Мир в его глазах делился не на правых и виноватых, а на своих и чужих
Прочитал новость о погибшем операторе НТВ Валере Кожине, и все четыре часа, пока трясся в электричках, вспоминал наши совместные командировки и думал о том, как по-разному складываются журналистские судьбы. Одних бывших коллег объявляют в федеральный розыск, другие погибают под обстрелами в Горловке. Иных уж нет, а те в изгнании. Часть в тюрьме, часть ее избежали и спасаются заграницей, работая кто курьером, кто грузчиком. Утрата социального статуса привела многих к зависимостям. Кто похитрее, приспособились и научились прикидываться ветошью, чтобы выжить в тотально враждебной среде. А для кого-то война стала тем трамплином, благодаря которому они прыгнули выше головы, заняв высоты, о каких прежде даже мечтать не могли. Но никого из них назвать по-настоящему счастливым и цельным человеком у меня язык не поворачивается. Трагедии последних лет перемололи всех в костную муку. Хорошо, если этот прах превратится в удобрение русской истории, но скорее всего просто развеется и исчезнет бесследно. Мои ощущения последних лет, как у многих, – что мы попали в переплет, и эта книга – не учебник новейшей истории, а какая-то античная драма, в которой смертный человек обречен на неизбывные и вечные страдания. Когда я выбирал себе профессию и шел на журфак, в отличии от многих однокурсников, я был лишен того романтического настроя, что предполагает для людей нашей профессии жертвенность и самоотречение. Мне хотелось просто заниматься любимым делом – писать и снимать, – но платить за это излишне высокую цену я был не готов: я же не шахтер и не в забой спускаюсь! Но сейчас рассуждать об этом уже поздно. Что выбрал, то выбрал.
А времена мы не выбираем, мы можем только решать, как жить в те времена, что выбрали нас. У Валеры не было профильного образования, и на телевидение он попал во многом случайно. В звукари, – а все четыре года, что мы с ним колесили по стране, он был именно звукарем, – брали, как правило, по знакомству, никаких особых навыков и умений от соискателя не требовалось. Кроме выносливости. Потому что основная задача звукаря телевидения тех лет – это переноска съемочного оборудования. Обложенный тяглом в виде тяжеленных сумок со штативами и светом, он обеспечивал оператору мобильность и свободные для съемок руки. Он, конечно, мог, как вахтер, злоупотребить своей маленькой властью и внезапно прервать интервью – дескать, брак по звуку, «Давай по новой, Миша, все хуйня», – но мы-то знали, что в командировки его берут не для этого. Берут как физическую единицу, а еще – для подделки чеков на такси, с которыми ты потом шел в бухгалтерию отчитываться за потраченную в командировке сумму.
Между Болотной и Крымом на НТВ произошла зачистка, многих приличных людей оттуда погнали, и программа «Профессия – репортер», за которой был закреплен Валера, оставшись без авторов, доживала последние дни. Как сейчас отъезд многих талантливых режиссеров, актеров и журналистов дал путевку в жизнь тем, кто до войны был на вторых-третьих ролях, так и в то время массовые увольнения сделали Золушками иногда совсем случайных людей. Весной 14 года Валера поехал в Крым уже как полноценный оператор. Он потом очень гордился медалью «За отвагу» и даже выкладывал ее в соцсетях. Потом еще были медали «За заслуги перед Отечеством» I и II степени, медаль «Участнику боевых действий в Сирии» от министерства обороны. Я не знаю, как у них там устроено, ездил ли он в зоны боевых действий добровольно, что называется, на кураже, или его туда отправляли без возможности отказаться, – после моего увольнения я ни разу с ним не пересекался, а из друзей, как я сейчас увидел в VK, он меня предусмотрительно удалил, – но интуитивно мне кажется, что в нем глубоко сидел синдром самозванца, и этими командировками он из раза в раз доказывал и самому себе, и начальству, что он не случайный человек, что он по праву занимает свое место. Никаких крепких убеждений, чтобы поддерживать или не поддерживать действия российских властей, у него не было. Дружба, семья, родители, дети – вот те правильные незыблемые ценности, ради которых стоит жить, а политика, убеждения – это все наносное.
Мир в его глазах делился не на правых и виноватых, а на своих и чужих. Очень пацанский подход. Я глубоко убежден, что если бы Валера продолжал ездить в командировки с условным Лошаком, он бы разделял его взгляды.
Надежный, безотказный, всегда начеку и низком старте, из той породы смекалистых русских мужиков, которые найдут выход из любой, даже самой безнадежной ситуации. Сразу вспомнилась одна из последних командировок на Ангару, куда мы поехали впятером, потому что за каких-то три дня нужно было сделать и выпустить полноценный фильм. Тяжелейшая, изматывающаяся командировка в условиях, приближенных к боевым. Это была абсолютно его стихия. Когда мы все отчаивались и опускали от бессилия руки, Валера подбадривал, и тот фильм Лизы Листовой за три дня – во многом его заслуга.
46 лет. Из них больше трети своей короткой жизни отдал НТВ. Я не верю в фатум, предопределенность и некую заданность жизненной траектории, зато я верю в фактор случайности, и, сложись обстоятельства чуть иначе, я вполне мог себе представить Валеру в студии в Амстердаме, а оператора из Амстердама – в Горловке под обстрелами Градов. Большинство людей нашей профессии не рождаются пропагандистами или борцами с режимом, чаще всего они ими становятся после цепочки случайных событий. Они не хотят воевать, заниматься пропагандой, принадлежать каким-то лагерям и, отстаивая правоту своего лагеря, пускать пену. Чаще всего они просто хотят состояться в профессии. Но сам ход русской истории загоняет их в вольеры с клетками, откуда не каждому дано выбраться.