О конвенциях, регламентирующих ведение войн
У меня на этой неделе вышло два видео, в понедельник на Breakfast Show, а в пятницу на Карнеги, где я обсуждаю атаки на танкеры в Черном море и на терминал КТК в Новороссийске.
Если в сухом остатке, я считаю атаку на танкеры однозначно нарушающей международное право, а атаку на терминал – формально не нарушающей, но бессмысленной, не сказать — контрпродуктивной для украинского дела, как и предыдущие атаки на инфраструктуру КТК (про это позавчера была и статья на Карнеги). Ситуацию с танкерами я разберу в конце этого поста.
Ожидаемо оба видео стали мишенью для множества негативных комментариев.
Смысл большинства из них – «А что, Россия не нарушает международное право? Не нарушила его, начав войну? Украина как жертва агрессии имеет право на совершенно любые действия ради отстаивания своего суверенитета и достижения справедливого мира».
Россия, несомненно, нарушила международное право, начав войну. И нарушает его в процессе ведения войны. Но вот касательно всего остального, всё уже сложнее.
Собственно, в чем вообще смысл международного права в том, что касается ведения войн? По идее, Устав ООН вообще запрещает войны как способ разрешения конфликтов между государствами. В этом плане он продолжает концепцию, которая начала закладываться в самом начале XX века, когда стало понятно, что мир вступает в индустриальную эпоху, средства массового уничтожения людей и богатства становятся все совершеннее, что грядущие войны будут все разрушительнее, и стоит начать договариваться хотя бы о каких-то базовых принципах ведения конфликтов, если уж совсем не удается их прекращать или не допускать.
Эндрю Карнеги, основатель Фонда Карнеги (Carnegie Endowment for International Peace), где я имею честь работать, надеялся, что обо всем можно договориться. Несмотря на бурную деловую карьеру, которая сделала его миллионером, он был идеалистом. Но идеалистом деятельным, именно с его подачи и на его деньги появился Дворец Мира в Гааге, проводились конференции, на которых были подписаны Гаагские конвенции, из которых потом выросли Лига Наций, ООН и Международный Суд, призванный разрешать конфликты без кровопролития.
Смысл законов ведения войн вот каков – ладно, пусть на войне гибнут солдаты. Но давайте договоримся о минимизации сопутствующего ущерба гражданскому населению, экономикам, третьим сторонам. Давайте договоримся, что не будем наносить ущерб друг другу просто из жестокости, не приносящий непосредственного военного эффекта и не приближающий победу. Давайте сохраним милосердие и не будем причинять дополнительных страданий тем, кто уже ранен и небоеспособен и пощадим медиков, облегчающих страдания раненых. (Этот последний пункт восходит к середине 19-го века, к Флоренс Найтингейл и Анри Дюнану, основателям Красного Креста)
Логика ведения войн по правилам еще и в том, что все войны заканчиваются и после них надо как-то жить дальше. Чтобы не превращать войны в конфликты на десятилетия, полезно, чтобы они оставляли поменьше шрамов на земле, телах и душах.
Понятно, что в современную эпоху, когда война – это не набор поединков рыцарей в плюмажах, а результат усилий экономик, функция трат, ресурсов, технологий, которые воюющие государства готовы тратить на войну, когда война – это еще и плод мобилизации всей нации и ее готовности терпеть тяготы войны, картина размывается и у воюющих сторон появляется соблазн разрушать именно экономический потенциал противника и ослаблять мораль населения. В большинстве современных войн это и происходит.
Вторая большая проблема состоит в том, что над государствами, в отличие от физических лиц, нет полиции, судов и так далее. Да, есть тот самый Международный Суд Справедливости, в который государства могут подавать иски, но пока война идет, каждая из сторон рассчитывает на свою победу и на то, что в мирном договоре проигравший согласится не предъявлять к победителю никаких претензий.
Третья проблема – пропаганда и идеологическая накачка. Опять-таки, проблема не нова, ей больше ста лет. Со времен Первой Мировой войны все чаще становятся тотальными конфликтами, пропаганда, накачивая поддержку населением войны, демонизирует противника и выставляет конфликт экзистенциальной битвой сил добра против сил тьмы, от исхода которого зависит все будущее воюющей страны. У этого подхода были и предшественники – Парагвайская война 1864-1870 годов велась Парагваем именно в такой стилистике, но универсальным этот подход стал именно в Первую Мировую. Когда войны ведутся под такими лозунгами, против чертей в человеческом обличье, каковым выставляется противник, допустимыми кажутся совершенно любые меры, а призывы соблюдать меру – святотатством.
Это распространяется и на третьи стороны – если противник в достаточной мере демонизирован, то любой, имеющий с ним дело, воспринимается как слуга дьявола, тоже заслуживающий осинового кола и серебряной пули.
Наконец, часто в войнах есть и еще один мотив – месть. Желание причинить максимум неприятностей представителям противной стороны и их союзникам, пособникам, торговым контрагентам и так далее, и так собрать психологическую и эмоциональную плату с них за то горе, которое было причинено «своим» и которое было интернализировано. Это, надо сказать, совсем уж скользкая область – люди склонны воспринимать свою боль и боль близких куда сильнее, чем страдания людей на стороне противника и склонны требовать расплаты болью в многократном размере. «Le Boche paiera tout!», «Залить там все кислотой и устроить парковку», «Невиновных там нет, платить должны будут все». – этот тезис принимает разные формы, и он же является одной из сильнейших пружин, создающих ресентимент и превращающих конфликты в затяжную вендетту. В этом мотиве поразительным образом сочетается первобытное, когда племена боролись за жизненное пространство и за то, кто будет рабом, а кто хозяином, и тоталитарное 20-го века, когда конкретные люди в стане противника вообще никого не интересуют, а рассматриваются исключительно как песчинка, часть кучи.
Несмотря на проблемы, государства долго договаривались и спорили о пунктах конвенций, регламентирующих ведение войн (которых, по идее, совсем не должно быть, но уж если будут…) и подписывались под ними и присоединялись к конвенциям по собственной воле. Это присоединение к конвенциям и есть взятие на себя некоторых обязательств. Что это за обязательства такие? В них ничего не говорится о том, что если государство оказалось жертвой агрессии, то оно освобождается от обязательств. Ничего также не говорится о том, что если противная сторона эти обязательства не соблюдает, то ее противник тоже от обязательств освобождается. Смысл этого во многом в том, что конвенции призваны оберегать и уменьшать ущерб в отношении слабых сих. Конвенции-то как раз считают, что мирное население отделимо от своих правительств и не обязано отвечать за вождей, развязывающих войны. Можно быть не согласным с этим пунктом, но тогда не стоит подписывать конвенции.
Статус жертвы, кстати, не спасает от ответственности за нарушение международного права. Трибунал по бывшей Югославии выносил обвинительные приговоры и хорватам, и боснийцам, и косоварам.
Наконец, конвенции важны для определения, на что могут надеяться те, кто оказался рядом с боевыми действиями. Разумеется, обе воюющие стороны всячески хотели бы, чтобы нейтралы выступали на их стороне. Но это дело нейтралов и международное право на их стороне. В частности, международное право считает, что нейтралы имеют полное право торговать с воюющей стороной товарами гражданского назначения. Воюющая сторона, выставившая блокаду, может досматривать суда, идущие в порт противника, на предмет того, не везет ли это судно оружие и боеприпасы, и если везет, то конфисковать груз и интернировать команду, но не более. Делаться это, кстати, должно на подходах к портам, а не где-то далеко в море. Можно объявить какую-то акваторию зоной боевых действий и предупредить, что там есть шанс попасть под шальную торпеду или снаряд и сказать, что ходить там можно только на свой страх и риск, но это не значит, что там можно намеренно атаковать гражданские суда. При этом, это объявление должно действительно касаться зоны активных военных действий, а не каких-то больших зон.
Есть еще одна интересная коллизия. Является ли танкер «теневого флота» судном вне закона? Является ли он законной целью для кого угодно? Обязаны ли страны останавливать и не пропускать такие суда через свою акваторию? Нет, нет и нет. Термин «теневой флот» никакой юридической силы не имеет. Когда то или иное государство накладывает санкции на то или иное судно, это лишь означает, что тем, кто находится в юрисдикции этого государства нельзя иметь с этим танкером коммерческих дел – и только. Нельзя заказывать его для перевозки своего груза, нельзя поставить ему топливо или провиант. Но «нельзя» это распространяется только на юрисдикцию государств, объявивших санкции. На третьи страны не распространяется и уж точно не дает никакого права атаковать или арестовывать это судно. Поразительно, но это нельзя делать даже в акваториях государств, наложивших санкции – есть право мирного прохода, и страны, присоединившиеся к ООН-овской конвенции по морскому праву, обязались предоставлять его любым гражданским судам, без исключений. Это международный договор, который имеет высшую силу над национальным законодательством, каковым является наложение санкций. Вот если такое судно попытается зайти в порт, это будет совсем другая история. А если оно идет мимо, то нет, трогать его нельзя.
И еще один аспект – должно ли судно быть приписано к той или иной стране? Не запрещено ли ходить по морям – по волнам судам-апатридам? Не является ли долгом или правом любой страны, заметив судно без прописки, тут же его и потопить? И на это ответы тоже нет, нет, и нет. Оказывается, судно имеет право ходить по морю без национального флага.
Есть закрытый список действий, которые не имеют право делать суда под любыми флагами или суда не имеющие национальности. Нельзя заниматься пиратством, нельзя перевозить рабов, нельзя осуществлять телерадиовещание, нельзя перевозить наркотики, нельзя повреждать морские кабели (в исключительной экономической зоне есть еще ограничения на рыболовство, добычу и разведку полезных ископаемых и т.д.). Это можно пресекать, в том числе, и в открытом море.
В отношении кораблей-апатридов или кораблей, в отношении которых есть сомнения, законно ли они подняли свой флаг, есть отдельное право у военных кораблей – их можно проинспектировать – и только.
Как видим, никаких оснований обстреливать танкеры Virat и Kairos у турецких берегов не было. Это были даже не российские суда в хозяйственном смысле – команды на обоих состояли из граждан азиатских стран, владельцы – китайские фирмы. Гамбия вычеркнула их из своего морского регистра и они стали судами-апатридами, но это ничего особенно не означает.
***
И вернусь к тому, с чего начал – вы можете считать, что все эти юридические цирлихи-манирлихи совершенно не применимы к действиям страны, на которую напали и которая ведет справедливую оборонительную войну. Тем не менее, есть превалирующая точка зрения, что и такие войны полагается вести соблюдая определенные границы. Если эти границы нарушать, то это размывает моральную силу обороняющейся стороны, снижает уровень поддержки и симпатий к ней и чревато проблемами после того, как война закончится. Именно так и восприняли ситуацию с атаками на танкеры многие западные наблюдатели и комментаторы. Ни одного возгласа «молодцы, так держать, наконец-то с теневым флотом начали бороться по-настоящему» не прозвучало, в отличие от осторожных, но все-таки комментариев, что это эскалация, игра с огнем и перевод конфликта в зону, где его бы никому не хотелось видеть.
Я могу себе представить комментаторов, которые захотят сказать, что ну и отлично. Пусть все эти сытые и довольные чистоплюи тоже, наконец, ощутят тяготы войны и на своей шкуре, авось, что-нибудь сделают, чтобы война поскорее прекратилась. Но есть два способа, каким война может прекратиться – эти наблюдатели могут начать тратить кратно больше ресурсов для того, чтобы усилить нажим на Россию, или же начать сокращать свою поддержку Украины. Второй способ для них проще и дешевле.