«Когда нацисты пришли за коммунистами, я молчал». «Когда пришли за мной…»
«Когда нацисты пришли за коммунистами, я молчал – я же не коммунист. Потом они сажали социал-демократов, и я молчал – я же не социал-демократ. Потом они пришли за членами профсоюзов, я молчал – я же не член профсоюза. Когда он пришли за мной, уже не было никого, кто мог бы протестовать». Эта цитата переведена на десятки языков мира. Слова эти знает добрая половина земного шара. Принадлежат они человеку с сумасшедшей, предельно противоречивой биографией. Он топил корабли и читал проповеди, голосовал за Гитлера и сидел в концлагере, воевал с коммунистами и получал Ленинскую премию. Его звали Мартин Нимёллер, и он был немецким пастором.
Как и многие дети священников в Германии начала прошлого века, Нимёллер собирался делать военную карьеру. Христианство и пацифизм имели тогда мало общего. В протестантской среде считалось, что хороший христианин – это прежде всего подданный кайзера и хороший солдат. По этому пути пошёл Нимёллер, объединив службу с тягой к морю. Когда он окончил морской кадетский корпус, вовсю шла Первая мировая война. Воевал Нимёллер на подводных лодках в Средиземном море. В семнадцатом году он получил уже второй железный крест – лодка, на которой он служил, оказалась удачливой и всего за 8 месяцев потопила 35 судов. А закончил войну Нимёллер командиром подлодки UC67, лично потопившей три парохода союзников всего за месяц. В те годы и ещё довольно долго офицер Нимёллер жил такими взглядами и чувствами, за которые позднее будет себя винить. Будучи верным трону монархистом, он искренне ненавидел противников Германии, англичан и американцев, и желал им смерти. А когда Германия проиграла, Нимёллер искренне считал тех, кто подписал позорный Версальский мир, врагами Германии. Офицер отказался участвовать в передаче подводных лодок Британии в качестве репараций и ушёл в отставку. Но Версальский мир стал не последним ударом. Монархия рухнула, кайзер бежал из страны. Некоторые офицеры буквально плакали, когда читали новости в газетах. В городах шли стачки, демонстрации, росла популярность социалистов и большевиков. Жители голодали, солдаты ездили по деревням, чтобы обменять свои вещи на картошку и яйца. Тогда Нимёллер решил, что пусть он и лишился всего, что любил – монархии, государства и флота – у него всё ещё остаётся вера, способная привнести порядок в окружающий его хаос. И он, подумав так, поступил на богословское отделение в университете Мюнстера. При этом Нимёллер поддерживал связь с ветеранами, многие из которых объединились в патриотические националистические клубы. То же самое происходило и в Мюнхене, где ветераны собирались в пивной и слушали речи Адольфа Гитлера.
Когда в стране началась фактически гражданская война и офицеры для борьбы с коммунистами стали формировать добровольческие корпуса, фрайкоры, Нимёллер без колебания взял в руки оружие и возглавил третий батальон академической обороны Мюнстера, батальон студентов. Фрайкоровцы были чем-то вроде немецкой белой гвардии. В 19-20 годах они собирались там, где у правительства не получалось расправиться с революционерами, и расправлялись с ними сами – арестовывали и расстреливали. Командовал этими фрайкорами военный министр Густав Носке, который, вступая в должность, сказал: «Кто-то ведь должен стать кровавой собакой, я не боюсь этой ответственности». Объединяли эти отряды антикоммунистические и антисемитские взгляды. Революционеров ассоциировали с евреями и с заговором масонов. Именно из среды фрайкоровцев затем вышло немало видных нацистов. В том числе Герман Геринг и Генрих Гиммлер.
В двадцатом Нимёллер стоял плечом к плечу с будущими нацистами, подавляя восстание рабочих в Руре, а в последующие годы состоял во всех антиреспубликанских, фашистских и националистических союзах Мюнстера. Студент-теолог, да ещё и ветеран, был готов, если понадобится, снова выступить против безбожников-коммунистов. И выступил, правда, на этот раз без оружия. В 24 году Нимёллера рукоположили в сан пастора. В том же году нацисты набрали на выборах 6% голосов, и один из этих голосов принадлежал Нимёллеру.
В начале 33 года Гитлер взял власть. Серьёзная часть немецкого духовенства приняла это событие с энтузиазмом. Не только Нимёллер, но и многие пасторы из его окружения проголосовали за Гитлера. Делали они это из-за всё той же враждебности к левым. Когда нацисты пришли за коммунистами, пасторы не просто молчали, они одобряли преследование своих политических противников. К тому времени Нимёллер стал священником в одной из крупнейших лютеранских церквей Берлина. На проповедях он восторгался Третьим рейхом, национальным возрождением немцев и народным сообществом. Присоединился он и к травле евреев, уподоблял еврейский народ Вечному жиду, который не может ни жить, ни умереть, будучи проклятым за свои грехи. Тот факт, что Иисус был евреем, Нимёллер, по собственному признанию, считал болезненным и тяжким камнем преткновения, который приходится принять. Снисхождение он проявлял лишь для крещёных евреев.
Не исключено, что Нимёллер поддерживал бы происходящее и дальше, если бы не политика нацистов в отношении религии. Гитлер быстро дал понять, что духовная власть не будет независимой от светской. Священники-нацисты организовали движение немецких христиан. На их флаге рядом с крестом красовалась свастика. Прихожанам они постоянно напоминали, что Христа распяли именно евреи, а самого Иисуса называли арийцем. Дошло до того, что так называемые немецкие христиане начали редактировать Библию и призывали отказаться от еврейского Ветхого завета. Некоторые пасторы этого движения расхаживали в форме нацистских штурмовиков и даже читали в таком виде проповеди. Целью этого карнавала было создание единой имперской церкви, райхскирхе, под началом таких вот немецких христиан. Под их началом был введён запрет на служение пасторов с еврейскими корнями, да и вообще коричневые стали править бал в прусских церквях.
Большая часть духовенства выступить против боялась или не хотела, но Нимёллер и ещё несколько человек, в том числе его друг теолог Дитрих Бонхёффер, терпеть не стали. Они объединились в полуподпольную исповедующую церковь, поддержали крещёных евреев и стали выступать против вмешательства партии в вопросы веры. На одной из проповедей Нимёллер намекнул, что пора действовать. Даже самые тихие из нас должны понять, что спокойствию созерцательного христианства наступил конец. На встрече духовенства с Гитлером он прямо заявил фюреру: «Вы говорите, что мы должны оставить немецкий народ вам и сосредоточиться на том, как повести людей на небеса – но ответственность за наш народ возложена на нас не вами, господин канцлер». С тех пор Нимёллер оказался в списке личных врагов Гитлера, его телефон прослушивало гестапо, за ним следили. Он же превратил церковную кафедру чуть ли не в политическую трибуну, его проповеди с критикой властей собирали всё больше прихожан. Нимёллер говорил: «Мы не можем хранить молчание, повеленное человеком, когда господь велит нам говорить».
Тоталитарное государство такого не прощает. В 1937 году Нимёллера арестовали. Суд признал его виновным в скрытых нападках на государство и приговорил к 7 месяцам тюрьмы. Пастор смог убедить судей, что он лоялен нацистскому режиму во всём, кроме небольших противоречий на религиозную тему, и добился мягкого приговора. Гитлер с этим не согласился, Нимёллера сослали в концлагерь. Он просидел в Заксенхаузене и Дахау 7 лет. На воле Нимёллер оказался только в конце апреля 1945 года, его освободили американские войска.
Мартину Нимёллеру очень повезло остаться в живых. Одного из его единомышленников, юриста Фридриха Вайслера, в Заксенхаузене забили до смерти. А в Дахау за пару недель до освобождения расстреливали личных врагов Гитлера по его приказу. Например, убили Георга Эльзера, который ещё в 39 году совершил покушение на Гитлера. Но нём Гитлер, видимо, не вспомнил – хотя забыть о существовании пастора было не так просто. За годы войны Нимёллер превратился в лицо церковного сопротивления нацизму, его имя знали и в Германии, и за его пределами. Он был одним из немногих, кто мог смотреть людям в глаза без стыда. Такие люди были очень нужны церкви.
Всё что случилось с Германией, всё увиденное в лагере изменило Нимёллера, в том числе заставило пересмотреть религиозные убеждения. Так, он пришёл к мысли, что Иисус не делал различия между евреями и не-евреями, а самое главное – к тому, что церковь и он сам несут ответственность за случившиеся преступления. Он понимал это примерно так, как понимал тогда моральную вину всех немцев философ Карл Ястерс, как вину тех, кто недостаточно сопротивлялся преступлениям государства. Уже в октябре 45 года Нимёллер и ещё двое пасторов, когда-то приветствовавших нацистов, но в итоге отвернувшихся от них, – все трое написали «Штутгартское покаяние». «С великой болью мы говорим: из-за нас на многие народы и страны обрушились бесконечные страдания. Мы обвиняем себя в том, что проповедовали недостаточно смело, молились недостаточно искренне, верили недостаточно радостно и любили недостаточно пылко». Так церковь стала одним из первых институтов Германии, который выразил солидарность с народом, солидарность в ответственности за нацистские преступления.
Этот первый шаг дался пасторам тяжело, но имел огромное значение. Большая часть немцев тогда ещё совсем не считала, что им нужно покаяться. Публикация «Штутгартского покаяния» в газетах вызвала у людей возмущение, многие полагали, что это пропагандистская поделка союзников, миллионы немцев всё ещё верили, что войну развязала не Германия, что Рейх всего лишь оборонялся, а вина их если и есть, то только в том, что они проиграли. Нимёллер потратил немало времени, чтобы изменить это мнение. Он разъезжал по Западной Германии и выступал в разных городах, рассказывая, как бездействовал, как равнодушно смотрел на преследование других людей в тридцатые годы. Именно тогда он и произносил эти слова, что я произнёс в начале ролика.
Говоря о других преступлениях, Нимёллер признавался: «Я не возразил, и мы решили промолчать». Он призывал принять эту вину и не искать оправдания. Он знал, что абстрагироваться пытались миллионы, но надеялся, что его слова найдут отклик. И они нашли: свою вину признала и католическая церковь. Лютеранские католические епископы стали писать и рассказывать об ошибках верующих в годы нацизма, о том, что следовало сопротивляться, пусть даже это было опасно. К ним присоединились писатели, философы, историки и политики. Призвал к ответственности и немецкий писатель Герман Гессе, о том, что нужно заставить немцев признать вину, заявлял Карл Густав Юнг и многие другие. Немецкое общество делало ещё самые первые, самые трудные шаги на пути настоящей денацификации. По иронии, вели его в том числе бывшие националисты, написавшие «мы обвиняем себя».
Мартин Нимёллер больше никогда не молчал. После разговора с немецким физиком Отто Ганом он понял, что ядерное оружие может уничтожить человечество, и стал ярым пацифистом. Он выступал против перевооружения ФРГ в пятидесятые, чем спровоцировал волну обвинений в тайной работе на СССР. Нимёллер считал, что если начать вооружаться, Германия никогда не станет единой – и вражде не будет конца. На встрече с канцлером Конрадом Аденауэром он заявил: «Если вы сейчас перевооружитесь, то объединение Германии будет отложено до дня святого никогда».
За работу в Интернационале противников войны и Всемирном совете церквей, где он призывал всеми силами сохранять мир, Нимёллер даже получил совсем уж неожиданную награду. Ему, священнику и чуть ли не бывшему нацисту, когда-то воевавшему с коммунистами, в 67 году Советский союз присудил международную Ленинскую премию за укрепление мира между народами, нагрудную медаль с изображением Ленина и 25 тысяч рублей.
Однако критиковал Нимёллер не только немецкое руководство, но и политику союзников в отношении Германии, причём и западную, и советскую сторону. Критиковал и церковь, когда считал, что она совершает ошибки. В 77 году, за несколько лет до смерти, Нимёллер, седой пастор с сигарой в руках дал интервью, в котором сказал: «Меня и сегодня разрывает на части от того, что наш народ, мой народ был вынужден заплатить за то, что восторгался Гитлером и за то, что поддался на его приманки. И, боюсь, он платит за это и сегодня, и, возможно, будет платить за это и в будущем». Так оно и вышло. За свои ошибки Германия дорого заплатила, но она же доказала, что пережить можно даже самые тяжёлые времена, что человек находит способ справиться даже с самыми сильными заблуждениями. Солдат может стать пацифистом, националист может отвергнуть антисемитизм, а тот, кто долго молчал – наконец, поднимает свой голос. До завтра!
