«Самый настоящий детектив»: Эпизод 2. Дело о тайной даче
Представляем вам вторую серию нашего захватывающего тру-крайма подкаста. История о том, как благодаря расследованию удалось разворошить мрачные тайны тихого болота на востоке Оренбургской области…
Слушайте следующий выпуск уже через неделю на любой удобной вам подкаст-платформе, мы есть в Apple Podcasts, Spotify, Youtube и Youtube Music, а также на Яндекс Музыке. Если вам понравился подкаст, поставьте ему оценку и напишите отзыв — это правда помогает в продвижении.
Это «Самый настоящий детектив» — тру-крайм подкаст Эха о преступлениях, которые помогли раскрыть правозащитники. Второй выпуск — о том, как удалось разворошить тихое болото на востоке Оренбургской области.
Будьте осторожны — в подкасте есть описание сцены сексуализированного насилия.
Образцовая колония
«Губерля — одно из самых запоминающихся для меня дел, потому что, можно сказать, я с него начинал в Комитете против пыток работать», — рассказывает юрист и правозащитник Тимур Рахматуллин. В 2012 году он жил в Оренбурге и устроился в местное отделение Комитета против пыток — организации, которая помогает пострадавшим от нарушения прав человека добиться справедливости. Очень часто такие преступления происходят в российских тюрьмах, поэтому одной из основных задач Тимура тогда была работа с жалобами заключенных
«К нам регулярно в комитет против пыток в то время поступали жалобы из разных колоний Оренбургской области, — рассказывает Тимур. — И губерлинская колония как будто выглядела идеальной. Она действительно была такая, для картинки показательная, туда экскурсии вводили, то есть это такая была образцово-показательная колония. И оттуда жалоб у нас практически никогда не было. Для нас это было скорее обратным показателем: значит, там очень сильный контроль, и просто-напросто осуждённым не дают жаловаться. Потому что жалобы всегда у осуждённых есть. Кто-то [жалуется] на здоровье, кто-то ещё на какие-то условия содержания. Из этой колонии жалоб не было».
Станция Губерля — это поселок на востоке Оренбургской области, на железной дороге примерно в 25 километрах перед Орском, если ехать из столицы региона. Это самый юг Уральских гор, поэтому вокруг поселка на десятки километров тянутся остроконечные зеленые холмы, которые называют Губерлинскими горами. В Губерле живет около тысячи человек, а еще около 300 заключенных — в колонии-поселении №11, которая находится в самом сердце поселка. Тимур вспоминает, что КП-11 была образцово-показательной не только из-за отсутствия жалоб:
«Она действительно внутри благоустроенная, как картинка для приезжающих. Плюс эта же колония была, насколько мне известно, экспериментальной. То есть это подразумевался такой социальный лифт, когда осужденных по достаточно серьезным статьям за тяжкие и особо тяжкие преступления, когда они уже отбыв какой-то срок наказания, переводили — ну понятно, что по решению суда, — в эту колонию-поселение. То есть подразумевалось, что это такое послабление, что она поможет человеку больше исправиться».
В том же 2012 году в эту экспериментальную колонию перевели Евгения Иванова. Это не настоящие его имя и фамилия, их он просил публично не называть. У Евгения был как раз такой случай — он был осужден за убийство в 2004-м, и ему оставалось отсидеть около двух лет, когда его перевели в колонию с более легкими условиями содержания.
«Евгений, на самом деле, жил самой обычной жизнью. Человек из-за глубинки, работа на заводе, потом на песчаном карьере. Достаточно нелёгкий труд, семья, ребёнок, всех содержать надо — это Челябинская область, город Троицк», — рассказывает Альбина Мударисова, тоже правозащитница, в то время работавшая в оренбургском отделении Комитета. Она говорит, что Евгений сам считал себя невиновным в убийстве, за которое его посадили:
«По словам Евгения, получил он, значит, зарплату, пошел в магазин за продуктами, купил, и украли у него пакет с продуктами. Человек, который некогда отбывал наказание, он за ним побежал, их двое было. Они его побили, забрали обратно этот пакет с продуктами, и на следующий день, по словам Евгения, они его еще видели в каком-то притоне.,В общем, живой и здоровый был, а через несколько дней умер. К Евгению пришли сотрудники на тот еще момент милиции и сказали: “Напиши явку, и мы от тебя отстанем, никаких проблем у тебя не будет”. Он согласился, и его тут же закрыли. Потому что он даже и не знал, что этот человек уже не жив».
Альбина отмечает, что возможности доказать слова Евгения у них нет, но раньше он судим не был. В любом случае казалось, что он уже почти отбыл этот срок, и последние два года проведет в образцовой колонии, из которой не было жалоб. Но летом 2013 года первая жалоба на КП-11 все-таки дошла до Комитета — не официальная, а переданная через близкого человека.
«К нам обратилась гражданка Балашова. Она рассказала о том, что в отношении её гражданского мужа, она так называла своего сожителя, применялась физическая сила, — вспоминает Тимур Рахматуллин. — И она начала вещи рассказывать, которые действительно звучали дико: что там угрожают сексуальным насилием, что там регулярные избиения, что там заставляют осужденных на гражданских объектах работать. И мы начали по этому делу работать».
Вскоре до правозащитников дошли еще несколько жалоб на колонию, но все их авторы отказывались давать какие-либо официальные показания. А в начале 2013-го до юристов дошла и жалоба Евгения.
Побег и наказание
«Перед тем, как его перевели, была проведена какая-то операция, не сложная, и ему сказали, что не надо находиться на солнце, не надо тяжелых вещей поднимать. Какое-то время надо себя поберечь, — рассказывает Альбина Мударисова. — И у него были все эти медицинские документы Он предупредил сотрудников колонии о том, что у него такой медотвод, но его все равно нагружали работой, он тогда в первый раз пожаловался».
«А если жалобу написал, вообще они [угрожали, что] жалобу порвут, выкинут ее в урну, а тебя забьют, за каждую жалобу били, — рассказывал позже уже сам Евгений. В 2019-м году у него взял интервью телеканал ТВ-3 для своего проекта «Табу». — Начальник вот, например, тюрьмы, или зоны актив позовет, скажет, вот, избейте его, он на меня жалобы пишет. И все, они избивают».
Актив осужденных — это те, кто сотрудничает с администрацией исправительного учреждения, поясняют правозащитники.
На одной попытке написать жалобу Евгений не остановился — за это его избивали несколько раз. Администрация колонии посчитала, что он продолжит пытаться рассказать о нарушениях, поэтому нужно сделать его жизнь невыносимой. К Евгению начали подселять заключенных, которые по указанию администрации регулярно угрожали ему расправой. В какой-то момент Евгений был уверен, что его собираются убить:
«Если бы они меня убили через осужденных, ничего бы им не было за мою смерть. А я взял гвоздик, вытащил из пола. И гвоздем, в общем, я писал [на теле] ихние все фамилии. Все это до крови корябал. Это все запекалось кровью. Все ноги. У меня там фамилий, наверное, 10 было. Ну, кто участвовал. Всех. [Я предполагал, что] потом, если убьют, на трупе все это будет написано, все уже будет понятно. Зато жив остался благодаря этому. Побоялись убивать».
Но оставлять в покое Евгения не собирались. 12 октября 2013 года заключенные из актива сообщили о дальнейших планах администрации.
«Они его предупредили, что начальник колонии Филюс Хусаинов сказал, что, чтобы он рот не открывал, нужно его опустить, — рассказывает Альбина Мударисова. — Есть такая категория осужденных, которых называют опущенными, у которых нет никаких прав, которые выполняют всю грязную работу, в том числе и требования других осужденных удовлетворить сексуально других осужденных. Евгений знал, что если его переведут в эту категорию, то дальше будет очень тяжело отбывать наказание».
«Ну и все, я смотрю, до отбоя 5 или 10 минут остается. Идут петухи всей этой бандой, — рассказывал Евгений телеканалу ТВ-3. — Ну, они мне сразу же показывают: все, готовься, после отбоя изнасилуем. Ну и все, я думаю, тут уже терять нечего. Потому что если изнасилуют, то ты уже не выйдешь с этого петушатника, уже люди тебе ничем потом не помогут. Я был вынужден сбежать»
В ночь с 12 на 13 октября Евгений выбирает момент и незамеченным подходит к забору колонии.
«Дело в том, что это колония-поселение, и там, конечно, есть колючая проволока, но периметр не охраняется усиленным образом. Из колонии-поселения сбежать реально, — поясняет Альбина Мударисова. — Он просто подождал, когда там не будет сотрудников, перелез через забор, ободрался об колючую проволоку, и сбежал».
«Я сразу побежал на железнодорожные пути, потому что я же не знал, где Орск, — вспоминал Евгений. — Ну, как бы направление знаю, как там по темноте идти. И все, я по этой железной дороге всю ночь, считай, шел, шел, шел, и к утру к Орску пришел.
Идти до Орска вдоль железной дороги было около 25 километров. Пока Евгений шел мимо холмов и полей, в КП-11 заметили его пропажу довольно быстро — ведь уже планировали навестить его ночью. Но сообщать об этом в полицию сотрудники ФСИН не стали.
«Что вообще был совершён побег, утаили втайне. Потому что тут же возникнут вопросы к начальнику колонии: почему у тебя люди бегут? Соответственно, начнутся разбирательства, — говорит Альбина Мударисова. — А Филюсу Хусаинову это было точно не надо. Все сотрудники колонии были брошены на поиски Евгения».
Сбежав, Евгений не планировал прятаться вечно. У него был вполне конкретный план — добраться до Челябинска и прийти в местный УФСИН. Он хотел добежать до Челябинска и сообщить о том, что он готов отбывать наказание, но только не в таких условиях и не при таких обстоятельствах, говорят правозащитники.
«Я думаю, туда приду, расскажу, что вот так, ну, все как есть. И меня оставят там. Ну, добавят мне три года за побег. Ну, обычно два-три года дают за побег. Думаю, зато я буду живой, досижу, и все нормально будет», — рассказывал Евгений.
План мог бы сработать — Челябинская область как раз граничит с восточной частью Оренбургской, и здесь можно найти попутный транспорт. Учитывая, что искать первое время его будет не полиция, а только колония своими силами, шанс остаться незамеченным был.
Когда его увидели в Орске, начали бить очень сильно, говорит Альбина Мударисова.
«Связали, били, на голове прыгали. Я сознание потерял. Потом, когда очнулся, они меня в машину тащат. Руки связаны, ноги, штаны стянули, чтобы я их не пинал, на ноги штаны [повязали]. И в машину, боком, меня кое-как засунули. А я задыхаюсь, у меня еще ребра сломаны, и не так, и не сяк, и не вдохнуть ничем. Был оперативник, он свой башмак снял, лицо мне развернул, ну, и начал, в общем, бить туфлем. Ну, все разбил, в общем, у меня глаза затекли», — вспоминал Евгений.
Оперативник, о котором говорит Иванов — это тоже один из сотрудников колонии КП-11. На жестоком избиении пытки не закончились — глава колонии решил исполнить задуманное еще прошлой ночью, но теперь демонстративно.
«Филюс Хусаинов дал команду всем, кто был занят в поисках Евгения, строиться в ШИЗО, — рассказывает Альбина Мударисова. — Пригласили четверых осужденных из числа актива и велели избить Евгения, снять с него одежду и засунуть половой член одного из осужденных в рот Евгения. У них были четко распределены роли».
«Он выстроил всех сотрудников администрации и говорит: смотрите, как надо воспитывать, — вспоминал Евгений. — И все, Кумаров начал на видео снимать. Все сотрудники кругом стояли в изоляторе и смотрели, и наблюдали…. [Один из участников] достал член, и Кумаров ему говорит: “Давай ему это сосать, в рот засунь ему”. А он говорит: “Да он откусит член”. Тогда че делают? Челюсти мне разжимают, держат… Но тот побоялся, говорит, не я не буду совать, он откусит и все».
«В итоге, в общем, этому осужденному разрешили просто провести по лицу, по губам половым членом. Все это снималось на видеорегистратор», — говорит Альбина Мударисова.
Командовал всем, что произошло в штрафном изоляторе 13 октября 2013 года, Филюс Хусаинов — начальник колонии. А камеру держал Мурат Кумаров, его заместитель.
Снималось это на видеорегистратор для того, чтобы показывать другим осужденным, другим сотрудникам, чтобы показать, как наказывают за побег, как наказывают за провинность, — рассказывает Альбина Мударисова, — и еще больше для того, чтобы унизить самого Евгения. Если есть видеофиксация того, что это произошло, очень легко манипулировать осужденным».
Тимур Рахматуллин добавляет: «Есть показания, например, как минимум одного осуждённого, который утверждал, что ему демонстрировалась видеозапись, на которой этот акт сексуального унижения заснят. Вот такая вот благополучная колония оказалась самой неблагополучной по факту».
Письма Никанорова
После этого Евгений не писал жалобы, но через какое-то время смог написать письмо в Комитет против пыток, которое они получили в январе 2014 года. К этому моменту они уже полгода понимали, что в образцовой колонии происходят ужасные вещи, но теперь получили и первое свидетельство сексуализированного насилия. Следующие полгода юристы обивали пороги Следственного комитета.
«Мы ходили каждый месяц на личный прием к руководству Следственного управления и требовали его перевода в безопасное место. Было достаточно сложно убедить Следственный комитет в принципе хоть что-то сделать по этому заявлению. И с кем мы общались, нам все говорили со стороны правоохранительных органов — Следственный комитет, прокуратура — “Вы вообще с ума сошли, вы такое заявляете, как это доказывать? Это нереально. Никто такое даже возбуждать не будет”», — говорит Альбина Мударисова..
Но потом неожиданно начало продвигаться другое дело, с которого вообще началось расследование этой колонии. Напомним, что еще летом 2013-го в Комитет обратилась Ирина Балашова и рассказала про избиения и угрозы изнасилованием своему партнеру Сергею Никанорову. Тогда ему удалось передать Ирине письмо, в котором он упоминает и в том числе и Евгения Иванова.
«Сегодня 11 июня 2013 года. Меня вызвали в отдел ФКУКП-11 майор Сулимов и старший лейтенант Семёнов. Они напечатали текст и заставили меня его подписать. Там написано, что мне никто не угрожает, ни жизни ни здоровью. Если я его не подпишу, то они грозились подкинуть мне героин и завести уголовное дело. Доказать здесь что-либо невозможно, потому что все говорится без свидетелей. В данное время мне заключенные Винокуров и Иванов передали слова начальника КП-11. Он им якобы сказал, что Никанорова загонят в петушатник (сделают педерастом), и он меня сгноит. Постоянно от начальника колонии выслушиваю угрозы. Его зам, майор Кумаров, мне сказал, что мне лучше уйти в побег или мне здесь будет конец. … Осужденному Иванову сломали ребра в двадцатых числах мая, и майор Кумаров запретил медикам даже регистрировать это. Прошу, помогите. Подпись — Никаноров».
Удивительно, что заместитель начальника колонии Кумаров предлагает Сергею побег, на который через четыре месяца решится Евгений. Также из этого письма мы знаем, что Евгению ломали при избиении ребра еще и до побега, в мае — видимо, после попытки написать жалобу.
Но почему в июне 2013 года Никанорову всячески угрожают? Дело в том, что еще в январе он написал официальную жалобу — с ее ксерокопией Комитету удалось ознакомиться только 26 июня. Именно те события, о которых Сергей рассказал в этом заявлении, спустя год смогли сдвинуть с места расследование.
«Заявление
Прошу вас привлечь к уголовной ответственности начальника ФКУКП-11 по Оренбургской области майора Хусаинова Ф.Ф. за то, что он и его заместитель Кумаров М.А., а также начальник отдела безопасности КП-11 Баранов Д.В. в течение длительного времени использовали меня как раба (с апреля по октябрь 2012 года), заставляя строить дом и баню на личном дачном участке начальника КП-11 майора Хусаинова Ф.Ф. Отказаться я не мог, так как в мой адрес сыпались и спятся по сей день угрозы сделать меня педерастом».
В отличие от побоев и других пыток, от которых со временем может не остаться физических следов, факт использования труда заключенных за пределами колонии доказать проще — тут есть пространство для косвенных улик. И Сергей Никаноров тоже это понимал.
«Сергей построил дачу, и там оставались какие-то нюансы, какие-то последние штрихи. И он завёл разговор о том, что свою часть сделки он выполнил, теперь бы пора и про УДО подумать, — говорит Альбина Мударисова. — А Филюс Хусаинов ему сказал, что нужно бы ещё построить дачу его другу. И когда тот отказался что-либо делать и завершать вот эти вот нюансы подачи, Хусаинов выстрелил в Никанорова, по-моему, из травмата. Я думаю, что у Филюса Хусаинова и не было на самом деле цели в него попасть, а [было] именно желание запугать и психологически подавить его, стремление добиваться своего».
Сергей намеренно не описывает эту сцену детально в жалобе или письмах — чтобы раскрыть их уже на этапе следствия, если до него дойдет. Поэтому летом 2013-го года юристы Комитета тоже ничего не знают, кроме общих сведений — начальник колонии Филюс Хусаинов заставляет заключенных строить гражданские объекты за пределами колонии, на своей частной территории. В Комитете понимают, что это важная зацепка — то, что не спрятано за забором колонии, можно найти и изучить. Но у них нет ни названия населенного пункта, ни описания дачи, ни имен возможных свидетелей. Очевидно, что нужно пообщаться с Никаноровым, но после первых попыток это кажется невозможным — да и опасным для самого Сергея.
«Никаноров после этого через огромнейшее давление прошёл, — рассказывает Тимур Рахматуллин. — Даже было такое, что мы приезжаем в колонию, будучи уже его представителями, и к нам его не выводят, выносят его записку, говорят, он отказался от представления вами интересов, типа, всё, до свидания, мы с вами прощаемся. Нам пришлось нанимать ему адвоката, адвокат письменно дал объяснение, что на него огромное давление оказывается. По этой колонии многие другие осужденные, грубо скажу, отвалились. Те, кто изначально подавал жалобы, потом просто-напросто стали кто бегать от органов следствия, кто отказался от своих первоначальных заявлений. Никаноров был главным как бы козырем нашим».
Операция в больнице
Призрачный шанс пообщаться с Никаноровым лично появился в августе. Седьмого числа Балашова позвонила в Комитет и сообщила, что Никаноров сейчас не в колонии, а значит, можно попытаться с ним встретиться
«Да, это целое приключение было, — вспоминает Тимур Рахматуллин. — Нам сообщили, что осужденного вывезли из колонии в больницу. Сообщили, в каком он отделении находится и так далее. И он попросил нас приехать Поэтому мы знали, что он готов к этой встрече Но мы не знали абсолютно, что у нас из этой встречи получится. Тем более — у нас не было никаких полномочий с ним встретиться. Так что, какой повод нам [найти] вообще в эту больницу зайти? Там нужен был творческий подход».
Задача была сложной на многих уровнях. Комитет действует строго по методике общественного расследования, а значит, в рамках закона. Поэтому просто пройти на территорию больницы и найти там Сергея Никонорова не получится, нужен формальный повод. К этому моменту юристы Комитета официально не представляют Сергея — под давлением он уже отказался от их представительства, так что права встретиться с ним в качестве адвокатов у них нет. Тимур вспоминает, что идея пришла его коллеге по оренбургскому Комитету Сергею Бабинцу:
«Мы обыграли это так. Мы пошли к главврачу и сказали, что хотим получить доверенность от осужденного. Потому что главврач имеет право выдавать доверенности. Как нотариус, по сути».
8 августа в шесть утра Тимур с коллегами выехал из Оренбурга в сторону Орска. Через три часа они уже были в Губерле, где успели опросить местных жителей и поискать дачу Хусаинова. Затем Тимур направился в Орск, где они встретились с Балашовой, и вместе поехали в Новотроицк — маленький город рядом с Орском, где в Городской больнице №1 в хирургическом отделении находился Никоноров. В 15:50 они остановились возле больницы.
Придумать предлог — это только первое препятствие. Дальше сложнее — убедить главврача, что и правда нужно встретиться с заключенным для получения доверенности. Но есть одно «но» — к Сергею Никанорову приставлен сотрудник ФСИН, который, скорее всего, расскажет Филюсу Хусаинову обо всех необычных происшествиях. Поэтому Тимур собирался попросить главврача устроить встречу с Сергеем без его охраны. Главврача не было на месте, его заменял заведующий хирургическим отделом.
«В общем каким-то образом мы врачу объяснили. Мы говорим: только вы можете с ним поговорить так, чтобы сотрудник в ФСИН этот момент не знал. Врач сказал, мол, мне это все не нравится… Короче, каким-то образом получилось, что нам все-таки встречу с осужденным организовали», — вспоминает Тимур Рахматуллин.
Тут частичный успех — правозащитников ведут в кабинет, где находится Никаноров в сопровождении сотрудника колонии. Пройти миссию незамеченными не получилось, и теперь предстоит сложный отыгрыш. К счастью, сам Никаноров тоже отлично понимает, какую роль ему нужно сыграть.
«Откажется осужденный давать нам доверенность? Откажется, — рассказывает Тимур Рахматуллин. — Потому что он знал, что если он даст нам доверенность, то в отношении него могут быть какие-нибудь жестокие меры внутри колонии применены. Поэтому он пришёл так демонстративно, типа, нет, я доверенность никому не имею, с чего вы взяли, что я вам собираюсь дать. Мы говорим, ну, хорошо, [начали вести долгий] разговор. Просто мы оттягивали, ловили момент, думаем, может что-то сообщит, может, что-то скажет».
В общем, Сергей, сам позвавший правозащитников в больницу, перед сотрудником ФСИН убедительно отыграл, что знать их не знает и ничего ему от них не нужно. Но между делом успел шепнуть Тимуру, что делать дальше:
«И он мне просто говорит: “Иди в конец коридора, там есть туалет, там просто спрячься, я через какое-то время подойду туда. Я говорю: “Окей”, полушепотом».
Пока коллеги Тимура продолжали разыгрывать странную сцену с предложением и отказом от дачи доверенности, он сам прошел в конец коридора и спрятался в туалете.
«Осужденный просто прошел [позже в туалет], и у меня диктофон, и он шепотом нашептывал нашептывал», — говорит Тимур. — Он шепотом мне наговаривал, что посмотреть, он мне рассказал подробности, например, про объекты на которых строительство осужденные осуществляли, а его сотрудник несколько раз окрикивал»
Сергей Никаноров говорил очень быстро, что успел. Фрагменты записи звучат в подкасте. В целом запись разговора в туалете больницы длится 7 минут. После очередного окрика от сотрудника ФСИН Никоноров поспешил выйти, и они ушли в обратно в палату. Тимур подождал какое-то время и поспешил к машине. Основная часть миссии была выполнена — у Комитета появилось сразу несколько направлений для расследования.
Адреса объектов и указания на новых свидетелей уже могли бы сдвинуть дело. Но чего Тимур и его команда не ожидали, так это раскол в самой, казалось бы, монолитной администрации колонии номер 11.
«Он мне назвал фамилии и имена некоторых сотрудников ФСИН. Он говорит, что эти сотрудники ФСИН тоже много знают, и они, говорит, начальником колонии недовольны, у них что-то человечное осталось, — рассказывает Тимур. — В том числе он назвал фамилию сотрудника ФСИН, которого, по-моему на тот момент увольняли из-за конфликта с начальником колонии. Он на начальника злой, он как минимум что-то тебе расскажет».
Поездки на местность
Сразу из больницы Тимур поехал домой к этому сотруднику ФСИН — он жил в Губерле. Дома его не оказалось, но зато его жена согласилась пообщаться. Она подтвердила, что ее муж возил заключенных на работы и на дачу Хусаинова, и на озера к бизнесмену, который дружит с начальником колонии. По ее словам, всем известно и про труд заключенных на этих объектах, и что в колонии издеваются над ними. Но недовольны и многие сотрудники — их тоже запугивают, а недавно Хусаинов стал многих увольнять и сажать на их место своих. Ее мужа как раз в то время тоже пытались выдавить, поэтому она и решилась обо всем этом рассказать Тимуру. Хусаинова она назвала очень самоуверенным, потому что у него много друзей в органах, которые должны надзирать за колонией. “Вся колония плачет” — заключила она.
В тот же день Тимур с коллегами направился на поиски второго места работы заключенных, о котором они не знали раньше — “Гайнулинских озер”. Они нашлись в 13 километрах от станции Губерля, возле поселка Гайнулино.
Звуки видео, звучащие в подкасте, Тимур снял в тот день. На нем виден заросший полевыми цветами берег почти круглого озера, до другого берега — полкилометра. Вокруг только зеленые холмы, и единственное скопление построек. Два дома и несколько недостроенных беседок.
«Мы чисто по описанию нашли, — рассказывает Тимур. — [Сергей] говорил [про] беседки, как их украшали стеблями камыша, приезжаешь и все по описанию, как он рассказывал, так оно и есть Баня оказалась сгоревшей, беседки полуразобраны, но сам факт, что осужденный, который отбывает наказание в одном месте — как он может знать о вот этих вот объектах за пределами колонии в нескольких десятках километров от места отбывания наказания?»
На месте Тимур пообщался только с охранником и управляющим, которые начали работать там недавно и ничего не знали, но смогли дать телефон владельца этого места. Позже они встретились с ним в Губерле.
«Этот предприниматель, мы с ним тоже встречались, общались, он, кстати, оказался другом Хусаинова. Он его расхваливал и говорил, какой это замечательный человек», — вспоминает Тимур Рахматуллин.
Эпизод с беседками на озерах не вошел в официальное расследование по этому делу — доказательств хватило и без него, а предприниматель старательно открещивался. Например, в разговоре с Тимуром он говорит, что только знаком с Хусаиновым, но они не близки. Все остальные называют их друзьями и говорят что часто бывали в гостях друг у друга. Про работу заключенных владелец объекта сказал, что действительно заключал договор с колонией номер 11 с 2008 по 2010 год, пока это было законно — а после этого никто из заключенных у него не работал.
По следам всего, что удалось узнать 8 августа, Комитет сделал еще несколько выездов. Не сразу нашли и того человека, который строил вместе с Никаноровым и уже отбыл свой срок. Тогда, в туалете больницы, Сергей назвал только село и имя человека, поэтому сотрудникам Комитета пришлось ходить по дворам и спрашивать.
«Мы реально поехали в одно из сёл, тоже очень далеко от Оренбурга, километров 300, — вспоминает Тимур Рахматуллин. — Мы нашли всё-таки этого осуждённого, тоже не с первой попытки. Он сказал, мол, да, я там работал, я за УДО работал. Да, к Никанорову сила применялась… Говорит, ну, что знаю, расскажу. Говорит, у меня претензий нет, потому что я свою часть сделки выполнил, начальник колонии свою часть сделки выполнил, он, говорит, на УДО подал, поэтому я себя потерпевшим не считаю по этому делу, я работал там добровольно».
Нашлась и дача самого Хусаинова — оказалось, что кроме поселка Станция Губерля есть еще Садовое Товарищество Губерля — в паре километров от станции, в долине между губерлинскими горами. В своей служебной записке о выезде Тимур пишет, что «СНТ оказался элитным поселком, расположенным в живописном месте. Въезд был оборудован контрольно-пропускной системой и шлагбаумом».
После того, как Комитет собрал достаточно свидетелей и установил все локации, казалось, дело было за малым — убедить Следственный комитет или Прокуратуру пройти тот же путь и собрать те же доказательства самим, а потом достать из рукава козырь — показания Никонорова на месте. Но на этом этапе дело застряло почти на год
Как Каскин разворошил болото
Все это время юристы Комитета обивали пороги двух ведомств, которые могли бы возбудить дело — прокуратуры и Следственного комитета. Но обе структуры не спешили старательно спускали это дело на тормозах
«Туда приезжали многократно проверяющие, и к ним было просто отношение как к своим. Насколько нам рассказывали осужденные, это часто заканчивалось общими посиделками проверяющих и проверяемых, — рассказывает Тимур Рахматуллин. — Даже более того, когда мы начали обращаться, очевидно было, что и прокуратура пытается замять это дело, и Следственный комитет пытается замять, и уполномоченные по правам человека просто-напросто закрывают на это глаза и никак не реагируют. То есть это было абсолютно такое спокойное болото, в которое не сунься мы, ничего бы не случилось»,
В Комитете уже понимали со слов свидетелей, что прокуратура в этом деле не на их стороне. Но на одной из встреч смогли даже случайно подтвердить их дружбу с Хусаиновым.
«Мы пришли, значит, к надзирающему прокурору и говорим: очень много поступает жалоб, причем жалобы не выходят, а их там нелегальным способом как-то, в общем, направляют через свободных людей, которые могут эти жалобы донести в соответствующие органы. Или же вот к нам часть этих жалоб пришла, — рассказывает Альбина Мударисова. — И прокурор по надзору, на тот момент это был Земцов, говорит, да все там нормально на этой даче, типа ваши осужденные все сочиняют, мы проверку проводили, я сейчас приглашу своего сотрудника, который проводил проверку. Вызывает он этого сотрудника. Говорит, ну вот расскажи, как ты провёл проверку? Он говорит, ну жил я на этой даче неделю, всё там нормально. И мы такие переглядываемся друг с другом — жил он, значит, на этой даче, всё там замечательно. И Земцов чуть ли не кулаком по столу: «Что значит жил? Ты проверку проводил!» Оказывается, тут чужие люди, надо быть аккуратным в выборе своих формулировок».
В общем, от живущих по неделе на даче начальника колонии прокуроров ждать возбуждения дела не приходилось. В Следственном комитете вроде бы такую близкую дружбу с Хусаиновым никто не водил — но и там были свои причины активно это не расследовать.
«Я общался с одним из следователей, и я ему говорил, что не понимаю, почему настолько руководство ваше не заинтересовано в расследовании вот этих дел, — вспоминает правозащитник Рахматуллин. — И он мне просто говорит: “Тимур, понимаешь, у нас есть категория уголовных дел, которые расследуются, уголовные дела прошлых лет, например. И он говорит, мы вынуждены сотрудничать с оперативной службой ФСИН”. То есть вся информация от осужденных, которые отбывают наказание в местах лишения свободы, а это огромный поток информации, действительно Следственному комитету нужна для расследования различных уголовных дел. Весь этот поток информации идет через оперативную службу, Федеральную службу исполнения наказания. И как только мы начинаем работать по кому-то из них, из сотрудников ФСИНа, а тем более по руководству какому-нибудь, то весь этот поток просто искусственно перекрывается. И у нас уровень, скажем так, показателей расследования по другим делам просто падает. Бывало такое, что они уже почти до суда материал собрали, несколько десятков томов, предположим. И тут на высоком уровне чай попили генералы, и следователь говорит: ну все, сворачиваем. И дело уйдет на полку нераскрытым».
Но во второй половине 2014 года удача отвернулась от Хусаинова. Делом занялся новый следователь — Константин Каскин.
«Он очень хорошо свою работу делал, но ему просто часто доставалось что-то недоработанное, что-то сделанное с нарушениями. Иногда следователи, которые на начальном этапе работали, уже закладывали такие мины с процессуальными нарушениями, — рассказывает Тимур Рахматуллин. — Поэтому иногда такой большой объем уголовных дел получался: первые тома — это обычно попытки следователей замять, как-то увести от ответственности сотрудников, как-то выставить в негативном свете потерпевших. Поэтому следователю на последнем этапе приходилось все эти недостатки работы своих предшественников как-то устранять, нарабатывать, дорабатывать».
Альбина Мударисова подтверждает: «Именно благодаря работе следователя Константина Каскина были добыты доказательства и были получены даже по сексуализированному насилию такие железные доказательства».
Каскину досталось сырое дело, намеренно выводящее Хусаинова из-под ответственности — но он принципиально решил его раскрыть. Принципиальности одного следователя тут недостаточно — все еще непонятно, как доказывать насилие внутри колонии, где все боятся давать показания. Поэтому сперва он занялся тем, что было снаружи — делом о стройках, по которому Никаноров обещал дать важные показания
Следователь опросил тех же свидетелей, которых около двух лет назад опрашивали правозащитники. Он знал координаты дачи Хусаинова, и отправился в тот самый элитный поселок — СТ Губерля, Клубничная улица, 183.
«И когда Константин Каскин, следователь, пришёл на осмотр этой самой дачи, в первый раз там ему просто никто не открыл, — рассказывает Альбина Мударисова. И во второй раз уже, когда он получил судебное решение, что может пройти на территорию и самостоятельно, если ему никто не открывает, осмотреть, пришли сотрудники ФСИН, сотрудники колонии-поселения, и стали прогонять следователя с места проведения следственных действий».
Сотрудники ФСИН даже перегораживали своими машинами въезд в дачный поселок, говорит Тимур Рахматуллин. По словам правозащитников, дошло того того, что к следователю в ходе конфликта применили силу..
«Они никого и ничего не стесняясь, напали на сотрудника Следственного комитета и нанесли ему несколько ударов», — говорит Альбина Мударисова.
Делу дают ход
«Следователь сразу вызвал наряд ДПС, чтобы перекрыть дорогу этим сотрудникам, которые пришли по указанию Филюса Хусаинова. Их поймали, и они сказали, что их отправил начальник колонии, чтобы они разобрались со следователем, прогнали его, и чтобы следствие в принципе не смело там вообще ничего делать. Следственные действия были сорваны, и, конечно, Следственный комитет был возмущен таким поведением. Ну просто совсем оборзели вконец», — рассказывает Альбина Мударисова.
После нападения сотрудников ФСИН на Константина Каскина дело получило особо важный статус. К этому моменту уже и Никаноров, и Иванов вышли на свободу, и более решительные следственные действия не угрожали им. А сам Никаноров смог поехать в качестве свидетеля вместе со следственной группой на дачу Хусаинова. Сохранился протокол осмотра места происшествия по адресу Клубничная улица, 183 — они приехали туда 9 ноября 2015 года в 12:40. Вплоть до этого момента Сергей держал в руке последний козырь.
«Сергей Никаноров до последнего никому не говорил о том, что в него стреляли и что именно на этой даче есть след от выстрела. То есть он это не сказал для того, чтобы информация не успела уплыть. Чтобы не избавились от этого доказательства», — рассказывает Альбина Мударисова.
«Он действительно поэтапно сообщал детали следствию, которые никто не мог бы знать. Например, та же пуля в заборе, точнее место от выстрела, когда в него стреляли, точнее не в него, а мимо его головы, чтобы там запугать его», — подтверждает Тимур Рахматуллин.
Вмятина от резиновой пули травматического пистолета действительно сохранилась, хотя с момента выстрела прошло почти три года. Кроме нее, Сергей смог показать следственной группе конструкционные особенности, которые могли быть известны только участвовавшему в строительстве человеку.
Параллельно начало продвигаться расследование и по всем эпизодам, которые происходили за забором колонии-поселения — туда приехала проверка из Москвы. Тогда многим сотрудникам колонии стало понятно, что конфликт вышел на уровень региона, и Филюс Хусаинов больше не самая влиятельная фигура в этом деле. И многие его подчиненные начали давать показания. Это позволило добавить к делу Сергея Никанорова вот такой эпизод, как рассказывает Альбина Мударисова:
«Было установлено, что Сергею подсыпали в чай какое-то средство психотропное, из-за чего его психика была нарушена. А Хусаинов ему сказал, что если ты идешь по пути жалоб, то я тебя и в петушатнике сгною, и в психушку сдам. Никаноров после этого чая с психотропным веществом начал вести себя неадекватно, вызвали психбригаду, поместили его в психиатрический стационар в Орске. И после того, как действие этого препарата прошло, он был возвращен обратно в колонию, и сотрудники этого учреждения медицинского сообщили, что было достаточно странное помутнение, что характерно именно после принятия психотропного вещества»
Нашлись и свидетели той самой публичной сцены сексуализированного насилия после попытки побега Евгения Иванова. «Следователь допрашивал сотрудников ФСИН, и они дали показания, — объясняет Тимур Рахматуллин, — потому что видеозапись, видать, была начальником колонии, его заместителем удалены. Но показания сотрудников колонии, которые знали об этом, которые даже лично это видели, они в уголовном деле оказались».
«Не только актив осужденных сообщил о том, что их вынуждали это делать, но и сами офицеры, сами сотрудники ФСИН, которые присутствовали, которые разыскивали Евгения и присутствовали при этой экзекуции», — говорит Альбина Мударисова.
Все показания сотрудники КП-11 давали секретно, поэтому у нас в распоряжении нет записи их слов. Но, по словам Альбины, подчиненные Хусаинова оправдывали свое участие в пытках страхом перед ним:
«Очень было много засекреченных свидетелей из числа сотрудников, которые признавались, что они сами очень сильно боялись начальника колонии, сами очень сильно боялись, что за отказ от каких-то противоправных действий они окажутся на месте Евгения. [Хотя] по сути дела, они были ответственны за то, что не сообщили в правоохранительные органы о том, что они наблюдали и видели».
Суд вывел из под ответственности и давших показания подчиненных Хусаинова, и заключенных, которые сами по требованию Хусаинова издевались над Евгением. Суд воспринял их как инструмент совершения преступления, говорит Альбина Мударисова: «Я думаю, что если бы не было такого выведения из-под ответственности, то и вряд ли бы получилось вообще что-либо доказать».
Хусаинов отбивается
В 2015 году Альбина и Тимур несколько раз ездили и в саму колонию. Они вспоминают, что тогда их пытались запугать:
«Со стороны сотрудников ФСИН и угрозы поступали зазавуалированные, когда мы в эти колонии приезжали, потому что это 200 с лишним километров от города Оренбурга. И даже иногда на территории колонии подходили местные, кто на территории колонии осуждённые, уборкой занимается. И были среди них те, кому “не положено” работать, которые скорее просто там присутствуют. И вот они подходили и что-то вроде таких угроз закидывали. Что, вы не боитесь так далеко ездить?» — рассказывает Тимур Рахматуллин.
Но кроме этих угроз ничто не выдавало в колонии то страшное место, которым она стала для заключенных. Альбина вспоминает, что и сам Хусаинов не производил пугающего впечатления
«Когда я посещала колонию, это, наверное, был 2015 год, — вспоминает Альбина Мударисова. — Колония чистенькая, аккуратненькая. Очень сложно сказать, что там какие-то страсти у них кипят. Нет, конечно, все было очень чисто. Сам Филюс Хусаинов — чисто внешне [его] описать я могу как человека приятной наружности, с красивыми светлыми голубыми глазами, с такой приятной проседью. То есть не сказать, что он выглядит как маньяк-убийца, нет. Он выглядит как обыкновенный человек. Но мы уже на тот момент прекрасно знали, кто такой Филюс Хусаинов».
Хусаинов вел себя вежливо, но только когда понял, что правозащитники пришли по жалобе заключенного на другую колонию, где тот содержался раньше.
«Филюс Хусаинов говорит, а вы зачем сюда пришли? По какой жалобе? Мы говорим, ну вот, потому что не на вас жалуются, а вот на другой очереди. А, ну если на другой, то ладно, то пусть, пожалуйста, типа без проблем», — вспоминает Альбина Мударисова.
А через год Хусаинов попытается использовать эту беседу с Альбиной с заключенным в своей последней попытке отбиться от уголовного дела, нависшего над ним:
«Когда уже Филюсу Хусаинову по делу Сергея Никонорова вынесли обвинение, он попытался как-то дискредитировать и меня, как представителя потерпевшего, и пригласил телевизионную компанию ГТРК и провел экскурсию, показал, как на самом деле тут хорошо живется осужденным, какие они тут молодцы, что вот, пожалуйста, все жалобы уходят через этот ящик. Была такая вот показушная красивая история», — рассказывает Альбина.
А еще сотрудникам телеканала предложили поговорить с тем самым заключенным, который общался с Альбиной Мударисовой по жалобе на свою предыдущую колонию. Но в этот раз он рассказал совсем другую историю — что ему предлагали чай и сигареты, чтобы он рассказал что-нибудь плохое в отношении Филюса Хусаинова. Фрагмент этого репортажа звучит в подкасте.
Приговор и последствия
Обвиняемыми по делу стали Филюс Хусаинов и его заместитель Мурат Кумаров — тот самый, который держал видеорегистратор и отдавал конкретные команды заключенным-насильнкам. К делу Иванова о сексуализированном насилии и делу Никанорова об использовании труда заключенных добавилось еще одно — о небольшой взятке за возможность использовать мобильный телефон внутри колонии. В марте 2017 года суд вынес приговор: Хусаинову 7 лет колонии общего режима с ограничением свободы на 2 года и запретом занимать государственные должности на 3 года, Кумарову 5 лет и 6 месяцев.
«Вообще, если верить слухам, после обвинения Кумаров ударился в религию, стал очень набожным человеком, — рассказывает Альбина Мударисова. — Кумаров достаточно быстро вышел по УДО. Причем там была очень такая смешная формулировка — он содержал тумбочку в порядке, вел опрятный образ жизни, что-то вот в таком духе, и поэтому нареканий со стороны администрации к нему нет, и поэтому это говорит о том, что он исправился. Но мы знаем, что в 2020 году, когда начался ковид, Кумаров умер».
Чуть позже по УДО вышел и бывший глава колонии Хусаинов. Ему повезло больше, чем напарнику, говорит Альбина:
«Точно по таким же характеристикам, что мылся, брился, умывался, содержал тумбочку в опрятном состоянии. Хусаинов работает в ЧОПе и занимает, по-моему, там не последнюю должность. Что-то типа заместителя [руководителя]».
Евгений Иванов получил компенсацию 220 тысяч рублей, а Сергея Никоноров всего — 80 тысяч. Правозащитники обжаловали размер компенсаций и подали жалобу в ЕСПЧ. Но когда Европейский суд вынесет решение, Россия не будет его исполнять, поскольку уже вышла из Совета Европы.
Однако долгосрочные последствия у этого дела все же были. Тимур Рахматуллин говорит, что удалось изменить баланс сил во всем регионе:
«На фоне этого конфликта ведомств потом на самом деле очень много перестановок, замен произошло в Оренбургской области. Движение по многим другим делам тогда получило более активный ход. Надо понимать что Оренбургская область достаточно большая, и восток области — даже как будто бы у них свое мини-государство было. Там несколько колоний находилось, и у нас по каждой колоний были заявления».
Тимур упоминает несколько дел, среди которых в том числе дело о пытках в СИЗО №2, которые привели к смерти человека. Он уверен, что после удачного раскрытия преступлений Хусаинова таких случаев в регионе стало меньше:
«На Востоке области это было такое общераспространенное явление, и оно считалось среди сотрудников ФСИН, по крайней мере руководства, нормальным. [Все бы так и осталось], не окажись эти осуждённые настолько настойчивыми, которые просто так и говорили: нам нечего терять, потому что если вы нас сейчас забудете, скорее всего нас ждёт судьба вообще как бы незавидная, то есть нам уже терять нечего. Поэтому нам либо умереть, либо идти до конца».