На нашем «Скотном дворе» наступило время Кафки
Для тех, кто лишь приглядывает за повседневной жизнью в России на излете третьего года войны, разрозненные новости о разного рода абсурдизмах смахивают на не очень удавшуюся экранизацию Хармса. То «Интердевочек» объявят виновными в развале СССР, то устроят гоненье на квадроберов (при том, что подавляющему большинству приходится объснять, кто это такие), то ополчатся на узкие брюки и стиляг, то предложат запретить пропаганду «чайлдфри» (при этом население, скорее всего, останется в убеждении, что это какая-то разновидность уже запрещенной пропаганды ЛГБТ, так как слова такого – «чайлдфри» – тоже отродясь не слыхивало). Избавлю читателя от других примеров – и так понятно, о чем речь.
Все это кажется какой-то какофонией глупости и рэндомным набором интеллектуально-нравственных извращений, прямо между собой никак не связанных. Но наметанный глаз ловко выуживает из этого случайного набора идиотизмов нить внутренней детерминированности системы, на которую нанизана цепочка из качественно разных стадий эволюция тоталитарного общества. Каждая отдельно взятая глупость – это артефакт; взятые вместе, они – явление, заслуживающее пристального изучения.
Высокая концентрация абсурда в современной русской жизни лишь свидетельствует о том, что посткоммунистическое неототалитарное государство достигло в своем развитии высшей и, как я надеюсь, последней стадии. Пройдя «репрессивную» стадию где-то между 2003-2013 годами, оно в течение следующих десяти лет оставалось «террористическим». Для фазы «террора», как я неоднократно указывал, характерно превалирование иррационального начала над рациональным. Террор в некотором смысле бесцелен и не направлен ни на какую конкретную страту общества, он подпитывается собственной энергией и развивается в соответствии со своей внутренней логикой, закатывая в свой рулон один пласт общества за другим.
Отличие террора от репрессий состоит в том, что террором практически нельзя управлять, его можно только направлять. Это история, которая развивается сама по себе, и поэтому так часто пожирает своих создателей. Но и направлять можно по-разному. До самого последнего момента у посткоммунистического террора была какая-никакая субъектность. Можно было с известной натяжкой сказать, что центром его броуновского движения является некая «черная дыра» путинского deep state, представляющего из себя причудливую смесь силовиков, бандитов (впрочем, в России это почти одно и то же), эффективных менеджеров и юродствующих идеологов (религиозных и светских)
Однако сейчас эта субъектность террора растворяется, он как бы становится бестелесным, и поэтому еще более всеобъемлющим и непонятным. В качестве двигателя этого террора на смену путинскому deep state приходит путинская deep mind. Иными словами, содержательным центром террора становится созданный системой миф, а не творцы этого мифа. Это, собственно говоря, и есть новая «мифологическая» стадия развития посткоммунистического неототалитаризма, когда внутрь уже давно террористической по своей сути системы перемещаются не люди, а идеи. Если раньше мы в основном наблюдали последствия иррациональных действий, то сейчас будем наблюдать последствия иррациональных мыслей.
Надо быть готовыми к тому, что мы вступаем (увы, не в первый раз) в суровую полосу истории России, где человеческая жизнь и судьба будут в существенной степени зависеть от чьей-то извращенной, часто со сложным сексуальным или суицидальным подтекстом, фантазии. При этом сами фантазии, имея формально своим источником конкретных носителей (бесполезных идиотов), на деле будут складываться в причудливые сочетания самых диких оргиастических видений, обладающих способностью к саморазвитию. И уже неважно, какая конкретно курица прокудахтала об узких брючках и какой именно петух прокукарекал про то, что великую империю сгубили обычные шлюхи, а важно то, что теперь на нашем «Скотном дворе» наступило время Кафки.