Социология апокалипсиса
Любая общественная дискуссия – это конкуренция жанров. Дискуссия о войне – тем более. И в каждой такой битве исследователь может найти противостояние двух типов нарративов: высокого и низкого. Апокалиптического и миметического, как называет их Филип Смит.
«Мы стоим на пороге Третьей мировой… Мир горит… Вселенское зло снова подняло голову… Задумайтесь о будущих поколениях… История вас не простит…» – это пример жанра высокой апокалиптики.
«Война выгодна только торговцам оружием… Вы сбрасываете бомбы, чтобы поднять свой рейтинг… Почему наши налогоплательщики должны скидываться на ваши влажные фантазии… Вы не можете предложить план на следующий день после…» – это пример низкого миметического жанра.
Филип Смит проанализировал нарративы трех войн (в Суэце 1956-го, в Заливе 1991-го и в Ираке 2003-го), каждый раз обнаруживая в публичных срачах очень похожие диспозиции жанров.
Один из его героев – британский премьер-министр Тони Блэр, повелитель дискурса и дрессировщик метафор.
После 11 сентября в США апокалиптический жанр победил практически без боя. Прямые сравнения с Перл Харбором. Аналогии со Второй мировой. Заголовки «Америка на войне!» (хотя еще неясно с кем). Я тогда работал в Штатах и помню зашкаливающую апокалиптичность утренних разговоров за чашкой кофе. Потому что «если возможно это, возможно все, что угодно».
Но в Англии… С ее политикой рационального прагматизма? С ее культом здравого смысла? С ее верой в международную торговлю как фундамент вечного мира? Британский лев повернулся глухим ухом к верещащему американскому орлу. Пока за дело не взялся Блэр.
С противниками-консерваторами Блэр говорил на языке внешних угроз, цивилизационных разломов, исторических аналогий и культурных идентичностей. Примерно так: …пока мы отлеживались на своих островах и решали внутренние экономические проблемы, Зло вооружалось… и если сейчас мы не придем на помощь своему главному союзнику в его экзистенциальной битве, то кто мы вообще? …что скажут о нас наши дети?
С лейбористами из своей собственной партии – на языке «фактов», «данных», «оценок», «прогнозов», «издержек» и «выгод». Это уже позднее выяснилось, что факты были, мягко говоря, высосаны из пальца, и прогнозы делались не на данных, а на авось.
В краткосрочной перспективе Блэр выиграл. Но он забыл, что различение «за войну / против войны» не совпадает с различением апокалиптического и миметического. Запустив машину апокалипсиса, он не учел, что в Соединенном Королевстве есть давняя традиция возвышенного антивоенного дискурса. И его почти монопольные дилеры – «старые» британские левые.
В его собственной партии стали набирать обороты тропы «англо-американской империалистической агрессии», «кровавой военщины» и «разжигателей войны». Джордж Галлоуэй призвал британских рабочих к актам саботажа на предприятиях. Тони Бент полетел в Багдад делать интервью с Саддамом Хусейном. «Блэр был совершенно прав, предупреждая нас об угрозе Третьей мировой. Он только забыл нас предупредить, что единственная причина грядущего массового смертоубийства – их любовная линия с Бушем-младшим».
Консерваторы же, очнувшись с похмелья после неумеренного употребления возвышенного пафоса, переключились на старую добрую миметическую бухгалтерию: где ты нам соврал, где ты не так посчитал, где ты проявил преступную самоуверенность, а где – расчетливую подлость.
Очень быстро между консерваторами и лейбористами сложился новый нарративный консенсус: «Блэр втянул Британию в войну ради своих краткосрочных политических целей».
Итак, у нас здесь есть три из четырех нарративов: возвышенный провоенный, возвышенный антивоенный, приземленный антивоенный.
О том, как потенциально мог выглядеть приземленный провоенный нарратив писать не буду. В «деле Блэра» его следов практически не было. Хотя история Великобритании времен Ост-Индской компании и РФ времен «сирийской кампании» дает нам множество релевантных примеров.