довольно стремление. Еще Бальзак в «Человеческой комедии» писал, что дамы полусвета, куртизанки мечтают о законном браке, а герцогини – о развратной любви. Но сутенеры хотят выглядеть как порядочные люди. Порядочные люди, возможно, задумываются, какова она романтическая и вольная жизнь апашей. Каждый желает того, чего у него нет.
Но вот этот бедный Федоренко, он действительно такой пример человека, который, казалось бы… Опять же, действительно автор не без мстительности его описывает и конструирует этот сюжет. Вот кто-то, кому хорошо там, где мне плохо, но и ты не уйдешь от судьбы. Это тоже правда. Мы с вами нарисовали Газданова в облике какого-то монстра.
Г. ЮЗЕФОВИЧ: Да-да-да. Главное, весело, задорно, на два голоса.
Е. ШУЛЬМАН: Давайте сейчас немножко эту картину подретушируем.
Г. ЮЗЕФОВИЧ: Нам же надо закругляться.
Е. ШУЛЬМАН: А мы закруглимся. Подретушируем, закруглимся и следующую рекомендацию тоже расскажем. Мы его все-таки выбрали зачем-то.
Г. ЮЗЕФОВИЧ: Вы выбрали.
Е. ШУЛЬМАН: Я выбрала. Потому что он мне нравится. Я читала у него много романов. Вот эти, которые я перечислила, я все читала. Кроме того, у него есть рассказы, их относительно немного. Они, кстати, неплохи тем, что… Они короткие. Поэтому если вам целый роман читать…
Г. ЮЗЕФОВИЧ: А он же их уже по-французски писал, по-моему, рассказы.
Е. ШУЛЬМАН: Нет, по-русски. Наиболее известный из них это «Черные лебеди», такой знаменитый рассказ про самоубийцу. Кстати, тоже про человека, который работает на заводе, русский офицер, который работает разнорабочим. «Товарищ Брак» про Гражданскую войну. Там тоже, кстати, встречается вот этот популярный среди Газданова персонаж – человек, наделенный одновременно какой-то баснословной, сказочной физической силой и сентиментальностью. Он вообще любит такие несколько несуразные сочетания. И в своей повторяемости это иногда утомляет. Но в небольших количествах это очень мило.
Газданов такой писатель, который пишет более-менее один текст. Есть у него это свойство know one – know all (прочитайте одно, и будете знать все остальное). Опять же, в нем есть такая завораживающая медитативность. Я его люблю. Его читать приятно, на мой взгляд. Русский язык у него странноватый.
Г. ЮЗЕФОВИЧ: Вот как раз если мы будем говорить о достоинствах Газданова, то, на мой взгляд, русский язык является его главным достоинством, потому что он действительно странноватый. Это такой русский язык, который развивался в анаэробной среде. То есть он начал развиваться в тот момент, когда Газданов покинул Отечество, и развивался не так, как русский язык внутри его среды бытования.
Е. ШУЛЬМАН: Иногда кажется, что это какой-то перевод с неведомого языка. Но это его собственный им выработанный инструмент. Он сразу узнаваем, а это признак серьезного автора. Если ты его узнаешь по нескольким строчкам, то он молодец. Он впадает иногда в такую невнятность, особенно когда он описывает вот эти свои диссоциативные состояния, а в каждом романе это обязательно будет, потому что он не перестает дивиться тому, где он вообще. «Почему я здесь, что я тут делаю» – вот это его такая превалирующая даже не эмоция, а душевное состояние.
Тем не менее он по-своему выразительно описывает то, что русская литература описывала редко. И вот это вот настоящее социальное дно вот как у…
Г. ЮЗЕФОВИЧ: Как у Горького.
Е. ШУЛЬМАН: Как у Гиляровского, как у Горького, только в Париже. Совершенно другой Париж. Больше вы его такого нигде никогда не увидите. И, наверное, это хорошо.
Г. ЮЗЕФОВИЧ: И слава богу!
Е. ШУЛЬМАН: Да, наверное, это и неплохо. Но прочитать про это интересно. Он обладает также тем признаком, который отличает настоящего писателя – он создает художественные образы. Его персонажи – это персонажи. Мы их видим. Они живут своей жизнью.
И Александр Вольф из «Призрака Александра Вольфа», и Елена Николаевна, и сам этот автор. При том, что действительно иногда испытываешь чувство неловкости, читая это, но в остальные случаи испытываешь чувство ловкости. И Ральди, и Алиса, и Платон, и Федоренко, и Сюзанна, и хозяйка кафе, в котором конгрегируются все эти отбросы общества и в котором сам автор пьет это свое горячее молоко, так выразительно отличающее его от всех остальных. И какие-то эпизодические персонажи, городские сумасшедшие, вот эти несчастные обломки какой-то былой жизни. Это все выразительно. То есть это как бы так видно, это стоит читать.
И при том, что в нем есть вот эта социал-дарвинистская наклонность, он все-таки писатель-гуманист, вполне находящийся в русле русской гуманистической литературной традиции. Он эту всю негодную публику не то чтобы, конечно, жалеет, но как бы с некой опять же гуманистической приязнью взирает на них. Ну да, ну да.
Г. ЮЗЕФОВИЧ: Гуманистическое я там не заметила.
Е. ШУЛЬМАН: Слушайте, он не развинчивает их на части для развлечения или для эмоционального зацепления автора, в чем иногда Владимира Владимировича нашего-то обвиняют, что он…
Г. ЮЗЕФОВИЧ: Дегуманизирует некоторых своих героев.
Е. ШУЛЬМАН: Газданов не дегуманизирует. Он будет их там обвинять, наказывать, ругать своим авторским голосом за то, что они пьют, глупые, и вообще живут неправильно. Вместо того, чтобы всем учиться в Сорбонне, они тут спиваются в каком-то ночном кафе посередь Парижа. Но он их не дегуманизирует.
В общем, если уж так рекомендовать, можно начать с рассказов. Если вам, что называется, зайдет, то, наверное, из… Ну, на самом деле, мне кажется, действительно, «Ночные дороги» – это такой хороший роман.
Г. ЮЗЕФОВИЧ: Самый репрезентативный роман.
Е. ШУЛЬМАН: Да, он самый репрезентативный, абсолютно согласна. Либо вы на нем удовлетворитесь и скажете, что знаю я писателя Газданова. Окей, это будет обогащающее вашу жизнь знакомство. Либо, если вам прям понравится-понравится, то вы пойдете дальше. Я бы советовала потом «Призрак Александра Вольфа», короткую, увлекательную повесть.
Г. ЮЗЕФОВИЧ: С красивым, обрамляющим сюжетом.
Е. ШУЛЬМАН: Сюжетом, да, совершенно верно. И с всякими интересными и, очевидно, из жизни почерпнутыми подробностями Гражданской войны на юге России. Далее я люблю «Возвращение Будды». Мне кажется, это хороший роман. Есть роман вот «Эвелина и ее друзья», я упомянула. Роман «Пилигримы». Это поздний Газданов. Он такой чуть более бесформенный, чуть менее оформленный, скажем так. Но, что называется, если вы любите этот жанр, то тоже почитать можно.
Г. ЮЗЕФОВИЧ: Я бы хотела сказать, что Газданов в мировой литературе оказался невероятно продуктивным в том смысле, что, конечно, не из него непосредственно, но в его стиле и ключе вырос целый огромный даже не жанр, а направление современной литературы – автофикшн.
Е. ШУЛЬМАН: Да?
Г. ЮЗЕФОВИЧ: Конечно. Автофикшн – это идея рассказывать обо всем исключительно через призму себя и отказ от такой прямолинейной сюжетности, замены сюжетности некоторой системой внутренних интересных рифм.
Е. ШУЛЬМАН: То есть автофикшн – это повествование от первого лица?
Г. ЮЗЕФОВИЧ: Это всегда повествование от первого лица. И это повествование, которое балансирует на очень тонкой грани такой саморазоблачительной откровенности и художественного вымысла. И ты никогда не знаешь, в какой момент эта грань пересекается. И я должна сказать, что, возможно, моя травмированность Газдановым связана с тем, что я за последние годы прочитала невероятное количество автофикшенов: от шедевров вроде, извините, «Моей борьбы» Карла Уве Кнаусгора до какого-то уж совсем…
Е. ШУЛЬМАН: А зачем он так книгу назвал?
Г. ЮЗЕФОВИЧ: Ну, он вообще такой затейник. Это не книга, это семь книг, рассказывающих о богатой внутренней жизни и немного внешней жизни этого замечательного норвежского автора. До уж совсем какого-то мелкого дребезга, который просто невозможно. То есть возможно. Моя юношеская любовь к Газданову была искренней.
Е. ШУЛЬМАН: А была юношеская любовь?
Г. ЮЗЕФОВИЧ: Была. В начале 90-х годов мне было 16-17 лет. Я, конечно, абсолютно бредила. И тогда мне этот герой ужасно нравился, как нравился мне и Печорин, например, которого я тоже в то время находила крайне интересным мужчиной. Не то теперь.
Е. ШУЛЬМАН: Нет, дорогие слушатели, увидите малейшие признаки чего-то в этом роде – бегите!
Г. ЮЗЕФОВИЧ: Бегите!
Е. ШУЛЬМАН: Это человек-беда.
Г. ЮЗЕФОВИЧ: Но, возможно, позднейшие наслоения автофикшена, они как раз меня и отвратили от моей юношеской искренней и чистой любви к Газданову.
Е. ШУЛЬМАН: Я рада, что она все-таки была.
Г. ЮЗЕФОВИЧ: Бесспорно.
Е. ШУЛЬМАН: Хорошо.
Г. ЮЗЕФОВИЧ: Иначе бы я не согласилась.
Е. ШУЛЬМАН: Совершенно верно. Теперь я понимаю, почему вы все-таки, так сказать, повелись на это мое предложение. Очень хорошо. Я надеюсь, что мы не оскорбили память Георгия Ивановича, а наоборот, поспособствовали тому, чтобы вызвать в вас, дорогие слушатели и зрители, к нему интерес. А не для этого ли мы тут и трудимся? Переходим к нашей завершающей рубрике.
КОЛОФОН
Е. ШУЛЬМАН: В рубрике «Колофон» мы, как известно, рекомендуем книги, которые могут понравиться вам, если вам понравилось все предыдущее.
Г. ЮЗЕФОВИЧ: Те, кто купили то-то, купят и это.
Е. ШУЛЬМАН: Да, совершенно верно. Это как рекомендации в онлайн-магазине книг. Только не подобранные бездушным искусственным интеллектом, а подобранные нами со всей сердечностью, на которую мы способны. Ежели я привела сюда Газданова, то мне и рекомендацию рекомендовать.
Я думаю, что если вы прочли Газданова сколько-нибудь, то вы подготовлены или вообще приспособлены, может быть, природою, может быть, вам и не нужна подготовка, к тому, чтобы попробовать почитать Пруста. Газданова называют «русским Прустом». Кто только ни называет. Вот только ленивый его так не назвал. И действительно, он человек, Прустом ушибленный по темечку и, очевидно, скажем так, стремившийся что-то в этом роде на русском тоже сочинить.
Поэтому я вам сейчас расскажу, как приступить к чтению Пруста, не нанеся себе тяжелых физических увечий. Пруст всех пугает. Страшнее его пугает только Джойс.
Г. ЮЗЕФОВИЧ: Джойс правда страшный, а Пруст нет.
Е. ШУЛЬМАН: Я тоже так считаю. Я из Джойса читала только лекцию об «Улиссе» Владимира Владимировича Набокова в его курсе «Европейские шедевры». А Пруста я читала всего целиком по-русски в переводе Любимова. Плюс сейчас читаю перевод на английский язык издательства Penguin, который я упорно называю новым, хотя, по-моему, уже в 2012 году вышел этот самый первый том.
Так вот, семь томов все-таки пугают. И многие люди обламываются на начале, как многие люди обламываются на первых страницах «Войны и мира», который не война и не мир, а разговор двух пожилых бездельников на французском не пойми о чем. Через это трудно продраться. Точно так же, когда вы начинаете, даже если вы, помолясь, открыли первый том, зная, что их всего семь, то вот эта вот фраза «давно уж я привык укладываться рано» и дальше 50 страниц того, как человек в кровати ворочается с боку на бок и пытается понять, в какой именно кровати он спит и не спит ли кто-нибудь там рядом с ним, это способно демотивировать много какого читателя, за исключением самых упорных. Поэтому я вам сейчас расскажу, как надо делать.
Делать надо так. Вы берете первый том под названием «По направлению к Свану». Он состоит из трех частей. Вот первая часть, которая начинается в кровати и в кровати проходит в значительной степени, называется «Комбре». Вторая часть называется «Любовь Свана». Третья часть называется «Имена стран: имя». Соответственно, первая часть второго тома называется «Имена стран: страна». Это связано с тем, что герой сначала листает железнодорожный справочник, мечтая о путешествиях, которые ему в силу возраста и здоровья недоступны, а потом все-таки едет. Поэтому сначала имена, а потом сами страны.
Вы берете вот эту вставную новеллу под названием «Любовь Свана» и читаете ее. То, что до, то, что после, пока не читайте. Она короткая по прустовским масштабам, практически лаконичная, почти стихотворение в прозе. Там есть сюжет. Там понятно более-менее, что происходит. Там линейное изложение и не очень много вот этой вот затруднительной психологической мути про то, как мальчику должна была прийти мама поцеловать его в щеку, а потом не пришла мама, потому что сидит внизу с гостями, а он там наверху мучается. Когда вы дочитаете до пятого и шестого тома, будет все гораздо хуже. Поэтому лучше читайте первый.
Г. ЮЗЕФОВИЧ: Умеете вы продать, я бы сказала.
Е. ШУЛЬМАН: Слона, конечно. Семитомного слона я очень люблю продавать. По частям. Да, да, да, совершенно верно. Но если вы возьмете вот только эту «Любовь Свана», то вы проверите себя, сделаете себе, так сказать, реакцию Манту, пригодны ли вы к…
Г. ЮЗЕФОВИЧ: Взвесь силу гордую, взвесь волю твердую.
Е. ШУЛЬМАН: Да, да, есть ли она у вас, достаточно ли она у вас твердая. Если достаточно, то можете начинать сначала, тогда вас уже не напугаешь. Если нет, то все-таки у вас будет какой-то семпл, какой-то образец, вот лоскутик этого бескрайнего гобелена Марселя Пруста. Метафора, по-моему, хорошая, потому что действительно на гобелен из Блуа вся эта композиция довольно сильно похожа. И вы будете ходить с гордо поднятой головой среди других людей и говорить: «Читал я Пруста вашего». При этом вы отделаетесь относительно небольшим ущербом. А если вам вдруг понравится, то, глядишь, и понравится.
Вы можете брать перевод Любимова, это классический советского времени перевод, либо новый перевод Баевской.
Г. ЮЗЕФОВИЧ: Я горячо рекомендую перевод Баевской. Потому что в переводе Любимова он…
Е. ШУЛЬМАН: Он как-то полегче? Ну, полегче не в смысле попроще, а в смысле…
Г. ЮЗЕФОВИЧ: Я не то чтобы большой читатель по-французски, но мне кажется, что он сохраняет некоторую отстройку от привычного нам повествовательного паттерна, потому что все-таки Любимов очень все приглаживает. У него все такое очень текучее. Теплый, ламповый советский перевод, он вот там такой и есть. И, конечно, перевод Любимова, наверное, более комфортный. Так что, если вам страшно, то, наверное, можно действительно с него начать.
Но перевод Баевской – это гораздо более осязаемая, странная проза, которую мне читать было несравненно интереснее. То есть я семь томов не осилила, я осилила, например, четыре в молодые годы в переводе Любимова и была абсолютно равнодушна. А потом я начала читать, когда стали выходить переводы Баевской, и я поняла, что ого, то ли я стала старше, то ли переводы гораздо лучше.
Е. ШУЛЬМАН: Мне сразу понравилось. Мне году в 93-м достались эти первые три тома. Я помню, как я за ними ходила в нашей Туле в букинистический магазин. Приходит, не приходит. У меня такая карточка была, которую надо было показывать, чтобы тебе это все дело еще согласились продать. Мне ужасно понравилось прямо сразу. Я, видимо, люблю длинное и заунывное. Это мой любимый жанр.
В общем, скажете спасибо нам потом за эту, на мой взгляд, чрезвычайно ценную рекомендацию. Таким образом вы, опять же, обеспечите себе вход в волшебный мир Марселя Пруста, если захотите войти. И если вы до этого читали Газданова, вы увидите вот эти очевидные рифмы: и специфическая странность языка, и некая смесь эмоционального вовлечения и эмоционального отстранения, и вот эта вот нехорошая любовь, которая никогда не достигает своей цели, а когда достигает, то выясняется, что это не приносит…
Г. ЮЗЕФОВИЧ: Лучше бы нет.
Е. ШУЛЬМАН: Не достигла, да. У Газданова, кстати, все еще довольно гуманнее. Опять же, если доберетесь до «Призрака Александра Вольфа», вы увидите там картину счастливой любви прям вот по Пушкину.
Г. ЮЗЕФОВИЧ: Но непродолжительной.
Е. ШУЛЬМАН: Почему? Там же хэппи-энд. К вопросу о спойлерах.
Г. ЮЗЕФОВИЧ: Я бы так его не назвала. Ну ладно, пощадим нашего читателя.
Е. ШУЛЬМАН: Как? Как? Как? Герои остаются оба живы, препятствие их разделяющее устранено.
Г. ЮЗЕФОВИЧ: Я бы ожидала вмешательство правоохранительных органов в этой точке.
Е. ШУЛЬМАН: Ха, об этом я не подумала. Черт. Опять же, в волшебном мире Газданова есть много бандитов, опять же сутенеров и проституток, но не очень много правоохранительных органов. Действительно. Черт. Хорошо, на этой озадачивающей ноте мы завершим наш литературно-просветительский выпуск.
Г. ЮЗЕФОВИЧ: Вечер.
Е. ШУЛЬМАН: Вечер, да, действительно. Известный также как «Радионяня» и «Клуб знаменитых капитанов». И ждем вас в следующий раз. А в следующий раз мы будем говорить…
Г. ЮЗЕФОВИЧ: О писателе, который стал результатом консенсуса. Я давно мечтала глубоко погрузиться в перечитывание французской литературы. Я склоняла Екатерину Михайловну перечитать «Мадам Бовари», но как-то мы не пришли к согласию в этой точке.
Е. ШУЛЬМАН: Вы предлагали мне и «Графа Монте-Кристо». Не то чтобы перечитать, а прочитать. Я не читала никакого Дюма. Я, в свою очередь, лоббировала «Принцессу Клевскую».
Г. ЮЗЕФОВИЧ: Тут я выступила с протестом. И компромиссной фигурой оказался Проспер Мериме неожиданным образом, которого мы и обсудим при нашей следующей встрече.
Это был подкаст «Эха» «Закладка». Хочу обратить ваше внимание, что нашим существованием мы обязаны исключительно вам. И без вашей поддержки наш подкаст не выживет. Поэтому мы будем вам бесконечно признательны, если вы поддержите нас и сделаете пожертвование в пользу «Закладки» любым удобным для вас способом. Все ссылки вы найдете в описании к этому выпуску.
Е. ШУЛЬМАН: А также на «Эхе» выходит другой подкаст, не литературный, а исключительно жизненный, в жанре, как это нынче называется, true crime. Называется он «Самый настоящий детектив». Там завораживающим голосом Кирилла Набутова рассказывают жуткие совершенно истории подлинных преступлений, расследований этих преступлений и последствий этих расследований, происходящих в России и происходивших на протяжении последних десятилетий. Ссылку тоже можно найти там, где находятся все ссылки, и слушать и обогащаться новыми знаниями о мире.
Г. ЮЗЕФОВИЧ: Спасибо вам большое. Приходите слушать нас еще.
Е. ШУЛЬМАН: Спасибо.
Список литературы из выпуска:
«Вечер у Клэр», «Призрак Александра Вольфа», «Возвращение Будды», «Чёрные лебеди», «Эвелина и её друзья», «Пилигримы», «Товарищ Брак», Гайто Газданов
«Чапаев и пустота», Виктор Пелевин
«Бронепоезд 14-69», Всеволод Иванов
«Государство», Платон
«Вересковый мёд», Роберт Стивенсон
«Пара Гнедых», перевод Алексея Апухтина
«В поисках утраченного времени», Марсель Пруст
Цикл «Человеческая комедия» Оноре де Бальзака
Цикл «Моя борьба» Карла Уве Кнаусгора