Что я могу сказать об эмиграции
Я пишу этот текст, сидя в аэропорту города Роли, столицы Северной Каролины. Я жду рейса в Нью-Йорк, чтобы сделать пересадку и полететь… домой. В Лиссабон. Я, правда, еще часто путаюсь и говорю «полететь в Москву», но постепенно привыкаю.
Мне очень нравится жить в Португалии. Там дружелюбные люди, прекрасная природа, океан, горы. Мне очень нравится португальский язык, и я с восторгом его учу. В Португалии сегодня почти вся моя семья. Мне там хорошо и уютно. Но… Все равно это эмиграция. Это другая страна, где я почему-то оказалась в феврале 2022 года.
Я, вообще-то, никогда не собиралась уезжать. Наблюдая за изменениями политической жизни в России, я понимала, что, может быть, наступит момент, когда придется уехать, но надеялась, что смогу этого избежать. Не смогла.
Теперь, записывая лекцию об эмиграции, я понимаю, сколько миллионов людей в разных странах и в разные эпохи оказывались в похожей на мою, а иногда в намного худшей (впрочем, иногда и в лучшей) ситуации. Они покидали свои дома — спасаясь от нашествий или стихийных бедствий, убегая от чекистов или от гестапо, от погромов и депортаций. А кто-то собирал котомку и на накопленные деньги отправлялся за океан в поисках работы.
Я видела в Мексике молодых ребят, тихонько шедших по кромке дороги от границы с Гватемалой. Повсюду были видны группки мальчиков, а иногда и девочек, надвинувших на лоб бейсболки в надежде «вписаться» и стать похожими на местное население, чтобы им проще было пересечь Мексику и добраться до границы с большим северным соседом, где есть работа — если, конечно, тебя не подстрелят добровольные дружины, охраняющие свою границу от мигрантов.
Я видела своих выпускников, родившихся и выросших в совершенно ином мире. Но они тоже оказывались в Мексике, чтобы перейти границу и начать новую жизнь в другой стране. Или шли через Верхний Ларс, стиснув зубы, стараясь не слушать сыплющиеся на них оскорбления.
Я вижу украинцев, бежавших от войны, белорусов, спасающихся от безумного диктатора, сирийцев, бегущих от ИГИЛ и многих других.
На мои лекции приходят симпатичные дети, которые на ломаном русском объясняют, как им нравится мой канал. Я переписываюсь по-английски со своим племянником, который совсем не знает русского, и с удивлением обнаруживаю, как другому, уехавшему из России сознательным человеком, все труднее говорить на русском. Впрочем, их родителям тоже уже нелегко вспоминать русские слова.
Я попробовала взглянуть на эмиграцию «в целом», посмотреть, почему люди в разные времена отправлялись в далекий, а иногда и опасный путь. Что притягивало их? Свобода? Безопасность? Деньги? Возможность творить?
Как складывалась их жизнь? Как быстро они смогли забыть те места, откуда ушли — если это вообще возможно? Смог ли кто-то вернуться? Как чувствовали себя те, кто через десять, двадцать, тридцать лет вернулись?
По несчастью или к счастью,
Истина проста:
Никогда не возвращайся
В прежние места.
Даже если пепелище
Выглядит вполне,
Не найти того, что ищешь,
Ни тебе, ни мне.
Впрочем, есть и те, кто смог вернуться и вписаться в новую-старую жизнь. Но для этого нужно везение. Я стараюсь не строить иллюзий.
Я жду своего рейса. Представляю себе точки на карте — вот Чикаго, Сиэтл, Тель-Авив, Лиссабон, где живут мои близкие. Вот Москва.
Лев Лосев когда-то написал стихотворение, очевидно, вдохновленное его преподаванием в американских университетах. Но помимо этого здесь отсылка к корейскому пассажирскому самолету, сбитому в 1983 году советским истребителем.
Парень был с небольшим приветом.
Он спросил, улыбаясь при этом:
«Вы куда поедете летом?»
— Только вам. Как поэт поэту.
Я в родной свой город поеду.
Там источник родимой речи.
Он построен на месте встречи
Элефанта с собакой Моськой.
Туда дамы ездят на грязи.
Он прекрасно описан в рассказе
А. П. Чехова «Дама с авоськой».
Я возьму свой паспорт еврейский.
Сяду я в самолет корейский.
Осеню себя знаком креста —
и с размаху в родные места!
Как говорил Форрест Гамп: «Это все, что я могу сказать о войне во Вьетнаме».