Как просто это уничтожить
В Эстонии второй день в небе зажигают лисьи огни.
“Лисьи огни” – это северное сияние.Согласно древней саамской легенде, это полярная лиса взметает своим пушистым хвостом волшебные снежные искорки, пробегая по сопкам Лапландии. Финское название Северного сияния, слово “revontulet”, означающее в переводе на русский “лисьи огни”, берет свое начало именно в этой легенде.
Над морем это особенно красиво.
А может, это отсвет битвы, которая идет в другом измерении, отражение которой мы видим на земле?
Сдвигаются тектонические плиты. Трещины разрезают земную кору. Гибнут сотни тысяч.
Ветер сдувает воду из каналов в Венеции.
В небе пляшут лисьи огни.
На земле идет война. Гибнут сотни тысяч.
Я 24-го февраля пережила странный эмоциональный опыт. Как будто меня швырнуло в другое время. Как будто холод непоправимого коснулся лица. Как будто я услышала треск ткани времени, когда она рвется под давлением непоправимого. И ты оказываешься одновременно в прошлом, когда знаешь, что потом случится и чем все закончится и в будущем, когда не знаешь ничего.
Мой папа был самым интересным собеседником, которого я встречала в жизни. Он прошел ссылку и давольно много мне рассказывал о жизни в ссылке. Так вот. В ссылку он попал, когда ему было 15 лет, а до этого у него была мирная юность в которой он не только учился драться, но и учился танцевать. Папа рассказывал, как они любили танцевать падеспань.
Падеспань.
Как-то так получилось, что я потом, в своей жизни, ни слова этого не слышала ни танца такого ни танцевала.
Падеспань навсегда осталась связана с юным папой, которого еще не отправили в ссылку.
24 февраля был не только год войны, но и День независимости Эстонии.
Я вечером оказалась в гостях у моих друзей в эстонской семье. Если быть точнее, в эстонско-шведско-еврейской семье. Но если я, имея те же эстонско-шведско-еврейские корни, являюсь человеком русской культуры, эта семья воплощают эстонскую культуру. Долгую и непрерывную историческую связь поколений, живших на этой земле. Ментальную родовую связь, в этой семье, с эстонской историей и культурой не разорвала ни революция, ни аннексия, ни Вторая Мировая война с эвакуацией, ни десятилетия советской власти.
Семья собралась вечером у телевизора послушать речь президента. Карл Эрик налил шампанское в высокие тонкие бокалы и принес на серебряном подносе. Мы слушали президента с бокалами шампанского в руках. Президент говорил о свободе и независимости. Об энергетике. О необходимости осознанной экономии. О терпении. О помощи тем, кто борется за свободу и независимость. Конечно о войне в Украине. О экономическом кризисе. Меня больше всего тронуло, как он говорил о том, что впереди очень непростые времена и надо заботится о здоровье. Здоровье физическом и ментальном, психологическом здоровье. Что необходимо беречь себя и друг друга. Что тяжелее всего сейчас детям и подросткам. Что взрослые должны заботиться о психическом здоровье молодых, чтобы у всех были силы пережить это время.
И, хотя это не было сказано прямо, но через все, что он говорил, красной нитью проходила мысль, что мир должен готовится к войне.
Я опять вспомнила папу, который рассказывал, как еще в конце 30х годов ощущение того, что война неизбежна стало постоянным фоном жизни. И не имело значения где ты был, в столице или в ссылке, неизбежность войны стала фундаментом и основой. В ткань времени и жизни прочно было вплетено чувство неизбежности большой войны.
Президент закончил речь, мы поздравили друг друга с праздником и пошли за стол. А потом, через некоторое время, когда праздничный ужин был съеден, взрослые начали беседу, конечно опять о войне, о чем еще сейчас могут говорить взрослые, в большом зале зазвучала музыка.
Позволю себе отступление. Я написала «зале».
Я помню, как впервые, в году 1992 приехала в гости к родителям своего первого мужа в Красноярск и была удивлена, как они называют большую комнату обычной советской квартиры залом. Это было странно и непривычно.
Так вот, вернемся к вечеру 24 февраля 2023 года. В зале, а это действительно зал, пусть и небольшой, но зал в старинном трехэтажном доме, построенном в стиле бидермейер, звучала необычная, совсем несовременная музыка.
Мы продолжали говорить, как вдруг моя подруга сказала:
– Пойди, посмотри, девочки танцуют.
Я вышла из кухни, пошла к залу и замерла в дверях.
Девочки танцевали.
У моей подруги трое детей. Две дочери и сын. Сын сейчас учится в Берлине, а дочери здесь, они еще учатся в школе, старшая, как раз заканчивает в этом году.
Они очень красивые. Вообще вся семья очень красивые люди.
Девочки танцевали какой-то старинный, неизвестный мне танец. Красивые легкие девочки. Одной 14 лет, другой 19. Одна с темными вьющимися волосами в маму, другая со светлыми совершенно прямыми, как у отца.
Они кружились, держась за руки, хлопали в ладоши, поворачивались друг к другу то спиной, то лицом, потом опять хлопали в ладоши. Это был сложный танец, но танцевали они его легко и совершенно, не сливаясь ни с ритма, ни с такта.
Подруга, которая стояла за моей спиной, сказала:
– Я тоже так умею. Ты знаешь, что в Эстонии все дети должны уметь танцевать и каждый ребенок из семьи, которая хранит традиции, хотя бы раз принимал участие в певческом или танцевальном празднике?
Я вспомнила, что даже я один раз, в детстве, понимала участие в празднике на певческом поле в Таллинне. Мы тоже пели и танцевали. Но это был народный танец. А девочки танцевали что-то другое.
– Знаешь, что это? – спросила подруга.
– Нет. – ответила я.
– Это падеспань.
– Что?
– Падеспань.
И меня обожгло холодом времени.
Ледяной ветер прошлого коснулся моего лица.
Папа накануне ссылки и войны танцевал падеспань.
Я смотрела на порхающих легких красивых девочек и думала о том, как хрупка ткань времени и как хрупка жизнь человека.
Его счастье. Его спокойная жизнь, полная надежд и планов на будущее.
Как просто это уничтожить.
В один миг все рвется и разрушается в пыль.
В бетонную пыль и гарь после ракетного обстрела.
В кровавую кашу после ночного ареста.
Как страшно мне за этих девочек.
Как страшно за всех нас.
Как больно за тех, кто гибнет ежедневно.
Второй день в небе Эстонии пляшут легкие лисьи огни. Красивые и тревожные.
Впрочем, сейчас все тревожное. Даже тень ветки на снегу.
