«Хроническое сегодня»: Отравление Александра Литвиненко
1 ноября 2006 года в Лондоне был отравлен Александр Литвиненко. Бывший сотрудник ФСБ, публично обвинявший российские спецслужбы в нарушениях закона, умер через три недели после отравления радиоактивным полонием. Прошло почти 20 лет, а виновные — кем бы они ни были — так и не понесли наказание…
Программы из архива «Эха Москвы»
Гости: Марина Литвиненко, Станислав Крючков, Марина Максимова, Андрей Луговой, Варвара Костина, Евгения Альбац, Владимир Жбанков, Александр Баунов, Алексей Кондауров, Александр Гольдфарб, Алексей Венедиктов, Константин Эрнст, Маргарита Симоньян, Алексей Осин
1 ноября 2006 года в Лондоне был отравлен Александр Литвиненко. Бывший сотрудник ФСБ, публично обвинявший российские спецслужбы в нарушениях закона, умер через три недели после отравления радиоактивным полонием. Прошло почти 20 лет, а виновные — кем бы они ни были — так и не понесли наказание.
В марте 2021 года вдова Александра Литвиненко Марина давала интервью Станиславу Крючкову и Марине Максимовой, где рассказывала подробности о работе мужа, причинах их отъезда, детали его убийства и последующего за ним расследования.
С.КРЮЧКОВ: Начнём мы всё-таки по традиции с вопроса, который всегда задаём в этой портретной программе нашим гостям. Марина, каким было самое сложное решение в вашей жизни? Решение, которое вы могли бы сейчас назвать определяющим.
М.ЛИТВИНЕНКО: Самое сложное решение в моей жизни — это было принять решение не возвращаться в Россию в 2000 году.
С.КРЮЧКОВ: Вопрос об отъезде: когда вы уезжали такого не было, не возникало?
М.ЛИТВИНЕНКО: Да, в нашей ситуации всё произошло по-другому. Когда мы уехали с маленьким сыном (на тот момент ему было 6 лет) в Испанию, у нас даже не было мысли, что мы больше никогда не вернемся в Россию. И разговор о том, что мы не возвращаемся, уже проходил в Испании, где Саша нам объяснил, что если он вернется (а он на тот момент находился в Грузии), то его обязательно арестуют. Что он окажется в тюрьме надолго и неизвестно, выйдет ли он оттуда. Что мы не получим ни поддержки, не помощи. И он просто пытался убедить меня принять это решение. Это было очень страшно. Я никогда не испытывала желание самоубийства, но это было похоже на самоубийство. Потому что нужно было не выбирать между Россией и другой страной, а нужно было просто решить не возвращаться в Россию. А что будет дальше, было неизвестно. И мне особенно было страшно принимать это решение, потому что со мной был маленький сын, которому было 6 лет. Я всё-таки приняла решение не возвращаться, потому что я это сделала для него, для нашей семьи, для Саши. Потому что я считала, что это было моё правильное решение — сохранить нашу семью.
С.КРЮЧКОВ: В тот момент жизни это был выбор в пользу семьи, в пользу жизни семьи? Или вы уже осознавали тот масштаб происходящего, что этой истории суждено стать элементом истории страны, по большому счёту?
М.ЛИТВИНЕНКО: Нет, я так не думала в том случае. И, наверное, многие женщины меня поймут, что мы больше мыслим тем, что для нас ближе всего — наши дети, наши близкие. Хотя мне пришлось сделать очень жесткий выбор в отношении моей семьи, моих родителей. То есть я уезжала от своих родителей, которые оставались в России. И, естественно, они не знали об этом. Они узнали, так же, как и все, 1 ноября. Это было тяжело, потому что с мамой, с которой у нас были очень хорошие, близкие отношения, пришлось эти отношения восстанавливать. Потому что она считала, что я ее предала.
С.КРЮЧКОВ: Между отъездом и вот этим восстановленным контактом сколько времени прошло?
М.ЛИТВИНЕНКО: Нет, конечно, это не было долгим, потому что на тот момент не было скайпа, мы общались по телефону. И я потихонечку убеждала маму в правильности этого решения. Я говорила о том, что это моя семья, и я чувствовала, что я должна эту семью сохранить. Что у нашего сына Анатолия должен быть отец. Что Саша должен жить, а не сидеть в тюрьме. Что мы просто должны быть вместе. И так получилось, что этим местом оказалась Англия, Лондон.
М.МАКСИМОВА: А почему мама вначале не поняла вашего решения?
М.ЛИТВИНЕНКО: Ну, всегда очень сложно принять, что кто-то в какой-то момент перестает быть с тобой рядом. У нас были очень хорошие, очень близкие отношения. Мы не жили вместе (я имею в виду, в одной квартире), но мы были очень вместе. И для мамы это действительно был шок. Потому что, во-первых, я была единственной дочерью в семье. Внук был единственным и долгожданным. И вот это ощущение, что у тебя это вдруг отняли — для неё это было очень страшно.
С.КРЮЧКОВ: А напряженности на фоне, скажем так, выбранной мужем профессии не возникало? Потому что после пресс-конференции 1998, после истории 2000, после многого другого уже как бы должны были быть вопросы, которые у многих возникали. Очевидно, и в среде ФСБ многие относились к деятельности Литвиненко, скажем так, не безоговорочно.
М.ЛИТВИНЕНКО: Я бы не то чтобы не согласилась с вами. Я хотела бы немножко вернуть вас в тот период. Если говорить о времени, Саша выступил на этой пресс-конференции в 1998 году. Достаточно молодым (на тот момент ему было 36 лет) он уже был в звании подполковника. У него не было никаких связей. У него не было родителей-генералов, которые служили бы в ФСБ или в прошлом в КГБ. Саша, условно, был «человек на земле». И всё, что он зарабатывал, он зарабатывал действительно трудом. Как, мы себе представляем, должны работать спецслужбы? В первую очередь это помощь людям, помощь стране. И он реально совершал эти поступки. Но когда это перестало совпадать с тем, что он считал правильным, и с тем, что от него требовалось, наступил конфликт. И таких, как Саша, было немало. Но таких, которые смогли выступить откровенно, оказалось достаточно мало, если говорить о тех людях, которые пришли на пресс-конференцию. В том смысле, что Саша всё это озвучил. И то, что его имя пытались очернить, каждый раз говоря, что он просто мелкий преступник — вся эта публичность была сделана только для того, чтобы прикрыть свои делишки. Это неправда. Это очень неприятно слышать, когда люди пытаются таким образом дискредитировать человека просто потому, что он попытался (может быть, ошибочно в тот момент) бороться с системой. То есть он один шёл против этого монстра. В 1998 году, если вы вспомните опять же, практически никто не осознавал то, к чему мы придём сейчас. Сейчас откровенно пишут, что во главе государства находятся бывшие представители спецслужб, что у нас неправомерные суды. Сейчас об этом говорят. В 1998 году в это могли поверить с большим трудом.
С.КРЮЧКОВ: Мне кажется, будет правильно, если мы разберем последовательно несколько историй. И одна из этих историй — это история ваших личных отношений с Литвиненко. Потому что в 1993 году, когда вы знакомитесь, он уже сотрудник тех самых органов безопасности, спецслужб, которые сегодня в лице президента, в лице его приближённых находятся у власти в России. Как вы для себя это объясняли? Вам не претило, вас ничто не настораживало? Понятно, есть женское, есть любовь, но тем не менее… Вот я буду общаться с КГБшником.
М.ЛИТВИНЕНКО: Ну, во-первых, на тот момент КГБ уже не существовало.
С.КРЮЧКОВ: Я понимаю, я просто называю контору.
М.ЛИТВИНЕНКО: Мы жили уже в истории условного пост-КГБ. На тот момент даже постоянного названия не было. Помните, всё время меняли — то ФСК, то ещё как-то, госбезопасность. И в итоге приняли название ФСБ. 1993 год. Саша начал служить в центральном аппарате в 1991 году, сразу же после развала Советского Союза, сразу же после путча, буквально в это время. И он не попал в этот котел, который переваривал всех представителей. Офицеров КГБ практически сразу же относят к людям, борющихся с диссидентами или со шпионами. Нет, он, во-первых, пришёл со своей предыдущей работы – это дивизия Дзержинского, где он служил. Он прошел очень многие горячие точки и он уже реально видел, что происходило в Советском Союзе на тот момент. Он был и в Баку, он был и в Осетии, и он понимал, что происходит на самом деле. И главной его задачей всё время было сохранение человеческой жизни. На тот момент это были солдаты — молоденькие солдаты уже участвовали в боевых действиях. Мы опять об этом очень мало знаем. Он это прошёл. Когда его рекомендовали пойти в центральный аппарат, он согласился и сразу же попал в отдел экономических преступлений. И когда мы с ним познакомились, у него уже был очень богатый опыт освобождения заложников. На тот период людей, которых брали в заложники в Москве, было действительно очень серьёзное количество. И он работал опять по этой линии. А познакомились мы в тот момент, когда он помогал моим близким друзьям. Как это произошло, как я с ним встретилась? Он помогал моим друзьям, которые попали в совершенно жуткую ситуацию. С них вымогали деньги (на тот момент 1000 долларов — это достаточная сумма) люди, которые сами служили в спецслужбах. И можете представить, какой ужас они испытывали. Потому что, с одной стороны, ты должен обращаться за помощью в спецслужбы (или на тот момент в милицию), обращаясь против людей, которые сами же из этой же системы. Саша начал заниматься этим делом. И познакомились мы с ним в мой день рождения. После того, как наша жизнь сложилась, я всё время шутила: «Ты мой подарок на день рождения». Когда ребята мне говорили о том, что им помогает офицер ФСК (на тот момент), я даже не представляла, как он может выглядеть. Но когда я его увидела, это было совершенное несовпадение. Он был гораздо моложе своего возраста: на тот момент ему был 31 год, а он выглядел на 18. Очень спортивный, очень застенчивый. Естественно, это был, как вы сказали, для женщины совершенно романтичный образ.
С.КРЮЧКОВ: 1994 год. Литвиненко знакомится с Березовским. Он оказывается на горизонте Бориса Абрамовича или Борис Абрамович возникает на горизонте Литвиненко? Кто был чей агент, так скажем.
М.ЛИТВИНЕНКО: 1994 год действительно знаменит тем, что совершено покушение на жизнь Березовского в центре Москвы на Новокузнецкой улице. Саша попал в группу по расследованию этого покушения. И так получилось, что у них сложились отношения, контакт. И все остальные встречи, которые происходили у Саши с Борисом Абрамовичем, всегда были… Как сказать… Саша должен был писать отчёт об этом. То есть поначалу это никогда не выглядело никакой дружбой. И когда пытались говорить о том, что Саша был на службе у Березовского в пору, когда он служил в ФСБ — это неправда. Я могу привести один пример. В 1995 году Березовский должен был ехать в Швейцарию. И для этого Сашу отправили вместе с ним. В каком качестве — не знаю, но в 1995 году он поехал в Швейцарию с дипломатическим паспортом. Скажите, пожалуйста, кто мог ему выдать дипломатический паспорт? И произошла очень смешная история. Они ехали по горной дороге. Борис Абрамович был за рулём и никак не хотел ехать с той скоростью, которая положена. И все машины, которые они обгоняли, они видели, что водители крутили у виска и выражали свое возмущение. И буквально на следующем посту полиции их арестовали. Причём Сашу могли отпустить с его дипломатическим паспортом, а Березовского просто посадили в кутузку. Саша отказался, и они сидели вместе в этом помещении, где были прикручены стулья, столы. И они шутили по этому поводу, что вот, оказывается, они могут ещё и вместе посидеть в тюрьме в Швейцарии. Это лишний раз подтверждает, что Саша был прикомандирован к Березовскому.
С.КРЮЧКОВ: Вы говорите, что на тот период времени их отношения нельзя было назвать дружескими. В лондонский период они стали таковыми или же и тогда сохранялась определённая дистанция?
М.ЛИТВИНЕНКО: Нет, во-первых, случился 1995 год. После того, как убили Листьева и возникло много всяких версий, очень быстро под эту версию решили арестовать Березовского. Арестовывали его незаконно, потому что ордера на арест не было. Но в офисе Березовского появились люди, которые собирались его буквально вывезти. На что Саша посоветовался с директором московского ФСБ (на тот момент Трофимовым), что в этом случае делать. Тот сказал: «Просто поезжай в офис и не допусти этого». Саша приехал в офис Березовского, затребовал ордер на арест, которого не было. Он сказал: «Хорошо. Тогда вот моё оружие — если вы сейчас приблизитесь к нему, я в вас просто буду стрелять, или вы стреляйте в меня». На тот момент вывезти Березовского в неизвестном направлении не удалось. И для него это стало, наверное, некоторым откровением, поступком — что человек таким образом вступился и за него, и, можно сказать, за сторону закона. То есть он не допустил провести беззаконие, независимо от того, от кого исходил приказ. И отношения стали складываться такими более доверительными. Но всё равно они оставались в рамках того, что Саша продолжал служить в ФСБ. И то, что произошло в 1998 году — пресс-конференция, на который Саша помимо всего прочего сказал: «Нам было приказано убить Березовского» – это как раз о том, что когда он пришёл к Березовскому и сказал: «Мне приказано вас убить», естественно, Березовский в это никак не мог поверить. И всё, что происходило дальше — и внутреннее расследование, и запись о Сергее Доренко, и потом эта пресс-конференция — это всё как раз были последствия того, что происходило внутри, но вылилось наружу. То, что мы знаем.
М.МАКСИМОВА: А он не поверил Александру, что его приказали убить, или он просто не верил, что такое вообще может существовать?
М.ЛИТВИНЕНКО: Во-первых, Саша не побежал с этой новостью сразу же. Фактически прошло 3 месяца. Но в силу того, что Березовский занимал на тот момент государственную должность — он был замсекретаря СНГ…
С.КРЮЧКОВ: Совета безопасности.
М.ЛИТВИНЕНКО: Да, он не мог по статусу не заявить об этом. Он пришёл к Березовскому и сказал: «Вот такая ситуация», на что Березовский не поверил. Саша сказал: «Хорошо, я приведу вам сотрудников нашего отдела, которые подтвердят мои слова и скажут вообще, что происходило на тот момент». И когда уже пришла группа сотрудников, которые рассказали это Березовскому, он сказал: «Надо с этим разбираться». И первый, к кому он обратился, был Севастьянов, который был в Администрации президента. И тот сказал, что да, надо с этим разбираться. Это было исключительно внутреннее расследование. Впервые информация об этом публично стала известна в мае после двух публикаций. Я так думаю, что это была «Новая Газета» и это был «Московский Комсомолец». Это как раз уже стало известно и процесс уже пошел шумно. Опять же я хочу напомнить, что на тот момент ФСБ возглавлял Сергей Ковалёв. Ему пришлось уйти, а на его месте появился новый директор ФСБ Владимир Путин.
М.МАКСИМОВА: Скажите, а как изменилась жизнь Александра после того, как… Ведь получается, что он отказался выполнять этот приказ, правильно?
М.ЛИТВИНЕНКО: Получается, да.
М.МАКСИМОВА: Проблемы начались уже тогда или проблемы начались позже?
С.КРЮЧКОВ: К сожалению, запись зависла.
М.МАКСИМОВА: Не запись.
С.КРЮЧКОВ: Зависло изображение скайпа. Но тут нужно восстановить некую последовательность событий. Потому что в апреле 1998 года была сделана запись, на которой присутствовали сотрудники ФСБ, в том числе Литвиненко и Гусак, его непосредственный начальник, на которой, собственно говоря, были изложены факты, где Литвиненко и его товарищи, его коллеги рассказывали о, скажем так, не приказе, но рекомендации выполнить действия, которые расходились с их профессиональными, человеческими и офицерскими принципами. В последующем, судя по всему, эта история стала лишь усугубляться. На той записи от 20 апреля присутствовали Литвиненко, Гусак и Понькин. Эта запись была опубликована чуть позже и, насколько я знаю, без ведома некоторых участвовавших тогда на картинке.
М.МАКСИМОВА: Знаешь, что меня удивило? Вот этот момент, который я не знала. Что Березовский, оказывается, не поверил в это. Настолько был уверен… Так, всё!
С.КРЮЧКОВ: Мы снова на связи. Итак, мы говорили о последовательности событий 1998 года. О том, что произошло в тот момент. Фактически, Литвиненко противопоставил себя системе. Системе, в которой он работал и которой он до поры доверял, насколько я понимаю, и осознавал себя в качестве такого «офицера-офицера».
М.ЛИТВИНЕНКО: Да. Я уже напомнила, что дослужившись до подполковника в таком юном возрасте, он был достаточно перспективным офицером. Многие прочили ему быть одним из самых молодых генералов ФСБ. Но, видимо, его характер его подвёл, потому что он был непримиримым с несправедливостью. И то, что происходило в ФСБ, особенно в последние годы до того, как им пришлось даже не уволиться, а их сократили в 1998 году после пресс-конференции, когда они уже были за штатом. Их потом просто всех сократили, и Сашина служба в качестве активного офицера ФСБ закончилась в конце 1998 года.
С.КРЮЧКОВ: Потом последовали уголовные дела. Тогда вопрос в лоб, потому что у нас остаётся 3 минуты до перерыва на новости. Почему в тот момент между выбором в пользу, скажем так, встраивания в систему или, условно, молчания Литвиненко в конечном счёте выбрал такое последовательное движение по пути сопротивления? На ваш взгляд. Вот вы знали этого человека.
М.ЛИТВИНЕНКО: То же самое и я его спрашивала, на самом деле. Вы знаете, женщинам тяжело идти на такой открытый риск. Я ему сказала: «Саша, а по-другому нельзя?». Он говорит: «Нет, уже нельзя, потому что это буду не я. Ты живёшь с человеком, которого ты любишь и знаешь. Если я поступлю по-другому, это буду уже не я».
С.КРЮЧКОВ: Он в этот момент осознавал вилку, которая существует?
М.ЛИТВИНЕНКО: После пресс-конференции я сказала: «Саша, что же дальше?». Он сказал: «Теперь меня либо убьют, либо посадят». Я сказала: «Вообще-то ни то, ни другое особенно не устраивает». Но всегда остаётся надежда на что-то третье. Я думаю, может быть, он надеялся, что несмотря на все проблемы, происходящие в стране на тот момент, это не будет настолько плохо.
М.МАКСИМОВА: Скажите, а насколько вообще он вас посвящал в свои рабочие дела?
М.ЛИТВИНЕНКО: Ну, в рабочие дела он меня посвящать, конечно, не мог, но я не могла не знать, в силу того, что мы жили вместе, какие-то подробности либо постфактум, либо в процессе. Я знала людей, с которыми Саша работал. С кем-то мы даже дружили семьями.
М.МАКСИМОВА: Ну какие-то глобальные решения — допустим, то, о чём вы сейчас говорили: выступить в открытую или ещё что-то, после чего вы спросили, что теперь будет — вы как-то обсуждали? Был какой-то семейный совет, как поступить? Ведь речь же шла не только о нём, а, собственно, о семье — о вас и о ребенке.
М.ЛИТВИНЕНКО: Да, мы, конечно, обсуждали. Но это не факт, что я могла повлиять на него абсолютно. Особенно если это очень принципиальные решения, которые касалось, условно, его чести и достоинства. Но при этом я знала, что даже если это будет выглядеть очень рискованно, он никогда не сделает так, чтобы мы остались в какой-то катастрофической ситуации. Понимаете, Саша давал необыкновенное ощущение надежности. И было очень важно понимать, что даже если мы идём на риск, он всё равно понимает, что он отвечает за нас.
С.КРЮЧКОВ: В его жизни оставались те вещи, которые, скажем так, он никогда не хотел бы, чтобы вы о нём узнали? У нас буквально 30 секунд до новостей.
М.ЛИТВИНЕНКО: Мне кажется, у нас была удивительная форма отношений. Мы были не просто муж и жена — мы были очень большие друзья. Мне кажется, что мы всё знали друг о друге.
С.КРЮЧКОВ: В какой момент Литвиненко перестал быть офицером ФСБ, спецслужб и стал диссидентом? Был какой-то рубикон, который он перешёл и сказал: «Вот этот период моей жизни позади»? Или он остался офицером до конца?
М.ЛИТВИНЕНКО: Видимо то, что он выступил на пресс-конференции, было уже такое диссидентство. Во многом, я думаю, конкретно диссидентам он себя стал ощущать после того, как познакомился с Владимиром Буковским, уже будучи в Лондоне. И, что самое неожиданное, Буковский его принял. Потому что действительно диссидент с таким прошлым, который говорил, что чувствует дух гэбэшников, принял Сашу. И их общение, разговоры по телефону, вопросы, которые задавал Саша, создали в нём какую-то другую человеческую природу. Я бы даже назвала это университетом. Потому что Саша не заканчивал университетов. Он закончил военное командное училище, он заканчивал офицерский курсы. Но его университетом жизни, я считаю, было общение с Владимиром Буковским.
С.КРЮЧКОВ: Это было уже после книги «ФСБ взрывает Россию»?
М.ЛИТВИНЕНКО: Это было практически параллельно. Потому что мы познакомились с Владимиром Буковским уже в 2001 году — как раз в тот момент, когда шла работа над этой книгой.
М.МАКСИМОВА: Это просто уже лондонский период. А всё-таки пока ещё до Лондона — расскажите, пожалуйста, как, собственно говоря, произошло. Как вы уехали?
М.ЛИТВИНЕНКО: Во-первых, хочу сказать, что Сашины слова «меня либо арестуют, либо убьют» подтвердились в том плане, что его арестовали. Он уже не был сотрудником. Он в это время работал в аппарате СНГ и выходил на допрос, когда его вызывали, потому что в его адрес поступила жалоба, что якобы 2 года назад, участвуя в операции по задержанию преступника, он превысил служебные полномочия. И в этом отношении происходило расследование. 25 марта его арестовывают с тем объяснением, что они боялись, что он может убежать куда-то в Африку. Я вам хочу сказать, что всё, что происходит сейчас с людьми, я уже пережила в 1998 году: и когда тебя арестовывают по непонятным основаниям, и когда у тебя в доме проводят обыск и совершенно непонятно, что люди ищут. Когда против тебя открывают новое уголовное дело и человека опять арестовывают в зале суда. Я думал, что ни с кем больше этого не произойдет. А оказывается, это было только начало. И когда Саша попал в тюрьму, для него всё равно это было шоком — это дело, в котором его обвиняли. Он просидел в тюрьме до начала суда. Мало того: когда судья принял это дело к исполнению, он сказал, что нет необходимости сидеть в тюрьме, его можно отпустить домой. Прокуратура это в тот же момент опротестовала. Сняли судью, назначили нового. Саша остался в Лефортово (он на тот момент сидел в Лефортово), и суд начался только через месяц, потому что новый судья тоже должен был ознакомиться с этим делом. Когда происходил суд, это было, конечно, просто издевательство. Потому что в тот момент, когда стало ясно, что всё, что было выявлено против Саши, не имеет никакого основания, прокурор просто заболел. Когда Сашу привозили на суд — это был ноябрь, уже практически конец. Я это всё тоже уже знаю: когда тебя сажают в этот автозак и возят по всем тюрьмам, собирают. Причём забирали его в 5 утра. Он мог не поесть, не помыться, если это был тот банный день, который полагался. Он приезжал, и наш адвокат (очень заслуженный человек, бывший военный судья) говорил: «Ну что ж такое происходит?». И потом, когда он всё-таки появился, прокурор сказал: «Я же ещё на квартиру не заработал. Мне же ещё квартира нужна». Сашу оправдывают. Наверное, это был ещё какой-то последний период честного военного суда. Суд проходил в Московском гарнизонном суде. Его тут же арестовывают, тут же! Только вот объявили, что невиновен. Ему даже не успели снять наручники. Я хотела подойти его обнять — мне даже не дали на это время. Меня просто отпихнули. И в это время его увозят уже в Бутырку. И когда по каким-то совершенно непонятным стечениям обстоятельств в декабре его освобождают, стало понятно, что они от него не отстанут. Его освобождают по подписке, потому что то второе дело, которое против него возбудили — оказалось, что он даже не присутствовал на том месте, где было совершено преступление. А преступление, как ни смешно это звучит — украли вагон банок зелёного горошка. То есть вот такие всякие преступления пытались на него навешать. А так как он работал над многими делами, представитель военной прокуратуры, когда допрашивал меня, сказал: «А что вы хотите? Ему не надо было выходить на телевизор и давать пресс-конференцию. А мы будем брать папочку за папочкой».
М.МАКСИМОВА: Вам уже тогда дали понять, что они это не оставят?
М.ЛИТВИНЕНКО: Сразу дали понять. Это был 1999 год. Второе дело тут же рассосалась, по которому его арестовали и выпустили. И возбудили третье дело, которое они уже собирались слушать не в Москве, а в Подмосковье. И для Саши это стало очень серьезным сигналом. Вплоть до того, что он начал получать угрозы в наш адрес — в мой и нашего сына. И он принял решение, что нужно уходить. Не посоветовавшись со мной. Всё это было сделано как раз помимо меня. Основные разговоры начались уже после того, как мы с сыном выехали якобы на отдых в Испанию. И вот там уже мы принимали это самое тяжёлое решение в моей жизни, с чего мы начали говорить сегодня.
С.КРЮЧКОВ: Могли бы вы описать то, чем вы жили с момента отъезда до гибели Литвиненко осенью 2006 года?
М.ЛИТВИНЕНКО: Я понимала, что для Саши это очень трудно. Даже тот факт, что он спас нас, спас себя и сохранил семью — ему было очень непросто. Потому что он начал свою военную карьеру в 17 лет. Он пошёл в армию в 17 лет. Его день рождения был 4 декабря и он мог спокойно как-то пропустить этот призыв. Но он пошёл в 17 лет и через год стал курсантом военного училища. Наверное, это было связано с традициями семьи. Потому что его дедушка — военный лётчик, очень много рассказывал о войне. Причём не всё так, как сейчас у нас принято, с определенной долей критики. Но всё равно для Саши 9 мая — это действительно был праздник. И оказаться в стране, где ты не знаешь язык, где ты не можешь переключиться, была не очень просто. Поэтому всё, что он поначалу делал, было добровольно. Он пытался оставаться в форме. Он делал какие-то свои исследования, предлагал такой private investigation. Естественно, мы имели очень тесные контакты с офисом Бориса Абрамовича Березовского, который находился в Лондоне и который очень поддержал нашу семью в самом начале, потому что и книга, которую Саша написал о взрывах в Москве, и вторая книжка, которая называется «Лубянская преступная группировка», были написаны благодаря поддержке Березовского.
М.МАКСИМОВА: Скажите, а когда вы попросили убежище в Англии, с этим проблем не возникло?
М.ЛИТВИНЕНКО: Во-первых, мы были в аэропорту Хитроу. В этом был весь смысл. Мы находились в Турции. Мы сидели в Турции и не знали, куда мы дальше поедем. Потому что любой шаг был уже криминалом. Мы приезжаем в Америку — нас арестовывают как нелегальных иммигрантов. То есть не было выхода. И вдруг неожиданно (на тот момент мы только познакомились, а теперь это уже наш близкий друг, соратник и соавтор книги, которая упоминается в программе) Александр Гольдфарб сказал, что мы можем взять билеты и лететь через Лондон. Потому что в Лондоне не нужна трансферная виза. То есть это был исключительно этот выбор без какой-либо предварительной подготовки. Оказавшись в Англии и подав на политическое убежище, Саша не был до конца уверен, что нам его дадут. Я вам опять напомню этот период. Это была достаточно близкая дружба и хорошие отношения между Путиным и Тони Блэром. И как мы уже узнали позже, когда Саша находился в Грузии, а мы в Испании и вели переговоры о том, что же нам делать, как раз запрос о возможности поехать в Англию был моментально отвергнут. Потому что Блэр не хотел проблем с нами. Можно сказать, мы упали на голову. И то, что произошло потом… Мы получили убежище в мае 2001 года, но у нас ещё год не было трэвел-документов. Мы еще год практически не могли никуда уезжать. Мы были беспаспортные. И опять вспоминая наш разговор о маме: мама смогла приехать ко мне через год, и это было очень важно. Потому что она поняла, что она хотя бы может приезжать, видеть нас, и это было очень часто. Три-четыре раза в году она была у нас.
С.КРЮЧКОВ: Марина, скажите, Александр осознавал, что попав на туманный Альбион, он станет, скажем так, предметом заинтересованности британской разведки? И как он к этому относился?
М.ЛИТВИНЕНКО: Я вам скажу, прежде чем про британскую, случай, который произошёл с нами в Турции. Мы рассматривали возможность всё-таки поехать в Америку. И когда мы встретились с Александром Гольдфарбом, это предполагало, что мы пойдём как раз с американским гражданином в американское посольство. И мы пошли в американское посольство в Анкаре, где нас разделили. То есть Сашу уже допрашивал, видимо, глава… в Турции, а мы с Толей были отдельно. И всё, что Саша знал, не представляло никакого интереса для Intelligent Service. Потому что Саша не был шпионом, он не работал в разведке. Единственное, что он мог рассказать — о коррупции, о внутренних преступлениях. На тот момент это не казалось таким большим, интересным делом.
М.МАКСИМОВА: Вам отказали, получается?
М.ЛИТВИНЕНКО: Нам отказали. Риск для нашей жизни усилился, потому что когда русские граждане вдруг входят в американское посольство в Турции, естественно, ты не знаешь, что с тобой дальше может произойти. Почему мы переживали, что же делать дальше. И когда уже в Англии Саша подавал на политическое убежище для себя и для нас, своей семьи, естественно, он рассказывал о том, кем он работал, чем занимался. И через 3 года это уже действительно вызвало интерес. Не сразу, а через 3 года, когда российская мафия действительно стала угрозой безопасности в Европе, его знания, его профессионализм были востребованы.
С.КРЮЧКОВ: Именно в сфере организованной преступности, не более? Именно консультационные услуги?
М.ЛИТВИНЕНКО: Абсолютно. Потому что то, что случилось буквально за несколько месяцев до 1 ноября 2006 года, когда Саша был отравлен — у него складывалась серьёзная перспектива работы в Испании как раз над расследованием дел, связанных с российской организованной преступностью.
С.КРЮЧКОВ: Марина, скажите, а насколько далеко он обрисовывал для себя эту перспективу? Он осознавал, что он себя противопоставил российской системе спецслужб настолько, что она способна поставить ту точку, которая в конечном счёте была поставлена 1 ноября 2006 года?
М.ЛИТВИНЕНКО: Опять же, видимо, Саша был идеалист. И наверное, без таких людей в нашей жизни нельзя. Потому что если мы всегда будем просчитывать, что мы не сможем сделать, или совершить, или сдвинуть, мы так и будем все сидеть в этой системе, не совершать никаких открытий. Видимо, у него в своём роде был свой вижн, что даже если ты один пытаешься с этим бороться, то в какой-то момент это поможет и людям, и в будущем стране. И это не то чтобы будет оценено, а это будет вкладом в изменение будущего твоей страны, которую ты любишь.
М.МАКСИМОВА: Скажите, а у вас было ощущение какой-то безопасности, когда вы находились в Лондоне? Что вот это страшные истории осталось позади.
М.ЛИТВИНЕНКО: Саша, в силу того, что он всегда стремился создать не столько тревогу, сколько безопасность… Даже после того, как его освободили по подписке из Бутырки, он говорил: «Если вдруг меня арестуют, Марина, ты собирайся и уезжай». Я говорю: «Что я буду делать?». «Ты будешь говорить, ты будешь рассказывать о нас». Я говорю: «Нас никто не будет слушать, мы никому не нужны». И пыталась объяснить ему, что всё в порядке. У нас есть друзья, у меня есть работа, наш ребёнок ходит в школу. То есть я ему пыталась объяснить. Я не чувствовала той угрозы. У нас действительно было много друзей, которые на тот момент нас поддерживали. Точно так же в Лондоне. У нас не было какого-то скрытого убежища. Мы никогда не пользовались специальными средствами маскировки. Поэтому поначалу мне даже слишком всё понравилось в Англии. Ты наступаешь кому-нибудь на ногу, а тебе говорят: «Sorry». Я никак не понимала вообще, как так можно, что люди настолько доброжелательны друг к другу. И вот это ощущение безопасности — оно действительно было. Хотя Саша периодически так потихонечку меня одергивал и говорил: «Марина, Толю за руку держи. Вот тут вот последи за ним». Он не пугал, но периодически давал понять, что нужно всё-таки помнить, почему мы оказались в Англии. И как раз накануне того, что произошло 1 ноября, тревога у него очень усилилась. Потому что в 2006 году российским парламентом были приняты законы об уничтожении террористов или преступников не только на территории России, но и за рубежом. Когда Саша пытался мне донести, насколько это серьезно, я говорю: «Но они же не поедут в Англию убивать». Он говорит: «Ты даже не знаешь, на что они способны». Вот это чутье у него было развито очень сильно. Но при этом он всегда старался помочь и оберечь других людей. Потому что он думал, что он профессионал, он сможет почувствовать эту опасность, а вот другие люди, менее профессиональные, нуждаются в его защите. Он считал, что первыми в списке будут Березовский, Закаев, но не он. Ну, может быть, третьим в списке. Но когда случилось убийство Ани Политковской в Москве, для него это был серьезный удар. Потому что они достаточно много общались. Аня, приезжая в Лондон, всегда находила время встретиться с ним. И вот это убийство для него было просто каким-то личным ощущением того, что он не сумел её защитить. Для него это было в какой-то момент даже чувством долга — даже находясь в Англии, помочь расследованию этого дела. То, что он для себя понимал. Смерть Ани, принятие законов. Потом в интернете начали циркулировать списки людей, по именам, кто является вот этими целями. Он понимал, что какая-то опасность начинает формироваться вокруг.
С.КРЮЧКОВ: Марина, заглядывая на 12 лет вперёд от 2006. Вы можете провести параллель со случаем в Солсбери, с инцидентом со Скрипалями? Это явления одного порядка?
М.МАКСИМОВА: И как ситуации отличаются?
М.ЛИТВИНЕНКО: Ситуации схожи в том, что двое русских граждан, в свое время работавшие один в ФСБ, другой во внешней разведке, получили убежище в Англии. И в итоге одного убили, а другого пытались отравить. В этом первое и, может быть, единственное сходство. Хотя потом пытались найти параллели в работе в Испании. Но опять, мы не знаем, чем занимался Скрипаль в Испании. По другому идёт уже абсолютное расхождение. Во-первых, Саша никогда не работал во внешней разведке и никогда не был обменен. И назвать его перебежчиком тоже нельзя. Я ещё раз напоминаю, что в тот момент, когда он уезжал, он был российским пенсионерам. В 38 лет было пенсионное удостоверение, и он в этом смысле никак не был перебежчиком. Второе: Саша вел очень активный образ жизни в Англии. То есть он не был скрытым. И поддержка, которую мы получили, была не на уровне государства. Говорят, что государство обеспечивало Скрипаля домом — почему они оказались в Солсбери. У нас была совершенно другая история. В нашем случае я с уверенностью говорю об этом, потому что публичные слушания 2015 года и результаты этих публичных слушаний назвали российское государство, виновных людей, российских граждан, которые убили моего мужа. И очень высока вероятность, что это было известно на тот момент директору ФСБ Патрушеву и президенту Путину. А что касается Скрипаля и попыток его отравления — мы не можем говорить, потому что следствие продолжается, но то, что в этом замешано российское государство, прозвучало сразу же, на третий день. И сказала об этом Тереза Мэй. Это разница, потому что мне 10 лет пришлось добиваться того, чтобы мы услышали, кто стоит за этим преступлением.
С.КРЮЧКОВ: Кто или что? Потому что когда мы говорим «российское государство», мы даем некоторым образом абстрактную формулировку.
М.ЛИТВИНЕНКО: Нет, почему, есть очень конкретные пункты в этих публичных слушаниях. Буквально дословно говорят о том, что Литвиненко был убит российскими гражданами Андреем Луговым и Дмитрием Ковтуном. То есть всё, полицейское расследование это доказывает. Без каких-либо секретных файлов — все эти документы были опубликованы. Что высокая вероятность, что это преступление не могло произойти без знания Путина и Патрушева.
По книге Марины Литвиненко было создано несколько художественных произведений: сериалы, пьеса и опера. Вот как обвиняемый в убийстве Литвиненко бывший сотрудник ФСБ – сегодня депутат Госдумы – Андрей Луговой насмешливо комментировал премьеру оперы «Жизнь и смерть Александра Литвиненко. Интервью в июле 2021 года брала Варвара Костина.
Андрей ЛУГОВОЙ: Я думаю, что конечно, ужасно, что в Великобритании пытались выжать из дела Литвиненко все, что можно, фарс политический превращают в фарс театральный. К этой постановке я отношусь, как ко всему тому, что происходило 15 лет назад, то есть: провокация, провокация и еще раз провокация. И то, что уже дошли до того, что ставить на сценах Лондона такой оперный спектакль, вызывает, конечно, сожаление. Смотреть эту гнусность я не буду, то, что меня там делают злодеем, я не сомневаюсь, но я думаю, что появление вообще такого спектакля в жизни и есть самое настоящее злодейство. Удивительно, что к этой истории весьма позитивно относится семья Литвиненко, по крайней мере, Марина, которая дает какие-то интервью в этой связи, далекие от здравого смысла. И мое мнение такое, что какую бы историю, какой бы сценарий не был бы показан в этой опере, я думаю, что сценарий все равно писался в недрах спецслужб Великобритании, и вместо этого оперного ужаса я с удовольствием посмотрел бы засекреченное уголовное дело о гибели Литвиненко. К сожалению, мировая общественность так и не увидела этих материалов. А то что происходит вокруг этих событий, событий 2006 года, уже все-таки 15 лет прошло, еще раз подчеркиваю, иначе как фарсом и провокацией назвать нельзя.
Варвара КОСТИНА: Но дело в том, что это не в самом Лондоне происходит, это в британском Суррее, это 40 км от Лондона.
Андрей ЛУГОВОЙ: Ну, я под Лондоном понимаю в данном случае не конкретно место, а Лондон – как олицетворение Англии, так мне кажется, будет понятнее.
Варвара КОСТИНА: Скажите, то, что вас там выводят убийцей, вы не хотите это оспорить или что-то еще сделать?
Андрей ЛУГОВОЙ: Вы знаете, я об этом даже не думал. Мы настолько уже устали добиваться от Великобритании хоть каких-то документов, хоть какой-то попытки с их стороны разобраться, что мне кажется, еще судиться – это абсолютно бессмысленное занятие. Вы если готовите репортаж, вы просто еще раз обратите внимание, что все вот эти вот якобы существующие заявления якобы публичного суда, которые были лет 7, вернее 5 лет назад, это тот же самый фарс и провокация. В 2013 году все дело по Литвиненко было засекречено. И находится где никому неизвестно. Поэтому никаких расследований больше не проводилось с 13 года. А то что в 16 году в январе были результаты так называемого публичного слушания, то все эти слушания были сделаны на основе тех или иных заявлений свидетелей в прессе. То есть никакого суда не было – это вранье. Почему на это ссылаются, мне непонятно.
Варвара КОСТИНА: Но вот Марина Литвиненко, сейчас переводили ее интервью, она говорит, что эта опера написана по ее книге.
Андрей ЛУГОВОЙ: Может быть. Дело в том, что Марина после смерти Литвиненко много действий предпринимала, причем, они были каждый раз противоположные предыдущим или последующим. Первые года 2 она занимала другую позицию, была в основном антироссийская риторика, через 2 года когда МИ-6 или МИ-5, с кем он там сотрудничал, отказались ей выплачивать пенсию, она пригрозила судом им с требованием серьезной суммы, по крайней мере, в средствах массовой информации это упоминалось, потом это тоже прекратилось, видимо, как-то они договорились. Потом они решили писать книги, теперь опера. Я не понимаю, что они хотят этим показать. Хотя она должна была главным образом бороться за то, чтобы дело рассекретили. Вот почему они не подают сами в суд, на решение правительства Великобритании засекретить это дело? Вопрос простой. Никаких действий с ее стороны в этой связи не было сделано.
Варвара КОСТИНА: Сейчас эта тема, что называется, горячая, об отравлении в Солсбери, Навального отравление, вам не кажется, что они опять попали в струю, на гребень волны.
Андрей ЛУГОВОЙ: Конечно. Эта струя была еще первые ручейки появились как раз в деле Литвиненко в 2006 году, а потом на протяжении 15 лет смотреть, что именно со стороны Англии в нашу сторону выдвигалось, это так или иначе было связано с какими-то убийствами, максимально демонизировать Россию. После этого появилось дело Магнитского. Потом появилось дело Березовского, потом был якобы публичный суд над Литвиненко, через год после этого появилось дело Солсбери, теперь дело Навального, и самое главное, никто никаких публичных документов со стороны обвинителя, никогда не видел. Мне непонятно, почему сложно предъявить общественности хоть какие-то доказательства пусть моей вины или вины России в попытке, как они говорят, убийства Скрипаля с его дочерью, но документов то никогда никаких не было. И даже сейчас был запрос со стороны России в Германию по поводу Навального, тоже ничего не ответили. Вот вы обратите внимание: они ни на что не отвечают, ничего не публикуют. Вот даже по поводу событий 2006 года мы не один раз говорили: покажите нам видеокамеры, покажите наши телефонные переговоры, покажите наши видеокадры с передвижением по Лондону, ничего представлено не было.
Варвара КОСТИНА: А вы не видели кадров этой оперы? Там Литвиненко так лежит, поет…
Андрей ЛУГОВОЙ: Нет, не видел еще.
Варвара КОСТИНА: Это очень интересно, посмотрите. Как вы там поете…
Андрей ЛУГОВОЙ: Посмотрю, посмотрю. Мне мои адвокаты предлагали послать письмо тому, кто меня играет, чтобы он имел ввиду, что мы его можем засудить. Правда, пусть он играет, Господи. Это превращают в какую-то веселую историю это. Потому что, я же не смогу смотреть на это спокойно, я не смогу метать гром и молнии, я наверняка засмеюсь, потому что представлю себя на этом месте. Понимаете?
Варвара КОСТИНА: Вы уже вошли в историю искусства.
Андрей ЛУГОВОЙ: Не говорите.
Варвара КОСТИНА: Вот я на протяжении этих всех лет с вами беседую, и вы говорите, что вас из-за этого всего не выпускают. Вы до сих пор невыездной?
Андрей ЛУГОВОЙ: Нет, стоп. Меня не не выпускают. Я в любой момент могу собраться и выехать за пределы Российской Федерации, потому что я не являюсь человеком, преследуемым российскими правоохранительными органами. Я не могу в другие страны поехать, любые другие, потому что я нахожусь в розыске, причем, как мне сказали, с красной полосой, как особо разыскиваемый преступник. Что обозначает, что при обнаружении арестовать немедленно. Поэтому конечно я не могу ничего посещать.
Варвара КОСТИНА: Вы до сих пор в РФ находитесь?
Андрей ЛУГОВОЙ: Да, в России. И прекрасно себя, должен сказать, чувствуем. Конечно, меня приглашали в некоторые государства и по депутатской линии, и люди разные, занимающие соответствующее положение в разных странах, но я естественно отказываюсь, отказывался и буду отказываться.
Варвара КОСТИНА: Перспектив снятия вот этой красной полосы нет, да?
Андрей ЛУГОВОЙ: Эта перспектива была в 2011-2013 год. Напомню, было коронерское расследование в Лондоне, это расследование причины смерти Литвиненко, у них такой порядок. Мы там заявились к неожиданности английской прокуратуры, мы там заявились, и там заявилась кстати и российская прокуратура и следственный комитет наш. Причем мы об этом случайно узнали в коронерском издании, мы буквально в последний день там успели заявиться, потому что иначе нас бы уже не отпустили. И вот 2 года мы очень плотно работали с коронером, я нанял английских адвокатов, и мы так активно двигались вперед, мы начали даже кое-какие документы получать. А потом, весной 2013 года Тереза Мэй, она тогда была министром внутренних дел, сделала заявление, что в целях обеспечения национальной безопасности Великобритании, эти все документы признать важными для безопасности и засекретить их. И документы были изъяты у коронера и увезены в неизвестном направлении. Те документы, которые мы просили предоставить английскую сторону, адвокаты, документы, как я понимаю, просили представить следственный комитет и прокуратура, я так понимаю, вызвало недовольство британского правительства и они все документы засекретили. К примеру, Литвиненко когда умирал, его дважды посещал некий Маркер, это сотрудник спецслужб британских, контрразведки. Его ни фамилии нет, его нигде не фигурируют свидетельские показания, его не фигурирует нигде фотографии, а зато он фигурирует в отчете Скотланд-Ярда. Дело в том, что они быстро этот отчет составляли, чтобы к нам в Россию вылететь, и тогда взаимодействие между полицией Англии и спецслужбами не было налажено, и они сдуру туда вписали этого гражданина. А потом его старались везде замазать, что он дважды был в палате, один на один он встречался. Что он там делал? Никому неизвестно. Я могу с таким же успехом предположить, что им был убит Литвиненко. С таким же успехом. Как они любят всех привязывать российских граждан. Раз спецслужбы – значит, убийцы. А у них спецслужбы такие, гладенькие. Они ходят в открытую ласкают всех и говорят: мы спецслужбы, мы сейчас будем здесь разведывательной деятельностью заниматься, или контрразведывательной. Понимаете, о чем я говорю?
Варвара КОСТИНА: Ну да. Зато такой успех на оперной сцене.
Андрей ЛУГОВОЙ: Да.
Пятью годами ранее в гостях у Евгении Альбац были Владимир Жбанков, Александр Баунов, Алексей Кондауров и Марина Литвиненко. Вот как в январе 2016 они итоги только что завершившегося публичного слушания в Высоком суде Лондона по делу Александра Литвиненко. На основании секретных документов британских спецслужб судья официально объявил, что за убийством стоит ФСБ.
Е.АЛЬБАЦ: Если бы Луговой приехал в Лондон, он был бы арестован?
М.ЛИТВИНЕНКО: Я думаю, теперь, когда все что мы получили по факту, я думаю, что сейчас мог бы быть и арестован.
Е.АЛЬБАЦ: А если бы он приехал на публичные слушания?
М.ЛИТВИНЕНКО: У него была возможность выступить в свою защиту. И несколько раз к нему обращалось. И даже если он может быть приехал, его арестовали, то я думаю, что его наверное бы выпустили под какой-нибудь залог и дали возможность себя защищать. Во всяком случае, Англия никогда не отличалась кровожадностью.
<…>
М.ЛИТВИНЕНКО: Во-первых, я хочу согласиться с тем, что ни Луговой, ни Ковтун не знали, что это радиоактивный материал. Они могли знать, что это яд, и достаточно токсичный. Но то, что они могут оставлять следы таким образом, конечно, они не знали и не представляли, что после отравления Саша, пожав руку, может тоже передать какие-то частицы полония другому человеку. Я думаю, что они этими знаниями не обладали. Но я хочу еще раз настойчиво убедить вас, что доказательства виновности Лугового и Ковтуна представлены в открытой части. Это было сделано полицейскими, которые начали свое расследование сразу же, даже не после смерти Саши, а последние три дня, когда он был жив, он давал показания полицейским. Они до каждой минуты, каждого дня знали, где был Саша, с кем он встречался. И почему получилась такая картинка. Почему они знали, в каком месте можно обнаружить полоний. Только поэтому. Благодаря силе и мужеству, Саша сумел дать эти последние показания. И поэтому полицейские уже в конце февраля 2007 года выдвинули обвинения Луговому. Как первому основному подозреваемому и мы знаем в мае 2007 года он был назван и призван к экстрадиции из России. То есть еще раз я хочу на этом настоять. Что это в открытой части. Это было представлено и широко и масштабно и с картинками и с такими деталями, что просто нет такой неубежденности, что это сделали Луговой и Ковтун.
Е.АЛЬБАЦ: Ровно потому что это сэр Оуэн написал в докладе, что исключительная ситуация, когда убитый помог следствию, пока он еще был жив начать раскрывать и искать людей, которые его убили.
<…>
Е.АЛЬБАЦ: Спасибо. Вопрос к вам, Александр Баунов и Владимир Жбанков. Почему российское государство не провело свое собственное расследование. О чем, как вспомнил Алексей Петрович Кондауров 9 лет назад, когда мы в этой студии говорили об убийстве Александра Литвиненко, он говорил о том, что в интересах российского государства провести расследование. Ваше объяснение. И почему, как отметил судья Оуэн, что реакция российского руководства на расследование в Великобритании и действия российского руководства в отношении Лугового, а его наградили за заслуги перед отечеством, в думу избрали, очевидно, он стал очень состоятельным человеком и так далее. Что это тоже указывает на связь между теми, кого подозревают, что они убили Александра Литвиненко, отравили полонием и российским государством.
А.БАУНОВ: Во-первых, действительно может указывать на связь. На каком-то уровне. Во-вторых, в России есть прекрасная традиция ломаться, но не гнуться. Если британцы требуют от нас кого-то наказывать, выдавать, мы не будем. Или будем сопротивляться этому. И, в-третьих, вокруг этого дела здесь же внутри страны тоже сложилось свое общественное мнение. Совсем противоположное британскому. Общественное мнение такое, что вот молодцы ребята, герои, наказали предателя родины. Друга беглого олигарха. Ограбившего народ. И это общественное мнение я думаю, власть тоже учитывала. В какой-то степени. Она, конечно, не так зависит от простого избирателя, тем не менее, мы же видим, что героизация произошла. Уже тогда. И в СМИ. И просто между простыми русскими людьми. Поэтому это им было очень некомфортно.
Е.АЛЬБАЦ: Владимир Жбанков.
В.ЖБАНКОВ: Во-первых, не просто не провела собственного расследования, а прямо препятствовала проведению расследования, о чем в докладе у нас довольно часто упоминается. Причем самыми нелепыми способами. Что куда-то пропали записи допроса Лугового, когда британские исследователи приезжали в Москву. Но потом куда-то записи делись. Зачем-то следили за этими британскими следователями, что-то у них пытались отнимать. В общем, какие-то странные действия производили. Совсем до нелепости. Но как бы это ни выглядело странным, тем не менее, это все-таки существенное препятствование к исполнению правосудия к расследованию и что бы там британские члены кабинета министров ни говорили, они теперь будут вынуждены заниматься этим вопросом. Вынуждены – потому что здесь ответственность не конкретных лиц, Луговой, Путин это неважно. Потому что последняя часть нашего доклада это ответственность российского государства. Потому что триста страниц нас подводят к тому, что была государственная операция. И из этого вытекает, что люди могут куда-то деться. Но государственная ответственность она все равно останется. Начиная от простой выплаты компенсации всем пострадавшим. Это не только семья погибшего, но и люди, которые соприкасались с радиоактивными материалами и все, кто от этого пострадали.
Е.АЛЬБАЦ: В Великобритании.
В.ЖБАНКОВ: Да, и закрытые кафешки, которые из-за этого закрылись. Там будет большая сумма компенсации. С большим количеством людей, которым будет выплачиваться. Плюс нужно будет придумывать что-то, чтобы таких случаев в будущем не было, что-то с этим делать. То есть это дело не закончится, если вдруг сейчас прилетят инопланетяне, заберут четырех основных фигурантов нашего дела, дело все равно не закончится. Потому что тут именно государственная ответственность. И вот этот доклад вывел дело из плоскости условно – родственники Литвиненко против Лугового, в плоскость уже как раз межгосударственных отношений. И это испытание очередное для международного права. Потому что многие государства и деятели многих государств делали всякие нехорошие вещи. Но, так или иначе, через годы обычно ответственность их настигала. Но как будет в этом случае, это вопрос, чем кончится.
Российская пропаганда неоднократно обвиняла вдову Литвиненко в попытках заработать на смерти мужа и в своих репортажах снимала отца Александра Литвиненко. Александр Гольдфарб рассказывал Алексею Венедиктову, что вместе с Мариной Литвиненко обращался к Константину Эрнсту и Маргарите Симоньян сначала за опровержением, а затем пошел с ними судиться. Это интервью сохранилось в архиве радиостанции «Эхо Москвы». Его можно найти на сайте «Эха».
21 января 2021 года Европейский суд по правам человека признал Россию ответственной за убийство Александр Литвиненко и обязал её выплатить вдове более 120 тыс. евро компенсации. Российская сторона отклонила решение и заявила, что выплачивать эти деньги не будет. Вот как по итогам этого суда Марина Литвиненко отвечала на вопросы Алексея Осина.
А.ОСИН: Скажите, пожалуйста, 15 лет прошло с того момента, сейчас конкретно в 2021 году почему для вас важно это решение и важно ли оно для вас?
М.ЛИТВИНЕНКО: Это решение важно не только для меня в первую очередь, но и для многих людей, которые все эти 15 лет находились рядом со мной и помогали мне сначала в тот момент, когда проходило следствие в Англии. И мы знаем, что сразу же по окончании этого следствия были названы подозреваемые на тот момент и в первую очередь это был Андрей Луговой, нынешний депутат российской Думы, который стал депутатом Думы сразу же после того, как его обвинили в убийстве моего мужа.
Потом произошли публичные слушания, в ходе которых были предоставлены все доказательства. И эти доказательства были достаточными для того, чтобы председатель этих слушаний принял решение, в котором он назвал не только преступников, совершивших это преступление, но и, на его взгляд, заказчиков, а в данном случае Российское государство и непосредственно людей, находящихся на тот момент на должности президента (Владимир Путин) и директора ФСБ (Николай Патрушев).
И следующий момент, который рассматривался возможным в этой цепочке – это уже было мое право подать в Суд по правам человека, чтобы добиться компенсации и не только, а признания виновных в гибели моего мужа.
А.ОСИН: Европейский суд по правам человека вынес вердикт, согласно которому вам должны были заплатить 100 тысяч долларов. Или евро. Извините, я всегда путаю эти значки. Но дело-то даже, наверное, не в этом. Но после прошлогоднего решения в России решения российских судов приоритетны перед международными, и поэтому уже Дмитрий Песков, пресс-секретарь президента, заявил, что Россия не будет исполнять эти решения, и, стало быть, денег, к сожалению, вы не получите. Стоило ли тогда стараться?
М.ЛИТВИНЕНКО: В данном случае, наверное, у кого какие приоритеты.
А.ОСИН: Я понимаю, да.
М.ЛИТВИНЕНКО: Я, наверное, не старалась за деньги. Конечно, наказывать рублем, как это у нас в русском языке принято говорить, очень важно. И почему-то людей наказывают. Наказывают журналистов, наказывают издания всякими штрафами. Это как-то очень быстро. А вот почему-то люди, совершающие реальные преступления, уходят от наказания. Для меня главная часть – это признание виновного. Очень часто громкие преступления, которые совершаются на территории России, они обрубаются на моменте, когда мы хотим узнать, а кто же заказчик этого преступления, кто стоит за этим.
Но вот в данном случае мы уже во второй инстанции, и я считаю, абсолютно независимой – и когда кто-то пытается назвать это политически мотивированным, я не вижу здесь никакой политической мотивации – мы видим, что за этим стоит Российское государство в лице правительства. Я не обвиняю простых людей, на стороне которых я тоже нахожусь. И думаю, что, добиваясь правды, ты это делаешь не только для себя, но и для тех людей, которые живут в России и не могут найти ни правосудия справедливого, ничего, надеются все-таки на какие-то европейские организации, которые могут довести до правды.
А.ОСИН: Не, я прошу прощения, просто насчет компенсации сказали вы сами. Я поэтому продолжил вашу мысль. Но ведь и по части признания. Вот теперь, по Конституции Российской Федерации, я уже об этом говорил несколько минут назад, это все особого значения внутри России не имеет. Ну, получается, Европа признала Россию виновной в том, что отравили вашего супруга, а Россия этого не признала. На этом и успокоились. Понимаете, какая выходит картина. Или вы считаете как-то иначе? Власти ж не признают этого и все.
М.ЛИТВИНЕНКО: Но давайте тогда мы согласимся с тем, что в России проживает 20 тысяч человек, которые представляют власть. Наверное, все-таки в России проживает гораздо больше людей. И даже если российская власть это не признает, то это прозвучало, что Европейский суд по правам человека признал это. И я это воспринимаю как определенные кирпичи в фундамент тех исков, которые происходят не только от меня. Мы знаем, что есть иск «ЮКОСа», есть много других, которые не так на слуху. Мы понимаем, что есть люди, которые пытаются получить тоже и правду, и компенсацию после сбитого Боинга в Украине.
Поэтому это все, можно сказать, звенья одной цепи. И говорить о том, что это не признает власть… Давайте согласимся с тем, что власть – это не только Россия.
Это было «Хроническое сегодня». Программу подготовила Ксения Никонова. До свидания!