«Статус» с Екатериной Шульман
Команда: «Замри!» в ваш рептильный мозг поступает. Это губительная команда. «Бей! Беги!» — это лучшая альтернатива. Насчет «Бей!» — это мы в эфире не советуем. Насчет «Беги!» — это гораздо разумнее. Никто вам ничего не гарантирует, но впадать в анабиоз, отказываться от попытки шевелиться — делать себе хуже…
Поддержать канал «Живой гвоздь»
М.КУРНИКОВ: Здравствуйте, в эфире новый сезон программы «Статус». И открывается он так необычно — на свежем воздухе. Здесь еще, в общем, есть люди, кроме нас с Екатериной Михайловной. Здравствуйте, Екатерина Михайловна!
Е.ШУЛЬМАН: Здравствуйте, Максим Владимирович! Поразительно совершенно начинать новый сезон на свежем воздухе с живыми, настоящими зрителями.
Одна из тяжелых особенностей прямого эфира, к которой я долго привыкала, когда начинала работать на радио — мне кажется, уместно вспомнить об этом, сегодня день «Эха», в этот самый день 22 августа, по-моему, 17-го года я пришла на это мероприятие и там были достигнуты последние договоренности, что я буду вести свою собственную программу (видите, 6 лет тому назад), — так вот тягостное свойство прямого эфира состоит в том, что ты разговариваешь, ты знаешь, что кто-то тебя слушает, но ты не видишь никого. И это настолько сложнее, чем разговаривать в присутствии живой аудитории, как сложнее пройти по доске, перекинутой через пропасть и не по той же самой доске, которая лежит на полу, хотя она такой же ширины. В какой-то момент возникает тяжелое чувство, что ты безумен и разговариваешь сам с собой. То есть есть какая-то черная бездна — тысячи биноклей на оси — там точно кто-то есть, но кто он, тебе не видно.
Сейчас я вижу, по крайней мере, часть моей аудитории. С точки зрения оформления для тех, кто будет смотреть нас в записи, может быть, а, может быть, если техника не подвела, то смотрит сейчас трансляции, больше всего напоминает театр «Глобус» в его классической версии. Я как-то попала на такой спектакль в Лондоне в восстановленном театре «Глобус», то есть под открытым небом. Крыша только над сценой и над тем, что тогда было ложами, а основное пространство ничем не прикрыто, и пока шел спектакль — это был As you like it («Как вам это понравится»), где как раз действие происходит большей частью в зеленом лесу, — по хода спектакля стемнело, с нами, я думаю, тоже это произойдет, но на нашем с вами мало романтическом материале это не особенно отражается.
Я помню, несмотря на удовольствие видеть ту аудиторию, которую я вижу своими физическими глазами, что, как сообщает нам аналитика Гугла, от 63-х до 68 процентов аудитории этой программы — это люди из России, они смотрят нас оттуда.
М.КУРНИКОВ: Это только в YouTube, а если мы говорим о приложении «Эхо», то 80% аудитории — в России.
А я напомню, что транслируемся мы на трех YouTube-каналах: на канале Екатерины Шульман, на канале «Живой гвоздь» и на канале «Bild на русском» — тот самый случай, когда можно поставить три лайка.
А мы начинаем с первом и самой большой сегодня рубрики, одной из двух рубрик.
НЕ НОВОСТИ, НО СОБЫТИЯ
Е.ШУЛЬМАН: Сезон, который мы начинаем, седьмой. Это довольно почтенная цифра. Мы с вами обогнали Breaking Bad, мы почти подходим к «Игре престолов», но вообще наш идеал, образец, на который мы ориентируемся — «Симпсоны»…
М.КУРНИКОВ: Я очень надеюсь, что никто не спалит ничего, возвращаясь тем более, куда-нибудь.
Е.ШУЛЬМАН: Ну, это уж как получится. Не весь сценарий зависит, к сожалению, от нас. Мы бы написали как-нибудь потолковее, но приходится обозревать, то, что приходится.
Поэтому в первом выпуске 7 сезона мы с вами начинаем с обзора. Нам надо вспомнить, на чем мы закончили всего лишь три недели назад. Мы не можем себе позволить большие перерывы. И мы постараемся обозначить те направления, за которыми мы будем наблюдать в течение следующего сезона, который продлится, бог даст, год до следующего лета.
Итак, мы заканчивали на завершающейся весенней сессии Государственной думы, которая была занята оформлением довольно большого пакета милитаристско-мобилизационного законодательства. И тогда и в течение этих недолгих каникул основной тем для обсуждений была предстоящая или не предстоящая мобилизация. В любом случае, случится она или нет, довольно большие законодательные изменения произошли, которые привязывают гражданина к военкомату, обязывают его сообщать обо всех изменениях в своей жизни — родился ли у него ребенок, переехал ли на другое место жительства, сменил ли он работу — сообщать, прежде всего, не жене и маме, а, прежде всего, военкомату. Если он это не делает, ему полагается за это штраф.
Кроме того институционализированны электронные повестки. О них немножко больше скажем, об этом электронном оформлении призывного рабства, как некоторые выражаются. И ограничения связанные с получением, точнее с отправкой этой повестки, также внесены в законодательство.
Это одно направление. То есть все военнообязанные должны быть приписаны к своему военкомату и ему быть подотчетны, не должны совершать никаких передвижений, по крайней мере, без его ведома. И если государство в лице своей военной вертикали потребует человека, он должен являться, сообщать о себе, не скрывать о себе никакой информации, не уклоняться от этой обязанности. И его работодатель несет ответственность также за неучастие в мобилизационных мероприятиях, за неуведомление военкоматов о своих работниках, о том, какие они есть и насколько они военнообязанные. Это тоже все штрафуется.
М.КУРНИКОВ: Такое прикрепление.
Е.ШУЛЬМАН: Да, это прикрепление. Громко заявлять, что это отмена Юрьева дня, что это крепостное рабство, мы не будем, потому что, в принципе, это некоторое подкручивание той системы, которая уже существовала.
Когда началась война и началась мобилизация, стало ясно, что у каждого мужского гражданина Российской Федерации есть такая вторая жизнь, вторая личность. С одной стороны, он гражданин, налогоплательщик, работник, родитель, а, с другой стороны, у него есть какая-то военная учетная специальность, военная история, военный билет с какой-то буквой. Этот скелет жутковатый, который в мирное время скрыт плотью мирной жизни, он вылез на поверхность.
Его не вставляют заново, но его укрепляют и усиливают в интересах государства, которое хочет владеть своими гражданами гораздо более плотно, чем раньше. И, говоря об этом направлении, обратим внимание на то, о чем я немного сказала — на кары для не самих уклоняющихся, а для должностных лиц и работодателей. То есть, мне кажется, и я, честно говоря, не вижу, какие могут тут быть другие версии, появление этих статей в КоАП говорит о том, что во время предыдущей высокой волны мобилизации в прошлом сентябре имел место саботаж, достаточно распространенный и достаточно чувствительный для того, чтобы законодатель — в данном случае это МО, действующее через своих депутатов в Думе, — озаботился этим вопросам и решил, что за такое в следующий раз надо будет наказывать. Это одно направление законотворчества.
М.КУРНИКОВ: О втором направлении мы скажем уже после рекламы.
РЕКЛАМА
М.КУРНИКОВ: Итак, об одном законодательном пути до рекламе сказали, а что же за второй такой путь? Мы пойдем другим путем…
Е.ШУЛЬМАН: Да, мы пойдем тремя путями сразу. Анализ этих трех путей должен нас подвести к ответу на роковой вопрос: Будет мобилизация или не будет?
Второй путь состоит в следующем. Законодательно расширяется возможность заключения контракта. Контракт с МО делается для гражданина все более легко заключаемым и все более трудно расторжимым. То есть мысль понятна: Давайте мы не дадим уволиться тем, кто сейчас находится на службе. Во-первых, мы не дадим им уволиться, поднимая верхнюю планку возраста. Это было сделано в несколько приемов. Это было сделано отдельно для МО, отдельно для других силовых структур и для Росгвардии. То есть и возраст пребывания в запасе и возраст пребывания на службе повышены. То есть если вы надеялись дослужиться до каких-то годов почтенных и уйти, но нет. Вы все время пытаетесь допрыгнуть до этой планочки, а эта планочка у вас над головой уходит все выше и выше.
И ограничения на заключения контракта, связанный с возрастом, наличием образования, с временем, которое вы прослужили, постоянно снижались. То есть. таким образом, у нас расширяется пул тех людей, которых мы можем либо принудить к контракту — это, прежде всего, срочники — и тех людей, которые никуда от нас не денутся — это те, кто уже находится на службе.
Мы напомним, что для вообще для всех людей, находящихся на контракте, невозможно иго одностороннее расторжение в период мобилизации. Период мобилизации объявлен указом президента 21 сентября прошлого года. Поскольку нет никакого другого указа, то этот период продолжается. Поэтому, кстати, когда мы с вами говорим, повторяя за официальными спикерами, будет мобилизация, закончилась мобилизация, объявлена мобилизация, мы немножко попадаем в эту преднамеренно расставленную ментальную ловушку. Мобилизация объявлена, они идет, она не заканчивалась. Этот правовой статус касается самых неожиданных людей, например, людей, которые работают в клубе ЦСКА, они тоже считаются находящимися на контракте с МО, они тоже не могут уволиться по своей собственной инициативе. Это такое расширение этих рамок.
Далее в той же папке, в том же направлении лежит повышение возраста призыва. Как мы помним, тут у нас имела место хитрая двухходовочка. У нас очень любят эти хитрости. В чем их хитрость на самом деле понять трудно. Сначала предполагалось, что будет поднята нижняя планка и верхняя. Потом сразу выяснилось, как только мы увидели первую версию законопроекта, что верхняя планка поднимается сразу, а нижняя постепенно. Это был второй такт этой несложной мелодии, которую мы угадаем даже не со второй, а с первой можем ее угадать. И на третьем такте было сказано, что «поскольку очень всех хотят служить с 18 лет, — сказал председатель комитета по обороне, Картаполов, — то мы решили, что внизу будет 18, внизу будет 30.
Эта замечательная норма вступает в действие с 1 января 24-го года. Почему это важно? Это важно, потому что — что главное происходит осенью? Осенью происходит осенний призыв. Что главное происходит весной? Весенний призыв. Такой у нас теперь календарь. Единственные новости: парад и мордобой, как в известном стихотворении Саши Черного.
Что у нас с призывом? Это тоже важная вещь, потому что система не может делать несколько вещей разном. Она, например, не могла в 22-м году проводить одновременно призыв и мобилизацию, поэтому срок призыва был сдвинут на месяц. Весенний призыв 23-го года прошел по графику — с 1 апреля по 15 июля. Далее у нас предстоит с 1 октября по 31 декабря призыв осенний. Пока он стоит на месте. Но он стоит на месте теоретически. Он объявляется указом президента. Указ президента мы ждем, он должен появиться, наверное, в сентябре. Пока он не появился. Мы можем утверждать это все только приблизительно. Если появится указ и в нем будут эти даты, скажем так, что активизация мобилизационных мероприятий состоится, осенью повысится, это будет значить — не со стопроцентной вероятностью, но, скорей всего, — что выбран путь принуждения к контракту, расширения пула срочников. И каким-то образом вот так будут затыкаться те дыры, которые, видимо, существуют и, видимо, будет выполняться та задача, которая понятна даже гражданскому человеку притом, что эта задача военная. Уже скоро исполнится год этой активной фазе мобилизации. Люди, которые мобилизованы, им некуда деться. Они не могут демобилизоваться по собственной инициативе — это уголовное преступление. Но их нужно как-то ротировать, как-то надо их менять. Можно, в общем, не менять. Я подозреваю, исходя из того, как у нас административная машина работает, что будут смотреть по ситуации. Тех, которые уже совсем на ногах не держатся, будут стараться отправлять домой. Тех, кто вроде не ропщет — ну, пусть они еще посидят. То есть я не думаю, что будет такое, что эти 300 тысяч человек мифические все придут домой (их уже не 300 тысяч, даже если их было 300, их поменьше), а на их место встанут свежие 300 тысяч — это тоже маловероятно.
Но в целом стратегическая задача увеличения этого поголовья очевидным образом стоит. Вообще цифра в 1.5 миллиона человек была названа министром обороны в качестве цели. Это вообще все военнослужащие, это состав армии. Сейчас у нас 1.15 (как подписчиков на нашем канале программа), а надо 1,5. Хорошая амбициозная цель. Я бы тоже сама ее ставила перед собой, но тут, как мы видим, это живые люди.
Есть еще одно календарное соображение, которое влияет на эти целеполагания, эти решения — это электоральный календарь. Постоянные слушатели нашей программы за прошедшие уже 6 лет почти выучили… Тут хочется задать вопрос: Каковы две основные задачи выборов в автократиях? Кто хочет зачет получить вне очереди?
Так вот все уже знают, что выборы для автократии важны, что они, таким образом, переподтверждают самих себя, что это упражнение для аппарата, это упражнение для граждан. Каждый должен показать свое мастерство, каждый должен прыгнуть в свои обручи. Это ответ на вопрос — тоже хороший вопрос для зачета: Почему бы все эти выборы не отменить? Популярный trade. Они перестали претворяться, они уже не хотят ничего изображать. Почему бы все эти выборы вообще не сдать в утиль и не объявить президента монархом. Нет, пока система является собой, она будет держаться именно за этот свойственный ей способ легитимации, способ подтверждения самой себя.
Так вот единые дни голосования у нас пройдут в этом сентябре. Это региональные выборы. Там есть целый ряд довольно важных кампаний. Мы к этому подойдем. Гражданская вертикаль будет занята только и исключительно этим. Военная вертикаль не беспокоится о выборах. Гражданская — не беспокоится о войне, точнее говоря, гражданскую вертикаль война раздражает. Это все больше и больше видно. Война порождает нестабильность, война угнетает и злит людей. Когда дойдем до выборов, про это поговорим, потому что сейчас это начинает вылезать на поверхность. Тоже не может не радовать, что на поверхность вылезло то, о чем мы говорили до этого на основании наших данных. Не в смысле наших тайных донесений, а на основании данных, которые всем доступны, но не все их анализируют. Теперь это уже становится постепенно мейнстримом, это очень хорошо.
Так вот гражданская вертикаль должна выполнить свой KPI, военная — свой. Они все больше и больше, как две ноги, расползаются. Есть, продолжаю эту неприятную анатомическую метафору нечто, что их связывает, и оно, по идее, должно как-то предполагать, куда идет какая нога.
М.КУРНИКОВ: Голова, судя по всему.
Е.ШУЛЬМАН: Конечно. Голова. С этим у нас непросто, но посмотрим, как голова будет справляться. Но, действительно, эти две конечности все меньше и меньше друг с другом хотят иметь что-то общее, они все больше друг друга раздражают, потому что каждой кажется, что другая занята какой-то ерундой, мешается и не выполняет великую задачу.
Один из примеров конфликта между этими двумя конечностями следующий. Это пример одновременно в нашей папке, на которой написано «Внутриэлитные репрессии». Помните, мы отслеживаем, как они там вообще — замедлились, ускорились, как отстрелы происходят: регулярно или умеренно?
На какой сюжет я бы обратила внимание. Когда мы говорим о цифровом ГУЛАГе в его военной, мобилизационной ипостаси, когда мы говорим о том, что военкомат смотрит за тобой, что бы ты не делал, что приходит повестка, которая сразу закрывает тебе автоматически все замки в твоем доме, и ты уже не может ни в какую комнату зайти, тем более, выйти на улицу, потому что тебя пришла повестка на Госуслугах, — что мы имеем в виду с точки зрения механики этого дела? Мы имеем в виду, что должна быть создана единая база, единый реестр всех военнообязанных, в который все ведомства должны загружать сведения об этих военнообязанных. И, соответственно, оператором этого реестра, этой мегабазы будет Минобороны, а изготовителем, исполнителем этой мегабазы будет и вроде как является Минцифры.
Базы на самом деле две. Одна — вот этих военнообязанных, которая принадлежит государству, а другая, попроще — это база повесток. Это открытая база подобно тому, как открыта база Федеральной службы судебных приставов. Каждый, пересекающий границу Российской Федерации или имеющий такую амбицию ищет себя в базе и смотрит, не висит ли на нем каких-то долгов. Вот такую же штуку задумано изготовить для того, чтобы каждый гражданин мог посмотреть, даже если у него нет Госуслуг, нет доступа в свой кабинет, но он мог бы посмотреть, что у него там.
Сюрприз: ни одной базы — ни то, ни другой нету. Более того, Минобороны и Минцифры довольно публично ругаются друг с другом. Минобороны обвиняет Минцифры в том, что они не делают это достаточно быстро.
В последние недели прошедшего сезона у нас внезапно в рамках внутриэлитной их репрессии был задержан замминистра цифрового развития Максим Паршин, который по приятному совпадению отвечал за создание этого реестра. Он вообще там отвечает за цифровизацию. Довольно важный в министерстве человек. Сначала его отправили под домашний арест. Мы сказали тогда, что с чиновниками вечно гуманно поступают. Но через некоторое время, возможно, не добившись от него каких-то разговоров нужных, его отправили в СИЗО. Одновременно с ним был задержан и тоже отправлен в СИЗО руководитель одной компании, которая должна была быть подрядчиком при изготовлении этого замечательного реестра.
Мы не будем сейчас впадать в страшную конспирологию, изображать из себя телеграм-канал ВЧК-ОГПУ. Опять же, если впадать в конспирологию, сейчас я вам одну историю расскажу. Помните дроны в Минцифру прилетели, в их помещение в Москва-Сити? Так вот некоторые совсем уже люди с большой фантазией писали, что они как-то сами это подстроили, чтобы скрыть нечто, что они там творили с этим реестром.
К чем нам, дорогим гражданам, обо всем этом знать? Такого рода события не ускоряют изготовление никаких реестров. Возможно, например, у Минобороны есть своя компания, которая по их мысли гораздо лучше и быстрее и дороже, что важно для господрядчика, выполнит этот заказ. Поэтому не нужен никакой Паршин. Им, может быть, не нужен этот министр Шадаев, который неожиданно активный для российского министра, который лоббирует бронь для айтишников с неудержимой силой. Вот сейчас тоже Минцифры вносит проект на regulation.gov.ru, в которой три категории айтишников должны получать бронь, а Минобороны не хочет этого, не любит, чтобы они кого-то бронировали. Минцифры внезапно выпускает заявление по поводу избиения адвоката и журналиста в Чечне и говорит, что это неприемлемо. Хотя какое им дело? Так не принято себя вести. Мало ли, кого там бьют. Тебя не бьют — вот и радуйся, сиди молча.
То есть тут наблюдается такой конфликт. Я не для того это рассказываю, чтобы вы выбрали сторону и болели за Шадаева, хотя если через ФСИН Письмо вы хотите написать письмо замминистра Паршину, то почему бы и нет? Заключенным писать письма — это правильно и хорошо.
Кстати, минутка рекламы. Сервис ФСИН Письмо работает идеально. Это один из моих любимых сервисов российского государства вообще. Я надеюсь, что вы тоже, как все порядочные люди, пишете письма. Это надо, это очень необходимо делать, это делает жизнь ученых, во-первых, веселее, во-вторых, безопаснее. Так вот работает вообще как часы. Денежка небольшая. Можно заплатить, чтобы тебе ответ пришел, можно фотографию подгрузить. За это отдельные 50 рублей с вас возьмут. Можно и за пределами Российской Федерации этим пользоваться.
Но цель моего рассказал несколько не в этом. Эти межведомственные разборки являются, пожалуй, одним из основных препятствий на пути установления в России цифрового ГУЛАГа. Это наша такая замена сдержкам и противовесам. Замена, конечно, та еще. Песок — плохая замена овсу, как известно. Но в отсутствии политической конкуренции, гражданского контроля, парламентского контроля (очень хорошая вещь была бы), в отсутствии давления общественного мнения стремление отобрать подряд у соседа путем посадки его заместителя препятствует выполнению этого самого подряда. Это пока, скажем так, для граждан скорее хорошо, чем дурно.
Но я бы тут особенно не обманывалась. Опять же в другом художественном произведении «Властелин колец», если помните, когда Фродо с Сэмом уже идут по Мордору и смотрят, как какие-то орки два отряда напали друг на друга и друг друга перерезали. И Сэм говорит: «Если бы такая любовь и дружба пошла по всему Мордору, нам бы легче тут жилось. На что Фродо ему отвечает: «Ты не думай. А если бы они увидели нас, они бы тут же забыли свои внутренние противоречия». Это тоже правда.
Тем не менее, мы этот момент отмечаем. Более того, даже официальные декларации о том, как быстро вся эта красота цифровая будет запущена в жизнь, постоянно отодвигают эту дату.
Если интересуетесь детально этими вопросами, есть такой очень интересный журнал, называется он: «Военные комиссариаты России». Выпускает МО. Доступен онлайн. Вот вы не читаете, небось, таких вещей, ерунду какую-нибудь читаете легкомысленную. А вот зайдите и посмотрите. Очень любопытно.
Я уверена, что все представители иностранных разведок читают именно такое. Там и про увеличение численности, про то, как какой-то армейский корпус новый должен формироваться.
Пока максимум что обещают военные комиссариаты России — это то, что комплексы «Горизонт» — нет, это не что-то, что стреляет. У нас вечно называется… «Буратино», «Герань», какие-то жуткие вещи, — нет, комплексы «Горизонт» — это электрификация военкоматов. У них у многих нет никакой электронной базы, а есть только картотека на бумажках.
Цитирую: «Все комплексы «Горизон», поставленные в военные комиссариаты в 23-м году, должны быть введены в эксплуатацию не позднее 25 ноября текущего года», то есть 23-го. Не во все военкоматы будут поставлены комплексы «Горизонт».
М.КУРНИКОВ: А те, которые поставлены, должны начать работать.
Е.ШУЛЬМАН: Мы обязуемся их включить, которые нам уже привезли, до 25 ноября. Вот это называется ставить перед собой реалистические цели.
При этом они пишут: «Создана база на 31,6 миллиона человек, в том числе, на 2,9 миллиона граждан призывного возраста».
Вы знаете, что еще меня как старого бюрократа наводит на мысль о том, что все идет неправильно? Они пишут, что «в целях неукоснительной реализации указа президента мы актуализируем сведения». Когда пишут «в целях неукоснительно реализации», а не просто «в целях реализации», значит, с реализацией не особенно, и надо как бы на это обратить внимание.
Чего не произошло в этом море законодательных изменений, касающихся призыва и положения военнообязанных? Не произошло расширения базы в смысле категорий. Кто не подлежал призыву, те и не подлежат. То есть изменения только в возрасте. Я обращаю на это внимание не для того, чтобы сказать, что не все так ужасно, а для того, чтобы вы реалистически оценивали обстановку. Нет такого, чтобы стали призывать студентов или изменили какой-нибудь перечень болезней. Точно так же за гражданином сохраняются все права на отсрочку от срочной службы, а также право на альтернативную гражданскую службу. Трудно этого добиться. В этом почти всегда пытаются сначала отказать, но при наличии юриста — а юристов по таким темам нынче можно и бесплатно раздобыть — вы просто знайте, что такая опция есть.
Очень важно, скажу я, завершая эту малоприятную тему, очень важно при общении с государством, что в военкомате, что в больнице не впадать в этот специфический ступор, который эти учреждения умеют на граждан наводить.
Опять же, кто был на медосмотре, тот знает: ты туда заходишь — и как будто впадает в какую-то дебильность специфическую. Тебя говорят: «Налево». Ты думаешь: где лево? Где это все? То есть ты без указаний уже вообще не можешь передвигаться, ты делаешь все, что тебе говорят, не размышляя, надо это или не надо. Любой человек в халате кажется тебе однозначным начальником. То есть ты прямо катастрофически тупеешь. Я не знаю, может быть, я одна такая. Но что-то мне подсказывает, что это некий общий эффект.
Государство это делает путем коридоров, покрашенных особой краской, путем обращения с тобой на каком-то особом языке, путем надевания на себя специальной одежды. Оно вас вводит в этот транс. И вы начинаете размышлять, как размышляют сотни тысяч… ну, хорошо — десятки тысяч мобилизованных: «Ну, что делать? Судьба такая. Все равно ничего не получится. Уже не вырваться». Команда: «Замри!» в ваш рептильный мозг поступает. Это губительная команда. Замирать, как говорила мне недавно Ирина Якутенко, по-моему, здесь присутствующая, во время стрессовой ситуации — это эволюционно невыигрышная стратегия. «Бей! Беги» — это лучшая альтернатива. Но, насчет «Бей!» — это мы в эфире не советуем. Насчет «Беги!» — это гораздо разумнее. Помните об этом. Помните о том, что всё, нет уже никаких правил и у меня нет никаких прав — это неправильно. Всякое случается. Никто вам ничего не гарантирует, к сожалению, даже я, но отказываться от попытки шевелиться, впадать в анабиоз — делать себе хуже.
М.КУРНИКОВ: Екатерина Михайловна, а что эволюционная стратегия говорит по поводу участия или неучастия в том, что власти сейчас называют выборами? Мы как-то договорились называть электоральным событием.
Е.ШУЛЬМАН: Электоральным мероприятием. Мы про них немножко упомянули. А сейчас время поговорить об этом подробнее.
Российская политическая машина въехала уже в электоральный сезон. То есть с точки зрения большей ее части, этой самой гражданской бюрократии, всей политической вертикали выборы — это главное, что происходит. Это выборы сентябрьские вот сейчас и, естественно, выборы марта 24-го года, которые несовместимы с жизнью (по закону нельзя их совмещать ни с какой другой выборной компанией). В марте выбираем только президента.
Удивительным образом не многие люди понимают, что это уже так близко. Не хочется сегодня говорить, что уж небо осенью дышало, реже солнышко блистало, но 23-й год вот он, уже всё. А там — март — раз-два-три — январские праздники пойдут и вот уже и президентская кампания. А машина наша тяжелая, большая неповоротливая, едет только в одну сторону как фольклорный китоврас, сворачивать не умеет. Ей легче остановиться и умереть, чем повернуть куда-то. И ей, действительно, надо проделать большую работу. Разговоры о том, что это престало быть важным, все равно все нарисуют, — говорится людьми, которые мало что соображают, никогда не видели вообще никакой оргструктуры, не то что не организовывали выборы, но и не голосовали. Опять же, как говорил Остап Бендер Кисе Воробьянинову на его предложение ограбить мадам Грицацуеву: «Технику этого дела знаете?» Вот технику этого тела знаете? А мы знаем. Не в смысле ограбления мадам Грицацуевой, в смысле выборов. Это не так просто, как вам всем кажется. Не знаю, к кому я тут обращаюсь с упреком в этой темнеющей аудитории, но тем не менее.
Кстати, один из признаков (не кстати — чрезвычайно некстати) важности этих выборных кампаний — это репрессии против движения «Голос», движения наблюдателей. То есть вот несколько дней назад мы со Станиславом Андрейчуком в эфире как раз так замечательно про выборы и рассуждали. Он мне тогда сказал, что Григорий Мельканьянц не будет в эфире, он в России, поэтому он ведет себя осторожно. Григорий Аркадьевич был сверхкорректным человеком. Я многократно встречалась с ним на совещаниях в ЦИКе. Когда-то и меня туда звали. Теперь мы все либо уголовники, либо иностранные агенты, но выборов это не отменяет.
Движение независимых наблюдателей не от партий было фактически разгромлено уже с 21-го года. Те единичные люди, которые могли бы выйти и понаблюдать, конечно, не представляли никакой сущностной угрозы, как нам кажется с нашей стороны. Но, видимо, с той стороны это выглядит иначе.
Чего именно опасаются, зачем, собственно, закрывают, как это называется на нынешнем омерзительном диалекте?..
М.КУРНИКОВ: Может быть, как раз, как в другом бессмертном произведении — автоматически. Просто по-другому не могут, рука тянется — и..
Е.ШУЛЬМАН: Да, есть такая рефлекторность или, точнее говоря, отчетность. Надо отчитываться, отчитываться некем — ну вот, давайте найдем кого-то, кем можно отчитаться. Но это не все. Проблема этих выборов и сентябрьским и, конечно, в основном мартовских состоит в том, что они с высокой долей вероятности не будут признаны никем вовне страны. Поэтому внутри страны не должно быть никакого голоса в прямом и переносном смысле, который расскажет о том, что выборы фальсифицировались.
Понимаете, почему это важно? Чем меньше внешняя легитимность, тем важнее внутренняя. У нас демократически народ проголосовал за любимого лидера. Злобный Запад не хочет это признавать, потому что они нас ненавидят. А у нас такое народное единство, что о каких вы говорите фальсификациях? Зачем они нам нужны? У нас сплочение.
Ну, слушайте Пескова, он эту арию исполняет регулярно. Вот сейчас из отпуска выйдет и опять исполнит.
Почему, собственно, злобный корреспондент The New York Times исказил его слова, когда он сказал, что 90% у нас за президента. Он что имел в виду? — он все время это говорит, что корреспонденту, что не корреспонденту — на фоне СВО сплочение народа достигла такого уровня, которого вообще никто никогда не видел. Для того, чтобы поддерживать эту замечательную легенду, нужно, чтобы не было ни одного голоса ни в каком смысле, который говорит, что-то другое, причем изнутри страны, а не извне.
Мы с вами тоже будем получать информацию, мы будем ее анализировать. Шпилькин не дремлет, Гаусс не спит.
М.КУРНИКОВ: Гаусс спит, но дело его живет.
Е.ШУЛЬМАН: Протестую! Гаусс бессмертен. Он спит, но в тяжелые для народа моменты он просыпается, как в легендах о короле Артуре.
Не должно быть людей, которые говорят: «Я был на участке. Там черти что творится». Поэтому необходима унификация пространства.
Почему это еще важно, чем дольше продвигается СВО, чем ближе выборы? Кампания 23-го года, которая уже во всю идет, тоже нам показывает много интересных социологически фактов, о которых мы знали по опросам, но теперь мы, так сказать, еще лучше, «в два раза больше сена для своей коровы можем заготовить», исходя из того, как идет кампания.
Ведь в случае с авторитарными выборами результат-то известен. Последствия неизвестны. То, что нам нужно узнать, мы узнаем не из результатов выборов, а по ходу кампании.
Мы видим, что пока ни в какой кампании, которые мы наблюдаем, размахивание СВО не происходит. Если оно начинает происходить, то оно не приносит электоральных успехов. Что я имею в виду? Много было разговоров, что участники СВО будут кандидатами, что они все станут депутатами, что они, как вузы пройдут по квоте, так они и в думы разные пройдут по квоте.
Что мы видим на практике? Ни на праймериз «Единой России», ни сейчас среди кандидатов — а у нас на самом деле несколько десятков кампаний и в законодательные собрания и губернаторских идет по России — мне присылают в качестве подтверждения, что вот смотрите, люди с линии боестолкновения попадают сразу на избирательные участки мне присылают одного единственного кандидата из поселения под названием Шахты в Ростовской области. Я уже видела его десять раз. Спасибо, дорогие слушатели, не присылайте мне его, я уже налюбовалась. Больше никого.
М.КУРНИКОВ: А вы знаете, что я вижу? Я вижу, как с фронта типа записывают в поддержку или, наоборот, против действующего губернатора вот типа участники СВО из какого-то региона. Это максимум участия. Это скорее пиар-сопровождение.
Е.ШУЛЬМАН: Да, но они не сами идут баллотироваться. В кампании типа московской мы видим титанические усилия по вытеснению вообще всякого воспоминания о том, что что-то идет где-то, какие-то три буквы — из публичного пространства.
Интересный случай в Хакассии. Я не буду вам надоедать подробным описанием выборов в Хакассии. Действительно, за ними следят, потому что это хоть что-то похожее на конкуренцию, и там даже есть дебаты, в которых участвуют кандидаты. Представляете, что бывает? Что по телевизору показывают.
Там есть действующий губернатор молодой коммунист, который в 18-м году на протестной волне — если кто помнит, там в четырех региона сменилась власть на опрокидывающих выборах, — так вот он борется за переизбрание.
М.КУРНИКОВ: Коновалов.
Е.ШУЛЬМАН: Валентин Коновалов, да. И ему прислали конкурента единоросса по фамилии Сокол, который приехавший. Начинал строить свою кампанию на том, что он весь такой эсвэошник. Какой он был эсвэошник, понять было трудно. Но тоже он куда-то съездил, где-то сфотографировался и ходил в чем-то смутно не то что прямо военном, но в чем-то маскировочном.
Буквально через несколько недель этой активности выяснилось, что разрыв между ним и Коноваловым увеличивается. У Коновалов прибавляется рейтинг, а у этого товарища начинает теряться то, с чем он приехал из Москвы. Притом, что вы понимаете, что Хакассия абсолютно бедная республика. Этого Коновалов там всячески травили за то, что он победил единоросса в 18-м году. Логика для избирателя дотационного региона: «Мы не можем себе позволить голосовать против Москвы — она уморит нас голодом» очень валидная. Поэтому, в принципе, этот Сокол мог бы рассчитывать на поддержку бюджетникам, которым он явно и неявно говорит: «Вот с вашим Коноваловым вы намучаетесь выбивать дотации, а вам денег привезу». Хороший аргумент. Но это как-то не помогало. И увидев это — у него тоже в штабе какие-то социологи сидят, — он снял эти маечки пятнистые, перестал говорить о том, что мы сейчас победим Запад и побьем всем геев на линии фронта. И тоже стал говорить о хозяйственном.
Когда я в самом начале сказала, что некоторые истины, до того явленные только некоторым умам экспертов, начинают, наконец, распространяться по публичному пространству, я имела в виду именно это. Слава богу — я вижу это в западной прессе и я вижу это, наконец, и в российских свободных изданиях — трудное осознание того, что война непопулярна все-таки потихонечку приходит. Очень трудно было поверить, хотя мы об этом говорим уже с конца прошлого лета, начала осени, когда это единение вокруг флага стала рассыпаться.
Нет, все уперлись в эти 70-сколько-то процентов: большинство поддерживает, большинство поддерживает… Мы объясняли про авторитарную поддержку, объясняли про то, какие кривые идут вверх, какие вниз, про тревожность объясняли. Ну, вот не прошло и года — слава богу, это стало проникать в народные массы.
Стало уже более-менее понятно, что граждане не хотят слышать про это, что сектор милитаристов, который вычисляется сложными средствами, составляет примерно от 18 до 21%, что он не растет, что растут два другие сектора равнодушных людей, которые присоединяться к любому победителю и те, кому происходящее скорее не нравится. Это становится более-менее понятно, и мы видим, как с практической точки зрения те люди, которые непосредственно ведут кампании на местах, ориентируются именно на это положение вещей, а не на тот самый миф о народном единстве и сплочении, который они, казалось бы, должны пропагандировать.
Завершая тему электоральных мероприятий, скажем и про самое тяжелое больное место, которое мешает отвечать на тот вопрос, который вы задали: «Как вести себя избирателю?» Маленькая проблема этих выборов состоит в том, что они пройдут на оккупированных территориях. 4 эти территории, наши воображаемые субъекты изберут законодательные собрания, представительные органы, которые в свою очередь изберут глав этих территорий. Как участвовать в таком?
На это можно сказать, что это наша проблема с 14-го года, что у нас уже был Крым, который не признан никем, кроме нас с Беларусью и Эритреей. И там проходили выборы. И уже выборы президента 18-го года проходили, в том числе, на территории, которая не признана российской. То есть мы делегитимизировали собственную государственную границу в 14-м год. Это правда.
Но, как ни безнравственно это прозвучит, в таких дела и для мирового сообщества и для внутреннего положения вещей размер и количество имеют значение. Гегелевский переход количества в качество, действительно, происходит. Один такой сомнительный полуостров небольшой можно было международному сообществу как-то проглотить, сказав, что это особый случай, что не все так однозначно… Опять же мы можем считать это и безнравственным этически и неправильным юридически, но политически это было возможно. Один олень — случайность, три оленя — тенденция, пять оленей — уже совсем тенденция. То есть на это не закрывать глаза, не говорить, то это мелочь на фоне остального, уже невозможно. Причем Крым был, по крайней мере, территорией, на которой было стационарное население, то есть люди сидели, не бежали, и территория эта контролировалась российской администрацией. Она имела списки избирателей, кто где живет, имела возможность участки устанавливать. И, соответственно, люди приходили, голосовали. Опять же это было неправильно, разумеется, с точки зрения международного права, но это было административно исполнимо. Здесь мы имеем дело уже со следующей стадией этого безумия. Территории не контролируются физически. На них живет неизвестно кто, неизвестно сколько.
Я прочитала стенограмму встречи председателя ЦИК с президентом. Элла Панфилова ходила к президенту месяца полтора назад. Видео я смотреть не могу…
М.КУРНИКОВ: И не надо.
Е.ШУЛЬМАН: Не могу. У всех свой порог толерантности, опять же, как у международного сообщества. Читать я могу все, что написано человеком.
Так вот она говорила, что «мы обеспечим голосование на этих территориях»… Тоже поразительно, как они в разговорах между собой совершенно не говорят о том, что там какая-то война происходит. То есть, например, говорилось, что будет возможность проголосовать не только по паспорту, но и по любому другому документу, выданному российскими властями, потому что есть сложности, например, в Херсонской области было подтопление, у многих утрачены документы. То есть сложность состоит в том, что там водой залило, как в Крымске наводнение в 2010 году.
То есть постоянно какие-то эвфемизмы: сложная ситуация, нам непросто организовывать, но мы все-таки организуем, вот экстерриториальные участки… Смотрите, экстерриториальные участки — что это такое? Люди, которые жили на этих территориях и теперь не там, как предполагается по мысли Эллы Панфиловой они в России, смогут проголосовать там. А люди, которые из России на этих территориях, тоже смогут проголосовать за своего губернатора и заксобрание и далее, не выезжая. Что это за люди, которых она перечисляет? Для того, чтобы там могли проголосовать люди где-то там из других регионов России — строители, медики, военнослужащие. То есть понимаете, да? Там строители, медики работают на этих территориях, лечат — им же тоже надо проголосовать. Ну и какие-то военнослужащие тоже. Ну, может быть, они там охраняют что-нибудь.
То есть, понимаете, никакой войны нету, вам померещилось. И более того, вы дискредитируете даже мыслями об этом.
Президент спрашивает ее: «Я понимаю, люди, которые там находятся…». «Там находятся люди» — вот они как-то там находятся. Потерялись — теперь находятся. «Электронное голосование на них тоже распространяется?» Элла Панфилова отвечает: «Пока нет, там же очень сложно. Мы туда тоже проводит ГАС «Выборы», но стопроцентно сейчас тоже нельзя. Там сложно очень, но мы справляемся».
Электронного голосования там не будет. А почему вдруг? Так удобно было бы. В других местах оно будет. Оно будет в 34-х регионах, в том числе, в Москве и Московской области. Многодневное голосование практически во всех регионах. Но тут тоже есть разное: трехдневное и двухдневное.
Самые хорошие, которые мне понравились, губернаторские выборы — в Тюменской области. Один день голосуют и без ДЭГ. В Омской области губернатора, правда, выбирают два дня, но ДЭГ тоже нет. Так что если вы оттуда, но наверняка можно голосовать.
К чему это все нас приводит? Очень трудно иметь связную, цельную стратегию во время выборной кампании, которая имеет целью легитимизировать незаконно захваченные территории, давайте уж смотреть правде в глаза.
Как раз Навальный, кажется, про это написал, и я думаю, что это разумный подход: нужно смотреть ситуативно, что у вас выбирают. При этом надо иметь в виду, что если вы выбираете свое невинное городское собрание какой-нибудь области, то эти медики и строители, находящиеся там, за него тоже смогут проголосовать. А как они проголосуют, вы узнаете только потом.
Поэтому только строго индивидуальный подход. Я всегда считаю, что нужно голосовать за коллективные органы. Травма, так сказать, парламентаризмом мне была нанесена в юном возрасте, поэтому так со мной и останется. Люблю я их, мне кажется, что там всегда больше шансов на какое-то смутное разнообразие.
Тем не менее, сейчас я уже вас призывать ни к чему не могу. И последнее, о чем мы должны сказать, это тоже тема, которая если будет развиваться, мы будем за ней следить. Мы упомянули внутриэлитные репрессии. Мы должны упомянуть еще один сюжет, которые пока не сильно виден. Но я подбираю данные. Это деприватизация. Насколько же — опять же не три оленя — а несколько случаев деприватизации приватизированных в 90-е предприятий по иску Генпрокуратуры по основанию «Извлечение преимущества из недобросовестного поведения или нанесению государству ущерба в ходе приватизации». Время от времени это деприватизация предприятий, которые были приватизированы местными или федеральными даже депутатами или сенаторами.
То есть как бы опрокидывается назад нынешняя норма закона. Они не имели прав вести коммерческую деятельность. Вот екатеринбургский случай — Малик Гайсин. Мы немножко про это говорили. Это первый был случай в России уголовного преследования за невыполнение гособоронзаказа. И вот теперь у него отобрали, деприватизировали его несколько предприятий. Это «Уралбоиофарм», банк и какие-то его доли уставном капитале.
Таких случаев не один. Подан иск против Мельниченко, лояльнейшего из олигархов, который на встречи с президентом ходил — король рынка удобрений. Какую-то его компанию на большие деньги собираются тоже деприватизировать. Это связано в свою очередь с делом Абызова. Насколько портов, таким образом, тоже деприватизируются.
То есть что у нас, возможно, происходит? Под долгие разговоры о том, что пересмотр итогов приватизации вызовет войну, чуму и прочие народные волнения, кажется, что что-то такое делается.
М.КУРНИКОВ: Как раз война уже идет. Чего бояться-то?
Е.ШУЛЬМАН: А чума уже была. Правильно. Снявши голову, плакать по волосам нет смысла. Справедливо.
Связано ли это с войной напрямую? Когда я стала подбирать эти данные, мне казалось, что отбирают те предприятия, которые должны как раз выполнять госзаказ, а они под частным владельцем это не делают. Пока такой прямой линии не видим магистральной. Хотя эти случаи с портами — их штуки 4, в том числе, один в Калининграде. Какого-то местного большого деятеля раскулачивают. Возможно, это связано со стремлением под шумок передать другим собственником. Возможно, главным выгодоприобретателем будет «Ростех». Он обычно появляется в каких-то таких историях. Возможно, это, действительно, стремление сделать государствами те предприятия, которые работают на войну, но давайте следить за этим. Потому что никакого перевода экономики на военные рельсы в том смысле, в котором это в рамках глазьевской доктрины мечтается или о чем Стрелков говорил, пока не сел, — не происходит. Но вот такие штуки происходят.
М.КУРНИКОВ: А я скажу про книгу на shop.diletant.media. На этот раз там Солженицын. А мы переходим к вопросам от слушателей.
ВОПРОСЫ ОТ СЛУШАТЕЛЕЙ
«Дорогая Екатерина Михайловна, — спрашивает Федя Комаров в Твиттере «Эха» — есть популярным миф о том, что Путин не знает о том, как живет в России обычное население и с какими проблемами оно сталкивается. Соответственно, Путин не виноват, бояре плохие. Насколько эта теория правдоподобна?»
Е.ШУЛЬМАН: Удивительным образом дело тут не в боярах, но некоторый элемент правды в этом есть. Это называется авторитарный информационный пузырь, авторитарная дезинформация. Это свойство всех автократий. Они создают систему, которая поощряет лояльность, а не компетентность. Соответственно, поощряются те, кто приносит начальству те новости, которые оно хочет услышать. Таким образом, происходит отсев. Соответственно, усиливаются худшие черты. В некоторой степени это всегда происходит с каждым человеком. Даже если вы не начальник никому, то за вас эту работу сделают информационные социальные сети. Они вам будут подбирать сообщения по вашим интересам, подтверждающие то, что вы и так уже знаете. Это наиболее комфортное для нас потребление информации.
Если вы начальник хоть чего, если вы когда-нибудь чем-нибудь командовали, то вы это почувствовали на себе. А теперь представьте, что вы большой-пребольшой начальник и ваша возможность подобно Гаруну аль-Рашиду, перевернув плащ наизнанку выйти на улицы Багдада и посмотреть, как там живет простой багдадец, в общем, ограничены: ФСО вас не пустит. Точнее, оно пустит, но каждый простой богдадец, которого вы увидите, будет тоже сотрудником ФСО, поэтому далеко вы не уйдете.
То есть в некоторой степени это да, происходит. Более того, сейчас, если читаете какие-нибудь Z-каналы или хотя бы подоборки и выжимки, делающиеся героическими людьми, которые их читают, то вы увидите, как после этих показательных арестов турбопатриотов они заткнулись и позволяют себе только жаловаться, что «вот вы знаете, вот раньше хоть кто-то говорил о трудностях на фронте, а теперь никто не говорит о трудностях на фонте, а начальству докладывают о победах, а побед-то никаких не происходит».
Я, кстати, подозреваю, что наше представление о том, как там наше контрнаступление идет или не идет не то что во многом, но на него оказывает влияние это заглаживание информационного пространства. Тут Минобороны вполне выполнило свою задачу.
В чем неправ этот тезис о добром царе, от которого всё скрывают. Тут несправедлива вторая часть. Вторая часть состоит в том, что если бы он узнал… если к нему кто-нибудь пробьется и скажет: «Владимир Владимирович, солнышко вы наше ясное, вам врут! На самом деле все не так», — он скажет: «Батюшки-светы, вот это да! Что же я тут сижу, дурак? Сейчас мы всё сделаем по-другому» Вот этого не будет. Он не жертва системы. Он тут сейчас не имеет фамилии. Он — это любая фигурка на вершине пирамиды. Он и есть система. Он формирует ее, и он сформирован ею. Поэтому это он устроил так, чтобы ему приносили хорошие новости, это он способствует этому отрицательному отбору. Опять же, если хотите научное описание того, что я вам быстро рассказываю — «Диктаторы и визири» — статья Сонина и Трейсмана, который тут уже упоминался в качестве автора книги про Spin Dictators («Диктатуру обмана»).
Никто никого не обманывает. Все вот так специально все это устроили. Но карма состоит в том, что это информационное пространство побуждает принимать неправильные решения, например, вторгаться на соседнюю территорию, думая, что это выйдет легко и весело, а получается не так. «Я думал, будет хорошо, — как пелось в известной песне, — а вышло не очень».
М.КУРНИКОВ: Теперь вопрос из Инстаграма «Эха». «Екатерина Михайловна, — спрашивает вас Аманчо, — я живу в Санкт-Петербург, и воспользовавшись возможностью подала документы на вступление в члены УИК. Меня приняли. Сейчас, слушая эфиры «Живого гвоздя» и других каналов, ведущих, к которым я всегда прислушивалась, у меня опускаются руки, потому что многие говорят, что участие в грядущих выборах в качестве избирателя, а, тем более, в качестве наблюдателя или члена комиссии, абсолютно бессмысленно. Как найти мотивацию и отринуть мысль, что я буду участвовать в бессмысленной буффонаде?»
Е.ШУЛЬМАН: Другие каналы слушать. Да кто же эти демотиваторы-то? Развелось их, прости господи! Все бы только демотивировать. Это вообще, как известно, работа сатаны — говорить вам, что ваши усилия бессмысленны.
Никогда за последние лет 15 член УИКа единолично не мог изменить результаты выборов на своем участке. Но он мог свидетельствовать о происходящем и, по крайней мере, лечь спать с чистой совестью, сказав, что «вот у меня, на моем участке подсчет был честным, а там, где он был нечестным, я это зафиксировал и против этого возражал». Сейчас каждый такой человек на вес золота. Про вас тоже снимут сериал, непременно, будет называться УИК, как-нибудь так. Нас всех сыграют знаменитые актеры. Потому что вы один из очень немногих людей, которые смогут рассказать, как оно там. Опять же Мельконьянца за что в СИЗО-то посадили?
Так что вы тоже там осторожней: Подписывайтесь, говорят… Нет, на Инстаграм подписывайтесь, а сообщения не обязательно подписывать своим настоящим именем.
Пожалуйста, записывайте всё, что вы увидите. Это бесценное историческое свидетельство, которое может пригодиться быстрее, чем мы все думаем. Множество интересных судебных инстанций по всему миру собирают такого рода свидетельства. Поэтому пишите нам, мы вас с удовольствием выслушаем.
М.КУРНИКОВ: Знаете, вот только что из Румынии вернулся и изучал, в том числе, опыт, так сказать, их — очень быстро поменялось, никто не спел даже понять. Но это мы как-нибудь в другой раз.
Гильгамеш спрашивает вас в YouTube «Bild на русском»…
Е.ШУЛЬМАН: Он должен спрашивать, почему люди умирают, потому что это был его вопрос, с которым он, если кто помнит текст… Вот Армен Захарян еще здесь?
М.КУРНИКОВ: Здесь. Посильнее этого вопроса будет. «Добрый вечер! Когда речь идет о металитете, иногда имеют в виду не неизбывную вековую колею, а иногда говорят просто о специфической сумме ценностей, которые характеризуют общество в данный момент, но со временем может меняться довольно радикально. И если первое — фантом, то второе существует? Иначе, что тогда изучает группа Инглхарта?»
Е.ШУЛЬМАН: Отличный вопрос! И очень хорошая, правильная формулировка. Совершенно верно. Мы не то что цепляемся к словам и запрещаем всем употреблять слово «менталитет». Мы пытаемся бороться против понимания его как чего-то неизменного и стабильного. Обратите внимание, как эту самую неизменность, которая противоречит самой природе человеческой, использует пропаганда. Если вы читали — а, по-моему, никогда столько людей не прочитало учебник истории, как в э том году — если вы не читали даже учебник, то хотя бы видели обложку… Видели там эмблемочку, что на ней написано? «ДНК России».
Вот этот лучший друг наш Владимир Ростиславович Мединский со своей хромосомой лишней…
М.КУРНИКОВ: Особой ДНК. Он так говорил.
Е.ШУЛЬМАН: Нет, у него еще хромосома какая-то дополнительная.
М.КУРНИКОВ: Он сказал, что у нас особая ДНК, потому что есть больше хромосом.
Е.ШУЛЬМАН: Вот что это такое? Понимаете, у нас не тех людей фашистами все время обзывают. Вот эта биологизация социального и политического, вот это внушение представления о том о том, что есть что-то в вашей природе, в вашей крови, что делает вам тем, кем вы являетесь — вот это настоящая фашистская теория, то, на чем он стоял. Дело не в том, кто кого резал. Много кто кого резал — это не составляет еще фашизма. А понимание социального как биологического, то есть неизбывного, неизменного, то есть непригодного и каким компромиссам. Если у тебя одна ДНК, а у меня другая, как мы можем договориться? Я тебя должен только убить. Нет вариантов. Есть плохие народы с плохим ДНК, есть хорошие народы с хорошим ДНК.
Вот видите, как всякая сволочь чует, что им нужно. Значит, другим людям нужно нечто противоположное.
Сумма ценностей, совершенно верно памяти Инглхарта великого, «отца» нашего и всех социологов, изучающих ценности. Действительно, существует набор ценностей. Характерен для любого социума, сформирован историческими условиями. Склонен ли воспроизводиться? До определенной степени да, потому что опыт старших поколений передается младшим, потому что исторические условия не меняются мгновенно, и если похожее поведение привело к выживанию вчера, то, наверное, оно приведет к выживанию сегодня.
При этом происходят ли изменения? Происходят. Если бы происходила только передача опыта, все поколения были бы похожи друг на друга, а этого не происходит все-таки. Поэтому изменения возможны. Если условия меняются быстрее, изменения происходят быстрее. Базовое свойство человека: адаптивность, изменяемость. Он творческое существо, он меняет жизнь и меняется вместе с жизнью. Приписывать ему эту самую неизменность — выглядит либо возвышенно либо, по меньшей мере, безобидно — что же тут плохого? Вот природа, вот, понимаете, погода, вот кровушка что-то нам сказал, вот опять же в генах у нас что-нибудь записано. Но это через полтора оборота приводит к чудовищным последствиям, поэтому услышите у кого-то про ДНК, посмотрите на этого человека, запишите его имя к книжечку и больше никогда его не слушайте. А когда его вешать поведут… нехорошо — когда его деятельности будет дана справедливая оценка, то скажите, что надо было пользоваться научными источниками.
М.КУРНИКОВ: Спасибо большое! Это была программа «Статус». Всем пока.