«Давай голосом»: Пытки, взятки и побег: чего стоил мобилизованному Савченко отказ воевать
Текст ему очень понравился, но потом – это, кстати, не первый раз уже, когда я работаю с военными, которые сбежали – потом они видят, что поднимается какой-то хайп… И тогда им становится немного страшно. И вот ему тоже. Он сначала писал: «Блин, блин, может что-то там уже изменить. Кажется, это жесткое палево». Но потом такой типа: «Да ладно, гори оно все огнем»…
Подписаться на канал Давай голосом
Поддержать канал Давай голосом
ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Всем привет! Это подкаст «Давай голосом», в котором мы слушаем лучшие журналистские расследования и репортажи о России и беседуем с их авторами. Этот подкаст из-за меня маркирован знаком 18+, а также настоящий материал произведен, распространен и направлен иностранным агентом Олесей Михайловной Герасименко, либо касается деятельности иностранного агента Олеси Михайловной Герасименко.
«Эхо» объявило
срочный сбор
Поддержите команду
ИЛЬЯ АЗАР: А я просто Илья Азар.
ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Мы максимально далеки теперь. У тебя и так короткое имя, фамилия. А у меня, когда я еще и с ебалой, это просто инь янь. Нет, наоборот. Инь янь, они близки. Как? Что? Максимальные антонимы, короче. Почему я теперь вынуждена представляться целым абзацем? И там нету регалий в духе доктора наук.
ИЛЬЯ АЗАР: Но это не единственное, что нас с тобой разделяет, честно говоря.
ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Это правда. Это правда. Километры еще, тысячи километров.
ИЛЬЯ АЗАР: Ну и вообще ты успешный автор, а я сбитый летчик.
ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: О чем это ты?
ИЛЬЯ АЗАР: Я о том, что мы выходим два раза в неделю, по вторникам и пятницам.
ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Так тогда мы оба успешны с тобой, раз аж по вторникам и пятницам, да еще и в эфире «Эхо».
ИЛЬЯ АЗАР: Да, слушателей которого приветствуем, а также приветствуем тех пока немногих, но я думаю, что это пока. Кто подписался на наш свежеиспеченный «Патреон», переходите по ссылке. Если не видели, то посмотрите. В описании есть ссылка на наш «Патреон». Выбирайте один из уровней поддержки и получите доступ к закрытым спецвыпускам и другим бонусам. Я, правда, честно говоря, первый закрытый спецвыпуск не рекомендую к просмотру.
ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: А я послушала вчера первые три минуты, потому что я не платный подписчик, и дальше меня не пускают. И так смеялась, ты знаешь, мне так понравилось, как мы шутили. Я думала, было гораздо хуже в процессе записи.
ИЛЬЯ АЗАР: Да?
ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Да.
ИЛЬЯ АЗАР: То есть ты намекаешь, что и мне нужно послушать?
ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Ну, первые две минуты точно сможешь, не надо будет платить самому себе, чтобы послушать себя, это некоторое извращение все-таки.
ИЛЬЯ АЗАР: А, там можно 3 минуты бесплатно послушать? Ну, вообще это как… Мне кажется, маркетологи должны понимать, что знать. Да нет, нужно, чтобы услугу или что-то, товар начали покупать, нужно же сделать вид, что его покупают, а если его не покупают вначале, то нужно самим покупать. Вот человек зайдет, увидит, что…
ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Ты хочешь, чтобы я подписалась и переводила тебе по 10 евро каждый месяц, что ли, Азар? Ты совсем охуел?
ИЛЬЯ АЗАР: Да, хотелось бы, честно говоря.
ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Только когда ты начнешь что мне переводить.
ИЛЬЯ АЗАР: Просто я слышал, что недавно у тебя появились деньги для того, чтобы подписаться на «Патреон». Ты получила редколлегию очередную.
ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: К сожалению, я в долгах, и эти деньги уйдут на погашение долга.
ИЛЬЯ АЗАР: Ну, про это мне не было известно, но тем не менее я поздравляю тебя.
ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: С долгами?
ИЛЬЯ АЗАР: Нет, с получением редколлегии за неплохой в общем-то текст в издании «Верстка»
ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Спасибо, я считаю, что должен был получить эту редколлегию совершенно другой текст, который вышел январе этого года, но жюри виднее, конечно.
ИЛЬЯ АЗАР: Ну к жюри вообще есть вопросы, потому что в том же выпуске премии…
ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: В том же шорт-листе.
ИЛЬЯ АЗАР: Мы сейчас не про это. Я про то, что премию помимо тебя дали изданию The Bell и за текст про бизнес-банк. И я видел, были дискуссии о том, что жюри выбрало, как всегда, своих, потому что там еще номинации.
ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: И выбрало Максима Каца?
ИЛЬЯ АЗАР: Ну да, там, по-моему, и ФБК материал тоже был в шорт-листе, и материал Каца. В общем, весь этот скандал шумный, который заключался в нескольких журналистских или псевдожурналистских мероприятиях, в общем, все они попали в шорт-лист, а дали, в общем, скажем так, классическим журналистам, а не политикам-журналистам.
ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Всячески поддерживаю в этом смысле жюри редколлегии. В своем смысле не поддерживаю, а в этом смысле поддерживаю.
ИЛЬЯ АЗАР: Ну, не знаю, потому что как бы всю эту историю раскопал Максим Кац, а премию дали журналистам, которые как бы по его следам сделали сухой материал.
ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Не готова. Так много написано и сказано, что я просто не готова.
ИЛЬЯ АЗАР: К чему?
ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Это обсуждать.
ИЛЬЯ АЗАР: Ну ладно, тогда не будем обсуждать, а перейдем, наконец, к тексту, который мы сегодня послушаем.
ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Ура.
ИЛЬЯ АЗАР: Вышел он в издание «Медиазона», написал его Никита Сологуб. Называется он «Пытки, взятки и побег. Чего стоил мобилизованному Савченко отказ брать в руки оружие?» Ну, как обычно, в подзаголовке все описано. В общем, это история, как попал на войну и как оттуда сбежал мобилизованный. Савченко — это не настоящая фамилия. История достаточно крутая, выдающаяся из общего ряда. В общем, мне кажется, повезло ему. Он сам об этом говорит. Несколько раз ему сильно повезло. Попадал он на самую передовую, но удалось сбежать. И в основном за счет того, что все время находились люди, которым можно заплатить за то, чтобы из самого опасного места переместиться в менее опасное.
ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Хватит спойлерить, все, хватит спойлерить. На самом деле там классный плутовской роман, я бы так это назвала. Недокрученный, правда, но хорошая основа для плутовского романа. Предлагаю, и очень гладко написано или гладко отредактировано, а может быть и то, и то, предлагаю читателям послушать и просто насладиться даже без мыслей о коррупции, пацифизме и прочих проблемах российской армии.
ИЛЬЯ АЗАР: А прочитает текст Алевтина Пугач.
АЛЕВТИНА ПУГАЧ: 33-летний Сергей Савченко был мобилизован осенью 2022 года и еще в военкомате заявил, что не будет стрелять в людей. Он успел послужить медбратом-анестезистом в полевом госпитале, эвакуатором в бригаде, которая вывозит раненых с поля боя, пережил 72 дня пыток в печально известном подвале для отказников в Зайцево, сидел в клетке, ночевал привязанный к дереву и, наконец, около месяца провел в военно-следственном управлении СК по Луганской области. Все это время у него вымогали деньги: за место в медслужбе, за справку о ранении и за «следственные действия», под предлогом которых можно было выбраться с передовой. Спустя два года Савченко решился бежать, сумел уехать из России и рассказал свою историю корреспонденту «Медиазоны» Никите Сологубу.
Сергей Савченко не отрицает, что у него была бурная молодость. Рано женился, стал отцом, после ссоры развелся, а потом снова сошелся с бывшей женой, но на этот раз уже без штампа в паспорте. В последние годы Сергей занимался ремонтом бытовой техники и в Москве бывал наездами по работе.
22 октября 2022 года — через месяц после того, как в России объявили мобилизацию — его остановили московские полицейские.
Проверив паспорт, они сказали мужчине, что в Нижнем Новгороде его уже ждет повестка. Сергей там когда-то жил, но в военкомате не показывался с тех пор, как вернулся в 2011 году со срочной службы, да и военный билет давно потерял.
В ответ на предложение поехать в нижегородский военкомат Савченко, по его собственным словам, послал полицейских «в пизду».
Тогда силовики затащили его в «караульное помещение», сунули в карман какой-то сверток, пригласили понятых и составили протокол осмотра. В свертке оказалось 10 граммов мефедрона. После этого Сергея отпустили, пригрозив, что если он не явится в военкомат, делу дадут ход.
Савченко был в Нижнем Новгороде уже на следующий день. Дежурный проводил его к военкому. Выяснив, что мужчина давно не прописан в городе, военком кому-то позвонил.
Через несколько часов за Савченко приехал человек в штатском, который отвез его в паспортный стол. Там Сергею сразу сделали временную регистрацию по чужому адресу. Этот адрес военком указал и в повестке.
Прошло два дня, и Савченко выдали военный билет со званием ефрейтора. По его словам, он сразу предупредил, что стрелять в людей не собирается.
«Я говорил, что у меня ну прям табу на убийства — это для меня стремная история, с этим еще жить потом, мне это не надо. Даже не конкретно украинцев, а вообще. Меня спрашивали — а на гражданке чем занимался? Ну, бытовую технику чинил, у меня и в военной специальности записано — электрик. Мне все там сказали: о, ну поедешь электриком! Электрики нам нужны!» — вспоминает Сергей.
Его отправили в 347-й мотострелковый полк, который осенью 2022 года формировали из мобилизованных на базе под Костромой. Там Савченко к своему удивлению узнал, что служить будет не электриком, а обычным пехотинцем. На обучение отводилось две недели.
За это время Сергей выяснил, что в медицинской роте не хватает специалистов. Тогда он стал искать встречи с военными врачами и в конце концов смог поговорить с командиром медроты.
«Помогло, что язык подвешен у меня, и личный опыт. У меня среди родственников есть медики, поэтому я телек не смотрю, читаю книжки — медицина одна из интересующих меня тем. Чуть-чуть в теме я был подкован, я понимал, как организм устроен, — объясняет Савченко. — Были вопросы простые, общие: какие, грубо говоря, могут быть причины смерти на войне? А это всегда шок — либо геморрагической, либо болевой, либо анафилактический. Такие базовые вещи я назвал, и меня взяли вместо пехоты в медроту анестезиологом».
Уже 12 ноября Савченко оказался на позициях близ поселка Нижняя Дуванка в Сватовском районе Луганской области. Линия боевого соприкосновения проходила в 20 километрах. Медрота оборудовала реанимационную в сарае рядом с частным домом, а Савченко досталась должность медбрата-анестезиста. Учиться приходилось прямо в операционной, поток раненых был огромный, вспоминает Сергей — кого-то реанимировали, кого-то просто пытались стабилизировать до такого состояния, чтобы можно было довезти до тылового госпиталя.
Отпуск анестезисту дали только в мае 2023 года. Тогда Савченко съездил домой и расписался с женой.
По возвращении на фронт он получил две медали: «За заслуги в военной медицине» и «За спасение погибавших».
Однако награждение сыграло с Сергеем злую шутку: «тех, кто не идиот», в 347-го полку отправляли на офицерские курсы. Как обладатель наград и статуса участника боевых действий, Савченко более чем отвечал этому требованию. Проблема в том, что после курсов избежать участия в боях было уже почти невозможно, а отказаться от учебы — тоже.
Как рассказывает Сергей, командир медроты с позывным Знахарь предупредил, что в случае отказа он отправится в штурмовой отряд.
«Он просто передал приказ командования, видимо, группировки. Сказал, что обнулят — не прямо, а “Ты знаешь, как может быть”», — вспоминает Савченко.
Подготовка офицеров проходила летом в Наро-Фоминском районе Подмосковья. Через три месяца Савченко дали звание младшего лейтенанта.
В ночь на 14 октября подразделения 347-го полка бросили на штурм, который обернулся тяжелыми потерями. Родственницы мобилизованных стали записывать видеообращения, а выжившие бойцы — давать интервью, возмущаясь, что неопытных новобранцев отправляют на передовую. Из-за этого в полку сменились командир, его заместитель и командир 2-го батальона, рассказывает Сергей, однако отношение к солдатам не изменилось.
По возвращении на фронт Савченко как офицера назначили командиром взвода, а через несколько дней уже новое командование полка приказало выдать бойцам боекомплект и штурмовать опорные пункты ВСУ в районе поселка Ягодное — по словам Сергея, без артподготовки и разведки.
Выполнять приказ он отказался.
«Я был готов идти на передок, но только за ранеными, не более того. Я с самого начала говорил, что не буду ни сам стрелять, ни отдавать приказы стрелять в кого-либо», — говорит Савченко.
Командир батальона составил рапорт, и через несколько дней отказника задержала военная полиция.
По словам Савченко, сначала его привезли в расположение полка в Нижней Дуванке и посадили в погреб. Как только полицейские уехали, сослуживцы, которые помнили Сергея по медроте, выпустили его и разрешили свободно перемещаться по территории. Так он провел пять дней, ожидая, пока командиры решат его судьбу.
Потом из Нижней Дуванки Савченко увезли в «Зайцево» — нелегальную тюрьму для военных, отказавшихся выполнять приказ.
Правда, уточняет он, сейчас тюрьма «Зайцево» располагается уже не в одноименном поселке, а в 15 километрах от него — в Рассыпном у самой российской границы. Туда и привезли Сергея.
Учреждение находится в подвале бывшей украинской таможни. Его полное название Савченко прочитал на листе бумаги, который висел на двери: «Центр содержания военнослужащих, временно утративших боевую устойчивость, Западной группировки войск (сил) “Зайцево”».
Аббревиатуру ЦСВВУБУ «Медиазона» видела в ответах Минобороны на жалобы жен военнослужащих. Похожие формулировки — «центр восстановления боеспособности», «центр восстановления психического здоровья» — вспоминали и бывшие заключенные лагеря для отказников в самом Зайцево.
Сергей Савченко узнал помещение на видео, которое публиковала ASTRA. Одновременно в подвале держали около 400 человек, говорит он. Среди задержанных, утверждает младший лейтенант, были и бывшие командиры 347-го полка, которые лишились должностей, пока он был на обучении.
При этом люди в подвале все время менялись — в один день могли привезти 15 новых арестантов, в другой — увезти 20, рассказывает Сергей. Он заметил, что рядовых в «Зайцево» держали в среднем по 5-10 дней, а офицеров — гораздо дольше.
По словам Савченко, сам он пробыл в подвале 72 дня.
За это время ему дважды разрешили позвонить жене, заваливавшей жалобами прокуратуру, Минобороны и даже уполномоченного по правам человека — сообщить, что жив.
При этом его каждый день пытали, говорит Сергей.
«Опросили меня только по прибытию, забрали все документы. Потом каждый день выводили из подвала в отдельное помещение, где подвергали пыткам. Происходило это разнообразно: нет-нет, да током били, обливали холодной водой часа по полтора-два, прям из шланга, просто били. Когда вытаскивали на улицу, когда делали это в кабинете, — вспоминает он. — Задача этого учреждения — просто поломать человека, чтобы он был на все согласен. Это не ради каких-то там показаний, это просто ежедневные спецэффекты, чтобы ты очень сильно хотел оттуда уйти, куда угодно. Это могло занимать часов пять-шесть, а могло и полчаса. Но ежедневно, ежедневно».
По словам Савченко, арестантов пытали одни и те же люди — взвод из 30 человек, которые делились на три смены. Сергею показалось, что они — такие же отказники, как он.
Каждый день заключенных выводили из подвала на построение: в Рассыпное приезжал замполит 25-й гвардейской мотострелковой бригады и оглашал фамилии тех, кого забирает с собой.
Савченко услышал свою фамилию 26 декабря. Вместе с ним из «Зайцево» увезли еще около 40 человек. Их высадили возле заброшенного дома и приказали ждать.
От местных жителей они узнали, что находятся в поселке Мечниково Харьковской области. Один из отказников попытался сбежать, чтобы не попасть в штурмовую группу, но заблудился и отморозил ноги, которые, как утверждает Савченко, позже пришлось ампутировать.
Через два дня их перебросили на Купянское направление.
В канун Нового, 2024 года российская армия силами 25-й отдельной гвардейской мотострелковой бригады пыталась взять село Синьковка Купянского района. На штурм бросали всех — контрактников, мобилизованных, заключенных и инвалидов, а 25-я бригада благодаря интервью с солдатскими женами и видео с поля боя заслужила репутацию части, попадая в которую, становишься смертником.
Это знал и Сергей Савченко.
«Я не должен был выбраться оттуда, меня туда отправили обнулиться», — говорит он.
Отказников, освобожденных из «Зайцево», привезли в расположение 25-й бригады глубокой ночью 29 декабря. Савченко утверждает, будто и тогда продолжал повторять, что не возьмет в руки оружия, и еще по пути рассказал о своей позиции замполиту.
«После пыток в “Зайцево” у меня было такое подавленное состояние — мне реально было похер, я так и сказал — делайте, что хотите, но стрелять я не буду. Я уже думал, ебнут и ебнут. Был готов к тому, что живым оттуда не выберусь», — вспоминает он.
За это Сергея привязали на ночь к дереву, но утром освободили и отвели к начальнику медицинской службы одного из штурмовых отрядов, тучному сержанту с глубоко посаженными глазками. Уроженец Крыма, когда-то он по призыву отслужил в ВСУ, а после аннексии полуострова получил российский паспорт. До войны сержант работал медбратом в одной из московских больниц.
В 25-й бригаде этот человек, как догадался Савченко, был одним из тех, кто неофициально помогал командирам удерживать в подчинении рядовых штурмовиков.
«Поняв, куда он попал, он выбрал такую позицию, как активисты в тюрьмах, кто заключенных ломает. Кто, так сказать, наблюдает за порядком со стороны администрации, но при этом администрацией не является. Привязать к дереву, при этом закупить что-то для нужд бригады — в общем, неоднозначная деятельность такая, организационно-воспитательная», — объясняет Сергей.
Савченко рассказал сержанту, что до задержания был анестезистом и имеет награды. Изучив военный билет Сергея, тот предложил ему заняться эвакуацией раненых с линии боевого соприкосновения. За это нужно было заплатить 100 тысяч рублей. Савченко согласился.
Сержант дал ему трубку (Сергей утверждает, что телефон был подключен к Starlink), он позвонил жене и попросил ее срочно перевести нужную сумму. При этом начальник медслужбы не утруждал себя конспирацией: деньги поступили на карту Сбербанка, привязанную к его номеру телефона. У «Медиазоны» есть подтверждение этого перевода.
Савченко объясняет: сумма была небольшой, потому что взятки на фронте «идут потоком».
«Все суетят там деньги постоянно. Грубо говоря, хочешь быть водителем — покупай “буханку” и будешь водителем. Хочешь на задачу пойти не сегодня, а попозже, чуть-чуть еще пожить — давай бабки, поживи. То есть это прям крайне распространенная практика, а десять раз по сто тысяч — это уже мульт. При этом новый народ прибывает каждый день, то есть это стабильность», — рассказывает он.
Купив место в эвакуационной бригаде, Сергей оказался на передовой в резиновых сапогах, в которых его привезли из «Зайцево». Он снял с трупа ботинки, таким же способом добыл телефон, который позже удалось разблокировать. Эвакуаторы делали два выезда в день — утром и с наступлением сумерек; за один рейс, по оценке Савченко, удавалось вывезти от семи до 12 человек. Транспортом чаще всего служила обычная «буханка», водитель разгонялся до 80-90 километров в час, чтобы машина не была слишком удобной мишенью.
«То есть летишь на этой бешеной скорости по бездорожью полностью под обстрелами, находишь раненых, запихиваешь их туда, как шпроты, мчишься обратно. Если машина сгорает, то прячешь раненных в условно безопасном месте, запрашиваешь еще одну, если она успевает, то приедет. Подо мной сгорело пять буханок и две “мотолыги”, четыре водителя — двухсотые, еще бог знает сколько получили ранения. Меня бог уберег, по нам отрабатывали постоянно, стабильно. То есть каждый раз ты едешь и каждый раз знаешь, что по тебе точно будут работать, вопрос везения. Я, видимо, очень везучий», — говорит Сергей.
По его подсчетам, из 40 человек, которых вместе с ним привезли из «Зайцево», в живых остались 13. Все они были ранены и эвакуированы.
Такая работа продолжалась больше двух месяцев — по словам Савченко, все это время сержант, которому он заплатил за место в эвакуационной бригаде, был в Москве в неофициальном отпуске. Сергей получил пять контузий и слепое осколочное ранение левого предплечья от удара беспилотника. По его словам, после этого командир отказал ему в госпитализации, сказав, что раз он медик, то может вылечить себя сам. Но тут в расположение вернулся начальник медслужбы и предложил помочь с оформлением выплаты за ранение — с условием, что один миллион из положенных трех он оставляет себе.
Не особо надеясь на успех, Савченко согласился. Ему выдали форму 100, но в последний момент сержант без всяких объяснений сказал, что сделка отменяется.
13 марта 2024 года года Сергей Савченко получил приказ выдвигаться на линию боевого соприкосновения уже в качестве штурмовика, а не эвакуатора. Тогда он решил, что с фронта нужно выбираться любой ценой, попросил водителя эвакуационной «буханки» отвезти его в штаб 25-й бригады в Новоегорьевке, нашел там прикомандированного к части контрразведчика из ФСБ и предложил себя допросить.
«Я описал все под протокол, что у меня ранение, которое можно было оформить только под взятку, что за работу в эвакуации пришлось заплатить, все рассказал. Плюс пока я был в “Зайцево”, моя жена писала в прокуратуру, в СК и Минобороны просто нонстопом. И, видимо, до них стали доходить к этому времени какие-то слухи, что это за тип вообще такой, на которого тонна макулатуры ушла. Они просто не знали, что со мной делать», — объясняет Сергей.
После допроса его заперли в клетке на улице перед штабом — «как в зоопарке, размером с небольшой собачий вольер, в котором можно было находиться лишь в полусогнутом состоянии».
Охранявшие клетку солдаты сперва приняли Савченко за украинского военнопленного, но узнав, что он россиянин, стали приносить по ночам хлеб и одеяло.
После трех ночей его доставили в расположение гаубичного дивизиона 25-й бригады, который стоял в десяти километрах от штаба — в лесопосадке близ поселка Великий Выселок.
Из разговора с командиром дивизиона Савченко понял, что его перевели «поближе к начальству», чтобы успокоить жену, которая продолжала писать во все инстанции о пытках и взятках.
В мае, после ее очередного обращения в прокуратуру, Сергея вызвали в штаб 25-й бригады и поставили перед выбором: «Грубо говоря, мы или тебя сейчас ебнем, или ты пишешь, что все у тебя в порядке, просишь расследование в свой адрес не производить».
Такую бумагу Савченко действительно подписал — в дальнейшем в своих ответах, объясняя «отсутствие прокурорского реагирования», надзорное ведомство ссылалось именно на нее.
«Установлено, что младший лейтенант Савченко претензий к должностным лицам Минобороны не имеет, факты, изложенные в вашем обращении, не подтверждает, просит проверочные мероприятия в отношении него прекратить», — говорится в письмах, с которыми ознакомилась «Медиазона».
Тем временем в гаубичном дивизионе Сергей оказался в привилегированном положении — «болтался как свободный офицер, приглядывал за порядком, чтобы никто не бухал».
«Я служил достаточно долгое время, супруга моя достаточно долго обращалась всюду. Мне кажется, они просто опасались меня обнулять и спрятали, где потише. Арестовали бы меня — всплыла бы вся эта тема про взятки, если бы я оказался в тюрьме. У всех была бы куча проблем, а это никому не надо было. То есть человек, который должен был обнулиться, не обнулился, зато многое узнал, поэтому они просто пытались замять», — рассуждает он.
При этом, несмотря на обещание командира, Савченко не платили — сигареты и вещи первой необходимости ему приходилось просить у сослуживцев, выезжавших в Россию. И все это время он думал о том, как выбраться с фронта.
В конце июня к гаубичному дивизиону прикомандировали расчет операторов БПЛА, они оказались в одном блиндаже с Савченко. Один из операторов часто говорил по телефону, и в этих разговорах звучало словосочетание «Следственный комитет», вспоминает Сергей. Он спросил, есть ли у оператора знакомые в ведомстве, тот поделился контактом заместителя главы военно-следственного отдела в Луганске.
По словам Савченко, следователь пообещал вывезти его из расположения дивизиона за миллион рублей.
«Он не объяснял, как это произойдет, просто сказал: я могу это сделать, это стоит мульт. Я поверил, потому что СК — это люди, которых все боятся. На каждого старшего офицера у них что-то есть, каждый в чем-то, да запачкан», — объясняет он. Деньги пришлось занимать по друзьям.
В середине июня жена Савченко перевела на счет следователя в Сбербанке 400 тысяч рублей. Судя по переписке, с которой ознакомилась «Медиазона», тот обещал женщине, что «ребята из луганского СК» заберут ее мужа на следующий день после первого транша, но этого не произошло.
Тем не менее, в 25-й дивизион из СК быстро пришел запрос с требованием указать местонахождение Савченко для проведения с ним следственных действий. И хотя офицер, по его собственным словам, в это время «болтался» без дела, в части ответили, что он «находится в непосредственном контакте с противником в зоне СВО».
В июле, следует из переписки, следователь наконец обрадовал жену Сергея: «Пробили все-таки оборону бригады, они очень его скрывали. Видимо, боялись, что много всего о них расскажет нам. Такого сложного случая еще не было)))».
В сентябре за Савченко действительно приехали из СК и забрали его в Луганск, предъявив бумагу о том, что младший лейтенант прикомандирован к отделу в связи со следственными действиями.
Следующий месяц Сергей провел в пятиэтажном здании СК в Луганске. По прибытии его прикрепили к одному из заместителей главы отдела. Фактически он исполнял обязанности дознавателя: вел документацию, допрашивал свидетелей, писал запросы в разные инстанции — от наркодиспансеров до органов власти.
По словам Савченко, он бесплатно работал по 12 часов в день без выходных, а жил в помещении на пятом этаже, где был душ. Еду ему приносили другие сотрудники СК. На память у него осталось несколько селфи в футболке с эмблемой Следственного комитета.
Работая в СК, говорит Сергей Савченко, он сделал запрос в Единый расчетный центр Минобороны и узнал, что числится пропавшим без вести с 29 декабря 2023 года. Это день, когда он прибыл в расположение 25-й мотострелковой бригады.
Сергей не смог подтвердить свои слова каким-либо документом, но массовое признание бойцов 25-й бригады пропавшими без вести широко обсуждалось в медиа. По словам Савченко, это ноу-хау командира бригады — полковника Алексея Ксенофонтова с позывным Тигр.
Савченко говорит, что, когда он узнал о награждении Ксенофонтова, у него «сложился пазл».
«Он получал Героя России за штурма без потерь, а штурма без потерь получаются потому, что пацанов туда пригоняют, сразу объявляют без вести пропавшими и отправляют на мясо. Эта мразь потом получит звание генерал-майора, уйдет на пенсию и пойдет во власть, станет офигенным депутатом. А из-за него тем временем 5 тысяч пацанов там лежало, через кого-то уже росли кусты, трупы не вытаскивали, потому что за трупы надо платить, и трупы надо признавать трупами. Это потери, и они никому не интересны», — рассуждает Сергей.
Тем временем прошел месяц, и в следственный отдел, где он работал, вернулся из отпуска начальник. Савченко понял, что тот не знает о взятке.
«То есть тот следователь взял с меня денег, дождался, когда начальник уедет в отпуск, и тихой сапой, не ставя в курс командира, просто меня вытащил. Типа я там работаю. С командиром договориться уже не удалось — он сказал, что за мной скоро приедут из 25-й бригады, что тут уже ничего не поделать», — вспоминает он.
Тогда младший лейтенант решил просто бежать. Уверенности ему придавал опыт работы СК: из переписки с другими ведомствами он уяснил, что «никаких общих баз между спецслужбами не существует», и если человек не объявлен в розыск, то найти его в России практически невозможно.
На всякий случай Савченко придумал легенду: он — руководитель строительной фирмы из Ростова-на-Дону, который ездил в Луганск смотреть объекты для реконструкции.
«Я переоделся в гражданскую одежду, удалил все с телефона, поездил по луганским стройкам, пофотографировал. Позвонил в фирму ростовскую с “Авито” — узнать, что она работает с Луганском, чтобы если что, на нее сослаться. Сходил в Сбербанк и у случайного типа выменял кэш, а жена перевела ему деньги. Потом вызвал такси и тупо поехал в Ростов. Страшно было пиздец. На КПП нас остановили, посмотрели паспорт. Узнали, кто я такой, как въехал — я сказал, что через другой КПП, на корпоративном транспорте. И все, въезжай без проблем. Я знал, что эта история сработает» — вспоминает Сергей.
В Ростове-на-Дону он сел на поезд, потом сошел на случайной станции, «посветил там лицом перед камерами», а оттуда на попутной машине отправился дальше, еще не веря в свое везение.
Первые две недели Сергей жестоко пил, хотя и говорит, что завязал с алкоголем лет десять назад. Потом ему удалось встретиться с семьей. После месяца в бегах, осенью 2024 года, он смог покинуть Россию при помощи проекта «Идите лесом». На момент публикации в базе розыска МВД не было карточки на его имя.
Пока Савченко служил в медроте, он получал 195 тысяч рублей в месяц; по его словам, примерно 60% этих денег уходили на медикаменты, бинты, капельницы и другие расходные материалы. В 2024 году он не получил от Минобороны ни копейки, а на взятки потратил полмиллиона.
Хотя получатели денег известны, проверка в 25-й бригаде показала, что «подтверждение факта взятки отсутствует». Сейчас Савченко работает, где придется.
Засевший в руке осколок Сергей так и не вытащил: в России при обращении с подобным ранением врачи вызвали бы полицию, а на лечение за границей у беглеца нет денег. Каждый раз, напрягая руку, он чувствует боль.
ИЛЬЯ АЗАР: Мне вот, среди прочего, понравилось очень название вот этого центра Зайцева. Даже не официальное название, а вот как его называют неофициально, Центр восстановления психического здоровья. Сразу из этого как-то повеяло, где пытками заставляют вернуться на фронт, и идти убивать и погибать. Это прямо из Оруэлла или даже…
ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Оруэлла, да, это прямо кадр из какой-то антиутопии с этой табличкой.
ИЛЬЯ АЗАР: Ну или я что-то вспомнил про Полпота, мне кажется, это еще могло бы быть в империи красных миров у Полпота, знаешь, такое. Ну, что, собственно, и является антиутопией в жизни.
ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Ну да, то есть это как бы просто Оруэлл, как чистый вымысел, и даже не пропаганда, а просто, блин, мы придумали такую херню, а вот тут Минобороны придумали такую херню. Не имея художественного… Интенции на художественный вымысел.
ИЛЬЯ АЗАР: Главное, что у них же, как я понял из текста, ну, видимо, так и есть, у них же не получают никакого согласия продолжить воевать или что-то в этом роде. Просто их пытают, пытают, а в какой-то момент просто приходят очередь и отправляют обратно.
ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Ну, и в итоге мы оказались под Купянском и стоим. И я понял, что там мы сейчас все умрем.
ИЛЬЯ АЗАР: Ну, то есть логично, наверное, было бы, чтобы от них в результате этих пыток добивались какого-то, я не знаю… желания или готовности, хотя бы даже вот как, когда пытают в Следственном комитете или там в полиции, чтобы бумажку подписал, да? То есть здесь даже бумажки с признанием или готовностью не заставляют подписывать, просто как бы попытали и давай дальше. Ну, странно. Зачем тогда вообще переводить туда?
ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Ну, вера в то, что пытки лучше, чем бумажка, действуют.
ИЛЬЯ АЗАР: Нет, зачем действуют, чтобы что? Могли бы также в штурмовый отряд отправить силы, как и тех, кто после пыток туда приходит.
ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: У меня вообще вопрос как раз к тому, о чем они думают, насколько эти солдаты теперь готовы и очень хотят драться после того, что они прошли. То есть, сложная схема повышения морального духа. И штурм может быть сколько угодно мясным, но надо, чтобы человек хотя бы шел вперед. И шел, не знаю, делал эти шаги. А люди, которые приезжают после подвала и наказаний, из тех, с кем я разговаривала, они описывают это как абсолютную апатию, но, собственно, как и герой Никиты тоже говорит, что мне было абсолютно все равно, я уже решил, ну, похуй, сейчас убьют. То есть, это, очевидно, не тот боевой дух, который должен быть вложен в их ума и сердца, в этих центрах имени Оруэлла. Непонятно.
ИЛЬЯ АЗАР: Да, ну это не единственное, что непонятно. То, что непонятно, но кто-то может ответить, я думаю, что это только Никита Сологуб может нам ответить.
ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Тогда звоним.
ИЛЬЯ АЗАР: Никита, привет.
НИКИТА СОЛОГУБ: Привет, Илья.
ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Привет, Илья. Слушаем твой текст, обсуждаем его. И в тексте не хватает истории успеха, почему же тебе этот человек рассказал всю эту крутую биографию? И как он на тебя вышел, или ты на него вышел?
ИЛЬЯ АЗАР: Подожди, мы же видим саму эту историю успеха, вот она, это Никита, он успешен.
ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Он успешен, он учит немецкий, он в Берлине, он находит самых классных героев просто потому, что он Никита.
ИЛЬЯ АЗАР: Очевидно.
НИКИТА СОЛОГУБ: Ну ладно, речь не обо мне, в этом Сергей Садов. Нашел я его через людей, которые помогли ему выехать из России.
ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Ну подожди, давай вот не заливать. Уйдите лесом, все всегда просят героев, особенно бежавших военных. Я думаю, что далеко не ты один и не я одна просили у пиар службы или у самого Григория Свердлина дарить им такие бриллианты. Но почему-то мне в нихуя никто бриллиантов не подарил.
НИКИТА СОЛОГУБ: Ну, на самом деле, я же не прошу у него дарить бриллианты. Это просто…
ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: А, это по-другому делается, да? Самой просить нельзя.
НИКИТА СОЛОГУБ: У них довольно большой поток клиентов, и не про всех они знают сами, что это что-то интересное. А про этого чувака, например, я узнал… Я знал только то, что он заплатил какую-то взятку, и я вот заинтересовался чисто из-за этого. То есть полную историю они сами как бы не знали. И он мне рассказал.
ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Ты с ним встречался лично? Он же покинул пределы Российской Федерации. Ты с ним разговаривал лично или вы по телефону?
НИКИТА СОЛОГУБ: Нет, я с ним не встречался. Мы созванивались много раз. Лично да, поскольку они не могут выезжать в европейские страны, а лететь далековато. Я не думаю, что в этом есть какой-то особенный смысл, сразу вылетать. Пока еще непонятно, насколько это правдоподобная история. Я решил уже не лететь, потому что времени мало, потому что про этого Сергея узнали наши другие коллеги.
ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: А, так все-таки кому-то повезло еще, да? Ты обставил, да, конкурентов?
ИЛЬЯ АЗАР: Может, это ты?
ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Нет, нет. Видишь, какая я радостная. Если бы это была я, я бы его в подкаст не позвала, ты знаешь. Я бы рвала и метала, швыряла предметы в стену. Думаю, то, что делают сейчас другие коллеги как раз.
НИКИТА СОЛОГУБ: Ну, это бывший коллега, да, всех нас.
ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Мы не работали в одном издании.
НИКИТА СОЛОГУБ: А, да? Нет, я не про себя, я просто подумал, что ты знаешь, о ком я.
ИЛЬЯ АЗАР: Мне кажется, Никита вообще нигде, кроме «Медиазона», не работал.
НИКИТА СОЛОГУБ: Это правда. Когда-то я стажировался в журнале «New York Times» Евгения Марковна.
ИЛЬЯ АЗАР: Это лучшая школа. Видишь, каким она сделала тебя.
ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Вот это моногамия, вот это dedication.
НИКИТА СОЛОГУБ: А планируешь вообще когда-нибудь куда-нибудь перейти?
ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Никит, давай увольняться, Никит.
ИЛЬЯ АЗАР: Может быть, Deutsche Welle или Berliner Zeitung?
НИКИТА СОЛОГУБ: Возможно, возможно. Но не для подкаста разговор.
ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Черт, смотри, отказался отвечать на острые вопросы.
ИЛЬЯ АЗАР: Да он ответил, похоже, мы нащупали что-то интересненькое.
ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Хорошо, мы дозададим уточняющие вопросы для наших подписчиков на «Патреоне» всех трех и узнаем будущий карьерный путь Никиты. Сейчас, все, последний мой вопрос, и я отдам сцену Азару. Герой прочитал текст?
НИКИТА СОЛОГУБ: Да, прочитал.
ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Что сказал?
НИКИТА СОЛОГУБ: Ну, текст ему очень понравился, но потом, это, кстати, не первый раз уже, когда я работаю с военными, которые сбежали, потом они видят, что поднимается какой-то хайп, особенно их впечатляют чаще всего видео… которые по итогам таких текстов снимаются. И тогда им становится немного страшно. И вот ему тоже. Он сначала писал: «Блин, блин, может что-то там уже изменить. Кажется, это жесткое палево». Но потом такой типа: «Да ладно, все, гори оно все огнем». Круто, что так получилось.
ИЛЬЯ АЗАР: А на что они рассчитывают, когда дают такие интервью? Разве не на хайп или на что?
НИКИТА СОЛОГУБ: Ну каждый раз они удивляются. По-моему третья уже такая ситуация, когда они видят, что это еще расходится не только в каких-то изданиях, которые, по их представлению, не очень много людей читают, но это на самом деле так, если сравнивать с Ютубе, а когда они видят просмотры на Ютубе, у них просто взрывается голова. …которого полмиллиона или сколько там.
ИЛЬЯ АЗАР: А что, я просто, извините меня, коллеги, я… не смотрю. А что, он критикует таких людей или что?
ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Да он просто зачитывает под камеру чужие материалы и собирает на этом свои полмиллиона просмотров.
ИЛЬЯ АЗАР: А, ну это как мы, получается? А, ну то есть он никаких комментариев не говорит, что это, блядь, я не знаю, орк… давайте выгоним его из Европы условно..
ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: За эти комментарии надо платить как раз подписчикам на «Патреоне» чтобы… сказал, что это орк, а когда просто чужой материал слух читает, чтобы собрать посмотри он как бы дополнительного контента знаешь не туда не вставляет.
НИКИТА СОЛОГУБ: Я не смотрел ни одно видео целиком.
ИЛЬЯ АЗАР: Я начал переживать, что мои материалы, видимо… не читает вслух.
ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Это такая, знаешь, бесплатная озвучка.
ИЛЬЯ АЗАР: Слушай, а вот то, что он с самого начала рассказывал и на протяжении текста говорит, что он как бы пацифист, это действительно так или он просто испугался и вообще как если ты говоришь, что периодически разговариваешь с такими людьми, они все пацифисты?
НИКИТА СОЛОГУБ: Он не говорил, что он пацифист, он скорее в каком-то я не знаю… потом не сможет жить, его будет мучить совесть, и вообще он какой-то не знаю, человек… Там, некоторая часть его рассказа не вошла в текст про его биографию он попросил не все включать, но у него была такая довольно бурная жизнь до какого-то момента, пока он не остепенился, не появилась у него жена и все такое. Но вот он как-то… Человек, вставший на путь исправления. И я думаю, для него там действительно важны какие-то моменты совести, поэтому он пацифист, но из своей биографии.
ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Там, кстати, прости, но заметно, что вычеркнут какой-то кусок, потому что ты начинаешь с того, что была бурная жизнь, а сводится к тому, что бурная жизнь была ссорой с женой, и я такая типа чё, что-то он так по соображениям попросил почикать?
НИКИТА СОЛОГУБ: Попросил, да.
ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Ну да, видимо, какая-то была колония.
НИКИТА СОЛОГУБ: Он не сидел, но криминальные дела были, но криминала не было.
ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: А то выглядит, что как бы развод с женой сделал его тем, кем он стал. Такое великое событие в жизни.
НИКИТА СОЛОГУБ: Да-да, он просто это все рассказывал, рассказывал, а потом такой, ну, нет, наверное, вот эти моменты не стоит. Потому что боится, что это как-то может повлиять на его дальнейшую перспективу. В той стране, где он сейчас находится, оставаться не очень безопасно, и он хочет двигаться куда-то дальше, и вот боится, если кто-то узнает о чем-то, то тогда все это сложнее будет. Хотя это и так сложно.
ИЛЬЯ АЗАР: Из текста складывается впечатление, что, в принципе, если у тебя есть деньги, ну, или у твоей семьи, у твоих друзей, то можно, в принципе, все, как бы, себе путь проложить какой-то к свободе из российской армии. Это, как бы, универсальный рецепт, или ему просто повезло? Все время на всех этапах пути. Находить человека, которому можно заплатить.
ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: На каждом этапе по три раза его разворачивали.
ИЛЬЯ АЗАР: Да, но все-таки он везде нашел человека, которому можно заплатить и таким образом избежать самого печального конца и сценария.
НИКИТА СОЛОГУБ: Ну, с людьми, да, конечно, повезло. Но и в целом, что они как бы попадались в ситуациях, которые казались бы безвыходными, когда он там сидит без связи, грубо говоря. Вот этот последний момент, когда он познакомился со следователем Следственного комитета, мне кажется, вот здесь главное везение было, потому что про такое еще не слышал, когда можно было покинуть через Следственный комитет.
ИЛЬЯ АЗАР: Ну вот и непонятно, насколько это расстроенная история, или это какой-то уникальный конкретный следователь придумал такую схему.
НИКИТА СОЛОГУБ: Ну, по переписке там есть фразы, которые говорят о том, что этот следователь не первый раз точно такое проворачивает.
ИЛЬЯ АЗАР: Но один ли он, и станет ли их больше после этого текста, или наоборот меньше?
НИКИТА СОЛОГУБ: Непонятно, непонятно. Я таких случаев больше не слышал. Схема со следственным комитетом.
ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: У меня вот такой вопрос. Там явно есть такая героиня второго плана, которая, на мой взгляд, могла бы быть главной героиней, его жена, которая просто как бы не останавливалась в своей там бюрократической работе с жалобами. Ты это уточняешь? Ну, ты с ней не поговорил, да? Это первый вопрос. А второй вопрос, вместе ли они сейчас?
НИКИТА СОЛОГУБ: Она отказалась говорить, потому что…
ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Там просто не написано это.
НИКИТА СОЛОГУБ: Нет, написано, написано, кстати.
ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Да? А, сори, значит, пропустила. Но они вместе? Она уехала с ним? Я переживаю за… Нет? Как это?
НИКИТА СОЛОГУБ: Ну, они стремятся к этому, но пока это невозможно из-за финансовых, прежде всего, проблем. Потому что они… Ну, как бы очень все же небогатые люди из региона, и все эти деньги, которые были потрачены на вот эти полумиллионные взятки в итоге, а у них есть ребенок, ну и в общем они просто ждут, когда что-нибудь поднакопится, возможно.
ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Но они не расстались, да? Это был просто разъезд, да?
НИКИТА СОЛОГУБ: Нет, нет.
ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Я переживала.
НИКИТА СОЛОГУБ: Да, мне тоже жаль, что с ней не удалось поговорить. Я тоже хотел бы ее сделать героем этого текста, тогда было бы гораздо круче. Но вот если бы над этим текстом мне можно было бы поработать подольше, подождать, когда ситуация разовьется.
ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: То есть, если бы коллеги не узнали о Савченко, я поняла.
НИКИТА СОЛОГУБ: Именно, именно, да.
ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Ну вот, да, выбор между глубиной и скоростью, я поняла. Хорошо, я хотела спросить про верификацию, то есть она в тексте так гладко убрана, фразы в духе «да мы все посмотрели, отъебитесь от нас». Но мне кажется, наш подкаст как раз место для того, чтобы подробнее эту техническую сторону дела рассказать. Как вот эту всю длинную историю, какие там основные у вас опоры фактчекерские были? Ну вот, например, там есть смс-ка с переводом денег, да? Или скриншот, как вот это удалось достать?
НИКИТА СОЛОГУБ: Ну, просто переводила деньги за эти взятки жена. Это был обычный перевод какого-то банка типа Тинькова, где видно номер телефона.
ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Довольно безалаберно, я бы сказала.
НИКИТА СОЛОГУБ: Абсолютно. И меня тоже это впечатлило. По номеру телефона ищется конкретный человек, который именно совпадает с написанием
ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: А человеку позвонили?
НИКИТА СОЛОГУБ: Нет, потому что герой попросил этого не делать.
ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Ну, в смысле? А еще что у тебя герой попросил?
НИКИТА СОЛОГУБ: Ну, он попросил этого не делать, но этому уже тоже есть объяснение, потому что не вся его семья находится в безопасности. Он опасался, там, какой-то мести, если какие-то… Есть шанс, что эту статью не заметят, но если ему позвонить, то уже шансов не будет. Поэтому я не стал звонить. Хотя хотелось бы. Возможно, когда они окажутся вместе, тогда позвоню еще раз.
ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Да, я хочу сказать, и с женой можно будет поговорить. Напрашивается какая-то вторая часть.
НИКИТА СОЛОГУБ: Возможно, да.
ИЛЬЯ АЗАР: Тем более тогда непонятно, зачем он вообще решил разговаривать-то. Мог бы подождать тогда. Если он не хочет, чтобы к тексту было привлечено внимание. Какой в этом смысл?
НИКИТА СОЛОГУБ: Ну, вот он тоже как бы между двух огней находится. С одной стороны, он находится в небезопасной стране, а с другой стороны, он хочет как можно скорее покинуть. Для этого ему нужны какие-то… кто-то, где рассказывается о нем. То есть тоже есть какой-то интерес.
ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Я для слушателей, наверное, поясню, что в таких случаях публикации в СМИ могут служить основанием и дополнительными материалами, например, при подаче на какую-то визу. Мои герои тоже так несколько раз делали, и поэтому они напрямую заинтересованы в том, чтобы поговорить с журналистом. Правильно, Никит?
НИКИТА СОЛОГУБ: Да, да, да. Но его я еще очень чувствовал, например, Вот пятерых дезертиров из Казахстана, которым удалось уехать во Францию после публикации BBC, кажется. То есть это рабочая схема, да. И чем раньше ты этим займешься, тем лучше.
ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Про факт-чек расскажи еще, как проверяли.
НИКИТА СОЛОГУБ: Ну, там довольно обширная… главное, что есть, да, это переписка его жены с разными ведомствами, которые там писал прокуратуру, комендатуру этой части и весь рассказ о, там, по частям, по тому, какие боевые действия он… Где он участвовал, в каких точках. Все это в целом верифицируется по Deep State, по каким-то чатам этих военных частей. То есть если это вранье, то это очень хорошо подготовленная…
ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Очень тщательно детализированная враньё. Я заметила…
НИКИТА СОЛОГУБ: Как архив Невзлина, да.
ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Да, да, я заметила, как ты как раз оставляешь там все, даже самые мелкие географические названия, это как раз чтобы показать верификацию, правильно я понимаю?
НИКИТА СОЛОГУБ: Ну, в том числе, да. И он не просил убрать географические названия, поэтому решил оставить. Да, конечно, проблема таких текстов в том, что рассказы там от первого лица, как он, не знаю, ехал со скоростью 80 километров на буханке, собирал тела и все такое, они не подтверждаются. Ну, в смысле, очевидно, невозможно подтвердить, потому что он не мог назвать там… Только позывные называл, например, людей, которые с ним со временем были невозможно найти по позывным, потому что позывные это не что-то уникальное. Но при этом, я думаю, если человеку действительно за такой короткий срок дали сразу две медали спасения погибавших, наверное, он таким занимался.
ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: А медали он показывал, кстати, или фотки, или чего?
НИКИТА СОЛОГУБ: Да, да.
ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: А он их с собой вывез?
НИКИТА СОЛОГУБ: Ну, фотографии медали, приказы о награждении, документы.
ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Ну да, я понимаю. Он медали брал с собой или нет?
НИКИТА СОЛОГУБ: Вот не знаю, брал ли фотографии, которые были сделаны на момент их вручения. Вообще ничего он не брал с собой.
ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Не должен же был ничего брать, конечно.
НИКИТА СОЛОГУБ: Да, он просто уехал, делая мечту.
ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Да, это совершенно классная история. Особенно мне понравилось, как он позвонил и переговорил с одной из фирм, чтобы точно была какая-то… Это просто охерительная деталь. Я часто думаю… Ну, какие-то схемы пути побега откуда-то в голове разрабатываю. Не знаю, кстати, зачем. Какая-то болезненная херня. И лучшие штуки, которые читала, это как раз у рассказа мобилизованных, как они или переодевались в каких-то строителей, или этот чувак, который делал, что он менеджер или еще какие-то очень… Ну, у меня был герой, который говорил, что надо просто в 5 утра прийти и с очень серьезным лицом сказать, мы на похороны на один день и тут же вернемся, и его просто пропускали. В общем, главное, уверенность в себя вселить. Вот, да, я собираю эти короткие схемы в своей голове.
ИЛЬЯ АЗАР: Ну, пока что ты только из Риги убежала.
ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Да, там у меня ничегр слава богу не спрашивали на выезде.
ИЛЬЯ АЗАР: Ладно, спасибо, Никита, за текст и за этот разговор.
ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Остановил нас. Спасибо большое. Хочется фоллоуапа с женой все-таки. Может быть, видео?
НИКИТА СОЛОГУБ: Да, может будет.
ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Да. Скажи коллегам, чтобы они уже успокоились, все равно все уже.
НИКИТА СОЛОГУБ: Они вроде уже сами, да.
ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Ладно, мое сочувствие на самом деле коллегам, я думаю, что довольно больно сейчас ощущается. Спасибо, Никит, за время и за текст.
НИКИТА СОЛОГУБ: Вам спасибо, пока.
ИЛЬЯ АЗАР: Столько вопросов у тебя, Олеся, к этому тексту оказалось.
ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Я на самом деле даже половину не задала.
ИЛЬЯ АЗАР: Да? Почему? Что тебе помешало?
ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Ты.
ИЛЬЯ АЗАР: Почему я наоборот был очень услужлив и не мешал тебе.
ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: И завалил в кои веки, да? Не, ну я вообще растревожена этим текстом, потому что близко к тому, чем я хочу заниматься, и иногда у меня получается этим заниматься. Поэтому я Никите и завидую, и рада за него, и за Савченко рада больше всего. Поэтому хочется всяких мельчающих деталей, но, видимо, безопасность героя действительно превыше всего, поэтому я и не стала еще какие-то спрашивать штуки. Никита бы и не ответил, я думаю.
ИЛЬЯ АЗАР: Да, ну просто, мне кажется, текст вполне самодостаточен.
ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Да нет, там полно еще чего можно… Ну ладно, не начинай.
ИЛЬЯ АЗАР: Ну, может быть, ты напишешь текст, покажешь, как нужно.
ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Может быть, я напишу когда-нибудь.
ИЛЬЯ АЗАР: Будем ждать.
ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: А вот сейчас мы должны сказать, что с нами так интересно, поэтому приходите в наш телеграм-канал и подписывайтесь на наш «Патреон», но мы на какой-то такой унылой ноте заканчиваем, что у меня даже язык не поворачивается это сказать.
ИЛЬЯ АЗАР: Это опять камень в мой огород.
ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Слово «унылый» ты правильно воспринял сейчас, да?
ИЛЬЯ АЗАР: Да. Я просто не слушал, но услышал слово «унылый» и сразу понял, что это про меня.
ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: С полуслова понимаем друг друга.
ИЛЬЯ АЗАР: Да. Но на самом деле про «Патреон» мы уже сказали в начале, я не очень понимаю, зачем нам повторяться, но если хочешь…
ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Да уж повторились все. Ладно, поэтому пора прощаться. И сегодня для вас работала я, Олеся Герасименко.
ИЛЬЯ АЗАР: И я, Илья Азар. До свидания.