«Суть событий» с Сергеем Пархоменко
Наш героический президент. На него нападают, он кому-то нужен, его мечтают убить. Все сразу представляют, как вбегает врач: «Владимир Владимирович, вы не ранены?», начинает его ощупывать, говорит: «А здесь не больно? А вот тут? Все хорошо! Вы целы! Господи, какое счастье!..»
Подписаться на Сергея Пархоменко
Поддержать канал Сергея Пархоменко
С.ПАРХОМЕНКО: Добрый вечер, дорогие друзья. 21 час в Москве, как я понимаю, с маленькими копейками. Меня зовут Сергей Пархоменко. Это эфир моего YouTube-канала – традиционная «Суть событий» в конце недели. Как обычно, в это время мы встречаемся с вами, чтобы обозреть то, что за эту неделю произошло, и попытаться понять, что это все означает, и что из этого всего следует, и как это будет развиваться дальше. Я хочу напомнить вам только…
«Что у вас с датами? У Белковского март, а у вас уже 25-е». Ой, да действительно. Смотрите, у меня 25 мая написано в дате этого стрима. Но вас же не обманешь. Вы же понимаете, что сегодня 5-е, а не 25-е. Ничего, я поправлю после эфира. Ничего страшного. Все вернется к правильному календарю.
Так вот, да, технические сообщения. Очень полезны будут лайки. Они помогают увеличивать количество зрителей, продвигать этот стрим, что, конечно, полезно со всех точек зрения. Если вы еще не подписаны на канал, пожалуйста, подпишитесь, потому что это позволит вам получать предварительные оповещения, а самому каналу тоже поможет продвигаться дальше.
И донейты тоже возможны. Если вы в России, они возможны. Загляните, пожалуйста, для этого в описание этого стрима. Там есть ссылки для вас. Если вы за пределами и у вас есть действующая нероссийская карточка, то, пожалуйста, обратите внимание на вот этот маленький плакатик и на ссылку, которая висит у меня над головой.
А внизу в описании есть Patreon. Patreon работает. Я когда-то его завел для стрима «Суть еды». Не стрима даже, а моего аудиоподкаста, который я делал довольно долго. Он сохранился. И теперь там, в этом Patreon, собираются те, кто поддерживает в целом то, что я делаю: и вот эти Ютюбы, и разные разговоры в прямом эфире. Вы знаете, что я время от времени стал опять приглашать кого-то в гости. Это как-то немножко разнообразит мои видеопрактики. Но вот сегодня буду один. И мы с вами поговорим о том, что произошло в течение этой недели.
Я думаю, что все-таки важнейшим событием, по меньшей мере самым символическим событием этой недели стало явление двух беспилотных летательных аппаратов, которые ударились об такой самый, я бы сказал, хрестоматийный…
Знаете, как раньше говорили: «Я это видел на японских календарях». В советское время была такая прекрасная, престижная вещь – такие большие настенные глянцевые японские календари, которые привозили из-за границы и любили люди дарить друг другу. Они были большим дефицитом и редкостью. И вот там были такие самые классические, стандартные виды разных городов: если Париж, то Эйфелева башня, если Лондон, то Биг Бен, а если Москва, то одно из двух – или Собор Василия Блаженного, или, собственно, вот это, во что прилетели эти два дрона.
И я думаю, что кто бы ни был тот человек, который планировал эту акцию, он ровно это имел в виду. Самый картинный вид, самый символический, самое такое символическое зрелище. Давайте с этого прямо и начнем.
Мы не знаем сегодня твердо, чьи это дроны. Есть две противоречащих по-прежнему друг другу теории, есть разные аналитические выкладки, есть и с одной, и с другой стороны очень авторитетные разнообразные аналитические структуры и конкретные авторитетные специалисты, одни из них говорят: «Нет, это провокация российских спецслужб», другие говорят: «Нет, это успех украинской армии, которая управляет вот такими акциями». Информации становится постепенно побольше со временем, вот по мере того, как идут часы и дни. Но я по-прежнему должен сказать, что мне представляется, что у нас нет твердых оснований утверждать одно или другое.
Единственное, что становится понятно, что просто понимая, что дроны эти, судя по незначительному ущербу, который они нанесли, и судя по тем картинкам, которые мы видим, дроны были небольшие. И, таким образом, невозможно себе представить, что этот дрон прямо где-то в Украине взлетел и прямо вот прилетел на Красную площадь.
Нет никаких сомнений, что по меньшей мере на каком-то этапе он был запущен уже с российской территории. То есть, может быть, эти дроны сначала перелетели через границу, попали там в чьи-то руки, куда-то их там везли, как-то им там меняли батарейки, как-то их готовили к дальнейшему перелету и потом запустили. А может быть, их изначально запускали откуда-то с относительно небольшого расстояния, откуда-то из черты города или там, я не знаю, от Московской кольцевой автодороги или еще откуда-нибудь.
В общем, летели они не очень издалека, это совершенно ясно, потому что те дроны, которые прилетают прямо из Украины на какие-то российские объекты, они совершенно другого класса и другого типа. Они гораздо больше, они гораздо мощнее, они гораздо, так сказать, дальнобойнее и – вот что важно – точность их попадания не сравнима с тем, что мы видим в этом случае. Вот так попасть прямо в этот купол в условиях, когда наверняка речь идет о зоне…
Можно, конечно, долго обсуждать о дырявости, криворукости, беспомощности, бессмысленности российских военных, российских спецслужб и так далее и о том, как нелепо они несут свою службу, но, в общем, трудно себе представить, что в этой зоне нет радиопомех и в этой зоне нет подавления GPS-сигналов.
В конце концов, любой московский водитель – я сам много лет был московским водителем – прекрасно помнит, что вот подъезжаешь к Кремлю, и у тебя на Яндекс Картах начинается черт знает что: то тебя выкидывает куда-то в Шереметьево, то все это просто перестает работать, то как-то оказывается, что навигатор тебе показывает куда-то не туда. Это было даже и глубоко в мирное время. За много лет до войны это происходило и несомненно происходит и сейчас.
Это означает, что этот дрон должен был управляться визуально. То есть человек, который доводил его до последнего удара, должен был находиться где-то совсем неподалеку. Но опыт таких дроноводов выдающихся, как, например, специалисты Фонда борьбы с коррупцией, показывает, что для этого очень полезно запустить дрон с другой стороны какой-нибудь водной преграды.
Вот известная история, что для того, чтобы снимать резиденцию Медведева (вот там, где домик для уточки), запускали дрон с той стороны Волги. И хотя этот дрон был замечен, и хотя служба безопасности как-то погналась за ним и стала выяснять, а кто же, собственно, им управляет, пока они туда, на ту сторону Волги приехали, было уже поздно – те уже свернули свои манатки и убежали. Что касается съемок знаменитого путинского дворца в Геленджике, то там тоже была водная преграда. Там снимали с лодки с моря относительно издалека и тоже добрались не сразу.
Здесь тоже совершенно очевидно, если представлять себе, как устроены Кремль и вообще московская география, понятно, что там очень удачно рядом расположена Москва-река, и можно с другого берега Москвы-реки этим всем управлять – все будет прекрасно видно, и вот эта последняя миля может быть преодолена.
Это в том случае, если это действительно не делали, собственно, российские спецслужбы. А я еще раз подчеркиваю, что эта версия по-прежнему не отвергнута, она по-прежнему вполне жизнеспособна. И невозможно утверждать, так это или сяк.
Но в конце концов важнее другое. Важнее не то, чья была эта железка, а важнее то, как отреагировало на это российское политическое руководство, российские спецслужбы, российские военные и так далее. Вот это важно. И здесь мы много чего можем утверждать, и мы много из чего можем сделать выводы. Хотя про это много уже сказано на протяжении этой недели, но тем не менее я бы на этом еще раз остановился, потому что мне это кажется важным обстоятельством.
Кстати, большое спасибо Дарье Наймон, которая традиционно, у меня такое впечатление, что прямо каждый эфир на протяжении последних уже многих недель присылает свой донейт. Вот она в очередной раз прислала через систему Суперчата – имейте в виду, что система Суперчата у меня тут работает – прислала свои, можно сказать, обычные 20 долларов. Большое спасибо, Дарья. Я как-то очень тронут вашим вниманием и вашей готовностью мне помогать. По-моему, это хороший способ выразить ваше отношение к моей работе. Продолжайте, пожалуйста, так и дальше.
Призываю остальных также воспользоваться такой возможностью. Тем более, что один клик мышкой – и вот вы уже и донор этой моей программы, за что вам огромное спасибо.
Так вот, мы можем с вами довольно много чего сказать по поводу реакции на этот инцидент, чей бы он ни был. Первое, что можно утверждать совершенно уверенно. Российская в целом государственная пропагандистская машина, российская пропаганда, российские официозные, связанные с государством медиа после небольшой паузы – на согласование, обсуждение, обдумывание ушло примерно полдня – где-то вскоре после полудня сделали все для того, чтобы придать этому событию максимальный резонанс, раздуть его как можно ярче и надуть его, как шарик, как можно шире.
Государственное информационное агентство «ТАСС» показало вот этот самый красивый прилет, вот эти впечатляющие кадры с огненными всполохами, ударами то ли о флагшток, то ли, собственно, о купол этого здания Сената над кремлевской стеной.
Государственное агентство «РИА», которое входит в систему вот всей этой гнуси пропагандистской, где Киселев, Маргарита Симоньян и прочая мерзость (это одна из их контор), тоже показало эти кадры.
Кстати, меня уже успели даже тут спросить в чате. Чат у нас работает, между прочим. Вы уж, пожалуйста, не забывайте про него и задавайте вопросы или как-то обсуждайте то, что я говорю. Это мне очень полезно. Я буду стараться как-то косить туда глазом и стараться реагировать на эти ваши вопросы. Так вот, меня там в чате уже успели спросить: «А что вот эти вот два человека, которые залезают?»
Слушайте, меня это тоже удивило, что в кадре видны какие-то две маленькие фигурки, которые залезают на этот купол по лестнице там сбоку. По всей видимости, это объясняется тем, опять же, что бы это ни было, чей бы ни был этот предмет, объясняется тем, что предметов было все-таки два, и между ними было некоторое время. И вот то, что нам показывают – вот этот хрестоматийный кадр, который уже все выучили наизусть, с этим ударом о купол и яркими языками пламени – это второй из двух дронов.
А это означает, что после первого какие-то люди полезли на этот купол, и у них было достаточно времени, чтобы туда добраться и чтобы полезть по этой лестнице. И тут вот прилетел и второй. Так что само по себе наличие этих людей ничего не доказывает.
Так же как ничего не доказывает качество этой съемки. Сейчас уже совершенно понятно, что это снято чем-то не очень профессиональным (я не знаю, или телефоном, или какой-то немудрящей видеокамерой). Снято с экрана монитора, с рук, без штатива, поэтому камера дрожит. А на этом экране монитора изображение со стационарной камеры наблюдения. Надо сказать, что в первый момент я не прочухал эту такую двойную конфигурацию. Мне показалось, что камера дрожит – значит, снимают с рук с крыши ГУМа; это очень странно, откуда они там взялись и так далее. Ну вот теперь я понимаю, откуда они взялись, и качество этой съемки ничего не доказывает.
Так вот, возвращаемся к принципиальному, к тому, что они сделали все для того, чтобы сделать из этого, что называется, big deal, большую, громкую, яркую, шумную историю. И надо заметить, что это не был, что называется, вынужденный ход. Потому что то, что просочилось – теперь уже, анализируя все эти кадры, можно это утверждать тоже вполне уверенно – то, что просочилось само в Telegram-каналы, вообще во всякие социальные сети, в интернет и так далее – ночные съемки, которые были сделаны случайными людьми, по всей видимости, из окна дома на набережной, который находится на противоположной стороне Москвы-реки – на этих съемках ничего существенного нет.
На них есть смутное какое-то облачко дыма, которое то ли над Кремлем, то ли за Кремлем, что это такое. И это люди, которые снимали уже после того, как все произошло. Ну понятно, раздался какой-то звук, какой-то грохот, и человек бросился к окну, там чего-то вроде дымится и вообще что-то непонятное, схватил телефон, снял эти несколько секунд видео и выложил их там в чат соседей по кварталу. Есть такой чат в Telegram, называется «Якиманка и соседи». Якиманка – это как раз улица, которая проходит там за спиной у Дома на набережной.
Ну вот там ничего не было. Поэтому при желании можно было это как-то затырить. И даже если бы потом что-то где-то вылезло… Ну, в конце концов, сколько раз уже такое бывало, что они даже на самые какие-то очевидные вещи – «они» я имею в виду государственная пропаганда – говорили: «Ну, это шаровая молния, атмосферные эффекты, птица пролетела, ударилась об электрический провод и загорелась». Еще какая-нибудь ерунда: самовозгорание, самоискрение. В общем, ничто не мешало им врать как обычно и делать вид, что ничего не произошло.
Они не стали врать как обычно. Для меня это означает, что, так или иначе, сами они устроили этот инцидент или этот инцидент попался им в руки, потому что его устроила украинская армия или какие-то украинские энтузиасты, умельцы и специалисты, они решили этим воспользоваться.
Зачем? Мне кажется, две вещи. Первая – нужны какие-то генераторы ярости, потому что пропаганда очень страдает от нехватки каких-то разогревающих мотивов. Надо все время накачивать, надо все время разогревать. Вот эти все бесконечные пропагандисты, которые орут сутками в прямом эфире, они должны что-то получать. И вот на это, собственно, ушло первые полдня, на то, чтобы кому-то показалось: «О, отличная вещь! Они покусились на святое – на Кремль. На нас наехали, напали. И вот они осквернили. Вот это наше самое главное знамя просто, вот это главный флагшток».
Знаете, в Соединенных Штатах есть национальная новогодняя елка. Точнее, рождественская елка. Вот она стоит на лужайке перед Белым домом. Все знают, что это самая главная новогодняя елка в Соединенных Штатах. А это вот национальный российский флаг. Он вот здесь на этом месте торчит. Все знают, что это самый главный флаг. Вот они на него полезли. Как они могли? Они осквернили, совсем обнаглели и так далее.
Второе обстоятельство – это наш героический президент. Видите, как-то на него нападают, он кому-то нужен, его мечтают убить. И отсюда такие демонстративно, я бы сказал, трагические формулировки: «Президент Путин не ранен». Вот как-то все сразу себе представляют, как вбегает врач к нему в комнату, говорит: «Владимир Владимирович, вы не ранены?», начинает его ощупывать, говорит: «А здесь не больно. А вот тут? Нет, в вас ничего не попало. Все хорошо! Вы целы! Господи, какое счастье!»
Притом что абсолютно понятно, что если есть на свете какое-то безопасное место, где в Путина точно нет никаких шансов попасть, то это Кремль ночью. Абсолютно очевидно, что никакого Путина там не бывает, никакой резиденции в Кремле, которой он бы пользовалась как жильем, нет. Вот нам тоже тщательно врали на эту тему потом: «Нет, у него там есть квартира. Он даже в эту квартиру Си Цзиньпина приглашал». Ну да, там есть какие-то формальные помещения, которые считаются личными апартаментами главы государства. Но понятно же, что он там не спит, не ест, не бывает, не проводит времени как-то, не смотрит там телевизор, не сидит там в одиночестве.
Опять же, любой житель Москвы отлично знает, как эти кортежи путинские ездят по городу в одну сторону, в другую сторону. И совершенно очевидно, что в Кремле он не задерживается. Если он вдруг там оказывается – совсем не каждый день и совсем не на целый рабочий день, а так время от времени по каким-то официальным поводам.
Короче говоря, нас с вами всячески пытались убедить – нас, слушателей всей этой пропаганды, – что да, там была реальная опасность, реальная угроза и вот это реальное покушение, наш президент – героическая личность, не человек, который сидит за 20 метров по ту сторону стола или там в каком-нибудь подвале, бункере, а нет, вот он прямо, можно сказать, на передовой, прямо вот непосредственно как-то на линии фронта.
И третье. 9 мая. Это неприятная очень вещь для Путина – вот все что связано с предстоящим парадом. Потому что, с одной стороны, он должен вроде бы там появиться, с другой стороны, это очень редкая ситуация, когда есть конкретная точка географического пространства и конкретный момент времени, про который заранее известно, что Путин должен там быть. Вот он должен быть на трибуне Мавзолея на Красной площади в такое-то время, в момент начала парада. Его серьезная, официальная часть начинается в 10 часов утра уже много лет.
И это ровно та ситуация, которую Путин уже не только все время войны, все вот эти вот 14 или 15 уже месяцев, сколько продолжается война, но и долгое время до этого Путин, который человек чрезвычайно трусливый, крайне мнительный, подозрительный, бесконечно подозревающий всех вокруг в том, что они собираются ему нанести какой-нибудь физический ущерб, Путин таких ситуаций очень избегает. И все передвижения Путина, и все путешествия Путина, и все поездки Путина – они все устроены по принципу тотальной неопределенности. Отсюда, кстати, и в значительной мере его манера везде опаздывать. По-моему, это тоже часть этой системы безопасности. Никто в точности не знает, когда он появится: раньше, позже, там, сям. А здесь вот не так.
Я думаю, что воспользуется Путин этой возможностью или не воспользуется, но такая возможность ему полезна. Во всяком случае, люди, которые вот эти полдня мучительно принимали решение о том, делать или не делать из этой истории большой скандал и большой бэмц, люди об этом думают. Это полезная возможность: если надо – можно не появиться.
И я думаю, опять гарантировать я ничего не могу, и я как-то не из тех, кто говорит «я точно знаю» и так далее. Конечно, никто не может этого точно знать, потому что, я думаю, этого и Путин еще сам точно не знает на настоящую минуту. Но я бы сказал, что велика вероятность, что они что-нибудь такое придумают, для того чтобы присутствие Путина на этом параде прошло каким-то, я бы сказал, нетривиальным способом.
Там есть много возможностей. В конце концов, всегда можно подставить внимание. Не двойника – двойников нет, мы с вами об этом давно договорились, – а дублера. Дублер – вещь несложная. И дублер – вещь вполне возможная. Дублер – это человек, который более или менее похож на Путина издалека, которого можно перепутать с Путиным на большой дистанции, при плохом освещении, где-то в далекой перспективе. Это запросто. Главное, чтобы он ничего не говорил. Главное, чтобы не было возможности сравнить тембр голоса, потому что это вычисляется за секунду, конечно. Но вполне можно.
Что должен делать Путин на трибуне Мавзолея? Он должен произнести речь. Ну, речь можно записать заранее реальным голосом настоящего Путина, а потом ее транслировать, а там будет вдалеке стоять малюсенькая фигурка. Трибуны можно устроить так, чтобы они были в достаточном отдалении, чтобы ближайший сидящий на трибуне был в 100 или 150 метрах. Ну да, там вот стоит какой-то человечек. Вроде похоже. Вроде лысина такая же, вроде плащ – или что там на нем? – пиджак такой же, галстук вроде так же завязан, вроде рот открывает-закрывает. Вот это все что можно сказать.
Так что это точно можно устроить. Для этого не нужно иметь никаких двойников. Ничего такого хитрого здесь нет. Просто более или менее похожего по силуэту человека поставить, и он будет под стенограмму открывать и закрывать рот. Есть более хитрые возможности: показать его на экране, показать его, не знаю, с помощью каких-нибудь технических ухищрений.
Наконец, в последнее время мы это видим часто на религиозных праздниках. Религиозные праздники тоже отличаются этим же, что религиозный праздник не подвинешь, он известно, когда начинается. Рождественская служба известно, когда начина начинается. Пасхальная служба ночная известно, когда начинается. Ее невозможно сдвинуть туда или сюда. Но можно место выбрать. Можно, в конце концов, отправиться Путину в какую-нибудь трогательную деревенскую церквушечку куда-нибудь далеко или в какой-нибудь монастырь и там поговорить про то, что вот Путин встречал светлый праздник, не знаю, Рождества, Пасхи, Покрова Богородицы или еще чего-нибудь вместе с народом далеко в этой маленькой трогательной церкви.
То же самое можно устроить и здесь. И я совершенно не удивлюсь, если окажется, что Путин принимает парад где-нибудь в какой-нибудь Кинешме или где-нибудь, бог знает где, в каком-нибудь городке, где нам скажут, что это трогательно и с народом. Так тоже можно. Вот. Это мотивы, на мой взгляд.
Но дальше началось нечто еще более интересное, а именно они откатили назад. И это интересный тоже момент, когда выяснилось к вечеру, что нет, эту картинку, что называется, народу показывать не хотят, что они расчислили, что ущерб от этой картинки, собственно, от демонстрации уязвимости, незащищенности и, в общем, косвенным образом криворукости всего, что вас, уважаемые российские граждане, защищает, так вот это все наносит ущерб, может быть, больший, чем вот эти вот удовольствия, которые я только что перечислил, вот эти вот, так сказать, преимущества, которые можно получить от использования этого инцидента.
И они благополучно сдули этот шарик обратно. И никакие федеральные каналы в главных новостях, которые вечером, у которых большая аудитория, которые все-таки смотрит огромное количество людей, которые не ходят ни по каким интернетам, там ничего этого не было. Там было текстовое сообщение о том, что да, вот была попытка, инцидент, нападение, атака. Но никто не видел этого впечатляющего зрелища, надо сказать, как оно вот прилетает, ударяет, полыхает, вот это все. Ничего этого не было.
Что это для нас означает? Лично я думаю, что… Ну вот есть такой мем и есть такой уже анекдот про то, что вот это раскол элит и столкновение башен Кремля. Можно очень долго ржать по этому поводу. Но, на мой взгляд, эта история действительно показывает, серьезно говоря, отсутствие одного центра принятия решений. Большого открытия в этом нет.
Но мы видим очень яркое подтверждение, потому что, по всей видимости, одни люди решили первое, а другие люди решили второе. Это гораздо более правдоподобно, чем то, что, я не знаю, они как-то что-то измерили, подумали, убедились, что общественное мнение движется куда-то не туда, сдвигается как-то не так, дает какой-то не такой результат, и поэтому решили на ходу перерешить.
Нет, это так не работает. Работает по-другому. Есть одни, которые решают одно, а потом приходят другие и говорят: «Вы что, с ума сошли? Вы что тут наделали? А ну давайте обратно. Это вы что здесь себе позволяете? Вы на что это тут намекаете, что любая железяка может прилететь и удариться обо что угодно и угрозить нашему неуязвимому, доблестному президенту? Не, не, не. Не будет. Давайте назад, назад, назад». Ну и вот назад, назад, назад.
Во время войны это довольно выдающаяся история. Это вот, собственно, и называется «панические настроения во власти», когда они в течение одного дня по, в общем, действительно довольно важному инциденту… Это первый раз, когда что-то такое произошло прямо в центре столицы и чем затронут, так сказать, престиж непосредственно фараона. Они же его фараоном не называют, только мы с вами. Они его продолжают зачем-то называть главой государства, верховным главнокомандующим. Так вот, если они в течение дня позволяют себе вот это – это называется «мандраж», это называется «руки трясутся», это называется «не понимать, за что схватиться», «сначала туда, потом сюда».
И мы видели этого такие отклики, какие-то детали любопытные в самых разных, так сказать, местах и комбинациях. Например, Маргарита Симоньян, которая начинает с того, вот первая ее реакция на это на все… А совершенно очевидно, что она должна была быть среди тех первых людей, вот в первой группе, которые решили раздуть, потому что это делается при ее непосредственном участии, потому что она непосредственно тот руководитель, один из руководителей вот этих вот крупнейших официальных государственных пропагандистских медиа, она и есть, собственно, одно из них, из этих медиа, без нее это точно не обойдется.
И она пишет там у себя во всех, она как бы скопом пишет одновременно и туда, и сюда, и в Telegram, и в Twitter, и везде, и всюду. Понятно, что не она пишет, кто-то за нее пишет под ее диктовку. Она пишет: «Может, теперь начнется по-настоящему». Что значит начнется по-настоящему? Значит, за эту ужасную вещь будет вам ужасная месть, будет вам свирепая реакция на то страшное, что вы сделали.
Проходит полдня, и все меняется. «Надо прекратить заявлять о том, что мы на все ответим. Люди уже не могут этого слышать». Это что такое? Ну, это, собственно, это и есть. Пришел кто-то и сказал: «Дура, ты чего сделала? У тебя что там в башке? А ну давай отматывай назад». Ну вот она, будучи дурой, и отматывает. И вот она как-то прекращает заявлять о том, что мы на все ответим, и всячески начинает демонстрировать, что, в общем, ничего такого не произошло, что на самом деле не надо так нервно реагировать, а что такого, собственно, а что, собственно, случилось, а почему? Вот. И так далее. И таких этих откликов, отсветов этой всей истории довольно много можно обнаружить.
Таким образом, мы видим в этой истории ясный теперь уже… Вот это очень ценная вещь, это редко бывает, когда мы прямо видим ясный отклик, отсвет внутривластного разрыва, существования внутри разных противоречащих, соперничающих партий. Где там, собственно, Путин, не очень понятно. Возможно, что нигде, что все это делается как-то отдельно от него, а потом ему сообщают о результате. Сначала одни взяли верх, потом другие, напугали тех первых, все отмотали назад, потом этому сообщили.
Это, в конце концов, не так и важно, потому что оперативное повседневное управление тем, что делает воюющая страна… Вот что нас интересует. Нас интересует, как это на фронте отражается. Нас интересует, в какой мере это позволяет создать эффективную систему управления войсками. Ни в какой, как мы видим. И когда мы задаем друг другу вопрос: «А как получается, что российская армия, вот та самая российская армия, про которую столько десятилетий говорили, что она так страшна, так сильна, так велика и так мощна, оказывается такой, в общем, ничтожной?», то ответ вот. Вот мы увидели. По этому вот прыщу информационному мы увидели, как это работает: в одну сторону, потом в другую сторону. Вот про этот сюжет.
Давайте прежде чем я перейду ко второму, который, мне кажется, непосредственно с ним связан, напомню вам, что вот эти самые лайки, они же нравлики, как говорят мои коллеги из утреннего шоу Александра Плющева, «нравлики» – чудесное слово, мне очень нравится, они же отметки «нравится», в общем, кликнуть один раз. Кликните один раз, пожалуйста, и будет не 765, как сейчас. При том, что смотрит нас в каждую отдельную минуту на 2000 человек больше, это ужасный какой-то диссонанс, диспропорция какая-то. Да, эти отметки за вами. И ссылки на донейты вы видите.
В общем, вы знаете, что делать. Пожалуйста, не сидите просто так, а совершайте, пожалуйста, маленькие действия, которые будут полезны для распространения этого стрима.
Кстати, а когда стрим кончится, прокомментируйте, пожалуйста. Во-первых, интересно, что вы думаете. Во-первых, важно понимать, как вы реагируете. А во-вторых, это тоже, вы удивитесь, имеет значение для распространения видео, расширения аудитории и так далее.
Второй сюжет, про который я хотел говорить сегодня, – Пригожин. Я думаю, что вы почти все посмотрели эти совершенно сногсшибательные кадры с Пригожиным, который на первой съемке орет матом на министра обороны и на – называет его аббревиатурой НГШ – начальника Генерального штаба. Значит, матом им орет на них: «Где снаряды?!»
Причем делает это в таком совершенно классическом стиле вот этой такой уголовной блатной истерики, знаете, с таким характерным жестом, когда пиджак надо так поддернуть как-то и, как-то отвешивая нижнюю губу и как-то так характерно шевеля плечами, нужно, значит, наступать на оппонента. Вот ровно он это и проделывает, поддергивая воображаемый пиджак, отвешивая нижнюю губу и шевеля плечами.
«“Оскар” по нему плачет», – говорит один из наших зрителей с какой-то совершенно непроизносимой аббревиатурой в качестве ника.
Да, да. Ну, «Оскар» не «Оскар», но, я не знаю, грамота за успешное участие в художественной самодеятельности вполне ему полагалась бы за это. Накачивает как бы, изображает из себя вот эту вот блатную истерику.
Второй сюжет, который он снял, для него, точнее, сняли на видео: как он стоит и объясняет, что вот все кончено, 10 мая его части покидают Бахмут и вот раз вы такие, раз вы нам боеприпасов не даете, снарядов не даете, то мы тут, значит, просто так погибать не собираемся.
Что надо про это понимать? Первое. Это может быть ловушкой. Ну да, это все в целом может быть лажей, которая заключается в том, что вот кто-нибудь поверит, что они сейчас покинут эту позицию, сунутся туда, ну просто локально на уровне Бахмута сунутся туда, а они там отошли за угол, что называется, недалеко отошли. И вот они возвращаются и благополучно эту ловушку захлопывают и таки этот Бахмут благополучно берут. Может такое быть? Запросто. Хитрость, я бы сказал, нехитрая, не большая хитрость, такая скромная. Это тоже надо иметь в виду.
Но, помимо этого, надо понимать следующее. Пригожин – не генерал и не военачальник. Пригожин – политический авантюрист и человек, который ориентирован на расширение своего влияния, которое, в свою очередь, ему необходимо для увеличения ресурсов, которые он контролирует: финансовых ресурсов и разного рода других промышленных ресурсов. Мы тысячу раз видели ситуации, как он благополучно обогащается на этой войне. То там прибрал к рукам какое-то соляное производство, то какие-то запасы сельскохозяйственной продукции, которые застряли на территории Украины, то еще чего-нибудь. Ему нужно наращивать свое влияние. Первое.
Второе. Он заглядывает в будущее. И он понимает, что нельзя остаться голым и босым, когда это все кончится, ему нужно сохранить какие-то силы, потому что сколько продлится эта война, он не знает, а что будет после этой войны, он тоже не знает, и армия на всякий случай ему понадобится. А тут вдруг выяснилось, что его фактически оставляют без этих людей, потому что реальный дефицит, который он испытывает, – это не дефицит снарядов (это уже давно все выяснили и это абсолютно понятно любому военному аналитику, который с большим удовольствием про это говорит), а это дефицит людей, это дефицит вот тех самых уголовников, которых он насобирал в свою эту частную армию.
Извините, пожалуйста, у меня тут что-то болтается экран. Я никак не пойму. Сейчас, одну секунду. Я его уже отрегулирую навсегда, чтоб тут не прыгать у вас перед глазами. Вот как-то так, да. Так, по-моему, неплохо. Окей. Хорошо, пусть вот так.
Ему люди эти нужны. А людей у него фактически не осталось, потому что он, будучи не просто политиком, а будучи плохим политиком – давайте теперь уже это констатируем, поставим этот диагноз – он это проиграл. Его от ресурсов этих благополучно отсекли. Он сколько-то там погулял, погарцевал по этим самым зонам по всей стране, собирая своих людей, а потом всё, его оттуда выперли. А по этим счетам надо платить. То есть теперь вот иди и взлети на всей этой херне, а теперь иди и воюй вот с этим, что мы тебе разрешили собрать. Так что ему надо из этой истории как-то выбираться.
Абсолютно понятно, что он обращается ни к какому не Шойгу и ни к какому не Герасимову, а обращается он к Путину. И ему важно как-то продолжить свой разговор с ним. Говорят, что Путин тоже его достаточно давно к себе близко не подпускает. Ему нужно тем не менее какие-то сигналы подавать.
Совершенно очевидно, что никакого самостоятельного решения в этих обстоятельствах о том, где стоять, куда выходить, где потом находиться, у него нет, потому что все что он делает – абсолютно противозаконно. Не просто потому, что у нас в стране по-прежнему запрещены все эти вооруженные формирования и так далее. Но представьте себе, в момент военных действий некая часть, которая занимает так или иначе – в результате политической интриги или в результате распоряжения верховного главнокомандующего, или еще в результате чего-нибудь – какой-то кусок фронта, вдруг эта часть оттуда снимается и куда-то отправляется. Это что такое? Это как?
В ту секунду, когда его перестанет прикрывать тот единственный, который его прикрывает, а прикрывает его, собственно, Путин и единственное, на чем он держится – это на своих взаимоотношениях или на легенде о своих взаимоотношениях с Путиным, в этот момент это превращается просто в тяжелейшее военное преступление – оставление места службы, дезертирство, предательство, оголение фронта и всякое такое. Может он принять такое решение сам по себе без согласования с кем-то наверху? Нет, не может.
Дальше куда он отправляется? Он говорит: «Мы отправимся в тыловые лагеря». Что это такое? Какие еще тыловые лагеря? Это где тыловые лагеря? Значит, где-то внутри страны есть какое-то место, где находятся люди с оружием, с боеприпасами, вышедшие из зоны боевых действий, и они там… Что они там делают? Они там находятся. В каком смысле они там находятся? На основании чего? В каком качестве? Это что вот за вещь такая?
Это такой пионерский лагерь, в котором вот эти обормоты с пулеметами, гранатами, а то, может, я не знаю, танками, вертолетами, гранатометами и что еще там у них есть? Я сильно подозреваю, что у них не только стрелковое оружие и по меньшей мере оно у них не только стрелковое там на линии фронта. Но они что, его с собой заберут? Они пушки эти и гаубицы с собой потащат в эти тыловые лагеря? Или что? Или как? Или оставят их кому-то, кто придет на их место? Как это все будет выглядеть?
Совершенно очевидно, что никаких этих самостоятельных решений, никакой этой свободы выбора у Пригожина нет. И это попытка сыграть ровно на этом же, сыграть на противоречиях между разными группами в политическом и военном командовании страны, поссорить этих людей между собой и как-то протиснуться в эту щель, что он, собственно, и пытается сделать этими заявлениями. Опять же, абсолютно не исключено, что заявлениями дело и кончится и на самом деле никакой команды, никакой договоренности, никакого разрешения никуда уходить у него нет.
И есть еще два обстоятельства. Одно обстоятельство: зачем ему это все может понадобиться? Ну, наиболее вероятная все-таки история, что ему нужно просто сбежать от разгрома, потому что сил у него осталось мало и давление украинское на этом участке нарастает. И совершенно не исключено, что, собственно, если начнется реально какое-то контрнаступление украинское, то первый, кому достанется – это, собственно, он, Пригожин, с этими своими обормотами. И нужно быть готовым к тому, что мы не просто оттуда убежали, а мы гордо оттуда ушли, потому что нас обидели, нам недодали и всякое такое прочее. Вот как-то так.
И второе. Тут я возвращаюсь к истории о том, что Пригожину нужно сохранить какие-то силы, какое-то влияние, просто какой-то контингент на будущее, когда начнется большая разборка на более позднем этапе войны или уже после войны. И ему, конечно, очень важно сохранять вот этот образ человека, который, на уголовном языке выражаясь, не знаю, я как-то не решусь все-таки сказать в оригинале эту фразу, в общем, скажем так, который совокупился с прокурором, скажем так, а также со следователем и с судьей, что вот он человек, который победил всю эту судебную систему, вот он тот, кто им диктует, кто на них орет, они ему ответить не смеют.
Кстати, насчет ответа. Ответ ведь поступил от Шойгу. И он, надо сказать, абсолютно в песковском стиле. Это такой ответ, как будто ничего не произошло. Шойгу на это отвечает: «Мы поручаем продолжать ритмичное снабжение боеприпасами», всякое вот что-то такое. То есть сейчас у нас очень ритмичное снабжение боеприпасами и продолжайте, пожалуйста, в том же духе, продолжайте снабжать так же ритмично. Ничего, ни одного слова по поводу того, что кто-то там чем-то недоволен, кто-то выставляет какие-то ультиматумы. «Какие ультиматумы? Не знаю, не слышал. Кто? Чего? Оставляет фронт? Не знаю. Первый раз от вас слышу. Как-то неизвестно. Не читал. Не читал, не слышал, не смотрел». Вот.
И Пригожину, конечно, важно сохранить в криминальном мире, потому что единственный его успех на самом деле, единственное, что ему удалось по большому счету – это вот это, создать себе имидж человека, который царь преступного мира российского сегодня. Я думаю, что ни один вор в законе, ни один… Хотя мы помним, что были, даже, как я понимаю, распространялись какие-то тексты, какие-то малявы, как это называется, какая-то реакция этих самых криминальных авторитетов, которые как-то были несогласны вдруг с тем, что появилась такая большая шишка.
Нет, он действительно сегодня, как говорят люди, которые в этом понимают, во всей этой криминальной действительности, создал себе образ такого вот человека, который абсолютный царь в этой сфере. Он всех победил, он заходит в любую зону, он вынимает кого угодно и так далее.
Давно уже не так. Он давно не заходит в любую зону и давно никого не вынимает по своему усмотрению. Ему это запретили, заткнули, отрезали. Собственно, все его проблемы заключаются в том, что он не может пополнять свои вот эти тающие силы. Но впечатление надо продолжать создавать. Вот он его создает. От этого вот этот блатной стиль чудовищный, этот вой, который он устраивает перед камерой, что называется, закидывается. И от этого же и само содержание: вот я могу наорать на этого, могу наорать на того, никто мне не посмеет ответить, я такой крутой и так далее. Вот. Так что, видите, в действительности это совсем не так, как на самом деле, что называется. Нету никакой самостоятельности.
«Вот он в Африке, – пишет мне Роман, – золотишко будет спокойно охранять себе и болт ложить на все. Кому до того дело?»
Нет, не будет. Сам решить этого не может, потому что в Африку это ему надо еще выбраться со всеми этими людьми. Ему надо вынуть ноги из этого болота, в которое он влез, чтобы сапоги там не застряли в этой жиже. Ему надо уйти живым. А уйти живым он может только по соглашению, если его отпустят, если ему разрешат оттуда выбраться.
А это совершенно не факт. Ситуация российская на этом фронте слишком плоха, чтобы можно было даже в одном месте просто так взять и отпустить на вольные хлеба в Африку. Как он сам это называет – «на вольные хлеба». «Отпустите нас золотишко мыть в Центральной Африканской Республике». С чего это вдруг его отпустят за золотишком? Никто его не отпустит. Сбежать, просто бросив все, может, если действительно начнется атака.
Кстати, это вполне себе отдельная история. То, что он сказал в одном из этих своих заявлений, так сказать, в пылу этого всего, что российская армия позорно бежала, как он сказал, из Изюма и всякое такое – это он имеет в виду историю с украинским контрнаступлением осенью прошлого года, когда вернули обратно Харьковскую область. «Позорно бежала», – сказал он. Ну вот либо он может позорно бежать (такая возможность всегда сохраняется), либо по договоренности, либо это все просто лажа, и он остается на месте в надежде, что кто-нибудь поверит в то, что он куда-то там собирается выйти. Ну вот
«В этом государстве нужно спрашивать чье-то мнение?» – спрашивает у меня Павел Рузаев.
Как бы вам это сказать? В государстве в этом – не нужно, а вот в этой криминальной бандитской системе – нужно. Эта банда устроена таким образом, что никакой свободы у него нет. Банда в целом, во главе с Путиным банда. Вот же вся история. Так что в этом смысле да, нужно. А как же? Ну вот.
Дальше. Про это тоже поговорили. Да, меня спрашивают все время. Тут я немножечко возвращаюсь назад логически в своем разговоре, возвращаюсь к теме там парадов, «Бессмертных полков» и так далее. Мы про это с вами поговорили отчасти тогда, когда говорили об этих беспилотниках и о том, насколько это может сыграть какую-то роль в истории с поведением Путина непосредственно на этом важном, надо сказать, рубеже.
Вообще вот это 9 мая… Ну, они сами виноваты. Они создали из 9 мая культ. Они превратили это абсолютно в религиозный ритуал, такой языческий. Они абсолютно отделили 9 мая от первоначального смысла. Это мы с вами давно знаем, тысячу раз обсуждали, что никакого праздника со слезами на глазах больше нет, никакого праздника скорби, сочувствия, какой-то гордости за ветеранов и всякого такого, ничего этого нет. Есть день агрессии, день «можем повторить», день «можем всех нагнуть». Выяснилось, что повторить не могут, нагнуть не могут, ничего не могут, слава богу. Но вот так они и делали этот праздник. И теперь это центр агрессивной милитаристской пропаганды, на которой построено вот это вот путинское фараоново царство.
И тут вопрос про «Бессмертный полк», который, в отличие от парада, поотменяли почти везде уже. Почти не осталось места, где… А может, даже вообще не осталось. Я, честно говоря… Вот спросите у меня, а где будет проходить «Бессмертный полк» как ни в чем не бывало на улицах города, и я вам не отвечу. По-моему, нигде. Я не знаю такого примера. Если вы знаете, напишите. Ну вот. Почему-то по этому поводу распространилось как-то много всяких красивых, волнующих историй про то, что люди выйдут с портретами нынешних погибших, что это вот будет нехорошо, создаст неприятные ассоциации, всякое такое.
Князь мне пишет: «У нас будет». Князь, а вы где? Скажите, из какого вы города? Интересно. «На Дальнем Востоке в Хабаровске, – пишут мне, – будет шагать». Ну, видите, значит, остались какие-то места. Хотя у меня, честно говоря, такое впечатление, что вот оставшиеся там… Сколько у нас осталось, четыре дня? Подождите там в Хабаровске, что-то мне говорит, что в оставшиеся четыре дня может кое-что измениться и у вас. Ну вот.
Потому что вопрос не в том, что кто-то выйдет и будут какие-то неприятные ассоциации, а вопрос в том, что кто-то выйдет. Это то, что они сейчас позволить себе не могут. Они могут это заменить на какие-то костюмированные акции, вывести детей. Помните, тут распространился этот ролик про детский сад, где дети, наряженные в форму, с воспитательницами маршируют, одетые то пилотами, то моряками, то пограничниками, то еще кем-то. Вот это можно. А выпустить людей на улицу нельзя.
Вот они дожили до того, они дозатыкали дырки до того, что они не могут себе позволить ни по какому поводу, даже по такому, что называется, празднику лояльности, как вот этот самый их религиозный, подмененный, изуродованный праздник Победы, они не могут себе позволить, чтобы люди бесконтрольно в больших количествах, неизвестно заранее каких, вышли на улицу. Это смертельный для них номер, потому что они не понимают, куда это повернет, они не понимают, как это будет устроено, что в головах у этих людей, как их контролировать, чем с ними справиться. И вот почему они не могут этого допустить, только и всего. Больше ни почему. Потому что нельзя разрешить людям выходить публично на улицу.
Вот мне пишут: «Южный федеральный округ». А что Южный? Нет такого города Южный федеральный округ. Скажите, пожалуйста, конкретный город. Что это, Ростов? Что, Астрахань? Что, Ставрополь? Что вы в точности имеете в виду?
И это меня очень удивит, если это все-таки произойдет. Этого точно не произойдет ни в Москве, ни в Петербурге, нигде. Все это они позатыкают, потому что им нельзя выпускать людей на улицу. Они слишком много усилий на протяжении последних лет прилагали к тому, чтобы этого не происходило, чтобы сейчас вдруг откуда ни возьмись опять на это согласиться. Вот.
Что же касается парадов, будут пытаться проводить по очень сокращенной программе. Мы с вами видим, что все это под большим секретом, все эти репетиции очень коротко, очень бегло, наскоро, скороговоркой. Ну, сделают, да.
И конечно, я думаю, что будет немало инцидентов. Я думаю, что куда-нибудь, да прилетит. Я думаю, что вот тут как-то украинские силы, которые занимаются всеми этими беспилотниками, особенно… Ну понятно, что в приграничных областях вообще это будет сокращено до минимума или отменено окончательно, а вот подальше, ну хорошо, если это не Белгородская область, не Курская, не Ростовская, а, скажем, я не знаю, Воронежская или Астраханская, вот туда может прилететь запросто. Совсем меня не удивит, если это произойдет. Вот элементарно. Ну вот.
Ну и что, тема, без которой, конечно, мы обойтись с вами не можем – это сегодняшняя совершенно трагическая тема суда и отвратительного совершенно обвинения против двух театральных людей – против Евгении Беркович и Светланы Петрийчук.
Вы знаете эту всю историю. Спектакль, который идет уже, на самом деле, много лет, который насобирал кучу разных призов, в том числе государственных призов на вполне, надо сказать, контролируемой государством, вполне лояльной государству премии «Золотая маска». Более того, тут есть всякие удивительные события. Я читаю и смотрю, что, я не знаю, в колониях, в системе ФСИН театры с участием заключенных, осужденных разыгрывали эту пьесу, вот этот «Финист ясный сокол» этой самой Светланы Петрийчук. Таким образом, это было нечто совершенно лояльное.
И вот вдруг бредовая очередная экспертиза. Про это очень хорошо мы знаем. «Диссернет» этим занимался. На протяжении уже нескольких лет он изучает вот этих наемников, этих, я бы сказал, шлюх, которые за небольшую плату готовы дать свою экспертизу кому угодно в любой позе в любых количествах с почасовой оплатой. Хотите такую экспертизу? Ради бога. И вот нашелся человек, который и такую экспертизу сочинил и обнаружил там бог знает чего оправдание и бог знает какую символику. И вообще ИГИЛ как-то прям сам написал эту пьесу и так далее.
Все про это понятно, кроме одного самого принципиального вопроса: зачем? Зачем они это делают? Кто им это приказывает? Я склонен отвечать на этот вопрос так. Эта система живет теперь своей жизнью – система подавления людей, система поедания людей. Она развивается по своей собственной логике. Вот по этой логике в какой-то момент любая общественная гражданская деятельность, любая инициатива стала сначала неодобряемой, потом нежелательный, а потом преступной.
Потом журналистика. Она параллельно шла этим путем с некоторым отставанием, но пришла туда же. В конце концов сам факт занятия журналистикой в России сделался преступлением.
Вот теперь пришла очередь искусства. Любое творчество, в основе которого, конечно, лежит мысль в конце концов, а раз мысль – значит, свободная мысль, а раз свободная мысль – значит, свободомыслие (свободомыслие не приемлет, это нечто, что противоположно диктатуре, диктату, насилию, бесправию) – это тоже становится криминализованным видом деятельности. Вот криминализация общественной жизни, криминализация журналистики, теперь криминализация искусства.
И дальше машина начинает работать сама на себя, вся вот эта карательная индустрия, все эти бесконечные ведомства, единственный смысл существования которых и каждого отдельного служащего внутри них заключается в том, чтобы мучить людей. Ничего больше они не умеют, они низачем больше не нужны. Их, так сказать, полезность в глазах начальства заключается в том, что они умучили такое-то количество людей на всякий случай. Они начинают искать себе этих жертв и простые способы выполнить эту свою инструкцию, которую им никто не давал, вот это свое предназначение, выполнить его самым простым и самым безопасным способом.
Потому что, ну а что может быть безопаснее, чем это все, так сказать, чем весь этот художественный скот? Все вот эти артисты, художники, какие-то писатели, вот эти вот они с буковками, с какими-то картиночками, какими-то кисточками, какими-то тряпочками. А что они могут-то? Сколько у них батальонов? Они выстрелить в ответ могут? Нет. Ударить в ответ могут? А выругаться в ответ могут? Да нет. В общем, безответное стадо, как считают люди, которые издеваются над ними, как считают люди, которые выбирают свою следующую жертву.
Вот ровно так в свое время они набросились на пользователей социальных сетей, потому что это было просто. Потому что для того чтобы поймать не то чтобы убийцу или грабителя, а даже вора… Вор – опасное существо. Он такой мускулистый, тренированный, он куда-то там пролезает, убегает, за ним надо гнаться, перелезать через забор, перепрыгивать через канаву. Зачем это, когда можно сидеть дома, залезть во Вконтакте – и вот тебе, пожалуйста? Вот мое новое воинское звание, вот моя квартальная премия, вот моя похвала начальства, вот мое повышение по службе. Вот оно, из буквочек состоит.
Так же ровно происходит теперь и здесь. Они пространство какой-то общественной мысли, что называется, политической мысли, протеста и всякого прочего, как они считают, не просто расчистили, они собрали урожай. Всё, там стерня осталась. Кто-то уехал, кто-то прекратил, кто-то перековался и пошел к ним на службу. Там нечего больше собирать. Вот они стали собирать теперь и намерены дальше собирать с этой среды.
Отдельно, конечно, я бы сказал о том, что в этой среде все-таки существует… Я не хочу этих людей называть элитой. Они не элита, а говно, конечно же. Вот прямо буквально. Но люди, которые вроде положили свою жизнь на то, чтобы приобрести там какое-то влияние, чтобы занять какие-то места, подчинить себе какие-то коллективы, обложиться какими-то связями с начальством, чиновниками и всяким прочим, оседлать какие-то, что называется, денежные потоки, ну и, в общем, как-то хорошо обустроить свою профессиональную жизнь.
Это люди, которые на виду и на хорошем счету у этого государства. Они получают финансирование под свои фильмы из государственных источников, они организуют фестивали, они сидят в креслах директоров и художественных руководителей театров, оркестров, они возглавляют творческие союзы и всякое такое прочее.
И вот пришел час, когда к ним повернулась их публика и спрашивает у них: «А вы вообще человеческое что-то сохранили в себе? У вас вообще в головах что-нибудь еще осталось или там только сало вот это, я бы сказал, нутряное». Знаете, есть такой вид. Вот кто готовит, тот знает, что бывает хорошее, вкусное сало, а бывает нутряной жир. Он плохо пахнет, от него надо избавляться. В ступе ему делать нечего. – «Вот у вас в голове вот этот нутряной жир и все? Вы можете употребить это свое влияние? Вам же, что называется, ничего не будет. С вас взять нечего, вас гнать некуда, ваша жизнь сделана». И это, конечно, зрелище того, как эти люди обосрались один раз и как они обсираются каждую минуту, когда происходит очередной какой-то вот такой эпизод.
Да, сегодня суд отправил Беркович на два месяца. А что касается второго случая, то тоже. Вот мне подсказывают – это как раз уже произошло после того, как начался мой эфир, поэтому я не успел этого прочесть – вот мне говорят, что судьба та же. Вот.
Судя по тому, что говорили адвокаты, те последние героические адвокаты, которые остались в России, которые пытаются защищать такого рода людей, эти судебные процедуры перестали иметь вообще какой бы то ни был смысл. Совершенно очевидно, что там не рассматривается ничего, не анализируется ничего, не принимаются никакие решения, а просто оформляются технически те команды, которые поступают откуда-то. Вот так это стоит интерпретировать.
Вот, собственно, так это развивается теперь само, вот что важно. Нет, это не Путин приказал посадить Евгению Беркович и не Патрушев, я не знаю, и не Медведев, и не Лавров. Я не знаю, какую хотите назовите фамилию этих видных, так сказать, верхушечных ублюдков. Нет, система их съедает. И эта система работает только на себя. Вот это, собственно, и есть, я бы сказал, предвестник и гарантия того неизбежного конца, который ожидает такие режимы, такие системы, когда система, отдельные ее элементы, отдельные ее механизмы начинают работать только на себя, и единственное, чем они могут помочь друг другу – это прикрыть друг друга.
Вот мне пишут: «Сталин тоже не приказывал сажать простых людей – просто разрешил».
Совершенно точно. И Путин просто разрешил. Путин направил эту машину в некотором направлении, дальше он положил на педаль газа кирпич, и она едет сама. И еще упрашивает его: «А можно ли нам ехать? А нельзя ли нам побыстрее? Нельзя ли нам как-то еще немножечко кого-нибудь съесть», потому что за это же хвалят. Это важная очень вещь.
Ну что, давайте я теперь посмотрю на вопросы, которые мне пишут.
Святослав Лазеев мне пишет: «Театр опасен как место скопления людей думающих, рассуждающих на интересных спектаклях. Репрессии и запрещалово таковых издавна были безопасной и щедрой для цензоров темой».
Согласен. Да, кстати, этот элемент тоже имеет значение. И, кстати, разные мудрые люди, которые хорошо помнят историю падения и краха советского режима, советской власти, они тоже вспоминают об этом, о том, как театр в какой-то момент становился средоточием если не вольнодумства и какой-то оппозиционной мысли, то, во всяком случае, какой-то человеческой жизни. А человеческая жизнь им – вот этим, которые управляют этим фараоновым царством, – она им не просто неприятна, она им опасна. Им надо избавляться от этого как можно скорее.
И театр во всех смыслах, действительно, начиная с того, что театр – это в зависимости от помещения, не знаю, 100, 200, а иногда 500 человек, которые сидят в одном помещении и думают о чем-то одном, и дышат как-то в ритм, и вдруг в какой-то момент начинают смеяться или хлопать одной и той же фразе, это опасная для них вещь, это такой «Бессмертный полк» в миниатюре, только на другую тему. Это важно, это имеет значение.
И вообще, в целом по самой природе театра, по самой природе драматургии, в том числе классической… Достаточно почитать, не знаю, Чехова, да хоть Островского, чтобы понять, что в природе театра вот это желание заставить людей думать о том, что происходит вокруг них, и оценивать свою собственную жизнь, и, может быть, даже отваживаться на какие-то поступки. Так театр устроен вообще любой. Не нужно им это. Это абсолютно точно так. Так что верное очень замечание.
Андрей Дам спрашивает у меня: «Сергей, скажите, продолжаете ли вы работать с системой, отслеживающей плагиат в диссертациях, или хотя бы следите за работой этой программы?»
Послушайте, это не программа, это люди. Это «Диссернет» называется. Погуглите, пожалуйста, Андрей. Это сообщество людей, а вовсе не программа. И она жива, она работает. И я тут несколько раз говорил о том, что это сообщество развивается и занимается вовсе не только диссертациями, а занимается оно репутациями, занимается оно в целом индустрией вранья, мошенничества и разнообразного негодяйства в России. Наука – это просто такое место, где оно вылезает наружу.
Вы слышали новость сегодняшнего дня, когда Ковальчук?.. Есть такой чувак, который управляет, захватил под свое управление знаменитый Курчатовский институт (один из вообще крупнейших в мире когда-то – совершенно оскорбленный и ныне униженный – центр передовой физической науки), человек, который много лет прорывался в Академию наук (Академия наук его из себя, так сказать, исторгала). Ну вот он теперь доехал до Чеченской республики и вручил Рамзану Кадырову медаль за его заслуги в развитии ядерной физики. Я не оговорился. Погуглите сами, почитайте. Вам понравится эта история. Вот вам.
Что это означает? Это что, событие внутри области науки, по-вашему? Это что-то, что имеет исключительно академическое значение и вообще как-то вот только ученым интересно? Да нет. Не буду это дальше комментировать. Прокомментируйте сами, о чем это свидетельствует, о каком состоянии общества это нам ярко и наглядно рассказывает. В общем, есть чему удивиться в этом событии.
Так что, Андрей, речь идет о «Диссернете». «Диссернет» работает, «Диссернет» ведет очень масштабную работу. «Диссернет» нуждается, кстати, в вашей помощи. Я про это тоже уже говорил. И некоторые мои коллеги… Вот если вы смотрите, скажем, Максима Каца, у него недавно появился целый ролик по этому поводу, о том, что такое «Диссернет» и почему его нужно уважать, и почему нужно ему помогать. И у других моих коллег. Я вот и у Плющева про это рассказывал. А вы, пожалуйста, загляните в описание этого моего стрима вот здесь внизу и найдете там тоже ссылку, с помощью которой вы сможете помочь «Диссернету». Раз вас это интересует, Андрей, пожалуйста, это сделайте. Ну вот.
Что еще? Давайте посмотрим на вопросы, которые мне присылает мой друг. Вот он прислал мне ровно это же про «Диссернет».
«Если бы армия Украины убивала десятки мирных россиян в сутки, а не наоборот, вы бы тоже обсуждали дрон над Кремлем?»
Да, я бы обсуждал дрон над Кремлем, потому что это важный политический, я бы сказал, интересный для анализа элемент. Это я отвечаю на вопрос Юры Сидорина. Вы, наверное, заметили, что меня интересует не сам этот дрон и даже не то, откуда он прилетел, а то, что он вскрыл, что он продемонстрировал. Это важно. Да, это важно.
«Давно не слышно о бывшем (или не бывшем) министре культуры. Не он ли поучаствовал в знаниях по истории Украины и России? Похоже, затих».
Если вы про Мединского, то что ж не слышно? Он советник фараона по историческим проблемам. И в каком-то смысле не он ли поучаствовал в знаниях по об истории Украины? Да конечно и он поучаствовал. Да конечно он один из тех, кто продвигает эту абсолютно свирепую систему уже даже не искажения истории, а уничтожения исторической науки в России, преподавания каких-то дремучих, абсолютно мракобесных дисциплин вместо истории и продвижения вот этой идеи, что, вообще, то, что полезно сегодняшнему правителю, то и история.
Если перевести на русский язык то, что он несет, то это вот ровно оно и есть. Мединский ровно этим занят. В этом его государственная должность. Он ровно этим и занимается. Ну вот.
Я думаю, что на этом можем с вами закончить с легким сердцем. И продолжим на следующей неделе в среду и пятницу. В среду я буду, как обычно, на канале «Живой гвоздь», в пятницу – здесь в стриме вместе с вами.
И, пожалуйста, смотрите мои стримы. Пожалуйста, ставьте лайки. Их как-то, в общем, в этот раз немало, но я был бы вам благодарен, если бы их было не 1700, как сейчас, а примерно вдвое больше. Тогда это станет похоже на число людей, которые смотрят каждую минуту сейчас этот наш прямой эфир. Подпишитесь, пожалуйста. Я уверен, что среди вот тех 3500 человек, которые сейчас смотрят, есть целый ряд тех, которые почему-то еще не подписаны. Безобразие. Я так не согласен. И посмотрите на ссылки для донейтов из России или из вне России, в зависимости от того, где вы находитесь. Буду вам очень благодарен. Мне это все очень пригодится.
Спасибо большое. До будущей среды. Меня зовут Сергей Пархоменко. Это была «Суть событий». Дату сейчас исправлю. Да, у меня там дата стоит неправильно – написано 25 мая. Сейчас исправлю дату, не волнуйтесь. И, в общем, увидимся с вами на следующей неделе. Счастливо. Пока. Спасибо всем большое. Счастливых выходных.