«Особое мнение» Сергея Пархоменко

Ольга Бычковажурналист

Сергей Пархоменкожурналист, политический обозреватель

У нас есть многолетний теперь уже опыт наблюдения за Пригожиным и за тем, что ему нужно. Ему нужно много денег, ему нужно влияние в криминальном мире и ему нужно косвенное, тайное, скрытное влияние на политические круги. Никакого открытого управления чем-либо, которое чревато ответственностью…

Подписаться на «Живой гвоздь»

Поддержать канал «Живой гвоздь»

О. БЫЧКОВА: Добрый вечер, добрый день. Это «Особое мнение» на «Живом гвозде». С вами Ольга Бычкова. С особым мнением Сергей Пархоменко. Привет тебе! 

С. ПАРХОМЕНКО: Привет-привет! Очень рад быть в эфире и очень рад тебя видеть. Привет! 

О. БЫЧКОВА: Я напомню как обычно, что у нас есть тут разные способы связи с нашими зрителями и слушателями и, в частности, чат трансляции в Ютюбе. Вот у меня все это открыто, я все время за этим внимательно слежу. Есть еще «Пархомбюро», Телеграм-канал Сергея Пархоменко. Тоже будем подглядывать туда одним глазом. 

Но начать я хотела, конечно, со всей этой истории с вагнеровским мятежом. Сегодня появилось сразу несколько публикаций, где говорится о том, что он был не так одинок якобы в своих вот этих устремлениях. И, например, написала The New York Times, что генерал Суровикин был в курсе этих планов и тоже, в общем, по их там каким-то разведданным американским, будто бы тоже разделял идею, что нужно поменять российское военное руководство. Не кажется ли тебе, что если в этих рассуждениях есть хотя бы какая-то доля истины, то это, в общем, объясняет ту реакцию кремлевскую, путинскую, московскую, которая выглядела чрезмерной? 

Но если действительно существует такое недовольство среди военных и эти военные готовы были поддержать Пригожина, то, в общем, нет дыма без огня. Кремль, конечно, уже опроверг эти все публикации про Суровикина, но осадочек все равно у нас остается. 

С. ПАРХОМЕНКО: Да, это не первый раз, когда в течение последних трех дней появляются такие сообщения. Причем они появляются обычно со ссылкой на разные западные разведки, прежде всего на американскую разведку. Я бы здесь хотел сказать две вещи. Ну, с одной стороны, с тех пор, как натовская разведка и, в частности, американская заранее поняла – я намеренно не использую слова типа «предугадала» или что-нибудь вроде этого, нет – поняла, установила что Путин собирается начать войну в Украине. И это было довольно сильно заранее, в октябре еще 2021 года. И есть очень подробные такие, в свою очередь, расследования и изложения того, как это происходило, как они это как-то осознавали и как они потом с этими данными обращались. 

В общем, они продемонстрировали свой, я бы сказал, высокий профессионализм и свои широкие возможности. С тех пор к тому, что говорит американская разведка и натовская разведка (относительно в особенности российской армии), надо относиться серьезно. И я к этому отношусь серьезно. 

Но я бы обратил внимание вот на что – что во всех этих сообщениях речь идет о том, что так указывают источники этих изданий. Ну вот, в частности, The Wall Street Journal про это пишет, The Washington Post про это пишет, The New York Times про это пишет. Хорошие издания, серьезные, профессиональные, ответственные и понимающие, что они делают. И они сами очень осторожны. И они говорят: это на основании анализов этой разведки. Не на основании данных, не на основании утечек. Они тоже употребляют это слово. И это очень большая разница. Они пишут, согласно анализу такой-то разведки или таких-то специалистов разведки происходит то-то и то-то. 

Анализ – вещь хорошая. Но анализ и у нас есть. И, в общем, надо констатировать, что в этом анализе мы недалеко ушли друг от друга. Тот факт, что в армии есть существенное количество людей, которые остро недовольны той политикой и той линией, которую ведет нынешнее руководство российского Министерства обороны и вообще российская армия, имея в виду и министра обороны, и начальника Генерального штаба, и огромное количество разных близких к ним людей, так это мы и сами видим и отлично знаем. 

И мы видим перестановки, и мы видим отставки людей типа Мизинцева, и мы видим заявления людей типа Суровикина, и мы видим разные странные шаги типа утверждения Суровикина в качестве посредника (помните, была такая история между ЧВК «Вагнер» и руководством Министерства обороны), и мы видим множество людей, которые пишут про это, начиная, я не знаю, с какого-нибудь Стрелков и кончая всеми этими, ну, не всеми, но многими из этих бесчисленных так называемых «военкоров». 

Мы видим, что недовольных очень много. И анализируя это, мы можем с высокой степенью достоверности предположить, как это делает, по всей видимости, и американская, и натовская разведка и как об этом сообщают нам солидные издания типа The Wall Street Journal, The New York Times, The Washington Post и так далее, мы можем с высокой степенью предположить, что у Пригожина были сочувствующие. И, соответственно, мы можем с высокой степенью достоверности предположить, что он рассчитывал на то, что это сочувствие во что-нибудь выразится в тот момент, когда он начнет предпринимать какие-то активные действия. И было бы странно, если бы это было не так. 

И весь наш анализ сводился к тому, что у Пригожина ровно ноль шансов добиться какого-то успеха в этом своем мятеже, если он останется один. А если окажется, что вся эта штука нарастает, как снежный ком, по мере того как этот ком катится по России, тогда появляются разнообразные шансы и появляются всякие дополнительные возможности. И тогда вероятность его, так сказать, успеха… Я не знаю, вообще, тут сложно такие слова употреблять, как «успех». Это все катастрофа, что так, что сяк, потому что это действительно некое приближение гражданской войны, а в гражданской войне все ужасно, что на одну сторону, что на другую. Так вот, тогда это все менялось. 

Так что большое спасибо за этот анализ, но этот анализ есть у нас у самих. Что касается данных, то данных нам никто не показывает. И у нас нет никаких прямых свидетельств, надо сказать, не только этого, того, что вот, скажем, Суровикин знал заранее, Суровикин поддерживал и так далее, у нас нет никаких данных и о более, я бы сказал, общепринятых вещах. Например, о роли Лукашенко, о которой много пишут те же самые теперь уже и западные издания и тоже говорят, что согласно анализу разведки… Вот я читаю, скажем, то изложение, которое опубликовало «Агентство». «Агентство» – это, вы знаете, один из проектов Романа Баданина и его команды. 

Вот они пишут, что заговор, скорее всего, закончился бы вооруженным противостоянием в Москве, если бы президент Белоруссии Александр Лукашенко не предложил посредничество. И все это сотрудники Романа Баданина говорят не от своего имени, а пишут «согласно анализу западной разведки». 

Вот на самом деле тоже хорошо бы про это помнить, что у нас нет никаких оснований считать, что все то, что нам рассказывает Александр Лукашенко, или все то, что нам рассказывают об Александре Лукашенко, например, устами Пескова или даже устами Путина, что это все соответствует какой-нибудь действительности. 

О. БЫЧКОВА: Даже если просто читать то, что рассказывает Александр Лукашенко, то там просто каждую секунду видишь 10 тысяч одних курьеров. Какие-то совершенно концы с концами не сходящиеся даже внутри этого текста.

С. ПАРХОМЕНКО: Ну, конечно. 10 тысяч одних курьеров и 20 тысяч бесконечных противоречий самому себе внутри этого всего. 

О. БЫЧКОВА: Абсолютно. 

С. ПАРХОМЕНКО: И все это, конечно, в стиле «сейчас я вам покажу…». Все уже, конечно, вспомнили про этот мем. Шутки шутками, но он же действительно это говорил. Он же действительно говорил: «Я вам сейчас покажу, как с четырех сторон, вот сейчас по карте…». И заканчивал это фразой: «Хорошо, что первые начали». Ну у нас что, нет этого опыта выслушивания этих его слов? Ну и вообще в целом Александр Григорьевич Лукашенко – честнейший человек, как известно, который никогда в жизни никого не обманул. 

О. БЫЧКОВА: Абсолютно.

С. ПАРХОМЕНКО: Каждое его слово совершенно на вес золота, потому что совершенно в точности соответствует действительности. И поэтому каждому его слову мы должны доверять. 

Тем временем нет никаких следов на сегодня перехода на территорию Белоруссии каких-нибудь вагнеровских частей. Ну их нет. Есть сообщения о том, что, кажется, в одной из областей, не помню, кажется, в Витебской области, в общем где-то… 

О. БЫЧКОВА: Строят какой-то лагерь.

С. ПАРХОМЕНКО: Да. По белорусским меркам, где-то довольно вдалеке от Минска строят какой-то лагерь. Мало ли какой и для чего лагерь они строят. Но пока, во всяком случае, нет никаких оснований предполагать, что кто-нибудь куда-нибудь переместился. И надо сказать, что в отличие от того, что происходит внутри головы Суровикина или что происходит внутри головы того же Пригожина, это просто видно из космоса. Переход какого угодно контингента… Давайте с вами вспомним, что для того, чтобы как-то перевести, не знаю, 30 человек, нужен грузовик. Вот сколько народу влезает в кузов самой, я бы сказал, плотной посадкой? Сколько нужно для того, чтобы перевезти тысячу человек? Разделите и умножьте сами. 

Вот теперь уже считается почти консенсусом, хотя опять нет на эту тему никаких данных, но есть разного рода косвенные вычисления, что общее количество людей, которые принимали участие вот в этом вот, собственно, пригожинском мятеже, составляет более или менее восемь тысяч человек. Не 25 тысяч. 

Опять, мы прожили с этой цифрой 25 тысяч несколько дней, почему-то слушая, как ее бесконечно употребляет в качестве подтвержденной огромное количество самых разных людей, включая вполне уважаемые, вполне как-то обычно отвечающие за свои слова источники. У этой цифры 25 тысяч не было никакого основания, кроме того, что ее произнес сам Пригожин. 

Окей, никто уже не говорит про 25 тысяч. Восемь. Умножайте и делите на 30 и поймете, сколько нужно, чтоб перевести такого порядка контингенты и разместить их, сколько народу живет в одной палатке или там, не знаю, в одном вагончике, в чем там они поселяют их в этих лагерях, какой там, так сказать тип жилья у них. Это все просто видно. Это спрятать нельзя. Это совершенно очевидная вещь. Нету этого. Ничего этого нет. Даже лично про самого Пригожина. Вроде самолет слетал туда, потом слетал обратно, потом опять слетал туда. 

В общем, короче говоря, нет ничего, что заставляло бы нас думать, что версия о том, что вот Лукашенко это все развел руками, соответствует какой-нибудь действительности. Мы понимаем, что им это почему-то выгодно. Именно поэтому они это так, как это называется, форсят, так продвигают эту версию. Один говорит, другой вроде подтверждает, пресс-служба кивает головой и соглашается. И там, и тут все эти бесконечные пропагандисты тоже как-то на этом тоже настаивают, ну или не настаивают, а как-то берут за само собой разумеющееся. Ну как, Лукашенко ж сказал – значит, так оно в действительности и было. Это им зачем-то нужно. 

Им надо продемонстрировать, что у этого всего был какой-то посредник и этот посредник – большой начальник. А какие есть большие начальники в распоряжении у Путина? Вот кого формально он мог бы попросить быть, что называется, фронтменом этих переговоров, если ему не хочется, чтобы кто-то узнал, какой ценой, путем каких переговоров и при помощи каких людей… 

Это важно. Люди, которые разрешили реально этот кризис, люди, которые доказали Пригожину, что ему не надо идти дальше, – это люди, которые оказали Путину очень большую услугу, и это люди, с которыми надо что-то делать. Либо нужно уважать, так сказать, их вклад и быть благодарным им за ту помощь, которую они оказали, либо вот по правилам, так сказать, этого сообщества и этого общежития, которые мы знаем, надо таких людей убивать, потому что нельзя сохранять таких людей, которым лично диктатор чем-то очень сильно обязан. 

Итак, кто могли бы быть люди, которые прикроют это? Потому что рассказывать, как было на самом деле, нельзя вот повыше только что мною изложенным причинам. Надо, чтобы кто-то прикрывал. Кто вот эти? Кто? Асад? Ну, я не знаю, может быть, можно было бы попытаться как-то включить в это во все Эрдогана, который лезет без мыла во все эти дела и все время предлагает себя в качестве посредника и так далее. Но это, наверное, имело бы какие-то серьезные последствия. Или кого? Вот этих африканских президентов, которые туда-сюда ездят? Может, Си Цзиньпина попросить? 

Ну вот есть карманный президент. У Путина же ведь не много осталось карманных президентов – ровно один. Ровно один, которым он может крутить и вертеть как угодно. Ровно один, у которого, что называется, не спрашивают. Ровно один, который пойдет и исполнит, что ему скажут. Скажут голым выйти – выйдет голым, скажут при этом как-то размахивать ушами – будет размахивать ушами, скажут при этом засунуть два больших пальца себе в рот – засунет.

Сделает все что угодно, потому что абсолютно на протяжении уже многих лет, а особенно с 2020 года, с тех пор как он усидел только потому, что Путин заплатил его силовикам и его армии за то, чтобы они продолжали поддерживать этого обмылка, вот он находится, так сказать, на веревочке. Даже не на поводке – на веревочке. Поэтому с ним можно все что угодно. Поэтому да, вот его назначим посредником, мнимым посредником. 

Это что касается всей этой истории. Мне кажется, что просто надо это помнить, что не надо из этого исходить как из реальности, не надо к этому относиться серьезно. Надо продолжать искать какие-то реальные, похожие действительно на правду вещи. То, что рассказывает Лукашенко, на правду не похоже ни в каком смысле, доверять этому не нужно. 

Но я бы хотел здесь вернуться немножко назад. Я бы хотел вернуться здесь все-таки к, по существу, одному из важнейших вопросов, которые в результате этих событий двухдневных остались: почему это таким образом кончилось? Потому что, ну да, мы слышим бесконечно на разные лады этот один и тот же вопрос, что подождите, вы этот мятеж считаете успешным или неуспешным? Вы доверяете Путину, который говорит, что он всех сплотил, всех собрал, поставил в ружье, все как один человек из последних сил до последней капли крови как-то исполнили свой долг и все было совершенно изумительно? Вам это кажется правдоподобным? Нет, совсем нет. Мы про это, может быть, чуть позже еще поговорим. 

Тогда что? А тогда чем вы объясняете, что этот мятеж, у которого, по-вашему, все было хорошо, раз никто, так сказать, не смог ему оказать такого противостояния слаженного, так чего ж тогда все рассосалось, а что тогда случилось? 

Ну вот позвольте я все-таки выскажу на этот счет свое мнение. Вы можете с ним делать что угодно, но мое объяснение, которое я для себя, так сказать, выработал за эти дни… Можете себе вообразить, что я как-то неотступно про это думал. Мне как человеку, который разглядывает российскую политику и раздумывает о российской политике, важно все-таки сказать себе: «О, я понимаю, что это было». Невозможно долго жить с ощущением как-то «я в недоумении и в отчаянии, не понимаю, что это». Нет, я понимаю. Я думаю, что основа, так сказать, ключ к пониманию этого всего заключается в разнице между двумя понятиями: «государственный переворот» и «военный мятеж». 

Это был военный мятеж. Это, так сказать, драка одной группировки военных с другой группировкой военных. Дальше мы можем разбирать разные подробности, почему именно, кто какой позиции придерживался, кто хочет войны, кто не хочет войны, кто врет, что он не хочет войны, а на самом деле хочет и так далее. 

Но мы совершенно твердо можем сказать, есть две враждующие военные группировки. Это абсолютно точно. Они за несколько месяцев довели себя до совершенно истерической стадии этого скандала. Они истошно орали друг на друга, просто одна половина орала сама, своим собственным ртом, а другая при помощи всяких других, так сказать, посредников и всяких прочих. 

И при помощи действий, которые они совершали. У второй стороны все-таки, я имею в виду Министерство обороны, у них была возможность не одними словами обходиться. Они могли издавать приказы, они могли требовать подписания контрактов, они могли манипулировать поставками вооружений, топлива, боеприпасов и прочего, и прочего, они могли пытаться каким-то образом влиять на финансирование (а финансирование очень важно). Поэтому они как-то делали, а Пригожин в основном разговаривал, но, так или иначе, довели себя до чудовищной совершенно свары. 

И смысл всего, что происходило, как ни назови это, хоть путчем назови, хоть мятежом назови, хоть восстанием назови, хоть чем угодно, это попытка одной военной группировки справиться с другой, устранить ее, унизить ее, а может быть, как-то просто добиться ее отставки, а может быть, захватить ее в заложники или еще что-нибудь. Но в любом случае все это остается внутри этих взаимоотношений. И у этого нет никаких больших, широких, долгосрочных политических амбиций, установок и задач, которые находятся за пределами вот этого военного, прости господи, сообщества, вот этой, так сказать, военной среды, этого террариума, в котором они все находятся. 

И вдруг оказывается, что, с одной стороны, к этим мятежникам никто особенно не присоединяется. Это плохая новость. Они по-прежнему, мы это видели, остаются одни. Никто, ни регулярная армия, ни какие-то части там прочих силовых ведомств, не знаю, полиции, Росгвардии и еще чего угодно другого, ни даже уголовники… 

Я думаю, что у Пригожина был серьезный расчет на, так сказать, криминальный мир, в котором он пользуется очень большим весом после того периода, когда он на протяжении нескольких месяцев оставался монополистом вот этого совершенно поразительного процесса вынимания людей из тюрем, несмотря на их приговоры, суды и все остальное. С тех пор, конечно, он сделался королем криминального мира. Но даже уголовники его не поддержали. 

Значит, это плохая новость – никто не присоединяется. Но есть хорошая новость – никто и не сопротивляется. Выяснилось, что резервов никаких нет, все на фронте, перебросить их ниоткуда не могут, авиация действует очень скованно, потому что они перемешаны с гражданскими и передвигаются в вот таком смешанном порядке, местное население не пытается лечь на дороге под гусеницами этих танков и под колесами этих грузовиков и сказать: «Нет-нет, только через наш труп, не пустим», местные администрации тоже ничего особенного выдвинуть не могут. В общем, короче говоря, сопротивления никакого и они быстро движутся к Москве. И возникает страшная мысль: «А что будет, когда я войду в эту Москву?» 

И выясняется, что перспектива Пригожина оказаться не владельцем Ростова, который, кстати, они тоже не очень-то контролировали… Они оставили в центральном районе Ростова несколько десятков человек, которые там благодаря тому, что никто и там тоже особо не сопротивлялся, типа придерживали эту территорию. Никакой оккупации Ростова ведь не произошло. А тут 15-миллионный город. 

О. БЫЧКОВА: Нет, они никуда не вошли, ни в какой Ростов, потому что они там и были. Они там и были все время. У них там была база, они там все время находились. Ничего нового не произошло. 

С. ПАРХОМЕНКО: Потому что им не надо было. Совершенно верно. Не надо было. А тут 15-миллионный город, если взять только город. 15-миллионный город. Вот они подходят. Вот они переходят в районе Ясенево кольцевую автодорогу. Дальше что? Что они там делают? Каким образом они это делают? Куда они идут? И главное – обладателем чего они становятся? Они что, начинают управлять Россией, что ли, после этого? Они что, формируют правительство, распускают Государственную думу, обсуждают с Набиуллиной финансово-кредитную политику, да? Вот это все? Они вот этим все начинают заниматься? 

А зачем это Пригожину? Он совершенно на это не рассчитывал, он совершенно не за этим туда шел. Ему надо голову Шойгу, а не управлять Чукоткой и нести ответственность за это за все. 

О. БЫЧКОВА: А хочешь я тебе расскажу версию Марго Симоньян? Я сегодня случайно послушала. 

С. ПАРХОМЕНКО: Расскажи, только вкратце.

О. БЫЧКОВА: Очень вкратце, да. В общем, у нее там схема такая, но она при этом оговаривается десять раз, что это все в голове у Пригожина, но почему-то при этом очень подробно об этом говорит, что, типа, он заходит в Москву, становится министром обороны, потом участвует в президентских выборах, люди его радостно выбирают, потому что, типа, всякое вот это все вокруг и вот это вот все. Вот такая у нее была схема.

С. ПАРХОМЕНКО: Так вот, ничего этого мы не знаем. Все это происходит не в голове у Пригожина, а все это происходит в голове у Маргариты Симоньян. 

О. БЫЧКОВА: Разумеется, конечно.

С. ПАРХОМЕНКО: Да. Ничего этого мы не знаем. Но мы знаем, чего хотел Пригожин. Мы это видим.

О. БЫЧКОВА: Он хотел явно не въехать в Кремль на белом коне.

С. ПАРХОМЕНКО: У нас есть многолетний теперь уже опыт наблюдения за Пригожиным и за тем, что ему нужно. Ему нужно много денег, ему нужно влияние в криминальном мире и ему нужно косвенное, тайное, скрытное влияние на политические круги. Никакого открытого управления чем-либо, которое чревато ответственностью. 

Штука же заключается в том, что человек, который говорит, что «я теперь буду управлять этой страной», несет ответственность за эту страну. Не перед богом или кем-нибудь еще (этих у них нету в действительности, так сказать, ограничений, и их все эти моральные обстоятельства не интересуют), а перед, собственно, людьми, которые вокруг и которые возьмутся ему за это помогать и будут требовать, они как бы вручают ему свои судьбы. Другие военные, другие силовики, другие полицейские, другие судьи и прокуроры говорят: «Ну, давай! Ты будешь теперь управлять? Ну, валяй, управляй. Мы будем тебе помогать». И что? И они же с него завтра и потребуют, так сказать, за результаты этого его управления и за повороты своей судьбы. 

Ничего этого за Пригожиным мы не можем подозревать ни при каких обстоятельствах. И я думаю, что он в какой-то момент это просто осознал. Кто ему помог это осознать? Опять, у нас нет об этом никаких твердых сведений. У нас могут быть какие-то логические умозаключения. Я считаю, например, что губернатор Тульской области, последней области, которая оставалась у него на пути… Это географическое обстоятельство объективное. На карту можно посмотреть и увидеть, что оставалась последняя Тульская область. И вот по чистой случайности губернатором этой Тульской области является человек по фамилии Дюмин, человек близкий к Путину и человек много-много лет связанный с Пригожиным. Это тоже медицинский факт. И мы это знаем. 

И я думаю, что это был довольно серьезный аргумент, что это последняя область и в этой последней области будем пытаться тебя останавливать. Остановим или нет, не знаю, но, что называется, надкусим много. Я хорошо себе представляю, как Дюмин мог этот аргумент в тех или иных словах изложить и продемонстрировать вот эту веселую перспективу: «Ну вот ты пробил эту стенку головой, ну вот ты вылез в соседнюю комнату, ну вот ты оказался в Москве. И что ты будешь там делать?» Эта проблема для Пригожина неразрешимая, если вдуматься. 

О. БЫЧКОВА: Не, ну подожди, но есть же совсем простое объяснение, что он не собирался входить ни в какую Москву, он не собирался ничего такого, там восходить на трон, я не знаю, смещать Путина и так далее, а ему нужно было просто решить свою конкретную, очень корыстную, простую проблему с «Вагнером», который лишался финансирования. И он тоже сам лично оставался на свалке истории.

С. ПАРХОМЕНКО: Проблема не решается. Вот мы идем-идем, а проблема все не решается и не решается. А не решается она по первой изложенной мною причине – потому что никто не присоединяется. Потому что он-то думал, что он будет идти и обрастать все большим и большим количеством мощи и его будут бояться все больше и больше. 

И это тот случай, классический случай, когда процесс сложнее, чем результат, когда сам процесс продвижения, сам процесс нарастания, сам процесс разжирения и сам процесс озверения производит все большее и большее впечатление и заставляет противоположную сторону принимать разного рода условия и исполнять всякие требования. Этого ничего не происходит, как мы видим. А вместо этого есть движение вперед в направлении, которое ему не нужно и которое логически должно закончиться катастрофой, должно закончиться вхождением в 15-миллионный город Москва, с которым что-то надо делать. И это довольно жуткая перспектива. 

И поэтому, когда ему сказали, как я предполагаю… Еще раз, я это предполагаю. Если я с такой свирепостью нападаю на всех, кто верит в заявления Лукашенко и во все остальное, вы, пожалуйста, относитесь ровно так же, отдавайте себе отчет, что это то, что я предполагаю. 

Предполагаю я, что в этой ситуации ему приходится соглашаться на предложение, которое ему сделали. И в этой ситуации на вопрос: «А чем вы гарантируете исполнение этих договоренностей?», следует ответ: «Чем-чем… Ничем. Не хочешь – не верь. Не хочешь – не принимай. Иди в Москву. Иди. Продолжай дальше. Посмотришь, что будет». И в этих обстоятельствах он говорит: «Хорошо, хорошо, да. Ну да. Хорошо, хорошо. Ну что, я пошел». И пошел. 

Так я представляю себе, собственно, логику того, что с нами произошло. Оно произошло и с нами тоже в том числе. О дальнейших подробностях, я так понимаю, после перерыва нам надо будет поговорить. 

О. БЫЧКОВА: Да, давай мы сейчас прервемся. Да, нам нужно прерваться и напомнить нашим слушателям, что у нас там и как хорошего происходит на «Живом гвозде». Я еще расскажу про одну книжку тоже очень быстро, и потом обязательно продолжим это «Особое мнение». 

РЕКЛАМА

О. БЫЧКОВА: И про книжку обязательно, как обычно, расскажу, которую вы, как всегда, можете заказать, купить, получить на сайте shop.diletant.media. Вы, наверное, видите на своих экранах эту обложку. Это роман под названием «Кремулятор», художественная реконструкция удивительной судьбы человека, материалы следственного дела Петра Ильича Нестеренко, директора Московского крематория на территории Донского некрополя. Работая над романом, сказано в аннотации, Саша Филипенко повторил путь главного героя, вслед за ним побывал в Саратове, в Париже, в Стамбуле и в Варшаве. 

«Кремулятор. История директора Московского крематория Петра Нестеренко». Вот такая вот книжка есть на сайте shop.diletant.media. Посмотрите, закажите, полистайте. По-моему, это должно быть что-то интересное. 

Ну а мы возвращаемся к нашим сегодняшним событиям. Итак, мятеж так называемый закончился, но круги продолжают расходиться и последствия, очевидно, немаленькие, неслабые. А уже даже многие комментаторы пишут о том, что это очень важное событие, которое меняет ход всей этой войны России в Украине. 

С. ПАРХОМЕНКО: Да, у этого много разных последствий начиная от совершенно практических и локальных… Ну, например, как я понимаю, мы еще пока не можем сказать, что вообще никаких сил ЧВК «Вагнер» не осталось на фронте (что-то там такое осталось), но их будет с каждым днем становится все меньше, потому что их будут оттуда выдавливать, их будут выталкивать, их будут рассасывать при помощи подписывания этих контрактов и после этого те, кто эти контракты подписали, будут рассредотачиваться по другим частям. 

Ну, шутки шутками, но это действительно было при всем фанфаронстве Пригожина, при всех невероятных преувеличениях его подвигов, при всем том вранье, которое сопровождало деятельность ЧВК «Вагнер», но, в общем, это было по сравнению как бы с огромным количеством мусора, который в российской армии есть, особенно после вот этой вот странной мобилизации, которая началась еще осенью прошлого года, это было одно из наиболее дееспособных, скажем, и воеспособных элементов, один из важнейших элементов российской армии. Его не будет. 

Кроме того, мы видим, что этот опыт, опыт абсолютной беспомощности и ужаса перед передвигающейся по европейской части Российской Федерации группы людей, которая, кстати, передвигалась не одним, так сказать, куском, передвигалась децентрализованно, в разных местах, появляясь у разных городов, на разных дорогах, но ужасу навели много. 

Значит, сейчас будут создаваться некоторые резервные части. Вот мы уже слышим там про танки, которые переводят Росгвардии. А где этот танк возьмется-то? Он что, из Владивостока приедет, с китайской границы? Ну, пока, во всяком случае, на первом этапе его с фронта снимут и другую технику тоже. И авиацию будут держать, и артиллерию будут держать, и транспорт всякий будут держать, на чем передвигать это все с места на место, и так далее. 

Короче говоря, результатом этого мятежа стало – и это очень хорошая новость, и это как-то прекрасно, это можно только приветствовать – стало существенное ослабление российской армии на украинском фронте. Как раз вовремя, что называется. Как раз тогда, когда продолжает развиваться украинское наступление. 

О. БЫЧКОВА: Ну и всю систему не похоже, чтобы оно сделало крепче и сильнее. Не только военную. 

С. ПАРХОМЕНКО: Да. Это такие непосредственные, ближайшие, собственно, военные, даже, я бы сказал, военно-технические последствия. А есть дальше политические последствия чрезвычайно серьезные. И прежде всего мы видим их в том, что вытворяет Путин после того, как, казалось бы, победа была одержана и враг, значит, метнулся под крыло к Лукашенко. Ну, вообще, то, что происходит с Путиным, называется публичной истерикой. Публичной истерикой, которая продолжается. Мы, надо сказать, до такой степени публичных истерик, вот если делать ударение именно на это слово, не видели до сих пор, когда он выступает раз, потом другой, потом третий, потом встречается опять с военкорами, с которыми он встречался только что, потом еще где-то, еще что-то. 

Действительно, уже теперь он, в свою очередь, похож на этот знаменитый мем с Лукашенко, который историю про «я вам покажу на карте с четырех сторон» рассказывает абсолютно всем и абсолютно в самых неожиданных обстоятельствах, и самым разным слушателям. Теперь он рассказывает самым разным слушателям про то, как все сплотились, как все невероятно исполнили свой долг и как он всех благодарит с высоты, так сказать, своей президентской милости и сейчас всех наградит. Он рассказывает это снова и снова, и снова. 

Что это такое в действительности? Это создание альтернативной реальности. И я вполне согласен с теми, кто говорит, что, если раньше у нас было как бы две реальности (одна – настоящая, та, которая происходит в действительности, а вторая – та, которая происходит как бы вот в пропагандистском эфире, в каких-то пропагандистских медиа, которые бесконечно врут своим слушателям и зрителям), теперь у нас этих реальностей три. Еще есть третья, которая находится непосредственно в голове у Путина, и он пытается именно ее нам выдать за настоящую. Надо сказать, что образовался уже конфликт даже между второй и третьей. 

О. БЫЧКОВА: Так разве не из-за этой фантастической реальности в его голове, собственно, началась вся эта война или даже события, которые были до нее там? 

С. ПАРХОМЕНКО: Да, из-за этой. Но она там в голове и жила. Ну, собственно, он верил в то, что, я не знаю, кто-то у нас отнимает наших детей и сейчас сюда придет солдат НАТО, и исходя из этого предпринимал какие-то действия. 

О. БЫЧКОВА: Ну и развязал целую огромную войну. 

С. ПАРХОМЕНКО: Мы и весь мир имели дело с этими действиями и с этими решениями, и их последствиями и жили в этих обстоятельствах, которые этими действиями и последствиями были навязаны. Но никто из нас не обязан был, никому из нас не вдалбливали с такой страшной, нечеловеческой силой, что вот эти идиотские путинские мысли – это и есть действительность. Действительность была в другом месте. Она была в пропаганде, вот там. И она как-то последовательно замещала собою информационную реальность для огромного количества российских читателей, слушателей и зрителей. 

Значит, теперь у нас появился Путин в новом виде. Он не сам у нас появился, но вид его несколько изменился. Вид его заключается в том, что ему важно просто прямо заместить что-то, что произошло на наших глазах, чему мы все были свидетелями, не только мы с тобой, но как-то мы окружены все-таки в Российской Федерации миллионами людей, у которых есть глаза, уши и мозги, и они видят и понимают, что происходит. 

И они видели это движение, просто физическое движение по территории. Они видели отсутствие этой реакции. Они видели отсутствие сопротивления. Они видели, как распространялись сведения о том, как спешно из Москвы уезжают и улетают все, кто только могут уехать и улететь. Они слышали это пронзительное молчание огромного количества людей, которые должны были бы говорить. Где был весь Совет безопасности на протяжении этого мятежа, где были члены правительства, где был премьер-министр, где были те-се, пятые-десятые? Где это все? Где эти, во-первых, слова, а во-вторых, действия? Но это же все видят и способны вполне это интерпретировать. 

Значит, теперь всем этим людям Путин снова и снова… Причем он каждый раз недоволен тем, как у него это получается, поэтому он делает следующую попытку. Поговорил, подумал несколько часов: «Нет, что-то пока не получилось. Еще раз». Еще вышел в другом антураже, еще раз проговорил это же самое, еще более бешено вращая глазами, еще сильнее играя желваками, еще как-то больше наигрывая голосом. Подождал несколько часов: «Нет, что-то опять не прошло. Давай еще раз, третий раз». Пошел в третий раз. 

Он еще много раз выйдет, потому что он будет пытаться и продолжает пытаться эту действительность, которую все видели, заменить на другую, которая в его словах. И задача его заключается в том, чтобы по прошествии скольких-то дней или, может быть, недель можно было, я не знаю, остановить любого прохожего на улице или разбудить любую домохозяйку в 3 утра и спросить: «Что это было?», и она бы на это сказала: «Ну как, это был случай потрясающего единения и демонстрации как-то всеобщей солидарности. Все встали как один человек, остановили агрессора, которого мы не знаем по имени. Мы не знаем, кто это. Мы не знаем, как его зовут. Нам его ни разу не назвали, поэтому мы совершенно не в курсе, кто это был. 

Там были какие-то бойцы какого-то ЧВК “Вагнер”, но они хорошие. Их обманули. Они там убили кое-кого, но это ничего страшного. В действительности как-то нельзя иметь к ним претензии, уважая их заслуги на фронте. Они такие заслуженные люди, что то, что они поубивали некоторое количество летчиков и некоторое количество мирных жителей, то, что они попортили всякого имущества, то, что они спровоцировали всякие трагикомические действия типа взрыва мостов, перепахивания дорог, установки гранатометов на московской окружной дороге и всякое такое, это ничего страшного. Мы их очень уважаем за их заслуги на фронте, поэтому с этим все хорошо». 

Вот что должна говорить разбуженная домохозяйка или остановленный на улице прохожий. И они будут этого добиваться, они будут это замещать собой. 

Но люди, которые непосредственно причастны к власти, и люди, которые непосредственно окружают диктатора, у них, что называется, от мозгов это уже не отклеишь. И они это запомнили. Они на это посмотрели, и они прислушались, надо сказать, к своим собственным ощущениям, потому что люди, которые жили в Ростовской области, в Воронежской области, в Липецкой области, в Тульской области, через которые, так сказать, пролегал маршрут всех этих событий, они, в общем, по большому счету даже особенно не побежали. Мы даже не видели особенных масс… Сейчас. Прости ради бога, тут у меня у некоторый случился форс-мажор. 

О. БЫЧКОВА: Что такое у тебя случилось? 

С. ПАРХОМЕНКО: Все, все, все. Все в порядке. 

О. БЫЧКОВА: Все, давай. 

С. ПАРХОМЕНКО: Просто как-то меня домогаются некоторые корреспонденты. Все в порядке. Так вот, они даже особенно не побежали. И, в общем, надо сказать, что за исключением тех людей, которые непосредственно там жили вблизи этих дорог и которые непосредственно пострадали там от этих взрывов, от сожженной этой нефтебазы и всякого такого прочего, люди, в общем, даже не успели от этого особенно пострадать. Вот непосредственный ущерб не был им нанесен. Но люди, которые окружали диктатора, они по-настоящему обделались и по-настоящему разбежались, и по-настоящему попрятались. 

О. БЫЧКОВА: Так вот это вот и вызывает ведь большое удивление.

С. ПАРХОМЕНКО: И это с ними останется. 

О. БЫЧКОВА: Если подтверждается информация о том, что куча военных были на стороне Пригожина, тогда это хотя бы что-то объясняет. Но как-то, в общем, непонятно, почему такая реакция. 

С. ПАРХОМЕНКО: Не понимаю. Какая реакция? Что ты имеешь в виду? Уточни. 

О. БЫЧКОВА: Ты говоришь, ты рассуждаешь, и мы действительно все это видели, они действительно страшно перепугались. 

С. ПАРХОМЕНКО: Да.

О. БЫЧКОВА: Кого они перепугались? Большого количества людей, которые шли в Москву 15-миллионую и не знали, что с ней делать?

С. ПАРХОМЕНКО: Люди иногда пугаются не кого-то, а чего-то. Люди пытаются развития событий. И я хорошо себе представляю, я, в конце концов, много лет с этими и подобными им людьми имел дело в качестве журналиста, который пишет о политике, я хорошо себе представляю как-то этих людей в Правительстве, в Администрации президента, в Конституционном суде, в Государственной думе, в разного рода региональных высоких властях, в московской мэрии и так далее, которые смотрят на это и задаются одним единственным вопросом: что со мной будет?

Не со страной что будет, не с народом, не с войной, не с нашей освободительной миссией, не с тем, что мы противостоим НАТО, вот это все не имеет никакого значения, что будет со мной и надо ли мне немедленно, сейчас же уносить ноги и задействовать все те механизмы, которые я любовно, скрупулезно собирал и настраивал, и налаживал на протяжении всех этих лет на случай, когда придется эвакуироваться?

О. БЫЧКОВА: Ну, видимо, не в этот раз, но в какой-нибудь другой. 

С. ПАРХОМЕНКО: Видимо, не в этот раз, но побежали многие. И вот это с ними остается. Вот это ощущение бессилия, оно возникло не только у самого Путина, который удрал из Москвы и который молчал несколько дней, и который после этого разрядился вот тем, что мы видим, он разрядился вот этими истерическими криками, в которых он не способен… 

Это же тоже, между прочим, важная вещь, что он не способен как бы проанализировать то, что произошло на самом деле. В том, что он говорит, нет реально произошедшего, которое он оценил бы, осудил бы, я не знаю, проанализировал бы или еще что-нибудь бы с этим сделал. Ведь на самом деле его выдуманная действительность, она выдумана и для него тоже. То, что он говорит, не соответствует тому, что произошло на самом деле. В его речах не содержится описание реально произошедших событий. Они там выдуманы. 

О. БЫЧКОВА: А вот, например, Алексей Навальный, который сидит там, где он сидит, и имеет довольно ограниченные источники информации, как и Илья Яшин тоже, описали все очень внятно.

С. ПАРХОМЕНКО: Человек, который сидит. И Яшин тоже. Люди, которые сидят в специально для этого организованных условиях. Вон Навальный даже сказал, что у него аж прям радио отключили. Хотя это один из последних видов, так сказать, связи с окружающим миром, который полагается всем российским заключенным, как я понимаю. Но здесь отключили уже даже и радио. 

И он говорит вещи абсолютно точные и абсолютно адекватные событию. Он говорит, во-первых, и перечисляет те элементы контраста безумного совершенно, вот в реальном смысле безумного, свидетельствующего о наступившем вокруг сумасшествии, контраста между реальными событиями и теми событиями, которые в этот же самый момент вписывают в его обвинение: «Я слушаю эти обвинения и смотрю на фото блокпоста с гранатометом в Ясенево». И я тоже смотрел на это фото блокпоста с гранатометом в Ясенево, а обвиняют-то Навального в мятеже. 

– «Я слушаю и читаю о том, как Путин и остальные бежали из Москвы. Слушаю и смотрю на фото горящей нефтебазы в Воронеже». А ведь это Навального обвиняют в том, что он нанес ущерб, спровоцировал какие-то антивоенные настроения, пораженческие и всякое такое.

– «Слушаю о том, как в ФБК, – говорит Навальный, – экстремисты, опасные для страны, и читаю о том, что одни войска РФ занимают рубежи на Оке, чтобы обороняться от других войск РФ». Да, очень, очень, очень точное на самом деле это сравнение. 

И выводы его простые и совершенно разумные и неопровержимые. Да, эта история еще раз – я тут уже не цитирую Навального дословно, а пересказываю – эта история еще раз доказывает нам, что главную опасность для страны и главную разрушительную силу России, и главную, я бы сказал, неизлечимую болезнь России представляет собой Путин, если это слово трактовать расширительно. Не физический человек Путин, а Путин и та система, которую он построил. Потому что это Путин, например, – это последнее обстоятельство, но оно просто самое яркое – лично помиловал всех этих людей, которые ехали, как пишет справедливо Навальный, убивать Шойгу и кого еще там они хотели убивать. Да, это он создал это все. 

О. БЫЧКОВА: И дал им миллиард долларов.

С. ПАРХОМЕНКО: Дал им миллиард долларов, дал им оружие, дал им права, дал им ощущение тотальной безнаказанности, дал им обещание, что им за это ничего не будет. Не Пригожин это сделал. Пригожин его спровоцировал на это, Пригожин ему посоветовал это, Пригожин в каких-то ситуациях это исполнил, составляя списки тех, кого потом Путин помиловал. Но сделал-то это все Путин. Это все его – этот путч, этот мятеж, это шествие. И эти люди, которые идут к Москве с юга на север, – это дети Путина (в политическом смысле), это его произведение, это результат непосредственный его действий. Не говоря уже о той среде, в которую это все погружено, в среду войны, которую он придумал, начал и объяснил. 

«Режим Путина, – говорит Навальный дальше – настолько опасен для страны, что даже его неизбежный распад создает угрозу гражданской войны. И стая сторонников Путина готова начать войну всех против всех в любой момент». Да, повернулось бы чуть по-другому – и стая была бы больше и в этой стае было бы больше разных сторон. 

Вот в результате всего, скажем, чеченские части остались в стороне, они не были задействованы в этих событиях. И, я не знаю, кто-то на эту тему огорчается, кто-то на эту тему разочаровывается, кто-то на эту тему усмехается и говорит: «Ну как же так, мы как-то жили много лет с твердой уверенностью, что у Путина есть какая-то преторианская гвардия, которая в нужный момент выскакивает откуда-то и все сметает на своем пути, всех уничтожает, всем мстит как-то и все приводит в полный порядок». Ну и где это все? 

Но, с другой стороны, это, в общем, пожалуй, хорошо, что у этого всего не образовался еще и третьей стороны. Вот на одной стороне Пригожин, на другой стороне, условно говоря, Дюмин в Тульской области, которому приказано было их остановить, а на третьей стороне еще и Кадыров был бы со своим. А там, глядишь, и четвертая подгребет, и пятая, и сколько там еще есть этих сторон. 

О. БЫЧКОВА: Ну, боюсь, что все равно к этому все рано или поздно придет. 

С. ПАРХОМЕНКО: Об этом говорит Навальный.

О. БЫЧКОВА: У нас осталось пять минут. Давай не обойдем еще вниманием тему реакции извне, потому что вот сегодня были новости о том, что некоторые китайские компании решили приостановить отправку своих товаров в Россию из-за всех этих событий, потому что они просто боялись, что у них там начнутся серьезные проблемы уже с их бизнесами, с их поставками, с их товарами и с их компаниями.

С. ПАРХОМЕНКО: Ну вот Россия стараниями своего диктатора и его системы, в которую, систему, входят все элементы этого конфликта, ведь, в конце концов, Пригожин – это тоже, как мы только что говорили, элемент этой системы, Россия приобретает все новые и новые элементы своей новой репутации. 

Россия в какой-то момент сделалась страной, от которой нужно держаться подальше, потому что она опасна. Она опасна своими агрессивными планами, она опасна тем, что она напала на соседа, она опасна тем, что она, совершенно очевидно, не собирается этим ограничиваться и в случае, не дай бог, успеха ее нападения на соседа пойдет дальше и будет нападать еще на тех, до кого успеет и сумеет дотянуться. Вот что такое репутация России с начала войны и до сегодняшнего дня. 

Теперь в этой репутации появился новый мощный элемент. А вообще, хорошо бы от этой России перейти на другую сторону улицы не только потому, что от нее там пахнет, пахнет вот этой агрессией, смертью, трупами и всем остальным, а потому, что она просто, того гляди, сейчас развалится и на голову упадет кусок чего-нибудь. Поэтому давайте лучше не будем иметь с этим дело. Вот на самом деле как я перевожу на простой человеческий язык вот эти сообщения о китайских компаниях. 

И я уверен, что огромное количество компаний, о которых мы слышим, к сожалению, каждый день, мы слышим о том, что большое количество компаний из последних сил, в том числе крупнейших, влиятельнейших, авторитетнейших, качественнейших, из последних сил цеплялись до сих пор и продолжают цепляться еще за свою возможность каким-то образом работать в России. Не с Россией, а в России. Их интересует российский рынок, российские потребители и так далее. 

Вот там, я не знаю, компании, которые выпускают какой-то высококачественный алкоголь, продолжают что-то такое разливать в России, как я читаю только что, и бутилировать, и продавать какие-то шикарные спиртные напитки. Компании, которые делают какую-то бытовую электронику, продолжают ее производить и каким-то образом пытаться ввозить в Россию. Компании, которые делают разного рода другие потребительские товары (одежду и прочее), тоже как-то мучительно пытаются путем фальшивого транзита или путем серого экспорта и серого импорта, или через центральную Азию, или через Казахстан, или как-нибудь. Все-таки давайте туда попробуем ввезти. 

И последний пакет санкций, вот так называемый 11-й пакет санкций, введенный в действие Европейским союзом, он направлен на борьбу ровно с этим. Теперь к борьбе за исполнение этих санкций подключился Пригожин и другие участники этого мятежа, потому что нет более красноречивого, эффективного, надежного и убедительного аргумента в пользу того, что нужно держаться подальше, чем вот такая вот история. Оно там развалится и погребет под собой что? Ну, по меньшей мере все, что мы успели туда поставить, все, что мы успели туда завести. А еще, того глядишь, и соседей, и нашу репутацию, и наши возможности, и наши связи, и все остальное, все это еще и завалит. 

И это на сугубо экономическом уровне, это все на уровне буквально товара, товарно-денежного обмена. Вот. А что? 

О. БЫЧКОВА: Вот. Всё. Закончим на этом. 

С. ПАРХОМЕНКО: Да, на этом закончим. И в оставшиеся секунды скажу, что, пожалуйста, не забывайте про пятницу и про мой стрим в Ютюбе на моем собственном Ютюб-канале, где мы с вами будем продолжать изучать актуальные события недели.

О. БЫЧКОВА: Всё. Спасибо большое. Да, спасибо. Спасибо всем, кто был с нами сегодня. Это было «Особое мнение». Счастливо! До встречи через неделю, в свою очередь, тоже.