Кто-то прошел весь цикл, кого-то высадили раньше
Византийский император Константин Копроним был талантливым полководцем и непримиримым иконоборцем. Современники ценили его за военные победы. Но в историю он вошел благодаря злоязыкому монаху Феофану. Тот записал, что при обряде крещения было явлено дурное знамение – маленький базилевс, якобы, нагадил в купель. И сегодня императора Константина Пятого мы помним исключительно как Константина Копронима (то есть как «Костю Говноимённого»).
Социальные сети ежесекундно производят тонны комментариев о публичных людях: этот – слился, этот – переобулся, этот – орел, а этот – крыса. Не хватает только хэштэга “Я/МыФеофан”.
Карусель общественного восприятия ходит по кругу: Обычный человек – Герой, ниспосланный нам свыше, – Воплощение вселенского зла – Комичный и недалекий персонаж – Обычный человек. Кто-то прошел весь цикл, кого-то высадили раньше. Чтобы разобраться в этой динамике социолог Филипп Смит украл у литературоведа Наторпа Фрая классификацию жанров литературного произведения. Потому что в мире Фейсбука и Твиттера без литературоведа социологу не разобраться.
«Лестница жанров» Фрая состоит из пяти ступеней.
1. Если герой превосходит людей не по степени, а по качеству (буквально представляет собой существо иной природы) и действует в мире сверхъестественном, недоступном простому разумению, – это миф.
2. Если герой превосходит нас по степени (обладает человеческими качествами, но куда более сильно развитыми) и живет в чудесном мире «кремлевской медицины», «тайного оружия», «всемирного заговора», «божественных откровений» – это сказание.
3. Если герой превосходит нас по степени, но при этом «его поступки все же подлежат критике общества и подчиняются законам природы», то такой герой называется вождем, а жанр – эпосом.
4. Если герой нас ничем не превосходит и живет в обычном знакомом нам мире, то мы – во власти «низкого миметического жанра» реалистической литературы.
5. Наконец, если герой уступает нам в уме, сообразительности, силе и добродетели, настолько что мы как бы «свысока наблюдаем зрелище» его абсурдного существования – это ирония.
Разумеется, жанров куда больше. Поэтому трагедия у Фрая располагается на той же ступеньке, что и эпос, а комедия обитает рядом с реалистической литературой. Но это проблемы литературоведов. Социологов же интересуют жанровые войны – борьба за номинацию кого-то в качестве живой легенды или мелкого паскудника, вождя или трикстера, космического злодея или комичного «деда в бункере».
Мировая литература за пятнадцать столетий медленно спускалась по жанровой лестнице, говорит Фрай. Ее «центр тяжести» постоянно смещался вниз – к реализму, комедии и иронии. Напротив, политическая речь живет благодаря жанровой возгонке – мы уже давно перешли от низкого мимесиса к эпосу и, кажется, уверенно движемся в направлении сказания.
Так что когда вы в следующий раз напишете про то, что у вчерашних политзаключенных в силу выпавших на их долю испытаний «появились качества, отличающие их от простых смертных», или что «кремлевская медицина» наделила диктатора фактически бессмертием – знайте, вы уже одной ногой там.