«Статус» с Екатериной Шульман
За несколько дней до этого детективного развития событий Евгений Викторович Пригожин обратил внимание на это дело и публично высказался. А ему и законы не писаны, и границы все ему открыты. У таких людей могут быть возможности даже и домашний арест нарушать. В общем, желаю ищущим успешных поисков в самых разнообразных направлениях…
Поддержать канал «Живой гвоздь»
М.КУРНИКОВ: Здравствуйте! В эфире программа «Статус» в необычной конфигурации. Я сегодня не из студии, а Екатерина Михайловна — в студии. Здравствуйте, Екатерина Михайловна!
Е.ШУЛЬМАН: Добрый вечер, Максим Владимирович! Все у нас наоборот сегодня по сравнению с тем, как было в прошлый вторник и некоторые другие вторники. Бывали такие случаи, что я была не в студии, в большинстве случаев мы вдвоем были в студии, а теперь вот я здесь, а Максим Владимирович находится в одной из столиц объединенной Европы. Но и оттуда, он выходит с нами на связь.
М.КУРНИКОВ: Новый опыт для меня, но, тем не менее, в любом случае мы выходим на трех каналах. Это канал «Bild на русском», канал Екатерины Шульман, это канал «Живой гвоздь». Обязательно смотрите нас везде, ставьте лайки, комментируйте. Ну, а мы переходим к первой рубрике.
НЕ НОВОСТИ, НО СОБЫТИЯ
Е.ШУЛЬМАН: Я сегодня, видите, в наушниках, что делает меня, по-моему, несколько похожей на Чебурашку. Но я постараюсь даже с этим справиться.
М.КУРНИКОВ: Вам очень идет, Екатерина Михайловна.
Е.ШУЛЬМАН: Благодарю. Или, может быть, мы опять же все похожи на сотрудников какого-то загадочного колл-центра.
Итак события пошедшей недели, которые обещают иметь последствия. Начнем мы с необычного для нас события. У нас тут то законотворческие бывают происшествия, то важные какие-то государственные решения. А сегодня в самом начале будет несколько частный случай. Но в частном случае, во-первых, как в капле воды отражаются многие объективные тенденции. А, во-вторых, частный случай это нам не чужой. Мы говорим о знаменитом нашумевшем и еще будет оно нашумевшем в будущем — «Ефремовское дело», оно же дело девочки с рисунком — Маши Москалевой и отца ее, который сегодня был осужден на два года колонии за повторную дискредитацию Вооруженных сил, за посты в одноклассниках, проще говоря. Но приговор этот был оглашен в его отсутствие. Он в этом время находился под домашним арестом. Но, как сообщает нам полицейский протокол, в прошедшую ночь внезапно это место ареста покинул.
Из полицейского протокола узнаем следующее. Он находится под домашним арестом, на нем браслет. Браслет — это электронный такой девайс, как знают на свою беду уже многие довольно—таки российские граждане. Он должен за вами следит. При этом не то чтобы многие, но уже некоторые люди имели опыт снятия этого браслета и растворения в воздухе.
Так вот из рапорта полицейского мы узнаем, что в 4 часа утра этот браслет был снят. В 8 часов утра пришел сотрудник ФСИН, насколько я понимаю или судебный пристав, чтобы проверить, как поживает арестованный. А арестованный уже там отсутствует.
Ну, вот за 4 часа можно много до куда добраться при наличии желания и средств. В общем, его нету. При этом, насколько я понимаю, его ищут, естественно, более того, распространяются какие-то пугающие сообщения том, что прямо показательно хотят найти, прочесывают местность. Какая помесь Джеймса Бонда и сказки «Чиполлино». Там помните, тоже прочесывали лес, какой-то детектив Морковка и другие такие же примерно персонажи.
Тут, конечно, не шутки. Речь идет о живых людях. Дочка его осталась в центре временного содержания, в котором она находится. Пишут, что она в детский дом отправлена, это не так. Сейчас в этой части будет самая напряженная совместная деятельность много кого много с кем, потому что нужно найти ей временного опекуна, чтобы она не уехала, действительно, в детский дом.
Отец ее в связи со своим отсутствием не лишен родительских прав и в родительских права не ограничен. Там идут переговоры с родственниками, в общем, много чего происходит. Но есть, что называется, надежды на какой-то более-менее гуманистический исход этого дела. Исчезновение ее отца не ухудшает ее положения. Потому что вчера было судебное заседание, в котором обвинение объявило свою позицию — эти самые 2 года. Эти два года были дадены. И было совершенно очевидно, что он сегодня придет в суд, и в суде он будет арестован. То есть заключен под стражу уже в СИЗО. Поэтому, находясь там, он бы и не увидел свою дочь, с ней не встретился и не смог бы никак влиять на ее судьбу.
Как вы понимаете, там сейчас происходит в городе Ефремове и не только в Ефремове, но и в других городах нашей счастливой Российской Федерации большие хлопанья крыльями, поиски виноватых и прочее.
Я только обращу внимание на такое обстоятельство. За несколько дней до всего этого детективного развития событий Евгений Викторович Пригожин обратил внимание на это дело и публично высказался. Он любит очень публично высказываться. И даже, я бы сказала, высказался со стороны человечности и гуманизма.
М.КУРНИКОВ: Почти в поддержку.
Е.ШУЛЬМАН: Вот, в поддержку. Пишет: «Маша Москалева сидит в детском доме, не может видеть своего отца из-за того, что она флажок неправильно нарисовала и, не имея матери, изобразила ребенка с мамой за ручку. 13-летняя девочка вынуждена расти фактически сиротой из-за того, что кому-то не понравился ее рисунок», — говорит Евгений Викторович Пригожин.
А Евгений Викторович у нас есть какой человек — ему и законы не писаны, и границы все ему открыты. Мы-то с вами, например, кто? Мы видеоблогеры без определенных занятий. У нас не связи ни навыков, ни контактов со спецслужбами, конечно, никаких быть не может. И у каких людей, похожих на нас, тоже. А у таких людей, например, могут быть возможности даже и, может быть, домашний арест нарушать. В общем, желаю ищущим успешных поисков в самых разнообразных направлениях.
Вообще должна отметить, что на прошлой неделе мы с вами говорили об ордере на арест президента нашего и омбудсмена по правам ребенка ровно в связи с похищением детей. Тема похищения детей для нашего политического режима, действительно, довольно ключевая. Мы помним, что наша режимная трансформация последнего этапа началась с «закона Димы Яковлева», он же «анти-Магнитский закон» запрета на иностранное усыновление детей, а именно на усыновление в США. То есть это был первый запрет. Сейчас он уже распространен на все недружественные страны, а недружественные страны — это практически весь мир. Это было в 2012 году. То есть детская эта тема звучала тогда и продолжает звучать сейчас и приобрела уже международный уголовный оттенок. Почему это происходит, в общем, можно понять. Я тут наших постоянных слушателей адресую к таким понятия, которые мы уже в наших программах разбирали, как биополитика и некрополитика. Биополитика — это стремление государства регулировать вопросы рождения и жизни, то есть как людям распоряжаться своей телесностью, как людям распоряжаться своей фертильностью, как им размножаться или воздерживаться от размножения, сколько им жить, когда они считаются социально годными, а когда они считаются социально ущемленными по своим физическим параметрам.
Некрополитика — это подразделение биополитики. Это политика по отношению к смерти. Это государственная деятельность по организации специфических пространств или выделению специфических групп людей, чья смерть не является ничьей ответственностью. То есть если они умрут, то никому ничего за это не будет. Это может быть пространство — условный концлагерь, фильтрационный лагерь, что-нибудь в этом роде, — это может быть категория людей. Вот мобилизованные. Вот они помирают — никто за это не отвечает. Или опять же какие-нибудь дискриминируемые категории.
В принципе, недемократические режимы, они к этим вопросам размножения, жизни и смерти испытывают особое пристрастие. Стремление как-то сделать детей государственной собственностью, у нас чуть было не оказалось записанным в Конституцию буквально с такой формулировкой. В общем, достаточно случайным стечением обстоятельств, тем, что в рабочей группе по конституционным поправкам в 20-м году оказался единственный человек, который немножко соображает, что это такое — Ангелина Ольшанская, благодаря этому у нас написано в Конституции, что дети являются приоритетом государственной политики, что тоже немножко криво, но лучше, чем первоначальная формулировка.
При этом, как это называется по-английски ironic (по-русски это немного не то) вся эта нездоровая фиксация, я бы сказала, нездоровая на чужих детях — как-то хочется употреблять «за неумением своих», она происходит на фоне безнадежно неблагополучной демографической ситуации. У нас был более-менее светлый период, когда сочетание материнского капитала как новой меры и роста доходов и ощущения какого-то, что жизнь налаживается, она привела к некоторому повышению рождаемости. Все это закончилось после 14-го года. Начиная с конца 10-х или начале 20-х годов мы находимся в пространстве демографической беды, я не хочу говорить — катастрофы, потому что катастрофа предполагает, что как-то все вымрут. Но все не вымрут, понятно, но, в принципе, тенденции наши достаточно понятны. Наши демографы вроде Алексея Ракши ругаются с журналом Economist, что он сгущает краски, но тенденции, которые указывает мировая пресса, пусть даже поверхностные, пусть даже законтраченные, избыточные и те тенденции, о которых говорят настоящие демографы, он, в общем, одинаковые. Это старение, это снижение рождаемости, это в особенности снижение рождаемости в этих срединных областях России, в общем, в этнических русских областях, там все особенно плохо с процентом разводов, уровнем рождаемости и со смертностью, и с ранней мужской смертностью.
В общем, на этом фоне мы разными государственными мерами разлучаем детей с родителями, чужих детей пытаемся забирать себе и как-то их перевоспитывать.
Возвращаясь к ордеру Международного уголовного суда. Помните мы говорили, что 123 страны ратифицировали Римский статут, большее количество стран подписалось под Римским статутом. 123 страны признают юрисдикцию Международного уголовного суда. С тех пор это число увеличилось на одну страну. Армения экстренно ратифицировала обязательство Римского статута о Международном уголовном суде. То есть она теперь в этой группы из 123. Это довольно быстро было сделано. Армения считалась и продолжается считаться пророссийской страной на постсоветском пространстве, член ОДКБ, если я не ошибаюсь.
Это я к тому, что когда мы говорим о каком-то событии — вот мы прошлый раз говорили, что выписан ордер, и мы исходили из ситуации прошлой недели, говорили: в эти страны можно ездить, в эти нельзя — наверное, вот такие будут последствия.
Жизнь не стоит на месте. Стран стало больше. Также обращу ваше внимание на то, что каким-то образом 17 украинских детей вернулись за прошедшее время в Украину, то есть отдали. Отдали, получили, естественно, немедленно рассказы о том, как с ними обращались в России, о методах этого самого патриотического воспитания, но тем не менее отдали. То есть, с одной стороны идут разговоры «а нам все равно, пусть боимся мы волка и сову, но вообще нам все равно», мне не больно — курица довольна, как говорят малые дети. А, с другой стороны, какие-то шевеления тут все равно происходят. Будем следить за происходящим, опять же оно имеет последствие.
Мы говорили в прошлый раз и в каждом нашем выпуске о международных активностях со стороны исполнительной власти, гражданской и военной и попытках как-то поднабрать людей, при этом не рискуя повторным эффектом большой мобилизации, какая была в сентябре и которая — продолжаем в этом убеждаться — систему напугала. Стремление избежать этого повторного опыт довольно очевидна.
Мы в прошлый раз говорили, что уже в половине субъектов Федерации зафиксированы рассылки повесток для уточнения данных. Говорили, что это, может быть, связано с этим президентским поручением, президентским указом о создании электронной базы всех военнообязанных. Сначала первый этап — это оцифровка данных военкоматов, а далее эта единая база должна быть создана, в которую все ведомства должны сливать свои данные.
Это может быть связано с этим, это может быть связано с грядущим весенним призывом, это может быть связано также с активной компанией людей в контрактники. Что нам об этом говорит? Ну, во-первых, действительно, рекламная кампания, что называется, налицо. Во многих и многих городах России мы видим такого рода объявления. И даже в Москве, где не очень можно ожидать большой спрос на такого рода предложения, тем не менее, а этих щитах информационных в подъездах, где раньше висели объявления о том, что «компьютерный мастер придет и вам все починит», или: «Потравим ваших тараканов» или еще что-нибудь в этом роде. Теперь там висят красочные предложения пойти и сделать контракт и получить бешеные деньги за этот контракт.
Мы с вами помним, что контрактниками могут становиться срочники, спустя несколько месяцев после начала срочной службы. Это тоже расширяет пул этих потенциальных контрактников. И мы слышим также о том — это уже не так очевидно, не так предъявляемо, как объявление на щитке, но, по крайней мере, сведения такие поступают, — что руководителям предприятий приходят предписания от военкоматов или от территориальных органов исполнительной власти с указанием, что вот столько-то людей вы должны… Опять-таки, что должны? Вы должны их убедить стать контрактниками. Выгоды этот тактики очевидны. Вроде как нет мобилизации, вроде как никого не тащат насильно. Люди, которые сами записались, предполагается, что осознают риски, поэтому они не будут иметь такого морального права, как контрактники, как мобилизованные и родственники мобилизованных записывать эти видео о том, что «нам обещали одно, нам обещали, что мы будем теробороной…».
М.КУРНИКОВ: Виноват будет начальник предприятия.
Е.ШУЛЬМАН: Виноват будет начальник предприятия, и сами люди будут знать, что они контракт сами подписали. Опять же я не до конца осознавала, и только посмотрев некоторое количество этих видео, поняла, что люди, которые во время мобилизации шли мобилизовываться, они себе представляли эту тероборону, то есть, что они у себя по месту жительства будут ходить и охранять какие-то объекты.
М.КУРНИКОВ: Ну, может быть, не по месту жительства, но, по крайней мере , не на передовой.
Е.ШУЛЬМАН: Да. Ну, хорошо, в Краснодарском крае, в Краснодарской области. Опять же нам это кажется какой-то невообразимой наивностью, на самом деле если вы представите себя в каком-то другом информационном пузыре, то ничего особенно наивного, ничего особенно удивительного в этом нет. Поэтому они с таким изумлением говорят о том, что «нас взяли и отправили воевать, а мы этого не предполагали».
М.КУРНИКОВ: Как они говорят, «на передок».
Е.ШУЛЬМАН: «На передок». То есть для них мобилизация и война, участие военных действиях не были рядоположенными явлениями, то есть они не предполагали, что одно следует за другим. Опять же можно этим возмущаться, можно пытаться сверху вниз смотреть на этих людей, но гораздо полезней, мне кажется, понять, попытаться не то, чтобы поставить себя на их место, это, конечно, трудно, но понять этот inwarement, обстановку, в которой у людей появляются такие представления.
У контрактников таких представлений быть не может. Он знают, на что подписываются, поэтому не предполагается, что они будут жаловаться.
Оборотная сторона этого светлого замысла тоже ясна. Надо человека уговорить подписать этот контракт. Тут труднее пропагандировать ему патриотизм, потому что это все же контрактные отношения. Нужно его как-то заманивать, нужно ему рекламировать выгоды его нового положения.
Когда ты становишься объектом такой рекламной обработки, ты вроде как начинаешь размышлять: А насколько мне это выгодно, насколько мне это нужно? То есть у тебя образуется в этот момент некоторая субъектность. Это не то же самое, что включить громкую песню и сказать: «Ты что, не мужик? Вот Родина зовет — надо Родину защищать!»
М.КУРНИКОВ: Одно другого не исключает, между прочим.
Е.ШУЛЬМАН: Нет, не исключает. Но в период мобилизации, судя по многочисленным свидетельствам, действительно, многие люди были мотивированы этим удивительным ощущением, что прятаться стыдно, бегать — это недостойно: «Что ж я буду скрываться?». То есть, примитивно говоря, их взяли на слабо.
Еще раз повторю: это удивительно людям из другой социальной страны, но это совсем не так удивительно, если вы попробуете представить себе эту обстановку.
С контрактниками это труднее. Конечно, их зазывают как патриотов: «Вот иди Родину защищать!» Но все же это договор. На него надо согласиться. Трудно человека, если, конечно, он не юный срочник в условиях военной части, где можно за несогласие ухудшать ему условия, как-то его мучить, — если он человек на воле, то его трудно заставить.
Поэтому не знаю, насчет великого плана набрать 400 тысяч. Цифра взята из воздуха. Она просто повторяется анонимными источниками. Она не основана ни на чем, что мы можем пощупать, ни на каком документе, даже пока еще ни на какой социальной декларации.
Но послушаем, что будут говорить, например, мои любимые источники — это депутаты Государственной думы, их за что люблю, как известно дорогим зрителям…
М.КУРНИКОВ: За язык.
Е.ШУЛЬМАН: За язык длинный, совершенно верно, как примерно и Евгения Викторовича Пригожина. Тот тоже любит поговорить. Вся эта публика, которая любит поговорить, она совершенно в этом отношении бесценна. В общем, будем смотреть, как там дальше случится, но просто дорогих слушателей призываем быть аккуратнее, ничего с закрытыми глазами не подписывать.
Еще что заставляют подписывать на рабочих местах — это бумаги о том, что вы ознакомлены, например, с положениями закона о призыве на военную службу или с положениями закона о мобилизации. Вы можете это подписывать. Ко мне такие вопросы приходили. Потому что это не накладывает на вас никаких новых обязанностей. Если в этой бумаге просто выдержки из закона — ну, подпишите, авось отмотаются от вас. Только читаете внимательней ради бога. Если там, кроме этого ознакомления есть какие-то иные обязательства — например, вы подписываетесь под тем, что вы ознакомлены с вашей обязанностью куда-нибудь явиться — вот с этим будьте аккуратнее.
А вообще лучшая тактика в такие периоды — это любимая русская тактика: заматывания, избегания, тихого саботажа. Кивайте, говорите, ага-ага… и откладывайте, откладывайте. Ваше начальство тоже совершенно не полно энтузиазма. Начальство любого предприятия уже испытывает недостаток рабочих рук, особенно недостаток рабочих рук в сфере «синих воротничков», то есть рабочих обслуживающих технических специальностей. Ну, естественно, IT великий недостаток. Помните, в прошлый раз говорили, на историческом минимуме у нас безработица. Работы много — людей мало, людей не хватает. Поэтому когда руководителю предприятия говорят: «А отдай-ка еще нашему Змею Горынычу на съедение десяток другой, сотенку своих сотрудников», он не рад. Поэтому если вы подыграете друг другу в этом любим русском деле проволочек, как это называется, то, в общем, вы взаимно друг другу очень сильно поможете.
М.КУРНИКОВ: «Тараканище» для взрослых, получается: «Приведите мне своих сотрудников. Я сегодня за ужином скушаю!»
Е.ШУЛЬМАН: Да. Какая же мать согласиться отдать своего дорогого ребенка и даже своего совершенно великовозрастного какого-нибудь электрика или сантехника, чтобы «ненасытное чучело бедную крошку замучило».
Поэтому, граждане, используйте те инструменты, которые у вас есть.
Еще одно небольшое уточнение по поводу прошлого нашего выпуска интернете рассуждений, которым мы там предавались, которые вызывали большой общественный интерес.
Рост потребления алкоголя. Что вы смеетесь, Максим Владимирович? Это важный социальный фактор, это важный маркер социальных процессов. Мы этого веселились и хлопали крыльями на радостях по поводу снижения потребления алкоголя — теперь мы с печалью и грустью наблюдаем за его ростом.
У нас была удивительная цифра роста потребления ликерных вин. Как граждане взволновались по этому поводу, вы себе не представляете. Сколько я получила обратной связи! Чем бы другим так интересовались, как вы интересуетесь ликерными винами, дорогие слушатели.
Но опять же, у слушателей тоже может быть социальный интерес.
Смотрите, что мы имеем с точки зрения осязаемых цифр. Рост производства водки — да, есть. В принципе, обеление этого рынка — то, чем гордится Росалкогольрегулирование, видимо, это правда. Водка доступна дешево. Вообще, алкоголь дешев и доступен. В жилых домах, что вообще невиданно ни в какой Европе, — в жилых домах торгуют алкоголем. Эти вот «Красное и белое» сеть или какие-то другие дешевые продавцы алкоголя, они существуют чуть ли не в каждом жилом доме в России.
М.КУРНИКОВ: А сколько в провинции всяких разливных пив!
Е.ШУЛЬМАН: Разливное пиво — это еще не худшее, что бывает. Вообще, в прошлые годы мы говорили, что переход с водки на пиво — это лучшее, что происходило с Россией за 300 лет. Так что лучше держаться этого направления, а не идти вверх, не повышать градус, как это называется, пожалуйста, дорогие слушатели.
М.КУРНИКОВ: Если уж начали, то лучше повышать, чем понижать, но это уже другое.
Е.ШУЛЬМАН: Слушайте, эта мудрость мне недоступна, я никогда не могла запомнить и понять.
К чему я тут рекламирую доступность алкоголя — к тому, что когда говорят, что эти цифры не отражают нелегального потребления, самогоноварения, я думаю, что отражают. Люди делают свой алкоголь и пьют его. Но это не носит массового характера, как в позднесоветское время. Доступность и дешевизна легального алкоголя делает эту всю деятельность… ну, это производство крафтового чего-то, что называется, для себя и для друзей. Такого самогоноварения, как в конце 80-х и в 90-е сейчас в России, судя, по всему нет.
Что касается ликерных вин, что растут больше всех. Тут сочетание нескольких факторов. С одной стороны, изменилась классификация. Вступил в действие новый закон о вине и продуктах виноделия, который уточнил классификацию этих вин, их стало по статистике больше видно — это с одной стороны…
М.КУРНИКОВ: Закон о вине и ответственности. А тут, видите как…
Е.ШУЛЬМАН: Закон о преступлении и наказании.
М.КУРНИКОВ: Это с одной стороны, то есть есть тут элемент классификационно-статистический. С другой стороны, действительно, есть рост потребления и я, видимо, вынуждена согласиться с дорогими слушателями, которые мне это написали, в массовых количествах — это, возможно, рост женского потребления.
У нас из этих вин два продукта наиболее популярны — это кагор и портвейн. Кагор — вещь сезонная, это к Пасхе. Портвейн — круглый год. В общем, возможно, действительно, это для женщин способ, с одной стороны, выпить, с другой стороны, как бы… не водку пить, водка — это грубо и неприлично, — а это что-то в этом роде. То есть тут опять же удивительным образом ситуация похожая на нашу статистику с преступлений использованием взрывчатых веществ и оружия. Помните, у нас был 600-процентный рост в Белгородской области? С одной стороны, это происходило из-за того, что регистрировали все обстрелы и всякие налеты, но, например, там 200-процентный рост был — спасибо МВД, что они об этом нам рассказывают — в Петербурге, который еще не обстреливают. То есть тут тоже сочетание, с одной стороны, некоторого изменения в статистическом учете, с другой стороны, реального роста. Вот какую ситуацию мы имеем. Какую страну развалили! — говорим мы эту фразу, уже неоднократно повторяемую.
Далее отвлечемся вот счастливой Российской Федерацией ненадолго и поговорим о нашей второй любимой стране, нашей первой любимой стране — о Казахстане. В прошлый раз мы говорили о прошедших выборах в меджлис, в нижнюю палата Казахстанского парламента. В прошлый вторник у нас были только данные экзитполов, некоторые предварительные данные. К этому моменту у нас есть уже более-менее надежный расклад, официальные результаты этих выборов.
Напомним рамку. Меджлис выбирается на 5 лет. При этом, если я не ошибаюсь, только один раз в новейшей истории Казахстана выборы проходили в срок. Это было в 2016 году. В 21-м году были выборы в срок, но эти выборы 23-го года, как вы догадываетесь, это досрочные выборы, они связаны с той компанией политического обновления, политических реформ, которая объявлена президентом Токаевым.
Что изменилось: было — стало? Так, пожалуй, легче всего сравнивать. Самое интересное: явка. Явка в 16-м году — 77%. Явка в 21-м году — 63, 3%, явка в 21-м году — 63,3, явка в 23-м году — 54%. О чем нам это говорит? С одной стороны, конечно, автократии наши любимые персоналистские, к каковой Казахстан тоже относится, они любят явку повыше на президентских, явку пониже на парламентских. Они не так стремятся завышать явку на парламентских выборах, потому что парламент для них не ключевой орган власти.
Тем не менее, мы видим все же, как объемы «рисования» несколько снижаются за эти годы: 77 — 63 — 54. Можно, конечно, сказать, что это граждане теряют интерес к выборам, потому что они теряют доверие к институту парламентаризма или, может быть, к самой электоральной системе…
М.КУРНИКОВ: А, может быть, как с ликерными винами — и то и другое.
Е.ШУЛЬМАН: А, может быть, и то и другое. Но все-таки, понимаете, плохое сочетание в таких автократиях — это низкий интерес и высокий уровень рисования. Если у вас не очень высокий интерес, это можно пережить: пришли те, кто хотели прийти, те, кто не хотел, не пришел. Но, по крайней мере , не нагоняли людей физически и не рисовали явку картинками. Это мы тоже отмечаем и радуемся, не можем не радоваться.
Далее. Было 3 партии — стало 6. Радостная пауза в эфире. Что у нас получилось? У нас была и продолжает быть партия «Нур Отан», она же «Аманат». Казахстанская народная традиция состоит в том, чтобы переименовывать свои столицы, а также переименовывать свои партии. Говорят, что это спасает от сглаза. Так вот эта замечательная партия имела 82% на выборах 16-го года. В этом году на этих выборах она получила всего лишь 56%. Смотрите, что называется, по верхам партия власти сохраняет большинство. Простое большинство, но не конституционное.
Также проходят у нас еще 5 партий. Те две, которые были до этого в парламенте, которые считаются вроде как на подпевках у основной партии — это демократическая партия «Ак-Жол». Опять же я не хочу сейчас никого обижать ни в коем случае, может быть, они не на подпевках, может быть, они глубоко самостоятельные субъекты политические.
И третья была в прошлом созыве — это Коммунистическая партия Казахстана. Ее тоже переименовывали. Она была «Народная партия», потом «Коммунистическая народная партия», то есть она снова «Народная партия. Опять же в традициях Казахстана не просто переименовывать во что-то новое, возвращать на предыдущую стадию, как с Астаной. Астана — Нурсултан — Астана. Опять же, если хорошо получается, то почему бы и нет?
Теперь партий стало гораздо больше. Эти две прошли и «Народная партия» Казахстана прошла. Партия «Ауыл», партия находится теперь в парламенте. Она баллотировалась в прошлый раз и получила только 1,5%. А сейчас она имеет аж 6 мандатов.
Новая партия Respublica, которая считается в Казахстане, насколько я успела понять, партией блогеров и городской молодежи.
И, что интересно, 4 мандата — не бог весть, что, но все-таки — у нас имеет «Общенациональная социал-демократическая партия» ОСДП. Это такие на наши деньги типа «Яблока», такие леволибералы, я бы сказала. 7 мандатов у независимых депутатов.
Как вы можете видеть, были ослаблены нормы для регистрации партий, партий стало больше, участников и прошедших. И был снижен барьер с 7% до 5% для партий. Кроме того в отличие от прошлого созыва это выбирается по смешанной системе, то есть там появились теперь и одномандатники. С одномандатниками я еще не разобралась. Обычно в таких системах, если появляются одномандатники, то одномандатные округа скорее выигрывает партия власти, получается, у нее деньги есть на информационный ресурс. Ей в округе легче провести своего кандидата, чем кому-нибудь другому.
С другой стороны, одномандатный округ, там, где надо предъявлять свою физиономию избирателю, — это все-таки шанс для людей, заработавших известность, популярность другими методами, тоже вдруг внезапно избраться. Это из хорошего.
Из не такого хорошего. Отмечались ли нарушения? Отмечались. Выгоняли ли наблюдателей с участков, препятствовали их работе? Препятствовали. Аналоги российского «Голоса» собирают совместные конференции и рассказывают о всяком безобразии, которые там творились.
Наблюдатели ОБСЕ, которые там были, сказали, что типа все нормально. Но наблюдатели ОБСЕ много где и много чего говорили, они в Россию ездили до самого последнего времени. Это не самые суровые наблюдатели, из тех, какие мне известны. Скажем, они приветствовали движение Казахстана в демократическую сторону, отмечая снижение барьера увеличения разнообразия парламентского представителя, что нельзя не отметит.
Ну, действительно, было 3 — стало 6. Это здорово. У нас был о 4 — стало 5 — мы радовались всю дорогу, пока война не началась, потом перестали радоваться. А тут, даст бог, война не начнется, можно радоваться побольше.
Разнообразие лучше монополии, диверсификация лучше унификации — это наш основной закон политического действия.
Одновременно в любимом Казахстане происходит такая штука. 13 март Министерство финансов выпускает приказ министра финансов о том, что существующих у них список некоммерческих организаций, получающих иностранное финансирование, станет публичным. Это, конечно, еще не закон об иностранных агентах, который мы тут отмечали, грузинский народ с потом и кровью… противостоял его принятию и сумел его затоптать на раннем этапе. Это, скажем так, опубличивание имеющегося уже реестра. Но, тем не менее, какой-то такой шаг в этом направлении.
С этими иностранными агентами просто какое-то поветрие, хуже ковида. Все страны — и демократические и недемократические… не все, но многие норовят у себя завести какое-то такое законодательство. Единственная надежда на отрицательный пример Российской Федерации. Мы своей деятельность государственной, законотворческой сумели скомпрометировать само это понятие так хорошо, что теперь можно по всему миру бегать и кричать: «Вы что, хотите, как в России?» — и никто не будет хотеть, как России. Это что касается Казахстана.
Возвращаемся в Российскую Федерацию. Небольшой обзор законотворчества. Прошлая неделя была пленарная в России в Государственной думе, эта неделя будет региональная. Поэтому мы сейчас говорим больше о законодательных актах, которые только внесены.
Что интересное? Поправки в закон о госрегистрации недвижимости и в Гражданский кодекс. Внесено правительством только-только. Продолжает славную традицию засекречивания. Это один из генеральных трендов нашего законотворчества. Начался не вчера, но вчера очень усилился.
Что хотят — хотят сделать следующее. До этого мы рассматривали ограничения по выдаче информации из Единого государственного реестра недвижимости. То есть теперь нельзя никому запросить эту справку даже за деньги. Можно только нотариусом или самим собственником или тем, кто зарегистрирован в этой недвижимости. Да и нотариусом тоже не так просто. Это ограничение доступа к ЕГРН.
Но тут у нас идея еще более свежая: Не ограничивать доступ к ЕГРН, а целый ряд объектов недвижимости вообще туда не вносить. Знаете, как? Знаете, почему?
М.КУРНИКОВ: Гораздо удобнее.
Е.ШУЛЬМАН: Намного удобнее. Зачем закрывать куда-то доступ, если можно просто уничтожить саму эту штуковину.
Идея такая. Устанавливается особый порядок государственного кадастрового учета регистрации прав на режимные объекты. То есть если ваш объект является режимным, то можно регистрировать такие объекты и ставить их на кадастровый учет, без внесения в ЕГРН. Потому что это государственная тайна.
М.КУРНИКОВ: Режимным его, конечно, признает суд или даже целые депутаты собираются, чтобы проголосовать, режимный или не режимный — да?
Е.ШУЛЬМАН: Сейчас режимные объекты — это, например, воинские части. Но это также и секретные предприятия, и секретные НИИ. И я очень сильно подозреваю, что жилая недвижимость, принадлежащая гражданам с особым статусом, как то допущенные к государственной тайне по долгу службы, они уже сейчас они обозначаются буквами и цифрами в реестре, — я думаю, что их недвижимость тоже будет режимным объектом. То есть вот такую придумали штуковину. Все режимное не вносим в реестр. И поэтому запрашивай, не запрашивай — все равно не узнаешь, чего там находится.
Это привет к тому, к чему вообще приводит это расползание чернильного пятна секретности на пространстве Российской Федерации. У нас уже 30% бюджета — это закрытые статьи. Мы не знаем, что там происходит. У нас одно ведомство за другим перестают публиковать какую-то ни было отчетность. Двое держатся, между прочим — Минфин и МВД. Минфин в самом общем виде хотя бы публикует информацию о том, что там с бюджетом: сколько потратили, сколько пришло. МВД публикует статистику о преступности.
Но, понимаете, приведет же это не к тому, что граждане и всякие нехорошие иностранные агенты, иностранный разведки не узнают наших тайных секретов. Приведет это к тому, что само государство не будет знать, чего у него на самом деле есть. У нас и без этого законодательства огромное количество оказывается целых объектов и территорий, которые никому не принадлежат и нигде не зарегистрированы. Хотите подробности — смотрите исследование фонда «Хамовники», который у нас занимается этой низовой Россией. Там бездны. Это не то что какие-то поля незаселенные — это дома и поселки. Это, например, линии электропередач, которые вроде как не учли. Что-то было списано с баланса какого умершего колхоза, и никто это не взял себе.
Мы с вами плакались многократно по поводу низкого качества данных переписи последней. Упоминавшийся уже демограф Ракша говорит, что надо пользоваться данными 2010 года, они лучше.
То есть мы живем, под собою не чуя страны не в каком-то моральном, а в самом наглядном, прикладном смысле. С одной стороны, у нас всеобщая цифровизация, дигитализация, камеры лица распознают, все под надзором — мышь не проскочит. С другой стороны, это страна каких-то сплошных дыр в реальности. Сколько народу живет, не знаем. Какая территория, не знаем. Что на ней стоит, что на ней построено, а что, может, стоит ,не знаем. Куда эта труба прокопана, кто ее закопал, не ведаем. Это все опасное положение. Кажется, что вы скрываете от внешнего мира, а у вас там есть самые точные сведения. Потом выясняется, когда вы, например, решили вторгнуться куда-нибудь, что ваши точные сведения слова точного не стоят.
Далее. Не будем говорить, что правительство занимается только ужесточением. Например, у нас есть правительственный законопроект об уменьшении срока давности по ряду экономических статей, а также о прекращении уголовных дел в случае уплаты штрафов и недоимок по делам об уклонении от уплаты налогов. То есть если вы налоговые свои задолженности погасили, то уголовное дело возбуждать на вас не будет. Это вроде как смягчение категории этих вот экономических преступлений.
Сказано, что инициатива была разработана во исполнение поручения президента. Это о чем речь? Каждый раз, когда президент выходит на публику и встречается с какими-нибудь экономическими субъектами, он говорит одно и то же: «Надо перестать сажать за экономические преступления. Давайте не будем в СИЗО сажать предпринимателе». Путин первый говорил об этом, Медведев однократный, Путин вторичный, третичный и вот этот вот и пятикратный тоже будет об этом говорить. Раз-два-три! — ничего не происходит.
При этом вносятся законодательные изменения вот такого типа. Как это обходится следственными органами? Очень просто. Эта экономическая деятельность, за которую они преследуют предпринимателей, любых субъектов экономической деятельности, она идет не как налоговое преступление или налоговое нарушение, а как мошенничество — по 159-й статье. И дальше говорится: «Ну, какая же это экономическая деятельность? Ничего в ней нет экономического. Это мошенники просто. А их мы в СИЗО сажаем. А президент нам об этом ничего не говорил». Вот эта невинная игра в жмурки, она продолжается уже 22 года. И сколько это еще просидит безобразие, столько она и будет продолжаться.
Но мы, тем не менее, отмечаем этапы. Инициатива. Опять же борьба с реальностью посредством законопроекта. У нас, как вы могли, может быть, заметить, летают над Русью великой беспилотники. Летают и безобразничают: то взорвутся, то напугают кого-нибудь. Депутаты решили, что терпеть это нельзя. Депутаты решили, что терпеть это нельзя. 4 депутата — хорошие все депутаты — Хинштейн, Пискарев, Валеев, Выборный. Пискарев — один из наших любимых законотворцев, депутат Выборный тоже очень активный товарищ, — вносят законопроект, который дает право правоохранительным органам и спецслужбам бороться с этими беспилотниками. Они почему раньше их не сбивали? Потому что у них закона не было.
М.КУРНИКОВ: У них права не было.
Е.ШУЛЬМАН: Нет, право у них частично было. Но частично не было. У них с 19-го года еще с мирного времени есть закон об оружии. Он говорит, что работники ведомственной охраны имеют право пресекать нахождение беспилотных воздушных судов в воздушном пространстве над объектами критической инфраструктуры, важными государственными объектами, в местах массового скопления.
Но прогресс не стоит на месте. Поэтому кроме воздушных беспилотных судов у нас теперь есть наземные, подземные и водные. И вот теперь благодаря этому законопроекту Росгвардия, МВД, ФСБ, ФСО, СВР, ФСИН, Управление специальных программ при президенте, они все смогут их сбивать. Вот теперь не будут крылья черные над родиной летать, скорей всего. Спасибо законотворцам. Это, правда, пока еще законопроект, но когда его примут, мы вас тоже проинформируем. Может быть, это мы сочтем хорошей новостью.
М.КУРНИКОВ: Вы заговорили о всяких вооружениях. Я скажу, что на shop.diletant.media можно купить книгу: «Миссия «Алсос» или кто помешал нацистам создать атомную бомбу» Кстати, там еще есть классика мировой литературы в шикарном оформлении. Но это заходите на shop.diletant.media, там находите.
Ну, а мы к «Понятию».
ПО ПОНЯТИЯМ
Е.ШУЛЬМАН: Понятие наше сегодня связано не то чтобы с событием, но с новостью, которая произошла на прошедшей неделе и привлекла большое внимание. Мы с вами перехваченные чужие телефонные разговоры анализировать не будем, мы не такие, мы вообще чужих разговоров не слушаем. Мы, может быть, только расшифровки читаем, а сами разговоры не слушаем. Но мы воспользуемся этим случаем, как мы пользуемся любым случаем в целях политологического просвещения. Для того, чтобы разъяснить то понятие, которое употребляется чрезвычайно часто, а именно «раскол элит». Давайте попробуем понять, что такое раскол элит, когда он случается, в чем он, собственно, состоит.
Про это раскол не говорил только ленивый и слыхали о нем, наверное, всегда, начиная с 22-го года.
Что это такое, существует ли этот термин на самом деле? Сразу хочу сказать, что наиболее он популярен, конечно, в русскоязычной политологии, политической аналитике, но Elite split, Elite division это вполне легитимный термин, он употребляется при анализе в основном динамики авторитарных политических режимов.
Вообще, идея о том, что элиты, то есть, условно говоря, правящий класс или еще точнее говоря, лица и группы причастные к принятии решений должны быть едины — это авторитарная идея. Представьте себе на минуту демократический политический режим. У вас имеются разные партии, которые борются между собой на выборах. Одни выигрывают, другие проигрывают, сменяют друг друга в парламенте, коалиции образуют между собой. У вас, скажем, какие-нибудь лица, занимающие властные должности тоже идут на выборы. Могут выиграть, а могут и проиграть, тогда их сменяют какие-нибудь другие. Соответственно, у вас есть, например, партия, которая сейчас при власти, не партия власти, а партия которая сейчас при власти, и оппозиция, которая хочет туда попасть и борется электоральными методами за мандаты. В чем смысла элит в такой ситуации? Да никакого смысла нету. Конечно, едины они не будут. Они будут разделены по партийному признаку, по группам интересов, по региональному признаку, если у вас, например, федерация. У вас будет какое-нибудь центральное правительство в Вашингтоне, которое хочет своего и будут губернаторы штатов, которые хотят своего. У этих свои избиратели, у тех свои избиратели.
Раз нету единства, а есть, наоборот, разнообразие и конкуренция, то и раскола никакого быть не может, и наблюдать его признаки в демократиях бесполезно.
Мне в моих исследованиях попалась замечательная статья какого-то астраханского политолога, которая написала статью, которая называлась: «Раскол элит на закате империи». Я пошла посмотреть, думаю: о чем речь? Знаете о чем? О США.
Вообще, вы знаете, на прошедшей неделе вышло некоторое количество публикаций о том, что происходит с российскими гуманитарными, социальными науками — опять же не с 22-го года начиная, а с 22-го года все это усилилось, — но всякая такая…
М.КУРНИКОВ: Зайдите, кстати, на сайт «Эха», мы там опубликовали…
Е.ШУЛЬМАН: Да? А я этим интересуюсь, естественно, по принципу сословной принадлежности, это мое дело, поэтому мне интересно. Может быть, никому больше не интересно до такой степени. Но тем не менее, вот так почитаешь это все, посмотришь, пролистаешь и подумаешь: «Как хорошо можно статьи писать». То есть это абсолютная такая публицистика. Вот как если человек участвовал в политическом ток-шоу. Вон он что-то говорит и записывает за собой. Наговорил — расшифровал, опубликовал. «А что, там можно было?» — спрашиваем мы, мученики Хирша. А там, а ссылочки? А какие-нибудь отсылки к опыту? А какая-нибудь экспериментальная часть? Хоть графичек какой-нибудь, встраивание в научный контекст, теоретическая база. Нет, не слышат.
М.КУРНИКОВ: Скучно так.
Е.ШУЛЬМАН: Вот видите, я тоже пожалела, что я не в этом жанре. Тут готовишь-готовишь, какую-нибудь статью, долго, утомительно. У меня тоже, может быть, тоже есть какие-нибудь публикации, но я ими не хвастаюсь в эфире, чтобы никого не подставлять.
Так вот возвращаясь к расколу элит. Поэтому термин Elite division, он употребляется, чтобы описывать, что происходит с автократиями. Потому что если у вас автократия, особенно солидарная автократия вроде нашей или какая-нибудь белорусская, она вся стоит на том, что ресурсы принадлежат ограниченной группе, и эта ограниченная группа больше никого к ресурсам не пускает и сама с них не слезает, и все ее усилия направлены на сохранение своего положения. В этом случае, если между этими гражданами начнется какой-нибудь разнобой, то, конечно, это влияет на режимную динамику, на режимную трансформацию. Это может этот режим обрушить при некоторой последовательности событий или может способствовать его демократизации. В принципе, это разделение элит считается одним из прекурсоров, одной из прелюдий к процессу демократизации.
Когда он происходит и в чем он выражается? В большинстве исследований на эту тему все же говорится, что причиной разделения или раскола элит являются экономические факторы. То есть у вас, скажем, появляются новые деньги. Есть у вас старые деньги, заработанные, скажем, на экстракции ресурсов, и появляются новые деньги, заработанные, скажем, в IT. Новые деньги начинают хотеть политического представительства. Это условная схема Великой французской революции. Что такое третьей сословие? Ничто. Чего оно хочет? Стать хоть кем-то. Вот мы уже появились, мы уже заработали, но мы еще не представлены. Тогда какая-то часть старых элит может думать: «Улучшу-ка я свое положение, скомпоновавшись с этими новыми. Возьму них денежки, обеспечу им представительство за свой счет. Таким образом, потесню других своих товарищей».
Или старая ресурсная база провалилась куда-то сквозь землю. Не знаю, добывали вы что-нибудь, это что-нибудь подешевело, либо соседи начали его тоже добывать, ваша монополия исчезла.
В общем, если меняется экономическая база, то, возможно, что начинается такого рода элитное разделение. Либо появляются новые группы, либо старые группы начинают уходить в прошлое. Я вообще напомню, дорогим слушателям, о чем мы в прошлом выпуске говорили применительно к элитам. У нас был термин «элиты» и у нас был Гаэтано Моска в качестве «отца». И у нас была циркуляция элит И Вильфредо Парето, известный по сочетанию перето: 80 на 20 процентов Как обычно 20% процентов работников делают 80% работы и так далее.
Помните про циркуляцию элит? «История — это кладбище элит», — говорил Парето. Вот есть элита правящая, а есть те, кто хочет ею стать.
М.КУРНИКОВ: Совет Федерации вроде говорили.
Е.ШУЛЬМАН: Так и говорили, кладбище говорили? Грубые какие-то люди. Не будем мы так говорить, пусть все будут здоровы.
Так вот, в принципе, Парето считал, что если элита не хочет циркулировать добровольно, то она будет циркулировать революционным способом. То есть если она себя не обновляет, то ее зарежут и сядут на ее место.
То, что мы наблюдаем — всякая болтовня людей, которые недовольны своим положением — это еще не признак раскола элит. Раскол элит у нас будет, когда какая-то властная группа, часть единой властной группы — сама ее солидарность — это признак авторитаризма, — так вот когда часть ее сочтет свое экономическое положение неудержимо ухудшающимся и найдет для себя или вообразит для себя какой-то иной способ продолжения своего элитного статуса, — вот тогда она может сказать: «А давайте…». Опять же у нас сейчас все мысли об одном — у голодной куме всех хлеб на уме, — как бы вот эти элиты придумали, как войну остановить или президента поменять. Но, в принципе, они должны, по идее думать о другом. Они должны найти для себя какой-то новый способ возобновления своего элитного статуса.
Понимаете, к чему я клоню, да? То что их нынешнее положение им не нравится, ни к чему их не ведет, только к бытовому пьянству оно их ведет, а мы и так этого добра видим достаточно. Они должны придумать что-нибудь новое для себя или кто-нибудь им должен подсказать: «Дорогие граждане, вы не просто должны… вот вы сейчас должны прекратить это безобразие. А дальше что? Мы вам расскажем, как продолжать вам, паразитам, оставаться в своем паразитическом положении, немножко что-нибудь поменяв или сгруппировавшись, объединившись с другими группами, или найдя себе новые источники заработка».
Между прочим, президент наш богоспасаемый об этом думает, судя по всему. Не зря он в многократно цитируемом послании Федеральному собранию только об это и говорил. «Вы, — говорил он, — дорогие, собравшиеся в зале, кучу денег заработаете на этих возможностях, которые наше СВО для вас открывает». То есть он, не читая никаких этих книжек, инстинктом своим сохранения власти думает в правильную сторону. Другие люди не думают в правильную сторону. А могли бы научиться политологии и подумать.
М.КУРНИКОВ: Ну, а мы переходим к вопросам от зрителей.
ВОПРОСЫ ОТ СЛУШАТЕЛЕЙ
М.КУРНИКОВ: Первый вопрос… отвечу я: «Что нужно сделать, чтобы возобновились стримы с ответами на вопросы?» Все очень просто: канал «Bild на русском» должен набрать 200 тысяч подписчиков, тогда… вот видите, Екатерина Михайловна, уже сидит в студии одна… Она будет сидеть и отвечать на вопросы. А из-за кадра только…
Е.ШУЛЬМАН: Интересно. Я ничего не знала об этой интересной торговле. Без меня меня женили…
М.КУРНИКОВ: Знали. Мы в прошлый раз объявляли.
Е.ШУЛЬМАН: Серьезно? Я забыла все, как всегда. Хорошо 200 тысяч — хорошая цифра, красивая. А сейчас сколько?
М.КУРНИКОВ: 191, по-моему.
Е.ШУЛЬМАН: Да вообще не о чем говорить. Реалистично. О’кей.
М.КУРНИКОВ: Анна Филина спрашивает вас. Вопрос про элиты (как знала). «Слышала в эфирах, что, мол, элита в 90-е выбрала не того. Или элита не то, элита сё. Ясно, что сейчас от народа ничего не зависит, но складывается впечатление, что никогда и не зависело и даже как будто это нормально. Это так? Это во всех странах так?»
Е.ШУЛЬМАН: Как это… не в бровь, а в глаз задают вопросы наши дорогие слушатели. Смотрите, тут нужно различать две вещи. Это различие субъектности в народе, что неправда и ответственность элит, что правда. Элиты находятся сверху, поэтому у них больше ресурса, поэтому от их решений, действительно, много зависит. Из этого не следует, что они могут принять любое решение и тут-то реальность под них и подстроиться. Но оттого, насколько эгоистичны или неэгоистичные выборы они делают, действительно, во многом зависит дальнейшее развитие событий. Не потому, что народ соглашается во всем, что ему скажут, а потому что эти элитные решение определяют те коридоры, в которых может эта гражданская активность развиваться.
Грубо говоря, если вы решили расстрелять все протестующих, то довольно затруднительно им после этого представлять, будучи расстрелянными. Если вы решили не расстреливать, а с ними договориться — дальше может по-разному пойти. После вашего расстрела может по-разному пойти, может быть, придут какие-то другие протестующие и вас уже сожгут вместе с административными зданиями. Такие случаи были.
Но решения элит имеют значение и, конечно в общества деполитизированных, то есть таких, где у граждан не было гражданских прав долгие годы, десятилетия и никто особенно не собирался их возвращать. Эта ответственность выше, но и степень самодеятельности выше.
В демократических странах элиты действуют в очень узком поле. Они зависят от избирателя, они находятся все время на публике, они ограничены законом, они не едины. Когда мы едины, мы непобедимы. Но это очень плохая непобедимость. Это такая непобедимость, которая никому не нужна. Это непобедимость людей, которые сели вам на шею и не слезают оттуда как этот старик о Синбаде-мореходе. Помните, он заплыл на какой-то остров и ему сел на шею какой-то зловещий старец, и он потом не мог его никак с себя скинуть. А помните, кстати, как скинул, кстати, читали в детстве эту вещь?
М.КУРНИКОВ: Это Синбад-мореход?
Е.ШУЛЬМАН: Да.
М.КУРНИКОВ: Забыл.
Е.ШУЛЬМАН: Напоил его. Сделал какую-то брагу из фруктов, напоил его и когда тот ослабел, разбил его голову об дерево. Интересный план.
Так вот, возвращаясь к нашему вопросу. От граждан много чего зависит. От граждан прежде всего зависит — я понимаю, что, может быть, это не очень вдохновительно прозвучит, но скажу — когда открывается окно возможностей, когда этот аппарат подавления ослабел или разделился внутри себя или решил что-нибудь пореформировать, от граждан зависит, воспользуются они им или нет.
Если уж хотите самообвинений всяческих, то я вам скажу, в какой момент нужно начинать самообвиняться. Медведева Дмитрия Анатольевича помните? Лучше и не вспоминать его ближе к ночи, но, тем не менее, был такой. И было у него у года президентства. Много всяких слов он нам наговорил. Там четыре «И» какие-то были, помните? Что это за «И» такие? Теперь уже не вспомнить. Инновации, инвестиции, что-то еще такое… Боже мой! Чувствую себя ведущей передачи «В гостях у сказки». Так вот в этом время общество российское, включая нас всех, было молодо, легкомысленно, занято потреблением, выходом замуж и другими замечательными занятиями. Никто особенно не обращал внимания на эти все возможности, потому что это было никому не интересно.
Столько было вокруг, такая жизнь была цветущая, столько всего нового открывалось. Границы были открыты. Можно было туда ездить, сюда ездить. Тут какая-нибудь театральная постановка. Там еще что-то, ресторан открывают. В общем, все было чрезвычайно увлекательно. В ЖЖ писали о высокохудожественных материях. Навальный даже тогда был маленький еще. Тогда призывы записываться в наблюдатели или становиться членами ОНК или выходить на митинги вызывали, я бы сказала, снисходительную иронию. Ирония была тогда в моде. Постмодернизм, прости господи. «Как бы» говорили через каждые два слова.
Ну вот. Лето красное пропели… Это было красное лето. Будь мы постарше, не ушел бы он от нас живым, реформатор. Так вот, к чему я это рассказываю. Не к тому, чтобы заламывать руки по поводу ушедшего безвозвратно, а к тому, что такой момент может появиться еще раз. И мы с вами, или те, моложе нас, могут сказать: «Боже, у война только что закончилась. У нас какие-то ревущие 20-е заново возобновились. Мир как-то открылся более-менее. Мы, наконец, можем компенсировать себе эти годы лишения, страданий, разлук и прочего. Давайте будем все джазовую эпоху устраивать».
В этот момент надо будет заниматься политическим участием, политическим строительством, влезанием в любые щели, которые откроются. Помним священный принцип гражданского действия: «Открылась щель — суй туда кочергу, чтобы она не закрылась». Вот это ответственность граждан. Ответственность элит — создавать такие окна возможностей.
М.КУРНИКОВ: У меня окно возможности для еще одного вопроса. Пишет Алексей Грачев: «Здравствуйте. Помогаю украинским беженцам в России, особенно семьям с детьми. Я осознал, что помогая этим людям приспособится к жизни в России, понимаю, что это государство с ними сделало и продолжает делать. Я, например, про то, что называется «Разговорами о важном», о военно-патриотическом воспитании. Как продолжать помогать, не становясь соучастником? Где проходит грань между помощью конкретным людям и помощью режиму?»
Е.ШУЛЬМАН: Вы знаете, когда у нас президент вроде как ездил в Мариуполь глухой ночью, если помните, нам на одной из записей, опубликованной на kremlin.ru — они не успели подчистить голос на фоне — там какая-то женщина кричит: «Это все неправда, это все напоказ!» Я помню, когда я это услышала, я подумала, что это новые территории. Там люди хоть в подвалах сидели и бомбежкам подвергались, а у них еще язык не прикушен до такой степени, как у обитателей старых территорий. Ни в какой Брянской области или Ивановской, если бы он поехал, никто бы ничего не сказал.
В этом смысле да, я понимаю чувства нашего слушателя. И у меня нет ответа на этот вопрос. На самом деле вы помогаете людям остаться в живых и попасть в какие-то человеческие, не унизительные условия. Вы же не требуете у них за буханку хлеба или за велосипед для ребенка, чтобы они вам песню «Любэ» спели, как эти полицейские с кувалдой, которые по Москве теперь по барам ходят. Так что вы не соучастник в смысле, что вы не занимаетесь идеологической индоктринацией… То имейте в виду, что вам нужно не впадать в грех спасителя… Помогать — это делать то, что вас просят, а не то, что вам кажется нужным. Вам кажется, что вы знаете, что людям надо, и вы сделаете им хорошо.
М.КУРНИКОВ: Михаил Александров Фейсбуке «Эха» спрашивает вас: «Повлияли ли события последнего года на политическую науку, в частности, на представление…».
Е.ШУЛЬМАН: …так быстро. Сейчас время описательное — дескриптивных исследований, сбора данных и очень первичного, очень предварительного анализа. Есть всякие доклады, которые говорят об авторитарной тенденции, что процесс демократизации как-то приостановился и даже пошел назад. Хотя опять же — к вопросу о статистических погрешностях — по цифрам этого не видно. Мы, какая бы мы ни были большая и несчастная страна, мы все равно одна единица. Поэтому у нас авторитарный крен, а в Монголии — демократизация. Они за один пункт отвечают в этом графике и мы за один пункт отвечаем. Так что здесь тоже надо понимать свое место в мире.
Знаете, что мне больше кажется признаком авторитарной тенденции, чем всякие наши несчастия при всей их несчастности? Вот то, о чем я говорила. Страна, в том числе, демократические задумываются над тем, как защитить свой суверенитет путем ограничения иностранного влияния. Страны, национальные государства начинают считать глобализацию злом и пытаться от нее отгораживаться. Вот этот отход назад может быть признаком какого-то авторитарного крена, но опять же очень рано говорить. Я понимаю, что такие выразительные события требуют вот сейчас окончательных выводов: Вот теперь-то нам все стало ясно. Нет, наша задача пока быть свидетелями. Поэтому, кстати, дорогие граждане, помогите науке. Ведите записи, не публикуйте, записывайте. Ведите дневники. Дневник домохозяйки времен Французской революции — один из драгоценнейших исторических документов. Она записывала, как на рынок ходила. Ну и дальше там появляется: «Этого соседа забрали… Этого забрали. Достали газетку — прочитали про то-то. Какие-то слухи заходят». И это 1793-1796 год. Опять же берегите себя, берегите свои записи, но записывайте. Кажется, то куча информации, все известно, столько данных. Мы захлебываемся в данных. Нет, Ничего подобного. Эти свидетельства потом помогут вам психологически заземлиться, а науке помогут исследовать реальность. Спасибо вам!
М.КУРНИКОВ: Всем пока! Это была программа «Статус». Не забудьте поставить лайки.