«Честно говоря»: Андрей Васильев у Ксении Лариной
У меня такая конспирология — сидят ребята и говорят: «Войну-то мы один хрен проиграем, но ничего страшного. Окружат нас колючей проволокой, сдадим оружие. И нам скажут: «Живите, как хотите за своей колючей проволокой, стройте там что хотите — Северную Корею…». Их задача — уже не война, их задача — под боевые звуки канонады людей загнать в бараки…
Подписаться на канал The Insider
Поддержать канал The Insider
К.ЛАРИНА: Добрый вечер, дорогие друзья! Добрый вечер, дорогие зрители нашего канала, дорогие подписчики. Это канал «The Insider Live». Здесь Ксения Ларина ведущая программы. Каждую неделю мы встречаемся с гостями для того, чтобы обсудить самые главные события, которые происходят сегодня в мире, в России и не только — с нами, скажу я так.
Сегодня наш гость Андрей Васильев. Андрюша, приветствую тебя, здравствуйте!
А.ВАСИЛЬЕВ: Привет всем!
К.ЛАРИНА: Андрей Васильев, напомню, легендарный медиаменеджер. А сейчас, конечно, его главная работа, его забота — это возрожденный проект «Гражданин поэт», где Андрей выступает продюсером, мотором, паровозом…
А.ВАСИЛЬЕВ: И конферансье еще.
К.ЛАРИНА: Я напомню, что возрожденный «Гражданин поэт» — это команда, которая, мне кажется, очень мобильная, слаженная. Это Васильев, это два поэта — Орлуша и Быков. Это Вася Обломов, который у нас за музыкальную часть отвечает. И, конечно, главный артист сейчас — это Артур Смольянинов.
Уже прошло некоторое количество записанных выпусков «Гражданина поэта». И в итоге все это вышло на живой концерт. Я знаю, что Андрей очень большой поклонник этого формата, ему очень это нравится, и он к этому шел. И такой тур «Гражданин поэт» свой первый гастрольный провел.
Это моя преамбула, а теперь мой первый вопрос: И как? Успех, триумф? Что получилось, что нет, скажи как продюсер?
А.ВАСИЛЬЕВ: Действительно, было 4 концерта: Париж, Барселона, Бенидорм и Барбеле. Я должен сказать, что поскольку мы не давали концертов 4 года — там ковид, был и Миша Ефремов в тюрьме, — то есть некоторые обстоятельства помешали успешному развитию проекта.
Когда мне предложили делать туры, делать эти ролики на YouTube, на самом деле я был самый большой скептик, если честно. Я коротко сейчас, чтобы не подумали, что это излишняя скромность, которой я никогда не страдал. Совершенно другая история. Не было войны — а сейчас война. Другие люди приходят на концерт. Люди, которые в основном не собираются возвращаться в эту страну.
К.ЛАРИНА: Скажем так, аккуратно.
А.ВАСИЛЬЕВ: Потом, если раньше у нас был в облике, я так понимаю, элемент не злорадства, а такого, нехорошего ожидания, что нас после концерта всех посадят. Что ж сбрасывать со счетов? Сейчас, понятно, нам ничего не грозит, мы все тоже эмигранты. Смелость уже выходит далеко за скобки. Ситуация такая. Ну что, мы расскажем, этой публике, какой негодяй Путин и его свора? Ох, а мы без вас не знали. Скажем, такой момент. Потом еще, на минуточку, это не Ефремов, а Смольянинов. Я сейчас не сравниваю актерские возможности и талант, но Миша был знаковой фигурой. Миша мог выйти на сцену, ничего не делать, и все были счастливы. Это такой привет публике, что называется. Ну, просто мог палец показать, мог пукнут на сцене — все счастливы. Мы Мишу любим, но тем не менее.
И, в общем, такие были вызовы. Просто я так привык, что не давать заднюю. Но, может быть, это еще от коммерсантовского моего длинного прошлого, когда никого не интересует, что 10 часов вечера, а у тебя нет первой полосы. Газета все равно должна выйти утром. Поэтому я не привык давать заднюю, хотя, честно говоря, очень хотелось.
К.ЛАРИНА: Почему? ты не был уверен?
А.ВАСИЛЬЕВ: Абсолютно не был уверен. Но опять же глаза боятся, а руки делают. Но глаза очень боялись. Спасибо «Коммерсанту». Потому что газета должна выйти утром, какие у тебя не были бы проблемы. Это спасало.
И надо сказать, что это было для меня большим удивлением, что так хорошо принимали. Правда, казалось, что сегодня это попало… А у нас же был лозунг концерта: «Можем повторить». То есть мы давали фифти-фифти новые номера и старые, причем номера, которые написаны были чуть ли не 10 лет назад. И это прямо стрёмно, что они настолько актуально звучат, даже более актуально, чем тогда. Потому что тогда-то это была развлекуха… Вот, например, у нас был номер такой, который назывался, если не ошибаюсь… по Чуковскому: «Он приехал на перрон, сел в отцепленный вагон…».
К.ЛАРИНА: Человек рассеянный. Ближайшая станция Гаага… Я помню.
А.ВАСИЛЬЕВ: «Что за станция без флага? Что за девки в неглиже? Говорят ему: «Гаага, вы приехали уже». И все: «Ха-ха-ха!» А было это лет 7 назад. И вот тебе Гаага. Вот такие вещи.
К.ЛАРИНА: Там также «Холодная осень» то же самое, актуально.
А.ВАСИЛЬЕВ: Да, а она с 12 года, на минуточку, «Холодная осень». И мы ее тоже делали на концерте. И если кому интересно, можно на YouTube посмотреть. У нас есть свежий номер про нынешнюю Гаагу и тот тоже есть, то есть его читает Смольянинов. Называется «Отцепленный броневагон Владимира Путина».
И да, это было очень здорово. Повторяю, я был самый главный скептик. Я надеюсь, что не передал свою боязнь всему коллективу. Надеюсь, что так было, изо всех сил старался. Но я очень ссал.
К.ЛАРИНА: Но все случилось.
А.ВАСИЛЬЕВ: В общем, да. И это очень здорово, и спасибо этой публике. Хотя, что хорошо для «Гражданина поэта», то плохо для страны.
К.ЛАРИНА: Это понятно. Андрюша, а публика, она же не вся антипутинская. Я тоже сейчас наблюдаю, вижу, как много дают концертов, выступлений, спектаклей наши замечательные русские эмигранты, русские музыканты, русские артисты. Но понимаю при этом, что русской публики, сколько в России ты не наберешь. И не вся публика поддерживает твои настроения. Грубо говоря, «ваты» много а рубежами Российской Федерации среди русскоязычного населения. Сталкивались ли вы с этим? Никто не уходил со спектакля с криком «Безобразие! Позор!» — нет?
А.ВАСИЛЬЕВ: Нет. Я же отдаю себе отчет, что приходила все-таки очень лояльная публика, которая знала, что «Гражданин поэт» и знала, и видела… наши свежие ролики смотрели.
Могу рассказать забавную историю про том, что «ватники» ходят на наши концерты или нет. У нас был несколько концертов в Бархвихе. Барвиха — Luxury Hall. И там билеты адских денег стоили. Ну, и мы брали адский гонорар, что там говорить. И я спрашиваю владельца: «Ну, как наши концерты?» Он говорит: «Ты знаешь, вообще офигенно. Мы уже 5 дней назад отбились и уже зарабатываем на вас. У нас же такая история. Барвиха. И нам приходится раздавать — неважно, Элтон Джон выступает… — дикое количество билетов на халяву. Это же Барвиха. Там… ментам, санэпидемстанции, районной управе. А куда деваться? Мы несколько сотен билетов раздавали на халяву. А на вас никто не просит халявных билетов. Вся эта хрень боится к вам ходить. И у нас поэтому все билеты ушли за деньги. И мы отлично на вас заработали».
Вот такая история. А это были уже такие… вполне …надцатые годы.
К.ЛАРИНА: Понятно, это довоенное время все равно.
Давай теперь про команду. Вы начинали этот обновленный проект с Быковым только, потом подключился Орлуша. Можно спросить, как это произошло? Почему ты решил сделать двух поэтов?
А.ВАСИЛЬЕВ: Во-первых, у нас был довольно короткий проект. Он назывался «Господин хороший», он транслировался на «Дожде». Его тоже можно найти, пожалуйста. И там нам приходилось делать 6 роликов в неделю. 6 роликов, 6 событий недели, а в понедельник у нас был прямой эфир и как бы итоговая программа. Наши гости смотрели эти ролики, премьеры, обсуждали эти темы. И это просто нереально, чтобы Быков писал все… Ну, он-то напишет…
К.ЛАРИНА: Он может. Конечно.
А.ВАСИЛЬЕВ: Но потеря качества. Просто так нельзя. И поэтому я ввел Орлушу. Тогда же еще там был один формат у Васи Обломова. Назывался «Ломки Васи Обломова». И там Орлуша тоже вот участвовал. Так что их было двое. Потом произошла некая, уже не имеющая отношения к делу, история с Быковым и как бы получился Орлуша.
А вот на этих концертах они вдвоем были, сидели как два школьника за партой, как будто они списывают друг у друга. И они по заказу публики делали экспромты. И, кстати, висят тоже эти экспромты у нас в YouTube. Можно посмотреть.
У нас всегда такой фокус: публика в зале заказывает несколько тем, по аплодисментам мы определяем, какая тема прокатила — и поэт пишет. Но, поскольку поэта была два, то мы брали две темы, и к концу концерта…
И опять же висит песенка… Была тема, когда Пригожина… бесстрашный текст Пригожина опубликовали…
К.ЛАРИНА: Диалог двух Пригожиных.
А.ВАСИЛЬЕВ: Да. И там же Вася в Испании написал музыку. Мы с моей дочкой сняли это ролик во время репетиции. И велком, смотрите, пожалуйста. В общем, у нас это вышло на канале Васи Обломова и на «Гражданине поэте», все вместе, по-моему, уже 400 тысяч набрали. При нашей бедности, но интеллектуальном, так сказать, потенциале, который, наверное, вредит количеству просмотров, это неплохой результат.
К.ЛАРИНА: А вот как раз по заказу, который отправляют зрители, заказывают темы, можно понять запрос сегодня аудитории. Какие здесь можно сделать выводы по темам? Можно было вот предугадать или были какие-то неожиданные предложения?
А.ВАСИЛЬЕВ: Мы точно знали, что в Париже будет «Ночи в Париже», конечно. Все заказывали путинскую Гаагу, но мы говорили: «Ребята, у нас номер есть уже давно, поэтому нечестно.
Была, кстати — Быкову досталось — про Москалеву. И получился, прямо скажем, не очень веселый текст. И про Владлена Татарского было. Причем в тот день, когда его и замочили. Быков сделал, кстати, очень толерантный текст, интересный. Я думал, что там будет «Собаке — собачья смерть», а нет, он такой, довольно философский.
Нет, вполне люди в повестке были. Наверное, если бы это было до войны, люди, живущие в теплых краях, в Париже, наверное, так не следили бы за повесткой. Я так понимаю, что следят. В общем, была абсолютно адекватная публика. Мы говорили на одном языке. Но не было такого: «Про что это вы тут?» Вот такого не было. Поскольку я сижу на сцене, и пока идет номер, я-то ничего не делаю, я разглядываю публику и очень хорошо вижу ее настроение. И было все очень адекватно, здорово.
К.ЛАРИНА: Есть, конечно, очевидная разница между предыдущим проектом и новой серией. Безусловно — ты уже об этом сказал частично, — что ощущение абсолютной свободы дает какой-то невероятный полет и масштаб, и глубину. И это уже не просто поржать, как бывалоча раньше, а это очень злые стихи. Я на это обратила внимание еще в этих записанных роликах, что поэта просто злые, просто не стесняются в выражениях, мне не выбирают. Мне кажется, это очень важно понимать разницу, что сегодня уже такой милоты, которая была раньше, сегодня ее нет. Или это шибочное мое наблюдение?
А.ВАСИЛЬЕВ: Нет, это не ошибочное… Но мне, как продюсеру, кстати, это не очень нравится, но, с другой стороны, я понимаю, что это так и есть.
Но опять я этот проект вижу так, а Быков — по-другому, Орлуша — по-третьему, а Смольянинов по-четвертому. Кстати, со Смольяниновым были какие-то… не сказать, что разногласия — творческая дискуссия. Он говорит: «Да понимаешь, ты все хочешь, как было раньше, а сейчас другой мир». Я ему говорил: «Понимаешь, какое дело, жить надо в любом мире». То есть если бы были какие-нибудь буревестники катастрофы — это один жанр. Он имеет право на существование. Только это не мы. Ну, а мы говорим: «Все похую, ребята, все равно надо жить». И поржать есть место и так далее.
Поэтому более однозначные месседжи поэтов лично меня не вполне устраивают. Я бы хотел, что это было все повеселее, более похуистски — вот так. Но я же не могу за них написать. Но вообще тема та же самая. Ребята, ну такая же жизнь — говно. Но это не значит, что мы должны как бы только его и нюхать. Есть же кругом какие-то другие запахи. Давайте так. А если уж какое-нибудь говно, то можно же его тоже воспринимать по-разному. Можно над ним насмехаться, например. Как-то так.
К.ЛАРИНА: Есть еще одна вещь — не знаю, насколько тебе это будет интересно, это уже мое личное наблюдение, — что этот прием, когда берется классический автор, который является основой, на которой возникает сегодняшнее стихотворение, новое обращение, — сегодня это стало невероятно актуальным по одной простой причине, Андрюша, потому что всех этих, блядь, авторов они приватизировали! Сегодня все за них: Высоцкий за них, Бродский за них, Цой за них, Пушкин за них — все за них, понимаешь? И этот прием у вас приобретает совершенно невероятный, совершенно перевернутый смысл.
А.ВАСИЛЬЕВ: Спасибо за эти слова. Я так не думал, честно говоря, но вполне возможно. У меня как раз более грустные мысли. Сам факт, скажем, когда мы начинали в 14-м году — вот мы берем Пушкина в соавторы и Маяковского, и люди: «Нифига себе! Они привлекли Пушкина, чтобы он нам рассказывал про нашу fucking действительность». Вот сейчас, как мне кажется, вообще многие люди, которые знали, кто такой Пушкин, померели, другим он на фиг не нужен. И вообще сам этот прием, который работал сам по себе, и я сейчас смотрю старые ролики (они же никуда не деваются, висят), и я понимаю, очень многие… набрал что-то по тем временам 580 тысяч просмотров, — сейчас вообще бы никто не врубился, зачем это нужно. Там Есенин… кого только не было, Бродский даже был — вот до чего дошло. Вот такие вещи были. Даже у нас был один номер — Арсений Тарковский! Ну, ничего так?
А сейчас это ничего не надо. Ну, кому-то надо, тебе, например. Но ты, извини, не массовый зритель. А массовому зрителю, в общем, пофигу, кто нам на заднем плане на портрете. Это раньше просто надел на Мишу цилиндр и бакенбарды ему прицепил — все аплодируют.
Не-не, сейчас надо достукиваться, наверное, гораздо более топорными, что ли способами. Но это грустно. Мы же с тобой интеллигенция. Немножко грустно, но это реальность такая.
И я просто думаю так и даже Быкову говорил несколько раз: «Плюнь. Пусть будет Быков. Ты же тоже поэт. Ну и всё. Повесим твой портрет — будешь… «Быков без ансамбля…». И Орлуша поэт. То есть не обязательно искать какой-то прообраз, особенно если он не на поверхности. Например, Некрасов. Не обязательно. Сам напиши какую-нибудь фигню.
И в нашей концертной деятельности это было. Мы просто делали просто стихи. Не знаю, есть номер очень популярный «Пермская говнокультура». Это в Перми, когда изобрели праздник «Веселый коровяк», когда население кидалось коровьим говном. И Орлуша сам написал, ни у кого не воровал. Потому что никакому дедушке Крылову не хватило был соображения, что «кто-то грусть и тоску запивает вином, кто-то пьет для здоровья микстуры — мы в Перми обожаем кидаться говном по приказу министра культуры». Ну, какой Крылов, блин?! Никакой Салтыков-Щедрин этого никогда бы не придумал.
Так что можно от такого канона отходить. Это не значит, что он запрещен у нас в проекте, но не обязательно. То есть все-таки приходится более лобовые истории делать. Ну и время такое, лобовое, что делать.
К.ЛАРИНА: Не могу, конечно, отдельно спросить про Артура, потому что тоже с самого начала смотрела и ролики и дальше. И я понимала, как человеку было тяжело входить в это пространство. И с каждым разом он все свободнее, свободнее. Он блестящий артист. Он может сыграть всё что угодно. И, мне кажется, их с Мишей Ефремовым роднит это, что на любую кожу на себя надену и в этом образе буду выступать.
Но скажу тебе еще, мне кажется, что у Артура есть, в отличие от Миши, есть позиция, своя личная позиция. И это очень важный момент, когда это не просто артист, блестяще играющий образ. Он выходит из образа не просто так, а потому что ему есть, что сказать. Правильно?
А.ВАСИЛЬЕВ: Это знаешь, что неправильно? Неправильно, что у Миши не было. К Мише зайди в эту машину, джип его какой-нибудь — там у него кроме того, что воняет, конечно, травой, у него вся машина завалена газетами всеми… Он «Коммерсантъ» читал внимательней, чем я. У него все время «Эхо Москвы» работает, кстати. Не «Радио шансон», а «Эхо Москвы» в машине. То есть Миша был вполне политическое животное на самом деле. И сказать, что у него не было позиции — таки была. И у Артура есть. Мы иногда с ним обсуждаем какие-то вещи.
Но они оба профессионалы. Реально он профессионал. Да что вы думаете, я какие-то вырубал абзацы, четверостишья и у Орлуши и у Быкова, например, когда он говорил: «Слушай, тут какая-то лажа». Я говорил: «Да, вообще-то, ты прав, точно, это лажа, неправильно. Либо это надо прояснять, либо выкинем».
Но там, артист, если он профессионал, он, наверное, должен быть в кадре или на сцене быть все-таки больше артист, чем гражданин.
И, кстати, концерт, он совсем другой. Те номера, которые ты видела на YouTube, они совершенно по-другому исполняются. Если ролик — это какое-то квазикино, то сцена — это квазицирк. И Артур абсолютно по-другому делал эти номера. Тут, конечно, надо сказать спасибо режиссеру, то есть мне.
Не-не, я считаю, что Артур офигенный профессионал.
К.ЛАРИНА: Молодец.
А.ВАСИЛЬЕВ: И более того, там и Быков был и Орлуша и Вася Обломов, которые видели Мишу на сцене, слава тебе господи. Они говорили, что многие номера из старых он исполняет лучше, чем Миша. Чего там хватиться-то, мы между собой, мы тысячу лет друг друга знаем. И они не просто говорили прямо круче — лучше, чем Миша, например. А моя задача, я говорил: «Ни в коем случае не меряйся с Мишей. Ты должен по-другому это делать. Ты лучше с Пушкиным меряйся или с Чуковским, но не с Мишей». И он это прекрасно понимал. То есть там не надо быть говорить: «Ой, ты не обращать внимания на Мишу…». Ни фига. Он профессиональный нормальный взрослый человек.
Я, собственно, с ним познакомился, когда мы с ним играли на сцене «Современника» в спектакле «Шарманка» по Платонову, который таки поставил Миша. Но просто у Артура была большая роль, а у меня маленькая. Вот мы с ним играли. И там у него была роль комедийная достаточно, но это же Платонов. Это тяжелейший текст. Попробуй. Поэтому, мало, надо сказать, удачных воплощений Платонова что на сцене, что в театре. Фигня получается, потому что там люди с какой-то другой планеты. И я смотрел внимательно, он офигенно это делал. Я говорю, сложнейший спектакль. Я просто считаю, считаю, что этот спектакль погубил, собственно, театр «Современник», но это уже не о том разговор.
Он был офигенный, так что я в Артуре не сомневался абсолютно. И когда я узнал, что он находится в Риге — я не знал — когда сказали: «Давай возродим «Гражданин поэт» и так далее. Я говорил: «Отлично. Хоть завтра. То есть нет ни поэта, ни денег, ни гражданина…
К.ЛАРИНА: Ни ракетки ни мяча.
А.ВАСИЛЬЕВ: И тут оказалось, что гражданин живет в Риге. И для меня это было абсолютно… не то чтобы я сомневался сильно — ни фига. Так что он правда, молодец. Только действительно, наверное, ему было очень тяжело, хотя он это не показывал.
К.ЛАРИНА: Извини меня, но после такой звезды…
А.ВАСИЛЬЕВ: Как режиссер я тебе скажу: на площадке я этого не чувствовал, вообще не чувствовал.
К.ЛАРИНА: Он молодец.
А.ВАСИЛЬЕВ: Я мог ему сказать: «По-моему, ты немножко не так… давай по-другому», — но это другой разговор. Но вот такое, чтобы он комплексовал — не-а, вообще не было. И я дико уважаю. Я бы на его месте, кстати, скорей всего комплексовал. Ну, какой я артист-то, ау!?
К.ЛАРИНА: Короче, поздравляю от души, от сердца. Я очень переживала, потому что я фанат этой истории и для меня было важно, очень хотелось, чтобы это состоялось. И это произошло и в роликах, и в видео, и в концертах, судя по всему.
Мой вопрос, наверное, последний по этой теме: Что дальше? Какие у вас перспективы и задачи? Поехать… Концерты, будете продолжать делать ролики? Потому что, я так понимаю, был перерыв во время тура, вы не выпускали ничего нового практически…
А.ВАСИЛЬЕВ: Смотри, такая вещь. Эти ролики, они же денег стоят, прямо сказать. Там сейчас ведутся некие переговоры. Нам же оплачивал «Спектр Пресс», спасибо им большое, но этот контракт закончился. Если будет финансирование, мы бы с удовольствием. Опять то же самое концерт. Мы же сами себя не продаем.
И сейчас есть какой-то интерес… Скорей всего, это уже осень, потому что концерт любой готовится месяца три, с точки зрения продажи билетов, раскрутки и так далее. Но, в общем, интересанты и в Германии, и в Нидерландах, и из Америки там… Вот сейчас будем рассматривать.
У меня же не было ни одной точки как бы опоры. Я, во-первых, не знал, как реагирует публика. Я не знал с точки зрения коммерции, насколько для тех людей, которые нас катают, для них выгодно. С третьей стороны, я не был уверен вообще, что то, что мы делаем, это хорошо и кому-то нужно.
По крайней мере, я теперь точно уверен, что то, что мы делаем, это, действительно, нужно, нормальное попадание, это нужно делать. И слава богу, хватает у нас новостей для того, чтобы делать это каждую неделю. А, кстати, сказать, получилось, что нам два ролика в неделю пришлось делать. Это когда Ахеджакову уволили отовсюду…
Так что в этом хотя бы у меня есть уверенность, что это кому-то нужно. А дальше, как обычно… Это шоу-бизнес, какой бы он ни был. Там много факторов, и экономический фактор очень не последний в этом смысле.
К.ЛАРИНА: Ты вот вспомнил про Лию Ахедажкову. И были блестящие у вас совершенно концерты, где вы привлекали не только как бы своих, что называется, персонажей, но и звезды, в том числе, Лия Ахеджакова и много кто был.
А.ВАСИЛЬЕВ: И Ксения Собчак и Познер, и Андрей Кончаловский…
К.ЛАРИНА: Бог с ними, с Кончаловскими и Познерами, но сейчас ты же видишь, какое количество безусловных звезд русскоязычных бродит по просторам вне границ Российской Федерации. Почему тебе не замутить такое тоже шоу с участием больших артистов?
А.ВАСИЛЬЕВ: Вот я тебя просвещая по вопросам бизнеса. В шоу-бизнесе есть такая тема, что, например, 20-летие какой-нибудь группы, условно говоря, группа «Бригада-С» 30-летие. И там артисты выступают в таких случаях бесплатно, так положено. Это нормальное участие. И тут был такой момент… А у нас же были похороны, мы решили похоронить. Это называлось «На смерть поэта». Мы на следующей день после выборов Путина в 12-м году 5 марта делали концерт. Потом мы еще 9 дней делали в том же «Крокусе».
И поэтому как бы по законам шоу-бизнеса, поскольку похороны — святое, все выступали бесплатно. Ну, там и Гарик Сукачев у нас выступал и Ваня Охлобыстин у нас выступал. Все было узнаваемо. И, во-вторых, мы были в таком топе тогда. То есть с нами подняться на сцену — это было… Мы вели с Леней Парфеновым, у нас было совместное ведение. То есть я был на сцене, он — в зале, среди публики. В тот момент мы были, действительно, в топе популярности.
Сейчас совершенно другая история. Я бы собрал команду, и можно было разговаривать. Я же понимаю, что эти, которые по бескрайним просторам ходят, нужны деньги людям. И просто сказать, что давайте на халяву со мной пошли на сцену…
К.ЛАРИНА: Прокатились.
А.ВАСИЛЬЕВ: Это нереально, конечно. Вот, кстати, мы же сделали, он висит в YouTube — этот наш концерт «На смерть диктатора», офигенный концерт. Да, это было клево. Я бы это сделал, конечно, с удовольствием. Но тут уже опять законы шоу-бизнеса. Не говоря о том, что когда мы делали этот наш «На смерть проекта», мы ведь этим занимались более полугода. То есть надо было, чтобы люди были в Москве, чтобы у них не было съемок.
Я помню, у нас Собчак была Ксюша. Так у нее было 30-летие, условно говоря, в сентябре или октябре, она говорит: «Андрюшечка, сделайте мне стишок и я на 30-летие его… Пусть Миша прочтет, Быков напишет». Я говорю: «Слушай, но у нас есть цена. Это же корпоратив». — «Ой, не раздевай меня» и так далее. Я говорю: «Ладно, О’кей, тогда бесплатно, но ты у нас тогда будешь бесплатно — информационный бартер — у нас в «Крокусе». Ксения забила день… То есть все равно в Москва-то это проще. Или там кому-то, например, человек говорит: «Я к вам приеду и должен ночью улететь». Ну, мы покупали билет. А сейчас-то все раскиданы. Это такая вещь. Но помечтать мы можем, конечно.
К.ЛАРИНА: У нас так получилось по драматургии, что обычно художественная часть идет в конце. Но мы с нее начали.
А.ВАСИЛЬЕВ: И немного о культуре…
К.ЛАРИНА: Да. Андрюша, конечно же, надо поговорить о том, что сегодня происходит. Хотя тоже связано с темой, о которой мы с тобой говорили. Вот как шутить, как иронизировать на фоне смерти? Потому что, конечно, такого опыта у нас не было никогда. Там Чечня, Афган, но такого масштаба злодеяние, которое ведет страна, гражданами которой мы с тобой являемся, мы не ощущали никогда. Как здесь? Думал ли то об этом: уместно — неуместно, то можно — что нельзя, есть ли какие-то границы? Как ты для себя эту тему решил?
А.ВАСИЛЬЕВ: Границ нет. У нас всегда так было. Я помню, мы какой-то номер сделали, записали в 11-м году, что ли. Я уже даже не помню, про что это. Ну, какой-то адский номер. И когда мы его записали, Миша Ефремов говорит: «Ну, если кто-то скажет, что у нас в стране нет свободы слова, я ему пасть порву». То есть иногда мы делали такие вещи, что самим стрёмно было. Я говорил, что ребята, если мы хотя бы подумаем о том, что кто-то обидится, кто-то еще… — нам надо ставить крест на проекте.
И в данном случае то же самое. Могу привести опять же из нашего свежего творческого наследие. Мы же начали с песни «Стрёмная ночь», и проклятья-то было будь здоров. А как она кончается?..
К.ЛАРИНА: Многие обиделись: «Замахнулись на святое!»
А.ВАСИЛЬЕВ: Я и говорю. Кстати, именно это прообраз заказал Быкову я. И там чем кончается? Это же очень стремная история, песня. И очень хорошо ее исполняет. Но там конец какой: «Нет ни огня, лишь один Арестович не ссыт, обещая победу добра…» И тут — бу-бух! — в зале. Он говорит: «Через две-три недели». И я вижу зал… Я же извиняюсь: «Ребята, мы вас, конечно, сейчас загрузим, но это для нас очень знаковая история, потому что с этого началось возрождение. Вы пришли поржать, но тут такая история». И когда люди в зале слышат вот это: «Лишь один Арестович не ссыт, бещая победу добра… через две-три недели» — и я вижу, в зале с удовольствием улыбаются. Не ржут, конечно, а улыбаются.
А был у нас еще в Израиле тур. Как раз у них перед этим умер Шарон. И Орлуша с нами ездил. Я говорю: «Орлуша, нельзя». И он сделал Шаона, стихотворение. Ну, Миша вышел в таком костюме с креповой повязкой, все дела, читает.
А там с Шароном такая история. Он же завещал… Он же больной был человек, единственно, что у него было хорошее — зрение. И он завещал глаза. Это медицинский факт. — «Ну, возьмите с моего туловища. Все остальное же у меня больное…».
К.ЛАРИНА: В смысле как орган, который можно пересадить.
А.ВАСИЛЬЕВ: Да, да, орган, кому-нибудь вставить, кому надо… «И уходя он нам оставил глаза, чтобы сквозь них на нас смотреть».
К.ЛАРИНА: Метафора такая.
А.ВАСИЛЬЕВ: И когда это Миша прочел, и там, я не знаю, минуту была мертвая тишина в зале, и только потом аплодисменты. Вот, пожалуйста. И там не было юмора. Там единственно тема был, что он совершенно неправильный был президент, Шарон, что он никому не нравился всю жизнь — ни тем, ни мне, ни этим, ни первой волне эмиграции, ни второй, ни третьей, ни правым, ни левым. Вообще неправильный был президент. Вот про это было. И такая реакция. Ничего страшного. Мы не обязательно должны в каждом номере шутить.
Но тема предполагает… К когда заказали Москалеву, например или Татарского… А я даже не могу обменяться мнениями. Я сижу в одном конце сцены, Быков — в другом. Что он будет писать? Я это услышу точно так же, как зал, ни раньше, ни позже. Ну вот. Бывают такие вызовы. Вообще не надо думать. Информационный повод, он диктует жанры. Вот и все. А кто там обидится, не обидится — ну, фигня.
У нас был номер, который назывался «Срач на районе» о том, что Венедиктова обвинили, а он вытащил из «Досье» эту историю… Вот «Срач на районе». И мы под Высоцкого сделали. Довольно злая история получилась. А мы встретились с Венедиктовым как раз Париже с Венедиктовым. Он говорит: «А я не знал». И он тут же поставил в «Живом гвозде» этот номер. Хотя можно было подумать, что может обидеться и ФБК и Веник и все. А Веник говорит: «Класс, давай я поставлю». И стоит в «Живом гвозде», пожалуйста, этот ролик. А можно было бы испугаться. Ну, как-то неудобно это все, ребята. У этих Навальный сидит, а Венедиктов тоже в некомфортной ситуации — зачем их трогать?
Но как только ты начинаешь об этом думать — всё, досвидос. В тот момент была главная тема недели. Про нее, может быть, все уже забыли через неделю. Какой-то ролик будет жить 10 лет, а какой-то забудут через неделю, ничего страшного.
К.ЛАРИНА: Мне кажется одним из главных роликов и номеров, которые были еще тогда — про утечку мозгов.
А.ВАСИЛЬЕВ: Когда Гуриев…
К.ЛАРИНА: Да, да. Это была рубрика такая, «Антинарод», по-моему, называлась.
А.ВАСИЛЬЕВ: Да.
К.ЛАРИНА: Это настолько сейчас угадалось, кто будет хозяевами жизни в России. Это вот эти люди, которых обобщил, сыграл Миша Ефремов.
А.ВАСИЛЬЕВ: Таких тем, действительно, очень много. Это даже как-то стрёмно на самом деле. Ну, как эта несчастная Кассандра, которой никто не верил. Вот если бы она воскресла и все видит и хавает. Такие вещи, с одной стороны: Какие же мы крутые, получается! А, с другой стороны: Ё-мое! Мы-то думали что это так… как бы сгущение красок. Нифига не сгущение. Есть такая тема.
К.ЛАРИНА: Мой тебе вопрос уже серьезные. Не буду спрашивать про войну, тут все понятно — этот ужас, который длится и длится. А мой вопрос про Россию, про общество российское.
Вот ты смотришь сейчас со стороны, достаточно давно уже. Можешь ли ты объяснить, как ты себе это определяешь, кто там победил, чей это реванш: совка, черной сотни, фашиков, нациков? Как ты определяешь, кто сегодня хозяин в России?
А.ВАСИЛЬЕВ: Тут мне очень просто. Я во всех своих интервью, в том числе, на «Эхо» всегда говорил: «Очень некачественный у нас народ». Если грубо: почему у вас там «Коммерсантъ» тираж 130 тысяч экземпляров, а у «Комсомолки» — 2 миллиона? Я говорю: Все правильно, мне хватает. У меня 130 тысяч, с которыми я умею разговаривать, а вот это быдло меня не интересует вообще. Но реклама у меня со 130 тысячами экземпляров стоит дороже чем у «Комосмолки» с 2 миллионами. Потому что там надо рекламировать какой-нибудь фуфломицин, в крайнем случае Виагру. А у нас рекламируются банки и так далее. И все. Я говорю, несмотря не могу, я привык иметь дело с аудиторией моего круга. Я умею, я могу быть хорошим главным редактором. Я не против желтой прессы. Я люблю стейки, а коровы жуют сено. Они правильно жрут сено. Что, я буду осуждать коров?
Я всегда относился к этому народу… это для него релакс такой. Думать не надо, даже запрещено, просто запрещено. Великолепная история. Чувак в метро ехал, в телефоне что-то смотрел. На него настучали. То есть не просто перепощивать — смотреть альтернативную информацию запрещено. А раз запрещено, то ручки-то вот они. То есть людям сделали облегчение. «Люди» я зря употребил, конечно. Но вот это вот…
К.ЛАРИНА: А как мы назовем? Население…
А.ВАСИЛЬЕВ: Масса. Раньше же говорили при Советском Союзе: «Массы будут против». Вот массы… И у масс абсолютно даже минимальную обязаловку думать отняли. И слава богу, и не надо. Вот и всё.
Надо сказать, к концу 90-х все-таки — я знаю, врубал в ситуацию — кризис 98-года повлиял очень благотворно, там весь баланс скинули и так далее. В общем, людям к концу 90-х дали понять: Как потопаешь — так полопаешь. А если ты халявщик и колхозник какой-то, который привык трудодни какие-то… подыхаешь с голоду. Другое дело, спустя лет 10-12 были какие-то социальные программы. Которые путинское все разворовывают, им, конечно, безусловно пришло бы тратить, условно на медицину… Этого, конечно, не случилось. А людям говорят: «Либо ты хочешь выживать… либо надо что-то делать». А делать — это значит, думать.
А потом приходит Путин и говорит: «Дать людям всё», поскольку у него попрела цена на нефть. А до него в проклятые 90-е научились эту нефть обрабатывать, продавать и так далее. Его боровы никогда не научились, научились Ходорковские, Фридманы и так далее, условно говоря, нефтяники, частники, интеллектуалы от бизнеса. Так-то нефть, пожалуйста, была, а чего с этой нефтью было? Валялась в земле, никто ее не брал, потому что непонятно, что с ней делать. Научили.
И Путин этим пользоваться. И он поэтому он смог сказать — дать людям всё, потому что у него другого инструментария идеологического нету. И чего-то там отдавал. Все не все, но отслюнивал. И народ говорит: «Классно у нас, чего? Вот такой у нас президент классный — нам чего-то дают, индексации…». А сейчас просто всё, привет! Смотрел телевизор — и радуйся и не испытывай мук совести, что ты чего-то альтернативное не смотришь. Нельзя, запрещено. Красный свет. Нельзя переходить улицу на красный свет.
Можно сказать, что я такой умный стал после войны и сижу тут, в Юрмале, в красоте. Вот если любое мое интервью взять, везде я этой темы касался и всегда говорил, что очень некачественный народ. Другое дело, что любой народ, я подозреваю, некачественный. Но есть сложившиеся институции в странах, которые организуют людей, условно говоря. Не знаю, поймали Клинтона на каком-то минете, но это был ладно. А еще он наврал! И весь народ чуть ему импичмент не объявил.
У нас — ну, наврал, а что ему? Он президент, имеет право. Это очень комфортно.
К.ЛАРИНА: Как это объяснить? Это удобно, да?
А.ВАСИЛЬЕВ: Ну, коровы потому что. Аллё, стадо. Они слышат звук кнута — значит, надо идти, двигаться. Вот и все.
К.ЛАРИНА: Страшную сейчас вещь скажу. В это есть как бы и хорошая сторона, потому что тот, кто этим стадом управляет, кто стоит с хлыстом или не с хлыстом, а с фонарем или с вырванных из груди сердцем — Данко, туда и повернет, туда и повернется. Можно ли так, действительно, что, допустим, сегодня эта верхушка циников, воров и абсолютных преступников, а завтра это будут прекрасные светлоликие люди…
А.ВАСИЛЬЕВ: Так это и были у нас светлоликие люди — Гайдар, Чубайс и всякие… Шахрай, Бурбулис. И всем дико нравилось. Свобода и можно плюнуть в портрет Карла Маркса и тебе ничего за это не будет. А потом оказалось, что за это надо чем-то платить. И люди сразу сказали: «Это всё жулики Разворовали!» То есть это надо как бы защищать, халяву-то свою. Идеологическую халяву надо защищать, а за это надо платить. А платить люди не готовы. Другое дело, что можно было заставит платить.
В каких-то государствах… вся Европа сотни лет сначала этот детский труд, эти бедные в каких-то литейный цехах дети с ремешками на головах… И так далее. И капитализм проклятый и так далее. Но как-то развивалось общество. Развивалось оно почему — потому что, условно говоря, капиталисты, олигархи — хотя идиотское слово на самом деле, но сейчас оно подходит как раз, а если называть в 90-е, то они никакими олигархами и не были, — конкуренция, все-таки люди должны работать лучше, чем у твоего конкурента. Значит, надо кормить получше и так далее. Это же разрасталось естественным путем — демократические институты… Просто на это уходило 200 лет, 300 лет. Сейчас бы это произошло за 20 лет, условно говоря, или за 25. Но, к сожалению, попался на дороге Путин, и все с облегчением выдохнули, что опять не надо думать. Ну, и привет!
Опять же можно ко мне применить, хотя мы с Артуром спорили. Он говорит: «Мне отчим всегда говорил, что Путин такой негодяй и сволочь». А я был… я возглавлял что-то такое… «Коммерсантъ». Должен сказать, что мы его гнобили… Нет, мы никогда не были пропутинской газетой. И, кстати, даже когда сменили владельца, когда был Алишер Усманов, я все время балансировал на грани вылета. Он говорит: «А что ж ты-то?» Я говорю: «А я был отравлен этими десятью годами… восемью годами…
К.ЛАРИНА: Свободы.
А.ВАСИЛЬЕВ: Мне казалось: ну да, президент не очень, я никогда иллюзий о нем не питал. Ну, еще 4 года — его изберут. Но я реально заразился этой заразой демократической. То есть я его воспринимал как функцию на полном серьезе. Хотя я должен… я интеллектуальная газета… Ни фига, я думал, демократия главнее, чем какой-то персонаж, даже президент. И у меня не хватало воображения. Очень хотелось поверить в такую халяву демократическую.
А простому человеку гораздо легче и приятнее поверить в то, что у нас есть начальство, оно все решает, а нам не надо никуда соваться, а нам говорят, что повысят пенсии. Ну, О’кей.
То есть, в принципе, подвержены люди все какой-то сладостной идее. Другое дело, для кого она какая. У меня так жизнь сложилась. Я никогда не думал, что мне кто-то что-то даст, и никто ничего не давал. И, собственно говоря, когда я журналистом при советской власти работал, если бы помнишь, там была зарплата достаточно небольшая, а можно было зарабатывать в пять раз больше, если ты много пишешь, и тебя публикуют. И я получал очень много денег. Скажем там, году в 88-м, 89-м я получал, наверное, больше тысячи рублей. Это будь здоров. При средней зарплате в России 160. Я много писал, меня публиковали. Я был востребованный журналист. Не только в «Московских новостях» меня публиковали, а везде. Но я не считал, что мне кто-то что-то дает. Я сидел ночами за пишущей машинкой НРЗ. И так у меня сложилась жизнь.
И, тем не менее, когда меня поманили морковкой демократии, я как лох поверил в нее. Она необратима. Ладно, Путин, не Путин — сейчас переизберем. А другие люди на что-то другое ведутся. Ну, ведутся, к сожалению.
Другое дело, когда все происходит последовательно с боями сотни лет, хотя бы десятки, меняется общество. То есть институты общественные они задают как бы рамки обществу.
Кстати, в каком году «близнецы» в Нью-Йорке?..
К.ЛАРИНА: А-а, 9.11
А.ВАСИЛЬЕВ: Да, 9.11. И тогда в Америке очень много было наступлений на свободы гражданские со страшной силой. И когда мы писали эти заметки… и они были у нас «Коммерсанте» такие, американские. Но почему? Факт есть факт. Был какой-то доступ к частной информации разрешен… Я говорил, да, но само общество, оно вернется через какое-то время. Так оно и случилось.
То есть у них такая неваляшка: ее качнуло — она все равно встанет вертикально. А у нас неваляшка стоит жопой кверху, на голове. То есть ее чуть-чуть… она — бу-бух! — и всё. Поэтому институции, уклад политический, гражданский, судебный, там, не побоюсь этого слова, пресса является четвертой властью. Все как-то построено. Оно шатается иногда. А у нас этого ничего нет и уже никогда не будет, я думаю. На нашей твоей жизни…
К.ЛАРИНА: Ты считаешь, никаких шансов?
А.ВАСИЛЬЕВ: Я просто не вижу перспектив. Вот было 10 лет и что? Просрали. Реально просрали. Причем просрали все от народа до олигархов. Никто же не понимал такой опасности.
К.ЛАРИНА: Это правда. Андрей, но все-таки чему сейчас посвящены все наши разговоры в этих YouTube, в этой толчее? Это бесконечным рефлексиям, и, мне кажется, это правильно. Все равно мы пытаемся ответить на главный вопрос: Почему мы оказались в этой точке? Почему мы оказались такими? Как это с нами произошло? Где начало? Не знаю, то ли 96-й год, когда прогнули СМИ под выборы, когда была такая договоренность с властью. Или позже? Или когда назначили Путина и с этим все согласились?
Вот для тебя. Наверняка тоже об этом думаешь. Это точно, с которой началось падение. Ты говоришь, просрали. Это не просто просрали — мы рухнули.
А.ВАСИЛЬЕВ: Нет, очень постепенно просирали. Не надо. Конечно, постепенно. И если ты возьмешь какой-нибудь ролик «Гражданина поэт» 11-го года, 12-го — почему они многие актуальны, у нас что, иллюзии были? — мы все честно писали, нам казалось, сгущали краски. И никаких претензий я себе предъявить не могу, я лично.
Ну, какая-то проклятая страна, я не знаю. И шанса ей никто не давал особо. Потому что эти 10 лет ренессанс — это, в общем, смешно говорить. И какие-то люди типа меня — я же не случайно рассказывал эту грустную историю — поверил как лох в необратимость демократии. А какие-то люди дождались, пока придет человек с кнутом и погонит его к кормушке. У кормушке, конечно, солома, но все-таки она есть. Такое общество, фигли? И хавает это общество…
Другое дело — экзотика пошла. Потому что сейчас тебе говорят, что если ты по электронной повестке не откликнулся, то тебе нельзя собственную квартиру иметь. Экзотика, ничего не скажешь. В этом есть какая-то логика, причем такая, классная. Вот для чего сейчас тот закон о повестках электронных? Он не для того, чтобы победить Украину. Про это вообще никто не думает. С этим никого не победишь. А это для того, чтобы народ загнать в стойло.
К.ЛАРИНА: Он уже там целиком и полностью.
А.ВАСИЛЬЕВ: Не целиком. Вот сейчас объявят электронные повестки — будет еще один шажок. И это их задача. То есть, строго говоря — у меня такая конспирология — сидят ребята и говорят: «Да, войну-то мы один хрен проиграем, но это ничего страшного. Окружат нас колючей проволокой, сдадим мы свое оружие, которое не сперли еще или в металлолом не продали. И нам скажут: «Живите, как хотите за своей колючей проволокой, стройте там что хотите — Северную Корею…». И вот у нас как раз все есть. Народ у нас уже просто порабощен. Скажем мы пирамиду Хеопса строить — будут строить пирамиду Хеопса».
Вот и всё. Их задача — уже не война, их задача — под боевые звуки канонады людей загнать в бараки, в стойло. Как назовем, это неважно. Вот и всё. В этом какой-то цинизм, но, с другой стороны, какая-то офигенная логика. Если я не могу зарабатывать, давай я кого-то ограблю. В данном случае я про свободы. И всё. И ты можешь сказать: «У меня уже никакой свободы не будет, потому что меня никуда не выпустят, кроме Гааги, но зато у меня народ вообще под земле весь будет жить. А буду ферзь — по земле ходить».
Как-то так. В этом смысле очень картинка наглядная в фильме Германа история Арканарского бунта. Я даже не про сюжет говорю. Просто смотришь картинку.
К.ЛАРИНА: «Трудно быть богом», да?
А.ВАСИЛЬЕВ: Но «Трудно быть богом» — это книжка называлась. Даже вот без сюжета. Просто смотришь: один едет на какой-то обосранной кобыле, а другие — в говне. А который на кобыле, но тоже весь в говне — и он себя чувствует, что он крутой. Вот и всё.
И вот это общество последовательно движется к этому.
К.ЛАРИНА: Что делать тем, кто остался там, внутри? Кто это так же это понимает и видит, как ты?
А.ВАСИЛЬЕВ: Это очень индивидуальная вещь. Надо сказать, что когда я созваниваюсь с людьми, которые там остались. Мы на эту тему не говорим. Я не говорю, потому что хрен его знает, подставлю человека. И чего он мне ответит. А в Москве говорят, вообще не модно на эту тему говорить…
Меня, кстати, когда я попал в апреле год назад — у меня с мамой были проблемы, со здоровьем. Я поехал, уже война началась. Я медбратом работал. И 3 недели я пробыл в Москве. Я правда не очень тусовался, потому что я все-таки медбратом работал, но иногда ходил. Меня поразило — я не знаю, что я думал — гитлерюгенд марширует, Z везде, — а меня на самом деле дико поразило, что ничего не происходит в Москве. Все клево. Все то же самое. Мне было дико некомфортно это все. Просто было немодно на эту тему говорить.
К.ЛАРИНА: Как будто нету никакой войны.
А.ВАСИЛЬЕВ: А я попал туда какого-нибудь 20 апреля. То есть уже будь здоров, два месяца война или около того. То есть я-то жил в одной реальности — YouTube и тд. А приезжаю в Москву — мама дорогая! Всем плевать. И было очень стремно это все.
А теперь еще и опасно на эту тему говорить. Мало того, что немодно — еще и опасно.
К.ЛАРИНА: Но когда-нибудь они ведь узнают правду.
А.ВАСИЛЬЕВ: Масса людей в Москве. А кроме Москвы я что-нибудь видел разве? Ничего не видел. В Москве-то очень много людей знает правду. И чего?
Но я абсолютно не готов осуждать…
К.ЛАРИНА: Но тут еще форма защиты такой, я думаю…
А.ВАСИЛЬЕВ: Конечно, конечно. Презерватив на голову надо надеть, конечно. Иначе башка разорвется. Но в любом случае, если индивидуально о каких-то вещах… Ну, естественно, если брать какую-нибудь Марго Симоньян, ее мужа, с которым я как-то приятельствовал, друзья-то не были, но тысячу лет знаком, то тут, конечно, я даже не подойду. А какие-то люди… ну, что делать? Они как-то живут, у них свои обстоятельства.
Нет, тут я не судья никакой. Вот если может показаться, что я народу судья — ну, народу, может, и судья. А вот людям конкретным — нет. Если они на моих глазах не отрезали головы, как бы — ну, у каждого свои обстоятельства.
Я, кстати, когда попал, в Юрмалу ехал в начале мая. Там по логистике через Израиль я ехал. Думал, задержусь, полно народу осело. Люди были в прострации многие. Паспортов там надавали всем, а дальше что делать, непонятно. Какие-то подъемные они пропили. И чего делать? Я там… стендапер или я певец, или я айтишник. А ему в Израиле говорят: «Я тоже певец и айтишник я и стендапер — и тебя тут никто особо. А ему в Израиле говорят: «Я тоже певец и айтишник я и стендапер — и тебя тут никто особо не ждал». И там много было разговоров во всяких барах и пивных и не в пивных. И я даже там говорил… Говорят: «Вот у меня кинопроект на половине. То ли мне возвращаться, его доделывать, то не доделывать. А что мне скажет продюсер? Я кидаю…». Я говорю: «Ребята, подойди к зеркалу и у него спроси. Хрен его знает. Не у меня это надо спрашивать, а у зеркала».
Так что в этом смысле можно сказать, что я очень толерантный человек. И, наверное, никто от меня не слышал из московских моих знакомых и друзей каких-то обвинений.
Более того, я думаю, лишний раз позвонишь, поздравишь с днем рождения — а надо ли это человеку? То есть об этом я тоже думаю. С моей репутацией хрен его знает, кстати, меня до сих пор не объявили этим иностранным агентом.
К.ЛАРИНА: Не волнуйся.
А.ВАСИЛЬЕВ: Или готовится какая-нибудь другая…
К.ЛАРИНА: А то что-нибудь другое, какую-нибудь уголовку…
А.ВАСИЛЬЕВ: Конечно. И я, действительно, думаю о людях, которые там находятся. Не-не, я не буду осуждать людей, конечно, кроме одиозных фигур.
К.ЛАРИНА: У меня последний вопрос: допускаешь ли ты мысль, что он может победить?
А.ВАСИЛЬЕВ: В войне-то? Дело в том, что если она увязнет и растянется, что опять же читаю и слушаю, что у него такая стратегия, чтобы просто длилась и длилась… Людей им не жалко. Воевать он может ржавыми своими ведрами. И это самое страшное. В этом смысле он победит. Все привыкнут, что войне конца и края нет…
К.ЛАРИНА: Заваливать трупами.
А.ВАСИЛЬЕВ: Такая зловонная часть земного шара и хрен бы с ней. Другое дело, что победу в научно-военном смысле, конечно, он не одержит. А вот это болото военное — это для него победа. Вот, в чем дело. Ну, а для всего мира это поражение. И мир этого заслуживает. Потому что когда они развозят сопли, эти Байдены с Шольцами, — это позорище. А чего они так делают? Я могу, я не только за стаканом на кухне… Очень похоже, если посмотреть на Шольца, НРЗБ как будто он только что у тети Хаи украл кошелек. Вот реально. А правильно. Потому что они сидят на каких-то бывших взятках от Путина. И Байден через сына тоже. И дико боятся какого-то компромата, потому что у них-то в обществе это очень стрёмно.
У нас тут расследование: дворец в Геленджике. Ну и чё? Посмотрело сколько-то миллионов человек — и чё? А у них-то не фига не так.
Либо они сидят на каких-то взятках, которые не отдали, потому что пропили уже или на контрабандной НРЗБ сидят.
Ну, если так вести войну и так помогать Украине, то это все может завязнуть на годы. И станет это такая реальность.
К.ЛАРИНА: Нет, не хочу так, не нравится сценарий. Дай другой.
А.ВАСИЛЬЕВ: Тогда приходи на концерт «Гражданина поэта». На ту же тему, но поржешь.
К.ЛАРИНА: Спасибо большое, это Андрей Васильев.
А.ВАСИЛЬЕВ: Спасибо! Привет всем нашим!
К.ЛАРИНА: Спасибо, мой дорогой. И удачи «Гражданину поэту».
А.ВАСИЛЬЕВ: Спасибо огромное! Я передаю всем нашим. Пока-пока!