«Аэростат» с Борисом Гребенщиковым
А с какого, собственно, рожна совершенно незнакомый тебе человек должен тобой интересоваться? И понимаешь, что тебе на самом деле просто отчаянно нужно, чтобы все тебя любили, даже встречая в жизни первый раз; а спрашиваешь себя – откуда это нерезонное желание? А оно на самом деле находится в самом центре тебя, где рваная дыра, пустота…
Поддержите «Эхо» и своих любимых ведущих
Купить книгу «Бхагавад-гита» в переводе Бориса Гребенщикова на сайте «Эхо Книги»
Б. Гребенщиков: Здравствуйте, друзья мои!
Через три дня у нас – священный день, праздник урожая Лунаса. Так станемте готовиться к празднованию.
Lumiere – Fair And Tender Ladies
Б. Гребенщиков: Лунаса – празднование урожая, и очень совпадает с моим теперешним ощущением жизни: действительно, пришла пора собирания урожая. Как-то теперешнее время располагает меня к такому ощущению. И начинаешь думать – а какой же урожай является для нас самым важным? И понимаешь: самый важный урожай – урожай человеческой мудрости.
А мудрость, как мы знаем, словами невыразима.
Как говорила писательница Хелен Келлер, «лучшее и самое прекрасное в мире нельзя увидеть или потрогать: его можно только почувствовать сердцем».
Мы так привыкли к культуре слов, что совершенно забыли, что все самое важное в нашей жизни со словами никак не связано. Но, по счастью, у нас есть музыка.
О которой Густав Малер замечал: «Музыка – это способ говорить о том, что невозможно выразить словами».
Lúnasa – The Wounded Hussar
Б. Гребенщиков: А вообще, чего только не бывает, когда играешь на сцене и играешь. Играешь, а взгляд вдруг выхватывает в зале разных святых и героев; то вдруг видишь на самом верху галерки имперского гвардейца в белом скафандре, который явно предполагает, что я со своим слабым зрением его так далеко не замечу (как бы не так, третий глаз не обманешь), то вдруг оказываешься на берегу ночного Андуина или в центре Лотлориена; или на сцене стадиона Уэмбли (впрочем, это и так бывало): но это все бывает иногда, урывками.
А вот что почти всегда – так это, пока тело и душа отданы музыке, в самом углу сознания есть Наблюдатель, который смотрит на концерт и раздумывает – что же это такое: музыка? Что такое концерт, и что такое музыка, и почему и зачем мы ее играем, и зачем и мы ее слушаем.
Это вопросы, которые обычно в голову не приходят; но Наблюдатель на сцене находится в самом центре урагана, а ураган сносит логическую крышу, и многое скрытое становится явным. А память потом это бодро стирает, чтобы не думать лишнего.
Однако, когда вырабатывается привычка это замечать, что-то остается, и потом страшно интересно получать ответы на эти редкие вопросы.
Начинаешь видеть всё в другом свете.
Dick Gaughan – The Snow They Melt The Soonest
Б. Гребенщиков: Мы редко задумываемся о том, что слова когда-то были придуманы людьми для обозначения процессов, происходящих с ними; и набор звуков, из которых эти слова состоят, с явлениями никак не связан. Но при этом слова могут напомнить о том, что находится за их пределами. И одно удовольствие смотреть, как это происходит; как посредством слов великие говорят о том, что выше слов.
Вот, например, Марк Твен: «Страх смерти вытекает из страха жить. Человек, живущий полной жизнью, готов умереть в любую секунду».
Вот Эзра Паунд: «Раб – это тот, кто ждет, когда кто-то придет и освободит его».
А вот Тик Ньят Хань: «Просветление – это когда волна понимает, что она океан».
Bothy Band – The Butterfly
Б. Гребенщиков: Или вдруг начинаешь обращать внимание на себя – и замечаешь свои мгновенные микро-обиды, когда видишь, что ты не очень-то интересуешь своего собеседника; что вежливость его поверхностна и не имеет к тебе никакого отношения.
Но если копнуть глубже, можно спросить себя – а с какого, собственно, рожна совершенно незнакомый тебе человек должен тобой интересоваться? И понимаешь, что тебе на самом деле просто отчаянно нужно, чтобы все тебя любили, даже встречая в жизни первый раз; а спрашиваешь себя – откуда это нерезонное желание? А оно на самом деле находится в самом центре тебя, где рваная дыра, пустота, которую нужно заполнять заново каждую секунду; это что-то из глубочайшего, древнейшего твоего детства; когда отчаянно нужно было почувствовать, что ты есть, и ты любим и нужен, а этого-то как раз тебе и не давали.
Однако – если даже этому посмотреть в глаза – то оно начинает понемногу растворяться, и за ним возникает беспредельная благодарность за возможность жить, чувствовать и переживать эту жизнь, которая очень и очень конечна; а значит, нужно успеть дать всем людям, смертельно тоскующим, как и ты, по вниманию и любви, – дать это внимание и эту любовь, хотя бы на секунду.
И это много важнее, чем выпускать в реку рыб, купленных на базаре.
Archie Fisher – The Cruel Brother
Б. Гребенщиков: Жил-был однажды французский философ Рене Жирар; именно он изобрел понятие «миметическое желание».
Он считал, что наши желания – не совсем наши. Вместо этого, они генерируются и формируются социальными процессами, когда люди имитируют друг друга («мимезис» – греческое слово, значащее «имитация». По-русски то же самое можно передать словами «хрюшка-повторюшка»). Мы хотим того, чего, как нам кажется, нам положено хотеть.
Поэтому, если человек хочет жить своей жизнью, а не следовать рабски чужим желаниям, навязанным окружающим обществом, ему следует сделать важный шаг: заметить и определить свое отношение к миметическим желаниям; освободиться от мод и трендов и стать человеком, чей выбор не навязан интересами других, а определен им самим.
То есть хотеть не того, что вроде положено хотеть тебе сегодня при твоем месте в обществе, а всмотреться и понять– чего мы хотим на самом деле.
Lumiere – The Streets Of Derry
Б. Гребенщиков: А вот Роберт Адамс советует: «Каждый день следует сидеть полчаса утром и полчаса вечером в одиночестве. Не стоит медитировать больше получаса. Сидите сами по себе и наблюдайте свои мысли. Не реагируйте на них. Что бы ни приходило в голову – не реагируйте, просто наблюдайте, улыбайтесь и отдавайтесь происходящему. Когда мысль приходит, а ты не обращаешь на нее внимания – она тебя не беспокоит; это ты отдаешься моменту. Приходит следующая – не обращаешь внимания, она тебя не пугает, не делает тебя счастливым, не печалит тебя; ты просто наблюдаешь ее, и она уходит, и ты отдаешься новому моменту. Продолжай это делать, и ты будешь становиться все спокойнее и спокойнее, пока ум не растворится в сердце, и ты станешь свободен».
Ruth Notman – The Bonny Boy
Б. Гребенщиков: В замечательном произведении индийского духа, легендарной книге «Аштавакра-Гита» все сказано просто:
Дитя мое, ты долго жил в цепях,
Считая, что ты – это твое тело.
Знай, что ты – чистое ощущение.
Этим знанием, как мечом, разруби свои цепи
И будь счастлив.
Потому что ты и так уже свободен, без действий
И изъянов; сияющий и ясный.
Ну, что на это можно возразить?
Robin Williamson – I’ll Mak’ Ye Fain to Follow Me
Б. Гребенщиков: Но вернемся к празднованию Дня урожая.
Есть замечательная поэма Джорджа Расселла, написанная им в 1897 году, и там есть такой кусочек.
«В лунном свете стоял каменный холм с низкой темной дверью; через секунду они уже были внутри, в высоком помещении в форме креста, сложенном из грубых камней. Откуда-то появился свет и начал освещать пещеру; постепенно исчезли каменные стены и древние иероглифы, вырезанные на них, все растворилось в свете, как будто бы солнце взошло.
И у света был голос; и он говорил: «Я Энгус; люди называют меня юным; я – солнечный свет в сердце и свет Луны в уме; я – сияние в конце каждого сна. Я сделаю тебя бессмертным, потому что мой дворец выходит в сады Солнца».
Не об этом ли урожае сказано в «Аштавакра-Гите» и во всех священных книгах человечества, не это ли знает каждый человек в глубине своей души?
Спасибо!
С наступающим праздником! Хорошего вам урожая.
Мир и свет всем нам!
Van Morrison & The Chieftains – Tá Mo Chleamhnas Déanta