Три года выбора: между молчанием и свободой
Три года назад я проснулся, охе… выпал в осадок и больше к прежнему состоянию не возвращался. Впрочем, это и хорошо.
Я довольно много пишу об этой войне, потому в 3-ю годовщину поделюсь некоторыми впечатлениями.
***
Спустя три года, наблюдая за некоторыми дискуссиями или наездами на меня со стороны бывших знакомых, я понимаю, что три года жизни в милитаризирующемся обществе не прошли бесследно даже для иных крепких ученых (слава Богу, далеко не всех). И потому ко многой критике в мой адрес, беспочвенным претензиям и обвинениям, я отношусь с понимаем: либо люди помутились рассудком, раз не могут несколько моих постов или текстов прочить до конца; либо это недоброжелатели (что ж тогда расстраиваться!); либо, да, между нами лежит уже непреодолимая разница в мировоззрении.
Один или несколько Z-сабжей уже три года у себя на страницах продолжают выливать потоки словесной ненависти в мой адрес, дескать, все на что я годен — это мыть посуду в хайфских столовых. Нет, посуду я не мыл, хотя дело это я люблю с детства. Но вот в чем фишка — в восприятии физического труда как чего-то грязного, непрестижного, плохого. Помню, когда я первый раз, здесь, пришел к моему стоматологу, то услышал такую историю: они с мужем репатриировались еще в 1990-е, первые годы мыли унитазы, затем подтвердили лицензию, открыли свою практику и неплохо живут, и зарабатывают, и дети, и положение — короче, явно не жалуются.
Нет, унитазов я тоже здесь — пока — не мыл. Но было другое. Вот, например, вчера я рассказал, что наконец-то получил postdoc, а до этого несколько дней провел на конференции в Майнце, а вот в январе было туго. Очень туго, что пошел несколько дней в неделю по ночам работать в бригаду по проверке товаров. Тебе выдают такой аппарат — масафон, ты ходишь, считаешь разные товары по штрих-кодам и заносишь в базу. Правда, с рыбой и мясом — килограммов 200 надо перетаскать и взвесить. Такая вот простая работа, почасовая, можно сказать, нижнее звено пролетариата, вернее, даже люмпен-пролетариат. Не самая тяжелая, скорее пыльная.
И что? Да ничего. Месяц поездил по разным городам (от Цфата до Явне), посмотрел, как и что в магазинах устроено, узнал много нового, пообщался с разными людьми, послушал как русскоязычные не любят французов, дескать, получают больше, а работают меньше, а все из-за культурного расизма руководства (правда, история про то, как французы отказались перерабатывать и коллективно сели в автобус, говорит о другом).
Параллельно статьи писал, доклад, еще одну книгу делал. Сейчас postdoc. Потом он закончится, может, найду что-то новое, может буду знать иврит настолько, чтобы работать где-то с ним на полной ставке, а может, продолжу: днем статьи — ночью магазины.
К чему эта история?
Недавно я проходил один опрос и там спрашивали: «Почему Вы приехали в Израиль». Среди вариантов ответов были: «Из-за войны в стране исходе» и «Другая причина» (помимо экономики, друзей, семьи и неожиданно (хе-хе) взыгравшего сионизма).
Я довольно долго метался между первыми вариантами, нет, не потому что я не знаю, а потому воронка причинности не позволяет останавливаться только на одном.
Нет, я не уезжал из-за самой войны как пространства физической угрозы. В конечном счете: в Москве куда безопаснее, чем в Хайфе. Даже с точки зрения работы — куча перспектив (да, осенью 2022-го я зарабатывал в университетах раза в два больше, чем годом ранее). И да, немало людей предлагали затаиться, отсидеться, позаниматься чистой наукой — просто промолчи, отойди в сторону и все будет хорошо.
Правда, молчать не особо получалось. Психологически. Со студентами я относительно спокойно обсуждал происходящее, избегая риторически опасных выражений, но по смыслам там мало что отличалось от того, что я пишу сейчас. Тогда мне это казалось чуть ли не актом сопротивления, сейчас — скорее смешно.
Исходной точкой для меня стало предугадывание последствий мобилизации: на социальном уровне россияне станут все больше втягиваться в войну и оправдывать ее. Отсюда два важных для меня следствия: (а) не-соучаствовать будет намного сложнее и (б) пространство для интеллектуальной деятельности попросту исчезает. А я прежде всего ученый и интеллектуал, мое поле жизни — слово. Не говорить — не думаешь. Наверное, есть титаны, которые могут писать в стол годами и ни с кем не общаться, а потом — бац! — и новый Достоевский, но я к ним явно не отношусь.
Потому я принял тогда непростое для себя решение остаться в Израиле. Да, 10 лет карьеры — коту под хвост. Да, резкое понижение жизненных стандартов. Спасает, что еда качественнее, погода мягче и люди тут в большинстве приветливые. Но речь-то не про экономику, а именно что про свободу и возможность оставаться самим собой. И публично, свободно говорить то, что считаешь должным. Без кучи людей вокруг с лицемерными фразами: «Мы наследники победы» / «Все неоднозначно» / «Ты знаешь в какой стране живешь, потому не высовывайся» / «Не можешь изменить обстоятельства — привыкай к ним».
Так что если можно было бы дать собственный ответ на вопрос, то он был бы таким: «Дабы не предавать себя и других, не убивать невинных, не отправлять других на преступление и не соучаствовать в разрушении России». Что одновременно, сиюминутно означает — начать новую жизнь, в новой стране во многом с новыми людьми. Да, двойная национальная идентичность, но что ж тут странного, если именно интеллектуальная деятельность для меня всегда была базовым способом формировать свое Я?
И как это ни парадоксально звучит, последние три года стали для меня временем интеллектуального расцвета и развития. Не благодаря войне, конечно, а вопреки.
Тяжело психологически и экономически? Да, но что же я выбирал: чечевичную похлебку или первородство?
Вывод? Да никакого. Я же о своих личных ощущениях обещал писать.
P. S. Понятно, что это агрессия и главные ее жертвы украинцы. Я, конечно, знал, что во главе России стоят люди без тормозов, но нет, вообразить, что из-за страха наказания они будут уже четвертый год убивать чужой и свой народ — нет, в такое я не хотел верить. Сейчас же это интеллектуальный вызов, понять как такое возможно (нет, я не пишу о том, что это надо остановить, поскольку это и так понятно — надо, остановить, но не за счет жертвы; просто я лично не могу остановить Путина, потому выбираю задачи по плечу, по своему цеху).
Эта война — да, агрессия. Но решение о ее начале — это акт предательства правительства в отношении граждан своей страны. А поддержка этого решения в любой форме — соучастие в этом предательстве. Подавляющая часть российских элит, включая часть интеллектуально-культурных, согласилась проглотить это и повести себя как терпилы. После начала мобилизации те, кто оказался «на броне» или не подлежал призыву, даже несколько осмелели, разыгрывая пошлую драму «я страдаю со своим народом». Потому история общественных настроений 2022 года — это в определенной степени история страха и гражданской трусости под риторику ура-героизма.
Правда, именно что в определенной степени, поскольку было не мало и тех, кто выработал собственные практики самосохранения и даже сопротивления, о которых сложно сейчас что-то публично рассказывать, дабы не навредить. И этот опыт сохранения достоинства в таких невообразимых ранее условиях, ей-Богу, ценен сам по себе.
Я не хочу поднимать всю эту пресловутую риторику о вине и ответственности, которая сейчас зашла совершенно не туда и дала обратный эффект. Примерно с 2018–2019 года я публично и неоднократно на разную аудиторию говорил про Ханну Арендт, чрезвычайную ситуацию, вину и ответственность, а потому после 24/2 было бы как-то странно замолчать, перевернуться и сделать вид, что раньше я только какие-то звуки произносил.
В конечном счете как хорошо сформулировала бывшая узница Аушвица Эдит Эггер: Мы не ответственны за ситуацию, в которой оказались (за действия других), но всегда ответственны за свой выбор и делаем только свой выбор, как реагировать на них. Правда, знать этот принцип — одно, но применять его с достоинством на практике — сложно, поскольку слишком сильно мы привыкли говорить и думать высокими абстракциями, не принимая в расчет, что возможность действовать и на что-то влиять у нас конечна и очень ограничена. Но чего точно не надо делать: осуждать других, не зная полностью, что они делают и чем реально живут.
