О качестве и мотивах этой политики
Мои пять копеек в горячую тему, про разговор Юлии Галяминой и Кирилла Мартынова.
Во-первых (и это действительно во-первых), личные оскорбления в адрес Галяминой – отвратительны. И особенно отвратительны они со стороны тех, кто никогда не сидел под арестом, как она, и ничем не платил за свои убеждения. Во-вторых (и это тоже очень важно и вытекает из первого) – у Галяминой это именно убеждения. Она не проплаченный рупор, к которому было бы уместно презрение – она политик.
Но вот о качестве и мотивах этой политики стоит, конечно, поговорить.
По настоятельной просьбе Декарта, уточняем значение слов: в частности, слова “понимание”, к которому Юлия призывает в отношении солдат путинской оккупационной армии.
Если этот термин носит специальный характер – социологический, юридический, психологический, иногда психиатрический – то да, понимание соотечественников было бы тут очень кстати! Понимание социальной, психологической и юридической природы того, как из обычного россиянина оказалось можно, в два приема, сделать путинского идиота, оккупанта или военного преступника.
Но кажется, Галямина имеет в виду совсем другое. Она имеет в виду то понимание, за которым следует прощение, братские объятия и слезы радости по поводу того, как здорово, что все мы здесь сегодня собрались. Некий общий знаменатель патриотизма, делающий не столь важными подробности…
Между этими двумя видами “понимания” – две большие разницы, как говорят в Одессе.
“Каждого по отдельности жалко, всех вместе – нет”, – сформулировал я в марте 2014 года, после аннексии Крыма, имея в виду будущее России и россиян. Сегодня, после Бучи и всего остального, уточню: нет, жалко далеко не каждого.
Есть буквальные жертвы войны – мобилизованные, иногда фактически похищенные военкоматами, бесправные, запутавшиеся и запуганные, посаженные в ямы и не выкупленные родными, а потом утилизированные собственными “боевыми товарищами”…
Этих – очень жалко. И в общественном плане наша жалость должна выражаться в требовании расследования и суда над негодяями, бросившими этих ребят на бойню, и собственно убийцами.
Но те, кто пошли убивать украинцев за деньги, в той же ведомости расписались и под легитимностью собственной гибели, и под тем, что не заслуживают никакой жалости – и никакого понимания, кроме профессионального. Юридического определения степени персональной вины, например. А россиянин этот убийца или зимбабвиец, не должно иметь для человека никакого значения, если этот человек не Дугин.
“Сначала расплатись, а потом падай в обморок”, сказано у Станислава Ежи Леца.
Сочувствие к бывшим бойцам гитлеровского вермахта становится уместным, когда сами они становятся именно “бывшими” (как Генрих Белль или Гюнтер Грасс, например). Когда преступления названы преступлениями, а кошмар национальной катастрофы отрефлексирован по-настоящему. Вот тут наступает время и пожалеть отдельного немецкого бедолагу, которому сломала жизнь нацистская машина. Но не активистов айнзацгрупп, не правда ли?
А уж заводить разговор – посреди Берлина, в сорок третьем году – про необходимость сочувствия бойцам вермахта (частично вернувшимся после Хатыни) – это занятие так себе.
В гитлеровской Германии, впрочем, было проще в том смысле, что пацифистов тоже гильотинировали, и для соблазна остаться приличным человеком, не покидая политической поляны, просто не оставалось места.
В России при Путине все гибридное, и тоталитаризм тоже, и играющих по правилам вроде пока не гильотинируют, а даже иногда поощряют поиграть… До поры до времени, разумеется, пока они там, наверху, не решат, что хватит.
Но урок Шлосберга не впрок, и по-прежнему соблазнительной выглядит идея пройти между струйками: и войну не поддерживать, и остаться в либеральном спектре российской политики, где как раз освободилось столько места…
Но чтобы остаться в политике в такие извилистые времена – такова жизнь! – надо понравиться развязавшим войну сильнее, чем ты их раздражаешь своей антивоенной позицией…
Ну и вот.
До какой степени сама Юлия Галямина отдаёт себе отчет во всей этой механике – бог весть. Но ее душераздирающая концепция народного единства на основе “понимания” ветеранов СВО – думаю, вполне порадовала умненьких стратегов на Старой площади.