«Вечерний разговор» с Андреем Васильевым
Придут какие-нибудь англосаксы, мировая закулиса и скажут: «Знаете, ребят, сдайте сюда всё ваше ядерное оружие, если оно осталось. И опоясывайтесь колючей проволокой, и стройте там Северную Корею. И в гробу мы вас видали».
Например, такой исход войны может быть…
Д. ГАВРИЛОВ: Журналистика в России закончилась?
А. ВАСИЛЬЕВ: Да.
Д. ГАВРИЛОВ: В своей профессии шли на компромиссы? Как часто?
А. ВАСИЛЬЕВ: Все время.
Д. ГАВРИЛОВ: Вы продолжаете считать Колесникова одним из лучших журналистов России сейчас?
А. ВАСИЛЬЕВ: Ему очень помогла война.
Д. ГАВРИЛОВ: Сожалеете о газете «Не дай Бог!»?
А. ВАСИЛЬЕВ: Нет. Это был просто прикол.
Д. ГАВРИЛОВ: Когда закончится война?
А. ВАСИЛЬЕВ: Если вам кто-нибудь скажет, когда она закончится, этот человек врет.
Д. ГАВРИЛОВ: Вы давно переехали в Латвию?
А. ВАСИЛЬЕВ: Ну, как сказать. Я купил здесь недвижимость в 2007 году. А купил ее тоже не просто так, потому что у меня полно друзей было. Почему-то я очень любил и даже при советской власти я придумывал себе командировки в Латвию, чтобы сюда приезжать на халяву как бы, за казенный счет. И я вообще очень любил. Ну, начиная, видимо, наверное, когда меня сюда маленьким возили на лето. Почему-то у меня связь с Латвией была…
Д. ГАВРИЛОВ: То есть для вас родные такие места, с самого детства знакомые.
А. ВАСИЛЬЕВ: Да, да. Вплоть до того, что я тут ездил на две недели на Карибы в Новый год. Здесь холод был собачий, а там солнышко, волны, океан, Карибское море. И где-то последние 4-5 дней я думал, скорее бы домой в Латвию. Ну, в Юрмалу. Хотя тут, конечно, ничего хорошего зимой-то. Ну вот так. Видимо, какая-то родина. Знаете, есть такое понятие романтическое «вторая родина». Вот такая вот получилась. К сожалению, вместо первой.
Д. ГАВРИЛОВ: А когда вы здесь обосновались? Когда обосновались здесь и начали постоянно жить?
А. ВАСИЛЬЕВ: Ну, когда я купил…
Д. ГАВРИЛОВ: После Крыма?
А. ВАСИЛЬЕВ: Нет, нет. Когда у меня кончились дела, в общем, по большому счету в Москве, когда мы ушли из регулярного интернет-эфира с «Гражданином поэтом» и были только концерты, а они были, как правило, весной и осенью. Вот я приезжал на полтора месяца весной и на полтора месяца осенью готовить концерты, выступать опять же там в России. Ну вот так я три месяца по делам был в Москве, а остальное время, в общем, базировался тут.
Д. ГАВРИЛОВ: Вы можете сказать, кто ваши соседи?
А. ВАСИЛЬЕВ: Это некорректно. Это, конечно, было бы дико интересно.
Д. ГАВРИЛОВ: Я не знаю, чиновники есть среди них?
А. ВАСИЛЬЕВ: Короче, по моему же адресу у нас есть старинный дом и хайтековский. И вот в хайтековском живут два моих: один – просто друг мой много лет, он сюда не может приехать, потому что он под санкциями, а другой – хороший приятель с очень громкой фамилией.
Д. ГАВРИЛОВ: Чиновники? Или это предприниматели?
А. ВАСИЛЬЕВ: В начале были предприниматели, сейчас чиновники. И не могут приехать, потому что под санкциями.
Д. ГАВРИЛОВ: А вот этот дом со скульптурой Петра – это что за местная достопримечательность?
А. ВАСИЛЬЕВ: Это местный бизнесмен. Это достопримечательность такая. Это металлург, довольно богатый человек. Он этого Петра хотел куда-то поставить где-то там в Риге. И президент сказал ему: «Знаешь что, ставь у себя на участке этого Петра».
Д. ГАВРИЛОВ: Там несколько Петров стоит императоров.
А. ВАСИЛЬЕВ: Там один – макет, а другой – вот этот. Это, знаете, как Церетели все время пытался свою статую Колумба Сан-Франциско подарить, еще кому-то подарить. Везде его послали на хрен. Тогда он приделал к Колумбу голову Петра – и стоит на стрелке Красного Октября. Вот так же вот с своим Петром I куда-то совался-совался тут. Его послали на хрен. Ну, поставил дома. Но зато у нас местная достопримечательность. У нас не так много их.
Д. ГАВРИЛОВ: По Москве скучаете?
А. ВАСИЛЬЕВ: Нет. Совсем. Хотя я москвич в четвертом поколении все дела, всю Москву облазил пешком.
Д. ГАВРИЛОВ: А как вы для себя это объясняете, что не тянет вообще?
А. ВАСИЛЬЕВ: Потому что это не моя Москва. Собянинская Москва никакого отношения ко мне не имеет. Причем я не говорю, что плохая или хорошая. Кстати, когда приезжают какие-то гости в столицу, как говорят, они говорят: «Ни фига себе классный город». И может, он классный, может, он даже удобный, но он не мой. То есть даже Лужкову не удалось убить Москву как таковую, условно говоря, историческую Москву. Я говорю не про 800 лет, а про 70-е годы. Ну, какая-то преемственность. Как бы Лужков ее очень сильно подпортил, а Собянин добил. И у меня никакой родственной связи нет практически.
Д. ГАВРИЛОВ: То есть когда началась переукладка плитки, вот это вот все, вы поняли, что что-то не то.
А. ВАСИЛЬЕВ: Ну да. Тротуары шириной с этот пляж. Где-то они, может, и хорошо, а где-то это идиотизм. Ну вот так. И вообще он не мой.
Д. ГАВРИЛОВ: А какую вы Москву хотели бы?
А. ВАСИЛЬЕВ: Приезжаю я в Лондон. Я же туда очень много лет ездил по работе. И, как вы знаете, Березовский был мой босс. Там меняются времена, построили очень много каких-то новых домов, спорных, наверное, начиная с этого «огурца» Фостера. Но Лондон остался Лондоном за эти, условно говоря, 20 с лишним лет, которые я туда ездил регулярно. У меня там и жена жила довольно долго, лет семь, дочка училась. Но он остается Лондоном. А Москва в какой-то момент перестала быть Москвой, как я ее чувствую.
Д. ГАВРИЛОВ: То есть вы не считаете, что этот город стал удобным?
А. ВАСИЛЬЕВ: Наверное, наверное. Но я же не об этом говорю. Это вообще такое типичное старческое брюзжание.
Д. ГАВРИЛОВ: Верните Москву. Или как там? Верните мой 2007-й и верните мою Москву детства.
А. ВАСИЛЬЕВ: Верните границы 1991 года.
Д. ГАВРИЛОВ: Да-да-да, из этой серии.
А. ВАСИЛЬЕВ: Не, ну это, конечно, какое-то старческое брюзжание. Повторяю, какие-то приезжие, когда приезжают на выходные какие-то – но это я все говорю, наверное, о довоенной истории – они говорят: «Ни фига себе классный город». Наверное, да. Он, может, и удобный. Наверное, даже удобный. Но просто не мой. Поэтому сейчас у меня такой темы даже нет. Что мне там делать? А мама моя там. Правда, ей 94 года скоро исполнится.
Д. ГАВРИЛОВ: Вы были недавно, как я понимаю. В прошлом году, да?
А. ВАСИЛЬЕВ: Ну как недавно? Год назад я был.
Д. ГАВРИЛОВ: Сразу после.
А. ВАСИЛЬЕВ: Ну, в общем, да.
Д. ГАВРИЛОВ: Получается, что спустя несколько месяцев после начала войны.
А. ВАСИЛЬЕВ: Но теперь уже не светит мне туда.
Д. ГАВРИЛОВ: Почему? Боитесь, опасаетесь?
А. ВАСИЛЬЕВ: Ну, умные люди сказали, что не стоит мне туда.
Д. ГАВРИЛОВ: Уголовное дело светит?
А. ВАСИЛЬЕВ: Нет, его сейчас пока нет, но умные люди сказали.
Д. ГАВРИЛОВ: А кто это такие умные люди?
А. ВАСИЛЬЕВ: Есть умные люди. Ну хорошо, компетентные. Но я что, называть вам буду этих людей?
Д. ГАВРИЛОВ: Я когда думал поехать в Россию, я пытался узнать, там есть ли что. Мне сказали: «Никак ты не узнаешь». Но это невозможно вообще проверить.
А. ВАСИЛЬЕВ: Но у меня же связи олдовые.
Д. ГАВРИЛОВ: Ну, я понимаю.
А. ВАСИЛЬЕВ: Понимаете, да. Поэтому я, в общем, доверяю тем компетентным людям, которые мне не советуют.
Д. ГАВРИЛОВ: А эти люди сейчас во власти, как я понимаю.
А. ВАСИЛЬЕВ: Ну, около, скажем так.
Д. ГАВРИЛОВ: Что они говорят о войне вообще? Как?
А. ВАСИЛЬЕВ: Вы с ума сошли? Я не могу говорить с людьми по телефону. Я могу говорить: «Как здоровье?»
Д. ГАВРИЛОВ: В мессенджере, в Сигнале.
А. ВАСИЛЬЕВ: Вы верите?
Д. ГАВРИЛОВ: Нет.
А. ВАСИЛЬЕВ: Вы верите в анонимность Сигнала?
Д. ГАВРИЛОВ: Не верю.
А. ВАСИЛЬЕВ: Ну вот. Ну просто зачем подставлять людей? Поэтому мы поздравляем с днем рождения или «как мама?», «как что?». Ну, примерно.
Д. ГАВРИЛОВ: А чем вы здесь занимаетесь, в Латвии?
А. ВАСИЛЬЕВ: Ничем. Я пенсионер. Когда я занимался «Гражданином поэтом», тут два с половиной месяца было напряженной работы. И, конечно, это очень клево и плюс ностальгия. Но я очень жаловался своему сыну. Я говорил: «За что мне это?» То есть я вставал рано. Там сын говорил маме своей: «Слушай, я просыпаюсь – он за компьютером сидит. Санитаров, что ли, вызвать?» Но, в сущности, у меня, конечно, пенсионерская такая тема. И, в общем, она для меня достаточно комфортная.
Д. ГАВРИЛОВ: После начала войны вы почувствовали изменения? Изменилось ли отношение к вам как к россиянину?
А. ВАСИЛЬЕВ: Нет, я, конечно, это не почувствовал лично на себе. Наверное, это не очень корректная тема.
Д. ГАВРИЛОВ: Ну, это понятно.
А. ВАСИЛЬЕВ: Но ко мне нет. Вот просто нигде. Я где там был, в Испании, все время же езжу куда-то там, в том же Лондоне моем любимом…
Д. ГАВРИЛОВ: Но к вам относятся как к Андрею Васильеву все-таки, наверное, а не как к россиянину.
А. ВАСИЛЬЕВ: Нет, здесь-то меня, конечно, знает каждая собака на этих 10 километрах Юрмалы. Ну, в Вильнюсе. Кстати сказать, когда началась война, я был в Вильнюсе. Очень, кстати, классная история. А почему я уехал немедленно в Вильнюс? Потому что я понял, что я прилипну к телевизору и это будет просто такой дурдом. И я думаю, куда-нибудь поеду, просто чтобы не сидеть перед ним и не щелкать там.
Д. ГАВРИЛОВ: Просто оторваться…
А. ВАСИЛЬЕВ: Оторваться от телевизора, да. И где-то на второй день в Вильнюсе меня пробило адски, у меня просто началась истерика ночью. Причем я был в каком-то клубе ночном. И как вы понимаете, там средний возраст – 23 года. Ну, в общем, такой блядодром. И прямо у меня истерика началась. Причем это была уже вторая ночь после войны. И вот если бы у меня был паспорт, я бы, как дешевый клоун, сжег бы паспорт. Просто у меня не было его в кармане. То есть вот такая настоящая истерика.
И вот, кстати, эти люди, которые там были, а вы знаете, в Вильнюсе говорят гораздо хуже по-русски, чем в Риге, и молодежь, и могли бы сказать: «Знаешь, дедушка, иди отсюда нахрен вообще». И меня стали как-то утешать, мне что-то бесплатно наливали, со мной пытались говорить по-русски там два каких-то негр. По-русски! Я говорю: «Ребята, давайте лучше по-английски. У вас такой русский – вообще ничего не понимаю». И когда наутро я все-таки очнулся, я понял – ни фига себе. То есть я мог ожидать реакцию справедливую. Я мог ожидать реакцию «иди отсюда нахрен». Ну, правда же. И, в общем, трудно осуждать. Тем более не моя тусовка совсем.
И вот я подумал, что меня прям успокаивали, там наливали что-то. А вообще, вот так по большому счету нигде я лично не столкнулся. И надо сказать, никто из моих знакомых, друзей не может мне сказать, что… Ну, там Глуховскому шины прокололи в Барселоне. Ну вот как-то так. Но, в общем, никаких адских наездов я ни от кого особо не слышал.
Д. ГАВРИЛОВ: А вы чувствуете свою ответственность, вину за вот эту вот войну? Вы гражданин России.
А. ВАСИЛЬЕВ: Вину – нет. Я чувствую какое-то блевотное чувство. Так если уж разбираться, где моя ответственность, где моя вина – нет, конечно. Но куда денешься? Конечно.
Д. ГАВРИЛОВ: Противно просто.
А. ВАСИЛЬЕВ: Да, противно. Я когда-то свою дочку привел в Музей оккупации здесь в Риге. Здесь хороший Музей оккупации, такой довольно объективный. Один зал – первая советская оккупация, потом – немецкая оккупация, потом – вторая советская оккупация. А дочка была такая, лет 14-15 ей было. И она вообще училась уже в Англии. Мы с ней пришли. Она выходит и говорит: «Тошнит». Ну вот что, ей ответственность за оккупацию советскую или немецкую? Вот вышла, посмотрела на все это и просто сказала: «Тошнит». Ну вот за родину, видимо, тошнит. Так что от этого ты, конечно, никуда не денешься.
Д. ГАВРИЛОВ: Я, кстати, был в Музее оккупации в Литве в Вильнюсе и был в Музее оккупации в Таллине. Несколько разные музеи. В Литве, например, ну вот все однозначно: Советский Союз, все это. А в Таллине – нет, там было и хорошее: песенные конкурсы какие-то, даже есть инсталляции из кухни. Все это очень мило сделано. На стене анекдоты, которые травили на кухне, холодильник, приемник VEF.
А. ВАСИЛЬЕВ: Это разные концепции. Я думаю, это не про политику.
Д. ГАВРИЛОВ: Но при этом там есть сравнение Советского Союза и фашистской Германии прям параллельно.
А. ВАСИЛЬЕВ: Нет, вот прям три зала. четко. И там как раз не про то. Вот в музее в Риге не про то, как вот жили при Союзе. Нет, это чисто оккупация: цифры, какие-то артефакты и так далее. Он очень концептуальный, спокойный, там как бы пафоса-то нет. Но вот выходит 14-летняя девочка, которая уже три года к тому времени в Лондоне живет, и говорит, что ее тошнит от родной страны. И, скорее всего, это правильный эффект.
Д. ГАВРИЛОВ: После того, как началась война, вы заметили за собой, что стали подвержены очень таким вредным привычкам, что, может быть, чаще курите, чаще выпиваете?
А. ВАСИЛЬЕВ: Я очень много курю.
Д. ГАВРИЛОВ: И до этого?
А. ВАСИЛЬЕВ: Нет, нет, нет.
Д. ГАВРИЛОВ: Сейчас вот многим помощь психотерапевта требуется, для того чтобы все это преодолеть.
А. ВАСИЛЬЕВ: Я же все-таки очень такой древний представитель журналистики, а это не совсем люди, скажем так.
Д. ГАВРИЛОВ: Циники.
А. ВАСИЛЬЕВ: Кому война, кому мать родна. Ну и журналист всегда должен себя чувствовать, хотя, повторяю, я на пенсии уже журналист давно, но он должен всегда чувствовать в экстремальных ситуациях азарт. Ну, никакого азарта у меня, конечно, нет, но какая-то, видимо, самозащита есть, какая-то прививка. Ну как, вот где-нибудь что-нибудь взорвалось, первая полоса…
Д. ГАВРИЛОВ: Да, у тебя адреналин поднимается.
А. ВАСИЛЬЕВ: Я помню, когда взорвали близнецы в Нью-Йорке, о чем я думал – у всех будет первая полоса. А тем более, когда взорвалось, там по Москве было, по-моему, часов пять.
Д. ГАВРИЛОВ: Да, пять-шесть.
А. ВАСИЛЬЕВ: Это самое такое время. То есть все успеют. Ладно бы в девять взорвали, тогда бы успел только один «Коммерсантъ». И я думал о том, как сделать круче всех. Вот о чем я думал. Потом-то я уже ночью напился, конечно, когда номер сдали. То есть, понимаете, это профессионально подбираешься, тут же совещание, микроредколлегия, что мы делаем, что ставить, какую фотографию на первую, как мы дальше оформляем и так далее. А вообще это трагедия, там тысячи людей. В этом смысле, спасибо профессии, конечно, какая-то прививка есть. И, наверное, прививка достаточно мощная.
Д. ГАВРИЛОВ: На ваш взгляд, почему война стала возможной? Я понимаю, это очень глубоко.
А. ВАСИЛЬЕВ: Очень глубоко и, вообще-то, не со мной. Есть гораздо большие специалисты. Теперь кажется довольно многим, кстати, аналитикам, что, вообще-то, было понятно, все к тому шло. Но это же задним числом. Ну, давайте коротко. Потому что у Путина не осталось других аргументов, чтобы собственное зеркало убеждать в том, что он круче гор.
Д. ГАВРИЛОВ: А вот эта ваша теория, вы ее высказали в интервью, по-моему, «Радио Свобода», о том, что Владимир Путин принимает препарат, условно говоря, для потенции.
А. ВАСИЛЬЕВ: Это не моя. Да, я это рассказывал.
Д. ГАВРИЛОВ: Вот как бы компенсация всего этого, точнее побочный эффект всего этого – эта вот агрессия.
А. ВАСИЛЬЕВ: Нет, это так. Это есть какой-то препарат. Действительно он есть. Есть «Виагра», чтобы стоял, а есть еще какой-то более сложный, чтобы хотелось, чтоб стоял. А побочный эффект – агрессия. Но это чисто медицинская версия.
Д. ГАВРИЛОВ: То есть вместо того, чтобы трахать баб, Путин трахает Украину.
А. ВАСИЛЬЕВ: Я говорю, если ты едешь просто в отпуск с телочкой на недельку, достаточно одного укола. А когда тебе всю жизнь, там у тебя полно каких-то Кривоногих, Кабаевых и Криворуких, я уж не знаю, и надо все поддерживать, ты все время колешься, а это уже агрессия постоянная. Но повторяю, мне это сказал действительно профессиональный врач. Мне очень понравилась эта теория. Но насколько она… Я просто повторяю.
Д. ГАВРИЛОВ: Который, как я понимаю, не связана с властными структурами.
А. ВАСИЛЬЕВ: Повторяю как попугай. Есть такая теория, да. Ну вот я вам сейчас сказал, сформулировал вот это вот, что других аргументов поддерживать перед собой свою крутость у него просто не осталось.
Д. ГАВРИЛОВ: Слушайте, не хочу спрашивать вас как такого военного эксперта, но тем не менее вот как человека, как гражданина, на ваш взгляд, как долго эта война будет идти?
А. ВАСИЛЬЕВ: Повторяю, вам никто… Я не знаю, отойдет Россия на границы 1991 года и что? Что, она мирная страна и привет, снимать санкции? Ну что, это тоже война. Я не понимаю как.
Может, такой вариант, что, когда отойдут на границы 1991 года, Путина, я не знаю, наконец-то хватит Кондратий какой-нибудь и останутся какие-то прекрасные люди на его месте, потому что вся оппозиция и зачищена, и зачистила сама себя грамотно так. И придут какие-нибудь там, я не знаю, англосаксы, мировая закулиса и скажут: «Знаете, ребят, вот сдайте, пожалуйста, сюда все ваше ядерное оружие, которое вы не украли или которое не сгнило, если оно осталось, отдайте все. И все, опоясывайтесь колючей проволокой и стройте там Северную Корею. И в гробу мы вас видали».
Например, такой исход войны может быть. Ну, мало ли. Но тем не менее. Тогда уже, по крайней мере, Россия не будет никому ничем грозить.
Д. ГАВРИЛОВ: У вас есть ощущение, что Украина вернет то, что она потеряла?
А. ВАСИЛЬЕВ: А вот, кстати, это есть, да. Если говорить про Украину, позитивные у меня взгляды. Тем более, что мне Украина, в общем, не вторая родина, конечно, но совсем не чужая история. Во-первых, я, собственно, сделал там «Коммерсантъ» и полтора года там работал. И «Коммерсантъ» еще после меня довольно много работал. И я ездил к ребятам. Закрыли-то после Майдана и закрыли из Москвы. Украинский «Коммерсантъ» был дочкой «Коммерсанта». Потом у меня очень долго была там любимая девушка, больше пяти лет, и я все время туда ездил. Там полно знакомых уже семейных. Для меня это, конечно, прям тема.
И когда я там видел, бомбили Киев, я прям вижу это за углом с другой стороны. Вот мы жили там на площади Льва Толстого. Сейчас ее переименовали. Забыл, в кого. Чего вам Толстой-то, е-мое? Для меня была родная вещь эта площадь. – Вы откуда? – Я с Толстого. И вот нету никакого Льва Толстого.
Д. ГАВРИЛОВ: Ну, война. Поэтому здесь все обостряется.
А. ВАСИЛЬЕВ: Да не. Ну я что, я же про себя говорю сейчас. Я же не то что там осуждаю.
Д. ГАВРИЛОВ: А у вас там сейчас знакомые остались? Вы поддерживаете контакты?
А. ВАСИЛЬЕВ: Да, конечно. И больше того, в первые дни войны я звонил и бывшим коллегам там, то есть подчиненным. И надо сказать, очень стремно. И друзьям. И каждый раз очень страшно, потому что хрен его знает, ты позвонишь, подойдет мама какая-нибудь и скажет: «А вы знаете, его убили». Тем более в первые дни никто вообще ничего не знал, что происходит. Но, с другой стороны, я понимал, что нельзя не звонить, а звонить очень стремно. После этих разговоров прям хотелось из горла выпить полбутылки водки вот так. Это, в общем, такое на любителя приключение.
Д. ГАВРИЛОВ: То есть отношение к вам не изменилось?
А. ВАСИЛЬЕВ: Нет, конечно. Конечно, нет. Но опять же, может быть, просто мои такие знакомства точечные.
Д. ГАВРИЛОВ: Ну, профессиональные.
А. ВАСИЛЬЕВ: Да не только. Нет-нет, потом у меня была вполне такая мирная жизнь. Ну вот эта бывшая теща моя звонила. Уже мы с девушкой расстались, а мама ее звонила, поздравляла меня с днем рождения.
Потом, очень смешной момент. Я сидел в аэропорту – летел в Варшаву – и идет какой-то человек, я его, главное, даже не узнал, прямо обнялись, тры-ты-ты. Он говорит: «Ты куда?» – «Я в Варшаву». Он говорит: «А, я тоже в Варшаву». Я говорю: «А почему ты летишь на другой гейт, где граница, где есть пограничники?» А он говорит: «Так я во Львов. Я ж воевать. Меня отпустили на 2 недели». А он местный, видимо. И поехал воевать, говорит, во Львов.
Я говорю: «Ой, как я люблю Львов. Блин, как же я жалею». Он говорит: «А приезжай. У тебя же еврейский паспорт. А, хотя у тебя там написано, что рождение – Москва. Нет, ты, значит, позвони, когда прилетишь, я ребят из батальона подошлю, тебя переведут». Ну, круто, да? С одной стороны, смешно, да, такая история. А с другой стороны, круто. Ну, наверное, мы с ним знакомы. То есть обнялись. Но не вспомнил. Может, человек изменился. Но сам факт, что там все, давай, ребята из батальона тебя переведут. Ну вот такая война. Это же люди.
Д. ГАВРИЛОВ: Андрей, а как вы относитесь к вот этой ситуации с Русским добровольческим корпусом? Это диверсантная группа, которая заходит на территорию России.
А. ВАСИЛЬЕВ: Как экшен мне это очень нравится. Я не могу разбирать, кто это, настоящая ли это русская или не русская, но экшен очень хороший. И, по-моему, очень эффективный.
Д. ГАВРИЛОВ: А вас не смущает то, что это неонацисты?
А. ВАСИЛЬЕВ: А я не уверен, что они неонацисты.
Д. ГАВРИЛОВ: Но они позиционируют себя как ультраправые. Вот этот Денис Капустин, который Никитин, он же прям ну совсем неонацист. Если у него неонацистский соратник, неонацистская идеология, интервью с ним брал Кашин, ну там все понятно. То есть мы говорим, что это ультраправые. Почему мы не говорим, что это неонацисты?
А. ВАСИЛЬЕВ: Я вам скажу, я опять же по старой памяти очень не хочу некомпетентно о чем-то рассуждать. Я не следил за этим, кто такие. Вот вы сейчас фамилии называете, и они ничего не говорят. Там один какой-то такой с бородой, красавец такой, Илья Муромец. Но как его зовут, не знаю. Я не следил за политической составляющей. Я повторяю, мне это нравится как экшен, это круто, и как забегали, засуетились наши пропагандисты в ответ на их акции. Они показали бессилие пограничников российских. Это здорово. А кто они такие, правда я не знаю, честно. Я не слышал их выступлений каких-то глобальных.
Д. ГАВРИЛОВ: Ну, окей, хорошо. А вот смотрите, я себя поймал на чувстве, когда в Шебекино вот эти пожары шли от снарядов, у меня какое-то чувство: а вот правильно, вот гори оно огнем.
А. ВАСИЛЬЕВ: Ой, это как нам с вами стыдно, да? У меня тоже такое чувство, что правильно. Хотя это очень плохо, конечно.
Д. ГАВРИЛОВ: Это очень плохо, да. Я понимаю, но не могу отделаться от этого чувства.
А. ВАСИЛЬЕВ: Мы тоже живые люди. Слушайте, окей, мы извинились перед нашими за то, что?.. Извинились, да? Ну, правда. Но мы живые люди. И тут кажется, что ага… А когда вообще там, например, делали энергоатаки на Киев на мой родной, ну жуть. Вот мы в «Гражданине поэте» сделали «Стремная ночь» по Бернесу.
Стремная ночь!
Расшипелся блатной говорок,
Ни прямых, ни окольных дорог –
Лишь кривые дорожки,
Лишь бункерок,
Где таится один фюрерок,
Да плешивый один поварок
Кормит фюрера с ложки.
Мне, например, Женя Альбац, которую на заподозришь в симпатии к современной России, написала мне: «Андрюш, ну я не знаю». Вот так она написала. То есть это стремная была история. И мне было стремно правда, и Быкову было стремно написать, и Артуру Смольянинову было стремно это петь. Но мы сделали этот вызов. Но, с другой стороны, а вы даже вообще не знаете и вы верите в эти байки, что хохлы сами себя бомбят. Прикольно? Ведь Подоляк сказал остроумно: «Если следовать пропагандистской парадигме России, то это, видимо, россияне сами себя бомбят в Шебекино».
Да, это очень плохое чувство. Правильно, злорадство – это очень плохое чувство. Но живым людям оно присуще, к сожалению.
Д. ГАВРИЛОВ: Андрей, с журналистикой в России все или есть надежда?
А. ВАСИЛЬЕВ: Журналистика всегда есть.
Д. ГАВРИЛОВ: Вы читаете что-нибудь сейчас, что в России пишут? «Коммерсантъ» читаете?
А. ВАСИЛЬЕВ: Да, читаю порой. И надо сказать, какие-то вещи – с гордостью.
Д. ГАВРИЛОВ: Например?
А. ВАСИЛЬЕВ: Например, если помните, Черныха был репортаж из Мариуполя.
Д. ГАВРИЛОВ: Да. И вот он сейчас как раз из Шебекина еще сделал.
А. ВАСИЛЬЕВ: Сделал, да. Ну, поздравляю. Где у нас Черных? Это круто. Причем тот-то репортаж был вообще очень крутой, а этот как бы не очень. Но, с другой стороны, человек сообразил, вовремя приехал, он сделал живой репортаж. И где вот эта вот, прошу прощения, либеральная пресса? Почему у них нет репортажей?
Д. ГАВРИЛОВ: Но а как они туда попадут?
А. ВАСИЛЬЕВ: А это уже вопрос профессионализма – через кого, как. Во всяком случае, когда я возглавлял «Коммерсантъ», мне говорили: «А как я туда?» Ну вот нарывался человек на штраф. Там, условно говоря, здесь мы уже вспоминали про сентябрь, когда был налет…
Д. ГАВРИЛОВ: Башни-близнецы.
А. ВАСИЛЬЕВ: Да, да. И после этого там был какой-то безобразный раут, Кофи Аннан проводил, ООН. Ну, привет, в Нью-Йорке… И я там Панюшкину говорю: «Панюшкин, давай на этот раут проходи и посмотри, как они там гуляют по поводу». А Панюшкин мне говорит: «А как я туда попаду?» Я говорю: «Панюшкин, плохой вопрос, как ты туда попадешь. Нарвешься сейчас на большой штраф». И Панюшкин попал. Это журналистика. Если тебя не было в тот момент в том месте – ну и что, какие вы журналисты?
Д. ГАВРИЛОВ: Журналисты «Коммерсанта» подкупали кого-нибудь для того, чтобы попасть, например?
А. ВАСИЛЬЕВ: Куда?
Д. ГАВРИЛОВ: Куда невозможно попасть.
А. ВАСИЛЬЕВ: Если надо – да. Но это не системная вещь. Я даже не могу сказать: «Слушай, там надо забашлять кому-то, чтобы куда-то там».
Д. ГАВРИЛОВ: А как это официально проводилось? Это премия журналисту?
А. ВАСИЛЬЕВ: Я вас умоляю. Ну, как-то проводилось. Я не скажу, что такая система. Но я помню, один раз какой-то был очень крутой в американском посольстве, в Спасо-хаусе этом, был интересный показ Mercury. В общем, нетипично. Показ новых коллекций, но в Спасо-хаусе. Меня туда пригласили как селебрити, а со мной Женя Милова, которую не пускают, естественно, потому что это закрытая тусовочка.
Я просто сказал: «Ребят, тогда я не пойду. Я не могу. Со мной мой журналист. Сейчас я пойду с вами там бухать, а она останется что делать? Ну, давайте принимайте решение». Они говорят: «Все в порядке. Ничего, если она будет как ваша дама?» Я говорю: «Ничего, если она как наша дама». Но наша дама написала-таки репортаж. Ничего там не было криминального, но сам факт. Ну просто журналист обязан оказаться в нужном месте в нужное время.
Д. ГАВРИЛОВ: То есть вы понимаете Габрелянова.
А. ВАСИЛЬЕВ: Я не могу сказать, что я его поклонник. Но, кстати, была какая-то дискуссия на «НТВ», меня еще звали тогда на телевидение, и как раз по поводу того, что правильно ли Габрелянов обнародовал вот это видео, когда Кашина мочили палками. И там разделились: должна, не должна журналистика. Я был на стороне Габрелянова. Повторяю, я не могу сказать, что я поклонник Life News, условно говоря, но в тот момент, в той дискуссии, которая была на телеке, я был на его стороне.
Д. ГАВРИЛОВ: А что это дало обществу?
А. ВАСИЛЬЕВ: Это информацию дало обществу.
Д. ГАВРИЛОВ: Как пальцы ломают?
А. ВАСИЛЬЕВ: Мы что, не должны были это увидеть? Понимаете какое дело, просто общество – говно, прямо скажем. А вообще-то, журналист должен давать обществу информацию, а общество должно с этим что-то делать. Ну, как электричество.
Д. ГАВРИЛОВ: Ну а как общество? Если оно воспринимает эту информацию – значит, это вина общества?
А. ВАСИЛЬЕВ: Слушайте, я не обществовед, не политик и так далее. Я, условно говоря, журналист. Я обществу должен предоставить информацию. Условно говоря, есть какое-то научное открытие. Я не знаю, Нобель изобрел порох. Порохом убивали людей. Это не отменяет, что он великий ученый. Общество должно уметь распоряжаться информацией. А журналисты должны предоставлять электричество, хлеб, канализацию. Они предоставляют.
Д. ГАВРИЛОВ: Как так получилось, что Бориса Ельцина с рейтингом, по-моему, в 5% в 1996 году избрали президентом, за полгода из него сделали способного кандидата?
А. ВАСИЛЬЕВ: Сплотились средства массовой информации. Там еще много чего было.
Д. ГАВРИЛОВ: Но это же не общество требовало, это сами журналисты захотели и предприниматели, которые тогда выступили. Объединились противники, оппоненты.
А. ВАСИЛЬЕВ: Объединились. В тот момент я это дико приветствовал. Но надо отдать должное, «Коммерсантъ» не включился в эту игру. «Коммерсантъ» создал продукт под названием…
Д. ГАВРИЛОВ: «Не дай Бог!».
А. ВАСИЛЬЕВ: «Не дай Бог!», да. Но «Коммерсантъ» в это время писал и мочил того же Ельцина, кстати, и соблюдал принципы «Коммерсанта» как такового. А продукт мы создали. Я, кстати, в «Коммерсанте» тогда не работал. Меня просто позвали именно на проект «Не дай Бог!». А «Коммерсантъ» отдельно от этого проекта работал абсолютно.
Д. ГАВРИЛОВ: А зачем был этот проект «Не дай Бог!»?
А. ВАСИЛЬЕВ: Это было очень весело. А потом, коммунистов мы и правда очень не любили. Просто рамки «Коммерсанта» не позволяли играть в такие игры. Ну, «Коммерсантъ» не играет в политические игры. А по-человечески нам очень нравилось мочить коммуняк, мне лично очень нравилось. Потом, это было весело.
И, кстати сказать, вот тогда Володе Яковлеву предложили, ему сказали: «Вот на тебе денег, давай борись с коммунистами». Он сказал: «Нет, “Коммерсантъ” не будет бороться с коммунистами. Он ни с кем никогда не борется и ни за кого не борется. Но если вы хотите какое-то это, дайте бабла – и мы сделаем прекрасную штуку».
Вы меня про компромиссы спрашивали. Можно сказать, что это компромисс. И это была очень веселая история, кстати, действительно. И с удовольствием. Это было довольно талантливо. Я там был зам. главного редактора в «Не дай Бог!». Я горжусь этим.
Д. ГАВРИЛОВ: Но а вы не считаете, что эта вся веселая история, включая когда журналисты поднимали рейтинг Ельцина в едином порыве, что это привело к тому, к чему привело – к войне? Или вы не видите здесь причинно- следственной связи? То есть ну, Ельцин, ну и что?
А. ВАСИЛЬЕВ: Я ее вижу, я ее вижу. Меня, кстати, кто-то спросил: «Почему вы не мочили Путина в самом начале?» Мне Путин никогда не нравился, кстати. И никогда не было никаких иллюзий насчет него, прямо скажем. И не поймаете меня на том, что я говорил, какой у нас офигенный президент. Нет. Но я уже был настолько отравлен демократией, что я думал: «Ну, переизберут его через 4 года. Не развалит же страну за 4 года». Ну, наивность, конечно. Ну, полная наивность, да? А я был взрослый мужик.
Д. ГАВРИЛОВ: Даже когда мочили «НТВ», когда вот это все произошло?
А. ВАСИЛЬЕВ: Нет. Ну, почему? Просто я разделил историю. Когда их мочили за просроченный кредит – это была одна история. Когда Гусинскому уголовку шили – это была другая история. Занимался отдел преступности и писал про то, что это полный бред, например. А когда по политике – писали третьи люди и писали, они вполне себе… Там еще даже, по-моему, Наташа Геворкян.
Д. ГАВРИЛОВ: Ходорковский, кстати.
А. ВАСИЛЬЕВ: Про Ходорковского писали однозначно – никогда в жизни. Нет, ну просто у «Коммерсанта» не может быть таких вот, он же издание такое объективистское. Да не, сказать, что за какую-то заметку, которая была в «Коммерсанте», мне стыдно – нет, конечно, нет. Но просто я почему говорю? Вот мне казалось, ну да, президент фиговый, КГБшник, вообще какой-то стремный, ну и что, сейчас переизберем мы его.
Д. ГАВРИЛОВ: Нет, я просто к тому, что вот эти события не были сигналом того, что что-то не то пошло?
А. ВАСИЛЬЕВ: Нет, теперь задним числом легко говорить. Я много раз говорил, что лучше бы дали коммунистам выиграть в 1996 году. Они бы обосрались и все, и больше бы коммунизм этот никто не вспоминал. Даже когда Миша Зыгарь начал книжку свою вот эту «Всем спасибо, все свободны», он приехал ко мне сюда просто советоваться. То есть не то что я там сильный фигурант этой книжки, потому что я не был же в этой политике, я был рядом. И я ему сказал: «Миша, у меня только мнения в основном. То есть у меня знаний каких-то уникальных нет». Но мы с ним поговорили про эту вещь. Я сказал, что про 1996 год книжку надо начинать с 1993-го вообще.
Задним числом мы все офигенно умные, крутые люди. А тогда, как сказать, прямо на горячей плите мы были. Повторяю, я действительно думал, что уже настолько у нас крепкая демократия, что плохого президента может быть легко переизбрать. Вот я правда так думал, взрослый мужик.
Д. ГАВРИЛОВ: На компромиссы вам приходилось идти ради сохранения издания?
А. ВАСИЛЬЕВ: Нет. Ну, ради сохранения издания я, наверное, в 2011 году ушел. Потому что мне очень хотелось, чтобы издание было, а я понимал, что…
Д. ГАВРИЛОВ: А вас попросили?
А. ВАСИЛЬЕВ: Нет. Там была сложная история. Я сам, во-первых, был инициатором, но мне пришлось еще девять месяцев уходить плавно на дембель, кстати. Просто меня так просто не отпустили. Так я плавненько уходил. И в это время была свобода слова у нас в «Коммерсанте» со страшной силой. То есть думали: «Ну ладно, сейчас Васильев уйдет уже скоро. Там осталось… Не трожь говно – оно и вонять не будет». Вот примерно так. Но я понимал, что кончится тем, что это будет какой-то адский скандал, что я в очередной раз не пойду на компромисс и им придется сделать какие-то ужасные вещи. Кстати сказать, «Коммерсантъ Украина» закрыли ночью в 2014 году, прям ночью. Утром даже не было домена kommersant.ua. Все зачистили. Например, да?
В этом смысле компромисс. Я уходил сознательно, чтобы «Коммерсантъ» как-то существовал.
Д. ГАВРИЛОВ: А сейчас как вы оцениваете работу «Коммерсанта»?
А. ВАСИЛЬЕВ: В нынешних условиях?
Д. ГАВРИЛОВ: Учитывая все эти условия, да.
А. ВАСИЛЬЕВ: В нынешних условиях я считаю, что профессионализм, его очень трудно убить условиями. Но я горжусь. Хотя тут опять же меня не надо об этом спрашивать. Я необъективен, конечно же.
Д. ГАВРИЛОВ: Потому что для вас это как ребенок.
А. ВАСИЛЬЕВ: Это моя родная история. Вот то, что мы вспоминали. Вот Черных приехал в Мариуполь, единственный, блин, журналист. Я не знаю, что он написал и что осталось от этого. То есть я видел то, что осталось от этой заметки. Допускаю, что там очень много было отредактировано, можно даже сказать, отцензурировано, хрен его знает. Но а кто еще, блин, сделал, ау?
И даже, кстати, когда пытались обвинить Черныха, Дима Муратов, еще тогда, по-моему, не лауреат Нобелевской премии, а может, лауреат, кто-то наехал, сказал там что-то: «Да? А вот вы? А кто был, кроме этого чувака там?» Тоже Диму Муратова не заподозришь в каких-то там особых компромиссах, правильно?
Так что я, в общем, считаю, что в этих адских условиях люди поддерживают в какой-то степени и стиль газеты, и марку.
Д. ГАВРИЛОВ: А вы видите красную черту, когда «Коммерсантъ» уже все, это не мой ребенок, ребят, я?…
А. ВАСИЛЬЕВ: Нет, это невозможно. Невозможно, чтобы это был не мой ребенок. А насчет красной черты… Ну я же говорю, я не читаю постоянно. Даже скорее сын спускается со второго этажа и говорит: «О, пап, смотри, тут у вас». Ну, как бы круто. И, кстати, я бы работать не смог вот в этих условиях точно. В этом смысле круто. Я думаю, господи, как хорошо, что я задолго до этого ушел.
Д. ГАВРИЛОВ: А Колесникова читаете сейчас?
А. ВАСИЛЬЕВ: Да.
Д. ГАВРИЛОВ: Как часто?
А. ВАСИЛЬЕВ: Да. Я считаю, вполне достойно.
Д. ГАВРИЛОВ: Достойно опять-таки в этой парадигме.
А. ВАСИЛЬЕВ: И главное, когда читаешь, вот господи, он же умелый, вроде он ничего такого не сказал, такого криминального, но сразу все читается, не то, что он хотел сказать.
Д. ГАВРИЛОВ: Слушайте, а как так получается? Вот смотрите, Колесников имеет доступ к телу.
А. ВАСИЛЬЕВ: Я не думаю, что он имеет доступ.
Д. ГАВРИЛОВ: Ну все равно он как-то общается. Вот неужели у него никакого влияния нет?
А. ВАСИЛЬЕВ: Я вас умоляю. Я это тоже говорил неоднократно в интервью, что качественное изменение журналистики превратилось, на «Эхе» я это говорил, их воспринимают как обслуживающий персонал. Ну, власть. То есть зачем что-то с каким-то главным редактором? Сколько я там и в Кремле, и по шее получал, и какие-то скандалы. А в какой-то момент думают: «Что тут с каким-то вонючим Васильевым иметь дело, когда можно позвонить владельцу?» Понимаете, да?
Д. ГАВРИЛОВ: Да.
А. ВАСИЛЬЕВ: Но со мной так не проходила тема по разным причинам. Не только потому, что я такой крутой. Но там были еще нюансы. А вообще-то, так: ну нафига вообще с журналистами общаться, нахрен они сдались. Ну вот. И звонят владельцы – и досвидос.
Д. ГАВРИЛОВ: Какие медиа вы сегодня читаете, если читаете?
А. ВАСИЛЬЕВ: Да ничего. Я в Ютубе смотрю.
Д. ГАВРИЛОВ: Ролики, да?
А. ВАСИЛЬЕВ: Да. Ну конечно я смотрю. Я провожу очень много времени свободного. Это дико не нравится, но тут ничего не сделаешь.
Д. ГАВРИЛОВ: Вот на ваш взгляд, те журналисты, которые уехали, которые находятся в эмиграции, журналистика в эмиграции, она имеет вообще шансы какие-то?
А. ВАСИЛЬЕВ: Это не журналистика, я считаю, никакая. Журналистика предполагает структурирование какое-то, это когда, скажем так, концепции редакции. И поэтому можно отличить, условно говоря, «Коммерсантъ» от «Московского комсомольца», в котором я тоже работал, я начинал там работать. И я даже не могу сказать, что то, что меня от «Комсомольца» блевать тянет, это не значит, что она плохая, она просто не для меня.
А теперь вообще то, что я смотрю в Ютубе, отличить один канал от другого невозможно. Ну прям вообще одно и то же, одни и те же хари. Сегодня вы у меня берете в интервью, завтра я у вас беру в интервью. Никаких новых мыслей. Есть там отдельные ребята, которые мне нравятся: Котрикадзе, например, на «Дожде» или Максим Кац, которые, в общем-то, грубо говоря, не журналисты. Очень утомляет это дело. Ну, Фишман, наверное, неплохой. Я сейчас говорю не плохой-хороший, я говорю профессиональный-непрофессиональный.
Но все равно общий уровень очень жалкий, прямо скажем. Видно, что они сами в каких-то ограничениях крутятся голой жопой на еже. Ну, там «Дождю» показали в Латвии. Там сейчас этот несчастный Шендерович. И с каким наслаждением сейчас гнобят Шендеровича. Я не поклонник Шендеровича, никогда он не был моим другом. Я его знаю, конечно, лет 80. А «Дождь» тоже. Что, сплотился журналистский коллектив, сообщество защищать «Дождь»? Да ни фига. Да им всем понравилось, как вот этому «Дождю» дали под зад, круто.
А какая безобразная история, когда расследование по поводу Венедиктова. Я же как бы профессионально. Какие у них были офигенные расследования! Там даже сумма, которую инкриминировали Венедиктову, – это детский сад. Ну, это спер у тети Хаи кошелек из заднего кармана. Ну вот да. И вам что, это надо, это ко времени, да? У нас даже был номер, назывался «Срач на районе».
Вышла новая нетленка фонда Леши –
Он сидит, однако Певчих тут как тут:
Либералы оказались даже плоше,
Чем любой пропагандонский проститут.
А в этот момент у них премию «Оскар» фильму. И вот они под это дело, значит, нашли кого гнобить. А это в сообществе журналистском вызывает самый азарт – как бы кому-нибудь поднасрать из наших коллег. И в этом смысле сейчас принято осуждать, что журналисты сплотились против коммунистов. Это да, это нарушение журналистской профессии. Но они хотя бы сплотились, хотя бы искренне и хотя бы ради той цели, которая им казалась правильной. Повторяю, мне она тоже казалась правильной. Я в этом не участвовал, но казалось. А сейчас самый главный азарт – под зад дать коллеге коленом. Ну вот она и журналистика.
Д. ГАВРИЛОВ: А почему так получается, на ваш взгляд, что ни журналистика не может объединиться, ни оппозиция не может объединиться, вот все срутся, появляется «белое пальто»?
А. ВАСИЛЬЕВ: Там как раз у меня Смольянинов выступал в белом пальто моем. Жуткая история на самом деле. Поэтому то, что сейчас происходит под брендом «журналистика», называть журналистикой я бы, конечно, не стал.
Д. ГАВРИЛОВ: А все-таки почему не удается сейчас объединиться россиянам? Почему возникают какие-то постоянные срачи?
А. ВАСИЛЬЕВ: Профессионализм ушел, вот и все. Он ушел по разным причинам.
Д. ГАВРИЛОВ: То есть и у политиков, и у журналистов все это?
А. ВАСИЛЬЕВ: Нет, политиков вообще никаких нет, давайте так.
Д. ГАВРИЛОВ: Политиков?
А. ВАСИЛЬЕВ: В России какие политики?
Д. ГАВРИЛОВ: Нет, здесь, в эмиграции. Даже в эмиграции Россия не может объединиться.
А. ВАСИЛЬЕВ: Звуки слышите? Вот она политика. Вот что эффективно удалось путинской власти, вот действительно эффективно – убить независимую политику и убить независимых журналистов. Это удалось. Это прям эффективно получилось, прям круто. Это, кстати, Максим Кац говорит, не моя идея, он говорит: «Есть у нас где-то представительство?» Там есть Светлана Тихановская у белорусов. Ну, какая-никакая, но ее действительно вроде как выбрали на выборах, и это вроде как признало мировое сообщество. Но есть представительство. Он говорит: «А от нас кто? А я кто? Ну, я блогер. Ну, наверное, у меня много народу подписчиков. И что? Кого я могу представлять? А мы не можем выработать никакую историю».
Ну да, это удалось, конечно, путинской власти. Но и надо сказать, при этом оппозиционные силы очень этому способствовали.
Д. ГАВРИЛОВ: А вот эта вот история с холдингом «Радио Свобода».
А. ВАСИЛЬЕВ: А, гениальная история, да. Чтобы не только своих обсирать, да? Причем мне нравится название «Радио Свобода». Название крутое. Вот прям короткая история. Попытаюсь уместиться где-то минуты в 4-5.
Д. ГАВРИЛОВ: Легко.
А. ВАСИЛЬЕВ: Вот есть у меня старый друг еще армейский по Таманской дивизии. Мы укрепляли обороноспособность страны. Я работал писарем в секретной части штаба дивизии, а мой друг Коля Боташев работал фотографом в газете «Таманец» вот с тех пор, 1981 год. И вот потом судьба сложилась. Он вообще гражданин Австралии лет 27, уже получил постояннй вид на жительство в Англии, ребенок у него родился в Австралии, жена австралийка и так далее. И он работал довольно долго в Microsoft News, MSN. И он даже возглавлял в России российское отделение Microsoft News давно, лет 8 назад. Потом он был очень долго в Лондоне, вышел там на пенсию.
Его позвало «Радио Свобода». Позвали его контент-директором цифровой платформы. Большой начальник. Он поехал в Прагу, познакомился со всеми начальниками, приехал в Ригу сюда, где офис. И в какой-то момент его забанили, просто закрыли ему эту тему. Под каким предлогом? Что когда 8 лет назад Microsoft News заключил глобальный контракт с Russia Today, которая была аккредитована во всех цивилизованных и нецивилизованных странах, в том числе в России они заключили контракт со всеми отделениями, и он выпустил технический пресс-релиз, где сказал: «Дорогие наши пользователи, ради расширения контента мы заключили контракт по всему миру и предоставляем вам информацию».
Ему нашли этот его релиз, который он просто обязан был по протоколу сделать как директор, и сказали, что все, ты тайный агент Кремля, и мы тебя на работу не возьмем.
Но это же я не говорю, что им Госдепартамент запретил взять моего друга Колю Боташева, подданного королевы. А это просто, что называется, чиновники от журналистики. Это очень страшная история – чиновники от журналистики. И они реально человека очень хотели, все договорились: зарплата, соцпакет, все дела. И 8-летней давности пресс-релиз. То есть практически человеку поставили черную метку за то, что он работал на Microsoft. И, главное, интересно, что если человек хочет возразить… Потому что я считаю, что это позор. И если «Радио Свобода» хочет подать в суд на меня, то подавайте в суд на меня. Где у вас «Радио Свобода»? Но переписка вся есть, эта их позорная переписка.
Ну и в дополнение еще один мой – тут я уже фамилию не буду называть – человек, который пытается там для них делать какой-то проект. Он состоял из каких-то интервью. Ему сказали: «Окей, интервью бери, только ни в коем случае не бери интервью у тех, кто поддерживает Путина». Он говорит: «А как, с целью провокации, с целью развенчания?» Ему говорят: «Нет, не надо, не надо. Бери только у тех, кто против Путина». Это, повторяю, «Свобода».
Д. ГАВРИЛОВ: А как вы относитесь к тому, что российское телевидение здесь запретили вплоть до штрафа за просмотр российских телеканалов?
А. ВАСИЛЬЕВ: До меня доносилось это дело. Но я просто знаю места, где спокойно смотрят российское телевидение. Общественные места. Ничего не происходит.
Д. ГАВРИЛОВ: Какие-то бары, кафе?
А. ВАСИЛЬЕВ: Ну, типа того, да. Опять, понимаете, есть какие-то политические моменты, в которых я не очень компетентен. Я, например, просто не смотрю российское телевидение. У меня был какой-то пакет, и я смотрел. У меня от всего пакета остались «Футбол 1», «Футбол 2», «Футбол 3». Какой-то ворованный пакет. Там в основном фильмы, какие-то сериалы, но еще, в частности, можно посмотреть футбольные несколько каналов. Вот так. А так, запрещать… Опять, условия войны, понимаете.
У меня, например, было предложение от серьезных людей с серьезными деньгами сейчас возобновить «Коммерсантъ Украина». Под другим, конечно, брендом, естественно, но, в принципе, сделать ту же историю. И люди есть там, костяк того «Коммерсанта». И мы с ними поговорили. И мы с ними пришли к выводу, что в условиях военного времени сделать «Коммерсантъ» нельзя, тем более в Украине, к сожалению. Ну, такая ситуация. И в другой момент я был бы против любого закрытия любого канала, например, вообще любого, но сейчас такая ситуация…
Д. ГАВРИЛОВ: С другой стороны, вот здесь очень много русских, русскоговорящих. А что им-то смотреть?
А. ВАСИЛЬЕВ: Во-первых, не надо прибедняться. Если есть очень большое желание, дома у себя ты можешь поставить что угодно, смотри хоть канал «Россия», хоть эти самые… И это не так дорого.
Д. ГАВРИЛОВ: Мне, например, кажется, что это ошибка властей балтийских стран, что они не стали делать русское телевидение, что не было бюджета. Вот мне Вадим Радионов с канала «И грянул Грэм» сказал, что они в Эстонии, например, сделали русскоязычный канал. Я смотрел этот канал. Ну, неплохой достаточно. Но вот есть аудитория. И запросы этой аудитории не удовлетворяются, удовлетворяет их Москва: Скабеева, Киселев и все прочие.
А. ВАСИЛЬЕВ: Слушайте, ну смотрите, это, в общем, индустрия. В индустрии я был, как бы работал много лет. И в свое время, кстати сказать, в «Коммерсанте» мы, конечно, обсуждали телеиндустрию как бизнес и как политику. И там все эти с плюсами, там «Интер» канал, кто что купил. Это нормально. Но это надо разбираться, честно. Я повторяю, я пенсионер, мне это российское телевидение лично нахрен не нужно, а вникать я не вникал. Ну, мне это правда неинтересно.
Д. ГАВРИЛОВ: На Ютуб-канале «Гражданин поэт» последний выпуск был два месяца назад. Что случилось с проектом, почему не обновляется?
А. ВАСИЛЬЕВ: Почему не обновляется «Гражданин поэт»? Потому что у нас был контракт с таким каналом «Спектр.Пресс». Они дали денег – мы выпускали. Это выходило на «Спектр.Прессе» и на «Гражданине поэте» с паузой в сутки. Контракт кончился, денег нет. И я действительно, может быть, это олдскул просто, я не могу делать это все на диване, как, прости господи, Дмитрий Назаров с женой. Я не могу.
Д. ГАВРИЛОВ: Студия, свет, декорации.
А. ВАСИЛЬЕВ: Ну да. Не бог весть, кстати. Что вы думаете, я же там не устраиваю «Аватар». Это вполне все экономично, бюджетненько, но это надо все равно. Вот так я не могу. Потому что когда я смотрю все эти… Тюльпан Халатова на диване там что-то читает и у нее 12 тысяч просмотров. Какие-то стихи непонятно кого. Ну я правда это не люблю. Может, кстати, уже такие времена, что пофиг. Но я же как бы производитель, я же продюсер. Я так не могу. Будут деньги – мы сделаем.
Д. ГАВРИЛОВ: То есть сейчас пока нет инвесторов?
А. ВАСИЛЬЕВ: Не-а. Будут деньги – сделаем.
Д. ГАВРИЛОВ: А почему, кстати, на ваш взгляд, сейчас это не очень востребовано оказалось, что не дают деньги? Не то время, война?
А. ВАСИЛЬЕВ: Ну а почему такие скромные просмотры были у «Гражданина поэта»? Абсолютно игнорировала вся либеральная пресса нас. Это, конечно, сейчас у меня звучит обида, наверное, как бы я это ни сказал. Хотя это не обида, это просто интерес.
Больше того, например, Галя Тимченко, она прям моя соседка, она снимала квартиру прямо напротив меня. То есть я выходил на балкон курить и она. Я говорю: «Галь, мне ничего не надо, просто а почему нас игнорирует “Медуза” вообще? В принципе ничего не было про возрождение “Гражданина поэта”». Она говорит: «Блин, это безобразие. Это безобразие. Так нельзя. Вы действительно знаковое». Я говорю: «Можно обосрать, например». – «Я сейчас вернусь откуда-то. Я разберусь. И я, конечно, выясню почему». Я говорю: «У меня вопрос: почему?» Ну, она вернулась и все, не позвонила, ничего.
Я спросил у Синдеевой. У нас тут был романтический завтрак. Я говорю: «Вот у вас собрался этот партактив, – в Юрмале у них был там весной, –просто поинтересуйся у ребят, почему нас игнорируют “Дождь”». Хотя у нас очень много было проектов, у «Гражданина поэта», связанных с «Дождем». Мы для них делали какие-то Новые года, тры-ты-ты. Она говорит: «Да, интересно. Я узнаю». Вот. И нет, ничего, она не отзвонила.
Единственный был момент такой, что Вера Кричевская, которая очень участвовала в свое время в «Граждане поэте», которая работала на «Дожде», и из каких-то наших пьяных там разговоров она говорит: «Ой, ребята, это же клевый проект». Другое дело, что там ничего не получилось. Ну, мы просто разосрались. Я говорю: «Вер, ну узнай у своих этих». Она говорит: «Да я вам сейчас пришлю группу там, что-то такое». А мы как раз делали последнюю репетицию перед гастролями. Вот она, Вера Кричевская, она же все-таки отмороженная девушка, она мне позвонила и говорит: «Никогда в жизни мы не будем ничего делать про “Гражданин поэт”».
Д. ГАВРИЛОВ: Без причин.
А. ВАСИЛЬЕВ: Я очень благодарен ей, потому что она хоть отзвонила. Она, конечно, была в каком-то…
Д. ГАВРИЛОВ: То есть причина в чем? Что рекламы нет?
А. ВАСИЛЬЕВ: В какой степени, да. А может быть, нет. А может быть, это действительно какая-то системная наша ошибка, черт его знает, если раньше мы были нужны для широкого круга, а сейчас не нужны для широкого круга. Но на концертах, кстати, очень нас хорошо принимали. Даже не ожидал, например. Да, и вот этому «Спектр.Прессу», который тоже куда-то написал письма, вот давайте там «Гражданин поэт», ему прислали из «Медузы»: «Не формат». Обычно это приписывают Косте Эрнсту. Когда Костя Эрнст стучится в рай. А кто там принимает? Апостол Павел, по-моему, да? Или Петр?
Д. ГАВРИЛОВ: Петр.
А. ВАСИЛЬЕВ: Он говорит: «Слушайте, я должен спросить, почему вас не пускают. Сейчас вам ответят». И тут Костя Эрнст слышит – не формат! Так вот теперь я слышу это.
Д. ГАВРИЛОВ: Может быть, в войну уже не до шуток.
А. ВАСИЛЬЕВ: Ну, может быть. Может, не до шуток. С другой стороны, вот эти вот пытаются шутить все эти размноженные «Fake News». На каждом канале есть какой-то там «Fake News», прости господи. Хороший был проект. Сейчас он размножился и это все довольно жалкое зрелище. Даже на «Нехте». У них ведущая есть очень милая. Вот она переодевается в какую-то там то ли Бабу-ягу, то ли Дюймовочку и как бы остроумно освещает события.
Ну, я вообще юмор не люблю. Я дальше смотрю, что мама дорогая. То есть они все хотят, чтоб что-то было остроумное, но только у них, у себя, это наше. Это опять же какое-то местничество такое дешевое. Даже нельзя сказать, что делят шкуру неубитого медведя, а они делят шкуру неубитого неизвестно кого. Но делят.
Это же все то, о чем мы говорим. Почему вдруг надо было наехать на Венедиктова? Кстати, Венедиктов поставил на «Живой гвоздь» этот ролик, хотя он про него.
Д. ГАВРИЛОВ: Про себя, да.
А. ВАСИЛЬЕВ: Да. Потому что он олдскул. Когда он рассказывает, что «я с Шендеровичем семь лет не разговаривал, забыл уже из-за чего», но Шендерович регулярно ходил и вел у него программу раз в неделю. Это олдскул, какое-то уважение к профессии. Сейчас его нет. А есть уважение к браткам.
Д. ГАВРИЛОВ: Если возвращаться к вот этому формату сатирическому, не кажется ли вам, что просто это не востребовано у русских, у россиян в силу, не знаю, сакральности власти? Хотя, с другой стороны, я вспоминаю, как смеялись зрители на концерте, где на комбайнах или на тракторах Медведев с Путиным.
А. ВАСИЛЬЕВ: «Мы ни разу на комбайнах не играли в бадминтон».
Д. ГАВРИЛОВ: Да-да-да. Просто уморительное было.
Мы ни разу на комбайнах
Не играли в бадминтон!
Ни в России, ни в Союзе
Так не делали, скажи?
И при этом – в кукурузе!
Ведь смешней же, чем во ржи!
Д. ГАВРИЛОВ: Я вспоминаю «Куклы», например. Ну, невысокий рейтинг-то был у «Кукол». Их больше знали по какой-то политической составляющей.
А. ВАСИЛЬЕВ: А я вам скажу, кстати. Дело не в этом. Тогда действительно к рейтингу относились очень системно. Вот в линейке канала даже нерейтинговая программа имела значение, потому что она поднимала рейтинг предыдущего или последующего продукта. И к этому относились профессионально. Об этом действительно думали. Ну, структура, мы там рассуждали. Я же тоже на телике работал и программу «Время» возглавлял. Недолго, правда. Тем не менее это была вполне такая рутинная работа, как выстраивать сетку и так далее. Сейчас никто ни о чем не думает. Я бы, условно говоря, взял бы Максима Каца и интегрировал бы в какой-нибудь канал. Другое дело, как это финансово решить. Это второй момент. Потому что он был бы очень хорош в линейке чего-то.
Д. ГАВРИЛОВ: Да все хороши бы были в линейке, только никто не хочет доходами делиться.
А. ВАСИЛЬЕВ: Никто не хочет, потому что у меня есть свой недоеденный бутерброд, но он мой.
Д. ГАВРИЛОВ: Да.
А. ВАСИЛЬЕВ: Вот и все. А я на это смотрю профессиональным взглядом. Я вижу просто такой упоротый непрофессионализм во всем этом. Повторяю, какие-то отдельные люди хорошо ведут, делают свое дело. Но телевидение… При чем тут Ютуб, не Ютуб? Это телевидение. Если есть картинка – значит, это телевидение. Телевидения я не вижу. Это же отдельные ребята отдельно что-то делают. Молодцы. Но это все должно быть в какой-то линейке, в каком-то конструкте общем.
Д. ГАВРИЛОВ: Может быть, искусственный интеллект и научится составлять эту сетку телепрограмм?
А. ВАСИЛЬЕВ: Нет, его для начала надо научить…
Д. ГАВРИЛОВ: Сначала программу нужно сделать.
А. ВАСИЛЬЕВ: Конечно, конечно. Это все такие сказки, что он сам себя научит. Да ни хрена он не научит. Искусственный интеллект читает иногда закадровый текст. Это я вижу, да. Ну, читает и читает. Тоже мне не сильно это нравится, но не так важно. Если текст чисто технический, пусть его озвучивает искусственный интеллект, окей. Но это все такие сказки вообще, детский сад.
Что мы говорим о политике? Что там Каспаров? Как все оживились, когда Каспаров лажанулся. Повторяю, он лажанулся. Да, я согласен.
Д. ГАВРИЛОВ: Лажанулся в чем?
А. ВАСИЛЬЕВ: Ну, когда он вот эту тему всю рассказал: ну, конечно, когда я уехал, то никакой политики не стало, а они все, козлы, только с разрешения властей. Ну вот ты работал без разрешения властей, а когда ты уехал, то только с разрешения. Там еще гениальная у него была фраза, что «у меня-то авторитет международный гораздо больше, чем у Навального». Мама дорогая, ну ты что? Лох, лажанулся. И ничего не нашлось лучше, как теперь топтаться на Каспарове. Ну, молодцы.
Д. ГАВРИЛОВ: Ну вот опять мы возвращаемся к тому, что все срутся.
А. ВАСИЛЬЕВ: Да. Ну конечно. Ну, условно говоря, опять же возвращаясь к «Коммерсанту» или «Коммерсанту Украина», когда на нас наезжали, какие-то в суд подавали, мы очень серьезно обсуждали, отвечать или нет. Хотя у нас как бы поляна, мы можем ответить. Мы очень часто принимали решение, что мы не обращаем на это внимание по таким-то и таким-то причинам. А если обращали на это внимание, то очень было аккуратно, чтобы это не было похоже на срач. Опять этот вопрос, обиделся я или не обиделся.
У меня был один момент, когда на нас наехал «Альфа-Банк» на очень серьезную сумму, мы судились. Очень несправедливо наехал.
Д. ГАВРИЛОВ: Это когда пустая полоса вышла?
А. ВАСИЛЬЕВ: Да. А это вообще гениально. Нет, это было офигенно. Не полоса пустая, а газета была пустая.
Д. ГАВРИЛОВ: А, газета была пустая, да.
А. ВАСИЛЬЕВ: Нет, там был момент. У нас был такой жанр поздравиловки. Кстати, очень серьезно. Прям кандидатскую диссертацию можно было защитить, когда мы кого поздравляем, кого не поздравляем. Целое дело было. Прям серьезная работа. Не кого хотим, а…
Д. ГАВРИЛОВ: Это как-то определялось на летучке?
А. ВАСИЛЬЕВ: Нет, была просто структура. Это было как таблица умножения или таблица Менделеева, кого поздравлять, кого не поздравлять.
Д. ГАВРИЛОВ: А кто это определяет? Как это определяется?
А. ВАСИЛЬЕВ: Сначала по отделам. Это опять же сетка. Условно говоря, человек был министром. Мы министров поздравляем. Но его уволили. Но если у него день рождения после увольнения, но до Нового года, мы его все равно поздравляем. А после Нового года – уже нет, если он не прославился в каком-то другом качестве. Бывает, человек, с одной стороны, светская персон, с другой стороны, министр. Он остается светской персоной – мы продолжаем его поздравлять. То есть это была серьезная работа. И один раз я снял поздравление Фридмана просто сам.
Д. ГАВРИЛОВ: Почему?
А. ВАСИЛЬЕВ: Потому что я обиделся. Вот когда у нас был этот скандал (2005, по-моему, год), я сказал: «Нет, мы не будем его поздравлять». Потом я извинился, во-первых, перед ребятами. Я сказал: «Ребят, блин, так делать нельзя». Хотя я был начальник всего. А потом я даже пару раз публично говорил и сейчас вам говорю публично, что так делать я не имел права, потому что «жи-ши» пишется с буквой «и». У нас была там таблица умножения. И 6х8 все равно 48, как бы ни хотел начальник сделать 49. Но сначала надо было создать таблицу умножения, а нарушать ее уже никто не может. Ни Березовский ее не мог нарушать, когда он был владельцем, ни я. Я один раз нарушил.
Д. ГАВРИЛОВ: Ну да, он писал письмо как регламент.
А. ВАСИЛЬЕВ: Я не об этом. Я нарушил, и я на следующий день понял, какой я козел. Сказал своим ребятам, а потом я приводил в пример, как вам, что так делать нельзя. Это что значит? Когда конструкция или концепция издания, она важнее, чем любой начальник. Либо ты ее меняешь, но системно…
Условно говоря, давайте возьмем, Путин решил поменять Конституцию с помощью Валентины Терешковой. Менял он ее для того, чтобы он навсегда остался президентом, а подавалось это, как будто мы сейчас будем за русский язык топить, за сирот. Чего только ни было в этой новой Конституции, что на самом деле никого не волновало, но подавалось это именно так. Ценности там нравственные. Вот чего там только ни несли по телевизору. А на самом деле ради того, чтобы сделать бессрочный срок президента.
Окей. Но ты это и объяви. А они предъявили Валентину Терешкову и все. И тут же про это замолчали и говорят: «Да мы не про это меняем Конституцию, мы за русский язык, за историю». Чего там только ни было. Бред. Можно поменять какую-то часть конструкции или всю ее, но надо сознательно это делать и дальше опять не нарушать. То есть таблица умножения, она и есть таблица умножения. Ну вот. Такая вещь. А это никого не волнует. Ничего.
Д. ГАВРИЛОВ: У меня последний вопрос, Андрей. Когда вы вернетесь в Россию?
А. ВАСИЛЬЕВ: А мне там нечего делать, честно говоря. Я не хочу. Хорошо, я могу вернуться, например, пойти в клуб «Noor» и выпить там с друзьями, которые там остались, если я буду уверен, что меня там не примут на границе. Это так.
А по большому счету мне там нехрен делать. Ну опять же, я же там не березки обнимать. Для меня Россия, как и любая страна, это государство. Вот государственный уклад, который там существует уже очень много лет, меня абсолютно не устраивает. Но другое дело, когда я там работал, то этот государственный уклад был для меня, я не знаю, как рабочий цех какой-то, рабочее место. И я его описывал. Как приходишь на работу, вот так я приходил, условно говоря, в Россию каждое утро. А когда мне там нечего делать, мне нечего делать.
Для меня лично эта страна дискредитирована вообще forever, ну правда. И я по ней не тоскую. Я не верю, что с ней будет что-нибудь хорошее на моей жизни точно. Дай бог, что-нибудь хорошее на жизнь моих детей. И то вряд ли что-то с ней произойдет.
Д. ГАВРИЛОВ: А просто уехать затворником жить?
А. ВАСИЛЬЕВ: Ну, у меня и возраст такой вполне.
Д. ГАВРИЛОВ: Нет, туда уехать.
А. ВАСИЛЬЕВ: А зачем туда? Мне здесь хорошо. Вот давайте посмотрим. Что мне там делать? И друзей у меня тут полно. И вообще мне хорошо. Мне вообще слово «Россия» произносить… Это как по пьяной лавочке написал стихотворение. Случайно написал. Я его прям рукой написал, на балконе сидя утром. И там была такая вещь: «Станут раком педерасты и вообще мессия, если запретят им власти говорить “Россия”. Произнес ты это, сука, – мы тебя разыщем. Выбирай – 15 суток или по еблищу». Ну, там, вообще-то, больше куплетов, но не важно. Для меня вообще слово «Россия», оно какое-то оскорбительное уже, ну честно. А что мне там делать? Ну вот правда.