«Давай голосом»: Как жил и умер «рукотворный враг» Российской Федерации
Как противник насилия может пойти убивать? Это самый главный вопрос. Я для себя поняла, что да, дело в том, что маленькие шаги не устраивают. Маленькие шаги всегда подразумевают компромисс…
Подписаться на канал Давай голосом
Поддержать канал Давай голосом
ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Всем привет. Это подкаст «Давай голосом», в котором мы слушаем лучшие журналистские расследования и репортажи о России и беседуем с их авторами. Я должна предупредить, что этот подкаст маркирован знаком 18+, и настоящий материал произведён, распространён и направлен иностранным агентом Олеси Михайловны Герасименко, либо касается иностранного агента Олеси Михайловны Герасименко, то есть меня, соведущей этого подкаста.
ИЛЬЯ АЗАР: А я Илья Азар. Журналист. Приветствуем всех слушателей на всех платформах, и особенно на платформе «Эхо», где мы, к моему удивлению, продолжаем выходить.
ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Даже два раза в неделю, по-моему, да?
ИЛЬЯ АЗАР: Да-да, именно так.
ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Наше эфирное время.
ИЛЬЯ АЗАР: Поскольку мы теперь все время что-то здесь обсуждаем зачем-то, я все-таки по-прежнему внутренне не смирился с этой штукой. Но раз уж надо, хотел сказать, что только что вернулся из Америки, где помимо какой-то постоянной работы, непонятно кому нужной вообще, потому что никто не читает такое. И ездил я на выборы, но потом в последний день, закупив подарки, я зашёл в редакцию «Нью-Йорк Таймс», куда меня позвала наша общая с Олесей знакомая, и не только с Олесей, Милана Мазаева, которая там с некоторой поры работает. Вот, и поскольку я, мне кажется, уже очень давно ну, точно как с начала войны. А может быть и раньше. Не работаю в офисе и не хожу туда.
ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Да и нет его.
ИЛЬЯ АЗАР: Ну, на самом деле есть. Но тут я попал в офис «Нью-Йорк Таймс». Многоэтажный. У них, по-моему, 27 этажей. Я был только на трёх-четырёх. Везде просто огромное количество людей. Все работают, общаются. И так мне это понравилось вообще. Несмотря на то, что я ненавижу корпорации.
ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Ты почувствовал свою жалкость и ничтожность?
ИЛЬЯ АЗАР: Ты знаешь, нет, потому что в какой-то момент мы обнаружили стенд, собственно, с газетой физической, и там же мы, собственно, и с Миланой выяснили, что по каким-то причинам 6-го числа номер… Ну, короче, информация о победе Трампа почему-то в газете не от 6-го числа, что было бы логично, потому что, по идее, уже пятого глубоко вечером, но в 11 вечера по Америке было понятно, что выиграл Трамп. В принципе, уже все это признали. Тем не менее, 6-го в газете ничего об этом нет, и все, это Трамп только 7-го числа в газете на первой полосе.
ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Это тебя утешило. Херовая газета, подумала ли я.
ИЛЬЯ АЗАР: То ли дело наше.
ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Я на самом деле спросила про пиетет, потому что я была несколько раз в Нью-Йорк Таймс, на летучках в том числе, когда училась в одном…, что по-американски подразумевалось, что мы ходим на летучки, всякие газеты, в частности, в Нью-Йорк Таймс.
ИЛЬЯ АЗАР: И что там, шутят они на летучках-то?
ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Да вот буквально, я когда зашла и села, и поняла, что примерно та же херня, что и везде. Вот, я очень расслабилась, потому что я пришла, конечно, очень такая сосредоточенная и напуганная, но я ещё была менее опытная, прямо скажем. Сейчас бы я ещё, я думаю, пару идей подкинула им. Ну, во-первых, я увидела, что примерно то же самое, что везде, а последние годы после войны вообще как-то вот западные СМИ, они стали одновременно и ближе, в смысле, физически доступнее, потому что мы в изгнании, и экспертизу о России очень часто просят, собственно, у нас, или каких-то экспертов ищут через нас, или просят поделиться какой-то аналитикой. И собственно, чем больше с другими западными изданиями работаешь или разговариваешь просто, тем больше понимаешь, что примерно всё то же самое, что у нас, но, да, язык другой, но в целом и проблемы, и затыки, и поиски героев всех одни и те же. И мне как раз это ощущение очень нравится. Мне всегда казалось, что русскоязычная журналистика одна из самых лучших, на мой взгляд. При этом как-то неправильно себя изолирует. От коллег. И даже в Москве, если ты помнишь, всегда была тусовка журналистов-экспатов и тусовка русскоязычных репортёров. И они пересекались постольку-поскольку.
ИЛЬЯ АЗАР: Да, но это не из-за этого. Просто обычно, не хочу никого обидеть, но иностранные корреспонденты, вообще американцы, они не такие, как мы.
ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Ну, начинается. Так вот у меня сложилось впечатление, что очень даже похоже, и зря вот эти стены выстраивались, и это один из них.
ИЛЬЯ АЗАР: А журналистика-то наша вообще лучше, я всегда считал. Это правда. Ты считаешь, что одна из лучших, а я считаю, что вообще лучше.
ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Ну, я сравнивала её все-таки с американской.
ИЛЬЯ АЗАР: Я вот сейчас почитал в самолёте, почитал Нью-Йоркер в самолёте, и вообще-то подумал, что я бы и получше бы написал.
ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Нью-Йоркер для меня вообще не журналистика. Ну ладно, короче, мы все поняли про медиаландшафт в Штатах, бог с ним. Классно, что мы гораздо круче до сих пор и тем более. Давайте обсуждать.
ИЛЬЯ АЗАР: Я думаю, что если кто-то это послушает, то, мне кажется, они все за голову будут хвататься, честно говоря.
ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Да, но это же интересно. Давай обсуждать русскоязычный текст тогда, черт с ним, с Нью-Йоркером, с Нью-Йорк Таймс, с редакциями.
ИЛЬЯ АЗАР: Да, вот, кстати, текст, послушаем, неплохой, и мог бы он и в Нью-Йорке оказаться.
ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Потому что он из русскоязычной журналистики, конечно.
ИЛЬЯ АЗАР: А может быть, а в Нью-Йорк Таймс, кстати, он оказаться бы не мог, потому что я, кстати, читал не до конца, правда, текст в Нью-Йорк Таймс про Павла Кушнера, что, впрочем, ну, примерно, можно сказать, то же самое, что про Дадина, да? Ну, про погибших российских оппозиционеров. И он мне очень не понравился, а вот этот текст понравился.
ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: А текст этот какой? Какой текст, собственно? Илья, о чем ты говоришь, господи?
ИЛЬЯ АЗАР: Да, а текст вышел в издании «Холод». Это жизнеописание Ильдара Дадина, известного, наверное, многим активистам. Ну, действительно, на самом деле, он прославился в своё время, потому что его первого посадили в тюрьму по статье… Вот, кстати, удивительное дело, а ведь раньше, поскольку эта статья грозила мне, я просто на зубок у меня отскакивал, какой у него номер. А я уже забыл.
ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Нет, я не помню. Я помню, что дадинская статья, да.
ИЛЬЯ АЗАР: Оторвались.
ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Да нет, это просто события минувшей жизни совершенно. Кого сейчас вообще сажают за мирный протест, потому что его нет.
ИЛЬЯ АЗАР: Ну да, ну короче говоря, посадили его, когда в течение, ну фактически в течение одного года я три раза нарушил статью о митингах. Вообще, как бы, любым способом, самым невинным, но три раза.
ОЛЬГА ГЕРАСИМЕНКО: Дальше уголовка.
ИЛЬЯ АЗАР: Можешь получить уголовное дело. Очень многие уголовные дела эти разваливались, и просто там это скорее как угроза была. Но, тем не менее, вот Дадина посадили, довели до конца, и, собственно, статья с тех пор, да, называется Дадинская. А дальше с ним, что немногие, наверное, знают, произошла, на мой взгляд, метаморфоза, поскольку от такого ярого возможно, самого яркого в мире апологета после Ганди, апологета мирного протеста, он занялся чем-то совсем другим, о чем вы узнаете, когда послушаете текст, который прочитает Алевтина Пугач.
АЛЕВТИНА ПУГАЧ: Весной 2023 года, ожидая отправки на фронт в Украину, Ильдар Дадин подрался с сослуживцем по Сибирскому батальону — одному из добровольческих формирований для россиян, которые хотят воевать против России.
«Я анархист и сторонник отмены капитализма, а Ильдар — не сторонник отмены капитализма. И мы с ним по этому поводу поругались, — рассказывает сослуживец Дадина Алексей Макаров. — А с ним очень тяжело спорить, он начинает говорить: “Ты лжец, ты лжешь”. Если ты скажешь: “Нет, я не лгу”, это быстро эскалирует».
Так и вышло, что они сцепились — впрочем, ненадолго: сослуживцы разняли. Впоследствии Макаров «принял, что Ильдар такой», и старался в споры с ним не вступать: «Все знали, что он может подраться». Кто-то из сослуживцев запомнил Дадина как «святого», неотступно следующего своим принципам, а кто-то — как неудобного в быту и в бою конфликтного человека, который создавал в коллективе напряжение.
По словам однополчан, Дадин отстаивал свою точку зрения и искал справедливости везде и всегда: и во время тренировок и инструктажей, и в быту. «[Но] армия и война — это противоположность справедливости, а Ильдар никогда не мог пройти мимо, — говорит его сослуживец, попросивший не указывать свое имя. — Всегда вставлял свои пять копеек. Он был борцом. Поэтому ему было тяжело».
Дружить Дадин не умел, говорит Денис Соколов — координатор проекта «Гражданский совет», который помогал россиянам взаимодействовать с украинскими властями и попадать на фронт. «У него было пространство справедливости и несправедливости, и все, — объясняет Соколов. — Дадин не собирался, руководствуясь соображениями эмпатии, удобства или целесообразности, жертвовать своими убеждениями. Это его убеждения, и он будет их отстаивать».
В 2012 году, когда в Москве регулярно проходили массовые политические протесты, во время очередной уличной акции в офис благотворительного фонда «Русь сидящая» в центре города влетел молодой человек. Силовики разгоняли демонстрантов, все разбегались кто куда — и он решил спрятаться у правозащитников. В тот день руководительница «Руси сидящей» Ольга Романова познакомилась с Ильдаром Дадиным — все ее коллеги уже знали этого 30-летнего мужчину, который ходил на каждый митинг, постоянно стоял с антипутинскими плакатами в центре Москвы и почти не вылезал из отделов полиции.
О жизни Ильдара Дадина до того, как он стал постоянным героем новостей, известно немного. В 2010 году будущий активист жил в одной квартире с мамой, играл по ночам в компьютерные игры, смотрел телевизор, почти не пользовался интернетом и уже семь лет работал охранником — туда он попал сразу после армии, куда его призвали после второго отчисления из университета. Служить он не рвался, опасаясь дедовщины и не желая унижаться. Опасения оправдались: к концу первого года службы Дадин почувствовал, что у него «срывает крышу»: «Должен был прийти новый призыв. И я думал, что у меня не останется сил моральных, что я сломаюсь и начну заставлять молодых так же [вести себя, как меня заставляли старослужащие]. Стану таким же подонком, как и они, чтобы мне стало легче», — объяснял он.
Чтобы предотвратить этот сценарий, Ильдар Дадин, по его словам, перерезал вены вечером в туалете. Думал: если до утра не найдут, то умру и все закончится; если найдут, то комиссуют. Его нашли, отправили в больницу и освободили от дальнейшей службы.
В декабре 2011 года Ильдар Дадин впервые сходил на выборы. Сам он за «Единую Россию» не голосовал, те люди, с которыми он общался, — тоже. Поэтому, когда по телевизору рассказали о безоговорочной победе партии власти, Дадин возмутился.
В тот момент он, по его словам, даже не знал, что существуют протестные митинги и что Алексей Навальный призывал всех противников действующей власти голосовать за любую партию, кроме «Единой России». О том, что в центре Москвы планируется акция против фальсификаций на выборах, Дадину рассказал друг. 10 декабря 2011 года он пришел на Болотную площадь — и с тех пор стал выходить на улицу очень часто. В прессе его назвали «одним из самых упорных оппозиционеров».
Семьи у Дадина не было, как и постоянной работы: он халтурил то курьером, то грузчиком. В коллективах он не уживался, говорит его знакомая правозащитница («Холод» не называет ее имени по соображениям безопасности героини): «Неделю поработает, права покачает — и увольняется». Впрочем, его такое положение дел устраивало: он говорил, что всегда хотел «низкостатусную и низкооплачиваемую работу» — главное, чтобы хватало на транспорт и на самую простую еду.
«У него была эта “кочегарная романтика”, как у рокеров 1980-х: Гребенщикова, Цоя, Майка Науменко. Они работали кочегарами и сторожами, а потому имели время и возможность творить, — объясняет Ольга Романова. — А ему свободное время нужно было, чтобы делать протест».
Причем протест обязательно мирный. «Вы замечали, что на фотографиях, где его задерживают и ведут в автозак, он всегда держит руки в замке? — говорит “Холоду” его знакомая правозащитница. — Это была продуманная стратегия. Чтобы случайно, размахивая руками, не ударить полицейского, не поцарапать, не оторвать какую-нибудь пуговицу».
Во время одной из акций Дадин вызвался держать в руках зажженный фаер, хотя знал, что это гарантирует ему 15 суток ареста после задержания. Акция проходила на мосту, и Дадин специально держал фаер над водой, перегнувшись через ограждение. «Когда полицейские ему начали заламывать руки, он сбросил его вниз, в воду, чтобы не задеть никого, — вспоминает его знакомая. — В нем была эта осторожность: чтобы случайно никому не навредить».
Даже среди завсегдатаев протестных акций Ильдар Дадин выглядел белой вороной. Патологически честный, принципиальный до крайности, упертый и негибкий. Он не пил, не курил, не ругался матом — и делал замечания тем, кто матерился возле него. Даже когда толпа на митингах скандировала «Путин — хуйло», он молчал.
Однажды после очередной акции он со своей соратницей Ириной Калмыковой, с которой они часто стояли вместе в пикетах, шел к автобусной остановке. Она докурила сигарету и бросила окурок на асфальт, где уже валялась куча бычков. Дадин наклонился, поднял брошенный ею окурок и донес до мусорки.
«Он был невыносимый, — говорит Ольга Романова. — Невыносимый хороший человек».
С Дадиным невозможно было шутить, говорит его знакомая: чувства юмора у него не было. Идею мирного протеста он тоже воспринимал максимально серьезно. Ему не нравилось, что москвичи на митингах скандировали «Мы не уйдем!», но к вечеру расходились по домам. Сам Дадин возвращался домой только после того, как улицы совсем пустели.
Задерживали Дадина бесчисленное количество раз. От полицейских ему часто доставалось: его избивали в автозаке, связывали скотчем в отделе полиции. Силовиков он раздражал своей «непробиваемостью», говорит его знакомая правозащитница: он не пытался с ними договориться, не шел на уступки, не вел неформальных разговоров. Общение с представителями власти он начинал со слов: «Вы пособники кровавого режима» — и цитировал им по памяти Конституцию и закон о полиции.
Тем временем протестная волна, поднявшаяся зимой 2011 года, уже весной 2012-го начала сходить на нет — и большинство из тех, кто выходил на Болотную и проспект Сахарова, постепенно разочаровались в перспективах уличных митингов. Чем дальше, тем яснее было, что власть намерена не вести переговоры с участниками акций, а подавлять их.
Летом 2014 года, когда Крым уже был аннексирован, а в Донбассе уже шла война, Госдума приняла поправку в Уголовный кодекс, которая позволяла сажать за мирный протест в колонию. Теперь против людей, которых трижды за полгода задержали на несогласованных митингах и привлекли к административной ответственности, можно было возбудить уголовное дело — со всеми вытекающими.
15 января 2015 года на Манежной площади в Москве во время акции в поддержку Алексея и Олега Навальных, которым незадолго до этого вынесли обвинительный приговор по делу «Ив Роше», Ильдара Дадина в очередной раз задержали и арестовали на 15 суток. А когда этот срок истек, возбудили уголовное дело.
Дадин не был первым, кто попал под новую статью, — такие же дела возбудили в отношении еще двух задержанных на той же акции, Владимира Ионова и Марка Гальперина, а несколькими месяцами позже под преследование попала активистка Ирина Калмыкова.
В ожидании приговора Ильдар Дадин сидел под домашним арестом в квартире своих родителей в Подмосковье. Он каким-то образом научился снимать с ноги электронный браслет, но использовал это не для побега, а чтобы ходить в гости к жившей неподалеку Ирине Калмыковой. В такие ночи они болтали с Дадиным о будущем российского протеста. «Я говорила ему, что собираюсь бежать, — вспоминает Калмыкова. — И его уговаривала. Он отказывался. Говорил: “А зачем я тогда выходил? Я пойду до конца”».
Калмыкова действительно вскоре уехала из России, как и Владимир Ионов (дело Марка Гальперина закончилось штрафом). Незадолго до побега Калмыкова отдала Дадину свои заготовки на зиму — соленья и варенья, — чтобы не пропали. Вскоре ему пришлось оставить их маме: активист отправился в колонию по статье, которую с тех пор все называют «дадинской».
В декабре 2015 года, когда Ильдару Дадину должны были вынести приговор, в зал заседаний Басманного суда пришли несколько десятков человек. Среди них был его отец. Но поддерживать сына он не собирался.
«Он во всем положителен. Но он не в том направлении пошел. Мне это очень жаль как отцу, — сказал он тогда. — Путин — это, я считаю, стране повезло. С сыном мы не общаемся по идейным соображениям».
Среди оппозиционных активистов Ильдар Дадин нашел себе новую семью. На одной из акций он познакомился с журналисткой Анастасией Зотовой, и они начали встречаться. Когда судья зачитала вердикт и на Дадина начали надевать наручники, она прорвалась к нему сквозь конвой и крикнула: «Я подаю заявление в ЗАГС!» Спустя два месяца они поженились в СИЗО. (Ни родственники Ильдара Дадина, ни Анастасия Зотова не стали разговаривать с «Холодом».)
Прокурор просил для Дадина два года колонии. Судья — что бывает нечасто — дала еще больше: три. Неудивительно: выступая с последним словом, Дадин был верен себе, о снисхождении не просил, а лишь напоминал судье, что ей грозит 10-летний срок за заведомо неправосудный приговор.
Спустя месяц после того, как Дадина этапировали в исправительную колонию №7 в Карелии, навестить его приехал адвокат Алексей Липцер. Вместо того чтобы разговаривать с защитником, Дадин стал что-то писать на листе бумаги: он боялся, что администрация колонии прослушает их и прервет свидание. Забрать записку с собой адвокат тоже не мог: в колонии это было запрещено. Липцеру пришлось подождать, пока Дадин закончит, и переписать текст от руки.
Это было письмо жене. Оно начиналось так: «Настя! Если решишь опубликовать информацию о происходящем со мной, то попробуй распространить ее как можно более широко. Это увеличит шансы на то, что я останусь жив».
Дадин описывал пытки. Рассказывал, что его избивали, окунали головой в унитаз, сковывали руки за спиной и подвешивали, угрожали убийством и изнасилованием. Его ставили на колени, стянув трусы — и издевательски цитировали его предыдущее письмо жене, в котором он говорил, что встать на колени готов только перед любимой женщиной.
Тем же вечером Анастасия Зотова передала письмо журналистам. Наутро его опубликовала «Медуза».
Дело было в ноябре 2016 года: отношения российских властей с независимыми медиа тогда еще были устроены иначе. Публикация имела огромный резонанс. Пресс-секретарь президента Дмитрий Песков в тот же день пообещал доложить о пытках Владимиру Путину. Дело взяла на личный контроль омбудсмен Татьяна Москалькова. ФСИН и Следственный комитет начали проверку. Президентский совет по правам человека объявил, что его представители выезжают в колонию. Судьбу Дадина обсуждали даже в эфире федеральных телеканалов. «Он очень похож на среднего молодого человека, который может быть твоим братом, сыном, мужем, самим тобой», — объясняла тогда такую реакцию Ольга Романова.
То, что именно Дадин рассказал о пытках публично, не удивило никого из тех, кто его знал. Коса нашла на камень; столкнулись, как говорил тогда член СПЧ Игорь Каляпин, два совершенно разных мира: живущая по собственным правилам администрация колонии и Ильдар Дадин, не готовый ни под какие правила прогибаться. Он сам впоследствии вспоминал, что, пока сотрудники колонии избивали его в первый раз, он цитировал им Конституцию: статью о том, что никто не должен подвергаться пыткам.
В разных мирах Дадин оказался и с другими заключенными. Жить по «воровским понятиям» он не хотел: говорил, что система ценностей у него уже есть и надстройка в виде еще одного мировоззрения ему не нужна. «Я объяснял [одному из сокамерников], что не могу что-то сделать, потому что по-человечески мне совесть не велит. Он говорил: но здесь же тюрьма. Я не понимал, что [это] значит, — вспоминал Дадин впоследствии. — Человеком надо быть всегда и везде, независимо от того, где ты находишься. То есть где-то можно быть человеком, где-то подлецом? Я так не считаю».
О том, что в России систематически пытают заключенных, в те годы еще не было широко известно — ходили только слухи о происходящем в карельских колониях, вспоминает в разговоре с «Холодом» правозащитник Леонид Крикун. Местные адвокаты, которым заключенные жаловались на пытки, советовали не поднимать бучу, чтобы не сделать хуже.
После того как Дадин передал свое письмо на волю, все изменилось. 7 ноября 2015 года, когда в колонию приехали члены СПЧ Павел Чиков и Игорь Каляпин, несколько заключенных прорвались через охрану и вылезли на крышу, растянув плакат «Спасите наши души». Новых свидетельств пыток становилось все больше. О том, что их пытали, заявили семеро заключенных, которые сидели вместе с Дадиным, вслед за ними — зеки из других колоний Карелии и те, кто уже освободился.
Так Ильдар Дадин стал «главным российским политзаключенным». До выборов президента, на которых Владимиру Путину предстояло избраться в четвертый раз, оставалось чуть больше года, и российские власти хотели создать иллюзию оттепели. «Дадинскую» статью в феврале 2016 года раскритиковал Конституционный суд: он постановил, что наказывать митингующих можно, только если их протест утратил мирный характер. Сразу же после этого Верховный суд отменил приговор Ильдару Дадину. Он триумфально вышел на свободу, получив больше двух миллионов рублей компенсации за незаконное преследование по решению ЕСПЧ.
В марте 2018 года Владимир Путин благополучно переизбрался. «Дадинскую» статью так и не отменили и даже не переписали. Спустя два года после освобождения Ильдара Дадина по ней сел еще один активист — Константин Котов. Руководителей пыточной колонии в Карелии отправили под суд, но не за пытки, а за вымогательство; они быстро вышли на свободу.
Заключенные ИК-7, которые вслед за Дадиным заявили о пытках, вскоре под давлением и угрозами отказались от своих слов, говорит адвокат Леонид Крикун. Все, кроме одного — осужденного за разбой Кобы Шургаи: после того как он заявил о пытках (его избивали каждый день, ломая кости), его осудили по статье о ложном доносе, увеличив срок. Тем не менее, по словам Крикуна, именно после поступка Ильдара Дадина в карельских колониях прекратились систематические пытки: «За это все карельские заключенные ему благодарны и помнят о нем».
Освободившись из колонии, Дадин, по воспоминаниям его знакомых, «ушел в тень». В заключении у него развилась эпилепсия; пытки стали самым страшным, что он пережил, — но совсем тяжело ему стало во время развода. Как часто бывает у политзаключенных, брак с Анастасией Зотовой вскоре после освобождения Дадина распался. Патологическая принципиальность подтолкнула его к тому, чтобы обвинить жену в предательстве в открытом посте в фейсбуке. На вопросы о том, зачем он сделал это публично, Дадин недоуменно отвечал: «Покрывая подлость, я становлюсь ее соучастником».
После этого многие соратники, которые знали, каких усилий Анастасии Зотовой стоило организовать кампанию в поддержку мужа, отвернулись от Дадина. Личная драма ударила по нему так сильно, что он разочаровался во всем протесте в принципе. Он стал гораздо реже выходить на оппозиционные акции. После освобождения Дадина за ним «ухаживали разные оппозиционные партии, все хотели его себе заполучить», вспоминает Ольга Романова. «Но у него даже мыслей не было никуда вступать, — говорит она. — Он считал, что он должен быть один. Что Путин — это такое вселенское зло, и борьба с ним не имеет никакого партийного подтекста. Политику он не любил. Он любил, чтобы все было от сохи».
Знакомый правозащитник вспоминает, что пытался сподвигнуть Дадина помогать политзаключенным, но и тут получил отказ. «Я ему накидывал, что вообще-то порядочный арестант так и поступает. Освободился — а про тех, кто там остался, кто с тобой куском хлеба делился, кто тебе воды подносил после пыток, не забывай», — вспоминает он в разговоре с «Холодом». На это Дадин отвечал: политзеки, политика — это все вторично. Надо бороться с гидрой, с драконом, с Путиным.
Не только силовикам и судьям, но и соратникам от Дадина часто доставалось за «пособничество режиму» — например, когда они пытались договариваться о чем-то с властями, говорит его знакомая правозащитница. Еще во время отсидки в колонии он успел поссориться с гражданским врачом, которого к нему прислала Ольга Романова, чтобы тот зафиксировал следы пыток: Дадину не понравилось, что медик спокойно разговаривал с сотрудниками колонии.
«Он говорил врачу: “Ты же видишь, что я избит, сделай что-нибудь”. А тот ему: “Не могу же я взять тюрьму штурмом”», — вспоминает Романова рассказ медика об этом визите. «Мы все не дотягивали до его планки абсолютно, — говорит она. — [Чтобы дотянуть] надо было, я не знаю, вырвать сердце из груди и освещать людям путь горящим сердцем пять минут».
«Есть такой тип людей… Назовем его “борец”. По структуре своей он — воин. Все, что он мог, — быть сильным, смелым, упертым, честным. Ничего больше, — добавляет знакомая Дадина. — Он шел туда, куда и пришел. [Нашел способ] бороться. Кроме собственной жизни, терять ему было нечего».
«Ты говоришь, что [участие в войне] — это логичное продолжение ненасильственного протеста, — спрашивал у Ильдара Дадина журналист Петр Рузавин в августе 2023 года. — Но ты, очевидно, подписался под тем, что ты готов умереть, ты готов убивать…»
«Должен убивать, чтобы остановить изначальные убийства, — отвечал ему Дадин, одетый в хаки. — Как крайняя мера, я должен их убивать. В идеале я хотел бы брать в плен. Я всем это говорю, хотя обычно меня за это не любят».
Он решил ехать в Украину сразу же, 24 февраля, потому что не мог «осознавать себя соучастником» военной агрессии. Россиян, которые не разделяли его точку зрения и не хотели воевать за Украину, Дадин осуждал, называл «лицемерами» и говорил, что своим бездействием они поощряют «убийства масс невиновных людей».
В марте 2022 года Ильдар Дадин улетел из России в Польшу, а через несколько месяцев, получив местный ВНЖ, обратился в проект «Гражданский совет», который занимался рекрутингом россиян для добровольческих подразделений. Вступать в Русский добровольческий корпус (РДК) Дадин не хотел: ему категорически не нравились ультраправые убеждения лидера и других публичных спикеров подразделения. Опасался возможного конфликта между ними и Денис Соколов, но других вариантов предложить не мог. После долгих обсуждений Дадин все-таки согласился пойти на «ограниченный компромисс» и вступить в РДК ради общей цели — «воевать против Путина».
Однако как раз в тот момент начал формироваться Сибирский Батальон (СибБат). Дадин стал одним из его первых бойцов и въехал в Украину в июне 2023 года, выбрав себе позывной «Ганди».
«Меня этот человек [Махатма Ганди] вдохновлял принципиальной позицией ненасильственной борьбы, потому что я изначально против применения насилия, — говорил он. — [Но] я должен противостоять преступлениям России, убийствам массовым, пыткам, изнасилованиям, грабежам. И крайняя форма, чтобы остановить убийц, — это убить убийцу».
Однако разочаровался Дадин в происходящем на фронте почти с первого дня, рассказывает его сослуживец Алексей Макаров (всего «Холод» поговорил с четырьмя бывшими добровольцами СибБата, лично знавшими Дадина, но все, кроме Макарова, попросили об анонимности). «Он себе в голове нарисовал картину, что это война эльфов с орками, — объясняет Макаров. — А когда оказалось, что Украина — это не страна эльфов и не все такие благородные рыцари без страха и упрека, для него они оказались “лжецами”, плохими и нехорошими людьми».
По словам Макарова, Дадин хотел уехать с фронта, но не мог — даже когда после первого боя многие участники СибБата уволились, поняв, что не готовы воевать. «Ильдар сам поверил в идею, что он — носитель морального идеала, — объясняет Макаров. — И если он уедет, то утратит это моральное превосходство. И он, стиснув зубы, не уезжал».
У него не сложились отношения с начальниками. Он регулярно спорил с ними даже во время учебных заданий — в частности, о необходимости убивать. «Например, мы должны напасть на кого-то и всех там перебить. Тем более, их больше — мы должны использовать эффект внезапности. Ильдар говорил, что это неправильно, мы должны сначала им предложить сдаться, — рассказывает об одном из тренировочных сценариев сослуживец Ильдара Дадина. — Мы на него смотрели все [и думали]: ну не дурак ли ты? Мы должны сначала большую часть перебить, а потом, если кто-то выживет, тем уже предложить сдаться».
Спорил Дадин и во время обсуждения действий диверсионно-разведывательных групп (ДРГ), которые должны незамеченными внедряться на территорию противника. «Один инструктор рассказывал нам, что если ДРГ заходит глубоко в тыл и видит в лесу лесника или бабушку, то их нужно ликвидировать, чтобы они не сдали ДРГ. Это было сказано на уровне… не совсем серьезно, никто не готовился убивать бабушку или лесника. Но Ильдар это воспринял очень серьезно и не мог отпустить», — вспоминает Алексей Макаров. По его словам, сослуживцы и командиры, зная о «твердолобости» Дадина, регулярно подкалывали его, мол, когда пойдем убивать лесника?
«Из-за [всего этого] командиры Ильдару несколько раз говорили: собирай вещи и уезжай в Польшу, — рассказывает сослуживец. — Но я думаю, что в силу политической важности — нужно было показать, что Ильдар Дадин воюет в ВСУ, — решение отыгрывалось назад».
У него не сложились отношения с однополчанами. По их словам, иногда Дадин отстаивал принципиальные вещи, с которыми соглашались другие сослуживцы, но чаще он «качал права» из-за пустяков, а споры «из-за куска мыла» превращались в рассуждения «про высшие истины». Нередко с Дадиным было сложно находиться в одной комнате.
«Однажды нам привезли подпортившиеся продукты, и у Ильдара появилась мысль, что выкидывать продукты нельзя [принципиально], — вспоминает один из собеседников “Холода”. — Несколько дней продолжался спор. Иногда Ильдар физически не давал подпортившиеся продукты выкидывать и даже некоторые из них пытался есть. И возвращался к этому потом еще очень долго». В конце концов командование назначило его ответственным за еду, лишь бы прекратить споры.
Впрочем, были и сослуживцы, которые соглашались с принципами Дадина, — особенно те, кто до 2022 года не думал о том, чтобы взять оружие в руки. Один из добровольцев СибБата, попросивший не указывать его имя и фамилию, соглашаясь с тем, что Дадин отличался излишней категоричностью, называет его очень надежным товарищем. «Когда я пришел в СибБат, Ильдар уже выполнял задачи инструктора по физической подготовке: он очень терпеливо объяснял все нам и выгораживал перед начальством, — говорит он. — А еще я знал, что если меня ранят, то он вытащит меня. Помирать там на холоде не хочется никому. Все его минусы для войны были в том, что в момент тренировок он отстаивал свою точку зрения. Но когда наступал бой, он работал как автомат».
Это подтверждает и Алексей Макаров: он ходил вместе с Дадиным на боевую задачу в ноябре 2023 года под Авдеевкой. Для Ильдара Дадина это был первый бой.
Во время операции добровольцев атаковали дроны. «Мы отступили, а Ильдар остался, потому что там был солдат ВСУ, который получил тяжелое ранение. Он отказался отступать, остался с солдатом и пролежал там, пока тот не умер ночью. Весь день и всю ночь, их нашли уже ночью и забрали на наши позиции. Это был по-человечески очень правильный жест: он остался вместе с умирающим солдатом, чтобы тот умер не в одиночку, — говорит Макаров. — Поступил “по-ильдаровски”».
В декабре 2023 года Ильдар Дадин решил разорвать контракт с СибБатом и уехал на границу с Польшей. Вместе с ним уехали еще несколько добровольцев. Что произошло, до конца не ясно. По одной из версий, добровольцев отправили копать окопы, а Дадин считал это недостойной задачей и хотел «воевать на передке».
СибБат действительно редко участвовал в войсковых операциях — это подтверждают собеседники «Холода». Например, за девять месяцев службы Алексей Макаров принял участие лишь в трех непосредственно боевых заданиях.
«Это сильно отличается от ВСУ: там ты постоянно находишься на фронте. [Но] может быть, [в ВСУ] задачи немного проще, потому что СибБат выполнял трудные задачи, не всегда адекватные подготовке», — говорит Макаров, который в 2022 году успел повоевать в штурмовой бригаде регулярной украинской армии.
Задания всем иностранным добровольческим подразделениям ставит не руководство ВСУ, а Главное управление разведки Министерства обороны Украины (ГУР). Как рассказывают собеседники «Холода», эти задания делились на два типа: либо авральные — «заткнуть дыру» на «направлении, которое сыплется» (как это было в ноябре 2023 года под Авдеевкой), либо медийные — например, установить флаг в тылу врага и заснять это на фото и видео (как это было в августе 2024 года на Кинбурнской косе в Николаевской области).
Многим российским добровольцам такая стратегия казалась не самой правильной. Так или иначе, границу с Польшей Ильдар Дадин так и не перешел. Как рассказывают собеседники «Холода», его с сослуживцами остановил по дороге сотрудник ГУР и предложил перейти в еще одно формирование — легион «Свобода России». Ильдар и еще несколько человек согласились.
Однако службой в легионе «Свобода России» Дадин тоже остался недоволен. Не нравилось ему там настолько сильно, что он отговаривал вступать в него других россиян. В частных беседах с бывшими сослуживцами он называл легион «тикток-войсками» и говорил, что он там «воет волком».
В апреле 2024 года гражданин России, который хотел вступить в добровольческое подразделение, решил посоветоваться с Дадиным и написал ему в фейсбуке. Тот ответил, что делать этого не стоит.
«Я ехал сюда помогать, а не участвовать в кровавом и бессмысленном пиаре. Честным и порядочным людям (подобным мне, уж извините за нескромность) я бы до изменения ситуации не советовал пока ехать в Украину, — писал Ильдар Дадин (скриншот переписки есть в распоряжении редакции). — Более бессмысленных операций я вообще не знаю». «Холоду» известно о еще как минимум одном человеке, которого Дадин отговаривал от вступления в российские добровольческие подразделения.
Похожим образом пересказывал переписку Дадина с приятелями журналист Андрей Лошак: в украинской армии, по мнению Дадина, творится то же самое, что и в российской — «унижения, коррупция, тупость, жестокость и показуха командования, скрывающего правду от вышестоящего начальства, словом, тот же “совок”, что и с вражеской стороны».
«Война — это не первомайская прогулка, — рассуждает Денис Соколов. — Ну да, мы все прекрасно знаем, что есть коррупция. И на войне есть разные люди. Это очень тяжело. И это приводит иногда к отчаянию. Но некоторые люди, как Ильдар, это отчаяние перебарывают и продолжают делать то, что считают нужным. А некоторые разводят эту ерунду, показывая личные переписки».
«Да, в украинской армии есть недостатки, но по сравнению с российской, где я отслужил более 15 лет, она все-таки получше», — говорит один из бывших добровольцев СибБата. Еще один его однополчанин уточняет, что не сталкивался ни с коррупцией, ни с унижением, но признает, что командиры не всегда сообщали начальству правду. Войну он описывает как «реальный ад, когда тебя каждую секунду хотят убить»: «Ты боишься, боишься, боишься и понимаешь, что ты следующий».
5 октября 2024 года стало известно, что Ильдар Дадин убит — первой об этом сообщила журналистка Ксения Ларина, после чего эта новость разошлась по СМИ и соцсетям. Легион «Свобода России» впервые прокомментировал смерть Дадина только спустя три недели.
Как рассказывают собеседники «Холода», погиб Дадин во время артиллерийского обстрела в городе Волчанск в Харьковской области, где он защищал некий объект. «Скорее всего, он охранял какую-то точку, чтобы туда не залезла диверсионно-разведывательная группа врага. Условно, несколько бойцов сидели в подвале или в доме с крепкими стенами и обороняли объект, чтобы туда никто не залез», — рассказывает источник «Холода» среди украинских военных. «Нужно понимать, что погиб он не на тикток-задании, — он погиб на позиции», — добавляет Денис Соколов. В сообщении легиона сказано, что Дадин остался на позиции с раненым сослуживцем и был убит, когда оказывал первую помощь.
Погиб ли в том обстреле кто-то еще из легиона, неизвестно. Как и то, когда будет выдано тело Ильдара Дадина.
Вторая жена Дадина Александра Свешникова живет в Киеве и хочет похоронить его там, однако что сейчас с его телом, неизвестно. Несколько собеседников «Холода» предполагают, что его все еще не эвакуировали: сделать это сложно, потому что Волчанск находится менее чем в 10 километрах от российской границы и обстреливается постоянно. При этом, как утверждает один из источников «Холода», легион не обращается за помощью к другим подразделениям и отказывается назвать точную геолокацию, чтобы тело Дадина мог вытащить кто-то другой.
На следующий день после новости о гибели Дадина российский оппозиционный проект «Форум свободной России» заявил о создании премии имени Ильдара Дадина: вручать ее планируют людям, проявившим себя как «несгибаемые борцы с путинской тиранией».
Денис Соколов предполагает, что Дадин бы эту инициативу не одобрил: «Он не любил дешевого пафоса. Он вообще не любил, когда кто-то говорил от его имени. Потому что от имени Ильдара Дадина мог говорить только лично Ильдар Дадин».
ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Если бы я могла задать один вопрос Ильдару Дадину, если бы он ещё был жив и согласился на интервью, я бы спросила, видит ли он хоть какую-то иронию в том, что он взял себе позывной Ганди? И пошёл в ряды ВСУ убивать своих бывших соотечественников. Знаешь, это упражнение такое, если опишите человека одной строчкой, вот эту строчку надо оставлять об Ильдаре Дадине.
ИЛЬЯ АЗАР: Да, но с одной стороны, это меня убило, а с другой стороны, меня это не удивило, потому что я с Ильдаром Дадином однажды разговаривал, брал у него интервью. Вскоре после того, как он вышел, ну, там как бы я был не первой в очереди, так скажем. В общем, поэтому, как это часто со мной бывает, я решил с ним как бы взять большое интервью.
ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Такой трек к успеху Илья. Восьмое интервью, но очень большое.
ИЛЬЯ АЗАР: Да, да. Ну, видишь, все-таки кое-как оно это сработало. Ну, вот. А в случае с Дадином это не сработало, потому что я просто интервью этот снова достал, вот сейчас, когда это всё с ним произошло, когда его убили на войне, потому что интервью тогда не вышло, потому что это просто было невозможно. Это был самый тягомотный, изматывающий разговор в моей жизни. Это просто был кошмар. Из-за этого я даже помню, где это было. Это было на Чистых прудах, в переулке, в кофейне двухэтажной. Я, к сожалению, забыл, как она называется. Там какое-то было К-9 или К к-17. Мы там сидели, мне кажется, чуть ли не три часа. И вот он совершенно не умеет говорить. Особенно, может быть, тогда не умел. И это было просто кошмарно. И, короче, я даже не смог заставить себя это интервью как бы отредактировать и привести его в какой-либо вид. Я когда получил расшифровку на 130 тысяч знаков, я просто отложил это. И более того, сейчас, когда я подумал, что вот сейчас, как бы я вспомнил, сейчас-то можно его, что называется, пиздануть. Я его открыл. Я даже более того, я же даже договорился, как бы, написал редактору того издания, в котором я тогда это делал, как бы, получил его разрешение, открыл и закрыл. Короче, нет, не могу.
ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: А там было что-то про Махатма Маганди?
ИЛЬЯ АЗАР: Ну, я не смог его прочитать даже. Там это просто поток, косноязычный поток символов. Это невозможно читать даже. Это надо реально очень сильно редактировать. Я, если ты хочешь, я могу тебе дать этот текст.
ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Как проверку, насколько я хороший редактор? Давай, да, интересно.
ИЛЬЯ АЗАР: Да нет, ну это правда, это очень… Просто это муторно.
ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Но дело же… Да, муторно я понимаю. Наш герой явно муторный. После этого текста я примерно представляю степень его сложности для общения. А давай спросим у авторов, как им было писать протоколы.
ИЛЬЯ АЗАР: Да, позвоним сразу и Маше Морозовой, и Юлии Селиховой. Здравствуйте, дамы.
МАША МОРОЗОВА: Привет
ЮЛИЯ СЕЛИХОВА: Привет, коллеги
ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Привет, Маша, привет, Юля. Послушали ваш текст. Я, когда узнала о смерти Дадина, думала, сейчас, как бы, давайте, раз, два, три, кто первый, да, выдаст профайл. И сама подумала, господи, ну, как же скучно. У меня авторское такое не дёрнулось. Ну, то есть, иногда я думаю, о, раз, два, три, кто первый, если я в этот момент не могу вступить в эту гонку, ну, там, какой-то другой текст или ещё что-то. Я переживаю уже, думаю, сейчас, как, вот, все напишут, а я говно. Вот, но тут я подумала, ну, да, сейчас почитаем, как бы, справку из Википедии.
ИЛЬЯ АЗАР: Так никто не пишет уже давно профайл, кроме Холода. Поэтому к гадалке не ходи, Холод напишет профайл. Точнее, если кто-то не напишет профайл, то это Холод.
ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Не-не-не, я бы сказала, что лучше всех пишет их Мария, вот я бы сузила фокус. А так как я сама люблю этот жанр, мне, я как раз, наверное, поэтому и слежу за такими такого рода новостными поводами. Ну так вот, ну и что было удивительно, что, во-первых, быстро профайл не появился, а во-вторых, когда я его прочитала, подумала, о, не, на самом деле было о чем писать. Было ли у вас это понимание в самом начале, или это раскрылось, пока собирали фактуры?
ЮЛИЯ СЕЛИХОВА: Мы тоже думали, между прочим, что все бросятся писать его очень быстро. Мы в итоге его быстро сделали, просто мы не сразу взялись, когда увидели, что никто тоже не бросился.
ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: А, то есть вы подождали-подождали, никто статью в Википедии не выдаёт перепечатанную. И решили браться.
ЮЛИЯ СЕЛИХОВА: Да, и на самом деле… Я зацепилась за это, когда подумала, что Дадин — это история очень такого рукотворного врага российского государства. Российская власть его сотворила полностью самостоятельно, своими руками. Вот он до 2011 года, как Илья Муромец, лежал на печи, а потом Россия сфальсифицировала выборы и пробудила его, и вот он пошёл бороться с Путиным. Потом Россия его посадила и запытала, и вот он уже взял в руки оружие и пошёл убивать. А во-вторых, конечно, мы зацепились за пост Лошака, который написал о том, что незадолго до гибели Дадин писал своему приятелю, что нашёл в украинской армии все то же самое, что ненавидел в России и с чем боролся в России. Я подумала, что это классная возможность рассказать о том, как на войне в принципе невозможно найти справедливость никаким образом, и что никакой картинки о том, как противные, мерзкие россияне-орки воюют со святыми эльфами-украинцами, её в реальности не существует, она только на уровне абстракции существует, а в реальности существуют люди, которые друг друга убивают. И можно рассказать о трагедии человека, который с этим столкнулся, это понял. И, во-вторых, хотелось понять, на чем в реальности основаны слова Дадина, которые он якобы писал своему приятелю о том, что в Украине, в украинской армии все то же самое, что и в России. Есть ли под этим какие-то основания, факты?
МАША МОРОЗОВА: Да, это как раз объясняет, почему мы не сразу взялись, потому что люди, которые бывшие добровольцы, у меня есть некоторые связи, как сказать, связи, я просто их наработала в процессе последнего времени, они все время не сразу выходят на связь, и пока там я смогла созвониться, и человек мне действительно рассказал, человек, который с ним служил какое-то время и видел все там воочию, не из пересказа лошака, а вот человек, который сам знал. Он сказал, что Дадин не вписывался вообще в эту армию из-за, собственно, своего характера. Или как это назвать? Может быть, не характера, а черты личности.
ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Каких-то страшных там при этом преступлений внутри армейских я, если честно, не увидела описания. Что имеется в виду?
МАША МОРОЗОВА: Как я понимаю, исходя из того, что я слышала от разных людей, я поговорила с четырьмя его сослуживцами. Как бы он всё очень просто гипертрофированно воспринимал. И там действительно по словам многих людей, прям вот какого-то криминала, того, что можно было назвать тот же самый ужас, что и в российской армии, там не было. Но он так категорично воспринимал, и так в целом любое, ну вот как там буквально был пример про кусок мыла, или там про подпортившуюся еду, и для него это было настолько неприемлемо, что вот он считал, что все, это сразу плохо. Короче, когда я поговорила с первым человеком, мы окончательно приняли пич, то есть, ну, в редакции. Не мы с Машей вдвоём, а редакторы согласились, что это нужно делать, потому что как раз вот это дополнительный конфликт, который нам покажет всё, что, собственно, мы и показали, надеюсь.
ИЛЬЯ АЗАР: Мне не хватило в тексте какой-то части… Ну, там чуть-чуть есть, но, как я понял, на основе его интервью, предыдущих личных интервью, а вот как-то поговорить с кем-то о его жизни до Болотной, так скажем, не получилось, я так понимаю.
ЮЛИЯ СЕЛИХОВА: Во-первых, Илья, от тебя всегда чего-то не хватает в текстах, я хочу заметить.
ИЛЬЯ АЗАР: Да, поэтому мои тексты такие большие, чтобы в них всем всего хватало.
ЮЛИЯ СЕЛИХОВА: Поняла. Но это на самом деле правда. Мне тоже этого не хватило. Этим я занималась. И я пыталась найти какую-то об этом фактуру. Но для того, чтобы понять, что он делал до 2011 года, нужны были его друзья. А как можно понять из текста, друзей у него особо не было. Потому что человек он не очень легкий, приятный в общении.
ИЛЬЯ АЗАР: А мама почему отказалась?
ЮЛИЯ СЕЛИХОВА: А, это вообще очень интересно. Во-первых, он сам рассказывал, что у него был один друг из армии, ещё с армейских времён, который тоже вместе с ним ненавидел дедовщину и всему этому противился. Но Дадин с ним сам разорвал отношения в тот момент, когда в десятых годах этот друг отказался вместе с ним идти бороться с путинским режимом на улице. Вот он решил, что это непозволительно, и с таким человеком общаться дальше не надо. И родители отказались разговаривать, и сестра Ильдара отказалась разговаривать. Что интересно, потому что в 2015 году, когда происходил скандал с пытками, они общались с независимыми медиа, и несмотря на то, что взгляды в семье у Дадина, у всех были совершенно не такими, как у него, тем не менее, его сестра и его мать тогда давали интервью и высказывались критически по отношению к властям, пока их сына и брата пытали в колонии. Высказывались не в духе, что вот надо свергнуть Путина, а в… Ну, скептически высказывались, короче говоря. И сочувствовали Ильдару, выражали ему поддержку. А сейчас они общаться отказались. Что, мне кажется, очень интересно, потому что сейчас как будто бы публично просто сочувствие выразить по поводу того, что Ильдар Дадин погиб, сказать о какой-то любви родственной к нему, это уже опасно.
ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Слушайте, ну человек ушёл как бы воевать за ВСУ, а не в России. Ну какие вопросы вообще к семье?
ИЛЬЯ АЗАР: Нет, ну подожди, рассказать про то, как он был мальчиком, я думаю, за это ничего не было бы.
ЮЛИЯ СЕЛИХОВА: Нет, вот как раз-таки, мне кажется, это воспринимается как непозволительное и опасное. Хотя бы даже рассказать, типа, я его люблю очень сильно как сына, это невозможно, мне кажется, сейчас сказать. И как брата. А родители, между прочим, к родителям сразу после гибели Дадина приехала съёмочная группа РЕН-ТВ. И там чудовищное просто интервью, которое заглавлено на сайте РЕН-ТВ. Родители ликвидированного на СВО Дадина, двоеточие. Да, и там отец говорит о том, что он жалеет, что дожил до этого дня, и о том, что его сына зомбировали украинцы.
ИЛЬЯ АЗАР: А что в тексте этого нет?
ЮЛИЯ СЕЛИХОВА: Не знаю.
ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Проеб.
ЮЛИЯ СЕЛИХОВА: Простите, дорогие коллеги.
ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Не, ну правда. Не, ну с другой стороны, отец не меняет взгляды уже, получается, 13 лет.
ЮЛИЯ СЕЛИХОВА: Да, но самое интересное, что мать Ильдара мне ответила, она сказала, она уже после того, как дала интервью РЕН-ТВ, она, видимо, посмотрела, как бы, что вышло, и, наверное, её это само ужаснуло, и она мне сказала, что они после этого приняли решение больше ни с кем не разговаривать, и она там написала такие слова, что, типа, это наше горе, и мы, в общем, его будем сами переживать, больше никаких, значит, публичных.
ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Ну, можно понять вообще её, конечно. Слушайте, а у меня такой вопрос. Вот я думала, как бы самое интересное, это вот этот бескомпромиссный характер, который многим кажется нездоровым, на самом деле. Многие бы сказали, терапию тебе, да таблеточек бы. А вот наверняка могли бы быть… То есть я вижу его абсолютно таким же Ильдаром Дадиным, только в составе, не знаю, ЧВК Вагнер. Основные черты характера, короче, подходят и под такого абсолютного борца за Путина и российскую государственность, все такое. Просто вот тут так получилось, что он в 2011 году стал либеральных взглядов. Но его вот эта вот негибкость, да, и невозможность почувствовать другого человека, не знаю, поговорить с кем-то на другой точке зрения, она как будто бы… Ну, в общем, я его легко могу представить где-нибудь в ЛДНР, и на самом деле я знаю там таких людей, которые очень похожи на Ильдара Дадина, вот один в один. Только для них, правда, вот на той стороне. Это обычно добровольцы, которые там с 14-го года. Ну вот, так же, как он с 11-го на площадях и пытал. Они так же там будут критиковать, допустим, как он в итоге ВСУ критиковал. Они будут критиковать, что делают командиры ДНРовские. Они будут критиковать, что их Россия на самом деле бросила и сейчас не занимается военными, которые идут от ДНР, как бы батальоны. Но они будут на той стороне. Но характеры безумно похожи. То есть это фанатики. Я правильно понимаю, что он фанатик?
МАША МОРОЗОВА: У меня немножко другое впечатление от Ильдара. Частично из-за интервью, которое он дал «Медиазоне», когда вступил в Сибирский батальон. Он там рассказывал эпизод до 2011 года, задолго до 2011 года, когда он в армии был. И как бы там чуть-чуть описано в машиной части это, что он не мог вытерпеть… То же самое, не мог терпеть несправедливость, там, что дедовщина и всё такое. И в этом смысле, мне кажется, что он бы не мог из-за его вот этой как один из собеседников сказал твердолобости, не мог бы смириться с нормами ЧВК условного, потому что там уже всякие…
ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Он одновременно там говорит, что был готов дедовщину… Он настолько был ей доведён, что был готов…
МАША МОРОЗОВА: Ну, не совсем так. Он говорил, я боюсь, что у меня крышу сорвёт, условно, и как бы я сойду с ума и тоже буду, но чтобы этого предотвратить, я себе вены порезаю. Примерно так. То есть как бы он не говорил, что я тоже готов уже быть дедом тут и в целом.
ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Ну, согласитесь, довольно серьёзные мысли должны быть, чтобы из-за них резать себе вены.
МАША МОРОЗОВА: Ну мне кажется, я могу быть неправа, что такие мысли мы оцениваем как серьёзные, потому что у нас по-другому отношение к ситуациям, которые нас не устраивают. Мы можем с чем-то смириться. Можем сказать, а можем не сказать об этом.
ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Да, вот тут четверо смирившихся сидит, я смотрю. Как-то нормально, все смирились, да? Клёво все живём в Москве, у всех просто супер жизнь. Компромиссники хреновы.
МАША МОРОЗОВА: Ну, блин, всё равно есть степени, да, несмирения. Ну, в общем, он не мог настолько сильно, что это как бы там разные ситуации описаны, там и в личной жизни, и с женой, и с другом, и в общем, и так далее, что вот… Как бы, то, что для нас могло бы быть ну, это стрёмно, но там я пойду к кому-нибудь пожалуюсь и в целом забуду. А для него это было там… Мне изменила жена, я напишу об этом пост и назову её как предательницей, да, по-моему, Маш? То есть, как бы, не думаю, что многие люди, кому… Кстати, я не уверена, что именно изменила. Как-то предала, там просто предала. А такое слово тоже громкое, он мог так таким словом, назвать всё, что угодно, возможно.
ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Опять же, простите, абсолютно, ну, это абсолютно пацанские дворовые понятия, опять же, вылезают. Ровно ложится в моё представление о нём. Это такая этика из 90-х.
ИЛЬЯ АЗАР: Ну, я вас вообще, как бы, может быть, я как-то что-то неудачно скажу, но вообще, насколько я помню эту историю, по-моему, в тексте этого нет, а, возможно, я что-то путаю, насколько я помню, это произошло, когда он ещё сидел просто. А если это произошло, когда он ещё сидел, то я вполне мог бы употребить то же самое слово, извините.
МАША МОРОЗОВА: Илья, там история в том…
ИЛЬЯ АЗАР: При том, что я совершенно не считаю, что женщина обязана дожидаться и прочее, но тогда, впрочем, просто не надо жениться, или надо развестись, или сказать заранее там.
ЮЛИЯ СЕЛИХОВА: Ты бы пост писал, Илья.
ИЛЬЯ АЗАР: Пост, конечно, я бы не писал.
МАША МОРОЗОВА: Вот, я про это, да, что он так остро это воспринимал, что он все публичил. И как бы для него это любое несовершенство, это как бы, допустим, для нас это может быть градация 10 из 100, 50 из 100, для него все 100 из 100 одинаково. И подпортившаяся еда, и измены жены, это все одинакового уровня кошмар.
ИЛЬЯ АЗАР: У меня про это просто тоже есть, я хотел спросить. Ну, просто у нас, может быть, вы писали этот текст, и мы его обсуждаем в категории о мёртвых либо хорошо, либо ничего. Ну, в том смысле, что мне кажется, что проблема Ильдара Дадина в том, что он не совсем адекватный был и не очень умный.
МАША МОРОЗОВА: А вам после текста показалось, что мы написали комплиментарно, ну, типа, что он слишком хороший?
ИЛЬЯ АЗАР: Нет, ну, там как бы никто не говорит, что он глупый.
ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Нельзя же говорить глупый, надо же как-то это доказать. И если бы например, я была бы редактором, я бы тоже вырезала слово «глупый» и попросила бы какие-нибудь факты. А фактов у нас, на самом деле, достаточно. Образование, армия, разнорабочий, никаких друзей, никаких особенных интересов, кроме борьбы с Гидрой Путиным. Из этого складывается определённый образ. Я не уверена, что это оценка IQ и должна быть здесь. Но понятно, что довольно узко сфокусированный человек, да. А у меня вот такой вопрос. Там есть тёмная такая, как бы у вас, не знаю, фигура молчания, или просто не удалось ничего узнать? Внезапно появляется вторая жена, которая в Киеве, и я что-то в этот момент как бы растерялась. Вот, расскажите подробнее.
ИЛЬЯ АЗАР: Да её выгнали, депортировали из России.
ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: А, то есть это россиянка. Я ничего про это не знаю.
МАША МОРОЗОВА: Она гражданка Украины, и она переехала в какой-то момент к Ильдару Дадину до 22-го года. Я точно не помню или не знаю хронологию, в каком как мне кажется, в 21-м, но не уверена.
ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: В Россию приехала?
МАША МОРОЗОВА: В Россию, в Москву. Ну, где он жил. В железнодорожном жил. А когда началось полномасштабное вторжение, её депортировали из России, потому что… Ну, там были заголовки, по-моему, чуть ли не на ТАССе. Типа, жену Дадина лишили ВНЖ и выгнали, типа, из России. И она живёт в Киеве. Она не согласилась с нами говорить, как и с любым другим СМИ. Я общалась с её, насколько я понимаю, довольно близким знакомым или другом. И он сказал, что она не будет давать интервью до момента, пока она не поймёт, что будет с выдачей тела. То есть она добивалась долгое время. По-моему, в итоге 4 недели прошло.
ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Она официальная вдова, да?
МАША МОРОЗОВА: Это хороший вопрос. Мы не смогли проверить. Как мы проверим, есть ли у них штамп в паспорте? Если она отказывается говорить…
ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Ну, может, какие-то фотки были с росписью ещё что-то.
МАША МОРОЗОВА: У неё в соцсетях вообще нет фотографий. Вот там после гибели и после уже похорон был некий скандал, где один из телеграм-каналов написал, что вот у неё нет совместных с ним фотографий, это доказывает что-то там. Но у неё нет вообще никаких фотографий. То есть там нет… Я понимаю, если бы у неё было 500 фотографий и только с Дадином нет, это бы доказывало, но у неё нет фотографий.
ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Да нет, и это бы тоже, на самом деле, ничего не доказывало. Странно вообще, мало ли, по какому принципу что-то постят люди. А вот чуть в сторону вопрос. А для россиян, которые сражаются в батальонах вот таких, как Сибирский или Свободный легион России, для них выплаты от украинского государства предусмотрены за ранения, за смерть?
МАША МОРОЗОВА: Я тоже узнавала этими вопросами, и это сложно. Вообще предусмотрено, и насколько мне говорят мои спикеры, все те же льготы, которые положены украинским гражданам, положены и российским, которые там воюют на их стороне. Но если у человека родственники только в России, то это пока что непонятно, как решать. Потому что, как перечислишь из Украины российской жене или маме погибшего деньги, ну, тебя её сразу посадят за госизмену или за что.
ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Но в случае с Дадином как раз есть возможность.
МАША МОРОЗОВА: В случае с Дадином, наверное, хотя там есть проблемы, потому что они не выдали тело жене.
ИЛЬЯ АЗАР: Они его же сожгли, насколько я знаю.
МАША МОРОЗОВА: Да, да, кремировали.
ИЛЬЯ АЗАР: По каким-то причинам, причём якобы не консультировавшись с женой.
МАША МОРОЗОВА: Они написали в своём объяснении, что они так со всеми поступают, у кого не указано что-то иное. Ну, потому что… Ну, а куда ты денешь тело россиянина?
ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: В завещании?
МАША МОРОЗОВА: Короче, насколько я понимаю, добровольцы при въезде в Россию заполняют анкету, и они там есть прям пункт, ой, извините, да, в Украину. Они прописывают там, кому сообщить, если вы погибнете, что делать с вашим телом. И насколько я понимаю, в момент, когда он подписывал анкету, он был в ссоре с этой второй женой, и поэтому он её туда не вписал.
ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Я хочу спросить, сколько Украина платит за такое тело? Вот в России, что, 3 миллиона, 4 миллиона?
МАША МОРОЗОВА: Вот про это я не спросила.
ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Ладно, погуглю.
МАША МОРОЗОВА: Это не было фокусом именно в этом тексте.
ИЛЬЯ АЗАР: Единственное, что её интересует, как она неоднократно говорила в этом подкасте, это бабки.
ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Это бабки, да. Ну, мне правда интересно. Представляете, какой конфликт? Россиянин, который пошёл воевать за ВСУ, и его жена с украинским паспортом, которая получает за это выплату. Мне кажется, это круто.
МАША МОРОЗОВА: Это не единственный случай. Там есть, как я знаю, россияне, которые воюют за ВСУ, и у них родственники, ближайшие, в том числе жены, украинки, и они живут в Украине.
ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Да, поэтому интересная сумма. Только поэтому. Не то, чтобы я завидую. Я хотела, на самом деле ну, это тоже такие разгоны. Мне очень нравится, как выписан характер. Он очень-очень понятен. Я, в отличие от Ильи, видела его несколько раз, но не разговаривала. Потому что Илья больше у нас близок к оппозиции, чем я. Я скромнее.
ИЛЬЯ АЗАР: Ну я интервью убрал.
ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Ну вот, да, как минимум. И характер ясен. Ну, у меня вопросы в духе, а что могло изменить судьбу? А где бы он…А если бы были социальные лифты в России? А мог бы он сейчас там не охранником и кочегаром, да, подрабатывать с 2011 года, а, не знаю, что, быть в Движении первых? Или какие у него тоже варианты? Не очень понятно. Ну да, они такие, они вопросы не к вам, как к авторам текста, к вам, как к приблизившимся к пониманию этого персонажа людям. Могло ли что-то измениться и пойти по-другому? Или это вот прям древнегреческая судьба.
ЮЛИЯ СЕЛИХОВА: Ну, есть, конечно, ощущение, что он, в принципе, он был таким человеком, который, в принципе, ни в одну систему, ни в одно государство, ни в одно сообщество не может вписаться. Конечно, если бы его не пытали, например, в тюрьме. Если бы у нас были честные выборы, на которых он мог бы выбрать себе представителя, может быть, его судьба сложилась бы по-другому. Но вот, возвращаясь к тому, что ты сказала про самоубийство, про то, что он себе порезал вены в армии, он же не единственный, он вроде, судя по тому, что известно, он единственный раз совершил попытку самоубийства, но говорил он о готовности к самоубийству много раз. Например, когда он отправлялся в колонию, он говорил, что он готов будет себе вскрыть вены, если его будут пытать. Например, когда он шёл на войну, он сказал, что если его возьмут в плен, то он покончит жизнь самоубийством.
ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: А сейчас вопрос Азара, а почему в тексте этого нет? Это же важно, правда.
ЮЛИЯ СЕЛИХОВА:Ну, сорян, друзья, мы приберегаем специально для подкаста «Давай голосом».
ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Не, ну тут некоторый вот этот вот суицидальный путь действительно… И где ещё не кончить жизнь самоубийством, как на войне? То есть это же идеальная тогда дорога.
ЮЛИЯ СЕЛИХОВА: Вот, и как бы ему просто вот этот вот выбор, или всё, или ничего, это же во всём. Он, в принципе, был человеком, которому маленькие шаги не очень были интересны. Он же не стал правозащитником, не стал украинцам помогать, там, не знаю, волонтёрить. Он пошёл убивать, потому что ему всё это было неинтересно, ему нужно было убить дракона. И вот такая вот судьба из-за этого.
ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Я ещё просто много думала о том, как можно быстро конвертить максимально пацифистские взгляды в максимально людоедские. Ну, у вас есть об этом в тексте как раз, то есть вы задаёте такие вопросы нескольким источникам, интервьюерам. Нескольким людям, с которыми вы разговариваете.
ЮЛИЯ СЕЛИХОВА: Как противник насилия может пойти убивать? Это самый главный вопрос. Я для себя поняла, что да, дело в том, что маленькие шаги не устраивают. Маленькие шаги всегда подразумевают компромисс.
МАША МОРОЗОВА: У меня сложилось впечатление, что он на словах говорил, что я пошел убивать убийцу, чтобы остановить там, фашистов, ну, в общем, вы слышали, вы понимаете эту риторику. Но по-настоящему, я так думаю, что он, во-первых, никого не убил, во-вторых, там я спрашивала, насколько вам известно, он кого-нибудь убил там или нет, и сослуживцы его говорили, что он, конечно, куда-то стрелял, но ты когда стреляешь, ты же не в упор, это где-то куда-то, а несколько других человек сказали, что, если честно, я думаю, что если бы он условно в упор бы увидел русского солдата, возможно, он бы не смог и его бы застрелили. И несколько человек сказали, что он не мог не умереть, потому что вот его образ, в который он сам верил, правильность, справедливость и всего такого, судя по всему, он спасал сослуживца, из-за этого его ранили. И вот это все говорят, что все понимали, что он так и погибнет, что невозможно ничего другого себе представить.
ИЛЬЯ АЗАР: Там вообще вопрос командования тоже в тексте поднимается, но там очень странные объяснения, меня не устраивающие совершенно. Почему его вообще держали в легионе? И как бы там написано, что вопрос этот поднимался, но решили, что важно, чтобы известный человек у них служил, а его бы не выгнали. Но, на мой взгляд, просто Ильдар Данин уже давно не является известным человеком, и это не могло быть основанием для этого. Но, возможно, я, конечно, и не прав, не знаю, что там в головах у руководства легиона, но это очень странно держать вообще в подразделении человека, который как бы постоянно спорит с начальством, не знаю, предлагает какие-то безумные идеи, типа говорить противнику иду на вы, да, как бы в процессе боя. Ну, то есть, ну, это ахтунг вообще. Поэтому странно, что его вообще там оставили.
МАША МОРОЗОВА: Может быть, это вам кажется, что он недостаточно знаменит, и поэтому он там не ценен. Но там не то чтобы выбор из 50 знаменитостей, и они выбирают, кто из них более знаменит.
ИЛЬЯ АЗАР: Я же достаточно много пишу иногда про Легион свободы России, они никогда не используют его. Не использовали никогда его имя нигде.
ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Кстати, для меня вообще было новостью, когда он умер. Я знала, что он уехал на Украину, и понятия не имела, что он в «свободной России».
ЮЛИЯ СЕЛИХОВА: Да я вам говорю, они не используют его. Так что его имя хрен используешь.
МАША МОРОЗОВА: Ну, вы знаете, несколько людей, с которыми я поговорила, сказали, что они пошли в Легион… Сначала он в сибирский батальон пошел, но не сильно важно. Они из-за него пошли.
ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: В целом у вас персонаж такой, готовый для романа, с готовой концовкой, что бывает редкость. Я вас с этим поздравляю, коллеги. Жду следующего профайла. Спасибо большое за ваше время.
ИЛЬЯ АЗАР: Все за работу. Счастливо.
ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Я, как обычно, хочу начать говорить о Толстом, но ты не поддержишь этот разговор. Потому что Дадин абсолютно ну, антивоенный и о сопротивлении злу и насилию, и о том, что Дадин абсолютно герой. Его просто можно по кускам, и мне настолько нравится текст Маши и Юли, что можно прямо взять куски из этого текста и просто проставлять или выдать как неопубликованную главу, недоработанную из «Войны и мира», и он идеально впишется в этот сон героев вот этих вот бессмысленных.
ИЛЬЯ АЗАР: Я даже подумал, он даже на самом деле герой, скорее, какой-то пьесы, что ли, Гоголя или Грибоедова, вот такой персонажа очень одномерного, который выступает для того, чтобы всю пьесу подтверждать, какой он есть. И такой вот резонер, может быть, антирезонерскую роль. Ну, короче, его персонаж как бы не развивается, а просто постоянно проводит одну и ту же мысль.
ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Но судьба Дадина развивалась все-таки. Вот этот сложный реальный конфликт, потому что в итоге оказываешься по ту сторону границы с оружием, это впечатляет.
ИЛЬЯ АЗАР: Но он продолжил при этом то же самое делать и в той армии, и так же себя вести, поэтому… И действительно, я сомневаюсь, что он как бы собирался там стрелять.
ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Да. Ну, поразительный характер. Возможно, нас после этого подкаста можно упрекнуть даже в какой-то отсутствии сожаления и эмпатии. Я думаю об этом, пока мы сейчас разговариваем.
ИЛЬЯ АЗАР: Я не думаю, что все слушатели вообще думали, что мы самые два эмпатичных персонажа в русской журналистике.
ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Это правда. Но человек все-таки умер, и, как мне предъявляли, я же даже Никите Цицаге сочувствую, как я посмела.
ИЛЬЯ АЗАР: Я, кстати, ему сочувствую. Почему Дадину? Ты ему не сочувствуешь?
ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Я понимаю, что я не могу его, особенно после этого профайла, воспринять как живого человека. Хотя я его видела. Я знаю, что он реально существовал. Но он настолько действительно персонаж, и настолько его судьба литературна во многом, мифологична. Что мне сложно думать о нем, как о живом человеке с кровью, кишками и мозгами, который сейчас сожжен. Вот поэтому мне действительно сложно сочувствовать.
ИЛЬЯ АЗАР: Ну, я надеюсь, что, слушайте, не такие черствые люди и сочувствуют. Может быть, даже свечку поставят в храме.
ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Так я еще и не верующая.
ИЛЬЯ АЗАР: Ну да. О том и речь. Что же?
ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Спасибо, что, несмотря на все это, вы нас слушали. И если еще продолжите после этого слушать, то…
ИЛЬЯ АЗАР: А может, никто не дослушал? Ты так благодаришь, а вдруг никто уже этот момент не услышит?
ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: А вот вдруг семь человек дослушали, и шесть из них перестанут слушать. И один, и один послушает следующий подкаст. Вот этому одному моя безмерная благодарность и восхищение.
ИЛЬЯ АЗАР: Да, и не забывайте подписываться на наш тг-канал, участвовать в дискуссиях, в том числе можно высказаться и по поводу Ильдара Дадина, и покритиковать Олесю.
ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Да, у нас там так принято приходить.
ИЛЬЯ АЗАР: Это принято там меня критиковать.
ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Нет, там принято хвалить Настю и обсирать меня.
ИЛЬЯ АЗАР: Ну, хоть раз, может, и меня обсудим. Так что заходите.
ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: А сегодня для вас работала я, Олеся Герасименко.
ИЛЬЯ АЗАР: И Илья Азар. Всего доброго.
