Страшная жизнь и страшная смерть
Есть фотографии молодого Каддафи, на которых он похож на какого-то задорного молодого хулигана из фильмов 50-60-х годов. Так и кажется, что он сейчас сдвинет на затылок свою фуражку, засунет руки в карманы и запоёт задорную песню, весело поглядывая на проходящих мимо красивых девушек.
Есть фотографии пожилого Каддафи — хотя на пропагандистских фото он практически никогда не старел — застывшая маска холодного лица, презрительный взгляд, развевающиеся разноцветные одеяния — всё рассчитано на то, чтобы показать миру, кто здесь главный.
И мир покорно кивал головой. Муаммару Каддафи в какой-то момент удалось то, что мало у кого получалось. Он сумел заставить мир поверить, что международный изгой, покровитель террористов всего мира и кровавый диктатор может — ну не то чтобы совсем перемениться, — но стать «рукоподаваемым». Что его можно приглашать с официальным визитом, беседовать с этой застывшей холодной куклой, позволять ему раскидывать свой бедуинский шатёр на Елисейских полях, выслушивать его речи, с улыбкой кивать, когда он объясняет, что Ливия — самая свободная страна в мире.
Вот что нефть животворящая делает…
Каддафи мог позволять своим министрам говорить ему нет и даже заворачивать какие-то его законопроекты. А потом — арестовывать и вешать или расстреливать своих же помощников и давних друзей, заподозрив их в неповиновении и заговоре. Похоже, он действительно верил в то, что облагодетельствовал народ Ливии и жаждал всей душой облагодетельствовать весь мир — ну, за исключением западных стран, США и Израиля. А тех, кто уезжал из страны и не хотел мириться с его властью, называл «бродячими псами» и приказывал отстреливать. Что и делалось — в самых разных странах.
Он постоянно предлагал объединиться — то лидерам арабских стран, то правителям стран африканских. К нему, конечно, прислушивались. Всем было понятно, что заключение союза с Ливией принесет в страну много нефтедолларов. Но практически никто в результате не был готов объединяться с Каддафи — уж слишком непредсказуемым он был, слишком дикими оказывались его поступки.
И такой же непредсказуемой, дикой и страшной стала его судьба. Многим вождям арабских стран, много лет правивших и, казалось, забывших о возможности перемен, пришлось туго во время Арабской весны. Кто-то бежал, кто-то оказался в тюрьме. Но ничей конец не был таким страшным, как конец Каддафи, униженного, замученного и убитого собственным народом.
Каддафи — совсем не тот человек и не тот политик, которому я могла бы сочувствовать. Но, когда я вспоминаю страшные кадры последних минут диктатора, то радостные восклицания о достигнутой свободе замирают у меня на губах. Нет радости в том, чтобы терзать поверженного. Нет свободы в кровавом хаосе.
Каддафи сам виноват, что довел страну до такого? Да, наверное. Но страшно, очень страшно…