Я не знаю, что выбрал бы я сам в этих обстоятельствах
Я не знаю, как писать об этом, с какой стороны подойти. Видимо, об этом не нужно писать, но не писать было бы трусостью.
Три дня я под впечатлением того, что увидел в Овальном кабинете, и три дня я сам с собой не могу прийти к согласию по поводу увиденного. А сейчас я и вовсе склоняюсь к тому, что никогда и не будет никакого согласия, потому что мне для оценки не хватает одного существенного компонента – я не знаю, насколько реален консенсус внутри народа Украины в вопросе о продолжении войны, невзирая на цену.
Я не могу для себя решить, представлял ли Зеленский на этой встрече (которая безо всяких сомнений была безобразной и организованной в худших традициях подворотни) самого себя, активное национальное меньшинство или подавляющую часть украинского общества. Когда вопрос идет о жизни и смерти десятков, а может быть, и сотен тысяч людей, это имеет значение.
У каждого из нас своя цена жизни, смерти и свободы. И у каждого народа, по-видимому, тоже. Кто-то сдает Париж, а кто-то сам взрывает Крещатик. Если весь народ готов умереть, чтобы защитить свой цивилизационный выбор, – это заслуживает уважения и восхищения. Этому нельзя препятствовать – право умереть за свободу выбора священно. Но тогда надо встать впереди своего народа и честно сказать; скорее всего, мы все умрем, шансов победить мало, но мы умрем с честью. Однако если народ не готов умирать, и это не совсем его выбор, то тогда нужно сделать все, чтобы народ выжил, даже ценой тяжких компромиссов. И иногда в этом больше мудрости, чем в смерти, ибо детям и внукам часто удается сделать то, что не получилось у их родителей. Если только они остались живы.
Если Зеленский твердо знает, что украинский народ готов как один умереть за свой политический выбор, то он все делает правильно, и мы не имеем право давать ему со стороны советы. Можем лишь встать навытяжку, как команды английских и французских кораблей в Порт-Артуре, с восхищением провожавшие «Варяг» в последний бой.
Но если Зеленский ошибся, и народ готов к компромиссам, желая спасти какие-то жизни, которые еще можно спасти, то его бескомпромиссность будет стоить дорого, потому что следующее окно возможностей откроется не сразу и далеко не в той же позиции – заплатить придется еще дороже.
Я ему точно не судья. Я не в Украине. Мои родные не на фронте и не под бомбами. Я не могу оценить степень остервенения народа, жизнь которого искромсана войной. Я не знаю, что выбрал бы я сам в этих обстоятельствах.
