«Россия в судах»: Тюрьмы и каторги 19 века
Политические очень долго боролись за особое к себе отношение, за отсутствие телесных наказаний, которые были допустимы к уголовным. И я напомню, что как раз с телесных наказаний Боголюбову начался де-факто в России террор, и Вера Засулич пошла и стреляла в Трепова…
Подписаться на канал Сергея Смирнова
Поддержать канал Сергея Смирнова
Ведущий: Сергей Смирнов.
Всем привет! Это Сергей Смирнов. У нас очередной ролик. Меня многие спрашивали, а когда же XIX век? Вот сегодня будет ролик про XIX век. Я думаю, что те, кто подписался недавно на канал после роликов про другой СССР, тоже посмотрят этот ролик. Он из серии «Россия в судах». Я вообще долго думал, какой именно ролик записать про XIX век, чтобы подвести черту под «Народной волей» и под всеми теми роликами, которые я записывал.
Но перед началом опять в очередной раз напомню, подписывайтесь на канал, ставьте колокольчик, подписывайтесь на Patreon (благодаря Patreon я стараюсь как можно чаще выпускать ролики) и обязательно оставляйте комментарии и ставьте лайки. Очень надеюсь, что у этого ролика тоже будет достаточно лайков, достаточно комментариев. Ну а, конечно же, никуда не денется Советский Союз, мы обязательно скоро продолжим.
Итак, я долго думал, чем же подвести такую некую черту, рассказав про разгром «Народной воли», и решил все-таки записать ролик о том, какие были наказания для революционеров, поскольку это было очень значительной частью всей этой революционной деятельности. Тюрьма, каторга, ссылка – это прямо огромная составляющая всей борьбы, которую вели революционеры. И очень важно, что же там с ними происходило. Тем более, что событий было достаточно.
Тема настолько объемная, поэтому нет никаких сомнений, что я что-то пропущу, что-то буду говорить, наверное, не столь подробно. Так что, пожалуйста, комментируйте, пишите. Тут, наверное, информация на десять роликов, а не на один. Я поэтому относительно вкратце постараюсь изложить вот эту историю XIX века и историю политических заключенных в XIX веке.
Ну и начну совсем-совсем кратко с декабристов, о чем был наш первый ролик. Кто не смотрел, посмотрите, пожалуйста. Декабристы, по факту, были первыми политическими заключенными, которых было много (более ста человек). И для них специально Николай I в ручном режиме создает каторгу. Это был Петровский завод. Условия были не самые хорошие. Наверняка знаете, как жены декабристов отправились за ними. Кстати, это становится традицией в XIX веке. Не только декабристы, но и близкие, родные тех же народовольцев ехали в ссылку и в Сибирь.
Как я уже и говорил, ручной режим в отношении декабристов. Николай лично следит и буквально прописывает, что могут декабристы делать, что не могут на каторге, чем они там занимаются, чем не занимаются. Там, кстати, была первая голодовка в 1827 году, когда им запретили вместе собираться при свечах и ужинать. Я, кстати, думаю, что некоторые условия содержания в XIX веке вас удивят. Но мы же понимаем, вот эта система тюремная только складывается.
Но все-таки перейду ко второй половине XIX века. Первым массовым явлением политзаключенных стали отнюдь не российские революционеры. По-настоящему много в Сибирь по политическим причинам было сослано поляков. И не только поляков, но участников Польского восстания 1863 года. Я про него рассказывал в одном из прошлых роликов. И вот в Забайкалье появляются буквально политические каторги, там, где несколько тысяч участников восстания содержались с 1863 года. Постепенно к ним начинают присоединяться и революционеры, а потом уже народники, осужденные по разным революционным процессам. И этих людей на каторгах становилось все больше.
О каторге поговорим подробней. Начну с самого мягкого наказания по политическим статьям. Ну то есть как мягкого? На самом деле оно тоже совсем не мягкое. Это высылка, административная высылка из Москвы, из Петербурга, из каких-то других крупных городов. Это очень часто применяемая мера в XIX веке. Тех, на кого практически ничего не было, их брали и высылали, и люди оказывались оторваны от своей привычной среды.
На самом деле никакого суда, это просто решение либо самого императора, либо более низших чинов, в том числе Министерства внутренних дел. Этого было достаточно. Это как сейчас если бы протоколы за административные правонарушения выписывали на месте полицейские. У нас, в принципе, примерно так и происходит, суд их только заверяет. Но, по факту, «нет оснований не доверять сотруднику полиции» работало и в XIX веке. Поверьте, это было именно так.
Классическим примером административной высылки становится высылка всех, кого оправдали по Процессу 193-х. О нем у меня был отдельный ролик. Так вот, все, кто были оправданы, а царю совсем не понравилось, что революционеров вот этих вот, кто пошел в народ, оправдали просто, их административно выслали из Петербурга и других городов на определенный срок (несколько лет, до пяти лет). Очень простое и понятное решение. Законное ли оно по отношению к оправданным людям? Ну, мне кажется, нет. Это крайне жесткая мера для людей, которых даже суд оправдал.
Но теперь о более жестких мерах наказания и о том, что входит в историю и русского революционного движения, и в историю России. Это, конечно, тюрьма и каторга. Она была и в отношении обычных преступников. Но, безусловно, политические заключенные, люди грамотные, люди опытные, люди, к которым приковано внимание не только в России, но и во всем мире, оставили гораздо больше информации об этих заведениях Российской империи.
Частично я уже касался этого вопроса, когда рассказывал про Нечаева. Посмотрите ролик про Нечаева, кто еще не смотрел. Вот Нечаева заключают в Алексеевский равелин, такую главную тюрьму для политических заключенных. Там же сидит Чернышевский, там же сидит Бакунин, то есть ключевые фигуры в революционном движении.
Алексеевский равелин работает и в конце 70-х. И туда сажают самых опасных народовольцев, тех самых, которые охотились за царем, тех самых, которые решили перейти к террористической деятельности и убить главу государства. И Алексеевский равелин становится главным местом содержания этих людей. Много кто прошел Алексеевский равелин. Это была очень мрачная тюрьма. Воспоминаний о ней не так много народовольцев оставило. Дело в том, что мало кто пережил Алексеевский равелин.
Но революционеров становится все больше, царское правительство испытывает необходимость в новой государственной тюрьме. И в итоге строится Шлиссельбургская тюрьма – внутри Шлиссельбурга 40 одиночных камер. И это становится, как говорила одна из женщин, Вера Фигнер, которая там содержалась, «русская Бастилия». Вот она наполняется врагами государства, теми, кого государство считает своими главными политическими оппонентами, террористами. И именно там содержат главных политических заключенных в то время.
Часть из заключенных была переведена как раз из Алексеевского равелина. Там были очень мрачные условия. И первые годы Шлиссельбурга они копируют Алексеевский равелин. Вообще, если говорить об Алексеевском равелине, надо объяснить, что весь режим в политической тюрьме, он был очень жестким. Перестукиваться невозможно, общаться невозможно. Человек находится годами, как тот же Нечаев, один. Очень большие проблемы с социализацией, очень большие проблемы, разумеется, с психикой.
Есть описание камер как в Алексеевском равелине, так и в Шлиссельбурге. Знаете, что меня поразило совершенно? Какой был пол и там, и там. Рассказывают, что пол был из асфальта в камере. Вот асфальт, заасфальтирована была камера. Прям меня очень сильно это удивило. В Алексеевском равелине, например, были очень высокие потолки, прям очень высоко. В Шлиссельбурге, вот как раз Шлиссельбург более подробно описан, тоже крайне тяжелые условия, мало света и очень плохое питание.
Вообще-то, и Алексеевский равелин, и Шлиссельбург в первые годы, они направлены на подавление воли и с этим, кстати, успешно справились. Практически нет первые годы каких-то выступлений, нет недовольства заключенных, ничего не происходит, у людей просто нет сил сопротивляться. Об этом та же Вера Фигнер пишет, что первые годы ничего не получается сделать.
Очень важно, что Алексеевским равелином, что Шлиссельбургом руководит надзиратель Соколов. По сути, он главный человек. Революционеры его называют не иначе как Соколов-Ирод. Это был такой служака, не очень грамотный, но который наводил очень жесткий порядок и следил за максимальным соблюдением режима. То есть то, что мы сегодня видим в колонии у Навального, там по буквам соблюдение режима. Если вы думаете, что это какое-то изобретение, ничего подобного. Примерно так же было и в XIX веке: по буквам соблюдение режима, ничего нельзя сделать, ничего нельзя сказать, никак нельзя сопротивляться.
Вот конкретный пример приведу. Вот что прописано в документе, так надо и поступать. К примеру, когда стали переводить заключенных с Кары (Карийская каторга), мы будем об этом говорить, они оттуда решили бежать, и частично я об этом рассказывал, когда говорил про Ипполита Мышкина, и о нем мы сегодня тоже поговорим, часть вот этих заключенных перевели обратно в Петербург.
И один из них, он ударил – такая самая жесткая мера противодействия – ударил надзирателя, приговорен был к новому сроку и, очень важно, к приковыванию к тачке. Это такой способ наказания заключенных, в Сибири прежде всего, на каторге, когда к человеку приковывали тачку и вот он должен был с ней передвигаться буквально везде. И даже его не отковывали от этой тачки.
Так вот, Николая Щедрина переводят в Петербург и везут из Сибири за ним тачку. Она по дороге ломается, его на некоторое время отковывают от этой тачки. Но ничего страшного. По буквам надо соблюдать решение суда. И реально вносят эту тачку прямо в камеру, приковывают к ней Щедрина. И вот он в камере прямо, когда нет вообще никакой необходимости в таком наказании, тем не менее полностью соблюдается решение. Вот прямо в Петербурге тачка в камере.
Второй довольно важный момент, который тоже соблюдал Соколов. Чтобы не было самоубийств, особенно это было вначале в Алексеевском равелине, если он подозревал, что какой-то заключенный к этому склонен, в камеру просто подселялся жандарм. Вот в углу стоял жандарм, и эти жандармы менялись каждые три часа. При этом жандармы не произносили ни слова. Была очень жесткая дисциплина, особенно после Нечаева, который смог распропагандировать охрану. За этим тщательно следили.
Шлиссельбург становится именем нарицательным. Там у революционеров, у народовольцев вообще нет имен. К ним обращаются по номерам. Все годы, пока они там сидят, никакого имени, только номер. У той же Веры Фигнер был номер пять. Она была для тюремщиков номером пять, для своих товарищей в разговорах публичных – номером пять. Это такая очень тяжелая обстановка. Вообще, очень рекомендую, чтобы понять о Шлиссельбурге, именно воспоминания Веры Фигнер «Запечатленный труд». Мне кажется, они самые точные, описывающие всю эту жизнь. Она там честно говорит, что «мы первое время как-то не очень себя вели, не было единства, все были растеряны».
Кстати, видите, царское правительство, вообще-то, подавило революционеров, довольно смелых людей, надо признать. Тем не менее, воля была подавлена, и ничего в Шлиссельбурге революционеры делать не могут первые годы. Очень тяжелые условия, самоубийства в Шлиссельбурге, люди вообще друг друга не слышат. Вот был случай самоубийства в первые годы.
Было два очень громких дела против народовольцев, которые сидели в самой главной политической тюрьме. Дело в том, что в каждой камере была инструкция, какие наказания ждут народовольцев, революционеров, преступников, если они окажут сопротивление. Там было от телесных наказаний до расстрела. Кстати, забегая вперед, хочу сказать, что телесным наказанием именно в Шлиссельбурге никого не подвергали, но было два расстрела прямо в самый первый год.
Сначала заключенный Минаков. Он ударил доктора. А это по инструкции означало расстрел. Сопротивление внутри тюрьмы. Это тоже такой важный момент. Я сейчас вам прочитаю, что об том случае пишет Вера Фигнер.
«Он потребовал переписки и свидания с родными, книг и табаку и объявил голодовку, а затем дал пощечину тюремному врачу Заркевичу. В крепости рассказывали, что пощечина была дана при попытке врача кормить Минакова искусственно. Но из документов, открытых после революции 1917 года, видно, что Минаков страдал галлюцинациями вкуса и подозревал, что врач подмешивает к пище яд, чтобы отравить его. Если это так, то тем возмутительнее, что человек психически ненормальный был предан военному суду и расстрелян».
Вера Фигнер, кстати говоря, очень горько пишет в воспоминаниях, что Минакова когда вели на казнь, вся тюрьма об этом знала, но безмолвствовала, ни протеста, ни выступлений не было ничего.
Вторым заключенным, который пошел, по сути, это было завуалированное самоубийство, был тот самый Ипполит Мышкин, о котором я рассказывал в прошлых роликах. Посмотрите. Человек феноменальной судьбы, который из Европы поехал один освобождать Чернышевского в Якутию. Феноменальная абсолютно история. Потом он бежал с Кары, добрался до Владивостока. И когда его в Владивостоке поймали, было принято решение на этапирование как раз в Петербург. Сначала его заключают в Алексеевский равелин, а потом с самыми опасными революционерами отправляют в Шлиссельбург.
Мышкин, он даже в Алексеевском равелине пытался поднять заключенных на какую-то борьбу, на некие единые действия. Ничего не вышло. И он понимает, что 10 лет, по факту, он в заключении, нервы сдают, и Мышкин, когда входит тот самый Соколов-Ирод, кидает в него медную тарелку, да еще и с едой, ну, прекрасно понимая, что ему за это тоже грозит расстрел.
Для чего это сделал Мышкин? У Мышкина был пример суда на Процессе 193-х, и, вероятно, он тоже надеялся на некий процесс и там рассказать об условиях содержания в Шлиссельбурге. Но процесс, если и был, у нас, к сожалению, об этом просто нет никаких сведений, был закрытым. Ну, может быть, Мышкин там что-то сказал, но ничего, никаких подробностей нет. Известно, что и Минаков, и Мышкин были просто расстреляны, ну, на основании буквально этой инструкции.
Вот несколько лет действительно очень сложного, тяжелого режима. Фигнер говорит, что с трудом удается это все соблюдать и просто некоторые люди сходят с ума. Конкретный пример. Вот тот самый Щедрин, которого приковывали к тачке, он прямо в тюрьме сходит с ума. Это был не единичный случай. Очень много заключенных сходят с ума.
Второй вариант – люди в тюрьме умирают. К примеру, в Алексеевском равелине умер Клеточников, умерли другие известные народовольцы. Ну, их буквально доводили до такого состояния. Очень мало витаминов, цинга (это такая очень серьезная проблема для тюрем того времени), туберкулез (от него практически невозможно вылечиться). И очень высокая смертность как в Алексеевском равелине, так и потом в Шлиссельбурге. То есть помимо тяжелых условий, режима, плохой еды, вот еще и психологическое давление.
Кульминацией становится суицид Грачевского. Грачевский – это техник «Народной воли», который пришел, по сути, на смену Кибальчичу. Он стал собирать взрывные устройства, помогать террористам организовывать нападения. Грачевского задержали, дали каторгу, определили в Шлиссельбург. Он был уже с расшатанными нервами, это прям сто процентов. У него были очень большие проблемы. Он раздражался на любой шум. А надзиратели, тот же Соколов, они специально его доводили и стучали. И Грачевский в итоге облил себя керосином и поджег. Ну вот в прямом смысле этого слова покончил с собой таким страшным образом. Там даже пишут, что Соколов был на месте через несколько минут, но не успел спастись.
Но был уже 1887 год. Первоначальные жестокости, вот жесткий режим, он все-таки где-то постепенно, поступательно если не ужесточается, то скорее чуть смягчается. В итоге из-за смерти Грачевского, что допустили такую халатность, снимают Соколова, того самого Ирода, отправляют его в отставку. И режим серьезно смягчается к этому времени в Шлиссельбурге.
Опять же не хочу на этом останавливаться особо. Вот вполне можно почитать Веру Фигнер о том, как сначала по парам разрешили гулять, потом – о, чудо – разрешили заключенным внутри крепости выращивать свой огород буквально, дали небольшие участки земли и позволили выращивать овощи. Потом даже там были мастерские.
Тот же Морозов, который четверть века сидит, ходит непрерывно по камере первые годы, кстати, не обостряет отношения с охраной, ведет себя корректно, вежливо, спокойно ходит по камере. Он смог вылечить у себя туберкулез внутри тюрьмы, фантастика, смог избежать цинги, хотя был сам небольшой, маленького роста, казалось, он как раз первый претендент, так сказать, на очень тяжелые последствия.
Так что постепенно режим в Шлиссельбурге меняется. И даже Вера Засулич пишет теплые слова о Гангардте, такой начальник был, комендант Шлиссельбурга, который очень сильно облегчил жизнь заключенным.
Но не только Шлиссельбург был. Каторга – такое ключевое место для революционеров. И тут довольно важно объяснить, что где-то к 70-м, ну точно от начала 1880-го складывается культура, этикет для революционеров. Это очень важно, потому что люди начинают объяснять, как правильно себя вести, как неправильно себя вести, там сотрудничать, не сотрудничать, выступать с коллективными действиями, не выступать.
И даже появляется первый документ, когда революционеры договариваются о единых действиях в отношении администрации. Он получает такое шутливое название Александровской Конституции. Мол, от Александра II Конституции не дождались, тогда напишем свою. В Александровском заводе, это была одна из каторг Забайкалья. И там появляется некий свод действий, что можно и нельзя делать революционеру. И важно, что в целом политические заключенные его придерживались. Ну, там, к примеру, было держать дистанцию с надзирателями и тюремным руководством, при этом вести себя вежливо, самим на конфликты не идти, но держать дистанцию.
Второй момент – это довольно важно – не выступать из-за мелочей. То есть хлеб немножко недостача, что-то еще. Вот из-за мелочей не надо выступать, это того не стоит.
Третий момент, очень важный – если вы выдвигаете какие-то требования, то требования должны быть выполнимые. Вот это прямо проговаривалось: обязательно выдвигайте выполнимые требования к администрации. Напоминает сегодняшний день?
Четвертое – если вы что-то делаете, идите до конца. Это к вопросу, почему требования должны быть исполнимы.
Там было еще общее понимание разделения политических и уголовных. Кстати, интересно, что революционеры обычных заключенных называли «гражданские», ну а себя они, вероятно, считали, ну они так не называли, но это мне напоминает даже, наверное, вторую половину XX века, вот те же террористы из ИРА, они требовали, чтобы их называли военнопленными.
Мне кажется, очень похожее отношение было у революционеров и у народовольцев: так что вот есть гражданские, а есть мы, политические. И поэтому мешать уголовников и политических нельзя. И, кстати говоря, политические очень долго боролись за особое к себе отношение, за отсутствие телесных наказаний, которые были допустимы к уголовным. И я напомню, что как раз с телесных наказаний Боголюбову начался де-факто в России террор, и Вера Засулич пошла и стреляла в Трепова.
Как я уже говорил, каторги были сосредоточены далеко в Восточной Сибири. Но не только каторги. Были и далекие ссылки. И сейчас я вам расскажу про два очень ярких и очень трагичных эпизода русской истории, произошедших как раз очень далеко от Петербурга и от крупных городов. Речь пойдет про 1889 год. Уже смягчен режим в Шлиссельбурге. Тем не менее далеко в Сибири, а это все тогда Сибирь в восприятии людей, на каторге сидят политические.
1889 год. Якутия. Столица Якутск – это пересылочный пункт, как это ни странно. Дело в том, что ссыльных отправляли еще дальше на север. К примеру, на Колыму. Если вы думаете, что Колыма – это исключительно ГУЛАН, не совсем так. Например, Среднеколымск, город, куда отправляли как раз из Якутска, был таким местом, где многие революционеры отбывали наказание. И была целая большая система, по которой ссыльные приезжали в Якутск.
Там были довольно вольные условия. Местный губернатор был вполне себе либеральным человеком. О нем, кстати, очень хорошие отзывы сами революционеры оставили. Он смотрел на них не как на таких чистых преступников, врагов государства, а был вполне человечным. Разрешал селиться в обычных домах. Им же дальше по этапу идти, еще дальше на север. Разрешал брать с собой любое количество вещей и не было никаких ограничений.
Так вот, в феврале 1889 года Светлицкого меняют на другого человека, вице-губернатора Осташкина. А вот этот Осташкин, он всегда не любил политических. И он решил: «Сейчас мы закрутим гайки. Вот этого вот, что они хотят, то и делают, больше в Якутске не будет». Новый губернатор устанавливает новые правила, новый порядок конвоирования и сопровождения дальше на север.
Во-первых, ограничивают количество вещей, которые можно брать с собой. Это первый пункт. Второй пункт, что было важно. Теперь ссыльным необходимо явиться в тюрьму и уже оттуда ехать к месту пребывания. Третий момент. Место, где собираются в Якутске революционеры, это был дом Монастырева. Ну, такое место, где они собирались, обсуждали что-то, а потом ехали в ссылку. Этот дом по факту закрыть, собрания запретить, да еще и закрыть библиотеку, которую годами собирали ссыльные.
Они крайне недовольны. Во-первых, зима. С ними родные и близкие, кто едет вместе с ними в ссылку. Там жены и дети в том числе. Тяжелые условия. Март, Якутия. То есть объективно холодно. Но власть слышать ничего не хочет. Тогда заключенные говорят: «Мы никуда не поедем. Мы отказываемся выполнять эти условия». И собираются все вместе как раз в этом доме Монастырева.
А губернатор решил показать силу. Он отправляет к этому дому солдат прямо с оружием, чтобы они начали конвоирование, выполнять приказ, так сказать. Что конкретно произошло, не до конца ясно. Но неожиданно перестрелка. Главный вопрос, конечно, откуда у ссыльных, вот у революционеров, которые, вообще-то, не должны иметь оружие, оказалось на руках оружие.
Но, так или иначе, несколько выстрелов, два солдата легко ранены. В ответ на это прямо настоящая бойня – 750 выстрелов по дому. То есть не знаю, в XIX веке это сколько надо было стрелять. Шесть революционеров убиты, десять ранены. Об этом происшествии докладывают Александру III, и он пишет: «Надо принять максимально жесткие действия в отношении бунтовщиков».
Военный суд. Там было 33 человека. 6 убиты, 10 ранены. Трое из оставшихся приговорены к высшей мере наказания, остальные – к бессрочной каторге.
Немного забегая вперед, хочу сказать, что в 1895 году, после смерти Александра III, это решение суда отменят, и закончится бессрочная каторга для осужденных вот по этой стычке в Якутске.
Трое казнены, в том числе один из них, Коган-Бернштейн, он был тяжело ранен в ноги и был лежачим. Его вешают буквально с кровати. Он встать не может. То есть с кровати вешают. Один из осужденных к бессрочной каторге, Михаил Гоц, он в 1895 году освобождается, уезжает в Европу. И именно Михаил Гоц, бывший народоволец, становится одним из идеологов партии эсеров и был сторонником террора. Это к вопросу о связях, о том, какое взаимодействие происходит. Вот да-да, тот самый Михаил Гоц, по факту идеолог боевого крыла эсеровской партии, приговоренный к бессрочной каторге за сопротивление в Якутске.
Очень важно, что события в Якутске попадают в мировую печать и весь мир знает о происходящем в Сибири. Якутия, я повторю для большинства, тогда, безусловно, Сибирь.
Второй случай, наверное, еще более вопиющий и более драматичный. Конечно, сложно сравнивать, но тем не менее. Это событие на Карийской каторге. Вообще, там очень похожа изначально схема на Якутск. Когда появляется Карийская каторга и туда приезжают политические, условия вполне вменяемые. Даже Гернет, автор знаменитого в Советском Союзе труда в пяти томах про царскую тюрьму, вот Гернет максимально хвалит начальника Кары Кононовича. Прямо пишут: «Вот были плохие люди, а были хорошие, которые сострадали, гуманно относились».
Но, как часто бывает, его снимают, и порядки ужесточаются на Каре. Это приводит, в том числе, к знаменитому побегу, в котором участвует тот самый Ипполит Мышкин, о котором я уже сегодня говорил. И посмотрите ролик, еще раз напомню, о Процессе 193-х. Ужесточаются условия.
Тем не менее, в 80-х становится плюс-минус спокойнее. Но ситуация меняется в 1888 году. Одна из заключенных, Ковальская, она начинает думать, что у нее туберкулез, и просит перевести ее с Кары в какую-то другую тюрьму, чтобы улучшить условия. Местный начальник Масюков, который руководит Карой, каторгой на Каре, он возражает.
Она решается на радикальные в тех условиях действия. Когда приезжает такой либеральный генерал-губернатор Приамурья Корф, когда он входит, она не встает при нем. Это был такой явный жест максимального неуважения. И вообще-то, она рассчитывает, что ее увезут в другую тюрьму. Так в реальности и происходит. Корф в бешенстве, он отдает распоряжение Масюкову вывести эту Ковальскую, возмутительницу спокойствия.
Кстати, забегая вперед, хочу сказать, что туберкулеза у нее не оказалось и дожила она до Великой Отечественной войны впоследствии.
Но с нее, как говорится, началось. Ее очень грубо удаляют из женского отделения Карийской каторги, прям максимально грубо. Ночью хватают, переодевают прямо мужчины, снимают одежду, надевают тюремную. И это, конечно, такой шок, особенно для женского отделения каторги. Хотя надо сказать, что там далеко не все приветствовали радикальные действия. Очень вам рекомендую статью Зои Мошкиной прочитать про роль женщин в Карийской каторге и вот во всех этих событиях. Почитайте, очень интересно. Очень здорово она описывает конфликты, которые были.
Дело в том, что не все хотели радикальных действий. Кто-то боялся сломаться, кто-то не хотел. Но находятся три женщины, которые решительнее других выступают, – Калюжная, Смирницкая и Ковалевская. Да, вот не надо путать с Ковальской, которую увезли. Была еще Ковалевская. Они втроем объявляют голодовку и вообще говорят, что это возмутительно – женщину выволокли, переодевали мужчины, да еще и уголовники в этом участвовали.
А вот что интересно, опять же об этом пишет Мошкина, что мужское подразделение в каторге это не восприняло как нечто чрезвычайное. То есть женщины на каторге действуют решительнее мужчин. К вопросу о феминизме в XIX веке.
Конфликт продолжается целый год. Женщины требуют отставки Масюкова, который отдал приказ о Ковальской. Масюков остается на месте. Мужчины не поддерживает протест. И долгое время соблюдается некий баланс. Но недовольство есть, и напряжение, безусловно, существует.
Но в итоге в 1889 году осенью приходит новое распоряжение. Итак, есть раздраженные женщины, есть условия для протеста, есть требование об отставке Масюкова. В этот момент приходит распоряжение о том, что теперь можно применять телесные наказания и в отношении политических. Новое распоряжение из Петербурга.
Забегая вперед, хочу сказать, что не только телесные наказания можно было применять, а вообще было принято решение об объединении политических с уголовными, как это уже было на острове Сахалин. То же самое решили сделать в Забайкалье.
Но это решение о том, что теперь возможны телесные наказания, вызывает новые протесты. И опять больше всех возмущаются женщины. Одна из них – Сигида, такая девушка из Таганрога, осужденная уже в самом конце «Народной воли». У нее там были личные причины. У нее умер муж на каторге. Она дает пощечину тому самому Масюкову, вообще рассчитывая, что после пощечины человек не сможет оставаться начальником каторги. Пощечина от женщины. Ну не посмеют же они применять телесные наказания в отношении женщины. Но это не так.
В ярости и местные власти, и генерал-губернатор распоряжается о 100 ударах розгами Сигиде. И ее публично официально об этом уведомляют. 6 ноября ее выпороли. 100 ударов. Ее отпускают. Ее окружают те самые Смирницкая, Ковалевская и Калюжная. И, вероятно, именно 6 ноября они принимают решение о коллективном самоубийстве. В ночь с 7 на 8 ноября 1889 года они все выпивают большую дозу морфия.
Вам, наверное, может показаться странным, как в доступе у заключенных на каторге оказался морфий. Но опять напоминаю, это XIX век, это не сегодняшние времена, и тогда только развивается тюремная система, морфий не совсем наркотик, а лечебное средство для восприятия многих. И они мучительно на глазах у других заключенных умирают, все четыре женщины, принявшие морфий.
Через день этому же примеру следуют и мужчины с Карийской каторги. Но проблема – они не нашли морфий. Но у них был опий. Но он был 1882 года производства, то есть уже семь лет прошло. И он оказался просроченным. То есть тех доз, которые приняли мужчины, было недостаточно. И даже мы не знаем точное количество тех людей, кто на мужской каторге принял опий. Все они в первый день оказываются живы. На следующий день еще двое из мужчин принимают намного больше опия и тоже умирают.
Всего 6 человек покончили с собой, до 20 человек участвовали в этой акции протеста. Это быстро становится известно не только в России, но и в мире. Тема насилия в Сибири в отношении российских политических заключенных становится одной из главных тем в западной прессе, касаемой России. К этому очень серьезные усилия прикладывает и американский журналист Кеннан. Он пишет книгу о Сибири, он там лично был, он рассказывает о положении заключенных и в том числе политических заключенных.
Кстати, его книга становится бестселлером в Америке. Он ездит с лекциями и собирает огромные залы, пользуется большой популярностью. Иногда он выступает прямо в костюме заключенного российского. И общественное мнение на Западе, в Америке, в Англии, оно прямо обсуждает жестокость русского правительства. Об этом говорят мировые медиа, об этом говорят известные люди. И в итоге правительству России приходится закрывать Карийскую каторгу под давлением общественного мнения, оправдываться. И вообще никаких случаев, похожих на карийскую трагедию, больше, к счастью, не происходит.
Тяжелый для меня ролик. Очень много, мне кажется, крайне сложной и тяжелой информации. Надеюсь, вы дослушали это до конца. На этом мы поставим точку в периоде революционеров-народников. Видите, мы сегодня перекинули уже мостик к эсерам. По сути, XIX век медленно закрывается в судах. У нас еще будет, я думаю, один ролик на эту тему. Но обязательно продолжим «Другой СССР».
Спасибо тем, кто досмотрел до конца. Наверное, это было сегодня не очень легко. Обязательно ставьте лайки, подписывайтесь на канал. И очень хотелось бы максимальное количество лайков и комментариев увидеть именно к сегодняшнему ролику. Мне кажется, самый тяжелый ролик из тех, которые я записывал. Прочитал очень много воспоминаний, описаний этой каторги. Это прям очень тяжело. И ты читаешь и понимаешь, что какие-то меры уже использовались потом в ГУЛАГе, некоторые меры дошли и до наших дней. Есть такая преемственность, никуда от нее, увы, не деться.
Спасибо большое за внимание. Подписывайтесь на Patreon. В самое ближайшее время новые ролики как о суде, так и про другой СССР. До свидания.