«Высокие лбы»: Кому нужны «женские» медиа. Дело Салтанат Нукеновой

Елена Серветтазфранцузский журналист

Бишимбаев не знал, что он не удалил последнее видео, на котором он истязал Салтанат. И он до этого, видимо, надеялся, что все еще патриархальное казахстанское общество поддержит его и скажет: «Женщина сама виновата», как всегда, и он подкупит всех этих десятерых присяжных. Он только на это надеялся, я думаю…

Подписаться на «Живой гвоздь»

Поддержать канал «Живой гвоздь»

Е. СЕРВЕТТАЗ: Всем привет! Я Елена Серветтаз, «Высокие лбы», как обычно, по субботам. Поставьте лайк эфиру, поделитесь трансляцией с друзьями. У нас сегодня женский эфир, но это не значит, что слушать и смотреть его должны только женщины. Наша тема звучит сегодня так: дело Салтанат и кому нужны женские медиа. Если Казахстан нас слушает сегодня, пожалуйста, пишите в комментариях и в чате прямой трансляции.

Ну а мои гости сегодня — Айгерим Кусайынкызы, казахстанская фем-активистка и правозащитница, юристка и исследовательница; Мадина Беспаева, актриса театра и кино, тоже Казахстан. Салям, Айгерим и Мадина! Мне кажется, моя камера опять замерзла, я сейчас немножко ее двигаю. И приветствую также Ксению Фирсову, координаторку проекта «ТыНеОдна», и Юлию Дудкину, главного редактора Kosa.media.

У меня было очень мало женских эфиров, и это, наверное, такая проблема для журналистов: мы иногда сами себя цензурируем. Я прямо себя слышу, свой голос, когда себе говорю: нет, женские эфиры не набирают так много просмотров, как мужские эфиры, и вообще женщины занимают меньше места… Да вообще везде. Если возьмем, не знаю, какой-то альбом по искусству, на одного Караваджо в этом альбоме сколько будет женщин? Или возьмем книгу по истории: на одного де Голля сколько будет сильных женщин? И конечно, вот эта самоцензура нам мешает. Поэтому мой первый вопрос к вам сегодня, дорогие: считаете ли вы себя сильной женщиной и почему? Мадина, с тебя начнем.

М. БЕСПАЕВА: Я думаю, что да. Сначала я думала, что я сильная и ничего не боюсь. Потом я потеряла эту уверенность, и сейчас, с начала этого года я чувствую все большую и большую силу. И это благодаря поддержке, наверное, остальных женщин, которые раскрывают эту тему феминизма, гендерного равноправия и так далее.

Е. СЕРВЕТТАЗ: Айгерим?

А. КУСАЙЫНКЫЗЫ: Да, однозначно. Я считаю себя сильной, потому что для меня сила — это означает быть независимой. В Казахстане в патриархальной семье, где я выросла, оставаться такой независимой в мыслях, во всех моих действиях, сохранить эту независимость — для меня это означает силу. И конечно, я силу воспринимаю, восполняю в таких встречах, где только 100% женский коллектив, где мы можем поделиться со своими сестрами, поговорить про феминизм, про фемицид и так далее.

Е. СЕРВЕТТАЗ: Спасибо. Юлия Дудкина, главный редактор Kosa.media. Считаешь ли ты себя сильной женщиной и почему?

Ю. ДУДКИНА: Я думаю, что в нынешних обстоятельствах, при том, как все вообще происходит в мире, дожить до 30-ти и продолжить работать в независимом медиа и сохранить при этом какую-то энергию, планы, мечты и радость в жизни — это требует некоторой силы. Так что да, считаю.

Е. СЕРВЕТТАЗ: Ксения Фирсова, координаторка проекта «ТыНеОдна». Ты сильная, Ксения?

К. ФИРСОВА: Да, я считаю, что да, и признаю свою силу в том, что я перестала кому-то доказывать, что я сильная. Мне достаточно знать это самостоятельно. И также мою силу подпитывают такие же встречи с прекрасными женщинами, которых я вижу сейчас, и то, что я общаюсь с ними каждый день через проект «ТыНеОдна». И моя сила — в помощи, которую я им оказываю.

Е. СЕРВЕТТАЗ: Спасибо, дорогие. Я надеюсь, что наша встреча даст силу и тем, кто нас смотрит. Обязательно пишите нам в чат. А тема у нас — нас столкнула такая трагическая тема. Конечно же, мы говорим сначала о деле Салтанат. Мы знаем, что на минувшей неделе в астанинском суде уже прошли прения сторон по этому громкому делу о гибели Салтанат Нукеновой. Я, наверное, не ошибусь, если скажу, что за ним следили миллионы людей не только в Казахстане.

Жизнь Салтанат Нукеновой оборвалась трагическим образом в ноябре прошлого года. Но смерть Салтанат наступила не сразу. Она умирала долго и мучительно. В ее смерти подозревается и обвиняется ее гражданский муж, экс-министр Куандык Бишимбаев. Суд впервые, мне кажется, транслирует в прямом эфире самый громкий, резонансный судебный процесс за историю Казахстана с таким международным охватом. Айгерим, к тебе первый вопрос. Как ты считаешь, как дело Салтанат повлияло на общество в Казахстане?

А. КУСАЙЫНКЫЗЫ: В первую очередь я хотела бы добавить, что это не первый судебный процесс, который у нас проходит онлайн. Когда у нас был в 2022 году «кровавый январь», все судебные процессы тоже проходили так открыто, в онлайн-режиме. Но это было не так интересно, потому что это про пытки, про политические права. Но когда Бишимбаев, наш экс-министр, любимчик нашего первого министра, которого в свое время называли все вундеркиндом, который в 32 года стал министром национальной экономики — конечно же, это взбудоражило всех.

Я бы сказала, что это аналог MeToo movement в США, но в Казахстане. Все казахстанские женщины осознали и все громко сказали: «Я не хочу быть следующей Салтанат». И вот почему такой интерес со стороны не просто казахстанских женщин, а со всего мира. Мы благодарим, что весь мир солидарен с нами. Во всех странах мира, во многих странах мира проходят мирные митинги, флешмобы и так далее.

Но, к сожалению, на родине Салтанат мы не можем проводить такие митинги согласно нашим законам о мирных собраниях. Мы уже подали больше 20 обращений, и вот каждый день получаем по несколько отказов. Это наши своя трагедия. Мы просто скорбим молча и смотря в онлайн-режиме.

Е. СЕРВЕТТАЗ: Айгерим Кусайынкызы, казахстанская фем-активистка, правозащитница, юристка и исследовательница. У нас просто нет в описании ваших имен, и там в чате как раз люди, поэтому я буду время от времени напоминать, а потом обязательно добавим.

Ты сказала про MeToo. Ксюша, к тебе вопрос, координатор «ТыНеОдна». Тебе не казалось, что на нашем веку мы уже все про MeToo услышали и не должны ничему были удивляться. Столько было битв выиграно, в стольких баталиях женщины победили за прошлые десятилетия, даже последние, уж не говоря за прошлые века. Вот это MeToo в Казахстане, MeToo вообще во всем мире тебя удивило?

К. ФИРСОВА: Я, наверное, для начала скажу, что я не совсем сравниваю движение MeToo и то, что случилось с Салтанат в Казахстане, потому что MeToo — это все-таки было о домогательствах, о сексуализированном насилии в отношении женщин. Это немножко другая тема.

Но все же эта поддержка не то чтобы меня удивила. Это действительно было достаточно не то чтобы ожидаемо, но в целом ожидаемо — что женщины, которые, может быть, слышали и не поддерживали движение о домашнем насилии, потому что их это ни разу, например, не касалось, и они, например, об этом не думали — они сейчас увидели, что происходит, как это действительно может быть. И даже не то чтобы они увидели, что именно с Салтанат произошло, как она умирала, что происходило до этого и так далее, а то, что они увидели, что их никто не защищает. То, что его не посадили буквально через 3 месяца условно, когда вроде все понятно, есть записи с камер, есть другие показания свидетелей, и вот, вроде бы, казалось бы… Они увидели, что их могут не защитить. Что их сестра, они самостоятельно, их матери, дочери, подруги и так далее могут попасть в такую же ситуацию. И вот теперь они поняли, что с этим нужно что-то делать.

И это, естественно, не их вина. Просто мы действительно не всегда осознаем в полной мере проблему, и это нормально. И поэтому после этого появляются такие движения, чтобы показать не только другим женщинам, но и другим мужчинам тоже, что это существует, это происходит именно так, это может произойти абсолютно с каждым. Это происходит не только в маргинальных слоях общества, как часто о домашнем насилии думают, что это происходит только в каких-то абсолютно маргинальных семьях, а то, что это может произойти с богатыми высокопоставленными людьми, и это происходит, и тебя могут не защитить. Поэтому такие движения имеют место быть, и они будут и дальше.

Е. СЕРВЕТТАЗ: Юлия Дудкина, главный редактор Kosa.media. К тебе вопрос. Мне кажется, это такая больная тема для многих стран, особенно для постсоветских: может ли быть позитивным трендом сегодня в медиа периферийная тема, тема женская? Станет ли дело Салтанат центровым также в российском сегменте? Например, в Казахстане, как я уже вижу, закон принят о домашнем насилии и он действует. Как ты думаешь, вот эта тема женская, которую мы все боимся — ну, «боимся», наверное, не совсем корректное слово, но опасаемся, потому что к ней действительно очень мало внимания, — как сделать из этого медиа, чтобы люди шли и читали про женские проблемы?

Ю. ДУДКИНА: Мне кажется, важно, чтобы люди видели, что речь идет не о каком-то случае, а о том, что случается с очень многими, и о том, что касается их напрямую. И мне кажется, что в этом деле это как раз очевидно, потому что это люди действительно, как вы уже сказали, высокопоставленные. И я вижу, что внимание российских читательниц сейчас к этому делу тоже приковано.

И еще, мне кажется, это очень круто, что на фоне происходящего действительно изменилось законодательство. Мы посмотрим еще, как это будет действовать. Не мне, россиянке, со стороны судить о том, как это будет происходить в Казахстане, но это уже изменение, которое кажется очень мощным и позитивным. В России, как мы знаем, большие проблемы с декриминализацией домашнего насилия, и это может стать просто очень позитивным, очень мощным примером для каких-то других стран.

Е. СЕРВЕТТАЗ: Спасибо. Мадина Беспаева. Ты актриса и ты тоже своим перформансом… Мадина Беспаева — наберите обязательно в Инстаграме и посмотрите: это сильнейший перформанс, который Мадина сделала после того, как начался судебный процесс. Ты берешь именно речь Бишимбаева. Она лежит в основе твоего перформанса «Право на защиту», который ты сделала с целой командой. Ты просила их назвать: это режиссер-хореограф Александр Андреяшкин, видеограф Михаил Приходько, и остальная команда — у тебя в Инсте мы можем прочитать. Почему именно речь Бишимбаева в перформансе, а не, скажем, речи близких Салтанат или данные правозащитников, как Айгерим?

М. БЕСПАЕВА: Да, были такие опасения, почему мы должны… То есть мне кажется, что Казахстан вообще объединился, весь мир объединился против одного зла. Это Бишимбаев, а в его лице это насилие — не только физическое, но и сексуальное насилие, психологическое насилие и так далее.

Мы сделали коллаж, и очень много было его перепостов в Инстаграме. Мы взяли самый популярный и нарезали. Именно весь абсурд был в его словах — что мы все знаем, все доказательства есть, а он говорит какой-то абсурд, оправдывает себя, говорит это очень бархатным голосом, как будто… И действительно все начинают потихоньку верить ему.

То есть вот этим перформансом, этим видеороликом мы показали, что человек говорит одно, пока его движения, действия и жесты говорят другое. Это же и есть персонаж-абьюзер — что говорит одно, а действие другое. Внутри тебя жутко становится, ты чувствуешь, что что-то не так. Тебе твое тело говорит, что что-то не так. Но ты сама себя газлайтишь, говоришь: «Нет, это нормально, он же мой начальник, он же мужчина, он старше». То есть сколько в моих ситуациях тоже было, когда ты вроде слышишь одно, все тебе говорит «Беги отсюда», но человек говорит правильные вещи, говорит логичные вещи. Вот и все.

У нас были опасения, почему мы вообще подсудимому даем слово, почему не сказать. Но Бишимбаев… Хоть и правильно говорить «дело Салтанат», а не «дело Куандыка Бишимбаева», но Куандык Бишимбаев — это главное зло в олицетворении. И мне кажется, это уже имя нарицательное в Казахстане.

Е. СЕРВЕТТАЗ: Айгерим, в Казахстане в результате бытового насилия погибает около 400 женщин ежегодно, но лишь 40% доходит до суда. Почему так?

А. КУСАЙЫНКЫЗЫ: Я бы хотела добавить касательно вашего комментария. Вы сказали, что в Казахстане приняли закон о домашнем насилии. Нет, к сожалению, у нас все еще такого закона нет. У нас закон о профилактике семейного и бытового насилия был принят в 2009 году по ультиматум ОБСЕ, когда в 2010 году Казахстан был председателем ОБСЕ. Но этот закон — мертвый закон, он не работает. 15 апреля 2024 года мы криминализировали только две статьи. Это статьи из КоАПа, Уголовного кодекса — о нанесении легкого вреда здоровью и побои. Все, только эти две статьи, которые мы криминализировали, к сожалению, по опыту России в 2017 году, и эти работы по криминализации мы начали еще в 2019 году. Это работа 5-6-летней давности, это 6-летний труд всех фем-активисток и всех женщин, которые боролись за криминализацию этих двух статей.

В Казахстане официальные данные, конечно же, выглядят абсолютно по-другому. Я вот вчера тоже посмотрела на сайте прокуратуры: за 3 месяца в Казахстане мы потеряли 28 женщин. Это в среднем 10 женщин умирают у нас от фемицида. Я не хочу говорить, от семейно-бытового насилия — это абсолютно другие виды, легкий вред здоровью. Но у нас есть фемицид. В Уголовном кодексе Казахстана все еще нет такого понятия — фемицид. У нас есть хомоцид, убийство человека, но нужна отдельная статья, как 2 недели назад Хорватия приняла — фемицид.

Мы требуем, наша следующая миссия — включить в Уголовный кодекс Казахстана понятие фемицида, потому что ежегодно теряем больше 400 женщин. Это по данным UN Woman, но по данным нашего Министерства внутренних дел, эти данные не превышают и 100 женщин. У нас разные картины выходят, когда мы сравниваем. Они говорят: в месяц умирает 10 женщин. Это только по статье «убийство». Но мы не учитываем другие статьи — доведение до самоубийства, нанесение тяжкого вреда здоровью и так далее.

Почему это происходит? В Казахстане до 2017 года, когда у нас домашнее насилие было криминализировано, эти цифры были намного ниже. Последние 7 лет после криминализации у нас просто утроились эти цифры. Это и ковид повлиял, и социально-экономические факторы. В Казахстане очень много факторов, которые мы, как исследовательницы, изучаем — что влияет на это. Есть интересные мужчины-психологи, которые говорят: причина в том, что казахстанские мужчины не умеют управлять своим гневом.

Е. СЕРВЕТТАЗ: То есть у них какое-то другое ДНК, что ли, чем у мужчин французских или швейцарских?

А. КУСАЙЫНКЫЗЫ: Вот-вот, они говорят: казахские мужчины, которые выросли в патриархальной семье, не умеют управлять своим гневом. У них эмоциональный кризис, они избивают своих жен, убивают. Я говорю: но это не научно обосновано. Научно обоснованных социальных таких исследований в Казахстане не проводилось. Но я-то думаю, это просто такая мужская солидарность, когда они хоть как-то хотят поддержать других мужчин и сказать… Они уже боятся применять виктимблейминг-язык в Казахстане: «Салтанат тоже виновата», или «Салтанат была пьяная». Они знают, какой будет шквал хейта, что они получат cancel culture, что мы отменим их всех, мужчин, которые будут говорить: «Салтанат же тоже сама виновата», или «Почему она не ушла? Если она была такой образованной, красивой и умной, почему она оставалась с абьюзером?». Потому что Салтанат была третьей женой Куандыка…

И вот я хотела добавить к речи Мадины. «Куандык» с казахского означает «мы рады». У нас такое имя, Куандык — ему поставили это имя, потому что родители очень обрадовались, когда он пришел на свет. Но мы как нарицательное имя применяем «Куанбайдык». Это с казахского означает «мы не рады». Мы не счастливы, что ты вообще появился на этот свет. И вместо «Бишимбаев» сейчас очень много нарицательных имен. Никто не применяет его полное имя, никто не говорит «Куандык Бишимбаев». Многие говорят просто «Биш», «Куанбайдык» и так далее. Это то, что такой социальный языковой барьер, как вообще филологически и социально у нас казахстанское общество относится к таким людям, как к Бишимбаеву Куандыку.

Мы, конечно, все смотрим, публикуем, комментируем этот судебный процесс. Но это никак не отрицает, что в Казахстане фемицид не будет сокращаться только с появлением этих двух статей Уголовного кодекса. Это колоссальная культурная работа, образовательная работа, которой мы должны заниматься. Просто это сознание культуры, нетерпение к насилию в отношении женщин, учитывая, что у нас есть и сексистский язык, и хейт-спич, и очень мизогенные у нас есть даже женщины в Казахстане, к сожалению.

Е. СЕРВЕТТАЗ: Ксения Фирсова, координаторка проекта «ТыНеОдна». Айгерим только что сделала важное уточнение по поводу закона, что это только две статьи декриминализации. Чего не хватает в России, чтобы вам в проекте «ТыНеОдна» меньше приходилось работать?

К. ФИРСОВА: Собственно, у нас нет никаких статей на данный момент. То есть все случаи домашнего насилия подтягивают под существующие статьи, которые есть в Уголовном кодексе. То есть это нанесение тяжкого или легкого вреда здоровью, ну и в целом основные, либо убийство. То есть те статьи, которые не относятся конкретно к женщинам, не относятся конкретно к семейно-бытовому насилию вообще никаким образом. К ним подтягивают то, что происходит. Нам не хватает полноценного закона о домашнем насилии, как и всем странам, в которых нет этого закона, потому что в целом когда женщины пишут заявление, как раз-таки один из ответов, которые им дают — что нет такой статьи. Типа, вы придумали, все, пока, уходите.

Е. СЕРВЕТТАЗ: Но подожди, вот смотри, я не понимаю. Если есть статья об убийстве, это же такой банальный вопрос: зачем делать отдельную статью про убийство женщины, детей? Это, знаешь, как «права человека, женщин и детей» — все спрашивают: «Это же тоже люди. Зачем вы выделяете какую-то отдельную категорию?».

К. ФИРСОВА: Я хочу сказать, что закон о домашнем насилии в том виде, в котором его делали Алена Попова и Давтян Мария, которые являлись авторами закона о домашнем насилии, который не принят до сих пор в России — он говорит как раз-таки не о самом конечном результате. То есть мы хотим не доводить до убийства и судить не за убийство. Логично, да? Я думаю, что в целом люди этого не понимают, что мы хотим судить-то не за убийство, а за то, чтобы пресекались первые поползновения к насилию. То есть это и экономическое, и психологическое насилие, и нанесение легкого вреда здоровью, потому что это в целом формулировка очень сомнительная.

И поэтому в этом законе, во-первых, есть профилактика. Опять же, эта формулировка есть во всех законах: профилактика домашнего насилия, семейно-бытового насилия. Потому что там есть, например, ордеры, которые ограждают агрессора от пострадавшей. То есть если они муж и жена, они разводятся, и он не имеет права в течение какого-то времени на какое-то количество километров, метров к ней приближаться. Потому что часто женщины разводятся, они уходят. Но мы знаем дело Маргариты Грачевой, которая сказала мужу, что она от него уходит, ушла — и осталась без рук на какое-то время. То есть уход от агрессора не означает, что вы будете в безопасности. Поэтому этот закон может регулировать, во-первых, не только профилактику, но и то, что происходит после этого самого развода. То есть ограничивать доступ, делить детей и так далее.

Также важно еще сказать о том, что этот закон как раз-таки подтягивает… Он, точнее, должен помогать доносить информацию до правоохранительных органов, которые часто не принимают заявлений по причине того, что «это семья», «не выносите сор из избы», «вы сами разберетесь» и так далее, другие формулировки. Хотя они не имеют на это права законодательно, но мы знаем, как это работает сейчас. Я человек, который общается с пострадавшими напрямую и слышит то, что им говорят, какие отказы им говорят в разных органах. Этот закон должен прекратить как раз-таки эти отказы на почве того, что они имеют какое-то документальное родство, то есть находятся в юридическом браке.

Е. СЕРВЕТТАЗ: А почему нельзя сделать… Это ко всем — Айгерим, наверное, и к тебе тоже вопрос, и к Юле, и, Ксюша, к тебе. Почему нельзя выйти с таким политическим предложением… Неважно какой сейчас режим. Неважно, я выношу Путина за скобки. Почему это политическое предложение не может быть полезным, нужным действующим властям? Почему так сложно это сделать?

К. ФИРСОВА: Наверное, я продолжу, пока я говорила. Причины отказа от того, чтобы принимать этот закон — потому что он вносился в Государственную Думу. Он проходил первые два чтения, соответственно, его обсуждали, его видели, на него смотрели, его комментировали разные политики. И там очень часто было то, что сфера семьи — это ужасно приватная сфера, ужасно интимная, туда вообще не подобраться, не забраться. А если нарушается этот интим, то все, семьи как института не будет.

Е. СЕРВЕТТАЗ: Но нам сейчас говорят: «Давайте, женщины, рожайте. Рожайте в таком-то возрасте, не учитесь».

К. ФИРСОВА: Вот в эту интимную сферу, в которую полезло государство — туда залезть можно вообще легко.

Е. СЕРВЕТТАЗ: А при том еще, смотрите, не спите мужчины с мужчинами, женщины с женщинами.

К. ФИРСОВА: Все эти заявления делаются на пользу государству. Сейчас в целом последние 5-7 лет у нас есть такая тенденция на традиционные ценности — чтобы это была семья, куча детей, традиционные отношения и так далее. И поэтому лезть туда и как-то их корректировать можно только с полезной стороны. То есть запрещать аборты, вводить налоги на бездетность и другие приколы, которые существуют у нас в государстве. Но защищать женщин — это не входит в эту линию. Это уже интимное, это уже никуда не годится, это уже должно оставаться в доме.

Е. СЕРВЕТТАЗ: Девочки, я хотела быстренько сейчас вам зачесть в чате. Помните, я начала с того, что нам уже сказали: «Опять неухоженные будут говорить про свои права и про то, как мужчины их ущемляют». Этот же самый человек сейчас пишет (не буду специально его называть): «Чахнете над своими привилегиями, вредные тетки. Все ухоженные, в цацках, интерьер богатый — как вам не стыдно?». Вот так, быстро переобулись в воздухе.

Юлия Дудкина, главный редактор Kosa.media — к тебе вопрос. Знаешь, когда произносили фразу «женская пресса»… Я просто работала давно, моя первая, одна из первых работ во Франции был журнал Madame Figaro, женское издание, женский журнал. Канонически всегда считалось, что это пресса, которая адресована женской аудитории с совершенно конкретными запросами. То есть мужчина идет, покупает свой Figaro Weekend, и там в приложении есть Figaro Madame, где мода, косметика, красота, диета, рецепты — видимо, чтобы ублажать вернувшегося с работы мужа и не вернувшихся детей из школы или из садика, потому что они на этой же женщине висят целый день. В последние 10 лет в современном мире женская пресса трансформировалась и стала вообще неженской. С чем это связано, как ты считаешь?

Ю. ДУДКИНА: А в каком плане неженской?

Е. СЕРВЕТТАЗ: Я не знаю. Ты знаешь, с появлением MeToo, «Нет насилию» мы стали поднимать даже в том же самом (всуе привет ему) Madame Figaro не только Диора и Монику Белуччи, но, опять же, социально-политические проблемы, как себя обезопасить, Иран, революции и так далее. То есть неканонические, скажем, темы.

Ю. ДУДКИНА: Мне кажется, это просто какая-то естественная стадия развития общества. Каждое медиа следит за тем, что волнует аудиторию, о чем аудитория сегодня готова говорить и хочет поговорить. И каждое медиа ловит эти настроения и старается дать аудитории то, что ее волнует прямо сейчас.

Мне кажется, что раньше мы все жили немного в другом обществе. Было очень не принято рассказывать о каком-то насилии, выносить сор из избы. Наше общество меняется, и об этом все чаще заговаривают открыто. И медиа тоже эту тенденцию улавливают, видят этот запрос и вместе с читательницами эти темы поднимают.

Е. СЕРВЕТТАЗ: У нас в чате никакого праздника. Нам пишет человек: «Елена, я уверен, сама бьет мужчину своего». Дальше не буду комментировать. Ксюша, в «ТыНеОдна» бывали ли случаи, когда, знаешь, к вам обращается женщина, а на самом деле там история закручена? Потому что действительно о женском насилии говорят, а мужчины же тоже бывают жертвами домашнего насилия. Эти кейсы в вашем поле или нет?

К. ФИРСОВА: Нет, к нам обращаются мужчины, очень-очень редко. У нас никак на сайте не ранжировано, что могут обратиться только женщины. Естественно, заполнить форму может любой человек, а дальше я и мой коллега Стефан обрабатываем эти входящие заявки. То есть мы лично общаемся с каждым входящим обращением, в любом случае это компьютерно никак не происходит. К нам могут обращаться мужчины, и иногда они обращаются, когда переживают за своих матерей, сестер и подруг и говорят: «Как мне помочь, что мне сделать для этого?». Я в этом проекте 4 года и все 4 года общаюсь с пострадавшими. Наверное, был только один случай (ну, полтора, наверное), когда к нам обращался мужчина с целью того, чтобы его защитили от его женщины, жены — я не помню, кто они, были они вообще в юридическом браке или нет. Мы не помогаем.

Я объясню свой смешок, наверное, особенно тем комментаторам в чате. Спасибо, что обратили внимание на мои цацки. Я хочу сказать, что я всегда таким мужчинам говорю, когда они говорят: «А вот нас никто не защищает, вот моя жена бьет меня скалкой», и другие вот эти анекдоты из прошлого века. Я всегда говорю одно и то же: «Вы мужчины — идите создавайте себе сообщества, которые будут вам помогать. Пожалуйста, это никто вам не запрещает. Никто не говорит, что это плохо или неправильно». Таких сообществ в России пересчитать по пальцам одной руки, сейчас еще половина закрылись — тех, кто помогает именно мужчинам, которые переживают насилие. Тех, кто работает с агрессорами, которые осознали свою вину и хотят как-то пофиксить это положение — таких организаций чуть-чуть побольше. Но в целом… 

Недавно у нас просто были комментарии в telegram-канале. Мы писали про репродуктивное насилие в отношении женщин, и у нас там был целый тред. Мужчина говорил: «А вот вы не говорите про нас, про то, что женщины манипулируют нами и детьми». Короче говоря, вот это вот все. И мне пишет наша smm-менеджерка Настя, говорит: «Я не знаю, что ответить. Нам надо вообще отвечать, мы как-то хотим конфликтовать?». Я говорю: «Тут нет никакого конфликта. Напиши ему, что раз он так переживает за себя и за других мужчин, пожалуйста, пусть регистрирует НКО, набирает себе команду и пишет о том, что мужчин надо защищать — от кого, как, каким образом. Пожалуйста, двери открыты, ниша не занята — почему нет?».

Поэтому когда к нам обращаются именно за помощью, естественно, мы ее окажем, либо расскажем, куда сходить за этой помощью, если мы ее не можем оказать. Это окей. Мы, естественно, никого не ненавидим, как многие думают. Но когда мужчина нам предъявляет, почему мы не защищаем еще и их, я всегда говорю, что пожалуйста, флаг в руки, создавайте НКО, работайте, пишите. Вообще почему нет?

Е. СЕРВЕТТАЗ: Я напомню наших гостей, еще раз представлю: Айгерим Кусайынкызы, казахстанская фем-активистка, правозащитница, юристка, исследовательница; Мадина Беспаева, актриса театра и кино (тоже Казахстан); Ксения Фирсова, координаторка проекта «ТыНеОдна», и Юлия Дудкина, главный редактор Kosa.media.

Мадина, к тебе вопрос. Снова зову всех к тебе в Instagram посмотреть твой перформанс «Право на защиту». Это какой-то невероятный балет на речь Бишимбаева. Скажи, пожалуйста, как ты готовилась к этому перформансу, как твои близкие реагировали? Не было ли опасений твоих родителей, например, что все-таки ты выступаешь сейчас против человека из власти — да мало ли что, куда ты лезешь?

М. БЕСПАЕВА: Когда мы начинали, вообще когда началось дело Салтанат, нас всех в социальных сетях бомбило и бомбит до сих пор. Мы делаем очень много репостов. Я делаю сохранения, репосты, комментирую все это. Все это очень разогналось, и меня это именно эмоционально бомбило. То есть многие мои подруги вообще не могут даже смотреть, не могут слушать его — их буквально физически тошнит. Знаете, я даже сейчас говорю, мне прямо воздуха не хватает.

Я была в ярости. И в этот момент… Я знакома с Александром Андрияшкиным. Он приехал к нам из России, мы работаем все вместе. И он написал. Он видит мои сторис постоянно, миллиард моих сторис, репостов — он говорит: «Вот здесь нужно танец-вербатим». То есть это когда мы берем настоящий документ, то есть человека с его придыханиями, все, что он говорит, соединяем это в текст и потом превращаем это в такую хореографию из жестов, превращаем это в танец.

Очень быстро собралась команда, все очень быстро откликнулись. Конечно, все очень заняты — что-то где-то все работают. Мы спрашивали, конечно: «Есть ли у вас время, возможность?». Все очень быстро собрались — и композитор Элла Баязбаева, и звукооператоры. В общем, команда из 7 человек собралась.

Е. СЕРВЕТТАЗ: Твоя мама не боялась, что ты это делаешь?

М. БЕСПАЕВА: Я ей ничего не говорила. В общем, мы это все делаем. Потом где-то через неделю, когда мы уже получили очень много просмотров, много резонанса, вообще все это, я у мамы спрашиваю: «Ты, мама, посмотрела?». Она говорит: «Да. Зачем ты в это лезешь? Это криминал, сиди молчи, пожалуйста».

То есть у меня уже был такой момент. Когда я снимала документальный фильм, моя камера направилась на человека в продуктовом магазине. Самое важное — в продуктовом магазине. Это была моя деревня. И там тоже я подала заявление, потому что он отобрал у меня камеру, повалил меня на землю, начал… Никто мне не помог, учитывая, что средь бела дня это все. И в этот момент тоже мама говорит: «Я тебя очень прошу, просто забери заявление. Мы живем в деревне, это Казахстан. Не нужно никаких… Мы все друг друга знаем, деревня эта маленькая, кто-то через кого-то как-то… Пожалуйста, не нужно, мы не хотим никакой мести, разговоров никаких». И сейчас она тоже говорит: «Боже, зачем ты пойдешь, что ты будешь говорить?».

Е. СЕРВЕТТАЗ: То есть она не хотела, чтобы ты выходила с нами в эфир?

М. БЕСПАЕВА: Да, потому что это опасно. То есть вообще, пожалуйста…

Е. СЕРВЕТТАЗ: Айгерим, ты потом, пожалуйста, проследи за Мадиной после эфира, чтобы ничего с ней не случилось. Айгерим Кусайынкызы, казахстанская фем-активистка. Скажи, пожалуйста, Айгерим, маскулинный Казахстан, и даже не только маскулинный: видишь, у Мадины мама даже не готова к тому, чтобы ее дочь выходила в паблик-пространство говорить об этом. Вот этот Казахстан, такой, скажем, олдскульный Казахстан — он сможет переоценить свое отношение к женщинам, свое отношение к домашнему насилию? Вот то, о чем мы сегодня пытаемся с вами поговорить.

А. КУСАЙЫНКЫЗЫ: Если они не захотят, мы их заставим. Я бы так сказала в первую очередь. Потому что когда мы криминализировали этот закон, как с кейсом Ксюши, многие говорили, что это антимужской закон, что это антисемейный закон. Но я здесь добавлю: в этот закон мы добавили впервые понятие «семейные традиционные ценности». Мы говорили, как юристы: «Невозможно дать дефиницию семейным традиционным ценностям. Не должно быть такого». Но они сказали: «Нет, мы добавим».

Почему? У них было основание. Потому что Казахстан занимает 2-е место по разводам после Мальдивов. Средний возраст казахстанца — 33. Первый возраст казахстанской девушки, которая стала матерью — 29. И это демографическая яма, это кризис, это трагедия. Что нам нужно делать? Сказать, что семейные традиции. Казахская женщина всегда была в первую очередь матерью, сестрой, дочерью, и только потом человеком — если вспомнят, что она человек, к сожалению. И мы сейчас хотим поменять этот нарратив и сказать: в первую очередь женщина — человек. Только потом мать, если захочет, сестра, если захочет, чтобы ее называли сестрой, и так далее.

В этом плане наше старшее поколение, бэби-бумеры, как и мои родители, и родители Мадины, конечно же, боятся за нас, потому что они знают, какое влияние есть у семьи Бишимбаевых. Потому что они семьями дружили с нашим первым президентом. У них есть деньги, у них есть власть, они могут подкупить многих блогеров за деньги и дать параллельно абсолютно другое интервью. Они боятся за нашу жизнь.

Но мы уже не боимся этого всего, потому что мы другое поколение. Мы миллениалы, мы умеем говорить «нет» — нет насилию, мы не будем терпеть. Мы абсолютно другое поколение, generation. Вот мои студенты-зумеры — они абсолютно другие. Они говорят: «Мы не просто не будем терпеть фемицид — мы не будем терпеть и кэтколлинга на улице». Кэтколлинг — для моих родителей это звучало как комплимент.

Е. СЕРВЕТТАЗ: Поясни, пожалуйста, Айгерим, это что?

А. КУСАЙЫНКЫЗЫ: Кэтколлинг — это когда просто на улице говорят: «Девушка, можно с вами познакомиться?», или «Какие у вас красивые ноги», и так далее. На казахском у нас есть свои слова. Для некоторых это звучит как комплимент, хотя вообще кэтколлинг — это когда просто вас оскорбляют. Это сексуализированные комплименты. Многие воспринимают их как норму, но следующее поколение зумеров — они хотят судиться за такие комментарии. А наши родители воспринимали это за комплимент.

Вот как меняются ценности между поколениями касательно прав женщин. Потому что когда мы говорим про права женщин, все они говорят: «Феминизм — это не про казахское общество, это противоречит нашим традиционным ценностям восточной женщины». Мы говорим: «Нет, феминизм — это не про Запад, это про универсальные права человека».

Про фемицид, когда мы говорили, что мы хотим статью о фемициде, они говорили: «А вы же говорили, что женщина тоже человек. Тогда почему вам нужна отдельная статья?». Потому что убийства женщин и убийства мужчин в Казахстане и во всем мире отличаются тотально. Мотивы разные. Например в России было исследование, что во всех женских колониях женщины, которые убили своих партнеров, в 80% сидят за самооборону. Что означает самооборона? Потому что они защищались, и из-за этого они сами попали в тюрьму и убили своих партнеров. В Казахстане не проводили такое исследование, но я уверена: больше 70% женщин, которые сидят по статье за убийство — это тоже была самооборона. Потому что сила — это инструмент патриархата, который они умело применяют. Нет силы — нет патриархата.

Е. СЕРВЕТТАЗ: Юлия Дудкина, главный редактор Kosa.media. К тебе такой вопрос. У вас есть такая подборка… Меня она, кстати, так зацепила. Kosa.media — подписывайтесь, в Инсте найдете. Там, я не знаю, самые важные новости, связанные с женщинами. Вот если бы ты должна была сегодня посмотреть на то, что случилось на минувшей неделе — 5 самых таких зашкварных, кровь из глаз, тем, связанных с женщинами, — ты бы о чем сегодня говорила твоим читательницам? Новости, которые ты прочла и которые тебя шокировали.

Ю. ДУДКИНА: Это сложный вопрос. Каждую неделю мы пишем про женщин, которых арестовывают, которых избивают их мужья, которые идут в полицию и в полиции сталкиваются с недоверием. Им говорят: «А может, ты просто ему хочешь отомстить, потому что он тебе там слово какое-то не то сказал?», «А может быть, ты это все придумала?». Это реальные кейсы. К нам приходят героини, которые про все это рассказывают. Тут была новость, что в оккупированном Крыму мужчина пнул женщину за то, что она отказалась ему спеть.

Е. СЕРВЕТТАЗ: Это видео даже было, да.

Ю. ДУДКИНА: Да, и об этом всем мы постоянно рассказываем. Но если сегодня мне предложили бы поделиться какими-то новостями, сегодня все-таки суббота, и происходят не только плохие вещи. Я бы рассказала про какие-то классные тоже новости, которые у нас недавно были.

Вот одна из моих любимых, например. В Амстердаме женщины добились того, чтобы для них построили общественные туалеты. Это связано с очень интересной историей. В 2015 году одна студентка возвращалась домой поздно вечером, и она не могла найти, где ей сходить в туалет. Причем она видела, что рядом есть будочки с мужскими писсуарами, но воспользоваться ими было не очень удобно, не очень практически комфортно. И поэтому она, собственно, сходила в туалет на улице. Многие, кстати, это делают, но чаще мужчин мы видим в такой ситуации. В общем, ее оштрафовали на 140 евро. Это совсем не маленькая сумма для студентки. После этого начались массовые протесты по всей стране. Женщины записывали видео, снимали фотки, показывая, как неудобно женщине воспользоваться мужским писсуаром. И вот наконец-то объявили, что в Амстердаме появятся специальные общественные туалеты для женщин.

Вот это, например, новость, которая меня вдохновила на этой неделе. А еще я могу сказать, что у наших читательниц самая популярная новость на этой неделе была о том, что китаянка купила себе однокомнатную квартиру, специально чтобы отдыхать от мужа, детей и родственников мужа.

Е. СЕРВЕТТАЗ: Это круто. Вот я мечтала бы себе такую квартиру купить, от пять детей отдохнуть. Девочки, нам пишет в чате Лариса Гаврилюк: «Девочки, как я рада, что попала к вам на стрим. Вы суперумные и профессиональные». Спасибо вам огромное, что вы с нами сегодня. Ксения, к тебе вопрос. Видя то, что в Казахстане процесс по делу Салтанат открытый, власть его сделала открытым (мы сейчас еще узнаем у Айгерим, почему), как обычно в России проходят суды по делам о бытовом насилии?

К. ФИРСОВА: Наверное, важно понимать, что этот открытый процесс — в нем задействованы, опять же, высокопоставленные лица. Понятное дело, что мало кому было бы интересно смотреть, если бы это были просто обычные люди — типа, просто которые существуют, работают, не знаю, продавцами в магазине, водителями такси, whatever, кем-то еще. И вряд ли они собрали бы какой-то прямо ажиотаж вокруг этого. Я не умаляю того, что их поступок остался бы таким же плохим, но просто здесь мы имеем дело с медийными лицами.

Тут вот как раз возвращаясь к MeToo. Эта акция набрала такой резонанс, потому что в ней были задействованы крупные актрисы, которых знают все, режиссеры, которых знают все, и так далее. Если бы это был кто-то, не знаю, в ТЮЗе в Калужской области — я из Калуги, поэтому такой пример, — то никто бы так не стал за этим следить, и это бы так не разрослось.

Поэтому в России таких открытых дел сейчас не было. Насколько я знаю, мониторя ситуацию в целом, в нее полностью погруженной нахожусь, за последнее время, наверное, самые такие громкие процессы — это были сестры Хачатурян. То есть это получается у нас 2019-2020 год. И мне кажется, что из таких прямо громких именно судебных процессов важных — то есть не медийная кампания, где просто рассказывали, а СМИ подхватывало и рассказывало об этом максимально, — наверное, их сейчас не было. Может быть, мои коллеги меня поправят, но я не могу вспомнить, чтобы это было действительно так же громко, как дело Салтанат.

Поэтому, наверное, в России почему еще женщины так за этим следят? То есть они хотят посмотреть, как это происходит. Потому что у нас, по сути дела, такой практики нет. Опять же, сестры Хачатурян — это все-таки немножко другой случай. Это другой вид насилия, это другие родственные отношения тоже. Замешана и культура — то есть там тоже оправдывали насилие восточными ценностями. Поэтому такой резонанс дело Салтанат и берет в России — потому что хотя бы посмотреть, как это происходит, какие аргументы, как люди вообще разговаривают, кто за нее заступается, как вообще общественное обсуждение идет в таком же патриархальном обществе, как у нас, как вообще на это реагирует люди. Поэтому, наверное, у нас, отвечая прямо на вопрос, такого в последнее время точно не было так, чтобы за этим еще следило столько людей из разных стран.

Е. СЕРВЕТТАЗ: У нас до конца эфира чуть меньше 10 минут, поэтому успейте задать вопрос моим прекраснейшим героиням. Айгерим, как ты считаешь, почему процесс открыт? Ты согласна с Ксюшей?

А. КУСАЙЫНКЫЗЫ: В первую очередь в Казахстане это конституционное право Бишимбаева. У нас в Конституции прописано, что каждый гражданин Казахстана, чье дело рассматривается в уголовно-процессуальном суде, имеет право запросить открытый суд присяжных, и судья не может сказать «нет». Это его конституционное право. И он этим конституционным правом умело воспользовался, потому что в Казахстане суд присяжных существует с 2017 года.

Но здесь нужно отметить: наша казахстанская судебная система, которая проходит онлайн, по транспарентности в мире занимает 4-е место. 4-е! Здесь интересы государства — они хотели показать, доказать: «Вот, мы, Казахстан, по судебным системе на 4-м месте, и вот нам нечего скрывать. Мы не будем скрывать, что Бишимбаев за кулисами какие-то дела творит. Нет, решите вы, суд присяжных. 10 присяжных и одна судья — 11 человек будут решать судьбу Бишимбаева».

Бишимбаев не знал, что он не удалил последнее видео, на котором он истязал Салтанат. И он до этого, видимо, надеялся, что все еще патриархальное казахстанское общество поддержит его и скажет: «Женщина сама виновата», как всегда, и он подкупит всех этих десятерых присяжных. Он только на это надеялся, я думаю. И он знает, насколько он оратор, насколько он может умело, красиво говорить, показать нам очередной перформанс, и многие поверят ему.

Почему поверят? В 2017 году не просто мы, а наш президент поверил, когда его осудили на 10 лет. Он вышел через 1,5 года, потому что он попросил публично и открыто прощения у президента, сказал: «Это не моя вина, я просто стал жертвой системы». И президент просто амнистировал его, сказал: «Я тебя прощаю». И он, наверное, думал, что это дубль 2: если президент поверил, то 20 миллионов казахстанцев мне поверят. Я же такой красивый, умный, учился за рубежом, из богатой семьи — все поверят. Нет, оказалось не так.

Е. СЕРВЕТТАЗ: Мадина, к тебе вопрос как к профессиональной актрисе. Ты тоже смотришь, что у этого человека выстроена такая игра? Он реально прекрасно играет, и действительно ему многие верили — в этом еще проблема.

М. БЕСПАЕВА: Необязательно быть актрисой, чтобы понять, что Бишимбаев… Ой, что мы о нем все думаем — это без комментариев. Но жутко становится всем. Даже жутко становится, просто слушая его. Все холодеет внутри тебя. У меня, видите, шок, все просто вот так. То есть он так манипулирует! Он так говорит еще, низким бархатным голосом… Завораживает, как змея.

Е. СЕРВЕТТАЗ: Нам вот в комментариях пишет В.С.: «Последнее видео доказывает его невиновность по вменяемой статье. Мозги есть?». То есть человек в чате видел какие-то последние видео, и ему все это уже доказано. Знает больше, чем суд присяжных. Юля, к тебе вопрос. Знаешь, когда читаешь такой негативный чат, а ты делаешь целое медиа, пишут только про женщин. Наверняка у тебя каждый день тонна, очень много такого хейта. Кто твой читатель и кто твой хейтер?

Ю. ДУДКИНА: Мне кажется, что у российских независимых медиа сейчас один хейтер, и мы все знаем, где он находится. Если серьезно, мы ориентируемся на женскую аудиторию. Причем это необязательно активистки, не обязательно те, кто сами себя называют феминистками. Это в принципе все женщины, которым интересно читать и обсуждать безопасность, какое-то ментальное благополучие, какую-то свою независимость. То есть, в общем, мы всех их считаем своими соратницами и подругами.

Ну а насчет хейтера я, наверное, уже сказала. То есть тех людей, которые приходят высказать какую-то критику, я не считаю за каких-то постоянных хейтеров. Человек наткнулся просто на какой-то пост в Инстаграме. Он даже не знает, что это за медиа. Он просто листал, листал: «О, тут какая-то феминистка, у нее там ноги небритые. Напишу-ка я гадость и пойду дальше». Обычно это так происходит: люди, просто проходя мимо, пишут какой-то гадкий коммент и сразу же забывают об этом. Я, честно говоря, не вижу смысла из-за этого как-то сильно расстраиваться и всерьез считать этих людей какими-то последовательными хейтерами.

Е. СЕРВЕТТАЗ: А смотри, женщины же тоже могут отреагировать. Не знаю, такие бывают читательницы в Инстаграме, которые реально там увидели небритые ноги и скажут: «Фу, что это вы тут пропагандируете?».

Ю. ДУДКИНА: Могут, конечно, но, опять же, мне кажется, это какое-то ситуативное. Она увидела пост, она написала свое мнение и, скорее всего, она не подпишется на наше медиа. А может быть, подпишется на него через несколько лет, когда у нее появится какая-то новая информация и новые взгляды в жизни.

Е. СЕРВЕТТАЗ: Меня если бы, не знаю, еще лет 10 назад спросили — кстати, от вас хочу ответ от всех получить, — если бы меня спросили: «Ты считаешь себя феминисткой?», я бы говорила: «Ой нет, вы что?». То есть у меня это было бы вот так, я бы от этого отнекивалась. А потом я себе сказала со временем: мне 40 лет, и просто у каждого, знаете, как в иудаизме — я просто сделаю такой параллель, — каждый может практиковать свой иудаизм так, как он считает нужным. Точно так же я себе ответила, что каждый может практиковать свой феминизм так, как он считает нужным. Кто-то там не побрил ноги, а кто-то делает какие-то проекты, которые помогают жертвам домашнего насилия. И в этом мой феминизм как-то проявляется. Так же, как проявлять свою женственность — каждый имеет право делать это так, как он считает нужным. Вы себя считаете феминистками? Мадина, с тебя начну.

М. БЕСПАЕВА: Я считаю себя феминисткой — такое заявление. Но еще тот момент, что не только если это физическое насилие, сексуальное насилие, а также вот этот газлайтинг, вот это вот: «Ну что ты придумываешь, я тебя умоляю…». То есть мужчины это делают к нам, мы сами тоже так или иначе по отношению к другим женщинам. Я замечаю за собой, потом думаю: «Блин…». В смысле, это ужасно.

Е. СЕРВЕТТАЗ: То есть ты сама видела свои ошибки, что ты не так сказала?

М. БЕСПАЕВА: Еще мы сами себя газлайтим. То есть я хочу что-то сказать и сама же думаю: «Ну что ты, ну кто ты». Нет, мне 35 лет, я женщина, живу в Казахстане, в Алма-Ате, у меня есть слово, я могу говорить, я хочу говорить. Ну да.

Е. СЕРВЕТТАЗ: Ксюша, у тебя не было отторжения от термина «феминизм» никогда, ты с ним смирилась сразу? Или тебе вообще мириться с ним не нужно было?

К. ФИРСОВА: Да, я скажу. Мне кажется, что важно тоже сказать возраст, особенно с примером 10 лет назад. Мне 27. Мне было 17 лет, 10 лет назад, и тогда я тоже могла громко заявить о том, что я феминистка. Для меня феминизм — это не про ноги, и никогда не было. Про бритые, небритые, неважно где вообще находящиеся волосы. Когда я слышу аргумент про это, когда мне кто-то что-то говорит, я просто заканчиваю диалог, потому что тогда мы знаем, что человек не понимает, про что мы вообще говорим. И отторжения не было… Тут, наверное, видно мою собаку немножко, простите.

Е. СЕРВЕТТАЗ: Мы любим собак и котиков.

К. ФИРСОВА: Отторжения не было, потому что… Наверное, я скажу, что мне повезло, что у меня и сейчас, и тогда был очень низкий порог именно внутренней мизогинии. То есть я никогда не считала, что женской дружбы не существует, что женщина хуже, что женский коллектив — это клубок из змей, что мне нужно соревноваться с женщинами, что я должна быть красивее, что у меня должен быть лучший партнер, что я должна быть умнее. Я хочу сказать, что мне повезло, что действительно так получилось, что во мне этого нет и не было.

Я этому очень рада. Я стараюсь это транслировать как можно больше, стараюсь помогать своим подругам, стараюсь писать на эту тему научные труды. Это важно говорить. И мы в этом не виноваты, что у нас есть эта внутренняя мизогиния. Это явление в обществе. Поэтому классно, когда его нет, но еще лучше, когда ты замечаешь это за собой и пытаешься это искоренить.

Е. СЕРВЕТТАЗ: У нас 2 минуты до конца эфира. Юля, ты считаешь себя феминисткой?

Ю. ДУДКИНА: Я считаю, безусловно. У меня не было отторжения к термину. 

Е. СЕРВЕТТАЗ: Может, это поколенческое? Наверное, у меня просто.

Ю. ДУДКИНА: У меня были, наверное, какие-то в детстве… Я просто так воспитывалась, что я думала, что я буду такая женщина в платье дома… Что, кстати, никак не противоречить феминизму, но у меня было ощущение, что я буду «за мужем». Как знаете, все время говорят, что женщина должна прятаться за мужа. Но потом я немножко выросла и поняла, что это меня тоже не устраивает. Но это, опять же, никак не противоречит самому феминизму, например. Так что нет.

Е. СЕРВЕТТАЗ: Айгерим?

А. КУСАЙЫНКЫЗЫ: Я вообще с детства была феминисткой. Я просто не знала, что существует такое слово…

Е. СЕРВЕТТАЗ: Да по тебе видно. Я прямо даже не сомневаюсь.

А. КУСАЙЫНКЫЗЫ: Когда мне было 5-6 лет, я сказала: «Я хочу быть второй Терешковой», потому что мы жили на улице Терешковой. Мне преподавательница говорила: «Терешкова, ты?! Какая еще космонавтка-женщина? Выбери психологию, педагогику или медицину». Тогда у меня появился первый протест: я докажу, что женщины могут. И этот протестный дух у меня все еще продолжается. Я до 10 лет в семье была единственной девочкой, и конечно, все родственники в нашей семье ждали наследника. И только тогда мои родители говорили: «А почему наследником не может быть девочка?». Я благодарна за это моим родителям, которые говорили, что девочка лучше, чем мальчик.

Е. СЕРВЕТТАЗ: Айгерим Кусайынкызы, казахстанская фем-активистка, правозащитница, юристка, исследовательница. Мадина Беспаева, актриса театра и кино (Казахстан). Также тебе Дмитрий напоминает, что у тебя репетиция через 3 минуты. Ксения Фирсова, координаторка проекта «ТыНеОдна». Юлия Дудкина, главный редактор Kosa.media. Я, единственно, сожалею, что у нас такой короткий эфир. Но я надеюсь, что те, кто будут его смотреть, много сил и много энергии от вас, дорогие, получат. Спасибо вам огромное!