«Россия в судах» с Сергеем Смирновым: Дело Чернышевского
Правительство постепенно смягчает ему наказание, причём Чернышевскому ещё и не повезло. Дело в том, что он и раньше получил милость. Ему позволили бы вернуться, но начинаются покушения на царя…
Подписаться на канал Сергея Смирнова
Поддержать канал Сергея Смирнова
Привет, это Сергей Смирнов. Очередной исторический выпуск. Суды, Российская империя, но теперь новый император, Александр Второй. В прошлый раз мы говорили о петрашевцах, сегодня будем о них упоминать тоже. У нас один суд переходит в другой, ничего удивительного, к сожалению, в России это традиция – один суд превращается в другой. Суд над петрашевцами, 1849 год, и я уже говорил, что самыми мрачными годами правления Николая Первого были последние годы, так называемое мрачное семилетие. Закручены полностью все гайки, хотя общественность требует дискуссии, реформ, но царь, уже престарелый, запрещает абсолютно всё. Классический пример: Иван Тургенев, уже известный писатель, в 1852 году узнаёт, что умирает великий русский писатель, и он пишет некролог о Гоголе. Нормально, некролог, ничего такого в этом некрологе нет, и отправляет этот некролог в петербургскую газету. Петербургская газета говорит: «Не-не-не, никакого вам Гоголя, не надо нам Гоголя, обойдёмся как-то». Тургенев такой: «Как это, я написал некролог, я считаю его великим писателем». И он этот некролог отправляет в московскую газету, там его печатают – и Тургенев получает 30 суток ареста. Нет, реальные максимальные 30 суток, практически как сейчас. Его отправляют не в Сахарово, но почти в Сахарово. За что? За нарушение цензурных норм, потому что его первый некролог в Петербурге цензором был отвергнут, а раз он в Москве напечатал – то получай наказание. Ну если уже Иван Тургенев попадает под 30 суток – представляете себе, насколько у остальных дела нехорошо?
Нехорошо дела не только у общественности, а вообще у России. Николай вообще был абсолютно уверен в собственной неколебимости, в том, что он сильнее всех, и поэтому, когда он вступает в войну с Турцией, которая нам известна как Крымская. Он абсолютно уверен, что вот-вот будет победа, все его поддержат. Но как закончилась Крымская война, я думаю, вы все прекрасно знаете, позорное поражение. А почему же было поражение, почему? Ну про техническую отсталость мы прочитали в учебниках, или ещё прочитаете, кто ещё не читал учебник. Надеюсь, в учебнике Мединского прочитаете про техническую отсталость России, обязательно, это прекрасный учебник, очень рекомендую заранее. Так вот, коррупция – одна из огромных проблем при Николае Первом. И Крымская война, и остальное пронизаны коррупцией. В суде коррупция, чиновники берут взятки. Ладно чиновники, губернаторы берут взятки.
Николай заказывает социологическое исследование Третьему отделению, кто из его губернаторов не берёт взятки. И оказывается, что только двое не берут взятки, один потому, что и так уже слишком богатый человек, наверное, просто денег не было девать, а второй слишком честный. Вы думаете, Николай расстроился? Ну, наверное, немножко расстроился, но не особо. По крайней мере, что-то и как-то противодействовать коррупции он не торопился. В итоге – проигранная Крымская война, разворовано продовольствие, нет нормального оружия, и Николай во время осады Севастополя, когда российская армия показывает, что может только обороняться, умирает.
Новым царём становится Александр, его сын, известный как Александр Второй. Итак, в стране новый царь. Всем абсолютно очевидно, что нужны реформы, и самая главная ключевая реформа – это, конечно, крепостное право. Я в прошлый раз рассказывал, что Николай все свои 30 лет правления усиленно пытался провести реформу и освободить крестьян, но у него не получилось. Проклятые чиновники мешали царю, и он ничего не может с этим сделать, никакие секретные комитеты никаким образом не позволяют освободить крестьян, и это безусловно становится главной ключевой задачей нового царя Александра Второго.
Реформ ждут везде, во всех слоях общества. Крестьяне ждут освобождения, общество, общественность, как бы сейчас сказали, тоже ждут этих изменений. Но есть проблема: как сделать реформу крестьянскую так, чтобы она устроила, с одной стороны, помещиков, с другой – крестьян. Над этим бьются ну по крайней мере пять лет. Царь подгоняет реформу, помещики сопротивляются, ну как обычно у нас в России. Царь и народ против зажравшейся власти. Важно, что к моменту правления Александра Второго уже формируется общественное мнение. Кем же оно формируется в России? Во-первых, это литературные журналы. Самый авторитетный из них – «Современник», там печатаются не только произведения писателей, но и критика на их работы. Литературные критики становятся такими опиньон-мейкерами того времени. Одним из них был как раз Николай Гаврилович Чернышевский, о котором мы сегодня расскажем подробнее. С другой стороны, существует заграничная пресса эмигрантская, её возглавляет Александр Герцен, который именно во время правления Александра Второго начинает издавать «Колокол» – популярную газету, которая, с одной стороны, поддерживает реформы, которые начинают проводиться, с другой стороны, обрушивается с критикой на тех консерваторов, консервативные круги, которые замедляют реформу и вот эту вот перестройку Александра Второго.
Чем дольше ждут реформ и прежде всего освобождения от крепостного права, тем громче голоса тех, кто яростно критикует правительство. И здесь «Современник» и «Колокол». Безусловно, получают свои преимущества, молодёжь ориентируется, в основном, на них, мало того, и «Колокол», и «Современник» читают не только радикалы, но и молодёжь, которая хочет что-то изменить. «Колокол» читают все слои общества, «Колокол» читает даже царь. Теперь немножко о «Современнике», почему он становится таким важным и значимым. Дело в том, что «Современник» постепенно захватывают радикально настроенная молодёжь, литературные критики, среди которых выделяются, конечно же, Чернышевский и Добролюбов. Глава журнала, известный поэт Некрасов, некоторое время лавирует, чтобы в «Современнике» были и радикалы (в советское время их называют революционными демократами) Чернышевский и Добролюбов и с другой стороны западники и умеренны, ну типа того же Тургенева.
Но в итоге радикалы из «Современника» постепенно вытесняют умеренных. Тургенев ссорится с Чернышевским, они обмениваются едкими репликами, ссорится Тургенев потом с Добролюбовым, и вообще Тургенев, а он был острым на язык, помните, в прошлый раз, они называли Достоевского литературным прыщом. Так вот, он Чернышевского называет змеёй и говорит: «Ну ладно, вы просто змея, а вот Добролюбов, более молодой, он вообще очкастая змея». То есть, отношения в редакции «Современника» были прекрасные, как вы понимаете. Как ни странно, вот эти противоречия между умеренными и радикалами для «Современника» разрешаются в пользу радикалов.
Некрасов в какой-то момент, когда Тургенев к нему пришёл и говорит: «Или я, или они», думает, думает и говорит: «Они». Мало того, это решение было, как сейчас модно говорить, вполне себе менеджерское. Дело в том, что радикалов читают лучше, чем умеренных. Тираж «Современника» при яростной критике Чернышевского и Добролюбова растёт. Отдельно хочется сказать, что, раз у нас два оппозиционных листка, с одной стороны «Колокол», с другой «Современник», ну не могут быть в России хорошие отношения между двумя оппозиционерами, которые претендуют на лидерство. Разумеется, не могут быть. Герцен критикует слишком уж яростных радикалов, Чернышевский с Добролюбовым сидят в Петербурге и говорят: «Этот там за границей чего-то ничего не понимают, не понимают раскладов, как и что».
Немного забегая вперёд, хочу сказать, что, когда Александр освободил крестьян. То в Лондоне Герцен называет его освободителем и всячески приветствует, а Чернышевский и Добролюбов и весь «Современник» не очень приветствуют, делают, я бы сказал, не очень довольное лицо и вообще публикуют в номере, посвящённом освобождению от крепостного права, статьи про американских рабов-негров, намекая, что ничего вообще-то не изменилось. Для преодоления противоречий Чернышевский даже тайно едет в Лондон, но Чернышевский не понравился Герцену, Герцен не понравился Чернышевскому, так что ничего нового. Лидеры духовной оппозиции так и не могут найти общего языка.
Но перейдём к реформе. Крестьянская реформа, объявляет манифест Александр Второй в феврале 1861 года, и тут звенящая тишина. Помещики не знают, будут ли довольны крестьяне, крестьяне не понимают суть реформы в целом, реформой в том или ином виде недовольны все. И это очень хорошо понимает Чернышевский, и они так ухмыляются и говорят: «Ну мы-то давно предупреждали, что будет реформа так себе». Все в напряжении, других реформ пока нет, только крестьянская, и все не понимают, чего ждать, как это будет, крестьяне волнуются, какие-то считают, что царь подписал фальшивый манифест. Очень нервная обстановка весь этот год, и эту обстановку вполне поддерживают критические публикации в «Современнике», который всё больше бесит власти. С другой стороны, «Современник» становится всё популярнее, молодёжь считает Чернышевского и Добролюбова своими кумирами. Добролюбов, правда, умирает, 25 лет ему всего было, он очень рано умер. Чернышевский во время его похорон произносит речь, которую вполне можно назвать политической. Он сказал, что Добролюбов так быстро сгорел в том числе из-за этого климата, воздуха несвободы.
1862 год, все продолжают быть нервными, ожидать то ли крестьянских волнений, то ли революции. Кстати, не без оснований. Например, ожидали какого-то выступления от поляков. Через год в Польше действительно начинается восстание. В мае 1862 года в Петербурге страшные пожары. Сначала горит один район. Потом горит Апраксин двор, таких пожаров не было очень давно, и город наполняют слухи, что на самом деле это революционные студенты, они поджигают город, они готовят революцию. Начинается самая настоящая моральная паника. В газетах, в том числе либеральных, печатают обвинения студентов-радикалов в том, что они толкают Россию к революции, они уже начали действовать.
Именно в это время появляется прокламация «России молодой». Очень вовремя, очень жёсткая прокламация, написанная Петром Зычневским, но это выяснилось чуть позже. Но она очень жёсткая, там говорится о том, что вот, мы соберём силы, двинемся на Зимний дворец и буквально вырежем императорскую семью. Прямым текстом было сказано, представляете? С одной стороны, подарок, с другой – слухи о том, что это всё сделали революционеры-нигилисты, и именно в это время появляется такая прокламация.
Уровень моральной паники с оранжевого переходит на красный. На эту моральную панику ведутся очень многие. Один из примеров: кто у нас лидер молодёжи и радикалов? Понятно, Чернышевский, который несколько лет писал о том, что всякие эти либералы, откинуть надо эти либеральные умеренные взгляды, нужно всё дать народу. Он действительно лидер молодёжи. К нему как-то раз приходит писатель Фёдор Достоевский, относительно недавно освободившийся после того, как был осуждён по делу петрашевцев. Уже известный писатель, значимый, один из подающих надежды, он приходит к Чернышевскому и говорит ему примерно следующее: «Николай Гаврилович, пожалуйста, попросите вот эту молодёжь не поджигать Петербург». Чернышевский: «В смысле, я, вообще-то, никого не знаю».
Дальше есть две версии событий. Одна из них Достоевского, который через 10 лет говорил о том, что он сказал Чернышевскому: «Ну вы же имеете влияние на эту молодёжь, вы скажете пару слов, они успокоятся». Чернышевский гораздо более желчно говорил о Достоевском, что он поверил в эту версию, что они лично знакомы с Чернышевским, и он ли чуть ли не отдаёт им приказы. Ну если Достоевский, который недавно был осуждён по делу петрашевцев, верит, что Чернышевский буквально подталкивает эту молодёжь к поджогам – то представляете, что происходит с другими людьми, которые всерьёз считают, что Чернышевский – главная причина этих страшных пожаров в Петербурге?
Летом атмосфера просто становится крайне нервной. Правительство закрывает «Современник» на 8 месяцев. Довольно странное решение. В законе написано, что по цензурным соображениям издание может быть приостановлено на 8 месяцев, то есть, «Современник» не закрыт, но приостановлен, и над Чернышевским, как принято было говорить раньше, сгущаются тучи. Очень плохое выражение, на самом деле, но по факту так и происходит. Он понимает, что за ним следят жандармы, он понимает, что многие из его знакомых либо уже под контролем полиции, либо подозреваются полицией в революционных настроениях, да и сам Чернышевский, надо сказать, тоже не сидит без дела. Чернышевский ведёт революционную деятельность и пытается, с одной стороны, показать себя таким критиком, который далёк от политики, а с другой стороны, ему надо поддерживать авторитет среди молодёжи, и он это в целом, безусловно, делает. Журнал «Современник» закрыт, что делать Чернышевскому, не очень понятно, он чувствует, конечно же, и слежку, и особое внимание от Третьего отделения.
Однажды к Чернышевскому является адъютант генерал-губернатора Петербурга Суворова и говорит: «Николай Гаврилович, пожалуйста, начальник просил передать ,чтобы вы уезжали из страны». Чернышевский: «Как уезжали из страны? Начнём с того, что мне просто не дадут загранпаспорт». Действительно, политический оппонент власти, слишком популярный среди радикалов, паспорт могут и не дать. Адъютант его заверяет: «Всё будет нормально, мы даже довезём вас до границы. – А что вы вообще за меня вписываетесь, какой толк генерал-губернатору Суворову за меня вписываться?». Адъютант отвечает, что его начальник считает, что Чернышевского вот-вот арестуют, и он был прав. И из-за ареста Чернышевского тень ляжет на царя, а сам Суворов, губернатор Санкт-Петербурга, личный друг царя, и он не хотел бы такой репутации для самодержавного правителя. Чернышевский думает – и отказывается: «Ну куда я поеду? Тем более, нет никаких улик, никаких доказательств». Чернышевский ничего не делает открыто, поэтому он решает остаться в России.
Так часто бывает в политических делах, аресту Чернышевского предшествует жалоба возмущённых граждан. Кто-то пишет в Третье отделение о том, что Чернышевский – страшный заговорщик, социалист и, мне очень нравится выражение, коновод молодёжи. От слова «конь», да-да, вот это слово я почему-то очень хорошо запомнил. Запомните это слово. Дело в том, что во всех документах и последующем приговоре оно тоже будет.
Для ареста Чернышевского нужен повод. А если повод нужен – то он найдётся, поводом служит письмо Герцена Серно-Соловьевичу, это был один из организаторов первой нелегальной молодёжной организации в России «Земля и воля». Не путать со второй «Землёй и волей», в нас в России была «Земля и воля» №1 и «Земля и воля» №2, о второй мы тоже обязательно поговорим. В письме Герцен пишет то, что в целом пишет и на страницах «Колокола»: если «Современник» закрыли в России, то давайте его начнём издавать за рубежом. Это письмо даёт повод начать проверку связей Герцена и Чернышевского. Не получает ли Чернышевский указаний из Лондона по раскачиванию ситуации в Москве?
У Чернышевского проходит обыск, он арестован и помещён в крепость. Обвинения изначально в связи с Лондоном, и второе обвинение, Чернышевский – автор прокламации «Барским крестьянам от их благожелателей поклон». О ней поговорим поподробнее, она становится ключевым обвинением в деле Чернышевского, и сразу, немножко забегая вперёд, скажу: Чернышевский всячески отказывался от своего авторства, и только в советское время, в семидесятых, спустя 100 лет всё-таки было доказано, что автором этой прокламации всё-таки был Чернышевский. То есть, посадили его за прокламацию, которую он писал, но при этом у царского правительства не было никаких доказательств авторства Чернышевского – кроме ощущений. Ну, немножко в сторону, но тем не менее: это вообще очень похоже на сегодняшний день. Вот это ты сделал, доказательств у нас нет, но мы тебя всё равно посадим. Вот эта логика полиции, силовиков, она работает до сих пор в России.
Несколько слов о прокламации. Она была написана после манифеста об освобождении крестьян, причём в нарочито простонародном духе простыми словами, якобы от лица человека, который близок к крестьянству. Ну вот некоторые цитаты: «Ждали вы, что даст вам царь воля? Вот вам и вышла воля. Хороша ли вам воля, какую дал вам царь? Сами вы теперь знаете, много тут рассказывать нечего». Там дальше идут такие объяснения, что за границей всё хорошо, а в России всё плохо.
Ну и вот ещё одна из цитат, очень важная: «Так вот оно, почему по царскому-то манифесту да по указам дело поведено, не к воле, а к тому оно идёт, чтобы в вечную кабалу вас помещики взяли. Да ещё в такую кабалу, которая гораздо и гораздо хуже нонешней. А не знал ли царь что ли, какое дело он делает? Да вы посудите сами, мудрёно ли это разобрать? Значит, знал, ну и рассуждайте, чего надеяться вам на него. Оболгал он вас, обольстил он вас, не дождётесь вы от него воли, какой вам надобно. А почему не дождётесь от него, тоже рассудить можно».
Представляете, какой прямой выпад в отношении царя? Он виноват, больше нельзя говорить: «Царь и народ против зарвавшейся власти», Чернышевский в своей прокламации прямо нападает на царя. Но, как я и говорил, у правительства вообще нет никаких доказательств, что Чернышевский – автор прокламации, он вообще-то был вполне себе аккуратным человеком, ничего не оставлял. Прокламацию находят у ближайшего соратника Чернышевского Михайлова, его осуждают по другому делу, там были уже тайные типографии, но на Чернышевского нет ничего – никак он не связан с прокламациями.
Что же делать следствию? Обвинять в связи с Герценом? Вообще ничего подобного, Герцен открыто пишет в «Колоколе»: «Давайте «Современник» сделаем здесь». В пожарах обвинить Чернышевского было бы, конечно, очень здорово и круто, это была бы мечта правительства, но там связи вообще нет никакой. По пожарам в Петербурге арестовывают группу молодёжи, так называемый процесс тридцати двух. Их пытаются обвинить в пожарах, но там невозможно ничего доказать, и там половину оправдывают, а половина получает роли за антиправительственные взгляды и высказывания. Никого нет виновных в пожарах, это, кстати, даёт основания Герцену тоже выставить любимую версию нашей оппозиции, что виноваты в пожарах кто? Правильно, царское правительство. Буквально Третье отделение поджигает Санкт-Петербург.
Чернышевский несколько месяцев сидит в крепости, никаких допросов, никаких, как бы сейчас принято говорить, следственных действий, Чернышевский недоумевает – почему так? Он требует, чтобы ему предъявили какие-то обвинения, но ничего не происходит, потому что правительство думает, что сделать с Чернышевским. И именно в заключении Чернышевский пишет свою знаменитую книгу «Что делать?» Во время подготовки ролика я прочитал «Что делать?» Помимо «Что делать?» я прочитал, наверное, главного антипода Чернышевского и конкретно главу из романа «Дар» Набокова, которая, мне кажется, вся книга Набокова – это большой анти-Чернышевский, извините, у нас будет пара минут вопросов литературы и несколько слов об этой книге.
Давайте сразу вам скажу, книга Чернышевского как роман, как литературное произведение, как бы помягче сказать, ну не супер, мягко говоря. как бы несколько странное производит впечатление, особенно в 2021 году, с одной стороны. С другой стороны, ну так вышло, с таким идейным основателем магазина «Фаланстер» я обменялся буквально короткой фразой о романе «Что делать?», с Борисом Куприяновым, и он, мне кажется, подобрал очень точное, короткое, но очень точное описание книги Чернышевского «Что делать?»: «Как роман, это не очень, зато какое влияние на всё, что вокруг этого произведения, оказывало на всё общество». Он сравнил эту книгу с Айн Рэнд, «Атлант расправил плечи», прошу прощения, такая же плохая литература – и настолько же серьёзное влияние на умы поколений. Я не буду описывать этот роман, каждый найдёт что-то интересное себе, но я был поражён, насколько он феминистски звучит в 2021 году. Вот если феминистки хотят найти корень в феминизме, в роли женщин, очень советую «Что делать?». Это прямо феминистский роман, главная героиня женщина, эмансипированная женщина, которая главнее всех мужчин вокруг, и она главная героиня. И про домашнее насилие там есть, и как покинуть дом. Феминисткам крайне рекомендую, это действительно любопытное с точки зрения основ феминизма и основ русского феминизма произведение.
Буквально несколько слов про Набокова, которого настолько беспредельно, я уверен, раздражал Чернышевский своей прямолинейностью, публицистической графоманией, что ли, такой вот абсолютной твердолобостью и таким влиянием на всю молодёжь, потому что вся молодёжь прочитала «Что делать?» и решила быть как герои романа, что нужна революция, что нужны новые люди, что нужны большие свершения. Одним из этих людей, кстати, был и Владимир Ильич Ленин. Он был фанатом «Что делать?». Один из героев романа, Рахметов, был идеал для подражания для Владимира Ильича. Ленин очень любил Чернышевского, кстати, с Чернышевским это сыграло злую шутку в советское время. Меня заставляли читать Чернышевского в школе, плохой роман, ты вообще не понимаешь контекста, и, конечно, в ужасе, там Чернышевский пишет-пишет, потом раз – и начинает разговаривать с читателем, такой публицистический приём. «Читатели, а знаете ли вы, что…». И вот это примерно так у Чернышевского. Интересно другое: сам Чернышевский, во-первых, был человеком желчным, но при этом самокритичным и ироничным, и, вообще-то, он понимал, что он отнюдь не супер-автор и не супер-писатель, и поэтому он вполне серьёзно говорил, что я-то понимаю, что это так себе литературное произведение.
У Набокова есть литературное произведение, и есть замечательная версия, не могу её не привести, о том, что Чернышевский на самом деле так быстро написал роман, потому что он очень боялся, что расшифруют его записные книжки. Они зашифрованы были такими простыми кодами, и решил на основе этих записных книжек быстренько в заключении написать роман и сказать: «Не-не, записные книжки – это просто подготовка к роману, это не про то, что нам нужны молодёжь, революция, социалистические идеи – не-не-не, я роман пишу». Это хорошее объяснение, очень простое. Вообще для критики Чернышевского очень рекомендую Набокова, он, конечно, там полностью такое разоблачение Чернышевского именно эстетическое. С одной стороны, понятно, Набоков писал для эмиграции, у него были все основания ненавидеть Чернышевского за его роман, за то огромное влияние, которое имел для всей истории России и на всю революционную молодёжь.
Ещё немного о судьбе романа. Дело в том, что роман написан крайне своеобразно, там он начинается с Роскомнадзора, надеюсь, вы поймёте, о чём идёт речь, прямо начинается со случая Роскомнадзора. И он так построен, когда он начал публиковаться в «Современнике», а «Современник» спустя 8 месяцев открыли, то он реально вышел: первая часть, вторая часть, все думали: «Чё это Чернышевский написал любовный роман? Когда вышла третья часть, последняя, все такие, посмотрели первую часть, посмотрели вторую часть, уволили цензора, который читал этот роман, уволили всех, кто отвечал за цензуру и сказали: «Вы чего, вы чего допустили тут у нас просто революционную пропаганду?» «Что делать?» был запрещён в Российской империи до 1905 года, он был запрещён, примерно как у нас были запрещены телеграм-каналы и вообще Телеграм. В том смысле, что кто хотел читать Чернышевского, тот, разумеется, его прочитал. Он был практически в свободном доступе, но официально был запрещён. Вот Ленин, например, совершенно спокойно читает «Что делать?», как и сотни и тысячи других молодых людей.
Но всё-таки вернёмся к делу, каким-то образом Чернышевского же надо как-то обвинять. Ну он автор этой страшной прокламации, но нет ничего. Понятно, что суд своеобразный, что нет никаких присяжных, ещё судебной реформы нет, тем не менее, какие-то доказательства должны быть, а Чернышевский занял какую-то линию обороны и говорит, это не я, никаких обвинений у вас нет, всё ложное. Поэтому правительству приходится выкручиваться, и на помощь приходит человек, который уже выступал обвинителем на другому процессе.
У Михайлова, у соратника Чернышевского по «Современнику», это такой бывший офицер Всеволод Костомаров, который был в кружке Чернышевского, они были знакомы, он говорил, что он переводчик, такой любитель литературы, высказывал вполне себе прогрессивные демократические взгляды. Он вызвался сделать подпольную типографию, он был задержан, его разжаловали из офицеров в солдаты и должны были сослать на Кавказ. Он пишет письмо в какой-то момент, где жалуется на всех вот вокруг, что они виновны в его злоключениях, где он из офицеров разжалованы в солдаты, прямо ужасно совершенно, и это письмо доходит Третьему отделению, они видят там фамилию Чернышевского и говорят: «Ты – именно тот, кто нам нужен, тот самый человек, который и разоблачит этого страшного революционера». Чернышевский сидит в тюрьме, и тут появляется тот самый Костомаров, и где-то находят записку, якобы переданную Чернышевским Костомарову о том, что в прокламации надо исправить пару слов.
И тут начинается история, связанная с графологией, с анализом почерка. Дело в том, что Чернышевский говорит: «Это не мой почерк». Правительство говорит: «Нет, это ваш почерк». И вокруг этого начинается борьба в этом деле. Чернышевский пишет большое исследование о том, что это не мой почерк, буквы наклонены иначе, и, между прочим, это исследование Чернышевского входит во все учебники по графологии. Я вот читал книги, прямо в начале: «Вот Чернышевский написал большое исследование, оно и стало основой для дальнейшей графологии». Следствию кажется, что один Костомаров, его записка, да ещё записанная карандашом, это как-то неуверенно. Нужен был второй свидетель.
Найден был второй свидетель, он якобы видел, как Костомаров с Чернышевским гуляют по саду, и Чернышевский говорит Костомарову: «Барским крестьянам от их благожелателей поклон». Это был мещанин Яковлев, он якобы видел момент этой беседы. Следствие такое: «Ну вот смотрите, второй человек подтверждает, всё складывается, Чернышевский во всём виноват». Яковлев даёт показания, ему надо было ехать в Петербург, но он умудряется во время поездки напиться, подебоширить, попасть там в вытрезвитель, не вытрезвитель, как он тогда назывался, но люди, которые с ним тогда сидели, пишут, что он нам рассказывал, что ему заплатили денег, чтобы он дал показания на Чернышевского, чтобы он сказал, что он видел его с этим Костомаровым, а он знать не знает, кто это такой. И это письмо люди пишут Некрасову, редактору «Современника», и следствие такое: «Какой же идиот, взял и всё нам завалил, вторую буквально важную улику». И так этот Яковлев, этот мещанин, то ли свидетель, то ли не свидетель – но он звучит крайне неубедительно. Сам говорит сначала, что видел кого-то, а потом рассказывает, что его за деньги просили оболгать незнакомого человека.
Вы будете смеяться, но следствию и этого мало, появляется новая записка, теперь якобы написанная Чернышевским Алексею Николаевичу. Что за Алексей Николаевич, непонятно. А записка такая решительная, буквально из серии «Готовьте оружие, сейчас мы будем тут начинать революцию». Ну. На самом деле, не совсем так, но близко к этому. Они думают, что же это за человек, и понимают, что это поэт Плещеев, что это ему пишет Чернышевский такую боевую записку. А Плещеев, между прочим, человек, помните, что я говорил, что один суд переходит в другой? Он человек, который был приговорён к смертной казни по делу петрашевцев. Он был сослан в солдаты, он долго был солдатом, он с трудом возвращается в Петербург спустя десятилетие, продолжает, безусловно, сочувствовать вот этим радикалам, молодым людям, которые требуют изменений. Так вот, эта записка якобы направлена к нему. Плещеева вызывает следствие, говорит: «Вам записка, получали её? – Нет, понятия не имею. – Ну хоть Чернышевский писал? – Да вроде нет». Чернышевскому показывают записку: «Ваша? – Нет, конечно, это не мой почерк», – и опять начинает доказывать. Следствие: «Да что ж такое, ну никак у нас ничего не получается».
И в итоге следователи пытаются из вот этих аргументов, которые сами по себе так себе, всё-таки сделать общее обвинение Чернышевскому, и даже назначают, внимание, экспертизу записок. Экспертов-то нет, никаких специалистов по графологии нет. Чернышевский, правда, уже опубликовал свою работу, но тем не менее. Тогда они привлекают в качестве экспертов, внимание, судейских секретарей. Сразу 8 человек, им дают записки. И тут буквально как движение на рынках, оно разнонаправленное. Какие-то эксперты говорят, что в паре букв есть сходство с почерком Чернышевского, а в других нет. Трое вообще не приходят ни к каким выводам, двое говорят – нет, нет, это писал Чернышевский. Крайне неудачная экспертиза для следствия. Они назначают новую, они анализируют больше почерка Чернышевского, но объясняют в конце концов судебным секретарям, что от них требуется. В итоге объединяют буквы, которые каждому из секретарей показались похожими на почерк Чернышевского в единое количество букв, и приходят к выводу, что 12 букв из вот этих писем похожи на почерк Чернышевского из 25. То есть, меньше половины букв похожи – и это становится основанием для обвинительного приговора по делу Чернышевского.
В таком случае хочется послушать, наверное, не советское мнение. Вообще, интересно, конечно, в Советском союзе Чернышевский, с одной стороны, был революционером, конспиратором, организатором молодёжи, любимцем Ленина. А с другой стороны, был полностью невиновен. Ну, то есть, честно говоря, советскую критическую оценку – к сожалению, приходится ей не очень доверять. Поэтому в деле об экспертизе и об этом обвинении стоит положиться на Владимира Соловьёва. Нет-нет, не на того Соловьёва, который на озере Комо, а на известного философа, богослова, которого явно трудно было заподозрить в симпатии к Чернышевскому, к революционерам, он был ближе, ну, как мне кажется, к Набокову. И то он писал в письмах, что ему пришлось ознакомиться с экспертизой по делу Чернышевского, и, конечно, она не выдерживает никакой критики, что это, конечно, полностью незаконный акт, никаких доказательств на Чернышевского не было. Ещё раз подчёркиваю, это пишет человек, весьма далёкий как от революции, так и от взглядов Чернышевского.
В итоге Сенат, который расследует дело Чернышевского – а суд, подчёркиваю, не был ни прозрачным, ни каким-то публичным, приходит к выводу о виновности писателя и критика. На основании вот этой экспертизы, по сути. И приходит к выводу, что прокламацию писал Чернышевский, но при этом оправдывает писателя по обвинению в связи с Герценом. Видите, суд разобрался. При этом наказание максимально жёсткое: 14 лет каторги и вечное поселение в Сибири. Ну, по традиции того времени Александр Второй заменяет 14 лет каторги на 7 лет каторги и вечное поселение в Сибири. Чернышевского публично казнят, но не казнью, как мы привыкли, а так называемой гражданской казнью, когда лишают всех прав дворянина, шпагу переламывают над ним.
На гражданскую казнь Чернышевского собирается очень много людей, и обычно никто не сочувствует жертвам – ну, потому что это преступники, прежде всего, их осуждают. Посмотреть на казнь Чернышевского собирается очень много людей – и полное сочувствие. Все понимают, насколько несправедлив приговор, все понимают, что Чернышевского судили не за конкретное преступление, а только за то, что он был таким лидером радикально настроенной молодёжи, которая хочет максимально быстрых изменений. На гражданской казни Чернышевскому даже бросают цветы, то есть, настолько массовая поддержка, что само наказание – это наказание не для самого Чернышевского, а для всего общества. Чернышевского отправляют в Сибирь, первой точкой для Чернышевского становится город Усолье в Иркутской области современной. И надо же так быть, что именно во время пребывания там Чернышевского в Усолье находится и другой революционер, Пётр Зычневский. Тот самый автор прокламации «Россия молодая», по сути, за которую Чернышевского наказывают той страшной 14-летней, потом 7-летней каторгой.
Чернышевского продолжают считать безусловным лидером радикальной молодёжи, ну или правильно, наверное, сказать лидером оппозиции. Революционеры дважды пытаются освободить Чернышевского из ссылки. Первая попытка – это Герман Лопатин, человек, который перевёл на русский язык «Капитал» Маркса, но его попытка проваливается, ничего не удаётся. Вторая попытка тоже была неудачная, но её осуществляет другой революционер, Ипполит Мышкин. О, это очень интересный человек, я о нём обязательно расскажу в следующих выпусках – но всё-таки мы немножко останавливаемся, потому что дальше история про Чернышевского крайне грустная и тяжёлая. Чернышевский тяжело отбывал наказание в Сибири, он не пишет больше ни одного значимого произведения.
Какие-то романы, которые он там писал, он отправляет своим единомышленникам в Россию, какие-то из них вообще не попадают в печать, какие-то изданы, но не вызывают вообще никакого эффекта – то есть, реально Чернышевский жил довольно долго, но никакого влияния он больше не имеет, был человеком, безусловно, надломленным вот этим несправедливым задержанием, арестом, а потом каторгой. Чернышевский очень много времени провёл в Сибири в очень тяжёлых условиях, большую часть каторги, ссылки он проводит в Вилючинске с очень тяжёлыми условиями для жизни. Он постоянно жалуется. Я не хочу сейчас залезать в семейную жизнь Чернышевского, потому что это отдельная тема для исследования. Он пишет жене, жена к нему не очень спешит, то есть, он вообще производит впечатление такого глубоко несчастного человека.
Правительство постепенно смягчает ему наказание, причём Чернышевскому ещё и не повезло. Дело в том, что он и раньше получил милость. Ему позволили бы вернуться, но начинаются покушения на царя. 1866 год, первое покушение на царя Каракозова, а Чернышевского продолжают считать лидером той самой радикальной молодёжи, поэтому держат максимально далеко от столицы. Вообще, мне кажется, история Чернышевского, суд над ним, потом трагические вот эти 25 лет на каторге в Сибири, вообще очень русская история. Его же наказывают за что? За критику правительства, за то, что он претендовал на лидерство в среде вот этой радикальной молодёжи, и за то, что он посмел сделать вызов императору и написал о нём очень нехорошие слова в прокламации. За это человека надо стереть в порошок, уничтожить и ничего от него по сути не оставить.
Возможно, это слишком большой допуск, но мне кажется, процесс над Чернышевским, вот это вот судилище над ним, повлияло на то, что правительство запускает судебную реформу, одну из самых глубоких в истории России. Очень серьёзные преобразования, суд присяжных, адвокаты. Чернышевскому немного не повезло, его осудили раньше, у него не было никаких шансов вот в этом суде при таком настрое против него и царя. И царских чиновников. Я же обещал, что один суд будет плавно перетекать в другой. Видите, петрашевцы, Достоевский, Плещеев – они есть в деле Чернышевского.
В ближайшее время, я очень надеюсь, у нас будут новые ролики на тему суда в России. Тем более, у нас теперь суд присяжных, всё будет интереснее, так что подписывайтесь на канал, ставьте лайки, оставляйте комментарии, спасибо большое.