«Особое мнение» Сергея Пархоменко
А перед кем они извиняются? Они же ведь извиняются не перед народом. Не перед армией, не перед людьми, которые на фронте в окопах. Их совершенно нет в этих извинениях. На самом деле это разговор между давно знакомыми и тесно сотрудничавшими раньше людьми, которые зависели и продолжают зависеть друг от друга. Эти извинения – перед начальством…
Поддержать канал «Живой гвоздь»
О. БЫЧКОВА: Добрый вечер, добрый день! Это «Особое мнение» на «Живом гвозде». С вами Ольга Бычкова, с особым мнением Сергей Пархоменко. Привет тебе!
С. ПАРХОМЕНКО: Привет, Оля, и здравствуйте всем нашим зрителям и слушателям. Очень рад снова быть в эфире «Живого гвоздя».
О. БЫЧКОВА: Ну и давай мы начнем прямо с самого насущного, потому что есть у нас вопросы на эту тему, например, в твоем телеграм-канале «Пархомбюро», где я тоже смотрю, что там люди пишут и чем интересуются. И вы нам, конечно, продолжайте тоже писать что-нибудь в чате этой трансляции в YouTube, пока она идет. А вот в твоем «Пархомбюре» Станислав Ефремов, например, один из тех, кого это интересует, написал: «Зачем так форсится история с «голой вечеринкой» и насколько настоящие события вокруг нее? Отмена контрактов и так далее – это реальность или пиар-кампания? Что-то, чего я не понимаю».
В глазах Станислава эта история не стоит выеденного яйца. Ну да, непонятно, какого яйца стоит эта история, но событие это явно уже настоящее, потому что действительно отмены концертов, отмены рекламы, какие-то там раскопки в налоговых историях Насти Ивлеевой – это уже прямо самая что ни на есть настоящая вещь, а не придуманная. Как ты думаешь, зачем действительно форсится эта история?
С. ПАРХОМЕНКО: Очень не хотелось про это разговаривать на протяжении, собственно, всей этой эпопеи. Вот уж что меня точно меньше всего интересовало, так это – как проводят свой досуг эти люди. Нескольких картинок как-то было совершенно достаточно, чтобы убедиться, что прежде всего это какое-то ужасное уродство. Видал я, что называется, богатые вечеринки. Ну, не голые, правда, но все-таки я бывал на Каннском фестивале, на Всемирном форуме в Давосе. Как-то я представляю себе, как выглядит красивое светское зрелище. А это какое-то ужасное уродство и гадость.
О. БЫЧКОВА: Слушай, а мне понравились эти картинки. Потому что…
С. ПАРХОМЕНКО: Давай не будем это обсуждать, пожалуйста. Пожалуйста, не хочу обсуждать этих людей и как они выглядят.
О. БЫЧКОВА: Подожди, это эстетические разногласия с советской властью. Это так прекрасно.
С. ПАРХОМЕНКО: Ну о’кей, хорошо, да, можно подвести под это такую серьезную, так сказать, искусствоведческую и политологическую основу. Меня в конечном итоге заинтересовало совершенно другое, когда началась бесконечная серия – и она еще будет продолжаться, это явно еще не финал – бесконечная серия этих публичных извинений, каждая из которых выглядит жалко и отвратительно. Собчак выглядит жалко и отвратительно, Киркоров, Ивлеева – все, кто принимал в этом участие. Милявская… Ужасно, ужасно. В конце концов, надо помнить, что они, в общем, взрослые, а некоторые из них довольно немолодые уже люди. На них смотрят их дети, на них смотрят друзья их детей. Не знаю, по-моему, это как-то совершенно невыносимо жалко. Не то что жалко их, а жалко выглядит.
Но у меня есть вопрос: а перед кем они извиняются? И это серьезный вопрос. Это вопрос, который позволяет увидеть за этим всем какие-то достаточно важные политические обстоятельства. Потому что они же ведь извиняются не перед народом, что называется. Скажем, уж точно они извиняются не перед армией, не перед людьми, которые на фронте в окопах, и так далее. Их совершенно нет в этих извинениях.
И надо сказать, что и в реакции на них этого нет – ни военных, ни армейских. За исключением, я не знаю, нескольких текстов в этих Z-telegram-каналах. Ну так я им не верю ни одной секунды. Совершенно очевидно, что это выдуманная реакция, искусственная, ненастоящая. Но давайте посмотрим на то, что происходит во всяких чатах, где люди обсуждают свою повседневную жизнь. Что происходит в telegram-каналах разнообразных, что вообще на поверхности? Да ничего.
На самом деле это внутренний разговор. Это разговор между давно знакомыми и тесно сотрудничавшими раньше людьми, которые зависели друг от друга и продолжают зависеть друг от друга. Эти извинения – перед начальством. Эти извинения – перед теми, кто позволяет зарабатывать, кто позволяет чувствовать себя защищенным и так далее. Пожалуйста, не выгоняйте меня. Пожалуйста, не выгоняйте меня из бомбоубежища. Не выгоняйте меня из вот этого замкнутого пузыря, в котором мы с вами до сих пор так хорошо жили. У них там война, там происходит…
Ведь проблема же не только в том (и главным образом не в том), что люди, которые позволили себе таким способом проводить свой досуг, продемонстрировали, что для них как-то не существует никакой войны, жизнь для них совершенно не изменилась, они не считают себя ничем обязанными и так далее. Но весь этот круг, включая тех, собственно, перед кем они в ответе и перед кем они сейчас извиняются – они же все живут в этих обстоятельствах. Для них для всех этой войны не существует. Как войны, как личной угрозы, как крови, грязи, опасности, как унижения, как разрушения судьбы, расставания с мечтой, утратой чего-то очень важного, дорогого, потери почвы под ногами и так далее. Нет ничего для них. Они это воспринимают совершенно по-другому.
И вот здесь начинает работать, мне кажется, в той свирепости, я бы сказал, с которой начальство отреагировало на этот, в общем, вполне ничтожный, вполне жалкий, так сказать, акт демонстрации того, что а нам все по фигу… Действительно отреагировали очень свирепо. Немедленно начались разрывы контрактов, выкидывание отовсюду.
Я уверен, кстати, что вот это все, что происходит, например, сейчас во взаимоотношениях этих звезд, о чем мы слышим все время в последние дни – в их взаимоотношениях с какими-то крупными коммерческими компаниями… Они же все зарабатывали свои основные деньги не тем, что они пели, а тем, что на этом этапе уже… Это же обычная история: сначала артист создает себе некоторую репутацию, любовь к нему, поклонников и всякое остальное, а потом оказывается, что основным источником его доходов является совсем не пение, а какие-то сторонние контракты рекламные, какое-то, как это называется, амбассадорство, когда человек становится лицом какой-то компании и участвует снова и снова в ее разного рода рекламных акциях и так далее. Это основной источник и действительно серьезных доходов, и всего остального, и влияния.
Это происходит потому, что эти компании разрывают свои отношения. Это происходит потому, что эти компании тоже очень следят за тем, как к ним, в свою очередь, отнесется власть. Поскольку они чувствуют себя очень неуверенно, эти бизнесы – мы про это, может быть, поговорим по другим поводам еще чуть-чуть дальше сегодня, – чувствуют себя совершенно беспомощными и беззащитными. Поэтому они тоже стремятся скорее и скорее себя обезопасить от вот этих, так сказать, ядовитых, токсичных контактов с какими-то людьми, которые как-то проштрафились в глазах… Кого? Народа, населения, армии, военных, мобилизованных? Нет, они проштрафились в глазах этого самого начальства. И они умоляют простить их.
О. БЫЧКОВА: Ты можешь объяснить, чем они проштрафились?
С. ПАРХОМЕНКО: Тем, что они недостаточно унижались. Вот я ровно к этому хотел сейчас перейти. И в этом смысле я, как ни странно, может быть, связываю эту историю с предыдущей, о которой мы довольно подробно говорили – с историей такой же свирепой атаки на разного рода, я бы сказал, оппозиционно настроенных авторитетов. Не знаю, на Алексашенко, Гуриева, Акунина и прочих.
В чем к ним претензия? В том, что они чувствуют себя свободнее. В том, что, оказывается, можно и зарабатывать, и жить, и вести себя, и чувствовать себя, и выбирать линию поведения, не унижаясь, не ползая в грязи. Вот ровно это и вызвало ярость тех, кто сегодня бесконечно атакует этих несчастных (несчастных по той картинке, которую мы сейчас видим), этих жалких народных артистов. Я не знаю, начиная от этих каких-то блогеров и политологов – не знаю, Маркова, Гурулева, – и всех этих бесконечно орущих людей – Киселева, Соловьева, Симоньян и так далее.
Что их объединяет? Бесконечные унижения, бесконечный страх. Они для того, чтобы оставаться в этой позиции и продолжать быть близкими к власти, бесконечно ползают, бесконечно трясутся за свой завтрашний день. Они бесконечно должны демонстрировать свою лояльность, что-то отрабатывать и так далее. Вдруг они видят людей, которые, как им кажется, не обязаны этого делать. Нет же, они их загоняют обратно.
Вот в этом, по-моему, механизм происходящего. И надо сказать, что эти народные артисты это прекрасно понимают. Они и извиняются-то перед ними, перед вот этими, которые сейчас на них набросились. Им абсолютно безразлична публика. Они не сожалеют о том, что они там оскорбили в лучших чувствах какую-то «патриотическую общественность». Нет никакой «патриотической общественности», а есть начальство и братья по грязной луже, в которой они все находятся, но некоторые пытаются чувствовать себя не находящимися там. Этого нельзя, так не бывает, это никому не позволено. Нет, мы загоним вас в это болото обратно.
Так что, с одной стороны, это все всерьез, потому что да, действительно, они как-то избивают друг друга. И это не имитация, это не то, что они там потом под столом друг друга ногой пихают – типа, ай как хорошо у нас получилось, смотри, как отлично все вышло. Нет, это настоящее унижение, это настоящая агрессия одних в отношении других. Но природа ее вот такая.
Это интересный на самом деле феномен, что в этом совершенно отсутствует население, общественное мнение. Казалось бы, апелляция идет к нему, но это совершенно никого в этой ситуации не интересует. Это внутренний разговор. Мы становимся какими-то случайными его свидетелями и, в общем, что называется, для нас это не предназначено. Казалось бы, эти извинения публичные, а на самом деле они очень адресные. Они обращены к совершенно конкретному человеку.
Вчера в те, я не знаю, 2 или 3 минуты, которые я выдержал, слушая эту рыдающую речь Ивлеевой, я все ждал какого-нибудь имени. Что она сейчас прямо скажет: «Дорогой такой-то», – не знаю, Сергей Владиленович или еще кто-нибудь. Что она наконец обратится, назовет по имени это, к кому она обращается. Не знаю, Миронова или кто у них там этим всем заведует. Или на надсмотр за этим всем технически поставлен Эрнст, и она сейчас скажет: «Дорогой Костя, милый, пожалуйста, прости». Адрес-то он на самом деле – ну, в том смысле, в котором он как-то олицетворяет собой эту власть, как-то поставлен за этим всем наблюдать, хотя находится ровно в таком же уязвимом положении, – «дорогой Константин Львович».
Вот, мне кажется, что надо бы про это помнить и как-то надо это трактовать. Потому что тогда все становится на свои места, тогда все становится понятно. Никакой загадочности в этом нет, а все становится совершенно очевидно.
О. БЫЧКОВА: Да, но не будем забывать, что Ивлеева важный человек для очень многих миллионов людей в своем поколении. Мне-то кажется, например, что мне никого не жалко в этой истории, но Ивлеева классная в действительности, и я, честно говоря, надеюсь, что как-то она, в общем, выберет правильную линию по поведения, скажу я так…
С. ПАРХОМЕНКО: Ну, пока выясняется, что не настолько классная, как вам казалось. Пока это выглядит действительно чрезвычайно жалко. Возможность у нее есть. Что называется, ничего еще не поздно. Но она этими возможностями не пользуетсяпока. Пока не воспользуется, я не поверю. Пока шаг не будет сделан, пока какое-то человеческое достоинство не будет проявлено, я буду продолжать об этих людях всех… Для меня тогда и она, и Собчак, и Киркоров будут одинаково ничтожны, одинаково слабы, жалки и трусливы прежде всего.
Я бы сказал, что трусость – это главное, чем это все описано. Причем трусость не перед какими-то великими историческими обстоятельствами. Ничего нет предосудительного в том, что человек боится войны. Ничего нет такого, в чем можно было бы упрекнуть человека, который стоит перед страшным историческим процессом, опасностью разрушения страны, гибели народа, поворота истории и так далее. В этих обстоятельствах как-то боятся не стыдно. А когда человек боится Громова, Пескова и Кириенко – это стыдно. Править свою жизнь по этим лекалам – это просто оскорблять человеческое достоинство.
Я хотел бы уйти от этой темы и перейти к смежной…
О. БЫЧКОВА: А я хотела тебя оставить рядом с этой темой, потому что у нас есть же такие прекрасные примеры правильного поведения.
С. ПАРХОМЕНКО: Нет, погоди, прости, есть еще одна вещь, которую я хотел бы здесь упомянуть. Это тоже ведь событие этой недели, хотя оно произошло дней 6 уже тому назад, довольны давно. Это приговор Михаилу Абызову, очень близкому к Медведеву человеку.
Я бы сказал, что это в чем-то похожая вещь, потому что Абызов довольно специфический человек. Я как-то, помню, когда-то много-много лет назад был издателем книжки, которую написал наш с тобой хороший знакомый и в прошлом очень хороший журналист Михаил Бергер о Чубайсе – об истории РАО «ЕЭС» и всей этой эпопее Чубайса с энергетикой. И там важнейшим персонажем этой книжки (очень подробно разбиралась вся эта история) был Абызов, который был такой, я бы сказал, ротвейлер Чубайса.
Он был человеком, который выполнял в процессе вот этой реформы российской энергетики… О которой с тех пор очень много сказано, очень много к ней претензий, очень много людей, которые считают, что это было сделано неправильно, нечестно, не так, не сяк – по-всякому. Но никто не станет отрицать, что это была громадная операция. Он в этот момент при Чубайсе выполнял такую силовую функцию. Он был человеком, который выкручивал руки партнерам, поставщикам, силой заставлял их – в частности, поставщиков угля и всякого прочего топлива, – входить в невыгодные для них контракты и так далее. И продемонстрировал недюжинную волю, менеджерскую технику, свирепость, жесткость, твердость и так далее.
Впоследствии выяснилось, что многое из того, что он тогда делал, он делал еще и в целях личного обогащения. Он непосредственно сам имел свои интересы в этой энергетической сфере. Все про это знали – ну, все, кто интересовался этой историей. Все журналисты про это писали достаточно давно. Были политики и разные другие руководители (в частности, Греф), которые публично этому возмущались и так далее. Но то, что он делал, и то, что он делал дальше, было невероятно наглым, невероятно демонстративным.
И вот эта, опять же, свирепая мера, которая ему досталась, когда он оказался совершенно разорен, когда он получил жестокий тюремный приговор… Понятно, что слова Путина, которые непосредственно по этому поводу были на последней пресс-конференции – он ровно его, конечно, имел в виду. Но все это был театр. Путин просто хотел продемонстрировать, что он непричастен к этому, хотя в действительности все это делается, конечно же, с его ведома.
Но опять, очень важная история, что это ведь конфликт не с народом. Хотя среди того, что делал Абызов, были вещи действительно вполне безнравственные с точки зрения взаимоотношений бизнеса – того, что называют ответственностью бизнеса, социальностью бизнеса и так далее. Он, например, выламывал руки разным сибирским губернаторам в регионах с суровым климатом, где, например, цены на электричество имеют очень важное значение для миллионов людей, потому что это просто означает, какая температура будет в их домах и смогут ли они нормально отапливать свое жилье или нет.
Так вот он выламывал руки этим губернаторам с тем, чтобы они повышали тарифы на электричество, потому что его собственные компании зарабатывали на этом, а в обмен на это обещал им договариваться в Москве, используя какое-то свое личное влияние на какие-то важные для этих губернаторов вещи. Например, мост в Новосибирске построить или крупную больницу. Губернатор обязан про это думать, потому что ему не все равно, что думает о нем население. Это такой рудимент, как бы остаток демократии в России – одни из последних людей, которые в какой-то мере чувствуют свою связь со своими, так сказать, избирателями. Хотя, конечно, избирают их в конечном итоге не люди, а Кремль, но, тем не менее, губернатору это важно: построить мост, построить больницу, финансировать хоккейный клуб и так далее. Абызов им обещал это за то, что они поднимут тарифы. И в конечном итоге за эти их взаимоотношения платили миллионы людей.
Это не имеет отношения к бизнесу, это не имеет отношения к капитализму, это не «невидимая рука рынка» – это, собственно, такая форма коррупции внутри путинской власти. Он делал это чрезвычайно нагло. Но его наказывают не за это. Знаете, есть такая формула: народ такой-то страны… В Соединенных Штатах это очень любят: «народ Соединенных Штатов против такого-то». Нет, это не народ Российской Федерации против Абызова в данной ситуации. Это другое начальство, другие воры и другие участники этой властной вертикали против Абызова, которые не допускают такого отношения к взаимоотношениям, к обязанностям, к попыткам выскочить (а он пытался выскочить), к тому, что называют «длинным языком». Его обвиняли – это есть прямо в материалах его дела: какие-то недостаточно вежливые фразы в отношении своего непосредственного начальства и так далее.
Опять и здесь это внутренняя история. Эта история внутри власти. Это не борьба с коррупцией, нет – это борьба коррупционеров за собственную властную монополию. Это не нужно путать. И так же ровно история с этими народными артистами – это не борьба за нравственность, это не борьба за то, чтобы народ как один человек сплотился в тяжелую годину и так далее. Ничего подобного, абсолютно нет. Это их внутренняя внутривластная история.
Вот такие вещи, мне кажется, надо уметь соединять, видеть в них какую-то общую тенденцию – она там есть. Видеть общую картину этого странного мира, ужасного мира, который они выстраивают. Эта картина есть, она вырисовывается, она понятна.
О. БЫЧКОВА: Ну а почему у Путина почти все те же самые в его этой самой – как это называется? – группе поддержки доверенные лица?
С. ПАРХОМЕНКО: Ты про выборы, что ли? Ты хочешь на выборы свернуть?
О. БЫЧКОВА: Давай, у нас пара минут до рекламы. Это тема долгого обсуждения, просто она смешная. Потому что ладно там появился новый человек, командир батальона «Спарта» Артем Жога, и там появился человек по имени Шаман – но все те же самые: Михалков, Боярский, Безруков, Гергиев, Машков…
С. ПАРХОМЕНКО: Опять плохо у них с надежными, плохо у них с рабами. Рабов у них, как выясняется, мало – вот тех, которые готовы совсем безмолвно сдавать абсолютно все и соглашаться совершенно на все. Не знаю, как в пьесах Шварца или в экранизациях пьес Шварца скорее, которые мы хорошо помним – принимать вот эти удобные для удара позы: как-то наклонился так и раздвинул здесь, чтобы было удобнее ударить. Таких людей, как выясняется, немного. Это все одни и те же люди год за годом. Прошло, между прочим, много лет с тех пор, как это происходило в прошлый раз, в 2018 году – вот опять, еще раз. А перед этим этих же самых людей мы видели в 2012 году. Выясняется, что как-то эта армия очень слабо пополняется. Ну Мизулина, теперь уже младшая, уже второе поколение мизулиных как-то заступило на эту службу. Ну Шаман этот. Ну еще можно как-то немножко поскрести, немножко найти.
Вообще я для себя придумал такой образ – он мне кажется достаточно точным: Карабас Барабас собирает свою кукольную труппу, развешивает на крючочках своих куколок, которые потом будут играть в этом его кукольным театре. Вот это, собственно, мы наблюдаем.
Если серьезно, то все-таки давайте с вами не отступать от базового понимания, которое как-то надо перед собой держать. Если хотите, выпишите на карточку и положите ее перед собой, чтобы не забывалось: «В России нет и не будет в 2024 году президентских выборов». Знаете, вот есть такая знаменитая пьеса «Троянской войны не будет» одного французского классика. Так и тут: президентских выборов не будет в 2024 году. Будет техническая процедура приведения к присяге российского населения. Обновление, так сказать, этой присяги. И все, что происходит, происходит в рамках подготовки к этой технической процедуре, а не к выборам. Ни к каким выборам никто не готовится. Никто не собирается никого ни из чего выбирать. Собираются провести техническую процедуру.
Соответственно, все, что есть на этой процедуре, является частью этой процедуры и присутствует здесь, потому что люди, которые эту процедуру реализуют, признали это необходимыми инструментами. Как в операционной: операционная сестра – немножко много разных метафор, я понимаю, но вот они мне в таком порядке приходят в голову, – операционная сестра раскладывает на подносе разные щипчики, разные ножички, разные штучки, зажимы и все остальное. Вот это то, что мы сейчас наблюдаем. Вот раскладывают их на подносе прежде, чем начать всю эту историю: здесь вот у нас будет лежать Харитонов, а здесь будет лежать человек – никак не могу запомнить его имени, – из этих «Новых людей», который украл всю свою избирательную символику… Как его зовут?
О. БЫЧКОВА: На букву Д у него какая-то фамилия.
С. ПАРХОМЕНКО: Да, Давалкин, Давалков…
О. БЫЧКОВА: Не будем стебаться на фамилией.
С. ПАРХОМЕНКО: Нет, я не стебусь, честное слово. Я не уверен в этой фамилии, поэтому не стану ее называть. В общем, человек на букву Д, который – для меня это было как-то особенно забавно видеть, – стащил всю избирательную символику, цвета, шрифты…
О. БЫЧКОВА: У Навального!
С. ПАРХОМЕНКО: Украл у Навального. Смешно. Типа, он намекает, что мы ваш Навальный теперь. Это вот тот Навальный, которого вы заслужили. У вас теперь есть я вместо Навального.
Да, вот это все эти куклы из труппы Карабаса Барабаса или инструменты для этой операции – что вам там ближе, какой образ. Ничего этого не будет. Ровно так же меня время от времени спрашивают: а к Надеждину как относиться? Да ровно так же надо относиться: вот крючочек для Надеждина. Может быть, он останется пустой и такая куколка не понадобится в этом спектакле. А может быть, решат, что такая все-таки нужна, нужен еще такой Пьеро, вот такого фасона. Артемон нужен. Или нет роли для Артемона – ну, значит, тогда не надо, пускай остается пустой крючок.
Так что здесь нет никаких новостей, никаких сложностей для понимания. Все очень понятно. Понятно, как дальше к этому относиться, и понятно, как дальше себя вести.
О. БЫЧКОВА: Ладно, у нас есть еще несколько важных тем, а перед ними есть еще небольшая, но важная реклама. И поэтому сейчас посмотрите, что вы могли случайно пропустить у нас на «Живом гвозде», потом я быстро расскажу про одну интересную книжку, а потом продолжим наше «Особое мнение».
РЕКЛАМА.
О. БЫЧКОВА: Вот эту книжку, о которой я сейчас хочу тоже, как обычно, рассказать, мы уже, кажется, рекламировали в этих эфирах, и она уже продавалась, может быть, если я ничего не путаю, на сайте shop.diletant.media. Или это было что-то другое этого же прекрасного автора. Но, тем не менее, сегодня снова предлагается на сайте «Эхо», снова там появилась, снова с печатью «Эха» книга Генри Киссинджера «Мировой порядок». Лауреат Нобелевской премии, бывший госсекретарь США пишет о том, почему международная политическая система нуждается в реконструкции. В общем, я вам скажу, что по нынешним ценам 1.500 рублей за большую, красивую, толстую, полезную, важную книжку, да еще и на русском языке, между прочим – в общем, это вполне себе адекватная цена. Поэтому shop.diletant.media – это сайт, где вы можете все это найти, заказать, купить, приобрести, подарить, читать и так далее.
Продолжая тему Алексея Навального, у которого один из кандидатов украл колористическую гамму и все оформление вот этого предвыборного мерча. Тем не менее, это уже не так смешно, как то, что Алексей Навальный нашелся в одном из самых ужасных мест российского ГУЛАГа, ну и, в общем, в одном из самых суровых мест земного шара даже, скажем без стеснения.
С. ПАРХОМЕНКО: Да, несомненно. Люди, которые там бывали, в один голос говорят, что главная мысль, которая возникает у человека, который приезжает туда – это что здесь не должны жить люди. Я бывал тоже в нескольких таких местах – не таких страшных, но мне это чувство знакомо. Вот ты приезжаешь куда-то и думаешь: боже мой, зачем здесь люди проводят свою жизнь? Некоторые всю жизнь, просто там живут. Не должно быть здесь людей. Действительно, это адский климат, это совершенно невыносимые во многих других отношениях условия. Например, знаменитые всякие насекомые, комары и мошки, которые буквально сводят с ума человека круглые сутки в то время, когда он не испытывает действия мороза, 40- или 50-градусного, что в тех местах довольно обычная вещь.
Это место специально, чтобы мучить людей. И совершенно неслучайно там две колонии. Одна – та, в которой оказался Алексей Навальный, колония № 3 для особо тяжелых преступников, а другая – совсем страшная колония № 18 для тех, кто получает пожизненное заключение. И мне кажется, что тот факт, что именно это место выбрали для Навального, связано еще и с этим: его в любой момент могут переместить, буквально перевести через эти несколько сот метров из одной колонии в другую, и он окажется в совсем нечеловеческих условиях в этой колонии для пожизненников. И опять же, мы этого еще не узнаем достаточно долго. Это еще можно долго скрывать.
Но, конечно, события этой недели заключаются в том, что Алексей Навальный жив. Что было, давайте теперь это скажем, совершенно неочевидно на протяжении 19 дней, пока мы все были в полном неведении относительно того, где он находится и что с ним происходит.
И мы, кстати, до сих пор этого не знаем в точности. Мы не знаем, почему он был в Москве и что с ним там происходило. Мы не знаем, каким следственным действиям он подвергался, что с ним происходило на этих пересылках, в каких условиях, собственно, его везли много дней по чрезвычайно хитрому и сложному маршруту через Екатеринбург, Киров и Воркуту. Он не рассказал нам про это в том единственном пока сообщении, которое он передал через адвокатов. Там, так сказать, демонстрация какой-то его духовной крепости и мужественности, какого-то совершенного поразительного самообладания и характера, он еще и умудряется шутить по всему этому поводу, но подробностей там нет. Когда-нибудь мы узнаем и эти подробности тоже.
Алексей Навальный находится в полной власти своих палачей. Они могут делать с ним что хотят и, по всей видимости, и делают что хотят. Но он продолжает демонстрировать нам свою твердость. Смысл этого очень простой: окончательно удалить его из нашей с вами жизни. Их сейчас интересует даже не столько жизнь Навального, сколько наша с вами. Мы с вами будем продолжать помнить о Навальном, знать о Навальном, слушать о том, что говорит Навальный.
Мне вот довелось 2 дня подряд участвовать в разговорах на французском телевидении по этому поводу. Я просто видел то впечатление, которое произвел этот его твит – хотя понятно, что он не сам это писал, он передал это через адвокатов, надиктовал адвокатам, – как люди это воспринимают там, что называется, за пределами России. Воспринимают с удивлением, восхищением, как какой-то давно забытый, давно невиданный феномен человеческого мужества и человеческого достоинства. Само по себе это политический фактор. Само по себе это производит впечатление. Потому что это возвращает к разговорам о России, к разговорам о российском тоталитарном строе, о российском диктаторе, о том, что наделал российский диктатор, о том, как надо к этому относиться, о том, как надо этому сопротивляться.
Понятно, что вся задача и российской дипломатии – остатков ее вот этих, того, во что превратилась российская дипломатия во главе с Лавровым, – и остатков российской внешней политики, и остатков российского экономического диктата… Россия пытается продолжать диктовать миру свою политическую волю, используя экономические инструменты – газ, нефть и прочее. Это получается все хуже и хуже, все меньше и меньше. Она сама попадает во все большую и большую зависимость.
Иногда это принимает опять какие-то комедийные, какие-то жалкие формы. Кто видел разговор Путина с Лукашенко, где Путин выпрашивает у Лукашенко яйца – понятно, что это все неискренне, понятно, что это все у них такой юмор. Но он стал вот таким. Это тоже имеет значение: они теперь вот так вынуждены шутить, вот на эти темы. И в этих их анекдотах, в этих их, так сказать, смешных сценках, которые они разыгрывают, роли распределились вот так. Путину досталась роль жалкого выпрашивателя яиц у Лукашенки.
Так вот к этому всему миру надо как-то относиться. И тут он видит Навального, историю с Навальным. И хотя это совершенно частная история одного конкретного человека, что-то щелкает и встает на свое место. И люди говорят: «Подождите, это же вот что. Это же вот эти страшные люди, которые вот так мучают людей».
Это звучит, может быть, опять-таки, как-то неполиткорректно, но иногда – так устроен человек, что же делать, так устроена человеческая психика, – иногда это производит более быстрое и более точное впечатление, чем даже сообщения о каких-то чудовищных военных преступлениях. Люди постепенно привыкают к жестокости и преступности войны. Ну да, на войне бомбят как-то, ну да, на войне погибают, война – это вот такое ужасное. А тут вдруг происходит вот эта маленькая деталь, и люди, которые смотрят на это со стороны, вздрагивают и говорят: «Ну да, это, в общем, что-то совершенно отдельное».
Так что Навальный продолжает этим играть свою роль. Он не зря говорит о том, что у меня сейчас вот такая работа. Да, его работа такая. И когда вы спрашиваете, зачем он вернулся, не проще ли ему, не безопаснее ли ему, не легче ли ему было продолжать сидеть где-то за границей – ну конечно, и проще, и безопаснее, и легче. Но вот эту работу он не мог бы сделать. А сейчас он ее делает из Харпа.
Я вот это видел своими глазами – как происходит эта работа, как она дает свой эффект, как рождается этот политический результат. И те, кто смеялись, например, или с каким-то таким пренебрежением относились к прошлогодней истории с «Оскаром», который был присужден фильму о Навальном, должны понимать, что это тоже была работа, которую делал Навальный и его коллеги: добивались этого «Оскара», добились и сделали. Это очень сложно. Это, может быть, самая сложная пиаровская операция, существующая на земле. Вот они ее реализовали. Но так уж вышло, так устроена эта голливудская индустрия и так далее. Так вот эта работа была за этим. Потому что это возможность огромному количеству людей, которые считают, что это происходит где-то далеко, что это все неважно, не имеет значения, я ничего про это не знаю, мне скучно про это читать и так далее – вдруг они тоже оказываются зрителями, читателями, людьми, которые думают об этом. О том, что где-то в далекой России происходит вот такое.
А теперь вот там происходит Харп. Вот теперь Алексей Навальный будет работать узником Харпа на протяжении какого-то времени. И мы будем этому всему свидетелями – этой его работы, этого его страшного труда, который он для себя выбрал. Вот, по-моему, как нужно к этому относиться и с этим идти в новый год, зная, что один из нас работает вот так, на этой работе находится. Он там не сидит, он не ждет какой-то другой жизни. Вот это очень важно понимать, что ситуация Навального не такова, что ему надо сколько-то там продержаться, потому что дальше, потом когда-нибудь начнется какая-то другая политическая жизнь. Это и есть его политическая жизнь. Это политическая работа, которую он делает сейчас.
О. БЫЧКОВА: Давай успеем ответить людям, которые просят поговорить о событиях этой недели в Украине. Потому что там, с одной стороны, русский военный корабль пошел, судя по всему, по известному адресу; с другой стороны, Шойгу докладывает своим – не знаю даже, как это сказать, – банде своей, что удалось в этом году не допустить украинское контрнаступление. И поспорить с этим достаточно сложно. В общем, есть там о чем поговорить. Слушатели и зрители тоже просят все это прокомментировать.
С. ПАРХОМЕНКО: Ну, я начну с Шойгу как с самого простого. Действительно, выстраивается некоторая такая уже… Теперь выясняется, что это не случайные отдельные события, а это некоторая такая цепь. И я думаю, что в этом много еще и украинского замысла. Во время этой войны есть несколько населенных пунктов, сыгравших абсолютно непропорциональную роль. И понятно, что это такой метод: концентрировать огромное количество российских сил на, в общем, вполне ничтожном участке, не имеющем стратегического значения, и тем сдерживать активность российской армии на гораздо большем участке фронта и просто провоцировать колоссальные потери, огромные расходы вооружений.
Когда мы говорим, например, что российская и украинская армия действуют в условиях очень серьезного перекоса в снабжении… В российской армии снарядов много – тоже, как мы знаем, часто не хватает, но, тем не менее, гораздо больше, чем у украинской, – а Украина очень страдает от снарядного голода. Вот часть борьбы с этим, важный способ уравнять эти шансы – это заставить российскую армию бессмысленно выстрелить на вот этих участках, превращая в пыль эти населенные пункты.
Конечно, каждый из них по-своему жалко, в каждом из них когда-то жили люди. Есть немало людей, если вдуматься, для которых эти названия значат что-то очень важное, которые представляют себе свой собственный дом, свой собственный сад, не знаю, колодец, из которого они добывали воду, и вид из собственного окна. Когда им говорят «Бахмут», или когда им говорят «Авдеевка», или когда им говорят про Марьинку, они что-то определенное вспоминают.
Но надо сказать, что Мариуполь сыграл в свое время такую роль, как ни страшно это говорить, тоже. Он, конечно, гораздо больше, и гораздо больше людей там пострадало, но, в общем, суть была тоже в значительной мере именно такова: это был способ сковать, истребить и обратить в пыль значительное количество российских сил. Так что я бы сказал, что вот так надо описывать происходящее сегодня на украинском фронте.
Что касается наступления, ну да, Украина сражается тем, чем у нее есть сражаться. И люди, которые думают сегодня о том, что хорошо бы, чтобы Украина имела побольше каких-то успехов, больше продвижений и так далее – это люди, которые должны задуматься о том, а что они сами для этого сделали. Люди, которые распоряжаются поставками, люди, которые распоряжаются производством разного рода вооружений, боеприпасов и прочего снаряжения для украинской армии – они несут за это свою часть ответственности.
Конечно, та логика, которую время от времени приходится слышать – что нет, вы сначала продемонстрируйте что-нибудь, а потом мы вам, может быть, что-нибудь дадим, – как это ни ужасно звучит, но это ровно старый детский анекдот про Деда Мороза, который говорит окружающим его несчастным голодным и больным детям: «Нет, дети, подарочки только тем, кто хорошо кушает». Вот это совершенно это самая логика. Это ровно этот же самый какой-то слом в мозгах, который демонстрируют западные политики время от времени.
К счастью, не все, и, к счастью, не всегда это побеждает. Мы видим разницу между позицией Европы и позицией Соединенных Штатов уже сейчас. В Штатах ситуация гораздо более сложная внутриполитически. Там происходит реальная очень ожесточенная борьба за контроль над президентским креслом – она, собственно, уже началась, – и над парламентом, Конгрессом. Так что там все очень сложно, и мы, собственно, будем смотреть за этим на протяжении всего следующего года.
Что касается конкретного эпизода с этим самым десантным кораблем, то самое интересное, конечно, не то, что произошло, а то, где произошло. Посмотрите на карту и посмотрите, где Феодосия. Феодосия далеко от тех частей Крыма, которые подвергались атакам, далеко от Севастополя. Это юго-восточный угол Крыма. Это, собственно, дальний край, дальний угол Крыма, куда постепенно откатывает, оттаскивает свои силы российская армия и российский флот, стремясь спрятаться от украинских атак.
Спрятаться, как мы видим, они не могут. Десантный корабль этот важен не сам по себе, а важен прежде всего потому, что это был важный инструмент, важное средство транспортировки вооружений и боеприпасов. И не зря этот колоссальный взрыв там произошел. Действительно, как-то по логике мне кажется, что… Многие говорят о том, что там этот корабль был набит дронами. Но мне кажется, это немножко странно, потому что вряд ли эти дроны прямо сразу с подвешенным к ним боеприпасом, со взрывчаткой. Мне кажется, это все-таки отдельно транспортируется. Или, может быть, российским снабжением заведуют уже какие-то совсем конченые идиоты, что они везут прямо снаряженные дроны. Ну, теоретически возможно, конечно, и такое, но вряд ли. Я думаю, что там были какие-то другие типы боеприпасов. Они явно там были, потому что детонация громадная.
Важно, что это резервный способ транспортировки на случай выхода из строя Керченского моста. Собственно, вся стратегия строится на этом: «У нас есть мост, – говорят армейские российские командующие. – Пока есть мост, мы можем все это туда-сюда возить. Если вдруг с мостом что, будем возить вот этими десантными кораблями. Они большие, вместительные. Ходить, в сущности, недалеко, до Новороссийска. Так что как-нибудь превратим их в паром и будем вот таким способом туда-сюда таскать».
Паром не работает, как выясняется. Во всяком случае, он до такой степени уязвим. Реакция свирепая и, опять-таки, озверелая на это – что наказать нужно тех, кто рассказал про это. Вот это главные, так сказать, враги и злодеи, что они посмели это сфотографировать или снять на видео, посмели это выставить публично, посмели показать. Выдумываются какие-то безумные аргументы, что это помощь украинской разведке, которая таким способом узнает о результатах своих ударов.
А то украинские силы не знают о результатах своих ударов. А то они не видят, куда они попали, куда они не попали. Это, знаете, не тот случай, когда пушка стреляет куда-то там в лес, и должен сидеть человек на высоком дереве рядом и, как в кино, по телефону говорить: «Перелет… Недолет…». А то артиллеристу не видно, куда снаряд упал. Это все-таки немножко другая история. Как-то совсем уж очевидно, попали или не попали, утопили или не утопили.
Но весь гнев обращается на тех, кто посмел рассказать. Потому что, опять же, а вдруг начальство как-то оценит произошедшее. Так ведь можно врать и говорить, что ничего страшного, он получил повреждения, все будет в порядке, мы все починим, ваше благородие. А тут выясняется, что нет, не почините.
Вот что касается Украины. Есть последняя тема на последние 5 минут, которую я очень хотел бы затронуть, потому что она касается очень дорогого мне и важного мне человека по имени Сергей Петров. Это человек, которого я очень уважаю много лет, потому что он был и остается, несомненно, таким примером мужества, честности и достоинства. Много раз слово «достоинство» мне пришлось использовать в этом сегодняшнем эфире. Вот уж действительно человек, который стоит совсем-совсем на противоположном конце, не знаю, чего хотите – весов или этой вот шкалы. Совсем на противоположном конце шкалы с Киркоровым и Ивлеевой.
Это Сергей Петров, один из мощнейших российских предпринимателей, создавший с нуля, на голом месте громадную коммерческую империю – этот самый «Рольф». Причем, опять же, это один из самых сложных бизнесов, логистически чрезвычайно изощренный, когда громадное количество поставщиков, огромное количество точек контакта с потребителем, то есть вот этих салонов. В последнее время они вынуждены были, насколько я знаю, развернуть очень активную деятельность в области вторичного автомобильного рынка. Они собирали подержанные автомобили, приводили их в порядок и продавали. Это была огромная часть вообще автомобильной жизни России.
У Сергея Петрова есть очень интересное прошлое. Он военный летчик и первые его, так сказать, политические взаимоотношения со властью случились еще в 80-е годы, когда он оказался таким военным диссидентом и оказался в группе людей, которые пытались что-то такое понять в том, как устроена советская власть, как устроена идеология. За это на них накинулось КГБ, за это их выгнали из армии, за это они как-то пострадали, их долго преследовали. Но когда времена изменились и Советский Союз рухнул, оказалось, что именно этот человек важен и полезен для страны. Не те, кто за ним гонялись тогда, в 80-е годы, а вот наоборот он. И он со смехом рассказывал про то, как он тех самых людей, которые его выгоняли из армии и которые ему крутили пальцем у виска и говорили: «Куда ты ввязался, зачем тебе это надо? Дурак, куда ты лезешь?», – он потом этих людей нанимал на какие-то ничтожные должности в свою компанию: охранниками или не знаю кем еще. Это все, на что они сгодились.
Но кроме того, это человек, который на протяжении очень многих лет свой бизнес, свои заработки употребляет на всякие важные дела. Кто знает, что делал Дмитрий Борисович Зимин? Многие знают. Но гораздо меньше людей знает о том, что Петров очень активно участвует все эти годы в этой работе. Участвует, так сказать, головой, идеями и деньгами. Огромное количество проектов им поддержано, огромное количество всяких гражданских инициатив и всяких образовательных программ, издательских программ – чего только там нет. Все это они как-то делали вдвоем.
За это сегодня Петров поплатился. Его предупреждали много лет о том, что у него отнимут бизнес, сломают бизнес, будут пытаться разорить его, наказать его и так далее. Вот теперь это произошло на наших глазах. На этой неделе его бизнес разграблен.
Понятно, что нашлись немедленно люди, которые попытались этим воспользоваться. Во главе этого бизнеса сейчас, так сказать, на передержку его получили прямые конкуренты, как я понимаю, из компании «Авилон» – очень специального автомобильного бизнеса, очень тесно связанного с властью, очень тесно связанного с силовиками. Они как раз известны тем, что они бесконечно поставляли свои автомобили в обмен на всякую «крышу», грубо говоря – назовем это так, – в обмен на «крышу» поставляли и в структуры ФСБ, и так далее. Сегодня они участвуют в этом. Они бенефициары этого разграбления.
А мы с вами видим, как человеческое достоинство в этой ситуации все равно выглядит красивым, и этот человек является тем, кем мы должны, несомненно, восхищаться и кому мы должны быть благодарны. Слава богу, что он жив, здоров и на свободе, между прочим, находится за пределами России.
О. БЫЧКОВА: Да, и очень хочется пожелать, конечно, ему и его семье, чтобы все было у них хорошо и чтобы они еще увидели его.
С. ПАРХОМЕНКО: И они еще посражаются, несомненно. Мы как-то будем много слышать еще про Сергея Петрова, его усилия, его работу, его проекты, его активность и то, как достойно он себя ведет. Я в этом нисколько не сомневаюсь. Может быть, самое страшное он пережил в 80-е годы еще, и тут как-нибудь справится.
О. БЫЧКОВА: Все, давай не уходи дальше в эту сторону. К сожалению, время наше всё и даже больше. Спасибо большое! До встречи, счастливо, пока!
С. ПАРХОМЕНКО: Счастливо, пока!