Репрезентация террора
Среди расхожих мифов о Путине, существует и миф о том, что он занимался дзюдо и что там научился приему, когда ты используешь выпад противника, чтобы обратить энергию его выпада против него самого. Эта ерунда была повторена 500 раз и, думаю, имеет мало отношения к действительности. Но у Путина действительно существует фирменный стиль реагирования на кризисы. И он заслуживает внимания аналитиков.
Прием этот заключается в том, что если кризис обнажил твою слабость, то необходимо обрушить ярость ответного удара на того, кто находится в поле досягаемости. Как правило, это не тот, кто является виновником твоей слабости. Но это не имеет значения. Сама неистовость и результативность удара должна “перебить” впечатление твоей слабости, которое возникает после понесенного поражения. В этом смысл приема.
Если пропустил удар, нанеси ответный тому, кому можешь в данный момент. И стань опять победителем. А то, что ярость обращена совершенно не в том направлении, не имеет значения. Люди не заметят. И будут воспринимать тебя как победителя, а не проигравшего. То есть сила ответного удара должна впечатлить и напугать не противника, а – зрителя.
Так, после кризиса с заложниками в московском центре на Дубровке и неудачной операции по их освобождению, когда в результате некомпетентности штаба в ходе освобождения многие дети погибли, Путин вдруг обрушился на тогдашнее руководство НТВ, обвинив их в содействии срыву штурма. Так было и после теракта в Беслане, где погибло более 330 человек, когда Путина в ответ отменил в России губернаторские выборы.
Мы еще увидим вполне, против кого будет направлен удар возмездия за понесенное унижение Путина, который был предупрежден и все равно пропустил удар. Но частично уже видим логику ответного удара.
Основным ответом Путина на этот ужасный теракт стали повторяющиеся изо дня в день эпизоды публичного садизма в отношении задержанных в качестве подозреваемых в теракте. В принципе, вся поэтика этих эпизодов взята у самих исламских террористов – перерезание горла и отрезание головы под камеру, демонстрация людей, которых пытали на грани человеческих возможностей. Все это имеет двойную функцию – репрезентации террора как он есть, то есть механизма устрашения, и сплочения в ненависти. Спущенная из администрации разнарядка по устройству “стихийных мемориалов” (как после убийства Навального) в российских городах лишь дополняет программу коллективной ненависти. Террор – это поэтизация ненависти. Террор и ненависть противостоят закону, они его отменяют, утверждая что-то, что выше него.
Этот публичный террор направлен в общем в равной степени против тех, кто является его объектом, и против тех, кто усомнится в обязательности и единственности официального нарратива и самого этого террористического ответа. Этот террор обращен против самих российских граждан, потому что нормализует ненависть как ответ. В том числе на их вопросы и несогласия. В том числе по поводу теракта.
Ведь главное недоумение, которое существует после всего, что мы узнали за последние дни, состоит в следующем. Если вы так быстро поймали этих людей и они были столь наивно безыскусны в стремлении скрыться с места преступления, то как же получилось, что вы не смогли предотвратить теракт? Две части уравнения тут очевидным образом не сходятся. Но кадры публичного садизма призваны эмоционально заблюрить этот вопрос.
А вы говорите, дзюдо. Не вижу тут ничего общего с дзюдо.