«Аэростат» Бориса Гребенщикова
В этих условиях говорить и писать на чистом русском языке становится не просто актом сопротивления, а обязанностью человека, дорожащего своим достоинством…
Б.ГРЕБЕНЩИКОВ: Здравствуйте!
Что тут говорить, что тут спрашивать? Случилось неминуемое: я наконец закончил писавшийся много лет альбом с песнями бардов.
Борис Гребенщиков — Ночной разговор (Б. Окуджава)
Я писал этот альбом около 10 лет. Записывался он без всякой мысли его выпустить, просто хотелось записать все эти песни так, как я их пел всю жизнь, а пел я их практически с детства.
Дело в том, что в жизни моего поколения случилось так, что песни со словами под гитару появились в жизни практически одновременно с музыкой, которую тогда было принято называть рок-н-ролл.
В 1960-е годы магнитофоны, выставленные из окон, вещали правду; по радио и телевизору говорить правду никому бы и в голову не пришло, но с магнитофоном, выставленным в окно, было ничего не поделать.
Борис Гребенщиков — Песенка о солдатских сапогах (Б. Окуджава)
Поэтому, естественно, как только – где-то классе в третьем или четвертом – я добрался до гитары, первыми, на чьих песнях я учился петь, стали Высоцкий и Окуджава. И, честно сказать, лучших учителей придумать было бы нельзя.
Борис Гребенщиков — Неистов и упрям (Б. Окуджава)
У истоков авторской песни стоял Булат Окуджава. Он был мудр и всевидящ. Как получилось так, что он начал петь свои стихи под гитару – теперь уже неважно, но он начал еще в 1946 году. Он пел по домам у друзей, и в записи его песни расходились по всей стране. Так поэзия со страниц книг вышла в повседневную жизнь, и язык Булата Окуджавы из языка стихотворения на бумаге стал обретать легендарность истинно народной песни.
Борис Гребенщиков — Примета (Б. Окуджава)
И вот так я пел – и до сих пор пою – эти песни, всю свою жизнь.
А записать эти песни я хотел потому, что ничего подобного я больше нигде не встречал. По страсти, мудрости и искренности с этими песнями в культуре человечества мало что может сравниться. И мне казалось (как продолжает казаться и сейчас), что нельзя дать таким драгоценностям сгинуть в трясине времени.
Пример такой песни – «Осенняя элегия», написанная Евгением Клячкиным на стихи Александра Городницкого. Простая песня, которая одновременно – философский трактат и исповедь.
Борис Гребенщиков — Элегия (А. Городницкий)
С прошествием времени тогдашний пейзаж как бы отъезжает, и становится виднее, что это и как. И представляется мне, что в основе всех песен бардов – трагедия человеческой несвободы и реакция на эту трагедию. И то, как это происходило тогда у нас – эта картина ясная и мрачная. От болезни несвободы людям хочется бежать, а бежать некуда: по периметру стоят часовые с автоматами. Любой буквальный протест неминуемо приводит за решетку, а в школе детям в пример ставят Павлика Морозова, сдавшего родного отца под расстрел чекистам.
Остается один, классический путь – спасение, побег в незаконную любовь. Но как в нее ни убегай, трагедия никуда не девается: она как чудовищный задник в театре, с колоннами цвета запекшейся крови – страшный дом, в котором происходят все эти истории. И поэтому побег в любовь был как обреченный на неудачу побег из лагеря. И отсюда – трагическая интонация большинства песен бардов.
Борис Гребенщиков — Грустная Песенка о городских влюблённых (Е. Клячкин)
А был еще такой замечательный певец Юрий Кукин, и в его песнях был несуществующий мир. Цитата из самой известной его песни: «ну что ты, брат, свистишь – мешает жить Париж».
В условиях насквозь неправдивой власти весь остальной мир был миражом: зловредным с официальной точки зрения, и недостижимым сказочным краем – для всех остальных. А когда человек насильно привязан к одному месту, всегда наступает застой и вырождение.
И приходилось придумывать новые земли.
Борис Гребенщиков — Город (Ю. Кукин)
А раз уж про любовь – тогда вот еще немного Клячкина, потому что он был самый влюбленный из них всех. Поэтому я и пел его в юности, не переставая. Потому что как будто он один знал – что у меня на сердце, и находил мелодию и слова, чтобы я мог это пропеть.
В 1970-е годы мы с моим другом даже разделяли сферы влияния – сидели по ночам у него в комнате в коммуналке, гости приходили и приносили вино и чай, и мы пели – он прекрасно пел Окуджаву, а я Клячкина.
Тогда я только-только начинал учиться писать песни. Собственно, именно отталкиваясь от этих песен я и начал писать: потому что, как бы прекрасны ни были песни бардов, они были еще из прошлого: песни героев, которые, как матросы «Варяга», героически уходят на дно. А я чувствовал другое – ветер в парусах; чувствовал всем своим существом, что нам в жизни дана возможность прожить по-другому. И ждал песен, которые будут про нас.
А чтобы уметь писать песни, как должно их писать, я учился у мастеров.
Борис Гребенщиков — Псков (Е. Клячкин)
При этом иногда песни Жени Клячкина становились самой непереносимо красивой петебургской психоделией, которая вынимала сердце, неведомо почему. Можно написать тома объяснений – но объяснить этого на самом деле нельзя. Просто услышал однажды – и больше никогда не оправишься.
Борис Гребенщиков — Ах, улыбнись… (Е. Клячкин)
Песня, которую мы только что слушали, была написана Клячкиным на стихи Бродского.
Клячкин вообще много писал и пел на слова других поэтов; но особенно пронзительно у него получались песни именно на стихи Бродского. Почему так случилось – сказать сложно, но Клячкин положил на музыку и спел очень много стихов Бродского, в том числе – почти всю его поэму «Шествие», написанную в 1961-м году.
И хотя сам Бродский – как говорят – относился к пению своих стихов скептически и «вообще не хотел этого слушать», мне кажется, что это была «женитьба, устроенная Небесами».
Борис Гребенщиков — Романс князя Мышкина (Е. Клячкин)
А вот еще. Когда-то Пауло Коэльо сказал: «награда за наш труд – это не то, что мы получаем за него, а то, кем мы становимся в результате его».
Вот пение этих песен и сделало меня таким, какой я есть сейчас.
Борис Гребенщиков — Средь шумных расставаний городских (Е. Клячкин)
А еще важно то, что – подобно старинным кельтским бардам – русские барды прозревали сквозь покровы обыденной жизни то, что происходит в жизни на самом деле, «алхимическую правду бытия». То, что о чем нельзя было не только говорить вслух, а даже думать, в магическом зеркале поэзии становилось пронзительно очевидным.
И признание в любви женщине оказывалось иногда признанием в любви родной стране и жизни.
Борис Гребенщиков — Прощание с новогодней ёлкой (Б. Окуджава)
А еще для меня бесценно, что в этих песнях сохранился подлинный русский язык.
В теперешнее время на язык как будто идет охота – официальный язык стремительно приблатняется, в телевизоре преобладает настрой подворотни и даже газеты забывают, где в русском языке нужно ставить запятые. А неофициальный язык, язык улицы, немного страшно слышать – количество повседневного мата угрожает самому существованию какой-либо культуры. Но это, видимо, естественно: если те, кто совсем наверху, лишены элементарного знания языка, то от тех, кем они управляют, нелепо ожидать чистой речи.
В этих условиях говорить и писать на чистом русском языке становится не просто актом сопротивления, а обязанностью человека, дорожащего своим достоинством. А что лучше сохраняет язык, чем стихи и песни?
Борис Гребенщиков — Лесной Вальс (Б. Окуджава)
И последнее: я уже говорил о том, что появление всего этого жанра – поэт, поющий свои стихи под гитару – на мой взгляд, было вызвано необходимостью условий жизни того времени; когда культура (и я говорю не только о Советском Союзе, а обо всем мире, потому что самодеятельное пение под гитару охватило в конце 1950-х весь мир) – так вот, когда культура каменеет и превращается в набор штампов, неискренних и не передающих того, что на самом деле происходит, сама природа, дух жизни вызывает появление новых людей, нового жанра, новых песен.
Я рассказывал вам когда-то правдивую историю из жизни – в 1960-е годы кто-то из молодых звезд музыки «соул» спросил у своего старшего коллеги: «объясни, в чем дело – мы же поем чисто и профессионально, а популярными вдруг становятся те, кто петь совсем не умеет; что происходит?» Умудренный опытом старший коллега сказал: «дело в том, что теперь в моду вошла искренность и правда».
Так вот, эта правда, спетая не поставленными голосами – а спетая под неумелый перебор струн гитары, вернула людям истину, о которой нельзя было говорить по радио. А истина эта вернула людям жизнь – и подарила жизнь мне.
Борис Гребенщиков — Время идёт, хоть шути — не шути… (Б. Окуджава)
Запись этих песен дала мне возможность увидеть все, что было в жизни, новыми глазами. И эта история мне очень нравится.
Спасибо!
Борис Гребенщиков — Мокрый Вальс (Е. Клячкин)