К дискуссии о флагах на митинге в Берлине
Я всегда был равнодушен к государственным символам: мое сердце не екало и не заходилось в волнении при звуках гимна, я никогда не испытывал трепета при поднятии стяга. Надо понимать, что человечество на протяжении большей части своей истории прекрасно обходилось без всяких там маркировок по цветам, и государственная символика — это явление относительно новое, из эпохи модерна, когда человек перестает мыслить категориями общины, деревни и рода. Сам я тяготею к локальной идентичности, мой патриотизм питают исхоженные с детства тропы, запахи лесов и полей, закаты и восходы над родными пепелищами. Ну не вмещает мое сознание эту необъятную и абстрактную ширь — «от южных морей до полярного круга», — и при слове «родина» мое скудное воображение рисует одну конкретную речку и один лес, а не исписанную условными обозначениями карту России.
Я отделяю понятие родина и отечество. Разница отражена уже в этимологии этих слов. Родина — начало материнское, тогда как отечество — начало отчее. Один из пассажиров «философского корабля» Федор Степун, символически определяя революцию как трагическое расхождение между родиной и отечеством, как развод родителей, очень точно описывает переживания эмигранта:
«В мирные, благополучные времена мы родины от отечества не отделяем. Живем под родительским кровом: чувствуем тепло материнской любви и силу отца, который нас с матерью в обиду не даст. Но вот период благополучия кончается, и начинается семейная драма. Сначала протесты матери против угнетений со стороны отца, а потом мстительное усиление отчего насильничества над матерью».
Эмигрантам первой волны повезло. Им не пришлось отвоевывать у большевиков символы старой России, потому что большевики сами их отринули, и полностью перепридумали государство. Мнения эмигрантов последней волны, стоит ли бороться за государственные символы, как видим, разделились.
Громче всех выступают противники. Внешне они напирают на этическую сторону вопроса — какие только, дескать, зверства под этими знаменами ни творили российские солдаты, а теперь вы, организаторы митинга, как ни в чем ни бывало предлагаете нам взять в руки эти раздражающие всех тряпки и пройтись с ними по центру европейской столицы?! Мы не слышим внутренние голоса этих людей, но вполне допускаю, что кого-то из этих противников заботит шкурный интерес — вопросы продления виз или получения грантов.
А какая, собственно, разница, что подумают соседи, украинцы и сочувствующие им европейцы при виде колонны с российскими флагами?! У меня в городе каждую неделю проводится автопробег с палестинскими флагами — немцам до этого никакого нет дела. Разве на российском флаге больше крови, чем на палестинском или израильском?
Что бы мы сегодня ни делали, сам факт того, что российские граждане посмели собраться в центре европейской столицы и заявить о своей гражданской позиции, вызовет неприятие у значительной части сетевой украинской публики. Вы можете спрятать российские флаги, заменить их на украинские, демонстративно сжигать свои паспорта и даже униженно ползти на коленях — все равно вас не примут.
Прятать флаг отнятой у нас же страны, потому что он у кого-то он, видите ли, ассоциируется с путинской агрессией, — это первый шаг на пути к полной капитуляции. Соглашаться с присвоением флага — это соглашаться с присвоением государства. Это значит предать всех защитников Белого дома, кто стоял на баррикадах и проливал кровь за свободную Россию, это значит отречься от своей истории, своего прошлого и отдать право первородства путинскому режиму за чечевичную похлебку, оплаченную европейскими налогоплательщиками.
Единственным адресатом предстоящего шествия в Берлине может быть российский народ — та его немалая часть, которая разделяет антивоенные взгляды заявителей митинга, но продолжает жить в России.
Поэтому, хоть убейте, я не понимаю этого стремления во что бы то ни стало, даже ценой утраты собственной идентичности, угодничать перед украинцам или сочувствующими ими европейцами чиновниками, чьи чувства, как говорят нам некоторые политологи, будут оскорблены сочетанием белого, синего и красного. Мало ли кто чем оскорблен?! Под украинским флагом тоже много непотребного творилось, как и под британским, французским и любым другим флагом. Испанцам и португальцам после падения режимов Франко и Салазара не пришло в голову менять цвета своих флагов. Какое бы кровавое ни было прошлое, это их прошлое, и никому его у них не отнять. Японцы убрали со своего флага расходящиеся в разные стороны лучи, но этот милитаристский «хиномару» до сих пор используется как символ военно-морского флота и, несмотря на бурные протесты со стороны корейцев и китайцев, часто появляется на спортивных состязаниях.
Кровь в Украине льется из-за людей, а не из-за флагов. И любые попытки распространить ответственность за преступления на целую нацию, на ее государственные символы и культурное наследие — это тот же хорошо знакомый всем большевизм, варварство и сектантство по своей сути, только в современных белых пальто воукизма. Дуров у них виноват и несет ответственность, потому что через созданный им мессенджер покупаются и продаются наркотики, белые цисгендерные мужчины виноваты за сам факт своего существования, Достоевский, Рахманинов и теперь еще до кучи флаг виноваты в зверствах российских солдат.
Если российская оппозиция в изгнании еще рассчитывает на поддержку внутри России, и задача, которую она перед собою ставит — реальная борьба за власть, а не за симпатии украинцев, она не должна стыдится российского флага.
Упомянутый выше Степун, хоть и являлся этническим немцем, и имя при рождении у него было вовсе не Федор, а Фридрих, был куда большим патриотом страны, где родился, чем некоторые из нынешних русских. «Жизнь на чужбине, — писал он, — может быть оправдана лишь борьбою за свою родину».
Высечь и запомнить каждому эмигранту. Жизнь на чужбине может быть оправдана только борьбою за свою родину.
Если бороться нет ни возможности, ни сил, некоторым лучше вернуться. А тем зубастым мещанам и дельцам, кто, ради виз, готов с легкостью и в угоду текущей повестке отречься от своего прошлого и своей идентичности, лучше поскорее выучить другие языки и раствориться в новой общности людей — уже под новыми знаменами и флагами.
Этот спор вовсе не о флаге. Этот спор о том, зачем вообще российским гражданам, живущим в Европе, собираться вместе. Кто будет главными зрителями и адресатами их послания — чиновники в Брюсселе, украинцы или российские граждане? Пока организаторы не дали внятного ответа на этот вопрос, неизбежно будут возникать подобные споры внутри диаспоры.