«Особое мнение» Сергея Смирнова

Константин Тарановжурналист

Сергей Смирновглавный редактор издания «Медиазона»

Ядерное оружие — мне кажется, это вообще другой разговор. Это другая ситуация абсолютно. Причем это другая ситуация для мира. И если так уж совсем цинично разбирать, то это, конечно, самый возможный сценарий попытки переломить войну в пользу России. Но мы же должны понимать, что это приведет к совершенно другим последствиям, нежели война, которая происходит сейчас — я имею в виду, в мире. Я думаю, всё-таки в Кремле это тоже понимают…

Поддержать канал «Живой гвоздь»

К. ТАРАНОВ: 19:05 по московскому времени, 12 октября. Это программа «Особое мнение» на канале «Живой гвоздь». Я Константин Таранов, а гость сегодня — журналист, главный редактор интернет-издания «Медиазона» Сергей Смирнов. Сергей Сергеевич, здравствуйте!

С. СМИРНОВ: Добрый вечер!

К. ТАРАНОВ: Также приветствую зрителей и напоминаю, что вы можете писать в чате под этой YouTube-трансляцией и задавать вопросы. Если они будут уместными и уважительными, я их Сергею обязательно задам. Сергей Сергеевич, скажите, сегодня весь день один из главных ньюсмейкеров, на мой взгляд, ФСБ. Просто перечислю заголовки. Свердловская область: «Выходец из Украины планировал подорвать военкомат». Задержан. Подмосковье: «Выходец из Украины привез два переносных зенитно-ракетных комплекса». Задержан. Брянск — то же самое. Там говорили, что выходец из Украины хотел заложить взрывчатку на складе. Это какая-то часть новой реальности или всё-таки происходит что-то неожиданное? Как по-вашему?

С. СМИРНОВ: Я думаю, это ни то, ни другое. Мне кажется, просто в ФСБ последние 2 дня внимательно изучали параграф книги «Кризисный пиар» и сейчас реализуют то, что они прочитали в учебнике по пиару. Поскольку взрыв Крымского моста — это прямой удар по репутации ФСБ (тонны взрывчатки у нас едут по Крымскому мосту), то срочно необходим кризисный пиар и показать, какие мы крутые. Я, кстати, подозреваю, что завтра они изымут ядерную бомбу у кого-нибудь на территории России, которая готовилась к закладке, или что-то такое. Мне кажется, кризисный пиар должен непременно нарастать со стороны ФСБ. Поэтому это не что иное, как кризисный пиар. Все эти случаи сразу становятся крайне сомнительными автоматически. И очень похоже, знаете, на задержания, которые мы неоднократно именно от ФСБ видели. Больше всего мне понравилось недавнее задержание, по-моему, в Приморье, ФСБ, где человек идет по улице, к нему подходят сотрудники и его задерживают. Всё бы хорошо, но только по улице он идет уже прямо сразу в наручниках. И это видно, что его забирают, а у него руки в наручниках сзади. И такие постановочные видео ФСБ за много лет научилась довольно неплохо снимать. Так что, я думаю, такие постановочные видео мы в ближайшее время увидим. Это кризисный пиар, не более того. Ко всем сообщениям о всяких предотвращениях и прочих подвигах ФСБ надо относиться максимально критически. Сейчас это кризисный пиар. Они пытаются показать, какие они хорошие и полезные после взрыва Крымского моста.

К. ТАРАНОВ: А вот смотрите, насчет моста. Задержано уже, насколько я понимаю, 8 человек, если я тоже нигде не обсчитался. Уже объявили и организаторов, и заказчиков. Сделали это за 2 дня, может быть, даже за день. Я вот не привык, что они так быстро работают. Второе такое дело было связано только с подрывом госпожи Дугиной. Почему так быстро? Неужели они действительно смогли собраться и работать уже как положено, как надо?

С. СМИРНОВ: Ну, они же не с нами разговаривают. Надо понимать, что они разговаривают с Путиным. Они разговаривают с Путиным, отчитываются перед Путиным. Потому что что взрыв на Рублевке — нужно было отчитываться перед Путиным прежде всего: что это у вас на Рублевке машины взрываются? — что здесь: Крымский мост — они прежде всего побежали оправдываться. Я бы, конечно, с большим сомнением относился к числу задержанных. В том смысле, что причастность этих людей у меня вызывает очень много вопросов, сразу хочу сказать. Они назвали организаторов. Что, организаторы задержаны? Как-то они, по-моему, не отчитываются о задержании организаторов.

К. ТАРАНОВ: А они в Киеве.

С. СМИРНОВ: Как же так? А почему тогда следователи не в Киеве, раз они такие всемогущие? Или оперативники ФСБ? Никого не смогут арестовать в Киеве. Мы не верим всем этим сообщениям. Я думаю, что речь идет про каких-то людей, которые производили проверку. Вот мы видели это видео с проверкой фуры. Вот примерно такие люди задержаны, им предъявят обвинения. Но ФСБ гордо говорит: «Мы задержали 8 человек, причастных к взрыву». Я думаю, там будет какая-нибудь женщина, выписывавшая накладные и что-то в этом роде. То есть я не сомневаюсь, что главная их цель — что мы всех схватили, кого могли, вот мы задерживаем; смотрите, как мы всё быстро раскрыли. Кого они понахватали — через пару месяцев все забудут, и тогда уже им будет гораздо спокойнее с этими людьми что-то делать. А я почти уверен, что большинство этих людей реально подписывали накладные, какие-то штампы ставили. Вот организованная группа, вот раскрыто преступление. Но мы же понимаем, что, конечно, они разговаривают сейчас прежде всего с Путиным, потому что он явно недоволен этим взрывом, и пытаются прекрасные новости нам сегодня весь день рассказывать о том, какие они крутые. «Кризисный пиар», глава из учебника — не более того.

К. ТАРАНОВ: Я понимаю, что, может быть, не совсем этот вопрос, но мне интересно, что вы думаете. Есть ли шанс, что Путин в такое поверит сейчас, после того, что мы видим последние несколько месяцев?

С. СМИРНОВ: Да конечно! Если Путин до сих пор верит, что Европа сейчас замерзает! Прямо искренне в этом уверен, вообще не сомневаясь. Конечно, Путин верит во все бумажки, которые ему приносят. Я думаю, там, в этих бумажках, Россия до сих пор побеждает. Если он некритично верит в отчеты и пресс-релизы Министерства обороны, то уж в пресс-релиз ФСБ тем более поверит. Разумеется, он же интернет-то не читает.

К. ТАРАНОВ: Сегодня выяснилось, что читает.

С. СМИРНОВ: Ничего он не читает, конечно. Я думаю, ему что-то распечатали на бумажках, и он прочитал. Причем с каждым годом шрифт становится всё больше — очень хорошо понимаю, потому что тоже проблемы со зрением начинаются, возрастные. Ну читает он эти докладные записки, которые с годами, конечно, становятся всё короче. Конечно, он всё больше в них верит. Не сомневаюсь в этом.

К. ТАРАНОВ: Если вам кажется, что у него на бумагах еще побеждают, зачем тогда мобилизация, зачем тогда новые угрозы, зачем тогда массовая бомбежка городов, которая сейчас происходит? Разве это не шаги того, кто считает, что его загоняют в угол? Или хотя бы у кого проблемы.

С. СМИРНОВ: Ну, ему же объяснили, что теперь воевать приходится не только с Украиной, а со всем блоком НАТО. Что теперь всё НАТО против России. Что Украина мобилизовала абсолютно всех и каждый день теряет десятки тысяч (наверное, по отчетам Минобороны) солдат, и их всё равно становится всё больше и больше. И генералы, которые, кстати, я не сомневаюсь, обхаживали Путина еще с марта и требовали мобилизации… Потому что сразу было понятно после отступления от Киева и Чернигова, что сил у российской армии недостаточно. То есть о необходимости мобилизации, я думаю, они говорили с марта. Ну вот, соответственно, это всё реализовалось: нам надо просто побольше людей, и тогда всё наладится, всё будет хорошо. Так что, я думаю, он вполне себе продолжает верить во все эти документы, во все эти заверения, верить в эффективность высокоточных ударов, о которых ему рассказывает Министерство обороны То есть, мне кажется, иллюзия становится всё глубже. То есть нам надо к этому относиться, мне кажется, как к данности. Он не очень хорошо разбирается. Примеров тут масса. Я хочу напомнить, например, про дело Ивана Сафронова. Вот мы видели на деле Ивана Сафронова, насколько Владимир Путин неправильно осведомлен. Он несколько раз говорил, что уголовное дело Ивана Сафронова…

К. ТАРАНОВ: Связано с его постом в «Роскосмосе».

С. СМИРНОВ: Но мы же понимаем, что это не так. И в уголовном деле это не так. Но он несколько раз об этом говорил. Почему он говорил об этом несколько раз? Абсолютно нет никаких сомнений: потому что именно такие бумажки ему принесли. И такие папочки. То есть мы видим, что приносят, то он и озвучивает. Так что, я думаю, сегодня папочки ФСБ с большим удовольствием несли и отчитывались, какие огромные успехи они смогли сделать — и 8 задержанных, и «Игла». Кстати, как они их завезли, эти комплексы? Где ФСБ? Она отвечает за границы.

К. ТАРАНОВ: Почти во всех этих историях было сказано, что это было как-то связано с Эстонией. То есть у границы с Эстонией очень важная роль. Как будто бы они всё оттуда привозят.

С. СМИРНОВ: То есть на границе с Эстонией дежурят пограничники-вредители. Сотрудники ФСБ в сговоре со страной НАТО, активно пропускают военную технику через свои границы. А где тогда дела на сотрудников ФСБ, которые дежурят на границе с Эстонией? Что-то мы их не видим. Где они? Как так плохо охраняются границы?

К. ТАРАНОВ: О них пока не объявили. Может быть, завтра «Интерфакс» передаст уже что-нибудь новое в этом плане.

С. СМИРНОВ: Ждем. Ждем дело вредителей-пограничников.

К. ТАРАНОВ: Вы спрашивали, почему следователь не едет в Украину. Мое внимание привлекла история. Если верить сайту «Проспект Мира», в Красноярске похоронили троих полицейских, которые умерли в Украине. Там был сотрудник центра «Э», командир отделения ППС и оперуполномоченный уголовного розыска. Отмечается, что там они были в служебной командировке в Украине. У них на родине была большая церемония прощания, очередь, представители властей, и губернатор сказал: Они погибли при защите интересов нашей родины России далеко отсюда, от енисейской земли». Можете мне сказать? Я искренне не понимаю, какая могла быть служебная командировка буквально у трех полицейских? Они уехали 30 июня, если верить источнику. То есть что это вообще могло быть?

С. СМИРНОВ: А сегодня «Агентство» о них написало. Очень рекомендую посмотреть пост новостей у «Агентства» Романа Баданина. Она замечательная в том смысле, что они посмотрели, кто были эти люди. Это были 3 человека. Один из них — оперативник центра «Э». Что же у нас делает оперативник центра «Э» в Херсоне? Подозреваю, налаживает работу полиции репрессий. Но отправили их туда для того, чтобы они создавали там местный центр «Э», приходили к местным жителям, которые что-то пишут, и так далее. Понятно, что их отправили создавать аналогичные репрессивные структуры на оккупированной территории. Мне кажется, это совершенно очевидно: они там их создавали. Второй был оперативником уголовного розыска, а третий ППСником. Я думаю, есть некие такие нормативы в каждом регионе: отправить на усиление, на создание органов каких-то своих сотрудников. Потому что они как раз трое разных. Я подозреваю, что явно не только из Красноярского края туда отправляют полицейских, а из многих регионов в России. Ну а чего — местные туда не идут. Мы же знаем, мы видели, опять же, по тому же «Проекту», какое количество чиновников — местных коллаборационистов, и какое их количество из России. 90% из России отправлено на управление. Я думаю, из полиции то же самое, если не больше. Поэтому они набирают людей из регионов и пытаются формировать свои силовые структуры. В том числе центр «Э». Херсонский центр «Э» не досчитался сотрудника после этого удара «хаймарсом».

К. ТАРАНОВ: Я еще раз напоминаю зрителям, что вы можете писать вопросы в чате и ставить лайки, кстати, этой трансляции. Смотрите, сегодня президент Путин снова заговорил про взрывы «Северного потока». Назвала это актом международного терроризма. И вот у меня возникло ощущение, что если бы он о них не заговорил, о них бы уже никто не заговорил. То есть как будто бы у такой важной истории (ну, на мой взгляд, важной), у которой, казалось бы, должно было появиться много теории заговора, много каких-нибудь ярких подробностей про подводные лодки — как будто бы эта история никому не интересна. Мне кажется, или действительно мы как-то просто забываем про эти нитки газопроводов?

С. СМИРНОВ: Ой, это такая штука… Мне кажется, Путин увлечен теперь словом «терроризм». Ему кажется, как в 1999 году, что волшебным образом слово «терроризм» превратится в полномасштабную поддержку его политики и в осуждение политики Украины и других стран. То есть он своих оппонентов называет террористами, и я думаю, он вспоминает свой успешный 1999 год, когда он смог провернуть такой фокус.

К. ТАРАНОВ: Но подождите, а что, не терроризм взрыв газопровода?

С. СМИРНОВ: Это, кстати, обсуждаемый вопрос, терроризм это или нет. Если говорить о статье УК, кстати, другая статья УК есть — статья «Диверсия». Если уж говорить прямолинейно, языком российского Уголовного кодекса, ближе статья «Диверсия». Есть такая статья 281-я. Очень удачно, потому что я хорошо помню ее название. Она между 280-й и 282-й, двумя экстремистскими статьями — статья «Диверсия». Потому что вообще терроризм подразумевает под собой запугивание значительной части населения или какой-то группы населения. В чем запугивание кого-то взрывом газопровода, неочевидно. Именно запугивание. То, что это взрыв и диверсия — я в этом согласен. Вопрос, кто за ней стоит, открытый. Если честно, у меня нет версии. Учитывая, с каким наслаждением они говорят про холод в Европе и о том, что Европа замерзнет, конечно, главными подозреваемыми становятся те, кто с наслаждением рассказывает о приостановке поставок газа. Так что я думаю, что это самая логичная версия. Хотя непонятно до конца. Если разбираться, то кто за этим может стоять — США? Ну реально, зачем это нужно Соединенным Штатам Америки, учитывая в целом общую позицию по кризису в Украине и по войне в Украине?

К. ТАРАНОВ: Путин вот сегодня сказал, что это им нужно, чтобы газ подорожал, и они бы продавали его Европе. И вообще и до этого он говорил «англосаксы». То есть это его такой прямой… Ну, не прямой — он сегодня сказал: «Хайли лайкли, всё понятно, кто за этим стоит». То есть он вот так это всё объясняет.

С. СМИРНОВ: Я думаю, ему реально понятно, кто за этим стоит. В этом плане я, честно говоря, не сомневаюсь. Так что, думаю, вот тут он, скорее всего, не врал, кто за этим стоит.

К. ТАРАНОВ: А почему, по вашему, вообще нет внимания к этому? Почему неинтересно? Депутаты говорят не об этом, конспирологи говорят не об этом. Когда я что-то читаю, смотрю, там про шаманов, там про какие-нибудь военные подробности, но про это ничего нет. Почему никому не интересно?

С. СМИРНОВ: Так они в ловушке находятся. С одной стороны, пусть Европа мерзнет, мы торжествуем. А как при этом обвинять в разрушенном газопроводе? Мы же сами всё отключили этим. Как же тогда радоваться? Надо радоваться, что у них нет газа? Надо радоваться. А зачем тогда жаловаться на взорванный газопровод? Это несколько странно выглядит. Мы вам газ всё равно не дадим, вы там замерзнете все, но газопровод вы наш взорвали. В чем логика? Я думаю, они тоже интуитивно понимают, что это не очень сильная позиция по поводу газопровода, и поэтому они никоим образом не обращают на это внимание. Кстати, было очень заметно, что не было активной позиции ни конспирологов, ни кого угодно с самого начала по этой истории. Хотя, казалось бы, такой взрыв, такие события — а раз и ничего нет. Неудобная версия.

К. ТАРАНОВ: Буквально по паре фраз, как будто бы здесь и правда нет ничего интересного. Меня просто поразило. Смотрите, посмотрел недавно ваш подкаст — или можно назвать стримом — от прошлого четверга с Татьяной Фельгенгауэр. И там вы много раз говорили: «Не берите повестки». Сегодня «ОВД-Инфо», интернет-издание, признанное иностранным агентом, написало, что дело жителя Пензы об уклонении от мобилизации передали в Москву. Раньше его уже возвращали, соответственно, силовикам, а сейчас они хотят, чтобы с этим в Москве разбирались. Как по-вашему, что это вообще означает — передача в Москву? Чем это обычно заканчивается?

С. СМИРНОВ: Ну, во-первых, ничего плохого в этом нет, в передаче Москве. Это говорят местные власти: «Вы нам сказали заводить дела, а потом это дело закрыли — ну и сами разбирайтесь в своей Москве. Мы не знаем, что делать». Вообще это говорит о том, что огромная растяжка «Мы не знаем, что делать» прямо сейчас висит над Следственным комитетом Пензенской области. Мы не знаем, что делать. Вот заберите это дело и сами в нем разбирайтесь. Потому что нет никакой практики. Важно, что некоторые лоялисты типа Клишаса тоже выступили против этого дела. Это такой показательный момент, некие попытки играть в юридические игры с их стороны. Верховный суд уже всё разъяснял, что это применяемо только к призванным на военную службу, эта статья Уголовного кодекса. А если уж так совсем цинично говорить, если они сейчас найдут какие-то основания для возбуждения дела, это потребует очень длительных я уверен, процедур. Это не быстро будет. Они пока не знают, что в этой ситуации делать. Надо, возможно, менять законотворческую базу. Но в любом случае, там срок до 2 лет. Это просто такая минимальная статья, которая может теоретически закончиться реальным сроком. Но это не те 10 лет, которыми они пытались запугивать — «до 10 лет, если ты не берешь повестку». То есть это немножко иначе выглядит. Так что «Не бери повестку!» — это пока совершенно правильная тактика. Мало того, мы видим конкретные результаты людей, которые не берут повестки. Вот сегодня у нас была история: нам москвич рассказал о том, что он просто отказался брать повестку после облавы. Это реально облава. Надо называть вещи своими именами: полицейская облава.

К. ТАРАНОВ: Пришла в офис, насколько я помню.

С. СМИРНОВ: Да, это прямо чистая облава — самое удачное слово. Они пришли, всех оцепили и всем пытались вручить повестки. Он говорит: «А я не хочу. А я не буду брать повестку». И он сразу становится проблемным человеком для всех. То есть его надо силой заставлять подписать повестку. А у военкоматов реально задача-то другая! Им не хочется разбираться с этими одиночками, которые против. У них цель — побыстрее набить нужное им количество. Да, мы понимаем? И поэтому чем сильнее люди сопротивляются, чем больше людей, которые отказываются брать повестки, тем им тяжелее будет этих людей набирать. Пока тактика «Я не беру повестку» работает. Если она поменяется, мы, конечно, об этом расскажем. Но пока тактика — не берите повестку ни при каких условиях. Если какая-то облава, как москвич Игорь, просто отказывайтесь ее подписывать и всё. Не подписывайте! Не хочу ничего подписывать. Я себя плохо чувствую, я требую врача. Нахожусь в неадекватном состоянии, не понимаю, что здесь написано. Хочу перевод на (называете любой язык, нераспространенный в Москве). То есть как бы вопрос сопротивления. Я думаю, это в любом случае более удачная тактика и здесь больше шансов на успех, чем если вы подпишите и окажетесь через неделю под Херсоном. Так что москвич Игорь, который нам сегодня это рассказал, молодец. Те, кто не берут повестки, молодцы. На данный момент это лучшая тактика. Это очень мешает им набирать мобилизованных по стране. И чем больше людей узнает о том, что можно не брать повестки, тем, конечно, меньше людей, я надеюсь, будет на фронте. А это, безусловно, главная задача — чтобы никто на эту преступную войну не ехал.

К. ТАРАНОВ: Скажите, а вообще в целом насчет мобилизации, которую Владимир Владимирович называет частичной. Почему нельзя сказать точно, как она идет? Потому что в каких-то регионах говорят: «Сейчас будет вторая волна», в каких-то говорят: «Никаких волн вообще не существует», в третьих (в Бурятии, например) рассказали о небольшом донаборе. Как это вообще всё может работать в этом плане? Почему никто не понимает, как это работает? Это специально так сделано?

С. СМИРНОВ: Нет, я не думаю, что это прямо специально, план какой-то хитрый задумали: сейчас мы так будем делать. Да потому что российское государство так себя ведет на протяжении последних 20 лет. Это классическое поведение российского государства. Не надо думать, что здесь что-то чрезвычайно новое произошло. Много версий. Одни что-то говорят, другие что-то говорят, третьи… Власти их одергивают. Владимир Путин хороший царь, плохие бояре — классический пример. Так что нет ничего удивительного. Я думаю, там есть одна большая задача: набрать миллион солдат, если не больше.

К. ТАРАНОВ: На всякий случай скажу, что миллион — это тоже в данном случае предположение, потому что мы не знаем, сколько там на самом деле.

С. СМИРНОВ: Мы не знаем, но судя по темпам, думаю, речь идет об очень большом количестве. Эта задача поставлена перед Минобороны Владимиром Путиным: мы должны собрать столько-то солдат. Ограничения — кто годен, кто негоден, кто пойдет, кто не пойдет — это уже вторая задача. Потому что есть первая задача — набрать условный миллион. Любыми способами выполнить, потому что это главная ключевая задача, которая требуется. Эта задача спускается на уровень регионов и на уровень военкоматов. А там уже комментируйте и понимайте как хотите, делайте что хотите. Я абсолютно уверен, в одном: четких и ясных инструкций, как и что делать, у них нет. Подозреваю, что они какие-то есть, но они нечеткие и противоречащие друг другу. Это часто как законы — вот какой закон ты хочешь доказать, в такой и заглядывай. Так и тут. Я думаю, им рассказали и про несколько волн в каких-то внутренних инструкциях, и про то, кого можно брать, кого нельзя. Они всё это смотрят и понимают, что это всё вторая-третья задача, а есть первая — набрать больше всего людей. Первое задача, набрать больше всего людей — самая главная. Что там написано в остальных бумажках и что пишут всякие Маргариты Симоньян и прочие о беспределе и о нарушении законов — военкомам и Министерству обороны наплевать. Ну, пару ошибок исправим, ну, наберем еще в результате облав другие тысячи людей. То есть там смотрят на это как на статистику. Они выполняют главную задачу, поставленную: набрать как можно больше людей в армию. А работает всё так, как обычно у нас работает. А что удивительного? Если они вызывают людей без ног, с СМА и прочими заболеваниями.

К. ТАРАНОВ: На всякий случай отмечу для слушателей: без ног — это реальная история. В Москве призвали человека, у которого буквально нет ноги. То есть он приехал. Благо там военком приезжал к нему домой, они сняли видео, как они извиняются.

С. СМИРНОВ: Кризисный пиар, опять же, заметьте. Я к чему? Минобороны были абсолютно не готовы к этой мобилизации. Ну кто в здравом уме…? Давайте честно: вот вы работаете в Минобороны. У вас есть какие-то формальные правила мобилизации. Вот вы сидите 5 лет назад, условно говоря, и такие думаете: вот есть какая-то мобилизация, какие-то бумаги нам прислали, что-то сделать. Ну какая мобилизация в XXI веке? Ну какая большая война в XXI веке?

К. ТАРАНОВ: Да, 5 лет назад никто не верил в то, что это вообще возможно.

С. СМИРНОВ: Вы думаете, они что-то сделали, какие-то списки свои обновляли, чем-то заменяли? Да нет, конечно. Они были абсолютно полностью к этому не готовы. И для них это тоже такая задача с колес. Кстати, одна из главных проблем российской бюрократии. Знаете, как работает российская бюрократия, и в том числе российские силовые органы и структуры? Если перед ними ставят какую-то задачу, и они не знают, как ее выполнять — я последовательно могу рассказать — они бегут искать аналогичные примеры: как расследовать ту статью, как расследовать другую статью. И тут нормальные российские бюрократы должны были бежать и смотреть, как правильно проводить мобилизацию. А куда им смотреть, как правильно проводить мобилизацию? Ну серьезно?

К. ТАРАНОВ: Наверное, Великая Отечественная война. Мы же всё время вспоминаем.

С. СМИРНОВ: Так вы понимаете, я думаю, они примерно по тем инструкциям… Других-то нет, никто не написал! Может быть, там Минобороны и предполагало написать какие-то инструкции. Но люди, которые отдавали такие приказы, верили в эту мобилизацию? Тоже не верили. Зачем делать работу, которая никогда не понадобится? Ну правда? Логично же, что нет никакого смысла ее делать? И они никто это всё не делали. И поэтому для них самих это огромный стресс, огромный сюрприз. И они каждый, поскольку нет четких и понятных инструкций и примеров, крутятся как могут. Но их главная цель — выполнить задачу: запихать людей в армию. И они выполнять ее будут дальше любыми темпами. Что важно, по второй и по третьей волне. Я уверен, что им какие-то инструкции рассылали, что можно расширять круг мобилизованных. Это же сделано для этого — чтобы говорить: «Вот видите, у нас вторая волна и мы можем расширить этот круг». Я думаю, просто чтобы можно было вообще абсолютно любого отправить в армию, практически любого. И конечно, это уже совсем не выглядит частичной мобилизацией. По крайней мере, эти облавы, которые происходят, не очень похожи на частичную мобилизацию, на мой взгляд.

К. ТАРАНОВ: Я пока напомню, что это программа «Особое мнение». В гостях у нас Сергей Смирнов, главный редактор интернет-издания «Медиазона». И сам Сергей, и «Медиазона» признаны российскими властями иностранными агентами. Скажите, вот я помню, был я маленький, скажем так, и говорили про родственников призывников, родственников военных. Были всякие рассказы про то, как мамы приезжали в Чечню, хотели помочь детям, что-то еще. Или, может быть, я плохо слышу — почему сейчас нет голоса этих людей, родственников? Почему вообще ниоткуда он не доносится?

С. СМИРНОВ: Потому что ситуация была принципиально иной в разгар Чеченской войны. Была альтернативная позиция по телевидению. Телевидение смотрели миллионы, десятки, если не сотни миллионов человек — альтернативную точку зрения. Сейчас пропаганда полностью, абсолютно захватила людей. Они не знают, что делать. Они думают, что это их один уникальный случай, что у других такого нет. И они просто не знают, что в этой ситуации делать. Так что я считаю, что огромная вина пропагандистов за то, что люди вообще не знают, как защищать своих родственников, как им помогать, как за них бороться. И, в общем-то, они так вот берут и поднимают руки, к большому сожалению. Хотя я уверен, что мы услышим о примерах вполне достойных и в дальнейшем. Но люди растеряны, шокированы. И это, в том числе, огромная вина лежит на пропагандистах, которые рассказывали, какие мы крутые, какие мы самые сильные, какая у нас отличная армия, как нас все боятся. Мы видим результаты этой пропаганды и насколько произошла собственная переоценка сил. Так что нет, к сожалению, никаких протестов, потому что нет примеров — людям неоткуда узнавать альтернативную информацию практически. Кто ее узнает — я думаю, они уже не в России в значительной мере.

К. ТАРАНОВ: Смотрите, несколько дней назад в нашу жизнь ворвался генерал Суровикин. Он возглавил объединенную группировку сил в зоне СВО. На него стали обращать внимание. Откуда это имя и почему оно вообще у кого-либо вызвало какой-то интерес? Вам интересен этот человек? Важно знать, кто это такой, сейчас? Почему мы не знали предыдущих людей, которые отвечают на этих должностях?

С. СМИРНОВ: Я могу честно за себя ответить: мне вообще неинтересно. Я знаю, кто он такой, я знаю его биографию. Мне неинтересно, кто он такой. Мне интересно, что с ним будет через 3 месяца, когда… Вернее, ракеты у него кончатся гораздо быстрее, а когда никаких особых успехов на фронте не будет достигнуто (а я уверен в этом, поскольку поставки западного оружия будут только нарастать, очень высокий дух у украинской армии — я практически уверен, что ни о каком серьезном изменении обстановки на фронте в ближайшие месяцы речь не пойдет), посмотрим, что будет с этим героем, суровым генералом Суровикиным, многократно привлекаемым к уголовным делам и имеющим репутацию человека, который в армии служил для того, чтобы зарабатывать деньги, который доводил своих подчиненных до суицидов, который незаконно владел огнестрельным оружием и прочие разные вещи. Посмотрим, как этот герой будет выглядеть через несколько месяцев. Вот это интересно. А сейчас, в общем, всё о нем ясно, понятно и нечего, в общем-то, мне кажется, особо говорить.

К. ТАРАНОВ: Вы полностью описали ситуацию. Слушатель Алексис Гралви (надеюсь, правильно прочитал), 42 года, из Санкт-Петербурга, спрашивает: «Как вы считаете, Путин уже понял, что всё проиграл?».

С. СМИРНОВ: Я уверен, что нет. Я вижу эти рассуждения, что Путин понял, что он проиграл, и он в тяжелой ситуации. Конечно, хочется, в общем, видеть что-то такое, какие-то изменения. Но я, честно говоря, не вижу никаких поводов для оптимизма. Я не думаю, что Путин считает, что он проиграл. Путин живет в XX веке — я думаю, где-то в 70-х годах XX века — с точки зрения понимания ситуации. Почему я говорю про условный миллион солдат? Ему кажется, что надо достичь просто численного превосходства на фронте и тогда изменить ситуацию к лучшему. Если бы не мобилизация, может быть, можно было каким-то образом предполагать, что он осознал всю тяжесть положения. Я думаю, исходя из мобилизации, исходя из его последних слов, исходя из явной эскалации, боюсь, что это неверный вывод, что он всё понял, что он проиграл. Мне кажется, ему кажется: «Сейчас мы наберем побольше людей и точно победим. Россия же большая. Сейчас мы перейдем в наступление, врагов назовем террористами, весь мир будет за нас, и мы тогда точно победим».

К. ТАРАНОВ: Не кажется ли вам, что вы выглядите примерно… Ну, не могу сказать, так же, но что у вас похожего рода убеждения насчет того, что вот сейчас закончатся все ракеты и закончатся все силы? Потому что, во-первых, я отмечу, что мы до конца доподлинно не знаем, сколько у него этих ракет. И во-вторых, мы забываем, что вообще-то у России, кажется, самый большой на свете арсенал оружия массового поражения. То есть вам не кажется, что это одно и то же?

С. СМИРНОВ: Нет, мне реально так не кажется. Я говорю всё-таки про интенсивность. То есть я уверен, что у России очень много оружия — безусловно, много. Но такие демонстративные удары, как были 2 дня по Украине — такую интенсивность поддерживать в течение месяца, я убежден, Россия не сможет. Просто нет на это возможности, нет таких мощностей, нет такого количества относительно современных боеприпасов. Плюс важно, что Украине уже поставляются западные ПВО, которые, нет никаких сомнений, будут очень эффективны против советских ракет. Кстати, я уверен, советских ракет у России действительно много. Просто вопрос в их эффективности. Когда они всё будут выпускать и большая часть из них будет уничтожаться, ни о каком массированном ударе речь идти не может. Оружия реально много. Всего действительно много. Но вопрос же в современной технике, в каких-то современных поставках. А тут у России явные проблемы. Помните, сколько было разговоров про «Армату»? И где эта «Армата»? А сколько разговоров было про перспективный истребитель 5-го поколения «Су-57»? Где эти «Су-57»? Где, кстати, российская авиация, которая продавала каждый год самолетов на миллиарды долларов в мире? Где она? Только над Донбассом летает? Так и не смогла преодолеть украинскую ПВО? А сейчас будет западная ПВО, которая будет превосходить вот эту фактически советскую де факто ПВО. То есть если мы смотрим на это, то просто не видим каких-то реальных оснований для успехов российской армии. Нам что, остается ядерное оружие, если мы говорим о средствах массового поражения? Ну, ядерное оружие — мне кажется, это вообще другой разговор. Это другая ситуация абсолютно. Причем это другая ситуация для мира. И если так уж совсем цинично разбирать, то это, конечно, самый возможный сценарий попытки переломить войну в пользу России. Но мы же должны понимать, что это приведет к совершенно другим последствиям, нежели война, которая происходит сейчас — я имею в виду, в мире. Я думаю, всё-таки в Кремле это тоже понимают.

К. ТАРАНОВ: Давайте перейдем тогда чуть ближе сюда, к Петербургу. Сегодня буквально пару часов назад Приморский районный суд отправил под домашний арест местную жительницу Ирину Цыбаневу (надеюсь, правильно, опять же, прочитал). 60 лет женщине. Она положила записку на могилу родителей Владимира Путина. Как по-вашему, действительно ли мы можем увидеть, страшно сказать, уголовное дело из-за записки, оставленной, условно говоря, на камне? То есть человек ничего не испортил, это просто оставленная бумага.

С. СМИРНОВ: Но мы ее видим уже за решеткой, эту женщину.

К. ТАРАНОВ: Пока еще домашний арест.

С. СМИРНОВ: Безусловно, но сам факт. Понимаете, тут такой момент: домашний арест — это очень серьезная мера на самом деле. Это довольно серьезная мера пресечения. То есть это очень серьезные ограничения. Самое жесткое — это СИЗО, когда общественная опасность, а следующее — это всё-таки домашний арест. Не надо просто думать, что это как-то мягко. Это мы привыкли, что это мягко.

К. ТАРАНОВ: Я к тому, что то, что она под домашним арестом — не может ли это быть признаком того, что ее всё-таки не отправят непосредственно в колонию?

С. СМИРНОВ: Я думаю, решение не принято еще. Они посмотрят. Они выбрали такое половинчатое решение. Было много случаев, когда после домашнего ареста отправляли в колонию. Было очень много случаев. Мне кажется, нет никаких оснований считать, что в этот раз может быть не так. Так что домашний арест — так себе мера пресечения.

К. ТАРАНОВ: А в целом это дело изучали? Что-то отметили?

С. СМИРНОВ: Ну да, мы же о нем написали, об этом деле. Наш корреспондент сегодня был на суде. Это очень важное дело. У меня такое ощущение, что они посчитали эту записку… Я просто не знаю. Ну записка на могиле! Ну правда! Это насколько надо быть оскорбленными и уязвленными — ну серьезно! У вас уже за записки на могилах заводят уголовное дело.

К. ТАРАНОВ: Такое впечатление, что кто-то взял, прочитал, кому-то отнес, рассказал, что здесь написано, и потом они нашли эту женщину и задержали ее. То есть это вообще-то большая работа.

С. СМИРНОВ: Это к вопросу, чем занимаются следователи. Лучше бы в Херсон ехали, мне кажется. В принципе, всем в целом было бы, я думаю, полезнее, если бы они вместе со своими коллегами из Красноярска попытались именно в тот момент и в том месте обустраивать будущее херсонское МВД. Так вот, это абсолютно чудовищно. Чисто политическая история.

К. ТАРАНОВ: Я на всякий случай скажу, что я не поддерживаю заявление Сергея Смирнова. Я не хотел бы, чтобы российские полицейские ехали в Херсон из России. Мы по разную сторону с вами.

С. СМИРНОВ: Я бы тоже не хотел, кстати. Я категорически против, чтобы они ехали в Херсон. Я, в общем-то, просто понимаю, что они же все еще туда очень не хотят. Надо понимать, что они отправляют туда каких-то самых ненужных сотрудников. Это же классический пример: надо отправить самых ненужных, сплавить.

К. ТАРАНОВ: Вы думаете? Потому что, как правило, когда мы обсуждаем людей в форме, очень часто говорят, что это самые убежденные люди с самыми такими промытыми мозгами, скажем так. Очень часто это слышу. Омоновцы там, Росгвардия.

С. СМИРНОВ: Нет, я думаю, там, условно говоря, соотношение такое же, как в обществе. Мы преувеличиваем число таких убежденных людей внутри спецслужб, внутри полиции. Мне кажется, это не так. Это видно по тому, что далеко не все готовы туда ехать и хотят туда ехать. Волна увольнений в СК, и СК там надо налаживать и так далее. Конечно, очень хорошо, что никто туда не едет. Я думаю, эти примеры погибших коллег могут многим открыть глаза, чтобы они отказывались от таких поездок. Потому что никто, разумеется, там не нужен. Но при этом они какой-то чушью занимаются в Петербурге, правда? Представляете — огромное дело, огромное преступление: найти автора записки и запихнуть ее в клетку, в которой она находилась во время меры пресечения. Значит, реально она была на грани СИЗО. Это же мы понимаем? То есть абсолютно чудовищно! Это как бы такой пример того, чем занимаются у нас следственные органы. Чем они занимаются? Всякая ерундой. Я не знаю, какая-то мистика у них, что ли, в Кремле? Они посчитали это проклятием вуду?

К. ТАРАНОВ: Вы думаете, что это прямо в Кремле? Смотрите, какой-то человек на кладбище нашел бумажку. Неужели вы думаете, что это в Москве кто-то согласовал?

С. СМИРНОВ: Никаких сомнений, что никакого дела на местном уровне бы не было, если бы об этом не узнали в Москве. Кто конкретно узнал в Москве — Кремль это или Бастрыкин, уровень Бастрыкина или кого-то еще… Но я ни секунды не сомневаюсь, что уголовное дело было возбуждено, как часто бывает в России, после того, как большому начальнику об этом рассказали, и он такой: «Какое безобразие! Быстро возбудить уголовное дело!». Но вообще это очень похоже на Бастрыкина. Хочу, кстати, напомнить, что Следственный комитет, как мы знаем, расследует дела о похищении российских учителей в Харьковской области.

К. ТАРАНОВ: Да, было такое.

С. СМИРНОВ: Это очень крутое дело. Мне кажется, очень хочется поговорить, честно говоря, со следователем или следственной группой, которая ведет это дело. Потому что дело-то возбуждено, потому что Бастрыкин дал отмашку. На следующий день министр образования говорит: «Никаких наших учителей там даже близко нет». Украинцы никаких учителей не подтверждают. Учителей никаких нет, а дело-то есть, дело-то надо расследовать. Бастрыкину рассказали, что есть учителя — значит, надо расследовать. И вот по этому стилю возбуждения дел после каких-то докладов я думаю, что до каких-то высоких начальников (я не утверждаю, что это Бастрыкин или кто-то еще) дошла информация об этой записке. Какой-то высокий начальник стукнул кулаком по столу и такой: «Так, немедленно за такое уголовное дело! Это что вообще происходит?». И тогда система стала приходить в движение. Потому что я думаю, обычно следователь в Петербурге без отмашки с какого-то верха расследовать такую чушь… Они что, не понимают, что никакого состава здесь нет? Прекрасно понимают. Какой состав может быть в записке? Мы даже можем посмотреть, как сформулирована статья — «Надругательство над местом захоронения».

К. ТАРАНОВ: По политическим мотивам.

С. СМИРНОВ: По политическим или идеологическим мотивам. Записка! Надругательство! Ну мы же понимаем, условно говоря, о чем эта статья, как она задумывалась в законодательстве?

К. ТАРАНОВ: О том, чтобы, условно, свастику нарисовать на камне.

С. СМИРНОВ: Конечно! Классическая история, что это свастика или какие-то другие похожие знаки на кладбище. Мы же понимаем, что законодатель вкладывал в эту статью Уголовного кодекса. Записка — ну это же абсурд!

К. ТАРАНОВ: Но это могло быть оскорбление президента, кстати. Там у них же есть отдельная статья.

С. СМИРНОВ: Оскорбление президента тяжело подвести, потому что он там практически не упоминается. Плюс, понимаете, статья об оскорблении президента как-то выглядит слишком неприятно для тех, кто возбуждает такое дело. Это что, у него надо было бы тогда показания брать, что ли? Он же потерпевший. Нельзя же его так беспокоить по таким пустякам в моменты больших геополитических свершений. Реально, я много случаев знаю, когда буквально начальник говорит следователям задачу, они начинают листать Уголовный кодекс и думать: какую бы нам тут статью, в принципе, можно было бы каким-то образом сюда как-то возбудить? Потому что высокий начальник потребовал возбудить статью. Так что, я думаю, всё было именно так. Уровень я тут не могу сказать, но по стилю очень похоже на Александра Бастрыкина. Он любит требовать возбуждать дела по каким-то таким резонансным поводам наказать. Он такой комсорг. Он же реально был комсоргом группы, где учился Путин. Ему это очень нравилось. Мне кажется, он до сих пор себя считает таким человеком, где закон — это не совсем… То есть закон законом, Уголовный кодекс, но надо наказывать даже тех, кто формально закон не нарушает. Потому что они себя ведут, как в советское время говорили, аморально. Вот за аморальные поступки надо карать. А поскольку он возглавляет Следственный комитет, то карать надо за эти аморальные поступки применением статей Уголовного кодекса, даже если они тут не особо подходят к ситуации.

К. ТАРАНОВ: Скажите, к этому же можно отнести: вот сегодня появились новые сообщения о предупреждениях из прокуратуры пользователям Facebook и Instagram. Если кто, может быть, как-то забыл или запутался, это социальные сети, которые принадлежат организации Meta, внесенной в реестр террористов в России и запрещенной. Скажите, вы можете себе представить уголовные дела и сроки за посты в социальных сетях? Не за содержимое этих постов, а буквально за наличие постов? Или то, что условный Клишас напомнил, что это не так задумано, их как-то остепенит?

С. СМИРНОВ: Залезть в голову людей, принимающих решения на высоком уровне про уголовные дела, с каждым годом становятся всё сложнее.

К. ТАРАНОВ: Но это же, мне кажется, как раз вы тот человек, который очень много лет посвятил тому, чтобы залезть в голову этим людям.

С. СМИРНОВ: Учитывая, что Клишас сказал, на данном этапе я бы сказал, нет. Но может ли что-то измениться завтра и они, посовещавшись, решат, что да — я вполне могу себе представить. То есть на данном этапе это кажется просто неуместной активностью прокуратуры. Надо же еще понимать, что такое прокуратура в сегодняшней России. Это самое непонятно для чего существующее ведомство. В принципе, чем занимается прокуратура? Самое главное занятие прокуратуры — поддерживать обвинения в суде. Но это выглядит довольно парадоксальным образом. Потому что дело расследует Следственный комитет, прокуратура его просто получает, такая читает и должна просто за Следственный комитет поработать в суде. То есть это не очень реальная работа. А остальные надзорные функции у них часто просто комичные. Мы лет 6 или 7 назад опубликовали монолог с прокурором. Прокуратура, кстати, за последние годы не сильно поменялась. Знаете, чем занимался прокурор? Обычный, в каком-то районе Ленинградской области. Ему приходили совершенно абсурдные бумажки. Мне больше всего понравилось о том, чтобы от прокуратуры потребовать пересчитать поголовье лосей, осуществить надзор за поголовьем лосей на подконтрольной территории. То есть буквально прокуратура не очень понятно каким надзором занимается. И в том числе вот это — Meta, Instagram, Facebook — это просто им надо заполнить бумажки, что они осуществляют надзор, потому что у них есть надзор в рамках контроля за осуществлением экстремистской деятельности, и они поэтому должны выносить предупреждения. Как-то профилактическую работу ввести. Такие — раз: «Вот новый отчет включили — давайте мы по ней тоже проведем профилактическую работу». То есть прокуратура не может решать вопрос о возбуждении уголовных дел. К сожалению, часто до сих пор многие считают, что прокуратура решает эти вопросы. Прокуратура ничего не может решать с точки зрения возбуждения уголовных дел. Так что в этом сегодняшнем (я это назову относительным) противостоянии «Клишас против прокуратуры» Клишас выглядит, конечно, гораздо более весомым человеком, который комментирует, каким образом был задуман этот закон и это объявление. А прокуратура выглядит как люди, которые с трудом разбираются в разнице между одной экстремистской организацией и другой. Вот у них есть список — они по нему пошли работать, не особо заморачиваясь над какими-то тайными смыслами. Есть список — поехали, давайте всем выносить предупреждения.

К. ТАРАНОВ: Тоже на всякий случай скажу. Вы как-то очень высокомерно сказали о том, что прокуроры считают лосей, как-то с улыбкой. А я вот отмечу, что если вы прокурор и у вас есть выбор: считать лосей или делать что-то еще — пожалуйста, считайте лосей. Мне кажется, учитывая альтернативу, если вы будете считать лосей, всем будет лучше. У нас, говорят, лесничества устраняли, вообще были проблемы с лесничествами. Пусть считают лосей.

С. СМИРНОВ: Я, безусловно, считаю, что лучше пусть ничем не занимаются. Но это просто к вопросу о надзорных функциях прокуратуры. Надо же понимать, что вот это ведомство было оттеснено Следственным комитетом, и особых прав у прокуратуры практически нет. Надо это честно признать. То есть их прямо минимум. Им негде особо развернуться. Ну правда, серьезно. В суде? Мы же знаем, как в суде уголовные дела. И поэтому они ищут какие-то занятия. И реально некоторые поручения довольно абсурдны. Я всё равно считаю, что то, что прокуратура считает лосей… Просто дел она не может возбуждать в любом случае — у нее нет такой функции. Ну, может вот предупреждения высылать пользователям экстремистских сетей. Ну, так себе работа тоже.

К. ТАРАНОВ: Смотрите, у нас остается буквально несколько минут. Я хочу задать еще два вопроса. Один, возможно, короткий. Следственный комитет будет теперь (я цитирую) «творчески сотрудничать с московским театром Ермоловой». Что это может быть вообще за сотрудничество? Вы когда-нибудь изучали примеры такой коллаборации?

С. СМИРНОВ: Да, я помню прошлую коллаборацию Следственного комитета с «Гоголь-центром», которая закончилась уголовным делом. Я других коллабораций Следственного комитета с театром, честно говоря, представить не могу.

К. ТАРАНОВ: Но ее по-другому объявили тогда. Здесь как-то сообщение…

С. СМИРНОВ: Надеюсь, что актеры театра Ермоловой будут проводить вечера современной поэзии, на которых зачитывать стихотворения Александра Бастрыкина. Каких-то других перспектив для реального сотрудничества между Следственным комитетом и театром я, честно говоря, не нахожу. То есть ну правда, не знаю. Просто они сделали такой пресс-лист… Я думаю, там всё было проще. Они где-то встретились — типа, «Ой какие вы хорошие». — «И вы какие хорошие». — «А давайте сотрудничать?». — «А давайте». И отдали распоряжение в пресс-службу объявить о сотрудничестве. А никакого сотрудничества, я думаю, изначально не изложили. Какое оно может быть? Я не знаю.

К. ТАРАНОВ: Да, здесь действительно непонятно. Скажите, тут сегодня другой суд идет. Я точно знаю, что вы в курсе. В Нидерландах, в Гааге судят человека, который работал на «Радио тысячи холмов» — такое было название. Я видел, что у вас совсем недавно — мне кажется, это было час назад, 2 часа назад — вышло видео, достаточно большое, об этом человеке или процессе. Можете рассказать, почему это вообще вам стало сейчас интересно? Достаточно много внимания вы уделили.

С. СМИРНОВ: Да, там не совсем о нем, но в том числе о нем. Это действительно важная, на мой взгляд, история. Я тут немножко коррективы… Какая Руанда, казалось бы? Причем тут мы и Руанда? Дело в том, что геноцид в Руанде в 1994 году — это, наверное, самое громкое преступление против человечности, ставшее явным. Во время самой настоящей бойни погибло от 500 тысяч до миллиона человек народности тутси. Этот человек был не журналистом — он был хозяином, главным спонсором, по сути, владельцем «Радио тысячи холмов». «Свободное радио и телевидение тысячи холмов». Почему это так важно? Дело в том, что призывы к убийству тутси транслировались именно по этой радиостанции. Именно эта радиостанция неделями говорила о тутси как о тараканах, которых необходимо убивать. И пропагандисты, в том числе владелец радиостанции, были признаны международным трибуналом по расследованию геноцида виновными в разжигании ненависти, и в том числе, что очень важно, в организации геноцида. То есть пропагандисты признаны организаторами геноцида. То есть, мне кажется, пропагандисты в России рано или поздно будут признаны одними из инициаторов войны. Я вижу тут прямые аналогии, потому что то, что делала пропаганда, внушала пропаганда и разжигала ненависть — это было схоже с происходившим в конце XX века в Руанде. Там чудовищные события. Там есть интересные, но абсолютно чудовищные детали про этого человека, который в Гааге. Он, будучи бизнесменом, таким очень даже влиятельным, состоятельным, купил полмиллиона мотыг на свои деньги и раздал эти мотыги военизированным подразделениям хуту. Именно с помощью мотыг было убито подавляющее число жертв в Руанде. Помимо руководства вот этим «Свободным радио тысячи холмов», он еще и оружие, по сути, раздавал. Так что процесс над ним, мне кажется, очень важен, очень показателен. И пример руандийской радиостанции на четких статистических данных показывает, каким образом радио влияло на количество жертв. Есть исследования. Дело в том, что Руанда довольно гористая страна. Там горы. И в одних деревнях хорошо ловит радиостанция, а в других плохо. Так вот там, где радиостанция ловила хорошо, убитых было в разы больше, чем там, где радиостанция работала плохо. Статистика просто показывает влияние пропаганды на число убийств в Руанде. Я, конечно, не уверен, что похожее можно сделать и у нас, но пропаганда — пример Руанды доказывает, что это очень опасное оружие. На счету пропагандистов (ну, тут еще был эпизод с полумиллионом мотыг) прямо убитые, лично убитые. Он очень престарелый человек, кстати — ему под 90 лет. То есть он 20 с лишним лет прятался под чужим документом. Его поймали только в 2020 году. Тем не менее, заметьте, он дожил до суда. Мне кажется, это очень важный показательный процесс. Его обвиняют по 5-ти статьям: геноцид, преступления против человечности, подстрекательство к геноциду и несколько еще.

К. ТАРАНОВ: Давайте так, чтобы не сказать случайно слишком много, если вы хотите больше об этом узнать, в частности, от Сергея Смирнова, вы можете найти сегодняшнее видео на YouTube. Его, кстати, тут пользователь Юлия из Минска выкладывает у нас в чате, буквально ссылку. Можете взглянуть. Сергей Сергеевич, спасибо вам большое за ваше время, что уделили.

С. СМИРНОВ: Спасибо вам!

К. ТАРАНОВ: Однако я, кстати, попрошу вас посмотреть это видео чуть позже, потому что уже через несколько минут на нашем канале у Лизы Аникиной будет экономист Сергей Алексашенко в программе «Цена вопроса». А это была программа «Особое мнение». Я Константин Таранов. Всем большое спасибо, всего хорошего!