«Самый настоящий детектив»: Дело о роковом мобильном. Эпизод 11. Часть 2
«Уже даже выработалась привычка… Идешь пешком — смотришь так, как будто на машине едешь, в заднее зеркало смотришь», — рассказывает Игорь Соболь, старший следователь по особо важным делам, которого Александр Бастрыкин назначил вести дело Ислама Умарпашаева. По версии его адвокатов, сотрудники правоохранительных органов похитили Ислама из родительского дома в Грозном…
Подписаться на YouTube-канал «Эхо Подкасты»
Слушайте следующий выпуск на любой удобной вам подкаст-платформе, мы есть в Apple Podcasts, Spotify, YouTube и YouTube Music, а также на Castbox. Если вам понравился подкаст, поставьте ему оценку и напишите отзыв — это правда помогает в продвижении.
***
Привет. Это «Самый настоящий детектив» — тру-крайм подкаст «Эха». Мы делаем его совместно с «Командой против пыток». Меня зовут Кирилл Набутов. Сегодня мы поговорим о том, чем закончилось дело Ислама Умарпашаева — одно из самых резонансных дел о похищении человека на территории Чеченской Республики.
***
«Уже даже выработалась привычка… Идешь пешком — смотришь так, как будто на машине едешь, в заднее зеркало смотришь», — рассказывает Игорь Соболь, старший следователь по особо важным делам, которого Александр Бастрыкин назначил вести дело Ислама Умарпашаева. По версии его адвокатов, сотрудники правоохранительных органов похитили Ислама из родительского дома в Грозном.
Сразу после своего назначения в январе 2011 года Игорь Соболь возбуждает уголовное дело по факту халатного исполнения и превышения полномочий оперативником Ханпашем Атланбиевым, который в августе 2010 года насильно отвез отца и брата Ислама Умарпашаева в дом к Алихану Цакаеву, командиру чеченского ОМОНа. Там им угрожали и требовали от них отозвать все заявления.
В ответ на возбуждение уголовного дела Центр государственной защиты, где работает Ханпаша, уведомляет следователя об отказе защищать Умарпашаевых.
С точки зрения правозащитников, это — тревожный сигнал. До этого МВД несло хоть и формальную, но все же ответственность за жизнь и здоровье Ислама, а теперь — нет.
Тем не менее дело все же сдвигается с мертвой точки. Следователь вызывает командира республиканского ОМОНа на допрос в феврале 2011 года и Цакаев — приходит.
Ничего радикально меняющего ход следствия Цакаев не сообщает. Самое интересное происходит после: когда по окончании допроса следователь Соболь в присутствии генерала Леденёва говорит Цакаеву, что теперь настало время провести проверку показаний потерпевшего на базе ОМОНа, руководитель силового ведомства приходит в ярость.
«С Цакаевым, как мне рассказывали, а мне об этой истории рассказывали и Соболь и Леденёв, то есть с Цакаевым случилась истерика, он там через стол просто бросился хватать за шкварник Соболя и стал кричать, что, „Если вы завтра этого бандита приведёте ко мне на базу, я прикажу открыть огонь и там всю вашу группу положу„», — говорит Игорь Каляпин.
Следователь запрашивает защиту у бойцов одного из специальных подразделений МВД, но руководитель подразделения, генерал Николай Симаков, отказывается предоставлять следователю защиту. Он объясняет это тем, что его бойцов могут на базе ОМОНа попросту убить.
Но следственная группа на место все же выезжает. Небольшое сопровождение группе предоставляет генерал Леденев, руководитель Следственного комитета по Чечне. «Я считаю, что это было героическое решение Соболя в тот момент», — отмечает Каляпин.
Навстречу приехавшей группе выходит один-единственный человек, которого Ислам Умарпашаев моментально опознает как одного из своих мучителей. Им оказывается заместитель Алихана Цакаева, Асланбек Ахаев. При этом он активно отрицает, что вообще знаком с потерпевшим.
Игорь Каляпин в нарушение правил даже записал этот эпизод на камеру:
«Потерпевший говорит, что Вы были там, где его содержали».
ОМОНовец: «Да я его здесь в первый раз вижу».
Во время осмотра места происшествия Ислам в подробностях рассказывает о том, как выглядело его пребывание на месте.
В первую очередь, он обращает внимание на красное кирпичное здание без номеров. Именно в подвале этого дома, утверждает Ислам, его и держали на протяжении почти 4 месяцев:
«Это здание, которое… Меня задержали и держали в подвале…»
Игорь Соболь: «Это вот это?»
Ислам Умарпашаев: «Да».
Игорь Соболь: «Значит, без номера кирпичное здание, из красного кирпича, снимите его так со всех сторон».
Ислам показывает и клетки с медведями и волками, которым его обещали скормить; баню, куда его стали водить мыться, когда чуть ослабили режим.
Остается последнее — нужно войти на территорию дома, чтобы проверить показания внутри. Но офицер ОМОНа, охраняющий территорию, активно протестует: он никак не может позволить войти в дом, ведь это частная, а не государственная собственность.
Сделать на месте ничего нельзя, и группа довольствуется проверкой показаний без захода в дом.
Пока следователь пытается установить имя владельца здания, Прокуратура по факту расписывается в собственной несостоятельности.
Первый заместитель прокурора Чечни, Николай Хабаров, пишет письмо Игорю Каляпину, в котором подчеркивает, что «следует отметить отсутствие со стороны следователей принципиальности и настойчивости при расследовании уголовных дел указанной категории».
Сам Игорь Каляпин, однако, настроен вполне оптимистично и надеется, что следователю Соболю все же удастся довести дело до суда:
«Я считаю, что следователь Соболь действовал рационально, очень, безусловно, учитывая ту ситуацию, в которой он, как сотрудник следственного комитета, находился».
В мае старший следователь Соболь вызывает Ирисбая, Ислама и его брата в Чечню для проведения следственных действий.
К этому моменту формируется список подозреваемых, которых необходимо допросить, и с кем необходимо провести очные ставки. Он включает 8 человек, хотя подозреваемых уже — больше 20:
— Алихан Цакаев, командир ОМОНа по Чеченской Республике, который давил на брата и отца Ислама, чтобы они отозвали свои заявления в августе 2010 года;
— Адам Хизриев и Асланбек Ахаев, заместители Цакаева;
— Аслан Исмаилов, заместитель Цакаева, который лично грозил Исламу подготовить его «на результат»;
— Абдул-Бари Бацаев, младший инструктор-снайпер ОМОНа по Чечне;
— Ханпаша Атланбаев, сотрудник Центра государственной защиты МВД, который вывозил Умарпашаевых против их воли к Цакаеву;
— Анзор Дышниев, оперативный уполномоченный Отдела милиции № 2 по Грозному (бывшего Октябрьского РОВД);
— Закир Бибулатов, начальник Отдела уголовного розыска Октябрьского РОВД Грозного.
Следователь направляет повестки о необходимости явки на следственные действия 15 мая, и… ни один из них не приходит.
Сам Игорь Соболь в разговоре с журналистами говорит:
«Это, можно сказать, особенность расследования дел в Чеченской республике. Вот… Проблемы с явками — особенно здесь остро стоят».
ОМОНовцы пытаются оправдаться уважительной причиной: МВД проводит учения, явиться в указанное время для следственных действий не представляется возможным.
Следователь решает организовать выезд на базу, чтобы проверить достоверность этих сведений. Однако, по прибытии выясняется, что никаких учений там не проводится. Вызванные на допрос сотрудники спокойно прогуливаются по территории в гражданской одежде, игнорируя следственную группу.
Что, теоретически, может в этой ситуации сделать следователь? Вынести постановление о принудительном приводе. Именно это он и делает. Постановление направляется начальнику Главного управления МВД по Северо-Кавказскому федеральному округу.
Из Главного управления приходит ответ: доставить на допрос вышеуказанных лиц невозможно.
Игорь Каляпин не оставляет надежд надавить на следствие при помощи представителей международных организаций, и информирует Томаса Хаммерберга, комиссара Европейского суда по правам человека, который в очередной раз посещает Чечню с визитом, о том, как двигается расследование.
Хаммерберг в России в целом и Чечне в частности в этот момент хорошо известен — он неоднократно бывал в стране, отмечал недостаточность предпринимаемых мер по предотвращению похищения людей, а в 2009 году, за несколько месяцев до похищения Ислама, даже встречался с Рамзаном Кадыровым.
Тогда на замечание Хаммерберга о необходимости найти пропавших без вести глава Чечни отреагировал так:
«Если меня спросить, как главу республики, как истинно верующего мусульманина, то я сделал бы все, чтобы [Республику] ставили в пример всему мировому сообществу, чтобы здесь лучше, чем где-либо соблюдались права человека. Мы к этому стремимся. Мы видим, что есть результаты».
Однако сейчас, в 2011 году, сотрудничество Игоря Каляпина с журналистами и комиссаром ЕСПЧ по правам человека явно сильно раздражают.
Как-то вечером следователь Игорь Соболь является домой к Игорю Каляпину с требованием написать расписку о неразглашении. И Каляпин расписку дает.
В конце концов Ханпаша Атланбаев все же приходит на следственные действия. Следователь организовывает очную ставку между ним и Ирисбаем Умарпашаевым, которого он насильно увез домой к командиру чеченского ОМОНа, Аслану Цакаеву. На очной ставке Ханпаша активно отрицает все обвинения.
Буквально на следующий день к следователю приходит Анзор Дышниев. Это оперуполномоченный, который освободил Ислама и передал его отцу, требуя, чтобы оба вернулись через несколько дней обратно и подписали «правильные» показания.
Игорь Соболь хочет организовать опознание: узнает ли Ислам Дышниева?
Процедура опознания требует, чтобы потерпевшему были представлены как минимум три человека, один из которых — подозреваемый в совершении преступления. И здесь происходит несколько комичная ситуация.
Дело в том, что Анзор Дышниев — человек весьма крупного телосложения. По сложившейся практике, два других человека (их еще называют «статисты») во время опознания должны быть по возможности схожи с ним. Членам Группы и Следственному комитету едва удается найти отдаленно похожих на него людей и привести их на опознание.
В это время Игорь Каляпин публикует свои заметки по делу, которые станут известны как «Чеченский дневник». Описывая ситуацию с опознанием Анзора Дышниева, Каляпин публикует ироничный текст:
«Впереди у заслуженного майора расположен огромный, размером с маршрутное такси, живот. На него вообще никто больше не похож. Кроме Кинг-Конга (сходство практически полное — такой же обаятельный)».
Заметки эти, «Чеченский дневник», Игорь Каляпин публиковал тоже не случайно:
«И писал я все это для того, чтобы противоположная сторона… Это, в общем, тоже, тоже прочитала. Вот мне тогда вообще казалось перспективным в том числе и их как-то понервировать, чтобы они себя проявили».
Проблемой этот текст станет позже, а пока опознание проходит своим чередом и следователь назначает очную ставку между Исламом и Дышниевым.
Во время очной ставки Дышниев ведет себя грубо. Он на чеченском языке обещает Исламу разобраться с его отцом, а также намекает на то, что некто «Рамзан» что-то кому-то покажет. На вопросы Каляпина, следует ли его замечания понимать как угрозы, Анзор всегда виртуозно выкручивается, объясняя, что он имел в виду нечто мирное. В конце очной ставки Дышниев подытоживает свое мнение о Каляпине словами: «Тебе все время кажется».
Правозащитникам кажется, что руководство Следственного комитета приняло решение довести дело до суда — и дало возможность следователю делать свою работу.
Для оптимизма у них есть поводы: в мае процессуальные действия следуют одно за другим. Следователь Соболь явно не намерен останавливаться на достигнутом. Впрочем, он сам хорошо понимает местную специфику и не так оптимистичен:
«Здесь какие обычаи? Если ты дал показания, а потом на основании этих показаний кого-то осудили, к тебе приходят родственники, старики приходят, и делают… И предъявляют тебе претензию: „Подожди, из-за тебя сел мой родственник“. Его там не волнует, виноват он, не виноват. „Из-за тебя он сел, он сидит“. Родственники могут убить, могут потребовать деньги, компенсацию».
Наконец следователь собирает следственную группу и объявляет, что будет проводить проверку показаний Ирисбая Умарпашаева в бывшем Октябрьском РОВД. В том, где ему вернули Ислама, и где его с другим сыном удерживали в заложниках. Также следователь объявляет, что они поедут на проверку показаний в дом, куда Ирисбая с сыном привозили на встречу с Алиханом Цакаевым.
Сначала группа направляется в бывший Октябрьский РОВД, но следователя, который, по закону, имеет право проходить абсолютно везде, если это связано со следственными действиями, на территорию не пускают.
«Приехали, следователь приезжает к воротам Октябрьского РОВД. Говорит, показывает удостоверение, и говорит, я вот следователь Следственного комитета, мне нужно провести следственные действия. Ну, по закону, у нас следователь может пройти везде, куда хочет, когда он при исполнении. Они говорят, а мы вас не пустим, идите отсюда. И в итоге не пустили. В итоге, когда, насколько я помню, проводилась проверка по тому факту, что как это так, следователя не пустили. Они дали отговорку такую. У нас был приказ то ли министра МВД, то ли начальника отдела милиции о том, чтобы без начальника их не пускать, без разрешения начальника никого не пускать. Ну он противоречил федеральному положению, федеральному законодательству и поэтому… В итоге потом этот приказ отменили, но в тот момент никого, в общем, тоже не привлекли за это», — рассказывает Роман Веретенников.
После неудачной попытки попасть на территорию Отдела милиции группа отправляется к особняку, где происходила встреча Умарпашаевых и Цакаева, но из-за стресса и возраста Ирисбай не может опознать конкретный дом.
После обеденного перерыва в тот же день следственная группа вновь отправляется к Октябрьскому РОВД, но вместо Игоря Соболя едет молодой лейтенант юстиции.
Члены Группы и следователь ждут перед воротами Октябрьского РОВД, пока дежурный сначала обещает им, что к ним скоро выйдет ответственный, а затем — что скоро приедет начальник, но никто не выходит, никто не приезжает.
По правилам проведения проверки показаний на месте камера должна снимать все происходящее от самого инструктажа следователя в здании Следственного комитета без выключения.
Камеру направляют на стоящую рядом машину, и моментально к следственной группе из ворот РОВД выходят люди в черной униформе без опознавательных знаков. Они требуют съемку прекратить. На отказ следователя выключить камеру один из вышедших просит его отойти в сторону «поговорить». Когда и на эту просьбу следует отказ, люди в форме достают свои мобильные телефоны и начинают в упор снимать следователя и всех присутствующих.
Следственное действие в очередной раз оказывается сорвано.
Чуть позже Игорь Каляпин делает заявление о наличии в действиях командира ОМОН Алихана Цакаева признаков преступления, предусмотренного статьей 285 Уголовного кодекса — злоупотребление должностными полномочиями.
Следователь Соболь, в свою очередь, подает рапорт о действиях сотрудников бывшего Октябрьского РОВД, которые дважды не пустили следственную группу на территорию.
Следственное управления Следственного комитета по Чечне на основании рапорта Игоря Соболя решает начать проверку по признакам превышения должностных полномочий, предусмотренных статьей 286 Уголовного кодекса.
В это время правозащитники не отказываются от идеи, чтобы дом, куда отца и брата Ислама привозили на встречу с Цакаевым, был опознан. Поскольку Ирисбаю не удалось точно определить дом, Группа просит приехать брата Ислама. Он точно указывает, где больше года назад состоялась их встреча с руководителем чеченского ОМОНа. Теперь нужно проводить проверку показаний в доме.
Следователь выезжает на следственное действие в дом Цакаева. Он пытается попасть на территорию, подъезжает к одному из шлагбаумов, который охраняют бойцы ОМОНа, но ему говорят, что подъезжать нужно с противоположной стороны. Оказавшись у второго шлагбаума, следователь слышит, что ему нужно вернуться обратно, ведь здесь проезда нет. ОМОНовцы буквально издеваются над следователем.
Несмотря на то, что Игоря Соболя и группу сопровождают вооруженные бойцы, заходить в дом с боем он не решается.
В июне на допрос к следователю приходит министр внутренних дел Чечни, Руслан Алханов. Тот факт, что министр внутренних дел готов сотрудничать со следствием, в отличие от ОМОНовцев, заставляет правозащитников думать, что в похищении Ислама и попытках скрыть следы преступления виновно не руководство МВД Республики, а отдельные подразделения ведомства и их руководители.
Наконец, следователю удается установить имя владельца красного кирпичного здания на базе ОМОНа, в подвале которого Ислама содержали в плену. Его вызывают на очную ставку с Исламом.
Ислам подробно описывает, как выглядит дом внутри, а владелец соглашается: описание очень точное. На вопрос о том, откуда потерпевший мог бы знать дом вдоль и поперек, владелец дома ответить не может. На просьбу следователя впустить следственную группу в дом владелец начинает бормотать что-то невнятное о том, что ключи есть только у сестры, а сестра — в Волгограде, но где именно — неизвестно.
Следователь не сдается — и обращается в суд с просьбой вынести постановление о проведении обыска в частном доме на базе ОМОНа.
Через несколько дней суд постановление выносит, и следственная группа в сопровождении вооруженной охраны приезжает на территорию базы, вооружившись инструментами для вскрытия дома.
За то время, что следствие пыталось установить владельца дома и получить доступ к помещениям, похитители хорошо подготовились.
«Другое дело, что за это время там просто этот подвал выжгли. Его там явно забросали этими покрышками, облили соляркой. Там всё было в сожженной резине и в остатке соляры. Видно было, что недавно совсем горело. И устроили там такой глобальный пожар…», — вспоминает Игорь Каляпин. — «Там в том числе и элементы одежды должны были остаться. И там остатки куртки, испачканной кровью. И еще кое-что. Собственно, для этого пожара… То есть, для этого они там тщательно выжгли этот подвал».
Тем не менее кое-что следственной группе на месте пожара все же удается найти: «Ну, Ислам, Ислам утверждал, что там был гвоздь, который, значит, он там в одном месте спрятал, вот, и он там собирался этим гвоздём, не знаю, то ли он там собирался на охранника напасть, то ли, ну, в общем, вот такая была полезная железка, вот, которую он там, вот. И он подробно описал, где этот гвоздь спрятан», — говорит Каляпин.
После осмотра дома Игоря Каляпина вызывают в Следственное управление для опроса. Основанием становится поданный следователем рапорт на сотрудников Октябрьского РОВД, которые дважды отказались пускать на территорию следственную группу.
Показания Каляпина ничего не меняют: уже на следующий день Следственное управление выносит постановление об отказе в возбуждении уголовного дела.
Члены Группы подают ходатайство о проведении опознания, допроса и очных ставок в отношении 28 сотрудников чеченского ОМОНа. И хотя следователь ходатайство формально удовлетворяет, подозреваемые на следственные действия не являются. Лишь спустя месяц удается провести очную ставку между Исламом Умарпашаевым и сотрудниками МВД, но не всеми, а лишь тремя: Асланбеком Ахаевым, заместителем Цакаева, и уже знакомыми Ханпашей Атланбаевым и Анзором Дышниевым.
Остается не так много работы: нужно обеспечить привод остальных сотрудников МВД, подозреваемых в совершении преступления, провести очные ставки. Кажется, что дело движется к суду. И суд действительно состоится через несколько месяцев, но не тот, о котором мечтают Умарпашаевы и члены Группы.
***
«Листовки, предупреждающие о том, что в соседях у местных жителей якобы пособники террористов, появились в одном из поселков Борского района. Население всерьез обеспокоено» — это сюжет новостей из Нижегородской области в августе 2011 года.
Пока члены Группы пытаются заставить следствие работать, местонахождение Ислама вычисляют, и вокруг дома, где скрывается семья, разбрасывают листовки, в которых Ислам называется террористом.
Игорь Каляпин, пытаясь привлечь внимание к тому, насколько проблемно работать правозащитникам в Чечне, дает большое интервью журналистке «Esquire» Светлане Рейтер. Оно выходит под названием «Кавказские борзые». В нем он подробно расписывает, как двигается дело Ислама Умарпашаева.
В сентябре оперуполномоченный Анзор Дышниев, не способный вынести язвительного замечания Игоря Каляпина о его животе размером с такси, подает на правозащитника заявление по 319 статье Уголовного кодекса («Оскорбление представителя власти»).
«Никакого суда у нас по этому поводу не было. Я думаю, что он ограничился своими вот этими угрозами. Ой, там каких только угроз не было. У нас же с ним очные ставки были. Потому что он пытался угрожать мне, он откровенно угрожал родственникам Умарпашаева», — рассказывает Каляпин.
Группа также договаривается с телеканалом НТВ принять участие в съемках сюжета о деле Ислама.
«Умарпашаев прекрасно понимает, что на него идет охота. Умарпашаев прекрасно понимает, что его могут убить. И тем не менее это вот человек, который уперся, который говорит: „Пусть меня убьют, я хочу, чтобы у этих людей наконец возникли проблемы„», — комментирует Игорь Каляпин в разговоре с телеканалом НТВ в сентябре 2011 года. К этому следственные действия ведутся вяло, а члены Группы после инцидента с разбросанными листовками понимают, что Ислам вновь находится в опасности.
Пытаясь всеми доступными способами продвинуть дело, Игорь Каляпин в октябре 2011 года подает жалобу в суд на следователя Игоря Соболя, генерала Николая Симакова, который отказался предоставлять вооруженную охрану следственной группе, и генерала, который отказался организовать привод подозреваемых к следователю.
Жалоба эта была не единственная, но самая примечательная, вызвавшая большой отклик в СМИ.
«Честно говоря, я иногда писал жалобы на Соболя, жалуюсь на то, что он там в очередной раз в течение как длительного времени не может организовать проведение того или иного следственного действия. И я это делал фактически по согласованию с ним. Не то, что он мне помогал жалобу на самого себя писать, но я ему говорил: „Вот, Юрий Александрович, я очередную пишу“. Он говорит, ну, конечно, пиши. Ну, конечно, пиши. Я рапорт напишу, ты жалобу на меня напишешь. Ну, может быть, Александр Иванович Бастрыкин изволит как-то побыстрее там почесаться», — рассказывает Игорь Каляпин.
Суд в Ессентуках принимает дело к рассмотрению, а уже в середине октября выносит постановление: в удовлетворении жалобы отказать.
В решении судьи особо отмечалось, что следствие затянулось в связи «с его (дела) особой сложностью, а также спецификой субъекта Российской Федерации, в котором производится следствие». Таким образом, даже судья Ессентукского городского суда признала Чечню «специфическим субъектом», на территории которого практически невозможно в нормальном режиме расследовать уголовные дела.
В конце октября в эфире НТВ должны показать тот сюжет, в съемках которого члены Группы помогали журналистам в Чечне, и его даже показывают, но не везде.
«Чечня. Казалось ещё недавно название этого российского региона ассоциировалась со словом „война“ и вызывала животный страх. И вроде бы сейчас там строят дороги, возводят небоскрёбы и пышно празднуют День города, но означает ли это внешнее благоустройство порядок на самом деле?», — так начинается сюжет НТВ о деле Ислама Умарпашаева, но показывают его в конце октября 2011 года лишь за Уралом. Из программы вещания в Центральной России сюжет вырезают, но о нем все равно узнают некоторые журналисты. Среди них — публицист Юлия Латынина.
Журналистка пишет статью с разбором сюжета НТВ и приходит к выводу, что, во-первых, версия Ислама о том, что он — жертва пыток, мало похожа на правду, а, во-вторых, деятельность Группы большого смысла не имеет:
«В сюжете есть одна страшная, за душу берущая деталь. Это вот та самая история про сводную мобильную группу правозащитников. После смерти Натальи Эстемировой эти люди продолжают приезжать в Грозный и живут поистине в нечеловеческих условиях: в одной квартире, всегда группой, только русские, меняются постоянно, в кармане всегда включенный диктофон… Это подвиг, потрясающий своим подвижничеством — и своей бессмысленностью».
Статья задевает правозащитников и с ответной статьей выступает Татьяна Локшина, член «Human Rights Watch’s», и Игорь Каляпин:
«Там, понимаете, во-первых, был такой откровенно издевательский тон, что, ну, вот из Ислама Умарпашаева, значит, делают такого святого. Вот-вот, он же, вот-вот, там такая, это вот, латынинское выражение, вот, давно не видел такой „правозащитной слезы“. Да, вот-вот что-то такое. Вот упаси бог, никогда мы из наших потерпевших не делали никаких там ангелов, никаких значит героев-борцов, ничего подобного.
Более того, я вам вообще скажу, что из моей практики, 25-летней работы в «Комитете против пыток», большинство, наверное, наших потерпевших — это люди, зачастую с сомнительной репутацией, зачастую имеющих какие-то грешки, зачастую попавшие вот в эту ситуацию, где им пришлось пережить пытки, из-за того, что они как-то неправильно себя повели где-то, в чем-то они, возможно, замешаны были, где-то они неправильно на сотрудников полиции отреагировали, ну и так далее.
И я совершенно не собираюсь делать и никогда не собирался делать из Умарпашаева чистого-мучистого мальчика, который ни в чем не виноват, и который какой-то там чеченский герой. Никакой он, безусловно, не герой, как, повторяю, большинство наших заявителей-потерпевших. Дело совершенно не в этом. Дело в том, что люди, облеченные властью, и обязаны действовать по закону, совершают тяжкие преступления».
Группа не оставляет надежды довести дело до суда. Правозащитники возлагают на него большие надежды, потому что, с их точки зрения, у дела самый большой потенциал среди тех дел, которые они расследуют.
«Мне сложно говорить, были бы предъявлены обвинения всем участникам этого преступления? Наверное, нет. Наверное бы там ограничились какими-то козлами отпущения, но тем не менее, каких-то сотрудников этого ОМОНа им бы пришлось осудить, отдать правосудие. Понятно, что, наверное, никто бы там Цакаеву не решился обвинение предъявлять. Но каких-то сотрудников ОМОН, которых, собственно, уже установили… И там очные ставки были, и Умарпашаев их опознал на этих очных ставках. И они, в общем, уже изрядно напуганные ходили на эти очные ставки и боялись, что они сейчас туда зайдут на этот допрос к Соболеву и обратно не вернутся. И поэтому ходили там с вооруженными своими коллегами, которые якобы помогали им защищаться в ходе следственного действия», — вспоминает Каляпин.
У правозащитников все еще остается козырь, которым они до сих пор не воспользовались — это живой свидетель пыток Ислама, Магомед Гадаев. Помните, в первой серии мы попросили вас запомнить это имя?
Магомед, как и Ислам, был освобожден из плена в апреле 2010 года, почти сразу же уехал из страны и попросил убежище в Польше.
За границей его находит Игорь Каляпин, и просит его помочь довести дело до суда, дав показания против чеченских силовиков.
Магомед соглашается, но после первых же, еще даже юридически не оформленных показаний, в Чечне к его родственникам приходят силовики, а ему самому начинают ему угрожать.
После получения угроз Магомед решает уехать во Францию, где вновь просит предоставить ему убежище, но все же соглашается дать свидетельские показания по делу Ислама Умарпашаева.
«И мне удалось его уговорить дать официальные показания. Уговорить… Ну, собственно, Гадаев согласился легко. На самом деле организовать официальный допрос Гадаева следователем было чрезвычайно сложно», — рассказывает Каляпин.
Остается вопрос, как организовать дачу показаний свидетелем обвинения следователям из страны, которая его преследует?
«Это было чрезвычайно важное доказательство. И нам нужно было тут филигранную работу провести. И это было очень сложно. Мы организовали приезд, это тоже отдельная история была, то есть Гадаев находился на территории Франции, под защитой французского государства. Он был на положении беженца. И организовать допрос его полковником юстиции Российской Федерации, то есть страны, от которой Гадаева защищают, было очень непросто», — объясняет Каляпин.
В 2012 году следственные действия продолжаются, хотя уже не так активно, как ранее. Тем не менее правозащитники не теряют надежды.
В это время Ислам и его семья продолжают скрываться от чеченских правоохранителей в Нижегородской области: после распространения листовок, которые выдали их местоположение, правозащитники их в очередной раз перепрятывают.
«Если не ошибаюсь, после того, как там были раскиданы какие-то листовки рядом с тем домом, где они находились, это уже на территории Нижегородской области было… А листовки были такого содержания, что вот рядом с вами живут террористы, вот Ислам Умарпашаев, террористы, вот „Комитет против пыток“ его здесь скрывает. Что-то такое было, такого содержания были листовки. После этого мы их переместили еще в одно место», — вспоминает Роман Веретенников.
В апреле 2012 года Ислам дает свое последнее интервью, в котором и сам подтверждает, что скрывается именно от чеченских силовиков: «Я скрываюсь от чеченских силовых структур. Так можно сказать, от похитителей моих. И чтобы они еще один раз не похищали и не попал в такой беду, как раньше, как содержался 4 месяца… И они чтобы там не убили меня… И поэтому я вот нахожусь здесь, скрываюсь…».
Правозащитники очень хотят, чтобы дело было расследовано до конца. Самое важное, что для этого нужно — чтобы Ислам и члены его семьи продолжали давать показания и участвовать в следственных действиях.
Остается только удивляться, что даже спустя более двух лет члены семьи, находясь под давлением и скрываясь, продолжают настаивать на правосудии.
Роман Веретенников считает, что основную роль в этом сыграл глава семьи, Ирисбай Умарпашаев, рожденный в семье репрессированного в сталинский период чеченца. Их обоих, кстати, Ирисбая и его отца, реабилитировали лишь в 2005 году — за несколько лет до похищения Ислама.
«По моему мнению, тут все дело в Ирисбае, что вот он такой, вроде бы какой-то сельский человек, простой. Ну вот такой у него характер железный. Ну, а Ислам, может у него в общем-то какая-то злоба, обида на представителей государства, которые с ним в тот первый раз, которые там его дубинками отходили, чего-то от него требовали, а в этот раз похищали и хотели вообще убить», — говорит Веретенников.
Игорь Каляпин считает, что главную роль все же сыграл не отец семейства, а один из братьев Ислама, получивший юридическое образование, который хотел, чтобы все было сделано по закону:
«Насколько я понимаю, там немалую роль сыграл старший брат Ислама. Не самый старший в семье… Это Юнус Умарпашаев. Он очень своеобразный человек. Он получил юридическое образование. Какое-никакое… И он постоянно любил всё это раскладывать по полочкам. Вот надо вот так, надо по правилам, надо… Вот такой своеобразный человек.
И он, насколько я понимаю, убедил своих родственников, в том числе отца Ирисбая, что нужно поступить правильно, нужно пойти к правозащитникам, они в данном случае помогут, потому что они твоим делом занимались, они знают, как тебя защитить, в том числе от этого обвинения во взрыве в метро… Ну и вот как-то так доверились люди нам».
Семья Ислама, узнавшая от правозащитников о возможности уехать заграницу после завершения дела, к этому моменту уже мечтает только об одном: чтобы все поскорее закончилось, и они могли уехать из страны.
«Знаете что, я скажу так, я, честно сказать, свою родину люблю очень сильно даже, чем других людей Чеченской Республики вообще как раз. Но щас у меня вот такой ситуация сложился — вообще уехать из этого России, потому что мне вот возвращать в Чечню, жить в Россию вообще нет возможность. Потому что они сперва поймают меня, пытают, будут пытать и убью короче. И все до единого: сначала ОМОН чеченский… Потому что они вот таких вот как я не любят, потому что у них это не получается, когда я правду говорю — им это не нравится», — рассказывает Ислам.
Постепенно меняется и ситуация в самой республике. В июне 2012 года в центре Грозного собирается пикет против похищения людей. Власти республики реагируют мгновенно: они организовывают совещание с представителями силовых ведомств, на которое приглашают и участников акции.
На совещании Рамзан Кадыров заявляет, что добивается расследования дел, связанных с похищениями людей во время Чеченских войн и КТО, контртеррористической операции, но расследовать дела, связанные с похищениями уже в современное время, — не намерен, потому что это — борьба с «шайтанами», а в ней все средства хороши.
Делает он и выпад против Группы:
«Я глубоко верующий человек, и мне хочется, чтобы вас не обманывали, не зарабатывали на вас деньги эти ребята (сотрудники СМГ). Они не любят, ненавидят чеченский народ, клянусь именем Аллаха, они нас ненавидят. Они зарабатывают деньги на нас, на чеченцах…».
Неожиданно главу республики поддерживают и назначенцы из Москвы. Например, Виктор Леденев, глава Следственного комитета по Чечне. Помните, именно он дал сопровождение Игорю Соболю для осмотра базы ОМОНа? Он заявляет, что от правозащитников «один только вред», и отказывается от проведения уже запланированного совместного мероприятия: «Мы в ваших услугах не нуждаемся».
Летом 2012 года ФСБ и Следственный комитет внезапно начинают доследственную проверку возможности возбуждения уголовного дела против Игоря Каляпина за разглашение тайны следствия по делу о похищении Ислама Умарпашаева.
В ФСБ вызывают Светлану Рейтер, журналистку, выпустившую в 2011 году материал «Кавказские борзые» и других журналистов, сотрудничавших с правозащитником. Доследственная проверка, которая должна закончиться в течение 10 дней, длится месяцами.
Неожиданно для всех в конце 2012 года Владимир Путин включает Игоря Каляпина в Совет по правам человека при Президенте. На время травля правозащитника и Группы приостанавливается.
Летом 2013 года местонахождение семьи Умарпашаевых вновь раскрывают — причем так же, как это произошло ранее: на лобовых стеклах машин, припаркованных во дворе дома, в котором живут Умарпашаевы, расклеивают десятки листовок, призывающих жителей обратить внимание на их соседа, пособника террористов.
Наконец члены Группы добиваются, чтобы по делу Умарпашаева допросили Магомеда Гадаева — того самого, который увидел Ислама сразу после пыток. Мы рассказывали о нем в первой части нашей истории и еще просили вас запомнить его имя.
В феврале 2014 года во французском Нанте следователь Игорь Соболь допрашивает Гадаева и приобщает его показания к материалам дела. При допросе присутствуют глава «Комитета против пыток» Игорь Каляпина и еще одна правозащитница, а также переводчик и французский комиссар.
«Это происходило в здании суда. Сначала прокуратура Франции давала разрешение на проведение такого действия. Потом на это разрешение давал судья в Нанте, городе, где проживал Гадаев. Потом Соболю нужно было получить разрешение в России и с разрешения правительства Франции, прокуратуры Франции, приехать во Францию и в помещении суда с участием французского судьи, французских полицейских и в том числе нашего сотрудника, который туда выезжал в качестве переводчика, чтобы помогать этому Гадаеву, давать показания человеку, который то есть… он был доверенным лицом Гадаева в данном случае, наш сотрудник.
То есть Гадаев написал, что он полностью доверяет вот такому-то такому-то сотруднику «Комитета против пыток». Доверяет в том числе участвовать в допросе и в том числе там выступать переводчиком. Хотя, ну понятно, то есть и Гадаев, и Соболь вполне прекрасно друг друга понимали на русском языке. Но поскольку это была такая очень сложная официальная процедура, мы занимались организацией этого действия, наверное, года два, никак не меньше. Согласовывая вот это вот через многочисленные инстанции и в Российской Федерации, и во Франции, и в том числе даже участвовали дипломаты из разных третьих стран», — рассказывает Каляпин.
В это время риторика властей Чечни становится более воинственной.
Рамзан Кадыров по местному телеканалу «Вайнах» обрушивается с критикой в адрес Игоря Каляпина, обвиняя его в том, что он «предатель народа» и «защищает бандитов и наркоманов». Кадыров перечисляет ряд резонансных дел, которые ведет Группа, в том числе дело Ислама Умарпашаева, которого он называет не иначе как «шайтаном».
Весь год ситуация остается напряженной, пока в декабре 2014 года Рамзан Кадыров не выступает с требованием выселять из Чечни родственников тех, кого подозревают в экстремизме, а дома их сравнивать с лицом земли.
Игорь Каляпин публично отмечает, что слова главы Республики противоречат презумпции невиновности и просит Следственный комитет и Генеральную прокуратуру проверить слова главы Чечни на предмет превышения должностных полномочий.
В ответ на это глава Чечни требует проверить «некто Каляпина» на причастность к финансированию терроризма.
Развязка наступает через несколько дней. Власти Чечни организовывают в центре Грозного многотысячный митинг, официально, — против «экстремизма и терроризма», но среди общих фраз на плакатах встречаются и требования остановить Сводную мобильную группу и Каляпина, якобы потворствующих экстремистам.
После митинга офис Группы, расположенный в обычной квартире многоэтажного дома — поджигают, но правозащитников это не останавливает.
«Мы усилили меры безопасности и продолжали работать, отремонтировав эту квартиру. А вот уже в следующий раз, когда разгромили, я не помню, когда это было, но там уже просто разгромили квартиру, они не сжигали ее. Они искорежили наш автомобиль, абсолютно новый практически. И вот тогда мы уже переехали сначала в Карабулак, потом там же случилась история, когда было нападение на автобус с журналистами, которые участвовали в пресс-туре, которая организовывала СМГ, и уже после этого мы перебрались в Пятигорск», — вспоминает Роман Веретенников.
О том, что произошло с правозащитниками в автобусе на границе Чечни и Ингушетии в 2016 году, вы можете послушать в первом эпизоде нашего подкаста.
Игорь Каляпин полагает, что дело Умарпашаева, хотя и было очень громким, все же было не единственной причиной, почему власти Чечни и лично Рамзан Кадыров затаили злобу на правозащитников:
«Вот тут важно сказать, что такая реакция со стороны Кадырова, или такое отношение со стороны Кадырова к нам, оно вызвано… Дело Умарпашаевых — одно из наиболее известных, но всего лишь одно из… Таких дел было несколько, вот, десятков полтора — так точно. Дел, которые, во-первых, непосредственно вели к ближайшему, самому ближайшему окружению Кадырова.
Но еще раз хочу сказать, что и другие дела, несмотря на то, что они не имели судебной перспективы, по крайней мере такой ясной. Но они, тем не менее, прямо указывали, например, на совершение преступлений как минимум ближайшими соратниками Кадырова, которые тоже носили форму, полковничьи погоны, большинство из них, и так далее. И всё это было очень травматично, очень чувствительно.
Да, мы все критиковали Кадырова и часто что-то о нем негативное говорили, но СМГ, наверное, было интересно тем, что мы не ограничивались просто тем, что где-то там в какой-то либеральной прессе, где-нибудь там в «Новой газете», как Политковская или Милашина, что-то там писала про какие-нибудь наши расследования и приключения и так далее. У нас были еще просто официальные документы. Официальные документы Следственного комитета, официальные документы МВД, Прокуратуры. Вот это их там всякая деловая переписка, протоколы допросов, которые просто подтверждали то, что преступления в Чеченской Республике системно укрываются от расследования».
Правозащитникам все еще кажется, что не все потеряно, и дело может быть расследовано, но совсем скоро их ждет настоящее потрясение.
***
«И Умарпашаевы в один прекрасный вечер звонят мне и говорят: „Игорь Александрович, извините, но мы приняли решение уехать, мы уже в поезде“. Вот так это произошло», — вспоминает Игорь Каляпин.
Неожиданно для всех, семья Умарпашаевых, устав от бесконечной дачи показаний, решает уехать в Европу.
Реальное расследование уголовного дела на этом прекращается, но официально дело до сих пор не закрыто.
В 2015 году «Комитет против пыток» вносят в реестр иностранных агентов, и члены организации принимают решение о ликвидации организации и создании взамен нее — «Комитета по предотвращению пыток». После этого организацию еще несколько будут признавать «иностранным агентом», но она все равно будет продолжать работу.
В сентябре 2017 года Европейский суд по правам человека признает жалобу Ислама Умарпашаева неприемлемой: после отъезда его связь с правозащитниками оказалась прервана, и Суд перестал получать необходимые документы по делу.
В 2019 году Магомед Гадаев под псевдонимом дает интервью, в котором рассказывает о том, что происходило в подвале дома на базе ОМОНа. В нем он расскажет, что Асланбека Сайдахмадова пытали сильнее, чем его самого: «Его пытали даже сильнее, чем меня. Его пытали током из сети. Подключали к нему провода из розетки, 220 вольт. Плюс к этому его сильно избивали ногами и дубинками. В общем, его пытали сильнее чем меня».
Магомед также рассказывает, что в этом же подвале содержался Артур Дугзаев, которого в ноябре 2009 года, за месяц до похищения Ислама, тоже похитили, пытали, убили и впоследствии выдали за боевика.
В интернете до сих пор можно найти видео того, как искалеченное тело Артура готовят к похоронам. Будьте осторожны, это очень тяжелые кадры.
У самого Магомеда судьба сложится трагично. После терактов в Париже в 2015 году его будут подозревать в связях с террористами. В 2019 году ему отказывают в политическом убежище во Франции.
Магомед несколько раз обжалует отказ в предоставлении убежища, но в апреле 2021 года, несмотря на постановление суда, его сажают в самолет и депортируют в Россию. В России его похищают чеченские силовики и доставляют в Грозный.
Когда Магомеда доставляют в Чечню, в телеграм выкладывают видео:
«— Магомед, это ты что ли? Говорят, что ты потерялся, тебя забрали, что тебя убили. — Пока я живой и не потерялся. — Ну, не знаю, говорят же, что тебя найти не могут, что ты потерялся, что не знают, где. Ты же Гадаев Магомед? Ты же живой? — Да, живой. — Тебя не избивали, не пытали? — Все нормально».
Магомед отказывается от адвоката, и 9 июня 2021 года его приговаривают к 1,5 годам тюрьмы по обвинению в 222 статье Уголовного кодекса – «незаконный оборот оружия».
В августе 2022 года Магомед выходит из тюрьмы, но уехать из Республики не может: за ним идет слежка.
Следователь Игорь Соболь в 2017 году стал заместителем руководителя Следственного комитета по Республике Чечня, но уже в 2019 году его уволили, а восстановления ему пришлось добиваться через суд. Лишь в 2020 году он вернулся на работу в качестве заместителя руководителя Следственного комитета по Чечне.
Никто из подозреваемых в похищении Ислама Умарпашаева не понес никакого наказания и многие из них до сих пор работают в государственных структурах.
Алихан Цакаев, руководитель чеченского ОМОНа, несколько раз менял место службы, пока в 2022 году не был назначен начальником Главного управления МЧС по Чеченской Республике.
Спустя месяц после назначения он оказался замешан в скандале:
«’’Глава чеченского МЧС Алихан Цакаев ехал по встречной полосе и пытался скрыться’’, — это результаты проверки Управления МВД по Северо Кавказскому федеральному округу. Напомню, что задержание чеченского чиновника Рамзан Кадыров назвал ‘’провокацией’’».
Впрочем, для чиновника эта история ничем не кончилась. Адам Хизриев стал заместителем начальника Управления Росгвардии по Чечне.
Количество похищений людей и их убийств меньше не становится. Скорее, наоборот.
Из-за специфики расследования преступлений на территории Чечни оценить, сколько человек пропадают в республике ежегодно, — почти невозможно.
На вопрос, страшно ли ему было тогда и страшно ли ему сейчас, Игорь Каляпин отвечает так:
«Ну, я же не совсем идиот. То есть, я… Нет, ну… Иногда было. Иногда очень. Иногда не очень. Сейчас страшней. Я вам так скажу. Сейчас страшнее.
Знаете почему? Не потому, что там как-то даже я изменился или что-то изменилось. Ну, во-первых, так получилось, что я сейчас один, одному всегда страшнее, а, во-вторых, понимаете динамика, динамика изменилась. Вот в 11 году у меня и не только у меня, — у нас у многих тогда, у правозащитников, которые работали в Чечне, было ощущение того что вот-вот ситуация ломается… вот ломается это.
В том числе и сотрудники Следственного комитета мне говорили, в том числе даже чеченского, что, блин, ну вот вот-вот. Мы же тут всем Следственным комитетом следим, как за футбольным матчем, за этим вашим делом. Умарпашаева вот оно, вот-вот, еще чуть-чуть. И тут поток прямо будет этих дел.
И было ощущение того, что ситуация как-то постепенно, может быть, недостаточно быстро, но мы куда-то всплываем… Вот сейчас, вот раз и всё, — и солнышко, и голубое небо наверху. И наконец-то мы из этой пучины вынырнем. А сейчас это воспринимается как прямо противоположная тенденция. То есть мы однозначно тонем, и однозначно при нашей жизни этот батискаф наверх уже не вынырнет. И от этого все воспринимается, в том числе, с эмоцией страха. То есть сейчас уже просто ведешь себя так, как должен».
