РЗВРТ / «Я расстроился». Евгений Ройзман — о решении суда по ликвидации «Фонда Ройзмана»
Я понимаю, что если я открою новый фонд под каким-то своим брендом — то уже, может быть, закроют не фонд, а меня. И понятно, что у меня сейчас задача, кроме всего прочего — еще и просто оставаться на свободе, но она осложняется тем, что при этом мне надо оставаться самим собой. То есть это непростая задача…
Д.ЛИТВИШКО: Теперь снова задаем вопрос – может быть слишком личный, тем не менее самый наверное волнующий нас: как вы, как сотрудники Фонда, как все неравнодушные люди вокруг переживают это решение минюста?
Е.РОЙЗМАН: Слушайте, ну если честно, я расстроился, конечно. Для меня это было неожиданно. То есть я свою страну знаю, я всё понимаю, но когда судья… сначала, когда выступал Калой Ахильгов, наш адвокат – когда он сказал: «вы чего смеетесь что ли, это совершенно несостоятельное обвинение, ни с юридической, ни с человеческой точки зрения. Фонд, региональный фонд, который без всякой поддержки может собирать сотни миллионов на больных детей». Говорит, его надо на руках носить, его нельзя закрывать. А потом судья в течение пяти часов зачитывала обращение в Фонд, – а это сотая доля того, что нами сделано. Я подумал, что неужели они через это сумеют перешагнуть? И в какой-то момент у всех появилась надежда: ну не закроют, слишком уж всё очевидно. Но закрыли. Если честно, я расстроился. С другой стороны, никто не обещал, что будет легко.
Д.ЛИТВИШКО: Никто и не обещал, что будет так сложно и так лицемерно. Вы, наверное, смотрели в глаза этой судье – Жанне Стекольниковой, я напомню. Вы, наверное, смотрели в глаза обвинению. Что они говорят?
Е.РОЙЗМАН: Она меня судила до этого шесть раз – я думаю, специально ей отдали. Она меня судила шесть раз – по дискредитации, по митингам еще, и каждый раз выносила обвинительные решения, причем по полной. Поэтому у меня-то иллюзий не было. Но когда прозвучало, когда всем стало очевидно, что Фонд ничего не нарушал, что ни копейки денег не потеряно, что вот они все до копейки на счетах, что помогали всем. Но представляете, там начали звучать такие претензии, одна из серьезных претензий минюста, что помогали всем подряд и не спрашивали документы о том, что человек малоимущий. Ну вот такого рода. Или судья зачитывает обращение о помощи, говорит: а зачем вы игрушки покупали? Ну как, больным детям игрушки? Почему, зачем? А почему вы покупали айпады детям больным? Слушайте, многодетные семьи, у детей айпад – это единственная возможность коммуницировать с миром. А там был момент еще, говорит: а вот вы лодку купили. Вы слушайте, ну мальчик парализованный, родители его на этой лодочке по воде катали. Не было у них возможности самим это сделать. Ну вот такие тогда вещи зазвучали, я думаю: ну неужели они через это переступят? Ну переступили.
А.РУБИН: То есть я правильно понял, у вас уже давным-давно есть своя личная судья в системе суда Российской Федерации?
Е.РОЙЗМАН: Ну меня наделили, да.
А.РУБИН: А вы когда-то с ней до этого были знакомы? Может, у нее что-то на вас личное есть?
Е.РОЙЗМАН: Да нет, не знаю. Слушайте, я даже голову забивать не хочу, я к этому отношусь как к стихийному бедствию. Ну ты же вот смотри: снег пошел или дождь – ты же не обижаешься, ну взял зонтик, спрятался или оделся потеплее. Ровно тот самый случай, я к этому отношусь как к стихийному бедствию.
А.РУБИН: А я-то про госпожу Стекольникову всё-таки как про человека пытаюсь думать. Пытаюсь думать, что после суда она пошла домой, там встретилась со своими детьми, семьёй, рассказала им, что закрыла фонд, который помогал другим детям и семьям. Как-то, наверное, обсудили, может быть, это со своими друзьями на вечеринке в баре. Не знаю, но какими-то человеческими качествами мне всё-таки хочется её наделить, потому что это позволит не снимать с неё ответственность за принятое решение. Всё-таки она не функция, она человек.
Е.РОЙЗМАН: Понимаете, мне на самом деле есть о чём думать, и для меня эти люди – они как инопланетяне, мне никогда не залезть к ним в голову, я это понял давно, и я этим не занимаюсь, потому что я живу один раз, мне есть о чём думать. Я не хочу об этом думать. Это произошло. Понятно, что будем сопротивляться. Понятно, что все увидели, что Фонд закрыли совершенно по ложным, подложным обвинением. Кому интересно, можете зайти на сайт Фонда. Просто гуглите: Фонд Ройзмана, сайт. Мы выставили все претензии минюста и все опровержения этих претензий документально. Сейчас можно на это посмотреть – и всё в рассылку отдали, пусть все люди видят, за что и почему нас закрыли. Я не знаю, сколько у нас осталось времени, но мы приняли для себя решение, что мы будем работать до последнего момента, потому что каждый наш рабочий день — это какая-то исправленная житейская несправедливость, это может быть чья-то спасенная жизнь, то есть какие-то изменения позитивные в судьбе, поэтому мы будем работать до последнего дня. Тогда уже будем думать дальше.
Д.ЛИТВИШКО: А команда вас поддерживает? Ведь последние полтора месяца, насколько я понимаю, были очень тяжелые. Все документы найти, чтобы доказать каждую претензию минюста по поводу покупки лодочки – это надо очень сильно постараться. Насколько команда готова идти с вами в этом плане?
Е.РОЙЗМАН: На самом деле, эта история продолжается давно. Это проверка уже больше года. Документы просто возили грузовиками. Когда готовились к суду, поднимали всю первичную документацию. На каждый выпад минюста готовили ряд возражений с документами. Устали все, но у нас всего семь человек работает.
Смотрите, чтобы вы понимали, что такое Фонд. Фонду 10 лет. Фонд не пользуется никакими грантами – ни президентской, ни правительственной поддержкой. За Фондом не стоит каких-то олигархов. Понятно, что мы не можем, с одной стороны, соперничать с такими могучими, как Фонд Святой Екатерины Игоря Алтушкина или Фонд Потанина. Мы не можем с ними соперничать, но у нас фонд абсолютно народный. У нас среднее пожертвование – 100-200, максимум 500 рублей. То есть это широчайший охват, люди с пенсий платят, еще что-то. Это действительно самый мощный региональный фонд в России. Нам удалось спасти сотни и сотни людей. И мы работаем регулярно, постоянно, с первого дня. И, конечно, отсутствие нашего фонда – оно будет сразу ощутимо для простых людей в регионе и вообще в принципе, потому что к нам идут тогда, когда уже идти вообще некуда. Просто у меня очень большой опыт. Я вёл приёмы в фонде «Город без наркотиков», начиная с 1999 года. Я тогда был депутатом Госдумы, здесь поблизости была моя приёмная, там 40 тысяч обращений было за 4 года. Потом я вёл приёмы как мэр города, потом после того, как ушёл. И у меня огромный опыт, я понимаю алгоритмы решений многих сложных ситуаций, причём самых разных. И, конечно, когда у меня этот опыт есть, когда я могу помогать – я не могу просто так стоять в стороне. Ну ты же вот увидишь, что человек тонет, а ты точно знаешь, как его спасти, и для тебя это несложно. Ты же не пройдёшь мимо, ну я также не пройду мимо. И вот это умение, это понимание – оно со мной. И если даже не будет фонда – всё равно это умение и понимание от меня не денется, и всё равно меня будут люди находить и подходить. Но без фонда это будет гораздо сложнее. Когда кто-то говорит: тебе не надоело? Ну так сказать. Понятно, что когда прозвучало это решение суда о ликвидации фонда, первая мысль была сказать: да пошло оно всё. А потом: ну я же не могу так сказать, потому что за этим же люди стоят, и судьбы, и жизни детей. Поэтому я не могу так сказать. Еще раз: никто же не обещал, что будет легко.
Д.ЛИТВИШКО: Евгений, а есть ли мысль создать, например, другой фонд? Окей, вам не нравится фонд Ройзмана, мы создадим фонд Евгения Вадимовича. Будет он так теперь называться, а вы пока ликвидируйте тот, который был.
Е.РОЙЗМАН: Для меня ситуация на самом деле – она даже не этическая, а это вопрос личной безопасности. Понятно, что если бы на меня вышли из администрации президента и сказали: Ройзман, слушай, этот фонд не будет называться фонд Ройзмана, а будет, например, называться фонд «Ромашка» и работайте дальше. Я бы пожал плечами, вздохнул, понял бы, что в этом суть претензий – ну и назвали бы фонд «Ромашка», еще как-нибудь. Разговоров таких не было, никто не выходил. И я понимаю, что если я открою новый фонд под каким-то своим брендом – то уже, может быть, закроют не фонд, а меня. И понятно, что у меня сейчас задача, кроме всего прочего – еще и просто оставаться на свободе, но она осложняется тем, что при этом мне надо оставаться самим собой. То есть это непростая задача.
Д.ЛИТВИШКО: Три кружочка: на свободе, в России и самим собой. И вот пересечение их – это вы. Знаете, когда пересекаются кружочки – там в центре Евгений Ройзман.
А.РУБИН: Но на данный момент фонд продолжает действовать? Правильно же я понимаю, что пока решение суда в силу не вступило?
Е.РОЙЗМАН: Да, решение суда в силу не вступило. Мы разговаривали с Калоем Ахильговым, причем мне очень понравилось, как он выступал в суде. Он каждый раз умудрялся вычленить самую суть и показал, что претензии-то все или ложные или несостоятельные. У Калоя есть опыт свой, он несколько раз в Верховном суде отменял решения первичных инстанций, причём и по общественным организациям. Поэтому надежда остаётся. Сколько можно – будем работать. Ну закроют – значит закроют. Будем дальше думать. Но мы же не денемся никуда. Команда сильная у нас, у нас всего 7 человек. Мы, на самом деле, экономили на всём. У нас нет никакой недвижимости. Мы сидим в маленьком съёмном помещении, 127 метров, где вот я веду прием. Даже машины нет, потому что у меня есть своя машина, у директора фонда есть машина – мы обходимся своими машинами, мы не держим водителя, мы экономим на всем, потому что это действительно народные деньги и отношения к ним соответствующие.
А.РУБИН: Про деньги, кстати, спрашивают прямо сейчас зрители у нас в чате. Имеет ли смысл прямо сейчас, сегодня продолжать донатить в фонд Ройзмана?
Е.РОЙЗМАН: Пока да. Когда всё остановится, мы предупредим всех. Мало того, что мы предупредим всех, мы постараемся отдать все собранные деньги тем людям, которые нам их отправляют.
А.РУБИН: Возможно ли продолжение вашей благотворительной деятельности без юридического лица?
Е.РОЙЗМАН: Ну возможно. Никто же тебе не запретит тушить пожары, спасать утопающих, старушку переводить через дорогу. Никто же не может запретить.
Д.ЛИТВИШКО: Если вам запрещает старушка – не надо, не переводите. Но проблема в том, что все эти семь человек, я про вашу команду замечательную, все они хотят кушать. Им нужно будет, наверное, как-то совмещать работу с волонтерством уже теперь на фонд Ройзмана. И здесь открывается вопрос: уходить в какую-то совсем серую зону или просто переставать оказывать ту помощь, которую вы оказывали?
Е.РОЙЗМАН: Эта команда очень сильная, и я думаю, что не будет проблем уйти в какие-то другие фонды, в чьей добросовестности и порядочности мы уверены. Я думаю, что все будут востребованы. Но я же в фонде не работаю, я там денег не получаю, на распределение не влияю, это помимо меня происходит. То есть понятно, что я часть своей работы завожу в фонд, когда мне идут люди на прием, когда мне надо решать – то есть я привожу этих людей в фонд, мы даже в одном помещении находимся. Я работаю параллельно, самостоятельно, что-то замыкаю на фонд. Но я не принимаю участие в этом распределении и не получаю никаких денег. По сути, я создатель этого фонда и основной его волонтер. Но со мной что? Я буду жить как жил, мне есть чем заняться. Но если уж совсем всё обрубят – я полностью уйду в науку, в спорт, мне есть чем заняться. У меня много детей.
Д.ЛИТВИШКО: Спрашивали про приём и интересовались в чате. Идёт ли до сих пор приём и не планируете ли вы его останавливать?
Е.РОЙЗМАН: Нет, до последнего дня. Мы же сказали, вот сколько будет нам времени отведено – до последнего дня будем работать. В пятницу с 10 утра приём будет.
Д.ЛИТВИШКО: А вы, как Евгений Ройзман, не относящийся к фонду Ройзмана, будете принимать людей, когда фонда уже не будет? Если такое случится.
Е.РОЙЗМАН: Сложно. Я думаю, что не будем… Я хожу по улицам, со мной все здороваются, меня знают в городе, ко мне подходят. Сам по себе-то я всё равно останусь – и всё равно будут люди подходить. Всё равно мне где-то придётся участвовать, потом через все мессенджеры мне куча обращений идёт. Что-то я могу замыкать на другие фонды, что-то я могу просто подсказывать. То есть вот это моё умение помогать людям в сложной ситуации – оно же со мной, я же его не выброшу никуда, оно никуда не денется, оно всё равно со мной.
А.РУБИН В чате еще спрашивают: продолжает ли бегать по субботам?
Е.РОЙЗМАН: Наши продолжают бегать, я потихонечку пока не бегаю, но возможно с этого лета начну, у меня с коленом были проблемы, больше 100 килограмм вешу, мне немножко сложно сейчас бегать, но начну наверное.
Д.ЛИТВИШКО: Спасибо вам большое и за бег по субботам, и за фонд Ройзман и за то, что, несмотря ни на что, продолжаете работать. Я это спасибо адресую и вам, и, конечно, вашей команде, которая остаётся рядом и которая и является вот этим фондом, является этим ядром. Вся наша поддержка, огромная поддержка из чата. Это был Евгений Ройзман, основатель фонда Ройзмана. Спасибо.
Е.РОЙЗМАН: Спасибо. И всем добрым людям спасибо. Станем жить и оставаться людьми.
А.РУБИН: Спасибо. Хорошего дня, Евгений.
Е.РОЙЗМАН: Удачи.
